— Это правда, что она больше не сможет вернуться на Землю?
— Я не знаю. Один раз придется. Это меня больше всего смущает. Если Аолла не будет столько лет проходить регрессию, бог его знает, как она сможет пройти ее потом. Выбора нет, Уш-ш-ш поставил совершенно жесткое условие — отпустит только один раз, во время объединения. Мы еще подумаем, обсудим все. Я тебя очень прошу — не лезь в это. Обещаешь?
— Обещаю. Только я хотела узнать, почему ты не спросишь у нее? Мама имеет право решить сама, как ты считаешь? — Лейла подняла на отца глаза и на этот раз спокойно выдержала его взгляд.
— Это называется: переложить на нее ответственность за решение, последствия которого непредсказуемы. Нечестно так поступать. Не по-мужски.
— А отдать другому мужчине? Нечеловеку? И ничего не пытаться сделать? Я много лет знаю тебя, отец, и очень люблю. Если ты не попытаешься это сделать, все равно будешь мучаться потом. Для тебя, как бы ни кончилось, все будет плохо. Прости, если влезла не в свое дело. — Она встала, собираясь уходить. — Больше не буду, поняла, что все ты не сможешь рассказать, слишком многое вас связывает и такого плохого… Ты прав, наверное. Мне казалось, костер — самое ужасное, что могло быть, и не понять мне, как после всего этого вы были вместе. Да я и Этель никогда не понимала, потому что, отец, не умею любить. Никогда никого не любила.
— Поэтому не вышла замуж?
— За кого? Таких, как ты или Диг, больше нет, а остальные — это просто несерьезно. Развлечься, можно, конечно, но не более того. Прости. Глупая я еще, маленькая совсем. — Лейла сдержала слезы, понимая, что отцу и так плохо, а Строггорн долго еще лежал на кровати, думая, что не нужно было ей ничего говорить. Из его рассказа дочь поняла только одно: он и Аолла очень любят друг друга, а ей не дано этого, и теперь Строггорн невероятно жалел, что причинил Лейле такую боль.
За следующие сутки ему пришлось переговорить с Лао и Линганом. Только Диггиррен, верный себе, не стал лезть в это дело, хорошо помня, как безжалостно всегда вмешивались в его и Этель жизнь. Лингану понадобилось несколько часов переговоров с Дорном и личных, весьма унизительных, гарантий Уш-ш-шу, что не подпустит Аоллу к Строггорну, пока, наконец, ее не отпустили попрощаться на Землю, в последний раз до 409 года.
Показалось открытое пространство. Взошло солнце, заливая все красными лучами, и их настиг отдаленный шум битвы. «Ты готова?» — спросил Князь, глядя в ее черные глаза, и она, переложив повод, взяла в руки меч. «Вперед!» — крикнул Князь. Кони понеслись, преодолевая преграды, и огромные гончие скользили рядом с ними, поворачивая головы с горящими глазами. Они неслись по открытому пространству, залитому желто-красным светом восходящего солнца — уже сверкание мечей совсем рядом. Они влетели в толпу на разгоряченных конях и разили, прорубаясь сквозь врага.
Впереди — в голубом, развевающемся плаще, Князь, которому не было равных в бою, гончие, грызущие ноги врагам, и лишь чуть-чуть поотстав, прекрасная наездница во всем красном, словно сама Смерть. Легкий вскрик Аолла только мельком взглянула на рану — рукав был разорван и капала кровь, но это еще больше раззодорило ее. Она продолжала разить, опережая удары врага, направо, налево, еще чуть-чуть вперед и вверх, и снова укол, и вскрик, и еще одна рана на руке. Бой, боль, все смешалось и так пятьдесят три раза — ровно столько было пси-входов на ее теле.
Они снова в лесу, в засаде. Аолла переводит дух, а Князь озабоченно вглядывается в ее лицо. «Все в порядке, Князь!» — хочет крикнуть она, но слышно рог, снова зовущий к бою, кони рвутся вперед, и страшная гончая в прыжке достигает ее руки, в красной перчатке, и так, на ходу, лижет ее. Раздается голос, громогласный, все сметающий на своем пути: «Мы несем смерть врагу, победа будет за нами, мы победим!» — поет Князь на старороманском языке, и она подпевает ему: «Мы победим!». Снова шум битвы, еще ближе, и кони несут их в толпу одетых в шлемы людей, и начинается бой. Князь впереди, с огромным мечом, рассекающим пополам врагов, с горящим взглядом, несущим Смерть, а рядом — Аолла, в красном сияющем шлеме. Направо, налево, враг падает, летит одинокий конь, еще, еще, ее рука не устает, враг поднимает меч, и она пропускает удар, страшный, разящий, смертельный, сносящий ей голову…
Мягкая трава под головой и бесконечная синева неба с огромными, бегущими облаками, глаза Князя, черные, пронзительные, без зрачков, совсем рядом, и в них — отражение бездонного неба. «Девочка, как ты?» — спрашивает он, и звук его голоса болью отдается в голове. «Все хорошо», — отвечает Аолла. Ей казалось — была смерть, но все хорошо, и страшная гончая лижет ей руку в красной перчатке.
Она с трудом встает, надевает сияющий шлем, и Князь подсаживает ее на коня. Легкий ветер доносит шум битвы, кони летят вперед, налетает смерч, холодный, пронзительный, бодрящий, уносящий боль и сметающий страх. Аолла смеется, летя навстречу врагу. Пешие рассыпаются в страхе перед ее конем, а рука разит направо и налево, но вот они влетают в конницу, безмолвный враг в латах, с закрытыми шлемами лицами. Откуда-то доносится рог, зовущий к бою. Она отвлекается, лишь на долю секунды, и страшный удар сносит ей голову… И так шесть раз…
Аолла лежит на мягкой земле, Князь в голубом шлеме смотрит ей в глаза, в его взгляде застыла боль, он ничего не спрашивает, а ее так удивляет, что снова жива. Где-то далеко слышится бой, а затем тишина. «Мы победили?» спрашивает ее взгляд, нет сил говорить, и он кивает ей головой, слезы блестят в его глазах, и только бесконечная боль сметает все.
— Есть шанс, что она очнется за эти три дня? — спрашивает Линган. Ровно столько дал ей Уш-ш-ш, чтобы проститься с Землей. Строггорн пожимает плечами: он не знает, что ответить, и не желает видеть слез в глазах Лингана.
Потом долгое ожидание. Лао варит всем кофе, потихоньку сокращая время, чтобы не так долго ждать. Проходят трое суток. Линган выносит ее на руках, больше нельзя ждать. Аоллу кладут рядом с Окном. Она приходит в себя перед самым концом срока, измученная, с болью в глазах, и с ужасом смотрит на черный провал Окна. «Мы победим!» — все еще звучат слова песни в ее мозгу. Аолла, пошатываясь, встает, и Линган помогает дойти ей до Окна. Строггорн стоит в стороне, держа руки в карманах, но она и без этого знает, что с ними. «Прощайте!» — Крик доносится уже из пространства, поглотившего ее, и никто не видит, как стоят пять Грозных Советников и слезы текут по их лицам.
Уш-ш-ш, как когда-то давно, встречал ее перед камерой перехода. Он сразу понял, что она изменилась, и цвет его крыльев стал почти черным.
— В следующий раз даже не надейся уговорить меня, и не заставляй больше помогать Дорна, — зло сказал он. — Опять с тобой что-то делали на Земле, а вовсе не занимались прощанием! Лживые существа, вы когда-нибудь говорите правду?
— Уш-ш-ш, я очень устала, извини, у меня нет сил даже разговаривать с тобой, — сказала Аолла. Уш-ш-ш некоторое время летел рядом, наблюдая за вялыми взмахами ее крыльев, а потом предложил свою спину. Аолла испугалась, но он только заметил, что не является круглым идиотом и понимает, что в этом состоянии от нее никакого толка.
В конце концов она решилась, и Уш-ш-ш отнес ее домой, попрощавшись и дав сутки на отдых. До голосования оставалось всего три дня, и он прекрасно знал, что дальше оттягивать Аолла не может.
Через сутки они летели в Каньон. Аолла отдохнула и хотя по-прежнему ощущала усталость, но лететь на своих, давно ставших такими же сильными как и у других дорнцев, крыльях, могла сама. Она не торопилась, хорошо зная, что впереди ее не ждет ничего веселого. Быстро темнело, потоки теплого воздуха, выделяясь в инфракрасном свете изменчивыми столбами, поднимались вверх.
Огромное плато, без городов, медленно проплывало под ними, скрывая скользящие тени остывающей поверхности. Облака неслись, догоняя друг друга в сиренево-голубоватом холодном свечении и создавая причудливые воздушные замки. Показался Каньон, величественный в своей красоте, объятый потоками истекающей избыточной энергии. Искры отлетали от него на большое расстояние, словно огненные мотыльки, порожденные диковинным волшебником.
Они приземлились на краю Каньона, обрывающемся бесконечной, исчезающей в темноту пропастью. Аолла скользила взглядом, удивляясь его волшебной красоте. Уш-ш-ш молчал, не мешая ее мыслям и не торопя. Он знал все наперед и не желал пугать раньше времени. Через некоторое время он взмыл вверх, сделав большой круг, и попросил Аоллу подняться в воздух. Она взлетела ему навстречу и так, сокращая круги, они приближались друг к другу. Аолла все ждала удара, но его не было.
— Напрасно ты ждешь, — вмешался в ее мысли Уш-ш-ш. — Я не собираюсь силой снимать тебе блоки, неужели ты до сих пор не понимаешь этого? Столько лет ждать, чтобы сейчас опять заставлять тебя. Зачем? — Он ждал ее ответа, но она молчала. — Аолла, пожалуйста, сними блоки, мне сложно объяснять тебе, но у нас ты должна сделать это до того, как что-либо буду делать я. Мы находимся в воздухе, на большой высоте и есть определенные правила, как безопаснее это делать. Снимешь?
— Я постараюсь, но мне это будет сложно.
— Почему? Ты же снимала блоки для лечения?
— Это не совсем то, Уш-ш-ш, тогда тоже приходится уговаривать, в том состоянии вообще мало что понимаешь.
— А с мужчиной?
— По-разному, но нужно доверять, а у меня нет доверия к тебе.
— Опять ложь! — Он сердито взмахнул крыльями, окрасив их в сложный узор злости и сразу поднявшись на несколько десятков метров вверх и заходя на круг. — Ты же знаешь, я был у тебя в голове не один раз и хорошо знаю, что в тот раз он тебя заставил снять блоки и ты смогла сделать это первой, а ведь так же ненавидела его до этого. — Уш-ш-ш опять ждал ее возражений, но Аолла снова молчала. — Сними. — он выровнял высоту и завис в воздухе напротив, глядя своими, сейчас совсем красными, глазами. Аолла попыталась снять блоки — у нее возникло чувство, что они были впаяны в мозг. На секунду она подумала: неизвестно, что делал Строггорн с ее головой во время операции, усиливая защиту мозга. Еще одна попытка, Уш-ш-ш парит напротив, следя за ней — и снова неудача. Аолла не могла понять, почему так происходит. Вдруг на мгновение правда пронзила ее мозг. Она могла в этой жизни многое, но только сейчас не могла изменить. Это была не просто измена Строггорну, это была измена всему, что связывало ее с Землей. От бессилия ей захотелось заплакать, но на Дорне не было слез, и Уш-ш-ш только с удивлением уловил непонятные эмоции в ее мозгу. Аолла еще и еще раз пыталась снять блоки, и теперь даже он с удивлением наблюдал за ее попытками. На десятый или одиннадцатый раз Уш-ш-ш прервал молчание:
— Ты и правда не можешь их снять? — спросил он.
— Ты же видишь, мне уже больно, а все равно не получается. Господи, скорее бы все кончилось!
— Почему ты так не любишь меня?
— Не знаю, мне трудно сказать.
— Аолла, мы же знаем с тобой, что ты огромное количество раз отдавалась мужчинам без всяких чувств, хотя мне сложно понять, как это вообще могло быть. Почему не хочешь сейчас? Пойми, мне больно снова заставлять тебя.
— Тогда отпусти меня. То, что было у меня с этими мужчинами, не имеет ничего общего с чувствами. Мы же сильно отличаемся от дорнцев, у нас может быть просто физиологический акт, а может быть намного большее, как у эсперов, зависит только от отношения друг к другу.
— Скажи, ты снимала блоки только со мной и с ним?
— Да, я не могу делать это, не доверяя партнеру, и никто не может. Кто знает, как человек использует информацию, которую при этом получит?
— Понятно, очень жаль, но мне остается только сделать это силой. Уш-ш-ш снова набрал высоту, выходя на круг, и Аолла отчетливо увидела, как энергия Каньона змейками протянулась к его телу. «Как он это делает?» успела подумать она…
— Будешь есть? — спросил Строггорн, не спуская с нее глаз.
— У меня пропадает аппетит, когда я вижу тебя. — Она на секунду замолчала. — Как странно, мне казалось, ты присоединил соседнюю квартиру и у тебя теперь большая гостиная.
— Разве? — Он отрицательно покачал головой. — Прошу… — Строггорн показал на дверь спальни. Аолла на ватных ногах вошла в комнату, кровать была разобрана. До последней минуты она надеялась, что он блефует и не сделает этого, но сейчас вдруг отчетливо поняла, что все это серьезно.
— Мне раздеться? — спросила Аолла.
— Лучше прими душ. — Он протянул ей халат, и она ушла в ванную. Раздеваться при нем было выше ее сил. Когда Аолла вернулась, Строггорн невозмутимо сидел в кресле, без маски, которая обычно скрывала его лицо. Эмоции не отражались в его мозгу, и она подумала, что не встречала человека, который бы так мог владеть собой.
— Ложись. — Строггорн кивнул на кровать, — я сам тебя раздену, раз так.
От каждого его прикосновения Аолла вздрагивала, хотя у него были мягкие ласковые руки.
— Боишься? — уточнил Строггорн. — Это хорошо, все-таки какие-то эмоции. Я хотел попросить тебя: во-первых, расслабься, во-вторых, не нужно вспоминать прошлое, а в-третьих — постарайся не бояться. Хотя бы на час забудь обо всем. Мне бы не хотелось сделать тебе больно.
Аолла удивилась, подумав: «Куда же еще больнее», и села на кровати, вглядываясь в черное окно.
— Как сегодня все странно, и розы совсем не пахнут, а уже ночь. — Аолла увидела всполох в окне. — Не пойму, почему сразу наступил день?
…Было совершенно невозможно определить, насколько серьезно он говорит, и Аолла постаралась расслабиться, закрыв глаза.
— Не нужно закрывать глаза, — сказал Строггорн.
— Почему? — Аолла удивилась, но послушалась его. Ей хотелось, чтобы все поскорее закончилось и она смогла уйти домой. Прошло много времени. Аолла устала сопротивляться, ей так хотелось покоя, и потихоньку, в полудреме, она перестала понимать, с кем находится.
— Так не пойдет. Ты согласилась на это на моих условиях, и я хочу, чтобы ты сняла блоки, — совершенно спокойно сказал Строггорн. На миг ей показалось, что этот человек вообще не способен ничего чувствовать.
— А как-нибудь обойтись нельзя? — простонала она.
— Неужели тебе доставит удовольствие, если я сниму их силой? — спросил он. Аолла попыталась снять блокировку, но блоки не слушались ее.
— Не пойму, почему не получается, что-то не так. — Она снова посмотрела на окно. — Сейчас день или ночь?
— Я просил тебя снять блоки! — сказал Строггорн. Аолла посмотрела в его, сейчас совершенно синие, глаза — это так поразило ее, что она сразу села на кровати.
— Почему у тебя стали синие глаза? Разве мы в Многомерности? — Аолла нахмурилась и еще раз посмотрела в его, сейчас серые с синими полосами нарастающего гнева, глаза. — Господи, что это? — вскрикнула Аолла, в ужасе уставившись на Строггорна, и попыталась встать с кровати, совершенно отчетливо увидев, как кожа на его руках на глазах стала чернеть. Она дико закричала…
Перед Аоллой, сидящей на краю глубокой пропасти, казавшейся бесконечной в ирреальном инфракрасном свете, раскинулся во всем своем великолепии Каньон. Ее сердце колотилось, не желая успокаиваться. Уш-ш-ш сидел рядом, пристально вглядываясь своими совсем синими сейчас глазами, его крылья стали почти черными от гнева.
— Зачем? — спросила Аолла, ей хотелось плакать. Но на Дорне не было слез, и гнева у нее тоже не было — бесконечная усталость и тихая боль.
— Почему ты не сняла блоки? Поняла?
— Конечно поняла. Ты же не знаешь земных чувств и не можешь смоделировать псевдореальность достоверно.
— Ладно, теперь только одно, — обронил Уш-ш-ш.
— Будешь снимать силой? — тихо уточнила Аолла.
— Можешь предложить другой вариант?
Уш-ш-ш дал ей немного отдохнуть, а потом попросил снова подняться в воздух. Аолла тяжело взлетела, продолжать все это у нее уже не было никаких сил.
— Только не надо больше псевдореальности, — попросила она, опасаясь, что это просто сведет ее с ума.
Уш-ш-ш сделал большой круг, набирая высоту, и Аолла снова отчетливо увидела, как потоки энергии из Каньона потянулись к его телу. На огромной скорости тень надвинулась на нее, сомкнулись блоки, увеличивая защиту, мощный удар, словно тайфун, налетел на мозг… и Аолла очнулась снова на краю Каньона, не понимая: все уже закончилось или еще не начиналось и ее блоки выдержали пси-удар?
— Что с тобой делали на Земле, нет желания рассказать? — спокойно спросил Уш-ш-ш. — А когда они это делали, им не пришло в голову, что этим только увеличат твои мучения, потому что мне придется повысить мощность удара и, значит, будет намного больше шансов повредить твой мозг?
Аолла не ответила. Она хорошо знала, чем руководствовались Советники, проводя эту чудовищную операцию — они хотели сохранить ее земную личность. Ставка была слишком высока, чтобы думать о последствиях. Уш-ш-ш снова заставил ее подняться в воздух. Снова удар, потеря сознания на миг — и край Каньона, где она отдыхала, беспомощно сложив крылья. Аолла поняла, что он увеличивает мощность постепенно, чтобы снизить вероятность повреждения ее мозга, но это действительно увеличило ее мучения. После восьмой неудачной попытки, когда она беспомощно легла на самый край, заглянув в пропасть, мысль соскользнуть туда и покончить разом со всем пришла ей в голову, но тут же Аолла поняла, что Уш-ш-ш догонит и не даст ей погибнуть.
— Хорошо, ты слишком устала. — Он понял ее мысль. — Последняя попытка и продолжим завтра. Я отнесу тебя домой, чтобы ты могла отдохнуть.
Аолла так устала, что сейчас даже это неопределенное обещание отдыха вызвало ее благодарность, и она почти с радостью поднялась в воздух, тяжело взмахивая крыльями и набирая высоту. Каньон искрился под ней, рассекая темноту ночи огромной извилистой змеей чудовищной расщелины на теле планеты, и Аолла в который раз удивилась его красоте.
Это слегка отвлекло, всего на миг. Глаза Уш-ш-ша, бездонные, огромные, ярко-красного цвета, налетели на нее, обрушился раскалывающий голову удар, пронзая все тело и рассекая его надвое, блоки выросли, пытаясь задержать бешеный поток избыточной энергии и защитить мозг, и почти сразу провалились, исчезая в пронзительном свете пси-лучей. Огромное НЕЧТО, не имеющее названия, вошло в нее, поглощая личность, и чувство, вмещающее в себя все земные эмоции и эмоции дорнцев, непонятные, не передаваемые никакими словами, захватило ее, втягивая в водоворот нечеловеческих переживаний. Аолла закричала — и этот крик распространился на многие километры над планетой, — а затем сложила крылья, начиная бесконечное падение.
Уш-ш-ш устремился за ней, собираясь подхватить на свою спину и прижать, когда в ее, уже почти объединенном с его психикой, мозгу, увидел комнату в сияющем свете, сидящего спиной человека и маленького земного ребенка, черными измученными глазами посмотревшего на вход и вдруг сказавшего: «Ты не чудовище, мама». Уш-ш-ш застыл в воздухе и беспомощно смотрел, как Аолла, со все возрастающей скоростью проваливается в пропасть Каньона. «Земной ребенок», — кружилось, бесконечно повторяясь, в его мозгу, и не было ни сил ни желания догнать и спасти ее.
Глава 26
— Я не знаю. Один раз придется. Это меня больше всего смущает. Если Аолла не будет столько лет проходить регрессию, бог его знает, как она сможет пройти ее потом. Выбора нет, Уш-ш-ш поставил совершенно жесткое условие — отпустит только один раз, во время объединения. Мы еще подумаем, обсудим все. Я тебя очень прошу — не лезь в это. Обещаешь?
— Обещаю. Только я хотела узнать, почему ты не спросишь у нее? Мама имеет право решить сама, как ты считаешь? — Лейла подняла на отца глаза и на этот раз спокойно выдержала его взгляд.
— Это называется: переложить на нее ответственность за решение, последствия которого непредсказуемы. Нечестно так поступать. Не по-мужски.
— А отдать другому мужчине? Нечеловеку? И ничего не пытаться сделать? Я много лет знаю тебя, отец, и очень люблю. Если ты не попытаешься это сделать, все равно будешь мучаться потом. Для тебя, как бы ни кончилось, все будет плохо. Прости, если влезла не в свое дело. — Она встала, собираясь уходить. — Больше не буду, поняла, что все ты не сможешь рассказать, слишком многое вас связывает и такого плохого… Ты прав, наверное. Мне казалось, костер — самое ужасное, что могло быть, и не понять мне, как после всего этого вы были вместе. Да я и Этель никогда не понимала, потому что, отец, не умею любить. Никогда никого не любила.
— Поэтому не вышла замуж?
— За кого? Таких, как ты или Диг, больше нет, а остальные — это просто несерьезно. Развлечься, можно, конечно, но не более того. Прости. Глупая я еще, маленькая совсем. — Лейла сдержала слезы, понимая, что отцу и так плохо, а Строггорн долго еще лежал на кровати, думая, что не нужно было ей ничего говорить. Из его рассказа дочь поняла только одно: он и Аолла очень любят друг друга, а ей не дано этого, и теперь Строггорн невероятно жалел, что причинил Лейле такую боль.
За следующие сутки ему пришлось переговорить с Лао и Линганом. Только Диггиррен, верный себе, не стал лезть в это дело, хорошо помня, как безжалостно всегда вмешивались в его и Этель жизнь. Лингану понадобилось несколько часов переговоров с Дорном и личных, весьма унизительных, гарантий Уш-ш-шу, что не подпустит Аоллу к Строггорну, пока, наконец, ее не отпустили попрощаться на Землю, в последний раз до 409 года.
* * *
Ослепительный свет Десятимерного операционного зала. Аолла лежит, прикованная к Машине, Строггорн старается не попадаться ей на глаза, все готово, и Линган сидит рядом и смотрит в ее черные глаза.* * *
Они едут по неровной лесной дороге: Линган — Князь впереди, весь в голубом, на огромном коне, накрытом голубым, в сияющем шлеме, закрывающем пол-лица, и прекрасная наездница сзади, в красной амазонке, и таких же перчатках на тонких руках, держащих ярко-алый повод, в высоких сапогах, плотно облегающих ноги, вставленные в стремена. Ветки скользят по сияющим шлемам, Аолла пригнулась к белой гриве коня и засмеялась, совсем тихонько. «Скоро, скоро уже», — зашептала она коню, и он, словно поняв, зашевелил ушами, плавно неся ее на себе.Показалось открытое пространство. Взошло солнце, заливая все красными лучами, и их настиг отдаленный шум битвы. «Ты готова?» — спросил Князь, глядя в ее черные глаза, и она, переложив повод, взяла в руки меч. «Вперед!» — крикнул Князь. Кони понеслись, преодолевая преграды, и огромные гончие скользили рядом с ними, поворачивая головы с горящими глазами. Они неслись по открытому пространству, залитому желто-красным светом восходящего солнца — уже сверкание мечей совсем рядом. Они влетели в толпу на разгоряченных конях и разили, прорубаясь сквозь врага.
Впереди — в голубом, развевающемся плаще, Князь, которому не было равных в бою, гончие, грызущие ноги врагам, и лишь чуть-чуть поотстав, прекрасная наездница во всем красном, словно сама Смерть. Легкий вскрик Аолла только мельком взглянула на рану — рукав был разорван и капала кровь, но это еще больше раззодорило ее. Она продолжала разить, опережая удары врага, направо, налево, еще чуть-чуть вперед и вверх, и снова укол, и вскрик, и еще одна рана на руке. Бой, боль, все смешалось и так пятьдесят три раза — ровно столько было пси-входов на ее теле.
Они снова в лесу, в засаде. Аолла переводит дух, а Князь озабоченно вглядывается в ее лицо. «Все в порядке, Князь!» — хочет крикнуть она, но слышно рог, снова зовущий к бою, кони рвутся вперед, и страшная гончая в прыжке достигает ее руки, в красной перчатке, и так, на ходу, лижет ее. Раздается голос, громогласный, все сметающий на своем пути: «Мы несем смерть врагу, победа будет за нами, мы победим!» — поет Князь на старороманском языке, и она подпевает ему: «Мы победим!». Снова шум битвы, еще ближе, и кони несут их в толпу одетых в шлемы людей, и начинается бой. Князь впереди, с огромным мечом, рассекающим пополам врагов, с горящим взглядом, несущим Смерть, а рядом — Аолла, в красном сияющем шлеме. Направо, налево, враг падает, летит одинокий конь, еще, еще, ее рука не устает, враг поднимает меч, и она пропускает удар, страшный, разящий, смертельный, сносящий ей голову…
Мягкая трава под головой и бесконечная синева неба с огромными, бегущими облаками, глаза Князя, черные, пронзительные, без зрачков, совсем рядом, и в них — отражение бездонного неба. «Девочка, как ты?» — спрашивает он, и звук его голоса болью отдается в голове. «Все хорошо», — отвечает Аолла. Ей казалось — была смерть, но все хорошо, и страшная гончая лижет ей руку в красной перчатке.
Она с трудом встает, надевает сияющий шлем, и Князь подсаживает ее на коня. Легкий ветер доносит шум битвы, кони летят вперед, налетает смерч, холодный, пронзительный, бодрящий, уносящий боль и сметающий страх. Аолла смеется, летя навстречу врагу. Пешие рассыпаются в страхе перед ее конем, а рука разит направо и налево, но вот они влетают в конницу, безмолвный враг в латах, с закрытыми шлемами лицами. Откуда-то доносится рог, зовущий к бою. Она отвлекается, лишь на долю секунды, и страшный удар сносит ей голову… И так шесть раз…
Аолла лежит на мягкой земле, Князь в голубом шлеме смотрит ей в глаза, в его взгляде застыла боль, он ничего не спрашивает, а ее так удивляет, что снова жива. Где-то далеко слышится бой, а затем тишина. «Мы победили?» спрашивает ее взгляд, нет сил говорить, и он кивает ей головой, слезы блестят в его глазах, и только бесконечная боль сметает все.
* * *
Белый свет Десятимерного операционного зала, Строггорн пристально смотрит на Лингана.— Есть шанс, что она очнется за эти три дня? — спрашивает Линган. Ровно столько дал ей Уш-ш-ш, чтобы проститься с Землей. Строггорн пожимает плечами: он не знает, что ответить, и не желает видеть слез в глазах Лингана.
Потом долгое ожидание. Лао варит всем кофе, потихоньку сокращая время, чтобы не так долго ждать. Проходят трое суток. Линган выносит ее на руках, больше нельзя ждать. Аоллу кладут рядом с Окном. Она приходит в себя перед самым концом срока, измученная, с болью в глазах, и с ужасом смотрит на черный провал Окна. «Мы победим!» — все еще звучат слова песни в ее мозгу. Аолла, пошатываясь, встает, и Линган помогает дойти ей до Окна. Строггорн стоит в стороне, держа руки в карманах, но она и без этого знает, что с ними. «Прощайте!» — Крик доносится уже из пространства, поглотившего ее, и никто не видит, как стоят пять Грозных Советников и слезы текут по их лицам.
* * *
Аолла с трудом вылезла из ванны, только один раз чувствовала она себя так плохо, когда прошла регрессию всего за один день. Сейчас времени было достаточно, но после операции ее силы не восстановились, и она хорошо понимала это. Аолла внимательно осмотрела себя: ей трудно было оценить, соответствовала ли новая нервная структура, встроенная Строггорном на Земле, ее дорнскому телу и удалось ли перестроить ее при регрессии.Уш-ш-ш, как когда-то давно, встречал ее перед камерой перехода. Он сразу понял, что она изменилась, и цвет его крыльев стал почти черным.
— В следующий раз даже не надейся уговорить меня, и не заставляй больше помогать Дорна, — зло сказал он. — Опять с тобой что-то делали на Земле, а вовсе не занимались прощанием! Лживые существа, вы когда-нибудь говорите правду?
— Уш-ш-ш, я очень устала, извини, у меня нет сил даже разговаривать с тобой, — сказала Аолла. Уш-ш-ш некоторое время летел рядом, наблюдая за вялыми взмахами ее крыльев, а потом предложил свою спину. Аолла испугалась, но он только заметил, что не является круглым идиотом и понимает, что в этом состоянии от нее никакого толка.
В конце концов она решилась, и Уш-ш-ш отнес ее домой, попрощавшись и дав сутки на отдых. До голосования оставалось всего три дня, и он прекрасно знал, что дальше оттягивать Аолла не может.
Через сутки они летели в Каньон. Аолла отдохнула и хотя по-прежнему ощущала усталость, но лететь на своих, давно ставших такими же сильными как и у других дорнцев, крыльях, могла сама. Она не торопилась, хорошо зная, что впереди ее не ждет ничего веселого. Быстро темнело, потоки теплого воздуха, выделяясь в инфракрасном свете изменчивыми столбами, поднимались вверх.
Огромное плато, без городов, медленно проплывало под ними, скрывая скользящие тени остывающей поверхности. Облака неслись, догоняя друг друга в сиренево-голубоватом холодном свечении и создавая причудливые воздушные замки. Показался Каньон, величественный в своей красоте, объятый потоками истекающей избыточной энергии. Искры отлетали от него на большое расстояние, словно огненные мотыльки, порожденные диковинным волшебником.
Они приземлились на краю Каньона, обрывающемся бесконечной, исчезающей в темноту пропастью. Аолла скользила взглядом, удивляясь его волшебной красоте. Уш-ш-ш молчал, не мешая ее мыслям и не торопя. Он знал все наперед и не желал пугать раньше времени. Через некоторое время он взмыл вверх, сделав большой круг, и попросил Аоллу подняться в воздух. Она взлетела ему навстречу и так, сокращая круги, они приближались друг к другу. Аолла все ждала удара, но его не было.
— Напрасно ты ждешь, — вмешался в ее мысли Уш-ш-ш. — Я не собираюсь силой снимать тебе блоки, неужели ты до сих пор не понимаешь этого? Столько лет ждать, чтобы сейчас опять заставлять тебя. Зачем? — Он ждал ее ответа, но она молчала. — Аолла, пожалуйста, сними блоки, мне сложно объяснять тебе, но у нас ты должна сделать это до того, как что-либо буду делать я. Мы находимся в воздухе, на большой высоте и есть определенные правила, как безопаснее это делать. Снимешь?
— Я постараюсь, но мне это будет сложно.
— Почему? Ты же снимала блоки для лечения?
— Это не совсем то, Уш-ш-ш, тогда тоже приходится уговаривать, в том состоянии вообще мало что понимаешь.
— А с мужчиной?
— По-разному, но нужно доверять, а у меня нет доверия к тебе.
— Опять ложь! — Он сердито взмахнул крыльями, окрасив их в сложный узор злости и сразу поднявшись на несколько десятков метров вверх и заходя на круг. — Ты же знаешь, я был у тебя в голове не один раз и хорошо знаю, что в тот раз он тебя заставил снять блоки и ты смогла сделать это первой, а ведь так же ненавидела его до этого. — Уш-ш-ш опять ждал ее возражений, но Аолла снова молчала. — Сними. — он выровнял высоту и завис в воздухе напротив, глядя своими, сейчас совсем красными, глазами. Аолла попыталась снять блоки — у нее возникло чувство, что они были впаяны в мозг. На секунду она подумала: неизвестно, что делал Строггорн с ее головой во время операции, усиливая защиту мозга. Еще одна попытка, Уш-ш-ш парит напротив, следя за ней — и снова неудача. Аолла не могла понять, почему так происходит. Вдруг на мгновение правда пронзила ее мозг. Она могла в этой жизни многое, но только сейчас не могла изменить. Это была не просто измена Строггорну, это была измена всему, что связывало ее с Землей. От бессилия ей захотелось заплакать, но на Дорне не было слез, и Уш-ш-ш только с удивлением уловил непонятные эмоции в ее мозгу. Аолла еще и еще раз пыталась снять блоки, и теперь даже он с удивлением наблюдал за ее попытками. На десятый или одиннадцатый раз Уш-ш-ш прервал молчание:
— Ты и правда не можешь их снять? — спросил он.
— Ты же видишь, мне уже больно, а все равно не получается. Господи, скорее бы все кончилось!
— Почему ты так не любишь меня?
— Не знаю, мне трудно сказать.
— Аолла, мы же знаем с тобой, что ты огромное количество раз отдавалась мужчинам без всяких чувств, хотя мне сложно понять, как это вообще могло быть. Почему не хочешь сейчас? Пойми, мне больно снова заставлять тебя.
— Тогда отпусти меня. То, что было у меня с этими мужчинами, не имеет ничего общего с чувствами. Мы же сильно отличаемся от дорнцев, у нас может быть просто физиологический акт, а может быть намного большее, как у эсперов, зависит только от отношения друг к другу.
— Скажи, ты снимала блоки только со мной и с ним?
— Да, я не могу делать это, не доверяя партнеру, и никто не может. Кто знает, как человек использует информацию, которую при этом получит?
— Понятно, очень жаль, но мне остается только сделать это силой. Уш-ш-ш снова набрал высоту, выходя на круг, и Аолла отчетливо увидела, как энергия Каньона змейками протянулась к его телу. «Как он это делает?» успела подумать она…
* * *
Аолла вошла в квартиру Строггорна. Он уже ждал ее и сейчас посмотрел на нее своими серыми глазами. От страха у нее пересохло в горле и внутри все замирало. Сердце то колотилось как бешеное, то падало куда-то вниз. До сих пор она не понимала, как согласилась на это.— Будешь есть? — спросил Строггорн, не спуская с нее глаз.
— У меня пропадает аппетит, когда я вижу тебя. — Она на секунду замолчала. — Как странно, мне казалось, ты присоединил соседнюю квартиру и у тебя теперь большая гостиная.
— Разве? — Он отрицательно покачал головой. — Прошу… — Строггорн показал на дверь спальни. Аолла на ватных ногах вошла в комнату, кровать была разобрана. До последней минуты она надеялась, что он блефует и не сделает этого, но сейчас вдруг отчетливо поняла, что все это серьезно.
— Мне раздеться? — спросила Аолла.
— Лучше прими душ. — Он протянул ей халат, и она ушла в ванную. Раздеваться при нем было выше ее сил. Когда Аолла вернулась, Строггорн невозмутимо сидел в кресле, без маски, которая обычно скрывала его лицо. Эмоции не отражались в его мозгу, и она подумала, что не встречала человека, который бы так мог владеть собой.
— Ложись. — Строггорн кивнул на кровать, — я сам тебя раздену, раз так.
От каждого его прикосновения Аолла вздрагивала, хотя у него были мягкие ласковые руки.
— Боишься? — уточнил Строггорн. — Это хорошо, все-таки какие-то эмоции. Я хотел попросить тебя: во-первых, расслабься, во-вторых, не нужно вспоминать прошлое, а в-третьих — постарайся не бояться. Хотя бы на час забудь обо всем. Мне бы не хотелось сделать тебе больно.
Аолла удивилась, подумав: «Куда же еще больнее», и села на кровати, вглядываясь в черное окно.
— Как сегодня все странно, и розы совсем не пахнут, а уже ночь. — Аолла увидела всполох в окне. — Не пойму, почему сразу наступил день?
…Было совершенно невозможно определить, насколько серьезно он говорит, и Аолла постаралась расслабиться, закрыв глаза.
— Не нужно закрывать глаза, — сказал Строггорн.
— Почему? — Аолла удивилась, но послушалась его. Ей хотелось, чтобы все поскорее закончилось и она смогла уйти домой. Прошло много времени. Аолла устала сопротивляться, ей так хотелось покоя, и потихоньку, в полудреме, она перестала понимать, с кем находится.
— Так не пойдет. Ты согласилась на это на моих условиях, и я хочу, чтобы ты сняла блоки, — совершенно спокойно сказал Строггорн. На миг ей показалось, что этот человек вообще не способен ничего чувствовать.
— А как-нибудь обойтись нельзя? — простонала она.
— Неужели тебе доставит удовольствие, если я сниму их силой? — спросил он. Аолла попыталась снять блокировку, но блоки не слушались ее.
— Не пойму, почему не получается, что-то не так. — Она снова посмотрела на окно. — Сейчас день или ночь?
— Я просил тебя снять блоки! — сказал Строггорн. Аолла посмотрела в его, сейчас совершенно синие, глаза — это так поразило ее, что она сразу села на кровати.
— Почему у тебя стали синие глаза? Разве мы в Многомерности? — Аолла нахмурилась и еще раз посмотрела в его, сейчас серые с синими полосами нарастающего гнева, глаза. — Господи, что это? — вскрикнула Аолла, в ужасе уставившись на Строггорна, и попыталась встать с кровати, совершенно отчетливо увидев, как кожа на его руках на глазах стала чернеть. Она дико закричала…
Перед Аоллой, сидящей на краю глубокой пропасти, казавшейся бесконечной в ирреальном инфракрасном свете, раскинулся во всем своем великолепии Каньон. Ее сердце колотилось, не желая успокаиваться. Уш-ш-ш сидел рядом, пристально вглядываясь своими совсем синими сейчас глазами, его крылья стали почти черными от гнева.
— Зачем? — спросила Аолла, ей хотелось плакать. Но на Дорне не было слез, и гнева у нее тоже не было — бесконечная усталость и тихая боль.
— Почему ты не сняла блоки? Поняла?
— Конечно поняла. Ты же не знаешь земных чувств и не можешь смоделировать псевдореальность достоверно.
— Ладно, теперь только одно, — обронил Уш-ш-ш.
— Будешь снимать силой? — тихо уточнила Аолла.
— Можешь предложить другой вариант?
Уш-ш-ш дал ей немного отдохнуть, а потом попросил снова подняться в воздух. Аолла тяжело взлетела, продолжать все это у нее уже не было никаких сил.
— Только не надо больше псевдореальности, — попросила она, опасаясь, что это просто сведет ее с ума.
Уш-ш-ш сделал большой круг, набирая высоту, и Аолла снова отчетливо увидела, как потоки энергии из Каньона потянулись к его телу. На огромной скорости тень надвинулась на нее, сомкнулись блоки, увеличивая защиту, мощный удар, словно тайфун, налетел на мозг… и Аолла очнулась снова на краю Каньона, не понимая: все уже закончилось или еще не начиналось и ее блоки выдержали пси-удар?
— Что с тобой делали на Земле, нет желания рассказать? — спокойно спросил Уш-ш-ш. — А когда они это делали, им не пришло в голову, что этим только увеличат твои мучения, потому что мне придется повысить мощность удара и, значит, будет намного больше шансов повредить твой мозг?
Аолла не ответила. Она хорошо знала, чем руководствовались Советники, проводя эту чудовищную операцию — они хотели сохранить ее земную личность. Ставка была слишком высока, чтобы думать о последствиях. Уш-ш-ш снова заставил ее подняться в воздух. Снова удар, потеря сознания на миг — и край Каньона, где она отдыхала, беспомощно сложив крылья. Аолла поняла, что он увеличивает мощность постепенно, чтобы снизить вероятность повреждения ее мозга, но это действительно увеличило ее мучения. После восьмой неудачной попытки, когда она беспомощно легла на самый край, заглянув в пропасть, мысль соскользнуть туда и покончить разом со всем пришла ей в голову, но тут же Аолла поняла, что Уш-ш-ш догонит и не даст ей погибнуть.
— Хорошо, ты слишком устала. — Он понял ее мысль. — Последняя попытка и продолжим завтра. Я отнесу тебя домой, чтобы ты могла отдохнуть.
Аолла так устала, что сейчас даже это неопределенное обещание отдыха вызвало ее благодарность, и она почти с радостью поднялась в воздух, тяжело взмахивая крыльями и набирая высоту. Каньон искрился под ней, рассекая темноту ночи огромной извилистой змеей чудовищной расщелины на теле планеты, и Аолла в который раз удивилась его красоте.
Это слегка отвлекло, всего на миг. Глаза Уш-ш-ша, бездонные, огромные, ярко-красного цвета, налетели на нее, обрушился раскалывающий голову удар, пронзая все тело и рассекая его надвое, блоки выросли, пытаясь задержать бешеный поток избыточной энергии и защитить мозг, и почти сразу провалились, исчезая в пронзительном свете пси-лучей. Огромное НЕЧТО, не имеющее названия, вошло в нее, поглощая личность, и чувство, вмещающее в себя все земные эмоции и эмоции дорнцев, непонятные, не передаваемые никакими словами, захватило ее, втягивая в водоворот нечеловеческих переживаний. Аолла закричала — и этот крик распространился на многие километры над планетой, — а затем сложила крылья, начиная бесконечное падение.
Уш-ш-ш устремился за ней, собираясь подхватить на свою спину и прижать, когда в ее, уже почти объединенном с его психикой, мозгу, увидел комнату в сияющем свете, сидящего спиной человека и маленького земного ребенка, черными измученными глазами посмотревшего на вход и вдруг сказавшего: «Ты не чудовище, мама». Уш-ш-ш застыл в воздухе и беспомощно смотрел, как Аолла, со все возрастающей скоростью проваливается в пропасть Каньона. «Земной ребенок», — кружилось, бесконечно повторяясь, в его мозгу, и не было ни сил ни желания догнать и спасти ее.
Глава 26
Строггорн неожиданно прекратил операцию. Ассистент изумленно уставился на него, но сейчас было не до этого. Из Многомерности донесся отчетливый крик Аоллы, зовущий на помощь, и Строггорна охватило сильнейшее желание уйти на этот зов, с трудом преодоленное. Он отключился от Машины, забыв про операцию и вообще обо всем на свете, и тут же связался по телекому с Советниками. Объемный экран мгновенно разделился на четыре части, показывая встречный вызов и одновременно материализуя изображения сразу всех Советников.
— Значит, слышали все? — только уточнил Строггорн, и Линган кивнул. Но пройти через Многомерность на Дорн — это верная смерть?
— Ты же не сможешь принять их Облик?
— Нет, даже мои возможности не позволят так быстро пройти регрессию, ответил Строггорн.
— Ты хочешь сказать, что если бы было достаточно времени, ты бы рискнул изменить свой Облик? — Линган изумленно уставился на Строггорна.
— Я не хотел говорить, но последний раз, когда обзавелся щупальцами, провел себе операцию, аналогичную той, что сделали Аолле.
— Никогда не знал, что ты у нас сумасшедший, — заметил Линган. — И как ты сам себя оперировал?
— Поставил экран, вы же знаете, меня несколько дней не было.
— Я вообще изумлен, что ты жив. Значит, ты предвидел, что возникнет необходимость в регрессии?
— Не так сложно было это предположить, а у меня нет врожденной способности.
— Строггорн, тебе еще слишком рано развлекаться с регрессией, прошло всего несколько дней после операции, — вмешался Лао. — Я его видел в Десятимерном операционном зале. Совершенно жуткое зрелище: у него сразу шесть спиц торчали из мозга — он же сначала их все ввел, а только потом устанавливал, каждый раз отключаясь на несколько часов. Хорошо еще, что потом я подошел, последил за аппаратурой и через три дня вытащил его оттуда, а то так и лежал бы с открытым мозгом. Сколько раз говорил, не оперировать там в одиночестве — слишком опасно! Правда, когда он очнулся, сразу смог убрать щупальца и без всяких регрессантов.
— Ты прав, но трансформировать тело, да еще в четырехмерное, мне слишком рано, а жаль. Все равно это не менее трех дней, а лучше четырех, объяснял Строггорн. — Линган, ты можешь связаться с Дорном?
— Я могу, только что бы ни случилось, они начнут темнить. — Линган отключился.
Через полчаса они собрались в зале с Гиперпространственным Окном Связи.
— Диспетчерская системы Дорн. Назовите ваше имя, планету? — Дорнец возник в Окне, занимающем полстены.
— Председатель Совета Вардов Земли, Линган ван Стоил. Мне нужен Президент Дорн.
— Невозможно связать, Президента нет в городе.
— Тогда с Аоллой ван Вандерлит вы не можете разрешить мне связь?
— Невозможно, нет разрешения на связь и ее тоже нет в городе.
— Они что там, вымерли все? — ругался Линган. — Не знаю, кого еще просить. Вы не знаете, с Аоллой все в порядке?
— Нет санкции на выдачу информации такого рода.
— Скажите, когда можно ждать возвращения Президента?
— Попробуйте связаться через несколько часов. Я отключаю связь, перерасход энергии. — Дорнец исчез, Окно захлопнулось.
— Я вам говорил, от них добиться правды будет непросто, — огорченно заметил Линган.
— Ну что, может быть рискнем с регрессией? — предложил Строггорн.
— И, возможно, потеряем еще одного Советника, — закончил Лао. — Сиди, пока ты будешь регрессировать, там все выяснится, что бы ни произошло. А что нет ничего хорошего, и так понятно. Кстати, тебе же камера для регрессии понадобится? Без разрешения Дорна никак не обойтись, оборудование тебе даже никто не включит, просто задохнешься. Будем ждать, мы ничем не можем помочь.
Уш-ш-ш ощупывал пространство под собой, вглядываясь в ирреальный мир ночной поверхности, но внизу была тишина и не ощущалось ничего, а разглядеть остывающее тело до восхода солнца вряд ли вообще было возможно. Страшная правда, что Аоллы больше нет, вызывала воспоминания о десяти годах, прожитых вместе, когда Уш-ш-ш был так счастлив, а она — так несчастлива. Вся оставшаяся долгая жизнь представилась ему совершенно бесцветной и бессмысленной. Осознав это, он снова набрал высоту, все выше и выше, пока не стало тяжело дышать от слишком разреженной атмосферы, а потом сложил крылья и, направив тело как можно точнее к месту падения Аоллы, провалился вниз, все увеличивая и увеличивая скорость, не испытывая никакого страха от близкой смерти.
— Значит, слышали все? — только уточнил Строггорн, и Линган кивнул. Но пройти через Многомерность на Дорн — это верная смерть?
— Ты же не сможешь принять их Облик?
— Нет, даже мои возможности не позволят так быстро пройти регрессию, ответил Строггорн.
— Ты хочешь сказать, что если бы было достаточно времени, ты бы рискнул изменить свой Облик? — Линган изумленно уставился на Строггорна.
— Я не хотел говорить, но последний раз, когда обзавелся щупальцами, провел себе операцию, аналогичную той, что сделали Аолле.
— Никогда не знал, что ты у нас сумасшедший, — заметил Линган. — И как ты сам себя оперировал?
— Поставил экран, вы же знаете, меня несколько дней не было.
— Я вообще изумлен, что ты жив. Значит, ты предвидел, что возникнет необходимость в регрессии?
— Не так сложно было это предположить, а у меня нет врожденной способности.
— Строггорн, тебе еще слишком рано развлекаться с регрессией, прошло всего несколько дней после операции, — вмешался Лао. — Я его видел в Десятимерном операционном зале. Совершенно жуткое зрелище: у него сразу шесть спиц торчали из мозга — он же сначала их все ввел, а только потом устанавливал, каждый раз отключаясь на несколько часов. Хорошо еще, что потом я подошел, последил за аппаратурой и через три дня вытащил его оттуда, а то так и лежал бы с открытым мозгом. Сколько раз говорил, не оперировать там в одиночестве — слишком опасно! Правда, когда он очнулся, сразу смог убрать щупальца и без всяких регрессантов.
— Ты прав, но трансформировать тело, да еще в четырехмерное, мне слишком рано, а жаль. Все равно это не менее трех дней, а лучше четырех, объяснял Строггорн. — Линган, ты можешь связаться с Дорном?
— Я могу, только что бы ни случилось, они начнут темнить. — Линган отключился.
Через полчаса они собрались в зале с Гиперпространственным Окном Связи.
— Диспетчерская системы Дорн. Назовите ваше имя, планету? — Дорнец возник в Окне, занимающем полстены.
— Председатель Совета Вардов Земли, Линган ван Стоил. Мне нужен Президент Дорн.
— Невозможно связать, Президента нет в городе.
— Тогда с Аоллой ван Вандерлит вы не можете разрешить мне связь?
— Невозможно, нет разрешения на связь и ее тоже нет в городе.
— Они что там, вымерли все? — ругался Линган. — Не знаю, кого еще просить. Вы не знаете, с Аоллой все в порядке?
— Нет санкции на выдачу информации такого рода.
— Скажите, когда можно ждать возвращения Президента?
— Попробуйте связаться через несколько часов. Я отключаю связь, перерасход энергии. — Дорнец исчез, Окно захлопнулось.
— Я вам говорил, от них добиться правды будет непросто, — огорченно заметил Линган.
— Ну что, может быть рискнем с регрессией? — предложил Строггорн.
— И, возможно, потеряем еще одного Советника, — закончил Лао. — Сиди, пока ты будешь регрессировать, там все выяснится, что бы ни произошло. А что нет ничего хорошего, и так понятно. Кстати, тебе же камера для регрессии понадобится? Без разрешения Дорна никак не обойтись, оборудование тебе даже никто не включит, просто задохнешься. Будем ждать, мы ничем не можем помочь.
* * *
Уш-ш-ш еще долго кружил, набирая высоту и снова соскальзывая к самым пикам разлома, пока происшедшее не дошло, наконец, до его мозга и тогда боль пронзила все.Уш-ш-ш ощупывал пространство под собой, вглядываясь в ирреальный мир ночной поверхности, но внизу была тишина и не ощущалось ничего, а разглядеть остывающее тело до восхода солнца вряд ли вообще было возможно. Страшная правда, что Аоллы больше нет, вызывала воспоминания о десяти годах, прожитых вместе, когда Уш-ш-ш был так счастлив, а она — так несчастлива. Вся оставшаяся долгая жизнь представилась ему совершенно бесцветной и бессмысленной. Осознав это, он снова набрал высоту, все выше и выше, пока не стало тяжело дышать от слишком разреженной атмосферы, а потом сложил крылья и, направив тело как можно точнее к месту падения Аоллы, провалился вниз, все увеличивая и увеличивая скорость, не испытывая никакого страха от близкой смерти.