Райденауэр начал оправдываться:
— Если Вашей Светлости понадобятся еще опытные сотрудники… вы видели лишь малую часть того, что необходимо сделать на этом клочке планеты. Впереди у нас еще целый мир, миллионы индивидуумов, тысячи общин. О многих, кроме названий, нам ничего не известно. Просто пустое место на карте. Но эти пустые места заполнены живыми, думающими, чувствующими существами. Мы должны прийти к ним на помощь. Нам не удастся уберечь всех, но каждый спасенный — это лишнее оправдание существования человечества, которому, видит Бог, есть за что оправдываться, мой лорд.
— Весьма красноречиво, — сказал Хоксберг. — Правительство Его Величества решит, захочет ли оно создавать такую огромную бюрократическую Империю для выгоды нескольких первобытных народов. Это вне моей компетенции. — Он поднялся. Вслед за ним встал Райденауэр. — Всего хорошего.
— Всего хорошего, мой лорд, — сказал ксенолог. — Спасибо за беседу! О! Энсин Флэндри! Что вы хотели?
— Я пришел попрощаться, сэр, — Флэндри встал по стойке смирно. — Через час отходит мой транспортный корабль.
— Ну что ж, до свидания. Желаю удачи, — Райденауэр снизошел до того, что пожал его руку. И прежде чем Хоксберг, а за ним и Флэндри вышли за порог, Райденауэр вернулся к своей работе.
— Давайте прогуляемся по городу, — сказал Хоксберг, — а хочу размять ноги. Нет, идите рядом со мной. У нас есть что обсудить, молодой человек…
— Да, сэр.
— Затем оба замолчали, пока не остановили на лугу, где росла длинная серебристая квазитрава. Ветерок нес прохладу с ледников. Пара крыльев мелькала в тишине.
«Даже если спасут все до единого живые существа Старкада, — подумал Флэндри, — они будут не более, чем мельчайшая частица той жизни, что бурлила в этом мире».
Плащ Хоксберга развевался на ветру. Он завернулся в него.
— Ну, — сказал он, глядя на Флэндри, — вот мы и встретились.
Флэндри заставил себя выдержать его взгляд.
— Да, сэр, думаю, у милорда остались приятные воспоминания о пребывании на Мерсее.
Хоксберг выдавил усмешку:
— А вы бессовестны! Далеко пойдете, если никто не застрелит. Да, я могу сказать, что у меня был довольно интересный разговор с советником Брехданом после того, как пришло известие отсюда.
— Я… я думаю, вы согласитесь… э-э-э… ну, скажем, что космический бой произошел только потому, что оба командующих отдали ошибочные приказы.
— Правильно! Мерсея была так же изумлена, как и мы, узнав о схватке, после того как наши силы случайно обнаружили это. — Равнодушие Хоксберга исчезло. Он схватил руку Флэндри с неожиданной силой и сурово сказал: — Любая другая информация — государственная тайна. Разглашение ее и даже малейшие намеки будут считаться государственной изменой Это понятно?
— Да, мой лорд, я в курсе дела.
— Так будет выгодней для вас, — сказал Хоксберг более мягким голосом,
— поскольку все сохраняется в тайне, с вас снимается обвинение. Сам факт, что они были когда-то выдвинуты, что произошло нечто особое, после того, как мы прибыли на Мерсею, тоже идет в сверхсекретный архив. Вы спасены, мой мальчик.
Флэндри заложил руки за спину, чтобы не показывать, как они сжались в кулаки. Он отдал бы десять лет жизни, чтобы вмазать по этому улыбающемуся лицу. Вместо этого он вынужден был сказать:
— Не будет ли милорд настолько добр, чтобы присовокупить свое личное прощение?
— О, Господи, да, конечно! — Хоксберг просиял и похлопал его по плечу. — Вы действовали абсолютно верно, точнее говоря, абсолютно верно из абсолютно неверных побуждений! Но по чистой случайности вы достигли моей цели за меня — мира с Мерсеей. С какой стати мне злиться? — Он подмигнул:
— Не считая одной дамы, между друзьями ничего не произошло, да? Все забыто!
Флэндри не мог больше притворяться.
— Но мира еще нет!
— Эй! Ну-ну, я понимаю, что вы переутомились и все такое, но…
— Мой лорд, они планируют уничтожить нас. Как мы можем дать им уйти, даже не устроив головомойки?
— Успокойтесь! Я уверен, у них нет таких намерений. Это было средство, которое они могли использовать против нас, если бы мы их вынудили. Больше ничего. Если бы мы продемонстрировали искреннее желание сотрудничать, они был предупредили нас заблаговременно.
— Как вы можете говорить такое? — поперхнулся Флэндри. — Разве вы не читали историю? Разве вы не слышали мерсеянских речей, не держали мерсеянских книг, не видели наших убитых? А раненых, возвращавшихся из космоса после встречи с мерсеянами? Они хотят убрать нас из Вселенной!
У Хоксберга расширились ноздри:
— Достаточно, энсин, не забывайтесь! И избавьте меня от тошнотворной пропаганды. История этого инцидента умалчивается именно потому, что может оказаться объектом вашего неверного толкования. А это может осложнить будущие отношения между правительствами. Брехдан уже продемонстрировал стремление к миру, он полностью вывел свое войско со Старкада…
— Оставив нам всю дорогостоящую работу по спасению. Конечно!
— Я сказал, чтобы вы следили за собой, энсин. Вы недостаточно зрелы для того, чтобы проводить политику Империи.
Флэндри проглотил горький ком.
— Простите, мой лорд.
Минуту Хоксберг смотрел на него изучающе. Неожиданно он улыбнулся:
— Нет, это вы простите мне мое злорадство. Вообще-то я не такой уж плохой. И вы тоже хороши! Однажды вы станете мудрее. Давайте-ка на этом и ударим по рукам.
У Флэндри не было иного выхода. Хоксберг опять подмигнул:
— Дальше я, пожалуй, пойду один. Если хотите попрощаться с донной д'Ио, она в гостиной.
Быстрым шагом Флэндри направился туда.
Когда он достиг штаб-квартиры и прошел сквозь сводчатый вход, ярость его угасла, сменившись пустотой. Он прошел в комнату и остановился. Зачем идти дальше? Зачем вообще что-то делать?
На Персис было золотистое платье, в волосах бриллианты. Она бросилась к нему.
— О, Ники, Ники! — Она положила голову ему на грудь и зарыдала.
Он машинально стал утешать ее. С тех пор, как он вернулся из боя, у них было мало времени, чтобы побыть вдвоем. В Юджанке на него свалилось очень много работы у Райденауэра. Она настолько поглотила его, что он буквально возмущался, когда должен был отрываться для поездки в Хайпорт. Персис была смелой, умной и веселой, дважды вставала между ним и катастрофой, но ей не приходилось сталкиваться лицом к лицу со смертью. Ее жизнь никогда не была и не могла быть похожей на его.
Они сели на диван. В одной руке он держал сигарету, другой обнял Персис за талию. Она опустила глаза.
— Увижу ли я тебя когда-нибудь на Земле? — спросила Персис уныло.
— Я не знаю, — сказал он, — боюсь, что какое-то время мы не сможем видеться. На меня пришел официальный приказ — посылают учиться в Академию разведки. Командующий Абрамс предупреждал меня, что кандидатам там приходится туго.
— А ты не мог бы опять перевестись? Я уверена, что смогла бы устроить назначение…
— Милая, унылая работенка в офисе от звонка до звонка? Нет, спасибо, я не собираюсь поступать на чье-либо содержание.
Она сжалась так, как будто он ударил ее.
— Прости меня, — Флэндри попытался выкрутиться, — я не хотел тебя обидеть, но работа для меня — все, в ней хоть есть цель. Если я не соглашусь на нее, в чем смысл моей жизни?
— Я могла бы и на это ответить, — сказала она тихо, — но боюсь, что ты не поймешь меня.
Он не знал, черт возьми, что ему сказать.
Ее губы коснулись его щеки.
— Тогда вперед! — сказала она. — Лети!
— Э-э-э… у тебя нет неприятностей, Персис?
— Нет-нет, Марк очень воспитанный человек. На Земле мы даже могли бы какое-то время быть вместе. Я не хочу сказать, что у нас осталось бы все, как прежде. Как бы ни замалчивали, но кое-что из моих приключений станет известно. Какое-то время я буду интересна, как и все новое, на меня будет спрос. Не беспокойся обо мне. Танцовщицы знают, как приземляться на ноги.
Легкая радость шевельнулась в нем из-за того, что он освободился от обязанностей беспокоиться о Персис. Он поцеловал ее на прощание, хорошо сымитировав чувство… Было здорово, что его одиночество вернулось к нему, а как только он вышел на улицу — и усилилось. Он полетел к Максу Абрамсу.
Командующий сидел в своем офисе, выясняя кое-какие детали, прежде чем отбыть на том же транспорте, что повезет домой и Флэндри. С Земли, правда, он хоте поехать в отпуск на Даяну… Когда ворвался Флэндри, Абрамс сидел, навалившись своим грузным телом на пинку кресла.
— Ну, привет, герой, — сказал он. — Что тебя мучит?
Энсин сел на стул.
— Зачем продолжать наши попытки, — воскликнул он, — какой смысл?
— Ну-ну, тебе надо выпить. — Абрамс достал бутылку из буфета и налил два стакана. — Я и сам не против пропустить глоток. Едва ступил на Старкад, как мне говорят, что я опять улетаю. — Он поднял стакан: — Привет!
Рука у Флэндри дрожала. Он выпил виски одним глотком. Проваливаясь, оно жгло внутренности.
Абрамс закурил сигару.
— Ну, ладно, сынок, — сказал он, — рассказывай.
— Я видел Хоксберга, — вырвалось у Флэндри.
— Ну, он так ужасен?
— Он… он… этот ублюдок спокойно поедет домой. Без единого пятна на своей поганой репутации. Он еще и медаль может отхватить! Все еще трещит о мире!
— Тпр-р-у. Он ведь не злодей какой-нибудь, а просто страдает от сильного желания верить. Конечно, его политическая карьера ограничена позицией, которую он занял. Он не может позволить себе признаться в том, что не прав… думаю, даже себе самому. Разве не справедливо было бы погубить его карьеру? Предположим, что мы можем это сделать. Но это нецелесообразно. Он нужен нам.
— Сэр?
— Подумай. То, что услышит публика, не имеет особого значения. Важно только то, что услышат в министерстве, как там его будут расценивать. Как тонко можно оказывать на него давление, если он получит место в нем, что, по-моему, ему удастся! Не надо будет никакого шантажа, никаких грубостей. Особенно если нельзя сказать правду. Достаточно в нужный момент удивленно поднять бровь, напомнить каждый раз, как он откроет свой рот, о том, во что он нас чуть не втянул в прошлом. Конечно, он будет популярен среди масс — у него появится влияние. Ну и прекрасно! Лучше он, чем кто-то другой с такими же взглядами, но еще не опороченный. Если бы у вас было сострадание, молодой человек, которого ни у кого нет в вашем возрасте, вы бы пожалели лорда Хоксберга.
— Но… я… Ладно.
Абрамс, нахмурившись, взглянул на него сквозь облако дыма.
— Кроме того, — продолжал он, — если быть дальновидным, то нам нужны пацифисты в качестве противовеса креслу ракетчиков. Пусть мы не сможем добиться мира, но и не развяжем войны. Мы сможем выдерживать свою линию. А человек — не особенно терпеливое животное по своей природе.
— Так что, все предприятие свелось к нулю? — Флэндри чуть не закричал. — Только к тому, чтобы удерживать то малое, что у нас есть?
Седая голова склонилась:
— Если Господь Всемогущий позволяет нам так много, то он более милосерден, чем справедлив.
— А что Старкаду — смерть, боль, разорение и, наконец, дрянное статус кво? Что мы здесь делаем?
Абрамс поймал взгляд Флэндри и не отпускал его.
— Я скажу тебе, — вымолвил он. — Мы должны были прийти. Сам этот факт, каким бы бесполезным он ни выглядел, каким был далеким и чужим ни казался нам этот бедный народ, дает надежду моим внукам. Мы противостояли врагу, не позволяли никакому агрессору уйти безнаказанно, пользуясь случаем, который он нам дал, чтобы разгромить его. И мы еще раз доказали ему, и себе, и Вселенной, что, по меньше мере, так просто не сдадимся. Ведь мы были частью этой планеты.
У Флэндри не было слов.
— В данном конкретном случае, — продолжал Абрамс, — в результате того, что мы пришли, мы можем спасти две думающие расы и все то, что может иметь значение для будущего. Мы никак не могли знать об этом заранее, но настало время, и мы появились. Предположим, что нас бы не было здесь. Предположим, что нам было бы безразлично, что делает враг в этих границах. Стал бы он спасать коренных жителей? Я сомневаюсь в этом. Во всяком случае до тех пор, пока в этом не оказалось бы политической выгоды. Такого уж сорта этот народ.
— Абрамс затянулся поглубже.
— Ты знаешь, — сказал он, — еще в те времена, когда в Египте правил Эхнатон, может быть, даже раньше, была такая философская школа, которая учила, что мы должны сложить оружие и уповать на любовь. Что даже если любовь не спасет, по крайней мере, мы умрем безвинными. Обычно даже оппоненты этой школы говорили, что сама идея благородна. Я скажу тебе, что сия идея — дрянь. Я скажу, что это не только не реалистичная, не только инфантильная, но и злая идея. Она отрицает, что у нас в этой жизни есть обязанность действовать! А как мы можем действовать, если упустим наши возможности? Нет, сынок, мы смертны, а это значит, мы невежественны, глупы и грешны — но это только наши недостатки. Как бы то ни было — мы можем гордиться, что иногда делаем все, на что способны. Изредка нам это удается. Что же больше требовать?..
Абрамс усмехнулся и наполнил стаканы.
— Конец лекции, — сказал он, — давай посмотрим, что тебя ожидает. Обычно я не говорю этого парням в твоем самонадеянном возрасте, но поскольку тебя нужно подбодрить… что ж, я скажу: если ты на вершине успеха, Господь, помоги противнику!
Они проговорили еще целый час. И Флэндри, насвистывая, вышел из офиса. Пол Андерсон. Мичман Флэндри. («Доминик Флэндри») перевод с англ. — ? Poul Anderson. Ensign Flandry.
— Если Вашей Светлости понадобятся еще опытные сотрудники… вы видели лишь малую часть того, что необходимо сделать на этом клочке планеты. Впереди у нас еще целый мир, миллионы индивидуумов, тысячи общин. О многих, кроме названий, нам ничего не известно. Просто пустое место на карте. Но эти пустые места заполнены живыми, думающими, чувствующими существами. Мы должны прийти к ним на помощь. Нам не удастся уберечь всех, но каждый спасенный — это лишнее оправдание существования человечества, которому, видит Бог, есть за что оправдываться, мой лорд.
— Весьма красноречиво, — сказал Хоксберг. — Правительство Его Величества решит, захочет ли оно создавать такую огромную бюрократическую Империю для выгоды нескольких первобытных народов. Это вне моей компетенции. — Он поднялся. Вслед за ним встал Райденауэр. — Всего хорошего.
— Всего хорошего, мой лорд, — сказал ксенолог. — Спасибо за беседу! О! Энсин Флэндри! Что вы хотели?
— Я пришел попрощаться, сэр, — Флэндри встал по стойке смирно. — Через час отходит мой транспортный корабль.
— Ну что ж, до свидания. Желаю удачи, — Райденауэр снизошел до того, что пожал его руку. И прежде чем Хоксберг, а за ним и Флэндри вышли за порог, Райденауэр вернулся к своей работе.
— Давайте прогуляемся по городу, — сказал Хоксберг, — а хочу размять ноги. Нет, идите рядом со мной. У нас есть что обсудить, молодой человек…
— Да, сэр.
— Затем оба замолчали, пока не остановили на лугу, где росла длинная серебристая квазитрава. Ветерок нес прохладу с ледников. Пара крыльев мелькала в тишине.
«Даже если спасут все до единого живые существа Старкада, — подумал Флэндри, — они будут не более, чем мельчайшая частица той жизни, что бурлила в этом мире».
Плащ Хоксберга развевался на ветру. Он завернулся в него.
— Ну, — сказал он, глядя на Флэндри, — вот мы и встретились.
Флэндри заставил себя выдержать его взгляд.
— Да, сэр, думаю, у милорда остались приятные воспоминания о пребывании на Мерсее.
Хоксберг выдавил усмешку:
— А вы бессовестны! Далеко пойдете, если никто не застрелит. Да, я могу сказать, что у меня был довольно интересный разговор с советником Брехданом после того, как пришло известие отсюда.
— Я… я думаю, вы согласитесь… э-э-э… ну, скажем, что космический бой произошел только потому, что оба командующих отдали ошибочные приказы.
— Правильно! Мерсея была так же изумлена, как и мы, узнав о схватке, после того как наши силы случайно обнаружили это. — Равнодушие Хоксберга исчезло. Он схватил руку Флэндри с неожиданной силой и сурово сказал: — Любая другая информация — государственная тайна. Разглашение ее и даже малейшие намеки будут считаться государственной изменой Это понятно?
— Да, мой лорд, я в курсе дела.
— Так будет выгодней для вас, — сказал Хоксберг более мягким голосом,
— поскольку все сохраняется в тайне, с вас снимается обвинение. Сам факт, что они были когда-то выдвинуты, что произошло нечто особое, после того, как мы прибыли на Мерсею, тоже идет в сверхсекретный архив. Вы спасены, мой мальчик.
Флэндри заложил руки за спину, чтобы не показывать, как они сжались в кулаки. Он отдал бы десять лет жизни, чтобы вмазать по этому улыбающемуся лицу. Вместо этого он вынужден был сказать:
— Не будет ли милорд настолько добр, чтобы присовокупить свое личное прощение?
— О, Господи, да, конечно! — Хоксберг просиял и похлопал его по плечу. — Вы действовали абсолютно верно, точнее говоря, абсолютно верно из абсолютно неверных побуждений! Но по чистой случайности вы достигли моей цели за меня — мира с Мерсеей. С какой стати мне злиться? — Он подмигнул:
— Не считая одной дамы, между друзьями ничего не произошло, да? Все забыто!
Флэндри не мог больше притворяться.
— Но мира еще нет!
— Эй! Ну-ну, я понимаю, что вы переутомились и все такое, но…
— Мой лорд, они планируют уничтожить нас. Как мы можем дать им уйти, даже не устроив головомойки?
— Успокойтесь! Я уверен, у них нет таких намерений. Это было средство, которое они могли использовать против нас, если бы мы их вынудили. Больше ничего. Если бы мы продемонстрировали искреннее желание сотрудничать, они был предупредили нас заблаговременно.
— Как вы можете говорить такое? — поперхнулся Флэндри. — Разве вы не читали историю? Разве вы не слышали мерсеянских речей, не держали мерсеянских книг, не видели наших убитых? А раненых, возвращавшихся из космоса после встречи с мерсеянами? Они хотят убрать нас из Вселенной!
У Хоксберга расширились ноздри:
— Достаточно, энсин, не забывайтесь! И избавьте меня от тошнотворной пропаганды. История этого инцидента умалчивается именно потому, что может оказаться объектом вашего неверного толкования. А это может осложнить будущие отношения между правительствами. Брехдан уже продемонстрировал стремление к миру, он полностью вывел свое войско со Старкада…
— Оставив нам всю дорогостоящую работу по спасению. Конечно!
— Я сказал, чтобы вы следили за собой, энсин. Вы недостаточно зрелы для того, чтобы проводить политику Империи.
Флэндри проглотил горький ком.
— Простите, мой лорд.
Минуту Хоксберг смотрел на него изучающе. Неожиданно он улыбнулся:
— Нет, это вы простите мне мое злорадство. Вообще-то я не такой уж плохой. И вы тоже хороши! Однажды вы станете мудрее. Давайте-ка на этом и ударим по рукам.
У Флэндри не было иного выхода. Хоксберг опять подмигнул:
— Дальше я, пожалуй, пойду один. Если хотите попрощаться с донной д'Ио, она в гостиной.
Быстрым шагом Флэндри направился туда.
Когда он достиг штаб-квартиры и прошел сквозь сводчатый вход, ярость его угасла, сменившись пустотой. Он прошел в комнату и остановился. Зачем идти дальше? Зачем вообще что-то делать?
На Персис было золотистое платье, в волосах бриллианты. Она бросилась к нему.
— О, Ники, Ники! — Она положила голову ему на грудь и зарыдала.
Он машинально стал утешать ее. С тех пор, как он вернулся из боя, у них было мало времени, чтобы побыть вдвоем. В Юджанке на него свалилось очень много работы у Райденауэра. Она настолько поглотила его, что он буквально возмущался, когда должен был отрываться для поездки в Хайпорт. Персис была смелой, умной и веселой, дважды вставала между ним и катастрофой, но ей не приходилось сталкиваться лицом к лицу со смертью. Ее жизнь никогда не была и не могла быть похожей на его.
Они сели на диван. В одной руке он держал сигарету, другой обнял Персис за талию. Она опустила глаза.
— Увижу ли я тебя когда-нибудь на Земле? — спросила Персис уныло.
— Я не знаю, — сказал он, — боюсь, что какое-то время мы не сможем видеться. На меня пришел официальный приказ — посылают учиться в Академию разведки. Командующий Абрамс предупреждал меня, что кандидатам там приходится туго.
— А ты не мог бы опять перевестись? Я уверена, что смогла бы устроить назначение…
— Милая, унылая работенка в офисе от звонка до звонка? Нет, спасибо, я не собираюсь поступать на чье-либо содержание.
Она сжалась так, как будто он ударил ее.
— Прости меня, — Флэндри попытался выкрутиться, — я не хотел тебя обидеть, но работа для меня — все, в ней хоть есть цель. Если я не соглашусь на нее, в чем смысл моей жизни?
— Я могла бы и на это ответить, — сказала она тихо, — но боюсь, что ты не поймешь меня.
Он не знал, черт возьми, что ему сказать.
Ее губы коснулись его щеки.
— Тогда вперед! — сказала она. — Лети!
— Э-э-э… у тебя нет неприятностей, Персис?
— Нет-нет, Марк очень воспитанный человек. На Земле мы даже могли бы какое-то время быть вместе. Я не хочу сказать, что у нас осталось бы все, как прежде. Как бы ни замалчивали, но кое-что из моих приключений станет известно. Какое-то время я буду интересна, как и все новое, на меня будет спрос. Не беспокойся обо мне. Танцовщицы знают, как приземляться на ноги.
Легкая радость шевельнулась в нем из-за того, что он освободился от обязанностей беспокоиться о Персис. Он поцеловал ее на прощание, хорошо сымитировав чувство… Было здорово, что его одиночество вернулось к нему, а как только он вышел на улицу — и усилилось. Он полетел к Максу Абрамсу.
Командующий сидел в своем офисе, выясняя кое-какие детали, прежде чем отбыть на том же транспорте, что повезет домой и Флэндри. С Земли, правда, он хоте поехать в отпуск на Даяну… Когда ворвался Флэндри, Абрамс сидел, навалившись своим грузным телом на пинку кресла.
— Ну, привет, герой, — сказал он. — Что тебя мучит?
Энсин сел на стул.
— Зачем продолжать наши попытки, — воскликнул он, — какой смысл?
— Ну-ну, тебе надо выпить. — Абрамс достал бутылку из буфета и налил два стакана. — Я и сам не против пропустить глоток. Едва ступил на Старкад, как мне говорят, что я опять улетаю. — Он поднял стакан: — Привет!
Рука у Флэндри дрожала. Он выпил виски одним глотком. Проваливаясь, оно жгло внутренности.
Абрамс закурил сигару.
— Ну, ладно, сынок, — сказал он, — рассказывай.
— Я видел Хоксберга, — вырвалось у Флэндри.
— Ну, он так ужасен?
— Он… он… этот ублюдок спокойно поедет домой. Без единого пятна на своей поганой репутации. Он еще и медаль может отхватить! Все еще трещит о мире!
— Тпр-р-у. Он ведь не злодей какой-нибудь, а просто страдает от сильного желания верить. Конечно, его политическая карьера ограничена позицией, которую он занял. Он не может позволить себе признаться в том, что не прав… думаю, даже себе самому. Разве не справедливо было бы погубить его карьеру? Предположим, что мы можем это сделать. Но это нецелесообразно. Он нужен нам.
— Сэр?
— Подумай. То, что услышит публика, не имеет особого значения. Важно только то, что услышат в министерстве, как там его будут расценивать. Как тонко можно оказывать на него давление, если он получит место в нем, что, по-моему, ему удастся! Не надо будет никакого шантажа, никаких грубостей. Особенно если нельзя сказать правду. Достаточно в нужный момент удивленно поднять бровь, напомнить каждый раз, как он откроет свой рот, о том, во что он нас чуть не втянул в прошлом. Конечно, он будет популярен среди масс — у него появится влияние. Ну и прекрасно! Лучше он, чем кто-то другой с такими же взглядами, но еще не опороченный. Если бы у вас было сострадание, молодой человек, которого ни у кого нет в вашем возрасте, вы бы пожалели лорда Хоксберга.
— Но… я… Ладно.
Абрамс, нахмурившись, взглянул на него сквозь облако дыма.
— Кроме того, — продолжал он, — если быть дальновидным, то нам нужны пацифисты в качестве противовеса креслу ракетчиков. Пусть мы не сможем добиться мира, но и не развяжем войны. Мы сможем выдерживать свою линию. А человек — не особенно терпеливое животное по своей природе.
— Так что, все предприятие свелось к нулю? — Флэндри чуть не закричал. — Только к тому, чтобы удерживать то малое, что у нас есть?
Седая голова склонилась:
— Если Господь Всемогущий позволяет нам так много, то он более милосерден, чем справедлив.
— А что Старкаду — смерть, боль, разорение и, наконец, дрянное статус кво? Что мы здесь делаем?
Абрамс поймал взгляд Флэндри и не отпускал его.
— Я скажу тебе, — вымолвил он. — Мы должны были прийти. Сам этот факт, каким бы бесполезным он ни выглядел, каким был далеким и чужим ни казался нам этот бедный народ, дает надежду моим внукам. Мы противостояли врагу, не позволяли никакому агрессору уйти безнаказанно, пользуясь случаем, который он нам дал, чтобы разгромить его. И мы еще раз доказали ему, и себе, и Вселенной, что, по меньше мере, так просто не сдадимся. Ведь мы были частью этой планеты.
У Флэндри не было слов.
— В данном конкретном случае, — продолжал Абрамс, — в результате того, что мы пришли, мы можем спасти две думающие расы и все то, что может иметь значение для будущего. Мы никак не могли знать об этом заранее, но настало время, и мы появились. Предположим, что нас бы не было здесь. Предположим, что нам было бы безразлично, что делает враг в этих границах. Стал бы он спасать коренных жителей? Я сомневаюсь в этом. Во всяком случае до тех пор, пока в этом не оказалось бы политической выгоды. Такого уж сорта этот народ.
— Абрамс затянулся поглубже.
— Ты знаешь, — сказал он, — еще в те времена, когда в Египте правил Эхнатон, может быть, даже раньше, была такая философская школа, которая учила, что мы должны сложить оружие и уповать на любовь. Что даже если любовь не спасет, по крайней мере, мы умрем безвинными. Обычно даже оппоненты этой школы говорили, что сама идея благородна. Я скажу тебе, что сия идея — дрянь. Я скажу, что это не только не реалистичная, не только инфантильная, но и злая идея. Она отрицает, что у нас в этой жизни есть обязанность действовать! А как мы можем действовать, если упустим наши возможности? Нет, сынок, мы смертны, а это значит, мы невежественны, глупы и грешны — но это только наши недостатки. Как бы то ни было — мы можем гордиться, что иногда делаем все, на что способны. Изредка нам это удается. Что же больше требовать?..
Абрамс усмехнулся и наполнил стаканы.
— Конец лекции, — сказал он, — давай посмотрим, что тебя ожидает. Обычно я не говорю этого парням в твоем самонадеянном возрасте, но поскольку тебя нужно подбодрить… что ж, я скажу: если ты на вершине успеха, Господь, помоги противнику!
Они проговорили еще целый час. И Флэндри, насвистывая, вышел из офиса. Пол Андерсон. Мичман Флэндри. («Доминик Флэндри») перевод с англ. — ? Poul Anderson. Ensign Flandry.