Возле утеса парила какая-то хищная птица, величиной с земного кондора. Ее оперение было похоже на сверкающую сталь.
— Сюда, — позвал Коффин.
В утренней тишине его голос был слишком громким и неприятным. Из-под его ног выскочило несколько камешков, которые, бренча и подскакивая, покатились к обрыву и, достигнув края, полетели вниз.
Свобода тащился сзади. Рюкзак на плечах и ружье, колотившее по бедру, казалось, начали уже его перевешивать. Подобно Коффину, Свобода был одет по-походному: на нем были свитер и штаны из плотной шерстяной ткани зеленого цвета, сшитые Джудит, а его рюкзаку и спальному мешку позавидовал бы сам Дэниэль Буни. Первая экспедиция, а затем наиболее отважные из колонистов разработали определенной степени сложности систему подготовки к подобным путешествиям.
Но вся беда была в том, что эта система подходила только для прогулок по плато. Первопроходцы лишь мельком заглянули в леса ниже слоя облачности, содрогнулись и вернулись назад. Слишком уж много дел было у них наверху, чтобы отрывать время на освоение территорий, где человек едва мог дышать. В прошлом году Джон О'Мелли спустился на аэрокаре до уровня моря и вернулся назад, отделавшись лишь жестокой головной болью. Однако выдержать такую концентрацию азота и углекислого газа было под силу далеко не каждому. Сам О'Мелли не был уверен, что смог бы остаться в живых, проведи он там несколько дней.
И вот теперь Дэнни — лицо Свободы перекосилось. Ему не хотелось наткнуться на труп мальчика. Если даже его не изгрызли пожиратели падали и не склевали вороны, все равно он уже, вероятно, начал разлагаться.
— Вот, — сказал Коффин, — собаки потеряли его след здесь.
Свобода присмотрелся внимательней. Они достигли середины ущелья.
Усыпанное галькой, оно круто уходило вниз, а его наклонные края поднимались, образуя скалы. Далеко внизу, едва различимые глазом, плыли облака.
Раньше, рассматривая Расселину, Свобода никогда не обращал внимания на облака. Они были для него не что иное, как просто белизна далеко внизу, под его ногами.
Теперь же они находились не просто внизу — они были впереди на том пути, который предстояло пройти в поисках Дэнни.
Отсюда можно было увидеть полукруг "Е" Эридана, ослепительно сверкавший на востоке поверх вздымавшейся равнины, которая, казалось, была покрыта снегом. Через нее ползли голубые тени длиной в несколько километров. Постепенно каньон начал наполняться туманом, расползавшимся по всей его ширине и напоминавшим седую стену, верх которой исчезал в золотистой дымке.
Свобода перевел дыхание. Прошло уже несколько лет с тех пор, как он в последний раз видел рассвет над Расселиной.
Это сказочное зрелище напомнило ему о том, сколько еще прекрасного было на этой планете: летние леса, Элвенвильские водопады, Королевское озеро — утром цвета опала, а вечером — цвета аметиста, переливающиеся отражения двух лун в реке Эмперор…
Несмотря ни на что, Свобода был счастлив, что прилетел на Растум.
И поэтому ему хотелось жить и дальше, а не окончить свои дни в Расселине.
— Даниэль часто сидел вон на той скале, заросшей ликоподом, — показал Коффин. — Я думаю, именно здесь у него и появились эти дикие фантазии о заоблачной стране. Во всяком случае, когда он был еще маленький, он часто выдумывал всякие такие небылицы. Естественно, я всегда относился к ним неодобрительно.
— Почему? — спросил Свобода.
— Что? — заморгал Коффин. — Почему не одобрял? Но ведь это же все — я имею в виду, все, что он придумывал, — ведь это же неправда! Вы, как конституционалист…
— Энкер никогда не считал ложью фантазию и шутку, — сухо сказал Свобода, с трудом сдерживая раздражение. — Однако, мы здесь не для того, чтобы вести дискуссию по вопросам воспитания. Вы когда-нибудь спускались туда раньше.
Коффин кивнул продолговатой головой в знак подтверждения.
— Я детально изучил километра два и спускался вчера на эту глубину дважды. Дальше, — он пожал плечами, — придется разведывать по ходу дела.
С этими словами Коффин вынул из кармана браслет и положил его на скалу, с которой Дэнни любовался золотой дымкой. Серия радиосигналов, издаваемых браслетом, позволит им найти обратную дорогу и поможет ориентироваться.
— Ну, что ж, идемте.
Он начал спускаться по дну ущелья. Свобода последовал за ним. Туман накрыл их, словно воды реки, солнца вновь не стало видно. Поднятые нагревающимся воздухом клочья тумана будут еще несколько часов висеть на плато.
Люди не могли ждать так долго. В любом случае им пришлось бы пройти сквозь подобную мглу. Нагреваемый больше, чем земля, и имеющий большую поверхность океана Растум обладал полупостоянным облачным слоем в атмосфере. Возвышенности, поверхность которых находилась выше этого слоя, представляли из себя особую климатическую зону, умеренно засушливую.
Высокогорье Америки было удачно расположено в удалении от более высоких геологических образований Кентавра и Геркулеса и, таким образом, располагало большим количеством влаги. Согласно скудной информации о природе Растума облачный пласт был границей двух отчетливо различных жизненных зон.
Свобода сосредоточил все свое внимание на спуске. Камни под его подошвами переворачивались и выскакивали из-под ног с дьявольской ловкостью. Поперек тропы сползали тяжелые тучи гальки, вокруг громоздились скалы, приходилось пробиваться через заросли колючего кустарника и скользить вниз по крутым обрывам. Воздух, казалось, смыкался все плотнее, пока Свобода, наконец, не пробрался сквозь влажную клубящуюся серую стену к тому месту, где впереди, словно тень, маячил Коффин, а слева и справа, едва различимые, видны были горные вершины, похожие на призраков в капюшонах.
После долгого молчания Свобода крикнул:
— Локатор поймал какие-нибудь следы?
Коффин автоматически взглянул на черную коробочку, прикрепленную к его рюкзаку. Настроенная на длину волны браслета Дэнни поисковая антенна беспорядочно крутилась на своем шарнире.
— Разумеется, нет, — ответил он. — Ведь мы даже не дошли до того места, где я был вчера. Если появится сигнал, я дам вам знать, не волнуйтесь.
— Я прошу не разговаривать со мной таким тоном, — оборвал его Свобода, — раз уж вы хотите, чтобы я вам помог.
— Помощь нужна не мне, а Дэнни.
— Сейчас не время для сантиментов, тем более, для таких запоздалых.
Коффин резко остановился и обернулся. На секунду из тумана выступило его злое лицо и сжатые кулаки. У Свободы замерло сердце.
«Может, лучше извиниться», — подумал он.
— Дай мне силы, Господи, — произнес Коффин и, повернувшись, пошел дальше.
«Только не перед этим педантом», — решил Свобода.
По мере того, как они продвигались вперед, в ушах у них гудели все более сильные и быстрые ветра, швырявшие в них клочья тумана, однако, бессильные полностью его развеять. Земля становилась все более влажной и, наконец, заблестела в густых сумерках. По камням бежали ручейки воды, между скал повсюду текли ручьи, на расстоянии нескольких метров друг от друга били родники. Громкий звенящий шум водопадов был слышен даже с вершин утесов, невидимых в мутном испарении.
Но растений больше нигде не было видно. Двое мужчин, казалось, были здесь единственными живыми существами.
— Подождите минутку, — вдруг сказал Свобода.
— Что случилось? — голос Коффина звучал приглушенно во влажной атмосфере.
— Мы приближаемся к слою облачности. Вы когда-нибудь были там?
— Нет. И что из того?
— А то, что моя шахта находится, благодарение Богу, чуть выше этого уровня. Но иногда в силу тех или иных причин мне приходилось спускаться на такую глубину или чуть ниже. Кроме того, существует мнение других исследователей, спускавшихся на этот уровень еще до меня. Мы вступаем в опасную зону.
— Кого в ней бояться? Эта зона мертвая.
— Не совсем. Но как бы то ни было, идти будет очень скользко, ветры здесь просто ужасные, уклон тропы еще круче, а видимость никудышная. Я думаю, мы должны заранее продумать план спуска. К тому же пора отдохнуть и перекусить.
— А тем временем Дэнни, возможно, умирает?
— Раскиньте своими мозгами. Сможем ли мы ему помочь, если выдохнемся раньше положенного срока? — Свобода присел на корточки и снял рюкзак.
Через минуту Коффин нехотя, проклиная про себя задержку, присоединился к нему. Они постелили на землю кусок плиопленки, чтобы можно было сесть, разломили плитку шоколада и зажгли под чайником термальную капсулу.
Вообще-то здешнюю воду, равно как и воду самого вонючего низинного болота, можно было не кипятить. Несколько местных болезней, которым были подвержены люди, вызывались микробами, обитавшими исключительно в воздухе.
Это была хорошая сторона биохимической медали, плохая же заключалась в том, что лишь ничтожный процент местной растительности был пригоден в пищу человека. С животными дело обстояло лучше, поскольку человеческий желудок справлялся с большей частью экзотического белка, но ни одно из местных животных не могло полностью утолить голод, а большинство было так же ядовито, как и растения.
К плохой стороне медали относилось и то обстоятельство, что некоторые из Растумских хищников находили человеческое мясо очень приятным на вкус. замерз, промок и устал.
— Для пояса облачности характерна значительная водная эрозия, сказал он. — Скалы там рыхлые и имеют тенденцию крошиться. Я думаю, нам следует надеть шиповки и связаться веревкой, — Свобода вздохнул. — Не обижайтесь, но я бы не прочь иметь более опытного в альпинизме партнера, чем вы.
— Вы могли бы привлечь к поискам Хирояму, разве нет?
— Я не стал этого делать. Если бы я его попросил, он бы пошел со мной, но я не стал. Я вообще ему ничего не говорил.
Коффин стиснул челюсти. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь воем и свистом ветра, а также звуками падающей и журчащей воды.
Едва справившись с собой, Коффин равнодушно спросил:
— Почему? Чем больше людей участвуют в поиске, и чем искуснее они в альпинизме, тем больше шансов на успех.
— Да. Но у Сабуро тоже есть семья. И если мне не суждено вернуться, он продолжит работу на шахте и тем самым будет обеспечивать мою семью средствами к существованию.
— Члены вашей семьи в состоянии работать сами. Рабочие руки на этой планете нужны повсюду.
— Я не желаю, чтобы Джудит где-то работала. То же самое касается и моих детей — я имею в виду моих собственных детей, которые еще не подросли.
— Это интересно. Я чувствую, что вы считаете меня главным виновником происшедшего и всячески стараетесь подчеркнуть, что я не любил Дэнни, а между тем вы никогда не скрывали неприязни к своим старшим детям.
— Я полагаю, вы не настолько глупы, что вам нужно объяснять, в чем тут причина. Да, я считаю истинно родными только младших детей, потому что я создал их по своему образу и подобию. И я намерен сделать все, чтобы у них было беззаботное детство.
— Другими словами, вы хотите, чтобы они росли паразитами?
— Клянусь Богом! — Свобода привстал. — Либо вы возьмете свои слова обратно, либо я немедленно возвращаюсь домой.
— Вы не можете этого сделать, — ядовито прошептал Коффин.
— Какого черта!
— Вспомните разговор с мэром Вульфом. Скажите еще спасибо, что ваш грех не был наказан более жестоким образом, чем этот.
— Ах ты, чертов святоша! Ты, оказывается, еще и подслушивать умеешь!
А ну-ка, приготовь свои кулаки! Давай, поднимайся, пока я не двинул, как следует, по твоему тощему пузу!
Коффин покачал головой.
— Нет. Тут не место для драк.
Вокруг клубился туман, образуя водовороты и завихрения. Чайник закипел, и Коффин высыпал в него заварку. Свобода, стоя над своим противником, тяжело дышал.
Внезапно голова Коффина поникла, и краска стыда залила его лицо.
— Извините, — пробормотал он. — Я нечаянно услышал ваш разговор. Я просто непроизвольно прислушался. Но это не мое дело. Я буду, разумеется, молчать об услышанном и, вообще, не должен был говорить об этом. Обещаю, что это никогда не повторится.
Свобода закурил, снова опустился на корточки и молчал до тех пор, пока чай не стал готов, и в его руках не очутилась полная чашка. Затем, не глядя на Коффина, он сказал:
— Хорошо, я согласен, что это не место для ссоры. Но никогда не называйте мою семью семьей паразитов. Неужели женщину — вдову, — на плечах которой домашнее хозяйство и дети, можно назвать паразиткой?
— Но… — запротестовал было Коффин.
— И неужели паразитами можно назвать детей, которые учатся в школе? вновь перебил его Свобода.
— Полагаю, нет, — сказал Коффин, но в голосе его не чувствовалось особой искренности.
— Конфликт между нами можно назвать конфликтом квази-культур, заметил Свобода, пытаясь улыбнуться и разрядить обстановку. — Вы, фермеры, имеете тенденцию быть в дурных отношениях с нами, предпринимателями, потому что мы являемся для вас конкурентами в плане машин, которых все еще не хватает. Однако, существует еще и значительное различие в наших жизненных позициях, которые со временем усугубляются. Я считаю, что это неизбежно. Люди с более научным складом ума непроизвольно стремились избрать для себя работу, не связанную с сельским хозяйством. По своей сути они, как мне кажется, более прагматичны и гедонистичны. Я часто слышу, как хозяева ферм и ранчо сетуют на то, что Высокогорье Америки превращается в еще одну механизированную и пролетаризированную Землю.
— Это как раз одна из причин, по которым я выбрал фермерство, несмотря на мою прежнюю профессию, — согласно кивнул Коффин.
Свобода устремил неподвижный взгляд в ветреную мглу.
— Нам не придется беспокоиться об этом в течение нескольких столетий, — сказал он. — Даже если в этот процесс будет вовлечен весь мир.
— Но мир пока еще нам и не принадлежит, — заметил Коффин. — В нашем распоряжении пока лишь возвышенности, многие из которых пустынны. С течением нескольких поколений мы их заселим. А что потом? Мы не должны допустить того, что случилось на Земле. Наша культура должна избежать той ловушки, в которую попалась культура человечества на нашей родной планете.
— Да, я и раньше слышал такие рассуждения. Что касается меня, то я лично не представляю себе, каким образом вы сможете заставить эволюцию культуры идти по вашему кругу, не утрачивая при этом свободы, ради которой мы и прилетели сюда.
— Может быть, вы правы. Хотя, на мой взгляд, вы опасно переоцениваете свободу, — но как мне кажется, вероятно, потому, что я никогда не был конституционалистом. Я убежден, что для свободы нужен простор. Как может человек стать хотя бы индивидуальностью, если ему некуда даже пойти, чтобы побыть наедине со своим Господом? А Высокогорье Америки через столетие-другое перестанет быть просторным.
— Когда-нибудь появятся люди, которые смогут жить на уровне моря.
Природа позаботится о выведении такой породы путем естественного отбора.
— Спустя тысячелетия? Тогда это уже не будет иметь большого смысла.
Ваше свободолюбие, мой индивидуализм (они ведь далеко не идентичны) — к тому времени давно угаснут, — взгляд Коффина обратился туда же, куда и взгляд Свободы, — в мокрую пустоту впереди. — Однако, мне хотелось бы знать, что ждет людей там, внизу.
— Там может быть все, что угодно.
— Э… Мне помнится, недавно вы сказали, что в облачном слое существуют какие-то формы жизни, — Коффин видимо, хотел сменить тему разговора.
Свобода был не против.
— Разве вы не слышали о пылепланктоне? Вообще-то, вряд ли, потому что он редко поднимается на такую высоту. О нем известно очень немного, только то, что он состоит из крошечных организмов — растительных, животных и промежуточных, — которые находятся во взвешенном состоянии внутри постоянных границ какого-то одного облака. У меня на этот счет есть своя теория, согласно которой ветер сдувает разные мелкие частички с поверхности скал, а плотный ветер приносит их на этот уровень, где обильная влага растворяет некоторые неорганические вещества. На Земле, я думаю, такое вряд ли могло бы случиться, но здесь, где имеются толстые постоянные напластования и где атмосфера в состоянии удержать довольно большие капли влаги, в облаках образуется заметная концентрация ионов минералов. И, конечно, там же присутствует CO2 и — не удивительно обильный солнечный свет. Моя гипотеза заключается в том, что эти микроскопические живые организмы мутировали таким образом, что приспособились питаться этим малокалорийным минеральным супом. С течением времени они научатся потреблять все новые виды ионов минералов и так далее.
Но, как вы сами понимаете, эта живая прослойка очень незначительна. Я был бы удивлен, если б оказалось, что она занимает больше места в кубометре воздуха, чем десятая доля семечка чертополоха. И тем не менее, это жизнь.
Существуют здесь и гигантские формы, по объему, а, может быть, и по весу, больше человека, которые пасутся на этих планктоновых полях.
— Вы имеете в виду воздушных дельфинов? Я что-то слышал о них.
— Они встречаются не часто. За несколько лет мне удалось мельком увидеть лишь несколько штук. Собственно говоря, буквально вчера один из них вертелся около шахты. Но их редкость объясняется именно тем, что они питаются планктоном. Я наблюдал за ними в бинокль. По форме они напоминают толстую сигару и двигаются, видимо, с помощью органа, работающего по принципу реактивного двигателя. На этот счет у меня также имеется собственное мнение, а именно: они держатся в воздухе благодаря тому, что заполняют большой наружный пузырь биологически выработанным водородом; питание они получают, всасывая воздух и задерживая планктон, а просеянный воздух выбрасывают, создавая таким образом толчок и продвигаясь вперед.
Эти создания медлительны, глупы и безопасны, но чертовски интересны. Мне бы хотелось вскрыть хотя бы одного и посмотреть, что у него внутри.
Коффин кивнул:
— Хотя средняя плотность планктоновой прослойки сравнительно низка, воздушные завихрения должны создавать локальные концентрации. Кроме того, в таких местах, как это, где восходящие потоки обычно движутся вдоль голых скал, облака должны быть более насыщены минеральными частицами и, следовательно, могут прокормить большее количество микроорганизмов.
Возможно, именно это и привлекает дельфинов, — немного поколебавшись, он спросил:
— Как вы думаете, вредно ли для человека дышать таким планктонным воздухом?
— Лично я бы не советовал этим злоупотреблять, — ответил Свобода, потому что это может окончиться силикозом. Но пройти сквозь планктонные слои можно без ущерба для здоровья, поскольку это займет сравнительно кратковременный период. Предыдущие исследователи ничуть не пострадали от планктонного воздуха. О, предположительно, некоторые ингредиенты этого слоя содержат такие химические вещества, которые в будущем десятилетии, возможно, станут причиной эпидемии рака легких. Кто знает? Но я в этом сомневаюсь.
Коффин пожал плечами:
— В будущем десятилетии госпиталь будет располагать целой батареей лекарств от рака легких, — осушив свою чашку, он предложил:
— Может, пойдем?
Свобода заставил его подождать еще полчаса, пока он буквально не задымился от злости. Затем они надели шиповки, перепаковали рюкзаки и привязались друг к другу веревкой.
Свобода пошел впереди, ощупью пробираясь по неизвестному им обоим спуску, который с каждым шагом все круче нырял в невидимые скалы. Туман буквально облепил их; ручейки сливались в единый поток, параллельно которому людям приходилось прокладывать свой путь.
Вода в этом потоке была серо-зеленой от минеральной пыли, холодной, шумной и покрытой белыми гребешками — результат бешеной скорости, с какой она устремлялась вниз.
Вскоре Свобода потерял счет времени. Для него уже не существовало ничего, кроме усталости в плечах и коленях, противно прилипающей одежды, ударов ветра, скользкой тропы под ногами и сырости в носу.
Но он еще не забыл, о чем рассказывали в своем докладе альпинисты-исследователи. У них тогда не было возможности и средств, чтобы составить точную карту, но они отметили все возможные ориентиры на местности. В том месте, где поток падал в глубокую пропасть, надо было свернуть в сторону и идти вдоль уступа… и разве не слышал он уже шума тех водопадов, гремящих и ревущих в облаках?
Да. Подойдя к этому месту, Свобода сделал знак остановиться. Прямо перед ним, пропитанная влагой, порожденная скалами земля обрывалась, и дальше нельзя было разглядеть ничего, кроме тумана, как будто он стоял на краю Джиннунгатана. Слева от свободы поток стремительно проносился по этому обрыву и пропадал из виду; и только шум, доносившийся снизу, громыхая и отдаваясь эхом сквозь порывы ветра, доказывал, что поток не исчезал в гуще тумана.
Справа, смутный и огромный, виднелся мыс, выступавший за край скалы, словно сторожевая башня, примыкающая к внешней стене замка какого-нибудь титана.
Скала была щербатой и покрытой рубцами вследствие эрозии. Уступ, скользивший вниз и постепенно пропадавший из виду, мог навести на след.
Под этим узким уступом мыс абсолютно невозможно было разглядеть. Но исследователи приблизительно измерили его высоту с помощью эхолота. Сто пятьдесят метров, неужели это на самом деле так?
Свобода указал на уступ.
— Это единственный путь, по которому можно двигаться дальше. Ваш радиолокатор, я думаю, все еще ничего не уловил? Значит, ребенок, видимо, пошел вон туда. Он не может оказаться в Расселине позади нас или сбоку, потому что всю эту территорию мы проверили в радиусе десяти километров.
Разве что у него не работает браслет?
— Нет никакой надобности тратить время на объяснение очевидных вещей, — пробурчал Коффин.
Оглянувшись и посмотрев на запавшее лицо позади него, Свобода решил на этот раз не проявлять своего возмущения и мягко сказал:
— Такой дальний переход наверняка ничуть не затруднил полного энергии мальчика, у которого к тому же не было тяжелого рюкзака.
Я могу представить себе, как он забрался в такую даль, пытаясь проникнуть в волшебную страну. Ведь он считал, что всегда сможет отыскать обратную дорогу, если захочет. Но когда он дошел до этого места…
— Он мог пойти дальше из простого упрямства.
— Сомневаюсь. Послушайте, к этому времени он должен был пройти весь тот путь, который проделали мы, а это путь достаточный для того, чтобы успокоиться после нервного стресса. Фактически, он должен был бы переключиться на ощущение голода и холода. А впереди этот длинный, трудный, явно опасный путь. Кроме того, — и это самое главное — к тому времени уже должна была наступить ночь. Я полагаю, Дэнни был еще достаточно мал, чтобы предвидеть, что закат застанет его именно здесь, но он, без сомнения, был в состоянии понять, что если он пойдет вдоль уступа, то ему не удастся потом быстро и легко вернуться.
— Так почему же он все-таки пошел туда? Право, я должен признаться, что ваши слова меня озадачили. Он… он ведь не плохой мальчик, поверьте мне. По крайней мере, Терезу он любит, если уж даже ему наплевать на…
— Нет, все равно я не могу понять.
Свобода нашел в себе мужество сказать вслух то, что не решался сказать Коффин:
— Если он все-таки отважился вступить на карниз, поскользнулся и упал… До дна здесь далеко. Его браслет мог разбиться о камни при падении.
Коффин промолчал.
— В таком случае мы никогда его не найдем, — закончил Свобода.
— Но, может быть, он все-таки прошел по тропе, — придушенно сказал Коффин.
— В темноте? И с такой скоростью, что сейчас уже находится на расстоянии более десяти километров от этого места? Но ведь даже при оптимальных условиях это равносильно тому, чтобы пройти тридцать километров по ровной дороге. Нет, вы меня извините, но надо думать головой. Дэнни лежит у подножия этой скалы, — помолчав, Свобода добавил: Смерть должна была наступить мгновенно.
— И все-таки нет доказательств, что это именно так, — сказал Коффин.
— У нас достаточно запасов, чтобы продолжать поиски до наступления темноты, а утром отправиться обратно.
— Мы должны сделать все, что в наших силах.
«Какого черта я должен рисковать свернуть себе шею? — подумал Свобода. — Чтобы успокоить твою совесть, которая вдруг возмутилась, когда ты понял, что плохо обращался с мальчишкой? Я не вижу другой причины для продолжения этой комедии. Кроме Терона и его грязного шантажа.» — Свобода задохнулся от гнева.
Помолчав еще немного, он сказал:
— О'кей.
Его инструктаж по технике спуска был кратким и презрительно-насмешливым.
Они отошли от скалы и начали спускаться по уступу. Вскоре водопады скрылись из глаз, и шум их падения заглушила густая серая пелена, но конденсированная влага струилась через утес и каплями стекала на карниз.
— Сюда, — позвал Коффин.
В утренней тишине его голос был слишком громким и неприятным. Из-под его ног выскочило несколько камешков, которые, бренча и подскакивая, покатились к обрыву и, достигнув края, полетели вниз.
Свобода тащился сзади. Рюкзак на плечах и ружье, колотившее по бедру, казалось, начали уже его перевешивать. Подобно Коффину, Свобода был одет по-походному: на нем были свитер и штаны из плотной шерстяной ткани зеленого цвета, сшитые Джудит, а его рюкзаку и спальному мешку позавидовал бы сам Дэниэль Буни. Первая экспедиция, а затем наиболее отважные из колонистов разработали определенной степени сложности систему подготовки к подобным путешествиям.
Но вся беда была в том, что эта система подходила только для прогулок по плато. Первопроходцы лишь мельком заглянули в леса ниже слоя облачности, содрогнулись и вернулись назад. Слишком уж много дел было у них наверху, чтобы отрывать время на освоение территорий, где человек едва мог дышать. В прошлом году Джон О'Мелли спустился на аэрокаре до уровня моря и вернулся назад, отделавшись лишь жестокой головной болью. Однако выдержать такую концентрацию азота и углекислого газа было под силу далеко не каждому. Сам О'Мелли не был уверен, что смог бы остаться в живых, проведи он там несколько дней.
И вот теперь Дэнни — лицо Свободы перекосилось. Ему не хотелось наткнуться на труп мальчика. Если даже его не изгрызли пожиратели падали и не склевали вороны, все равно он уже, вероятно, начал разлагаться.
— Вот, — сказал Коффин, — собаки потеряли его след здесь.
Свобода присмотрелся внимательней. Они достигли середины ущелья.
Усыпанное галькой, оно круто уходило вниз, а его наклонные края поднимались, образуя скалы. Далеко внизу, едва различимые глазом, плыли облака.
Раньше, рассматривая Расселину, Свобода никогда не обращал внимания на облака. Они были для него не что иное, как просто белизна далеко внизу, под его ногами.
Теперь же они находились не просто внизу — они были впереди на том пути, который предстояло пройти в поисках Дэнни.
Отсюда можно было увидеть полукруг "Е" Эридана, ослепительно сверкавший на востоке поверх вздымавшейся равнины, которая, казалось, была покрыта снегом. Через нее ползли голубые тени длиной в несколько километров. Постепенно каньон начал наполняться туманом, расползавшимся по всей его ширине и напоминавшим седую стену, верх которой исчезал в золотистой дымке.
Свобода перевел дыхание. Прошло уже несколько лет с тех пор, как он в последний раз видел рассвет над Расселиной.
Это сказочное зрелище напомнило ему о том, сколько еще прекрасного было на этой планете: летние леса, Элвенвильские водопады, Королевское озеро — утром цвета опала, а вечером — цвета аметиста, переливающиеся отражения двух лун в реке Эмперор…
Несмотря ни на что, Свобода был счастлив, что прилетел на Растум.
И поэтому ему хотелось жить и дальше, а не окончить свои дни в Расселине.
— Даниэль часто сидел вон на той скале, заросшей ликоподом, — показал Коффин. — Я думаю, именно здесь у него и появились эти дикие фантазии о заоблачной стране. Во всяком случае, когда он был еще маленький, он часто выдумывал всякие такие небылицы. Естественно, я всегда относился к ним неодобрительно.
— Почему? — спросил Свобода.
— Что? — заморгал Коффин. — Почему не одобрял? Но ведь это же все — я имею в виду, все, что он придумывал, — ведь это же неправда! Вы, как конституционалист…
— Энкер никогда не считал ложью фантазию и шутку, — сухо сказал Свобода, с трудом сдерживая раздражение. — Однако, мы здесь не для того, чтобы вести дискуссию по вопросам воспитания. Вы когда-нибудь спускались туда раньше.
Коффин кивнул продолговатой головой в знак подтверждения.
— Я детально изучил километра два и спускался вчера на эту глубину дважды. Дальше, — он пожал плечами, — придется разведывать по ходу дела.
С этими словами Коффин вынул из кармана браслет и положил его на скалу, с которой Дэнни любовался золотой дымкой. Серия радиосигналов, издаваемых браслетом, позволит им найти обратную дорогу и поможет ориентироваться.
— Ну, что ж, идемте.
Он начал спускаться по дну ущелья. Свобода последовал за ним. Туман накрыл их, словно воды реки, солнца вновь не стало видно. Поднятые нагревающимся воздухом клочья тумана будут еще несколько часов висеть на плато.
Люди не могли ждать так долго. В любом случае им пришлось бы пройти сквозь подобную мглу. Нагреваемый больше, чем земля, и имеющий большую поверхность океана Растум обладал полупостоянным облачным слоем в атмосфере. Возвышенности, поверхность которых находилась выше этого слоя, представляли из себя особую климатическую зону, умеренно засушливую.
Высокогорье Америки было удачно расположено в удалении от более высоких геологических образований Кентавра и Геркулеса и, таким образом, располагало большим количеством влаги. Согласно скудной информации о природе Растума облачный пласт был границей двух отчетливо различных жизненных зон.
Свобода сосредоточил все свое внимание на спуске. Камни под его подошвами переворачивались и выскакивали из-под ног с дьявольской ловкостью. Поперек тропы сползали тяжелые тучи гальки, вокруг громоздились скалы, приходилось пробиваться через заросли колючего кустарника и скользить вниз по крутым обрывам. Воздух, казалось, смыкался все плотнее, пока Свобода, наконец, не пробрался сквозь влажную клубящуюся серую стену к тому месту, где впереди, словно тень, маячил Коффин, а слева и справа, едва различимые, видны были горные вершины, похожие на призраков в капюшонах.
После долгого молчания Свобода крикнул:
— Локатор поймал какие-нибудь следы?
Коффин автоматически взглянул на черную коробочку, прикрепленную к его рюкзаку. Настроенная на длину волны браслета Дэнни поисковая антенна беспорядочно крутилась на своем шарнире.
— Разумеется, нет, — ответил он. — Ведь мы даже не дошли до того места, где я был вчера. Если появится сигнал, я дам вам знать, не волнуйтесь.
— Я прошу не разговаривать со мной таким тоном, — оборвал его Свобода, — раз уж вы хотите, чтобы я вам помог.
— Помощь нужна не мне, а Дэнни.
— Сейчас не время для сантиментов, тем более, для таких запоздалых.
Коффин резко остановился и обернулся. На секунду из тумана выступило его злое лицо и сжатые кулаки. У Свободы замерло сердце.
«Может, лучше извиниться», — подумал он.
— Дай мне силы, Господи, — произнес Коффин и, повернувшись, пошел дальше.
«Только не перед этим педантом», — решил Свобода.
По мере того, как они продвигались вперед, в ушах у них гудели все более сильные и быстрые ветра, швырявшие в них клочья тумана, однако, бессильные полностью его развеять. Земля становилась все более влажной и, наконец, заблестела в густых сумерках. По камням бежали ручейки воды, между скал повсюду текли ручьи, на расстоянии нескольких метров друг от друга били родники. Громкий звенящий шум водопадов был слышен даже с вершин утесов, невидимых в мутном испарении.
Но растений больше нигде не было видно. Двое мужчин, казалось, были здесь единственными живыми существами.
— Подождите минутку, — вдруг сказал Свобода.
— Что случилось? — голос Коффина звучал приглушенно во влажной атмосфере.
— Мы приближаемся к слою облачности. Вы когда-нибудь были там?
— Нет. И что из того?
— А то, что моя шахта находится, благодарение Богу, чуть выше этого уровня. Но иногда в силу тех или иных причин мне приходилось спускаться на такую глубину или чуть ниже. Кроме того, существует мнение других исследователей, спускавшихся на этот уровень еще до меня. Мы вступаем в опасную зону.
— Кого в ней бояться? Эта зона мертвая.
— Не совсем. Но как бы то ни было, идти будет очень скользко, ветры здесь просто ужасные, уклон тропы еще круче, а видимость никудышная. Я думаю, мы должны заранее продумать план спуска. К тому же пора отдохнуть и перекусить.
— А тем временем Дэнни, возможно, умирает?
— Раскиньте своими мозгами. Сможем ли мы ему помочь, если выдохнемся раньше положенного срока? — Свобода присел на корточки и снял рюкзак.
Через минуту Коффин нехотя, проклиная про себя задержку, присоединился к нему. Они постелили на землю кусок плиопленки, чтобы можно было сесть, разломили плитку шоколада и зажгли под чайником термальную капсулу.
Вообще-то здешнюю воду, равно как и воду самого вонючего низинного болота, можно было не кипятить. Несколько местных болезней, которым были подвержены люди, вызывались микробами, обитавшими исключительно в воздухе.
Это была хорошая сторона биохимической медали, плохая же заключалась в том, что лишь ничтожный процент местной растительности был пригоден в пищу человека. С животными дело обстояло лучше, поскольку человеческий желудок справлялся с большей частью экзотического белка, но ни одно из местных животных не могло полностью утолить голод, а большинство было так же ядовито, как и растения.
К плохой стороне медали относилось и то обстоятельство, что некоторые из Растумских хищников находили человеческое мясо очень приятным на вкус. замерз, промок и устал.
— Для пояса облачности характерна значительная водная эрозия, сказал он. — Скалы там рыхлые и имеют тенденцию крошиться. Я думаю, нам следует надеть шиповки и связаться веревкой, — Свобода вздохнул. — Не обижайтесь, но я бы не прочь иметь более опытного в альпинизме партнера, чем вы.
— Вы могли бы привлечь к поискам Хирояму, разве нет?
— Я не стал этого делать. Если бы я его попросил, он бы пошел со мной, но я не стал. Я вообще ему ничего не говорил.
Коффин стиснул челюсти. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь воем и свистом ветра, а также звуками падающей и журчащей воды.
Едва справившись с собой, Коффин равнодушно спросил:
— Почему? Чем больше людей участвуют в поиске, и чем искуснее они в альпинизме, тем больше шансов на успех.
— Да. Но у Сабуро тоже есть семья. И если мне не суждено вернуться, он продолжит работу на шахте и тем самым будет обеспечивать мою семью средствами к существованию.
— Члены вашей семьи в состоянии работать сами. Рабочие руки на этой планете нужны повсюду.
— Я не желаю, чтобы Джудит где-то работала. То же самое касается и моих детей — я имею в виду моих собственных детей, которые еще не подросли.
— Это интересно. Я чувствую, что вы считаете меня главным виновником происшедшего и всячески стараетесь подчеркнуть, что я не любил Дэнни, а между тем вы никогда не скрывали неприязни к своим старшим детям.
— Я полагаю, вы не настолько глупы, что вам нужно объяснять, в чем тут причина. Да, я считаю истинно родными только младших детей, потому что я создал их по своему образу и подобию. И я намерен сделать все, чтобы у них было беззаботное детство.
— Другими словами, вы хотите, чтобы они росли паразитами?
— Клянусь Богом! — Свобода привстал. — Либо вы возьмете свои слова обратно, либо я немедленно возвращаюсь домой.
— Вы не можете этого сделать, — ядовито прошептал Коффин.
— Какого черта!
— Вспомните разговор с мэром Вульфом. Скажите еще спасибо, что ваш грех не был наказан более жестоким образом, чем этот.
— Ах ты, чертов святоша! Ты, оказывается, еще и подслушивать умеешь!
А ну-ка, приготовь свои кулаки! Давай, поднимайся, пока я не двинул, как следует, по твоему тощему пузу!
Коффин покачал головой.
— Нет. Тут не место для драк.
Вокруг клубился туман, образуя водовороты и завихрения. Чайник закипел, и Коффин высыпал в него заварку. Свобода, стоя над своим противником, тяжело дышал.
Внезапно голова Коффина поникла, и краска стыда залила его лицо.
— Извините, — пробормотал он. — Я нечаянно услышал ваш разговор. Я просто непроизвольно прислушался. Но это не мое дело. Я буду, разумеется, молчать об услышанном и, вообще, не должен был говорить об этом. Обещаю, что это никогда не повторится.
Свобода закурил, снова опустился на корточки и молчал до тех пор, пока чай не стал готов, и в его руках не очутилась полная чашка. Затем, не глядя на Коффина, он сказал:
— Хорошо, я согласен, что это не место для ссоры. Но никогда не называйте мою семью семьей паразитов. Неужели женщину — вдову, — на плечах которой домашнее хозяйство и дети, можно назвать паразиткой?
— Но… — запротестовал было Коффин.
— И неужели паразитами можно назвать детей, которые учатся в школе? вновь перебил его Свобода.
— Полагаю, нет, — сказал Коффин, но в голосе его не чувствовалось особой искренности.
— Конфликт между нами можно назвать конфликтом квази-культур, заметил Свобода, пытаясь улыбнуться и разрядить обстановку. — Вы, фермеры, имеете тенденцию быть в дурных отношениях с нами, предпринимателями, потому что мы являемся для вас конкурентами в плане машин, которых все еще не хватает. Однако, существует еще и значительное различие в наших жизненных позициях, которые со временем усугубляются. Я считаю, что это неизбежно. Люди с более научным складом ума непроизвольно стремились избрать для себя работу, не связанную с сельским хозяйством. По своей сути они, как мне кажется, более прагматичны и гедонистичны. Я часто слышу, как хозяева ферм и ранчо сетуют на то, что Высокогорье Америки превращается в еще одну механизированную и пролетаризированную Землю.
— Это как раз одна из причин, по которым я выбрал фермерство, несмотря на мою прежнюю профессию, — согласно кивнул Коффин.
Свобода устремил неподвижный взгляд в ветреную мглу.
— Нам не придется беспокоиться об этом в течение нескольких столетий, — сказал он. — Даже если в этот процесс будет вовлечен весь мир.
— Но мир пока еще нам и не принадлежит, — заметил Коффин. — В нашем распоряжении пока лишь возвышенности, многие из которых пустынны. С течением нескольких поколений мы их заселим. А что потом? Мы не должны допустить того, что случилось на Земле. Наша культура должна избежать той ловушки, в которую попалась культура человечества на нашей родной планете.
— Да, я и раньше слышал такие рассуждения. Что касается меня, то я лично не представляю себе, каким образом вы сможете заставить эволюцию культуры идти по вашему кругу, не утрачивая при этом свободы, ради которой мы и прилетели сюда.
— Может быть, вы правы. Хотя, на мой взгляд, вы опасно переоцениваете свободу, — но как мне кажется, вероятно, потому, что я никогда не был конституционалистом. Я убежден, что для свободы нужен простор. Как может человек стать хотя бы индивидуальностью, если ему некуда даже пойти, чтобы побыть наедине со своим Господом? А Высокогорье Америки через столетие-другое перестанет быть просторным.
— Когда-нибудь появятся люди, которые смогут жить на уровне моря.
Природа позаботится о выведении такой породы путем естественного отбора.
— Спустя тысячелетия? Тогда это уже не будет иметь большого смысла.
Ваше свободолюбие, мой индивидуализм (они ведь далеко не идентичны) — к тому времени давно угаснут, — взгляд Коффина обратился туда же, куда и взгляд Свободы, — в мокрую пустоту впереди. — Однако, мне хотелось бы знать, что ждет людей там, внизу.
— Там может быть все, что угодно.
— Э… Мне помнится, недавно вы сказали, что в облачном слое существуют какие-то формы жизни, — Коффин видимо, хотел сменить тему разговора.
Свобода был не против.
— Разве вы не слышали о пылепланктоне? Вообще-то, вряд ли, потому что он редко поднимается на такую высоту. О нем известно очень немного, только то, что он состоит из крошечных организмов — растительных, животных и промежуточных, — которые находятся во взвешенном состоянии внутри постоянных границ какого-то одного облака. У меня на этот счет есть своя теория, согласно которой ветер сдувает разные мелкие частички с поверхности скал, а плотный ветер приносит их на этот уровень, где обильная влага растворяет некоторые неорганические вещества. На Земле, я думаю, такое вряд ли могло бы случиться, но здесь, где имеются толстые постоянные напластования и где атмосфера в состоянии удержать довольно большие капли влаги, в облаках образуется заметная концентрация ионов минералов. И, конечно, там же присутствует CO2 и — не удивительно обильный солнечный свет. Моя гипотеза заключается в том, что эти микроскопические живые организмы мутировали таким образом, что приспособились питаться этим малокалорийным минеральным супом. С течением времени они научатся потреблять все новые виды ионов минералов и так далее.
Но, как вы сами понимаете, эта живая прослойка очень незначительна. Я был бы удивлен, если б оказалось, что она занимает больше места в кубометре воздуха, чем десятая доля семечка чертополоха. И тем не менее, это жизнь.
Существуют здесь и гигантские формы, по объему, а, может быть, и по весу, больше человека, которые пасутся на этих планктоновых полях.
— Вы имеете в виду воздушных дельфинов? Я что-то слышал о них.
— Они встречаются не часто. За несколько лет мне удалось мельком увидеть лишь несколько штук. Собственно говоря, буквально вчера один из них вертелся около шахты. Но их редкость объясняется именно тем, что они питаются планктоном. Я наблюдал за ними в бинокль. По форме они напоминают толстую сигару и двигаются, видимо, с помощью органа, работающего по принципу реактивного двигателя. На этот счет у меня также имеется собственное мнение, а именно: они держатся в воздухе благодаря тому, что заполняют большой наружный пузырь биологически выработанным водородом; питание они получают, всасывая воздух и задерживая планктон, а просеянный воздух выбрасывают, создавая таким образом толчок и продвигаясь вперед.
Эти создания медлительны, глупы и безопасны, но чертовски интересны. Мне бы хотелось вскрыть хотя бы одного и посмотреть, что у него внутри.
Коффин кивнул:
— Хотя средняя плотность планктоновой прослойки сравнительно низка, воздушные завихрения должны создавать локальные концентрации. Кроме того, в таких местах, как это, где восходящие потоки обычно движутся вдоль голых скал, облака должны быть более насыщены минеральными частицами и, следовательно, могут прокормить большее количество микроорганизмов.
Возможно, именно это и привлекает дельфинов, — немного поколебавшись, он спросил:
— Как вы думаете, вредно ли для человека дышать таким планктонным воздухом?
— Лично я бы не советовал этим злоупотреблять, — ответил Свобода, потому что это может окончиться силикозом. Но пройти сквозь планктонные слои можно без ущерба для здоровья, поскольку это займет сравнительно кратковременный период. Предыдущие исследователи ничуть не пострадали от планктонного воздуха. О, предположительно, некоторые ингредиенты этого слоя содержат такие химические вещества, которые в будущем десятилетии, возможно, станут причиной эпидемии рака легких. Кто знает? Но я в этом сомневаюсь.
Коффин пожал плечами:
— В будущем десятилетии госпиталь будет располагать целой батареей лекарств от рака легких, — осушив свою чашку, он предложил:
— Может, пойдем?
Свобода заставил его подождать еще полчаса, пока он буквально не задымился от злости. Затем они надели шиповки, перепаковали рюкзаки и привязались друг к другу веревкой.
Свобода пошел впереди, ощупью пробираясь по неизвестному им обоим спуску, который с каждым шагом все круче нырял в невидимые скалы. Туман буквально облепил их; ручейки сливались в единый поток, параллельно которому людям приходилось прокладывать свой путь.
Вода в этом потоке была серо-зеленой от минеральной пыли, холодной, шумной и покрытой белыми гребешками — результат бешеной скорости, с какой она устремлялась вниз.
Вскоре Свобода потерял счет времени. Для него уже не существовало ничего, кроме усталости в плечах и коленях, противно прилипающей одежды, ударов ветра, скользкой тропы под ногами и сырости в носу.
Но он еще не забыл, о чем рассказывали в своем докладе альпинисты-исследователи. У них тогда не было возможности и средств, чтобы составить точную карту, но они отметили все возможные ориентиры на местности. В том месте, где поток падал в глубокую пропасть, надо было свернуть в сторону и идти вдоль уступа… и разве не слышал он уже шума тех водопадов, гремящих и ревущих в облаках?
Да. Подойдя к этому месту, Свобода сделал знак остановиться. Прямо перед ним, пропитанная влагой, порожденная скалами земля обрывалась, и дальше нельзя было разглядеть ничего, кроме тумана, как будто он стоял на краю Джиннунгатана. Слева от свободы поток стремительно проносился по этому обрыву и пропадал из виду; и только шум, доносившийся снизу, громыхая и отдаваясь эхом сквозь порывы ветра, доказывал, что поток не исчезал в гуще тумана.
Справа, смутный и огромный, виднелся мыс, выступавший за край скалы, словно сторожевая башня, примыкающая к внешней стене замка какого-нибудь титана.
Скала была щербатой и покрытой рубцами вследствие эрозии. Уступ, скользивший вниз и постепенно пропадавший из виду, мог навести на след.
Под этим узким уступом мыс абсолютно невозможно было разглядеть. Но исследователи приблизительно измерили его высоту с помощью эхолота. Сто пятьдесят метров, неужели это на самом деле так?
Свобода указал на уступ.
— Это единственный путь, по которому можно двигаться дальше. Ваш радиолокатор, я думаю, все еще ничего не уловил? Значит, ребенок, видимо, пошел вон туда. Он не может оказаться в Расселине позади нас или сбоку, потому что всю эту территорию мы проверили в радиусе десяти километров.
Разве что у него не работает браслет?
— Нет никакой надобности тратить время на объяснение очевидных вещей, — пробурчал Коффин.
Оглянувшись и посмотрев на запавшее лицо позади него, Свобода решил на этот раз не проявлять своего возмущения и мягко сказал:
— Такой дальний переход наверняка ничуть не затруднил полного энергии мальчика, у которого к тому же не было тяжелого рюкзака.
Я могу представить себе, как он забрался в такую даль, пытаясь проникнуть в волшебную страну. Ведь он считал, что всегда сможет отыскать обратную дорогу, если захочет. Но когда он дошел до этого места…
— Он мог пойти дальше из простого упрямства.
— Сомневаюсь. Послушайте, к этому времени он должен был пройти весь тот путь, который проделали мы, а это путь достаточный для того, чтобы успокоиться после нервного стресса. Фактически, он должен был бы переключиться на ощущение голода и холода. А впереди этот длинный, трудный, явно опасный путь. Кроме того, — и это самое главное — к тому времени уже должна была наступить ночь. Я полагаю, Дэнни был еще достаточно мал, чтобы предвидеть, что закат застанет его именно здесь, но он, без сомнения, был в состоянии понять, что если он пойдет вдоль уступа, то ему не удастся потом быстро и легко вернуться.
— Так почему же он все-таки пошел туда? Право, я должен признаться, что ваши слова меня озадачили. Он… он ведь не плохой мальчик, поверьте мне. По крайней мере, Терезу он любит, если уж даже ему наплевать на…
— Нет, все равно я не могу понять.
Свобода нашел в себе мужество сказать вслух то, что не решался сказать Коффин:
— Если он все-таки отважился вступить на карниз, поскользнулся и упал… До дна здесь далеко. Его браслет мог разбиться о камни при падении.
Коффин промолчал.
— В таком случае мы никогда его не найдем, — закончил Свобода.
— Но, может быть, он все-таки прошел по тропе, — придушенно сказал Коффин.
— В темноте? И с такой скоростью, что сейчас уже находится на расстоянии более десяти километров от этого места? Но ведь даже при оптимальных условиях это равносильно тому, чтобы пройти тридцать километров по ровной дороге. Нет, вы меня извините, но надо думать головой. Дэнни лежит у подножия этой скалы, — помолчав, Свобода добавил: Смерть должна была наступить мгновенно.
— И все-таки нет доказательств, что это именно так, — сказал Коффин.
— У нас достаточно запасов, чтобы продолжать поиски до наступления темноты, а утром отправиться обратно.
— Мы должны сделать все, что в наших силах.
«Какого черта я должен рисковать свернуть себе шею? — подумал Свобода. — Чтобы успокоить твою совесть, которая вдруг возмутилась, когда ты понял, что плохо обращался с мальчишкой? Я не вижу другой причины для продолжения этой комедии. Кроме Терона и его грязного шантажа.» — Свобода задохнулся от гнева.
Помолчав еще немного, он сказал:
— О'кей.
Его инструктаж по технике спуска был кратким и презрительно-насмешливым.
Они отошли от скалы и начали спускаться по уступу. Вскоре водопады скрылись из глаз, и шум их падения заглушила густая серая пелена, но конденсированная влага струилась через утес и каплями стекала на карниз.