Страница:
— По какому праву ты требуешь воскресить ее? Что отличает тебя от других людей?
— По праву любви, Госпожа. Я любил ее, а она любила меня. Мы были друг для друга важнее, чем солнце — для жизни на планете. Не думаю, что найдется еще хоть одна пара, которая сможет сказать о себе то же самое. И разве человек не вправе требовать того, что жизненно для него важно? Иначе общество утратит стабильность.
— Ты бредишь, — тихо говорит Она. — Мне пора ехать.
— Нет, Госпожа, я в здравом рассудке. Похоже, слова мне не подчиняются. Что ж, тогда я спою. Быть может, Ты поймешь.
Я снова ударяю по струнам и начинаю петь — не столько для Нее, сколько для моей любимой:
«Она пошла за небосклон, Надежду увела; Я все ж любовью опьянен К той, что моей была.
Я в гроб стучусь — упорно бью, И стуки те звучат Везде, везде! — и песнь мою Сопровождают в лад.»
— Я не могу… — Она не доканчивает фразы. — Я не знала, что люди по-прежнему способны испытывать столь сильные чувства.
— Теперь Ты знаешь, Госпожа. И думаю, для УИС это весьма ценные сведения.
— Ты прав— если, конечно, не притворяешься. — Она подается вперед. Я вижу, как Она вздрагивает, слышу, как стучат от холода Ее зубы. — Я не могу больше медлить. Поедем со мной. По дороге ты мне споешь. Кажется, я смогу вынести твои песни.
Признаться, такого я не ожидал. Ну что ж, пока все складывается удачно. Я забираюсь на колесницу. Полог задвигается, и мы отправляемся в путь.
Я разглядываю кабину. За дверью в дальнем конце находятся, должно быть, Ее личные апартаменты. Стены кабины отделаны резными деревянными панелями (естественно, даже Ей необходимо время от времени забывать о том, что мы живем в мире машин). Обстановка строгая, можно сказать, скудная. Тишину нарушает лишь гул двигателя; фотоувеличители выключены, поэтому на экранах сканеров — сплошная тьма. Мы с Царицей подсаживаемся поближе к обогревателю, протягиваем к нему руки. Наши плечи соприкасаются. У Нее нежная кожа; волосы, что выбиваются из-под капюшона, пахнут умершим летом. Неужели Она по-прежнему остается женщиной?
Какое-то время спустя — кажется, минула вечность — Она произносит, не глядя на меня:
— Песня, которую ты пел на дороге, — я не помню ее. Должно быть, она очень старая?
— Да, древнее, чем УИС, и в ней заключена правда, которая переживет вас обеих.
— Правда? — переспрашивает Царица сдавленным голосом. — Спой ее мне до конца.
Мои пальцы достаточно отогрелись для того, чтобы перебирать струны.
«О, смерть ко всем благоволит.
Все тщетно, сколько ни моли.
И так ведется искони…
Timor mortis conturbat me.
Вот рыцарь доблестный в броне.
Как гордо скачет на коне!
Но смерть — возьми и помани…
Timor mortis conturbat me.
Без всякой жалости, шутя, Крадет у матери дитя.
И не вернуть, и не спасти…
Timor mortis conturbat me.
Ни бедняку, ни богачу
С ней справиться не по плечу,
Ни молодости, ни любви…»
(Здесь я чувствую, что должен сделать паузу.) Timor mortis conturbat me.
Она ни мудрых не щадит,
Ни тех, о ком молва шумит.
Ты снисхождения не жди…
Timor mortis conturbat me.
— Нет! — вскрикивает Она, зажимая уши.
— Теперь Ты понимаешь, верно? — Я не испытываю сейчас и намека на жалость. — Никто не вечен — ни ты, ни УИС, ни земля, ни солнце, ни звезды. Мы все прячемся от правды. Я тоже прятался, пока не потерял ту, которая всему на свете придавала смысл. После ее ухода мне стало нечего терять, и я будто прозрел и увидел смерть.
— Замолчи! Оставь меня в покое!
— Царица, я никого не оставлю в покое до тех пор, пока мне не вернут мою любимую. Верни ее — и я вновь поверю в УИС. Я стану повсюду прославлять УИС, и люди будут танцевать от радости, едва кто-либо упомянет про нее.
— По-твоему, УИС есть до этого дело? — спрашивает Она, глядя на меня в упор.
— Песни — штука полезная, — отвечаю я, пожимая плечами. — Они помогают быстрее достичь намеченной цели, какой бы та ни была. «Оптимизация всей человеческой деятельности» — кажется, такова ваша программа? Впрочем, УИС постоянно что-то убирает, а что-то добавляет. Честно говоря, Госпожа, я сомневаюсь, что даже Тебе ясны ее намерения.
— Не смей говорить о ней как о живом существе, — сурово говорит Царица. — УИС — всего лишь компьютер, не более того.
— Ты уверена?
— Д-да. Она мыслит гораздо быстрее и эффективнее, чем человек, однако не живет, не сознает, поскольку лишена сознания. Кстати, отчасти именно поэтому ей понадобилась я.
— Как бы то ни было, Госпожа, — откликаюсь я, — преображение, которое замыслила УИС, произойдет в далеком будущем. Мне тревожно, я беспокоюсь и сожалею о том, что мы утратили самостоятельность. Но только потому, что подобные абстракции — единственное, что у меня осталось. Верни мою Бегунью, и я перестану задумываться о будущем. О том, насколько я буду признателен, Ты узнаешь из моих песен, которые, как я уже сказал, могут помочь УИС.
— Ты невыносимо дерзок, — констатирует Она.
— Нет, Госпожа, я просто отчаялся.
— Что ж, — бормочет Она, откидываясь назад. На ее губах играет призрак улыбки. — Пожалуй, я возьму тебя с собой. Надеюсь, ты понимаешь: все, что случится потом, будет зависеть не от меня. Мои замечания и советы мало чем отличаются от миллиардов других, поэтому их редко принимают в расчет. Однако… Сегодня ночью нам предстоит дальний путь. Поведай мне то, что считаешь нужным, Арфист.
Я решаю не заканчивать Плач и вообще не вспоминать о своем горе. Вместо этого, на протяжении многих часов, я пою о тех, кто познал радость (на веселье, не безумие восторга, а именно радость), которую когда-то могли подарить друг другу мужчина и женщина.
Я знаю, куда мы едем, а потому пою не только для Нее, но и для себя — чтобы не потерять присутствие духа.
Вечер переходит в ночь. Позади остались десятки лиг. Мы едем по местности, по которой еще не ступала нога человека. Ущербная луна и тусклые звезды освещают равнину из железа и бетона; мелькают похожие на припавших к земле зверей ракетные установки и энергоизлучатели, в небе кружат управляемые роботами флиттеры. Я вижу провода, ретрансляторы, крохотные, напоминающие жуков машины; все они входят в систему, с помощью которой УИС повелевает миром. Как ни странно, все происходит в мертвой тишине. Ветра нет и в помине. На стальных конусах лежит иней. Впереди виднеются башни огромного как гора замка УИС.
Та, что сидит рядом, словно не замечает, что слова очередной песни застряли у меня в горле. Она буквально на глазах утрачивает всякое человекоподобие. Лицо превращается в маску, в голосе звенит металл. Царица глядит прямо перед собой. Впрочем, некоторое время спустя Она снисходит до того, чтобы спросить:
— Ты догадываешься, что должно произойти? Полгода я буду составлять единое целое с УИС, стану ее составной частью. Наверно, ты сможешь увидеть меня, но это будет лишь оболочка. А говорить тебе придется с УИС.
— Знаю, — выдавливаю я. Что ж, я добрался туда, куда еще не ступала нога человека; мне предстоит битва за мою Плясунью; тем не менее, сердце бешено колотится, кровь стучит в висках, язык едва ворочается. Меня прошибает пот. — Госпожа, — все же ухитряюсь добавить я, — то, что Ты будешь частью УИС, внушает мне надежду.
Она поворачивается ко мне, накрывает мои ладони своими и на мгновение становится вдруг такой юной и прекрасной, что я почти забываю утраченную возлюбленную.
— Знал бы ты, на что надеюсь я! — шепчет Она.
Мгновение миновало, и я снова в гордом одиночестве среди машин.
Мы останавливаемся у замковых ворот. Над нами нависает стена, настолько высокая, что, кажется, достает чуть ли не до звезд, и настолько черная, что не просто поглощает всякий свет, а буквально излучает мрак. Я знаю, воздух сейчас насыщен электромагнитными волнами: вопрос-ответ, вопрос-ответ. Наружные датчики УИС обнаружили смертного. В нашу сторону разворачивается ракетная установка, похожая на трехглавого дракона. Но Темная Царица произносит несколько слов, причем вовсе не безаппеляционным тоном, и челюсти ворот распахиваются перед колесницей.
Мы спускаемся. Кажется, пересекаем реку — я слышу плеск, вижу прильнувшие к оконным стеклам капли, которые тут же исчезают: должно быть, это жидкий водород, который поддерживает здесь температуру, близкую к абсолютному нулю.
Наконец колесница останавливается, полог отъезжает. Темная Царица встает, и я поднимаюсь вместе с ней. Похоже, мы находимся в пещере. Кругом царит полумрак, который едва-едва рассеивает свечение, исходящее от колесницы и от нашей кожи. Впрочем, мне почему-то кажется, что эта пещера — огромных размеров; издалека доносится шум, там работают какие-то механизмы, а нам чудится, будто мы говорим шепотом, хотя никто не понижал голос. Воздух не холодный и не теплый; и совершенно никаких запахов.
Мы выходим из машины. Царица стоит, скрестив руки на груди; капюшон наполовину закрывает Ее лицо, и невозможно понять, куда Она смотрит — на меня или в пол.
— Делай, что тебе велят, Арфист, — произносит Она ровным тоном, — и не пытайся самовольничать. — Она поворачивается и уходит. Я провожаю Ее взглядом и вижу, как Царица словно растворяется в полумраке.
Кто-то дергает меня за тунику. Я смотрю вниз и с удивлением обнаруживаю карлика-робота. Интересно, давно ли он ко мне подкрался?
Приземистый робот манит меня за собой. Я чувствую, что изрядно устал: ноги заплетаются, глаза так и норовят закрыться, мышцы болят все до единой. Время от времени волной накатывает страх, но быстро проходит. На видеопанели на груди робота появляется надпись: «Ложись сюда». Я с радостью подчиняюсь.
Ящик оказывается мне как раз по росту. К моему телу прикрепляют провода, в кожу втыкаются иголки. Я не обращаю внимания на роботов, которые суетятся вокруг. Между тем карлик куда-то пропадает, и я погружаюсь в благословенную тьму.
Очнувшись, я чувствую себя так, будто получил новое тело. Впечатление такое, словно между моим передним мозгом и остальным содержимым черепа возникла некая перегородка. Где-то далеко-далеко раздаются истошные вопли перепуганных инстинктов, однако сознание остается холодно-спокойным, логичным, рациональным. Кроме того, мне чудится, будто я проспал несколько недель, а то и месяцев, за которые в верхнем мире успели опасть листья и лег снег. Наверно, это только чудится; а потом, какая разница? Ведь меня ждет встреча с УИС.
Маленький безликий робот ведет меня по темным коридорам. Я слышу разнообразные звуки, ощущаю дуновение ветров смерти, снимаю с плеча и прижимаю к груди арфу — своего единственного друга (и мое единственное оружие). Значит, рациональность сознания, которой меня наделили, не абсолютна. Должно быть, УИС просто не хочет, чтобы ей досаждали душевными страданиями. Нет, поправляю я себя, человеческие желания УИС недоступны, и если отобрать у нее способность размышлять, она окажется пустым местом.
Наконец мы проходим через дверь в стене и попадаем в тронный зал. Здесь свечение, которое испускают металл и кожа, заметно меньше, ибо в зале горит свет — белое сияние, исходящее непонятно откуда. Трон окружают разнообразные машины. У Той, что сидит на троне, бледное лицо, словно в тон которому подобрано белое платье. Я чувствую, что меня изучает множество сканеров, отворачиваюсь и гляжу Ей прямо в глаза, но Она никак не реагирует. Интересно, видит Она хоть что-нибудь? Но вот УИС принимает Ее в себя, поманив электромагнитной индукцией. Я стою как стоял, не дрожу — потому что не могу — и даже расправляю плечи, ударяю по струнам и жду, что мне скажут.
Голос УИС доносится неизвестно откуда. Точнее, это мой собственный голос, скопированный с величайшей точностью, вплоть до интонаций; именно так я обычно и говорю. Если вдуматься, почему бы, собственно, нет? Прикидывая, как со мной поступить, программируя себя соответствующим образом, УИС наверняка использовала миллиарды бит информации, в том числе и о голосе.
Нет. Я снова ошибаюсь. УИС ничего не делает просто так. Скорее всего, то, что она говорит моим голосом, должно оказать на меня какое-то влияние. Знать бы только, какое.
— Что ж, — произносит она, — ты прибыл издалека. Я рада нашей встрече. Добро пожаловать.
Человеческая речь из уст бесчувственного механизма! Мои инстинкты рычат и скалят зубы. Рациональное сознание анализирует, не ответить ли ироничным «Спасибо», решает, что не стоит, и советует хранить молчание.
— Прости за откровенность, — продолжает УИС, — но ты уникален. Твоя сексуальная мономания — лишь частное проявление атавистической, суеверно-ориентированной личности. Однако, в отличие от обычных умственно отсталых, ты крепок телом и рассуждаешь достаточно здраво, чтобы приноравливаться к действительности. Наша встреча и то, что я изучила тебя, пока ты отдыхал, открыли передо мной новые возможности в исследовании человеческой психофизиологии. Вполне вероятно, на их основе я разработаю новые методы управления обществом
— Раз так, где моя награда?
— Послушай, — мягко говорит УИС, — уж ты-то должен понимать, что я далеко не всемогуща. Меня создавали для того, чтобы я помогала управлять высокоразвитой цивилизацией. Со временем, выполняя программу самосовершенствования, я брала на себя все больше обязанностей. Вернее, мне их отдавали. Люди с радостью избавлялись от ответственности; вдобавок, они видели, что я справляюсь с подобными вещами гораздо лучше смертных. Но мой авторитет основывается на том, что я никого не выделяю, никому не отдаю предпочтения. Если я заведу себе любимчиков и начну выполнять их желания — скажем, оживлю твою подружку, — возникнут неприятности.
— Авторитет основывается не столько на разуме, сколько на преклонении, — замечаю я. — Ты не устранила богов, ты просто подменила их собой. Если ты решишь сотворить чудо ради своего певца-пророка — а я стану твоим пророком, если ты выполнишь мою просьбу, — то люди лишь укрепятся в вере.
— Это ты так думаешь. Однако твои предположения ничем не подкреплены. А исторические и антропологические сведения, которыми я располагаю, не поддаются количественному выражению. Поэтому я отправила их в постоянную память, а со временем, когда общество станет стабильным, возьму и сотру. Они уводят с правильного пути. Чтобы убедиться, достаточно посмотреть на тебя.
— В результате, — откликаюсь я, глядя в «глаза» сканеров, — люди будут думать, что УИС существовала еще до сотворения мира. Ну и ладно, плевать. Я смолчу, если ты вернешь мне мою любимую. Сотвори чудо, УИС, и ты не пожалеешь.
— Я не умею творить чудеса — во всяком случае, в том смысле, какой ты вкладываешь в это слово. Тебе известно, что такое душа. В металлическом браслете находится псевдовирус, комплекс гигантских протеиновых молекул, так сказать, подключенный напрямую к кровеносной и нервной системам. Эти молекулы содержат информацию о хромосомной структуре, синапсисе и тому подобном, то есть все сведения о конкретном человеке. Когда тот умирает, Крылатые Посланцы снимают браслет и доставляют сюда. Его информация поступает в мою память. Я могу использовать ее, чтобы вырас— тить новое тело — молодое, но с прежними привычками и со всеми воспоминаниями. Но ты не представляешь всей сложности процедуры. Каждые семь лет она отнимает у меня несколько недель, я вынуждена задействовать все свои биохимические установки. И потом, результат оставляет желать лучшего. За то время, когда он хранится «на складе» хромосомный набор изменяется. Можно сказать, что тело и мозг существа, которое ты видишь перед собой, помнят все смерти до единой. А ведь Царица воскресает раз в семь лет. Твоя же подружка… Подумай, Арфист, подумай как следует.
Я слушаюсь. Преграда между сознанием и чувствами начинает рушиться. Помнится, когда-то я пел о моей любимой:
«Ей в колыбели гробовой Навеки суждено С горами, морем и травой Вращаться заодно»
По крайней мере, покой ей обеспечен. Однако если данные хранятся в памяти компьютера не бесконечно; если душа моей любимой обречена скитаться, изнывая от одиночества, тоскуя по жизни, в жутком холоде темных пещер, среди труб и проводов… Ну уж нет!
Я ударяю по струнам и кричу так, что по залу начинает гулять эхо:
— Верни мне любимую! Иначе я убью тебя!
УИС, естественно, смеется; и — о ужас! — улыбка на миг мелькает на губах Темной Царицы, которая до сих пор сидела точно статуя.
— И каким же образом? — спрашивает УИС.
Ей, без сомнения, известно, что у меня на уме, поэтому я бросаю:
— А как ты собираешься мне помешать?
— Никак. Людям надоест твое нытье и в конце концов кто-нибудь сообразит, что тебя нужно показать психиатру. Мой диагностический блок получит соответствующий запрос, и я рекомендую принять определенные меры.
— Ты изучила мой мозг, ты знаешь, что мои песни оказывают влияние на людей — и даже на Царицу. Не кажется ли тебе, что лучше иметь меня союзником? Словами вроде: «Вкусите и увидите, как благ Господь! Блажен человек, который уповает на Него! Бойтесь Господа, все святые Его, ибо нет скудости у боящихся Его» я могу превратить тебя в божество.
— В некотором смысле я так являюсь божеством.
— А в некотором не являешься. Во всяком случае, пока. — Мое терпение на исходе. — Сколько можно спорить? Ведь ты приняла решение еще до того, как я очнулся. Так объяви его и дай мне уйти.
— Я все еще изучаю тебя, — неожиданно отвечает УИС. — Не стану скрывать, мои знания о человеческой психике далеко не полны. Отдельные сведения просто-напросто не поддаются цифровому представлению. Арфист, я не могу сказать, как именно ты поступишь. Если добавить к этой неуверенности потенциально опасный прецедент…
— Тогда убей меня. — И мой призрак будет скитаться по преисподней вместе с призраком моей любимой и тревожить твои криогенные сны.
— Нет, это было бы неразумно. Слишком многие обращали на тебя внимание, слишком многим известно, что ты уехал на колеснице Госпожи. — Невольно создается впечатление, что моя собеседница устало потирает рукой нахмуренный лоб. Сердце бьется все сильнее. Внезапно УИС произносит: — Анализ показывает, что ты действительно сдержишь свои обещания и можешь оказаться полезным. Поэтому я выполню твою просьбу. Однако…
Я падаю на колени, ударяюсь лбом о каменный пол. Кровь заливает мне глаза.
— … испытание продолжается, — слышу я сквозь звон в ушах. — Твоя вера в меня не безусловна. Ты весьма скептически относишься к тому, что называешь моей добротой. Не получив доказательств того, что ты предан мне на самом деле, я не могу возвеличить тебя настолько, чтобы вернуть тебе твою подругу. Ты понял?
Cудя по всему, вопрос отнюдь не риторический.
— Понял, — выдавливаю я.
— Что ж, — говорит УИС чуть ли не дружелюбно, — я правильно оценила твою реакцию и соответствующим образом подготовилась. Тело твоей подруги было восстановлено, пока тебя изучали. Сейчас в него поступают данные, которые и образуют личность. Вы выйдете отсюда вместе — если, конечно, ты пройдешь испытание. Помимо всего прочего, оно необходимо, чтобы изменить твое сознание. Когда ты станешь моим пророком, тебе придется часто общаться со мной; мозг обычного человека не в состоянии выдержать подобную нагрузку. Итак, мы начинаем. Ты готов?
— Да, да! Что мне нужно делать?
— Иди за роботом. По дороге к тебе присоединится твоя женщина. Она будет ступать так тихо, что ты не услышишь ее шагов. Не оглядывайся до тех пор, пока не окажешься наверху. Если обернешься хотя бы раз, значит, ты предал меня и доверять тебе нельзя. И тогда, естественно, конец всему. Ясно?
— И все? — изумляюсь я. — Ничего больше?
— Испытание гораздо труднее, чем тебе кажется, — отвечает УИС. Ее — мой — голос становится тише, словно отдаляется: — Прощай, мой будущий пророк.
Робот поднимает меня с пола. Я протягиваю руку к Темной Царице — и понимаю, что Она ничего не видит. «До свиданья», — шепчу я и шагаю за роботом. На глаза наворачиваются слезы.
Мы вновь идем по темным коридорам. Я даже не пытаюсь понять, в каком направлении мы движемся; мне не до того — в голове сумятица, мысли одна шальнее другой возникают, чтобы тут же исчезнуть. Но постепенно я начинаю замечать голубое свечение, которое исходит от корпуса робота, от моей одежды и кожи. Слышатся какие-то приглушенные звуки, доносятся едва уловимые запахи; время от времени мимо проскальзывает какая-нибудь машина. (Интересно, какую работу выполняют все эти механизмы?) У меня болит шея — столь строго я следую запрету УИС.
Но играть на арфе мне никто не запрещал. Я снимаю с плеча инструмент, касаюсь струн, беру аккорд-другой, чтобы подбодрить себя (надеясь в глубине души, что увижу отраженный в полированном дереве силуэт любимой).
Никого. Что ж, второе рождение наверняка требует времени. О УИС, пожалуйста, будь осторожна! Вдобавок, прежде, чем она догонит меня, ей предстоит миновать множество туннелей. Терпение, Арфист, терпение.
Пой. Пусть она услышит, как ты рад ее возвращению. Нет, это подземелье убивает музыку; к тому же, любимая сейчас все равно что спит, и пробудить ее способны лишь солнечный свет и мой поцелуй. Догнала ли? Я прислушиваюсь, но различаю только свои шаги.
До выхода на поверхность вряд ли далеко. Я спрашиваю робота, но он, разумеется, не отвечает. Ладно, попробуем прикинуть. С какой скоростью двигалась колесница? Вся беда в том, что времени здесь словно не существует. Вместо часов — пульс, который я почему-то никак не могу сосчитать. Но все равно я уверен, что идти осталось совсем немного. Какой смысл водить меня по этому лабиринту до самой смерти?
Или меня изнуряют нарочно, чтобы, добредя до ворот в верхний мир, я не слишком буйствовал, когда обнаружу, что следом за мной так никто и не вышел?
Да нет, не ерунди. Если бы УИС не собиралась выполнять мою просьбу, она бы так сразу и сказала. Ведь я не в силах причинить ей какой-либо физический ущерб…
Естественно, она преследует собственные цели. Должно быть, испытание состоит в том, что мне предстоит пережить шок, и не один, а в результате я окажусь готовым к тому, к чему она меня предназначила.
А может, УИС передумала? Почему бы нет? Она откровенно призналась, что еще не до конца разобралась в человеческой психике. Возможно, повторный анализ подсказал ей, что мою просьбу можно оставить без внимания.
Или же у нее просто ничего не вышло. Она и не скрывала, что процедура воскрешения далека от совершенства. В общем-то, я не жду, что любимая окажется точно таой, какой я ее запомнил (тем более, что при каждой нашей встрече моя Росинка казалась мне чуть-чуть непохожей на себя прежнюю). Но предположим, что УИС воскресила тело, начисто лишенное сознания. Или некое чудовище. А вдруг за мной по пятам бредет полусгнивший труп?
Нет! Перестань! УИС наверняка приняла меры предосторожности.
Приняла ли? Способна ли принять?
Мне чудится, что темные подземные коридоры, шагая по которым, я не смею оглянуться, невольно вынуждают меня признать могущество УИС. Всемогущая, всеведущая, всеблагая УИС! Я приношу ей в жертву любовь, за которой спустился в преисподнюю. О, она разбирается во мне гораздо лучше, нежели я сам.
Не сдаваться! Ни в коем случае!
А если УИС все же допустила какую-нибудь непоправимую ошибку? Неужели я смогу узнать об этом, только выйдя на свет? Нет, не надо! Что мне тогда делать? Вернуться к подземелью, постучать в железные ворота и крикнуть: «Госпожа, то, что ты дала, не может существовать! Уничтожь своего монстра и начни все заново!»? А вдруг ошибка будет практически незаметной, вдруг она обнаружится не сразу, а какое-то время спустя, когда я неожиданно пойму, что обнимаю зомби? Ну, оглянись, убедись, что все в порядке, иначе станет поздно…
Нет. УИС хочет, чтобы я верил в ее непогрешимость. И я согласился поверить. Как, впрочем, и на многое другое… Ну сколько еще? Не имею ни малейшего понятия. Какое противное слово — «испытание». А что, мою любимую вообще никто ни о чем не собирается спрашивать? Или мы все же поинтересуемся, готова ли она стать женой пророка? И не взяться ли нам с ней за руки и не справиться у УИС, какова цена жизни для моей Ласточки?
Кажется, шаги! Лишь в последний миг я удерживаюсь от того, чтобы не обернуться. Меня бьет дрожь. С губ слетают имена, которыми я когда-то называл любимую… Робот манит вперед.
Показалось. Я один-одинешенек в кромешной тьме. Мне суждено быть одному до конца своих дней.
По-моему, коридор пошел вверх. Впрочем, я могу и ошибаться. Усталость сказывается все сильнее. Мы переходим по мосту реку; я слышу журчание воды, ощущаю исходящий от нее ледяной холод и проклинаю себя за то, что не смею обернуться и предложить обнаженной новорожденной свою одежду. За мостом вновь начинаются коридоры, по которым снуют машины. Моя любимая наверняка не видела до сих пор ничего подобного. Происходящее, должно быть, представляется ей кошмарным сном, а я — тот, который кричал на всех углах о своей любви — не рискую оглянуться, не отваживаюсь заговорить.
Ну, уж поговорить-то с нею я, наверно, могу? Давай, успокой бедняжку, скажи, что скоро вы выйдете на солнечный свет. Что же ты? Я спрашиваю разрешения у робота. Тот молчит. Не помню, можно ли мне разговаривать с ней. Не помню, не знаю. Спотыкаясь, я продолжаю путь.
— По праву любви, Госпожа. Я любил ее, а она любила меня. Мы были друг для друга важнее, чем солнце — для жизни на планете. Не думаю, что найдется еще хоть одна пара, которая сможет сказать о себе то же самое. И разве человек не вправе требовать того, что жизненно для него важно? Иначе общество утратит стабильность.
— Ты бредишь, — тихо говорит Она. — Мне пора ехать.
— Нет, Госпожа, я в здравом рассудке. Похоже, слова мне не подчиняются. Что ж, тогда я спою. Быть может, Ты поймешь.
Я снова ударяю по струнам и начинаю петь — не столько для Нее, сколько для моей любимой:
«Она пошла за небосклон, Надежду увела; Я все ж любовью опьянен К той, что моей была.
Я в гроб стучусь — упорно бью, И стуки те звучат Везде, везде! — и песнь мою Сопровождают в лад.»
— Я не могу… — Она не доканчивает фразы. — Я не знала, что люди по-прежнему способны испытывать столь сильные чувства.
— Теперь Ты знаешь, Госпожа. И думаю, для УИС это весьма ценные сведения.
— Ты прав— если, конечно, не притворяешься. — Она подается вперед. Я вижу, как Она вздрагивает, слышу, как стучат от холода Ее зубы. — Я не могу больше медлить. Поедем со мной. По дороге ты мне споешь. Кажется, я смогу вынести твои песни.
Признаться, такого я не ожидал. Ну что ж, пока все складывается удачно. Я забираюсь на колесницу. Полог задвигается, и мы отправляемся в путь.
Я разглядываю кабину. За дверью в дальнем конце находятся, должно быть, Ее личные апартаменты. Стены кабины отделаны резными деревянными панелями (естественно, даже Ей необходимо время от времени забывать о том, что мы живем в мире машин). Обстановка строгая, можно сказать, скудная. Тишину нарушает лишь гул двигателя; фотоувеличители выключены, поэтому на экранах сканеров — сплошная тьма. Мы с Царицей подсаживаемся поближе к обогревателю, протягиваем к нему руки. Наши плечи соприкасаются. У Нее нежная кожа; волосы, что выбиваются из-под капюшона, пахнут умершим летом. Неужели Она по-прежнему остается женщиной?
Какое-то время спустя — кажется, минула вечность — Она произносит, не глядя на меня:
— Песня, которую ты пел на дороге, — я не помню ее. Должно быть, она очень старая?
— Да, древнее, чем УИС, и в ней заключена правда, которая переживет вас обеих.
— Правда? — переспрашивает Царица сдавленным голосом. — Спой ее мне до конца.
Мои пальцы достаточно отогрелись для того, чтобы перебирать струны.
«О, смерть ко всем благоволит.
Все тщетно, сколько ни моли.
И так ведется искони…
Timor mortis conturbat me.
Вот рыцарь доблестный в броне.
Как гордо скачет на коне!
Но смерть — возьми и помани…
Timor mortis conturbat me.
Без всякой жалости, шутя, Крадет у матери дитя.
И не вернуть, и не спасти…
Timor mortis conturbat me.
Ни бедняку, ни богачу
С ней справиться не по плечу,
Ни молодости, ни любви…»
(Здесь я чувствую, что должен сделать паузу.) Timor mortis conturbat me.
Она ни мудрых не щадит,
Ни тех, о ком молва шумит.
Ты снисхождения не жди…
Timor mortis conturbat me.
— Нет! — вскрикивает Она, зажимая уши.
— Теперь Ты понимаешь, верно? — Я не испытываю сейчас и намека на жалость. — Никто не вечен — ни ты, ни УИС, ни земля, ни солнце, ни звезды. Мы все прячемся от правды. Я тоже прятался, пока не потерял ту, которая всему на свете придавала смысл. После ее ухода мне стало нечего терять, и я будто прозрел и увидел смерть.
— Замолчи! Оставь меня в покое!
— Царица, я никого не оставлю в покое до тех пор, пока мне не вернут мою любимую. Верни ее — и я вновь поверю в УИС. Я стану повсюду прославлять УИС, и люди будут танцевать от радости, едва кто-либо упомянет про нее.
— По-твоему, УИС есть до этого дело? — спрашивает Она, глядя на меня в упор.
— Песни — штука полезная, — отвечаю я, пожимая плечами. — Они помогают быстрее достичь намеченной цели, какой бы та ни была. «Оптимизация всей человеческой деятельности» — кажется, такова ваша программа? Впрочем, УИС постоянно что-то убирает, а что-то добавляет. Честно говоря, Госпожа, я сомневаюсь, что даже Тебе ясны ее намерения.
— Не смей говорить о ней как о живом существе, — сурово говорит Царица. — УИС — всего лишь компьютер, не более того.
— Ты уверена?
— Д-да. Она мыслит гораздо быстрее и эффективнее, чем человек, однако не живет, не сознает, поскольку лишена сознания. Кстати, отчасти именно поэтому ей понадобилась я.
— Как бы то ни было, Госпожа, — откликаюсь я, — преображение, которое замыслила УИС, произойдет в далеком будущем. Мне тревожно, я беспокоюсь и сожалею о том, что мы утратили самостоятельность. Но только потому, что подобные абстракции — единственное, что у меня осталось. Верни мою Бегунью, и я перестану задумываться о будущем. О том, насколько я буду признателен, Ты узнаешь из моих песен, которые, как я уже сказал, могут помочь УИС.
— Ты невыносимо дерзок, — констатирует Она.
— Нет, Госпожа, я просто отчаялся.
— Что ж, — бормочет Она, откидываясь назад. На ее губах играет призрак улыбки. — Пожалуй, я возьму тебя с собой. Надеюсь, ты понимаешь: все, что случится потом, будет зависеть не от меня. Мои замечания и советы мало чем отличаются от миллиардов других, поэтому их редко принимают в расчет. Однако… Сегодня ночью нам предстоит дальний путь. Поведай мне то, что считаешь нужным, Арфист.
Я решаю не заканчивать Плач и вообще не вспоминать о своем горе. Вместо этого, на протяжении многих часов, я пою о тех, кто познал радость (на веселье, не безумие восторга, а именно радость), которую когда-то могли подарить друг другу мужчина и женщина.
Я знаю, куда мы едем, а потому пою не только для Нее, но и для себя — чтобы не потерять присутствие духа.
Вечер переходит в ночь. Позади остались десятки лиг. Мы едем по местности, по которой еще не ступала нога человека. Ущербная луна и тусклые звезды освещают равнину из железа и бетона; мелькают похожие на припавших к земле зверей ракетные установки и энергоизлучатели, в небе кружат управляемые роботами флиттеры. Я вижу провода, ретрансляторы, крохотные, напоминающие жуков машины; все они входят в систему, с помощью которой УИС повелевает миром. Как ни странно, все происходит в мертвой тишине. Ветра нет и в помине. На стальных конусах лежит иней. Впереди виднеются башни огромного как гора замка УИС.
Та, что сидит рядом, словно не замечает, что слова очередной песни застряли у меня в горле. Она буквально на глазах утрачивает всякое человекоподобие. Лицо превращается в маску, в голосе звенит металл. Царица глядит прямо перед собой. Впрочем, некоторое время спустя Она снисходит до того, чтобы спросить:
— Ты догадываешься, что должно произойти? Полгода я буду составлять единое целое с УИС, стану ее составной частью. Наверно, ты сможешь увидеть меня, но это будет лишь оболочка. А говорить тебе придется с УИС.
— Знаю, — выдавливаю я. Что ж, я добрался туда, куда еще не ступала нога человека; мне предстоит битва за мою Плясунью; тем не менее, сердце бешено колотится, кровь стучит в висках, язык едва ворочается. Меня прошибает пот. — Госпожа, — все же ухитряюсь добавить я, — то, что Ты будешь частью УИС, внушает мне надежду.
Она поворачивается ко мне, накрывает мои ладони своими и на мгновение становится вдруг такой юной и прекрасной, что я почти забываю утраченную возлюбленную.
— Знал бы ты, на что надеюсь я! — шепчет Она.
Мгновение миновало, и я снова в гордом одиночестве среди машин.
Мы останавливаемся у замковых ворот. Над нами нависает стена, настолько высокая, что, кажется, достает чуть ли не до звезд, и настолько черная, что не просто поглощает всякий свет, а буквально излучает мрак. Я знаю, воздух сейчас насыщен электромагнитными волнами: вопрос-ответ, вопрос-ответ. Наружные датчики УИС обнаружили смертного. В нашу сторону разворачивается ракетная установка, похожая на трехглавого дракона. Но Темная Царица произносит несколько слов, причем вовсе не безаппеляционным тоном, и челюсти ворот распахиваются перед колесницей.
Мы спускаемся. Кажется, пересекаем реку — я слышу плеск, вижу прильнувшие к оконным стеклам капли, которые тут же исчезают: должно быть, это жидкий водород, который поддерживает здесь температуру, близкую к абсолютному нулю.
Наконец колесница останавливается, полог отъезжает. Темная Царица встает, и я поднимаюсь вместе с ней. Похоже, мы находимся в пещере. Кругом царит полумрак, который едва-едва рассеивает свечение, исходящее от колесницы и от нашей кожи. Впрочем, мне почему-то кажется, что эта пещера — огромных размеров; издалека доносится шум, там работают какие-то механизмы, а нам чудится, будто мы говорим шепотом, хотя никто не понижал голос. Воздух не холодный и не теплый; и совершенно никаких запахов.
Мы выходим из машины. Царица стоит, скрестив руки на груди; капюшон наполовину закрывает Ее лицо, и невозможно понять, куда Она смотрит — на меня или в пол.
— Делай, что тебе велят, Арфист, — произносит Она ровным тоном, — и не пытайся самовольничать. — Она поворачивается и уходит. Я провожаю Ее взглядом и вижу, как Царица словно растворяется в полумраке.
Кто-то дергает меня за тунику. Я смотрю вниз и с удивлением обнаруживаю карлика-робота. Интересно, давно ли он ко мне подкрался?
Приземистый робот манит меня за собой. Я чувствую, что изрядно устал: ноги заплетаются, глаза так и норовят закрыться, мышцы болят все до единой. Время от времени волной накатывает страх, но быстро проходит. На видеопанели на груди робота появляется надпись: «Ложись сюда». Я с радостью подчиняюсь.
Ящик оказывается мне как раз по росту. К моему телу прикрепляют провода, в кожу втыкаются иголки. Я не обращаю внимания на роботов, которые суетятся вокруг. Между тем карлик куда-то пропадает, и я погружаюсь в благословенную тьму.
Очнувшись, я чувствую себя так, будто получил новое тело. Впечатление такое, словно между моим передним мозгом и остальным содержимым черепа возникла некая перегородка. Где-то далеко-далеко раздаются истошные вопли перепуганных инстинктов, однако сознание остается холодно-спокойным, логичным, рациональным. Кроме того, мне чудится, будто я проспал несколько недель, а то и месяцев, за которые в верхнем мире успели опасть листья и лег снег. Наверно, это только чудится; а потом, какая разница? Ведь меня ждет встреча с УИС.
Маленький безликий робот ведет меня по темным коридорам. Я слышу разнообразные звуки, ощущаю дуновение ветров смерти, снимаю с плеча и прижимаю к груди арфу — своего единственного друга (и мое единственное оружие). Значит, рациональность сознания, которой меня наделили, не абсолютна. Должно быть, УИС просто не хочет, чтобы ей досаждали душевными страданиями. Нет, поправляю я себя, человеческие желания УИС недоступны, и если отобрать у нее способность размышлять, она окажется пустым местом.
Наконец мы проходим через дверь в стене и попадаем в тронный зал. Здесь свечение, которое испускают металл и кожа, заметно меньше, ибо в зале горит свет — белое сияние, исходящее непонятно откуда. Трон окружают разнообразные машины. У Той, что сидит на троне, бледное лицо, словно в тон которому подобрано белое платье. Я чувствую, что меня изучает множество сканеров, отворачиваюсь и гляжу Ей прямо в глаза, но Она никак не реагирует. Интересно, видит Она хоть что-нибудь? Но вот УИС принимает Ее в себя, поманив электромагнитной индукцией. Я стою как стоял, не дрожу — потому что не могу — и даже расправляю плечи, ударяю по струнам и жду, что мне скажут.
Голос УИС доносится неизвестно откуда. Точнее, это мой собственный голос, скопированный с величайшей точностью, вплоть до интонаций; именно так я обычно и говорю. Если вдуматься, почему бы, собственно, нет? Прикидывая, как со мной поступить, программируя себя соответствующим образом, УИС наверняка использовала миллиарды бит информации, в том числе и о голосе.
Нет. Я снова ошибаюсь. УИС ничего не делает просто так. Скорее всего, то, что она говорит моим голосом, должно оказать на меня какое-то влияние. Знать бы только, какое.
— Что ж, — произносит она, — ты прибыл издалека. Я рада нашей встрече. Добро пожаловать.
Человеческая речь из уст бесчувственного механизма! Мои инстинкты рычат и скалят зубы. Рациональное сознание анализирует, не ответить ли ироничным «Спасибо», решает, что не стоит, и советует хранить молчание.
— Прости за откровенность, — продолжает УИС, — но ты уникален. Твоя сексуальная мономания — лишь частное проявление атавистической, суеверно-ориентированной личности. Однако, в отличие от обычных умственно отсталых, ты крепок телом и рассуждаешь достаточно здраво, чтобы приноравливаться к действительности. Наша встреча и то, что я изучила тебя, пока ты отдыхал, открыли передо мной новые возможности в исследовании человеческой психофизиологии. Вполне вероятно, на их основе я разработаю новые методы управления обществом
— Раз так, где моя награда?
— Послушай, — мягко говорит УИС, — уж ты-то должен понимать, что я далеко не всемогуща. Меня создавали для того, чтобы я помогала управлять высокоразвитой цивилизацией. Со временем, выполняя программу самосовершенствования, я брала на себя все больше обязанностей. Вернее, мне их отдавали. Люди с радостью избавлялись от ответственности; вдобавок, они видели, что я справляюсь с подобными вещами гораздо лучше смертных. Но мой авторитет основывается на том, что я никого не выделяю, никому не отдаю предпочтения. Если я заведу себе любимчиков и начну выполнять их желания — скажем, оживлю твою подружку, — возникнут неприятности.
— Авторитет основывается не столько на разуме, сколько на преклонении, — замечаю я. — Ты не устранила богов, ты просто подменила их собой. Если ты решишь сотворить чудо ради своего певца-пророка — а я стану твоим пророком, если ты выполнишь мою просьбу, — то люди лишь укрепятся в вере.
— Это ты так думаешь. Однако твои предположения ничем не подкреплены. А исторические и антропологические сведения, которыми я располагаю, не поддаются количественному выражению. Поэтому я отправила их в постоянную память, а со временем, когда общество станет стабильным, возьму и сотру. Они уводят с правильного пути. Чтобы убедиться, достаточно посмотреть на тебя.
— В результате, — откликаюсь я, глядя в «глаза» сканеров, — люди будут думать, что УИС существовала еще до сотворения мира. Ну и ладно, плевать. Я смолчу, если ты вернешь мне мою любимую. Сотвори чудо, УИС, и ты не пожалеешь.
— Я не умею творить чудеса — во всяком случае, в том смысле, какой ты вкладываешь в это слово. Тебе известно, что такое душа. В металлическом браслете находится псевдовирус, комплекс гигантских протеиновых молекул, так сказать, подключенный напрямую к кровеносной и нервной системам. Эти молекулы содержат информацию о хромосомной структуре, синапсисе и тому подобном, то есть все сведения о конкретном человеке. Когда тот умирает, Крылатые Посланцы снимают браслет и доставляют сюда. Его информация поступает в мою память. Я могу использовать ее, чтобы вырас— тить новое тело — молодое, но с прежними привычками и со всеми воспоминаниями. Но ты не представляешь всей сложности процедуры. Каждые семь лет она отнимает у меня несколько недель, я вынуждена задействовать все свои биохимические установки. И потом, результат оставляет желать лучшего. За то время, когда он хранится «на складе» хромосомный набор изменяется. Можно сказать, что тело и мозг существа, которое ты видишь перед собой, помнят все смерти до единой. А ведь Царица воскресает раз в семь лет. Твоя же подружка… Подумай, Арфист, подумай как следует.
Я слушаюсь. Преграда между сознанием и чувствами начинает рушиться. Помнится, когда-то я пел о моей любимой:
«Ей в колыбели гробовой Навеки суждено С горами, морем и травой Вращаться заодно»
По крайней мере, покой ей обеспечен. Однако если данные хранятся в памяти компьютера не бесконечно; если душа моей любимой обречена скитаться, изнывая от одиночества, тоскуя по жизни, в жутком холоде темных пещер, среди труб и проводов… Ну уж нет!
Я ударяю по струнам и кричу так, что по залу начинает гулять эхо:
— Верни мне любимую! Иначе я убью тебя!
УИС, естественно, смеется; и — о ужас! — улыбка на миг мелькает на губах Темной Царицы, которая до сих пор сидела точно статуя.
— И каким же образом? — спрашивает УИС.
Ей, без сомнения, известно, что у меня на уме, поэтому я бросаю:
— А как ты собираешься мне помешать?
— Никак. Людям надоест твое нытье и в конце концов кто-нибудь сообразит, что тебя нужно показать психиатру. Мой диагностический блок получит соответствующий запрос, и я рекомендую принять определенные меры.
— Ты изучила мой мозг, ты знаешь, что мои песни оказывают влияние на людей — и даже на Царицу. Не кажется ли тебе, что лучше иметь меня союзником? Словами вроде: «Вкусите и увидите, как благ Господь! Блажен человек, который уповает на Него! Бойтесь Господа, все святые Его, ибо нет скудости у боящихся Его» я могу превратить тебя в божество.
— В некотором смысле я так являюсь божеством.
— А в некотором не являешься. Во всяком случае, пока. — Мое терпение на исходе. — Сколько можно спорить? Ведь ты приняла решение еще до того, как я очнулся. Так объяви его и дай мне уйти.
— Я все еще изучаю тебя, — неожиданно отвечает УИС. — Не стану скрывать, мои знания о человеческой психике далеко не полны. Отдельные сведения просто-напросто не поддаются цифровому представлению. Арфист, я не могу сказать, как именно ты поступишь. Если добавить к этой неуверенности потенциально опасный прецедент…
— Тогда убей меня. — И мой призрак будет скитаться по преисподней вместе с призраком моей любимой и тревожить твои криогенные сны.
— Нет, это было бы неразумно. Слишком многие обращали на тебя внимание, слишком многим известно, что ты уехал на колеснице Госпожи. — Невольно создается впечатление, что моя собеседница устало потирает рукой нахмуренный лоб. Сердце бьется все сильнее. Внезапно УИС произносит: — Анализ показывает, что ты действительно сдержишь свои обещания и можешь оказаться полезным. Поэтому я выполню твою просьбу. Однако…
Я падаю на колени, ударяюсь лбом о каменный пол. Кровь заливает мне глаза.
— … испытание продолжается, — слышу я сквозь звон в ушах. — Твоя вера в меня не безусловна. Ты весьма скептически относишься к тому, что называешь моей добротой. Не получив доказательств того, что ты предан мне на самом деле, я не могу возвеличить тебя настолько, чтобы вернуть тебе твою подругу. Ты понял?
Cудя по всему, вопрос отнюдь не риторический.
— Понял, — выдавливаю я.
— Что ж, — говорит УИС чуть ли не дружелюбно, — я правильно оценила твою реакцию и соответствующим образом подготовилась. Тело твоей подруги было восстановлено, пока тебя изучали. Сейчас в него поступают данные, которые и образуют личность. Вы выйдете отсюда вместе — если, конечно, ты пройдешь испытание. Помимо всего прочего, оно необходимо, чтобы изменить твое сознание. Когда ты станешь моим пророком, тебе придется часто общаться со мной; мозг обычного человека не в состоянии выдержать подобную нагрузку. Итак, мы начинаем. Ты готов?
— Да, да! Что мне нужно делать?
— Иди за роботом. По дороге к тебе присоединится твоя женщина. Она будет ступать так тихо, что ты не услышишь ее шагов. Не оглядывайся до тех пор, пока не окажешься наверху. Если обернешься хотя бы раз, значит, ты предал меня и доверять тебе нельзя. И тогда, естественно, конец всему. Ясно?
— И все? — изумляюсь я. — Ничего больше?
— Испытание гораздо труднее, чем тебе кажется, — отвечает УИС. Ее — мой — голос становится тише, словно отдаляется: — Прощай, мой будущий пророк.
Робот поднимает меня с пола. Я протягиваю руку к Темной Царице — и понимаю, что Она ничего не видит. «До свиданья», — шепчу я и шагаю за роботом. На глаза наворачиваются слезы.
Мы вновь идем по темным коридорам. Я даже не пытаюсь понять, в каком направлении мы движемся; мне не до того — в голове сумятица, мысли одна шальнее другой возникают, чтобы тут же исчезнуть. Но постепенно я начинаю замечать голубое свечение, которое исходит от корпуса робота, от моей одежды и кожи. Слышатся какие-то приглушенные звуки, доносятся едва уловимые запахи; время от времени мимо проскальзывает какая-нибудь машина. (Интересно, какую работу выполняют все эти механизмы?) У меня болит шея — столь строго я следую запрету УИС.
Но играть на арфе мне никто не запрещал. Я снимаю с плеча инструмент, касаюсь струн, беру аккорд-другой, чтобы подбодрить себя (надеясь в глубине души, что увижу отраженный в полированном дереве силуэт любимой).
Никого. Что ж, второе рождение наверняка требует времени. О УИС, пожалуйста, будь осторожна! Вдобавок, прежде, чем она догонит меня, ей предстоит миновать множество туннелей. Терпение, Арфист, терпение.
Пой. Пусть она услышит, как ты рад ее возвращению. Нет, это подземелье убивает музыку; к тому же, любимая сейчас все равно что спит, и пробудить ее способны лишь солнечный свет и мой поцелуй. Догнала ли? Я прислушиваюсь, но различаю только свои шаги.
До выхода на поверхность вряд ли далеко. Я спрашиваю робота, но он, разумеется, не отвечает. Ладно, попробуем прикинуть. С какой скоростью двигалась колесница? Вся беда в том, что времени здесь словно не существует. Вместо часов — пульс, который я почему-то никак не могу сосчитать. Но все равно я уверен, что идти осталось совсем немного. Какой смысл водить меня по этому лабиринту до самой смерти?
Или меня изнуряют нарочно, чтобы, добредя до ворот в верхний мир, я не слишком буйствовал, когда обнаружу, что следом за мной так никто и не вышел?
Да нет, не ерунди. Если бы УИС не собиралась выполнять мою просьбу, она бы так сразу и сказала. Ведь я не в силах причинить ей какой-либо физический ущерб…
Естественно, она преследует собственные цели. Должно быть, испытание состоит в том, что мне предстоит пережить шок, и не один, а в результате я окажусь готовым к тому, к чему она меня предназначила.
А может, УИС передумала? Почему бы нет? Она откровенно призналась, что еще не до конца разобралась в человеческой психике. Возможно, повторный анализ подсказал ей, что мою просьбу можно оставить без внимания.
Или же у нее просто ничего не вышло. Она и не скрывала, что процедура воскрешения далека от совершенства. В общем-то, я не жду, что любимая окажется точно таой, какой я ее запомнил (тем более, что при каждой нашей встрече моя Росинка казалась мне чуть-чуть непохожей на себя прежнюю). Но предположим, что УИС воскресила тело, начисто лишенное сознания. Или некое чудовище. А вдруг за мной по пятам бредет полусгнивший труп?
Нет! Перестань! УИС наверняка приняла меры предосторожности.
Приняла ли? Способна ли принять?
Мне чудится, что темные подземные коридоры, шагая по которым, я не смею оглянуться, невольно вынуждают меня признать могущество УИС. Всемогущая, всеведущая, всеблагая УИС! Я приношу ей в жертву любовь, за которой спустился в преисподнюю. О, она разбирается во мне гораздо лучше, нежели я сам.
Не сдаваться! Ни в коем случае!
А если УИС все же допустила какую-нибудь непоправимую ошибку? Неужели я смогу узнать об этом, только выйдя на свет? Нет, не надо! Что мне тогда делать? Вернуться к подземелью, постучать в железные ворота и крикнуть: «Госпожа, то, что ты дала, не может существовать! Уничтожь своего монстра и начни все заново!»? А вдруг ошибка будет практически незаметной, вдруг она обнаружится не сразу, а какое-то время спустя, когда я неожиданно пойму, что обнимаю зомби? Ну, оглянись, убедись, что все в порядке, иначе станет поздно…
Нет. УИС хочет, чтобы я верил в ее непогрешимость. И я согласился поверить. Как, впрочем, и на многое другое… Ну сколько еще? Не имею ни малейшего понятия. Какое противное слово — «испытание». А что, мою любимую вообще никто ни о чем не собирается спрашивать? Или мы все же поинтересуемся, готова ли она стать женой пророка? И не взяться ли нам с ней за руки и не справиться у УИС, какова цена жизни для моей Ласточки?
Кажется, шаги! Лишь в последний миг я удерживаюсь от того, чтобы не обернуться. Меня бьет дрожь. С губ слетают имена, которыми я когда-то называл любимую… Робот манит вперед.
Показалось. Я один-одинешенек в кромешной тьме. Мне суждено быть одному до конца своих дней.
По-моему, коридор пошел вверх. Впрочем, я могу и ошибаться. Усталость сказывается все сильнее. Мы переходим по мосту реку; я слышу журчание воды, ощущаю исходящий от нее ледяной холод и проклинаю себя за то, что не смею обернуться и предложить обнаженной новорожденной свою одежду. За мостом вновь начинаются коридоры, по которым снуют машины. Моя любимая наверняка не видела до сих пор ничего подобного. Происходящее, должно быть, представляется ей кошмарным сном, а я — тот, который кричал на всех углах о своей любви — не рискую оглянуться, не отваживаюсь заговорить.
Ну, уж поговорить-то с нею я, наверно, могу? Давай, успокой бедняжку, скажи, что скоро вы выйдете на солнечный свет. Что же ты? Я спрашиваю разрешения у робота. Тот молчит. Не помню, можно ли мне разговаривать с ней. Не помню, не знаю. Спотыкаясь, я продолжаю путь.