Андерсон Пол Уильям. Delenda Est (Должен быть разрушен)

Андерсон Пол
Delenda Est (Должен быть разрушен)

   Пол Андерсон
   DELENDA EST*
   Перевод с английского М.Гилинского
   * Должен быть разрушен (лат.) - знаменитая фраза римского сенатора Катона Старшего о Карфагене, которой он заканчивал любую речь в сенате.
   1
   Двадцать тысяч лет назад в Европе была великолепная охота, а зимний спорт там хорош в любую эпоху. Вот почему Патруль времени, всегда заботившийся о своих высококвалифицированных сотрудниках, разместил несколько охотничьих домиков в Пиренеях плейстоценового периода.
   Мэнс Эверард стоял на застекленной веранде и смотрел на голубые горы, покрытые льдом; ниже по склонам спускались леса, а совсем внизу тянулись болота и тундра. Сильный мускулистый патрульный был одет в свободные зеленые штаны и в куртку из инсульсинта двадцать третьего века; ботинки были сшиты на заказ сапожником из французской Канады девятнадцатого века; он курил старую вересковую трубку вовсе неизвестного происхождения. Эверард ощущал какое-то беспокойство и не обращал внимания на шум, доносившийся из дома, где другие патрульные пели, пили, разговаривали и играли на пианино.
   Через покрытый снегом двор прошел их проводник-кроманьонец, высокий красивый парень в эскимосской одежде (непонятно, почему авторы романов о ледниковом периоде никогда не признавали за людьми палеолита достаточно здравого смысла, чтобы носить куртки, штаны и обувь?) Лицо у проводника было раскрашено, за поясом торчал стальной нож, ради которого он и взялся за эту работу. Так далеко в прошлом Патруль мог действовать достаточно свободно, не боясь нарушить ход истории: нож все равно заржавеет, а пришельцев через несколько столетий забудут. Основное затруднение было в другом: женщины-агенты из далеких веков, где нравы были проще, все время заводили романы с местными охотниками.
   Пит Ван Саравак (голландско-индонезийский венерианин из раннего 24-го века), стройный, темноволосый молодой человек, чья наружность и манера ухаживать составляли большую конкуренцию охотникам, присоединился к Эверарду на веранде. Минуту они стояли молча, с удовольствием, ощущая присутствие друг друга. Пит тоже был агентом свободных действий, в любой момент готовым прийти на выручку в любом ареале. Несколько раз они работали вместе. Отдыхать они тоже приехали вместе.
   Пит первым нарушил молчание, заговорив на темпоральном:
   - Я слышал, около Тулузы обнаружили несколько мамонтов.
   Тулуза будет построена только спустя столетия, но сила привычки велика.
   - Я уже подстрелил одного, - нетерпеливо сказал Эверард. - И уже вволю накатался на лыжах, назанимался альпинизмом и по горло сыт зрелищем местных танцев.
   Ван Саравак кивнул и раскурил сигарету. Когда он затянулся, его скулы еще резче выдались на худом коричневом лице.
   - Это приятный отдых, - согласился он, но честно говоря, через некоторое время жизнь на природе малость надоедает.
   Им предстояло ничего не делать еще две недели. В теории, поскольку, возвращаясь из отпуска, агент имел возможность при желании попасть чуть ли не в день и час своего отъезда, отпуск мог длиться бесконечно, но на практике каждый должен был посвятить определенный отрезок своей биологической жизни работе. (В Патруле никогда не говорилось, когда кому предстоит умереть, и у каждого обычно хватало ума не пытаться выяснить это самому. К тому же в любом случае дата могла оказаться неточной - время изменчиво. Одним из преимуществ работы в Патруле была возможность пройти данеллианский курс продления жизни).
   - Чего бы я хотел, - продолжал Ван Саравак, - так это ярких огней, музыки и встреч с девочками, которые никогда и не слышали о путешествиях во времени...
   - Сказано - сделано! - подхватил Эверард.
   - Рим времен Августа? - радостно спросил его товарищ. - Я никогда там не был. Могу за час выучить их язык и обычаи под гипноизлучателем.
   Эверард покачал головой.
   - Слишком дорого обойдется. Если мы не намерены забираться далеко в будущее, то по части всяческого разложения лучшего века, чем мой, не найти. Нью-Йорк в особенности... если ты знаешь нужные номера телефонов. А я их знаю.
   Ван Саравак ухмыльнулся.
   - Я и сам знаю несколько приятных местечек в моем веке, - ответил он. Но в целом новое общество мало нуждается в изысканном искусстве развлечений. Ладно, пусть это будет Нью-Йорк... когда?
   - Давай год 1960-й. Перед тем как поехать в отпуск, я как раз там проживал как гражданин и налогоплательщик.
   Они усмехнулись друг другу и пошли собирать вещи. Эверард предусмотрительно захватил одежду двадцатого века не только для себя, но и для приятеля.
   Бросая одежду и бритву в маленький чемодан, американец думал, надолго ли его хватит, чтобы поддержать компанию Ван Сараваку. Он никогда не был заядлым гулякой и не представлял себя бесшабашным бражником ни в одну из эпох на протяжении пространства-времени. Бой быков, ящик пива и интересная книжка - пожалуй, этот набор исчерпывал его возможности. Но и самому умеренному человеку иногда необходимо встряхнуться.
   И не только встряхнуться, но и забыться. Ведь он свободный агент в Патруле времени; ведь его работа в Компании технологических исследований только ширма для скитаний и сражений на всем протяжении истории; ведь он собственными глазами видел, как эту историю, пусть в мелочах, перекраивают наново - не боги, что было бы еще терпимо, а простые смертные, которым свойственно ошибаться, ибо даже данеллиане все же не боги; ведь он знал, что может произойти изменение в чем-то главном, и тогда он сам и весь окружающий его мир перестанут существовать.
   Простое лицо Эверарда перекосила гримаса. Он провел рукой по своим жестким темным волосам, будто отгоняя эти мысли. Бесполезно думать о таких вещах. Перед парадоксом не устоит никакая логика. Лучше в такие минуту расслабиться и отдохнуть, а он сейчас может себе это позволить.
   Эверард подхватил чемодан и присоединился к Питу Ван Сараваку.
   Их маленький двухместный антигравитационный скуттер стоял в гараже. Трудно было поверить, что его программатор можно настроить на любую эпоху и любое место земли. Но и самолет тоже - чудо, и корабль, и даже огонь.
   Подайте мне блондиночку,
   Блондиночку мою,
   Подайте мне блондиночку,
   Я так ее люблю!
   - громко распевал Ван Саравак, и дыхание его облачком растворялось в морозном свежем воздухе. Он вскочил на заднее седло скуттера. Саравак выучил эту песню, когда как-то раз ему пришлось сопровождать армию Людовика XIV. Эверард рассмеялся.
   - Уже! Не рано ли?
   - Ну вот еще, - пропел молодой человек, - это такой веселый континуум в прекрасном и вечно живом космосе. Гони машину!
   Эверард совсем не был в этом уверен: он повидал достаточно человеческих страданий во всех веках. Со временем ты затвердеваешь снаружи, но внутри... когда крестьянин смотрит на тебя больными, измученными глазами, или воин кричит, пронзенный пикой, или город вдруг вздымается вверх грибом радиоактивного взрыва... что-то в тебе плачет. Он мог понять фанатиков, которые стремились изменить прошлое. Но, к сожалению, они вряд ли могли привести мир к лучшему будущему.
   Он настроил программатор на двадцатый век, склад Компании технологических исследований - хорошее, скрытое от глаз место, где можно материализоваться без опаски. Оттуда они пойдут к нему домой и уж потом начнут развлекаться.
   - Надеюсь, ты успел попрощаться со всеми своими здешними красотками? посмеиваясь, спросил Эверард.
   - О да, и уверяю тебя, весьма любезно. Поехали скорей. Ты тут завяз, будто в патоке на Плутоне. К твоему сведению, эту машину не требуется гнать к дому веслами.
   Эверард пожал плечами и включил главный тумблер. Гараж исчез из виду.
   2
   От неожиданности они на какую-то секунду замерли на месте. Все замелькало перед их глазами. Они материализовались в нескольких дюймах от поверхности земли - скуттер был сконструирован так, что не мог вдруг появиться внутри твердого объекта, - поэтому машина ударилась о мостовую с такой силой, что патрульные чуть не вывихнули себе челюсти. Они очутились на месте, напоминавшем площадь. Рядом шумел фонтан, его каменные стенки были украшены резными виноградными гроздьями. От площади отходили улицы, застроенные квадратными зданиями из кирпича или бетона от шести до десяти этажей в высоту. Эти дома совершенно диких расцветок были украшены грубым лепным орнаментом. Мимо проезжали неуклюжие коробки-машины абсолютно неизвестной им марки. На площади толпилась масса народу.
   - Боги - хранители Патруля! Где мы?
   Эверард уставился на приборы. Нет, все было правильно. Скуттер приземлился в Манхэттене 23 октября 1960 года в 11.30 утра и точно в пространственных координатах склада. Но порывистый ветер бросал им в лицо пыль и сажу, пахло дымом печных труб и...
   Ван Саравак выхватил звуковой станнер. Толпа пятилась от них, крича на каком-то непонятном языке. Люди здесь были самые разные: и высокие круглоголовые белые с рыжими волосами, и американские туземцы, и полукровки всех мастей. Мужчины одевались в свободные цветные блузы, шотландские юбки и в какие-то, похожие на шотландские, шапки; на ногах - ботинки и чулки до колен. Прически здесь носили длинные, так же как и усы. На женщинах были пышные юбки до лодыжек. Волосы они укладывали в косы вокруг головы и прятали под капюшоны плащей. Независимо от пола, здешние жители носили массивные браслеты и ожерелья.
   - Что случилось? - прошептал венерианин. - Где мы?
   - Эверард сидел, напрягшись. Его мозг лихорадочно работал на пределе, вызывая картины всех веков, где он побывал или о которых читал. Промышленная цивилизация? - автомобили эти смахивали на паровые - но почему тогда радиаторы такой острой формы и с такими носовыми украшениями? Уголь в качестве топлива? Или эпоха восстановления после ядерной войны? Тоже нет, при чем тут тогда эти шотландские юбки, да и речь не английская!
   Ничто не сходилось. Такой эпохи просто не было!
   - Скорей поехали отсюда!
   Руки Эверарда легли на панель управления, когда на него прыгнул какой-то высокий мужчина. Они вместе рухнули на тротуар - в ход пошли ноги и кулаки. Ван Саравак выстрелил, кто-то упал без сознания, но его самого схватили за руки сзади. Толпа навалилась на них обоих, и все смешалось в сознании Эверарда. Он смутно помнил, как сквозь людскую массу пробились несколько человек со сверкающими медными пластинами на груди и в шлемах, подняли его на ноги и защелкнули наручники на запястьях. Затем их с Ван Сараваком обыскали и впихнули в большую закрытую машину. "Черные вороны" одинаковы во все века и эпохи.
   Окончательно он пришел в себя только в сырой и холодной камере с забранной железной решеткой дверью.
   - Черти в адском пламени!
   Венерианин плюхнулся на деревянный топчан и закрыл лицо руками.
   Эверард стоял у двери, выглядывая наружу. Он смог увидеть только узкий зал с бетонными стенами и камеру на другом его конце. Оттуда через решетку на них смотрело типично ирландское лицо человека, кричавшего что-то непонятное.
   - Что происходит? - Стройное тело Ван Саравака задрожало.
   - Не знаю, - медленно сказал Эверард. - Просто не знаю. Наша машина времени устроена так, что ею может управлять совершенный дурак, но мы, вероятно, все же еще большие дураки, чем те, на которых она рассчитана.
   - Такого места нет на свете, - сказал Ван Саравак в полном отчаянии. Сон?
   Он ущипнул себя за руку и выдавал грустную улыбку. Губа у него была разбита и уже стала опухать, на скуле начал проступать грандиозный синяк.
   - Логически рассуждая, друг мой, щипок не может служить доказательством реальности, но есть в нем что-то обнадеживающее.
   - Лучше бы не было, - сказал Эверард.
   Он затряс металлические перекладины с такой силой, что они зазвенели.
   - Послушай, может быть, мы действительно неправильно произвели настройку? Есть ли такой город на Земле? - а в том, что это Земля, я, по крайней мере, уверен. Пусть не город, а никому не известное захолустье!
   - Я такого не знаю.
   Эверард полностью расслабился, как его учили в Академии, заставляя свой мозг работать с полной отдачей. В свое время он изучал историю всех веков, даже тех, в которых никогда не был, причем настолько тщательно, что имел полное право претендовать на присуждение ему ученой степени доктора философии, и даже не единожды.
   - Нет, - сказал он в конце концов. - Нечто среднее между белыми брахицефалами в шотландских юбках и индейцами, разъезжающими в паровых автомобилях, - ничего подобного никогда не было.
   - Координатор Стантель В., - слабым голосом сказал Ван Саравак. - В тридцать восьмом веке. Великий экспериментатор создавал колонии, в точности воспроизводящие цивилизации прошлого...
   - Не было в прошлом таких цивилизаций, - сказал Эверард.
   Постепенно он начал осознавать, что произошло, и готов был продать душу дьяволу, лишь бы это оказалось не так. Ему пришлось напрячь все силы, чтобы не завопить и не разбить голову о стенку.
   - Придется подождать, что будет дальше, - сказал он безжизненным тоном.
   Полисмен (Эверард предполагал, что они находятся в руках закона) принес им пищу и попытался заговорить с ними. Ван Саравак сказал, что язык напоминает кельтский, но что он понял лишь несколько отдельных слов. Пища была недурна.
   К вечеру их отвели в умывальную, и они привели себя в порядок под дулами пистолетов. Эверард внимательно осмотрел оружие: восьмизарядные револьверы и длинноствольные винтовки. Газовые светильники в виде переплетающихся лоз и змей освещали помещение. Характер удобств, оружия, а также запахи заставляли предполагать уровень техники примерно начала девятнадцатого века.
   По пути в камеру он заметил несколько букв на стенах. По начертанию они безусловно относились к семитическим, но хотя Ван Саравак знал древнееврейский, он не смог прочитать ни слова.
   Вновь запертые в камеру, они наблюдали, как ведут мыться других заключенных: на удивление веселую толпу бродяг и пьяниц.
   - Кажется, мы удостоены особого внимания, - заметил Ван Саравак.
   - Ничего удивительного, - сказал Эверард. - Интересно, как бы ты поступил с двумя неизвестными, явившимися из ниоткуда и применившими неизвестное оружие?
   Ван Саравак повернулся к нему и спросил с несвойственной ему угрюмостью:
   - Ты думаешь то же, что и я?
   - Возможно.
   Венерианин скривил рот, в его голосе послышался ужас.
   - Другая линия времени. Кому-то все же удалось изменить историю.
   Эверард кивнул.
   Ночь они провели плохо, хотя сон был бы истинным благодеянием: во-первых, из других камер раздавался шум - дисциплина здесь, видимо, хромала на обе ноги, - во-вторых, в постелях оказалось достаточно клопов.
   Позавтракали они словно в тумане, потом им опять разрешили умыться и побриться безопасными бритвами, довольно похожими на современные. Затем стража из десяти человек отвела их в какой-то кабинет и неподвижно застыла у стен.
   Патрульных усадили у стола, и они стали ждать. Мебель здесь была такой же полузнакомой-получужой, как и все остальное, и это действовало на нервы. Только через некоторое время появилось большое начальство.
   Их было двое: седой краснощекий мужчина в доспехах и в зеленом мундире, вероятно, шеф полиции, и худощавый с жесткими чертами лица полукровка - тоже седой, но с черными усами, одетый в голубой мундир и в шерстяную, надвинутую на лоб шапочку. Слева на груди у него блестела золотая бычья голова, очевидно, воинский знак различия. В человеке этом ощущалось спокойное достоинство, но это впечатление нарушали тонкие волосатые ноги, торчавшие из-под шотландской лобки. За ним следовали двое молодых людей, вооруженные и одетые почти как он. Когда человек сел, они встали за его спиной.
   Эверард наклонился и прошептал:
   - Могу спорить, что это - военные. Кажется, мы представляем интерес.
   Ван Саравак слабо кивнул.
   Шеф полиции с важностью откашлялся и что-то сказал... генералу. Последний нетерпеливо что-то буркнул в ответ и обратился к пленникам. Он выкрикивал слова отчетливо, и это помогло Эверарду уловить фонемы, но тон генерала не предвещал ничего хорошего.
   Каким-то образом надо было установить контакт. Эверард указал на себя.
   - Мэнс Эверард, - сказал он.
   Ван Саравак последовал его примеру и тоже представился.
   Генерал заерзал на стуле и стал совещаться с шефом полиции.
   Повернувшись к пленникам, он резко сказал:
   - Irn cimberland?
   - Но спикка да Инглиз, - ответил Эверард.
   - Gothland? Svea? Nairoin Teutonach?
   - Эти названия, если только это названия, похожи на германские, прошептал Ван Саравак.
   - Так же, как и наши имена, если ты прислушаешься повнимательней, - сухо ответил Эверард. - Может быть, они решили, что мы - германцы. - Он повернулся к генералу.
   - Шпрехен зи дойч? - Лицо генерала не выразило понимания. - Талер, ни свенск? Нидерландск? Денск тунга? Парле ву франсэ? Ох, черт побери, абла устед эспаньоль?
   Шеф полиции снова откашлялся и указал на себя.
   - Кадвалладер Мак Барка, - сказал он. Генерал Цинит ап Сиорн.
   Или, по крайней мере, так англо-саксонский мозг Эверарда уловил звучание этих слов.
   - Кельтский, точно, - сказал он, чувствуя, что весь взмок от пота. - Но чтобы проверить окончательно...
   Он вопросительно указал на нескольких человек у стены и получил в награду такие имена, как Гамилькар ап Ашур ир Катхлан и Финн О'Картиа.
   - Нет... Здесь явно есть и семитический элемент. К тому же это соответствует буквам, написанным на стенах тюрьмы.
   Ван Саравак облизнул пересохшие губы.
   - Попробуй классические языки, - хрипло предложил он. - Может, нам удастся установить тот момент, когда история сошла с ума.
   - Loquerisne latine?
   Они молча смотрели на него.
   - Хеллена?
   Генерал ап Сиорн дернулся, подул себе в усы и сузил глаза.
   - Hellenach? - насторожился он. - Irn Parthia?
   Патрульный покачал головой.
   - По крайней мере, они слышали о греках, - медленно проговорил он.
   Эверард сказал еще несколько слов по-гречески, но никто не знал этого языка.
   Ап Сиорн приказал что-то одному из своих людей, который поклонился и вышел. Наступило долгое молчание.
   Эверард почувствовал, что перестает бояться за себя. Он попал в скверное положение, мог скоро умереть, но что бы с ним ни случилось, это было до смешного несущественно в сравнении с тем, что произошло со всем миром.
   Боже великий! Со всей Вселенной!
   Он не мог осознать этого до конца. Он ясно представлял себе землю, которую знал: просторные равнины, высокие горы, горделивые города. Он вспомнил своего отца в гробу и то, как в детстве отец подбрасывал его высоко в воздух и смеялся, глядя на него снизу вверх. И мать... Родители прожили вместе хорошую жизнь.
   Он вспомнил девушку, с которой вместе учился в колледже: самую прелестную девушку из всех, каких парень может быть удостоен чести провожать домой под дождем; И Берни Ааронсона, пиво, табачный дым и ночные разговоры; Фила Брэкни, который выволок его из грязи во Франции, когда пулеметы перепахивали изрытое снарядами поле; Чарли и Мэри Уиткомб в викторианской Англии, крепкий чай и раскаленные угли в камине; Кейта и Цинтию Денисон в отделанном хромированной сталью гнездышке в нью-йоркском небоскребе; Джека Сандовала в желто-коричневых горах Аризоны; собаку, которую он однажды завел; суровые песни Данте и громоподобные звучания шекспировских строк; величие собора в Йорке и мост у Золотых ворот; боже, целую человеческую жизнь и жизнь миллиардов людей, которые трудились, терпели лишения, плакали, смеялись и уходили в землю, чтобы на их место пришли сыновья...
   Ничего этого никогда не было.
   Он тряхнул головой, ошеломленный несчастьем, так и не осознавая до конца, что же произошло.
   Солдаты вернулись с картой и расстелили ее на столе. Ап Сиорн сделал повелительный жест рукой, и Эверард с Ван Сараваком склонились над ней.
   Да, это была Земля в меркаторовой проекции, но память подсказывала им, что карта довольно приблизительна.
   - Ты можешь прочесть эти названия, Ван?
   - Могу только попытаться - здесь много букв древнееврейского алфавита, сказал венерианин. Он начал читать названия вслух. Ап Сиорн сварливо поправлял его.
   Северная Америка до Колумба называлась Инис ир Афаллон, по всей видимости - одна страна, разделенная на штаты Южная Америка была большим государством, Хай Бразил; там же было несколько меньших стран, чьи названия напоминали индейские. Австралазия, Индонезия, Борнео, Бирма, Восточная Индия и добрая половина тихоокеанских островов принадлежали Хиндураджу. Афганистан и остальная Индия назывались Пенджабом. Литторн простирался далеко на территорию Европы. Британские острова назывались Бриттис; Франция и Нидерланды - Галлис; Иберийский полуостров - Солтан. Центральная Европа и Балканы были разделены на множество мелких государств, названия некоторых из них имели, по-видимому, гуннское происхождение. Над Швейцарией и Австрией было написано Хельвети; Италия называлась Симберлендом; посередине Скандинавии проходила граница: Свеа на севере и Готланд на юге. Северная Африка, очевидно, была конфедерацией от Сенегала до Суэца, подходила почти к самому экватору и называлась Картагалан; южная часть континента была разделена на более мелкие страны, имевшие в большинстве чисто африканские названия. Ближний Восток состоял из Парфии и Аравии.
   Ван Саравак оторвался от карты. В его глазах стояли слезы.
   Ап Сиорн выкрикнул вопрос и помахал пальцем около карты. Он хотел знать, откуда они.
   Эверард пожал плечами и указал на небо. Единственное, чего он не мог сказать, это правды. Они заранее договорились с Ван Сараваком утверждать, что прибыли с другой планеты, благо в этом мире еще не знали космических кораблей.
   Ап Сиорн что-то сказал шефу полиции, который кивнул и ответил ему. Пленников снова отвели в камеру.
   3
   - И что дальше?
   Ван Саравак опустился на топчан и уставился в пол.
   - Надо подлаживаться, - хмуро сказал Эверард. - Любым путем нужно добраться до скуттера и бежать отсюда. На свободе разберемся, что к чему.
   - Но что случилось?
   - Говорю тебе, не знаю! На первый взгляд можно сделать такое предположение: что-то произошло с греко-римлянами и власть перешла к кельтам. Но я понятия не имею, что именно случилось.
   Эверард мерил камеру шагами. Ему было горько, но решение уже созревало.
   - Вспомни основополагающую теорию, - сказал он. - События являются результатом комплекса явлений. Не существует одной-единственной причины, могущей повлиять на будущее. Вот почему так трудно изменить историю. Если я вернусь, скажем, в средние века и застрелю одного из голландских предков Франклина Рузвельта, он все равно родится в девятнадцатом веке, потому что он и его гены происходят от целого мира его предков. Вступает в действие компенсация. Но время от времени, конечно, возникают ключевые ситуации. Какое-нибудь событие может явиться узлом многих событийных линий, и тогда его исход станет решающим для будущего в целом. Кто-то неизвестно почему и каким образом вмешался в такое ключевое событие в далеком прошлом.
   - Нет больше моего города, - прошептал Ван Саравак. - Ни каналов в голубых сумерках, ни веселых пирушек с девушками, ни... ты знаешь, что на Венере у меня осталась сестра?
   - Заткнись! - почти выкрикнул Эверард. - Я знаю. К черту все это. Сейчас надо думать, что можно сделать.
   - Послушай, - продолжал он через минуту, - ни Патруля, ни данеллиан больше нет. (Не спрашивай меня, почему я сказал "нет", а не "никогда не было", почему мы впервые возвращаемся из прошлого и находим изменившееся будущее. Я не понимаю парадоксов изменчивого времени. С нами просто это случилось в первый раз, вот и все.) Как бы то ни было, отделения Патруля, существовавшие в ареалах до ключевого момента, наверняка уцелели. Должно остаться несколько сот агентов, на которых мы можем рассчитывать.
   - Если нам удастся к ним вернуться.
   - Только тогда мы сможем обнаружить, в чем заключается этот ключевой момент, и попытаться прекратить вмешательство в историю. Мы должны сделать это!
   - Прекрасная мысль. Но...
   Снаружи раздались шаги. В замке повернулся ключ. Пленники отпрянули. Затем внезапно Ван Саравак принялся раскланиваться, расшаркиваться и расточать улыбки. Даже Эверард чуть не раскрыл рот от изумления.
   Девушка, вошедшая в камеру в сопровождении трех солдат, была потрясающе красива. Высокого роста, с массой золотисто-рыжих волос, спускающихся ниже плеч до тонкой талии, она словно собрала в себе красоту всех поколений ирландок, живших на Земле. На прекрасном лице сияли огромные светло-зеленые глаза. Длинное белое платье облегало фигуру, будто созданную для того, чтобы стоять не здесь, а на стенах Трои... Эверард еще раньше обратил внимание, что в эту эпоху пользовались косметикой, но девушка прекрасно обходилась без нее. Он даже не заметил золота и драгоценных камней ее украшений и стражников за ее спиной.
   Она застенчиво улыбнулась и сказала:
   - Вы меня понимаете? У нас решили, что вы знаете греческий.
   Она говорила скорее на классическом, чем на современном языке. Эверард, однажды работавший в Александрии, понимал ее, несмотря на акцент, если внимательно смотрел ей в лицо, не смотреть на которое было трудно в любом случае.
   - О да, конечно! - ответил он. Слова наскакивали одно на другое, торопясь выстроиться во фразы.
   - На каком это языке ты бормочешь? - спросил Ван Саравак.
   - На древнегреческом, - сказал Эверард.
   - Ну конечно, как же иначе! - простонал венерианин, казалось забывший о своем недавнем отчаянии. Глаза его сияли.