Страница:
Никто не видел с тех пор королеву Ирсу счастливой. Пиры в королевской зале стали еще тягостнее. Раз попытавшись, Адильс перестал делить ложе с Ирсой. Всякий раз, когда ей удавалось, она поступала вопреки его воле. Без сомнения, Адильс продолжал терпеть жену только из-за ее сильной родни, ее сторонников в Свитьод и ее приданого.
Корабли принесли в Данию горькие вести о гибели Хельги. Хрольф сын Хельги, и не он один, стал призывать к войне со шведами.
— Это нам не по силам, — сказал его дядя. — Но не думай, что я не горюю о брате.
И он ушел, надвинув на лицо капюшон, чтобы скорбеть в одиночестве.
Вскоре к датским берегам подошли шведские корабли. Предводитель шведов от имени конунга Адильса сказал, что хотя Хельги был сам виноват в своей гибели, так как замышлял недоброе против повелителя Упсалы, но все же его господин хочет все уладить, дабы мир царил между двумя королевствами.
Хроар взял виру за убийство Хельги и поклялся не мстить.
Адильс предвидел такой исход, иначе никогда не отважился бы нанести подлый удар. Благодаря своим соглядатаям, а быть может, и колдовству конунг знал, как обстояли дела в доме Скъёльдунгов. Хроару тогда было не до войны.
Незадолго до того умер зять Хроара, ярл Сконе Сэвиль. Его сын Хрок — грубый и жадный парень — полагал, что может претендовать на большее за ту поддержку, которую его отец оказал когда-то Хроару и Хельги. Он взбесился, когда ему отказались отдать то знаменитое запястье, что когда-то намололи Фенья и Менья. Частью ради матери Хрока, своей сестры Сигню, частью, чтобы не поднимать раздоров, Хроар пока не лишал Хрока титула ярла, но уже не мог вполне полагаться на верность Сконе.
Более того, собственные дела Хроара шли неладно, и он ждал скорой войны.
У его дяди Фроди, которого он когда-то спалил, от первой жены Боргхильд Саксонки остался сын Ингъяльд, Фроди отослал его на воспитание к деду, сильному конунгу, который правил землями в устье Эльбы. Теперь Ингъяльд стал могучим вождем и надеялся занять престол после смерти своего родича. К тому же Ингъяльд недавно овдовел.
Хроар полагал, что такой союзник обезопасит его владения с юго-запада, и тогда ему будет не страшен ни шведский ярл на Альсе, ни то, что к этому ярлу прислушивается конунг Шлезвига. И тогда Хроар получит прочный мир, который развяжет ему руки, чтобы обустраивать Датскую державу. Он надеялся выдать свою дочь Фрейвар за ее двоюродного брата Ингьяльда.
Послы засновали между королевскими дворами. Сначала все выглядело обнадеживающе. Но тут случилось так, что в саксонских землях появился Старкад.
О Старкаде есть отдельная длинная сага. Говорят, он происходил от великанов и родился шестируким. И хотя Тор оторвал ему четыре лишние руки, но продолжал ненавидеть за его происхождение. Когда Один, который покровительствовал Старкаду, пообещал, что тот проживет три жизни, Тор сказал, что в каждой он совершит по дурному делу. Один даровал Старкаду лучшее оружие. Тор поклялся, что это оружие не завоюет хозяину ни одной державы. Один сказал, что у Старкада всегда будут деньги, Тор — что их всегда будет не хватать. Один даровал ему победу в любой стычке, Тор пообещал, что в каждой он будет ранен. Один наделил Старкада даром скальда, Тор сделал так, что Старкад забывал свои висы, единожды их произнеся. Огромный, суровый, несчастный, Старкад бурей пронесся через весь тот век и, где бы он ни появлялся, приносил горе.
На свадьбе Ингъяльда и Фрейвар он принялся укорять жениха за то, что тот роднится с семьей убийцы своего отца, и сказал злые висы, от которых у гостей закипела кровь, Датчане и саксы припомнили друг другу старые обиды. Дело кончилось дракой и убийствами. Ингьяльд отослал Фрейвар домой, сказав при этом, что скоро он сам, во имя своей чести, предаст огню палату Хроара «Олень».
Так что в это время Хроар не мог позволить себе враждовать со шведами.
В тот год на Йоль Хрольфу сыну Хельги миновал двенадцатый год, н он уже мог считаться взрослым мужчиной. Когда во время пира по зале пронесли изображение кабана, чтобы каждый мог принести обет, он тоже возложил на идола руки и поклялся никогда не отступать ни перед огнем, ни перед железом.
Люди закричали, что Хрольф — настоящий сын своего отца. Но все же некоторые подумали про себя, что, быть может, он пойдет не в отца, а в дядю, что он, такой спокойный и задумчивый, станет, пожалуй,
Скъёльдунгом-лежебокой. В конце концов, у Хрольфа было странное происхождение, а у его сестры — вообще сверхъестественное.
Сомневающимся пришлось изменить свое мнение тем же летом. Когда саксы пересекли Малый Бельт, датчане встретили их на побережье Фюна. Битва насытила волков и воронов со всей округи. Хрольф еще не достиг своего полного роста, который, кстати, был невелик, так что нуждался в помощи старших. Все же он бился так доблестно и так для своих лет умело, что заслужил похвалы от всей дружины.
В грохоте и звоне битвы, в криках и вое воинов, калеча и убивая врагов, датчане сокрушили саксов. Так пал Ингъяльд сын Фроди.
Но в этой же битве погиб и Хродмунд, старший сын Хроара.
В печали вернулся домой датский конунг. С тех пор Хроар старался поддерживать мир любой ценой. Это было нужно ему еще и потому, что его младший сын Хрёрик, который был годом старше Хрольфа, пошел не в родню.
Несколько следующих лет показали, что это у Хрёрика, а вовсе не у Хрольфа течет в жилах дурная кровь. Хрёрик был ленив, труслив и жаден. Вокруг него собралась шайка дерзких юнцов и приживал, которые научились льстить своему хозяину, ублажая его и угрожая всем остальным. Быстро стареющий Хроар все больше привязывался к племяннику.
Умерла королева Вальтйона.
Потом случился пожар и палата «Олень» сгорела дотла.
Однажды Хрёрик с отцом отправились на корабле в Сконе, где конунг намеревался провести обряды праздника жатвы и тем напомнить тамошнему народу о себе, а также привести к повиновению и, как он надеялся, к дружбе Хрока сына Сэвиля. Путь через Зунд не долог, поэтому все отправились в дорогу в парадном платье. На руке Хроара поблескивало запястье в виде змеи.
— Ты должен мне его отдать, — сказал отцу Хрёрик.
Он был уже изрядно пьян.
— Я получил его от брата, — ответил Хроар, — и буду носить его до дня своей смерти.
— Ладно, тогда дай хоть посмотреть. Это ведь, поди, теперь, когда твоя усадьба сгорела, наше главное сокровище, а я никогда его толком не видел.
Хроар снял запястье и протянул сто сыну. Хрёрик сжал украшение в пальцах. Глаза Мирового Змея, в виде которого было выковано запястье, вспыхнули огнем.
— Ладно, — сказал юнец, — тогда пускай ни один из нас не владеет им.
И он бросил запястье за борт.
Кормчий прервал свое монотонное пение, весла забили по воде невлад. Стон пронесся по кораблю. Пропажа запястья была дурным предзнаменованием.
Хроар в печали закрыл лицо плащом.
В ту же зиму он умер.
Хрёрик только и ждал этого. Понятно, что Хрольф не восстал против сына того человека, который заменил ему отца, и датчане провозгласили Хрёрика конунгом.
Почти сразу земли, собранные когда-то трудами Хельги, отложились от Датской державы. Дело было не только в старой гордыне местных вождей: они не верили в нового правителя, известного своей ленью и скаредностью. А когда Хрёрик сделал лишь слабую попытку вернуть их обратно, они поняли, что верно его оцепили.
— Не будем дураками, — сказали вожди подвластных Дании земель. — Отныне мы позаботимся о себе сами.
Самым тяжелым ударом было то, что ярл Оденсе — озера Одина — заявил, что будет независимым конунгом, как когда-то его отец. Оденсе — город не меньше Роскильде, но гораздо более древний, кроме того, там находится главное капище Дании. Вскоре и Фюн вышел из-под власти Лейдрского престола.
Снова появились разбойники, викинги принялись разорять побережья, юты, саксы и венды легко совершали набеги и готовились к большому походу на Данию.
И вот тогда зеландские вожди собрались и восстали. Хрольф, однако, сказал, что не пойдет войной на родича. Они же в ответ заявили, что поступят по-своему, что бы он ни говорил, и провозгласили его правителем.
Хрерик в ярости послал убийц в дом Хрольфа, так что тот с трудом сумел спастись. Теперь ему не оставалось ничего другого, как обнажить меч против сына своих любимых дяди и тети.
Хрёрик пал в битве. На тинге дружина и бонды провозгласили Хрольфа сына Хельги своим повелителем. В печали он водрузил на себя знаки верховной власти и начал править разваливающейся державой.
А в это же время сильно выросли мощь и богатство Адильса конунга Свитьод, так что многие воины считали за честь служить при его дворе.
У Свипа было три сына: Хвитсерк, Бейгад и Свипдаг — все, как на подбор, силачи, умельцы и красавцы. Свипдаг, хотя и был младшим, превосходил своих братьев ростом и силой.
Когда ему исполнилось восемнадцать зим, он предстал перед отцом, желая поведать ему свои думы:
— Что за скучную жизнь ведем мы здесь среди простолюдинов, ни к кому не ездим в гости и никого не принимаем у себя. Уж лучше мы присоединимся к воинам конунга Адильса, если он согласится принять нас в свою дружину.
Хуторянин Свип, нахмурившись, ответил сыну так:
— Сдается мне, это решение нельзя назвать мудрым. Я знаком с конунгом Адильсом с давних пор и знаю, что слова его могут быть столь же лживы, сколь велики его посулы. И хотя дружинники его сильны и отважны, но нередко они ведут себя как шайка негодяев, — и, на миг погрузившись в свои вещие думы, добавил: — Все же конунг Адильс — сильный и прославленный властелин.
Свипдаг нетерпеливо махнул рукой:
— Без риска не бывает победы, и никто не может знать заранее, сможет ли он удержать свою удачу. Одно я знаю наверняка — не желаю больше сидеть здесь, что бы ни ожидало меня впереди.
Хуторянин внимательно посмотрел на своего сына. Свипдаг был высок, широкоплеч и по-юношески угловат, однако его румяное, обветренное лицо уже покрывала густая русая борода. Он стоял в лучах полуденного солнца на фоне зелени сосен и голубизны небес. Пора сенокоса уже миновала, и весь хутор был пропитан мирным сладковатым запахом скошенной травы.
— Что ж, в добрый час! — сказал Свип. — Я ведь тоже когда-то был молод.
Хвитсерк и Бейгад решили не перечить родительской воле и до поры остались на хуторе. Единственному сыну, который в одиночку отправлялся в поход. Свип приготовил прекрасные подарки: коня, достаточно высокого, чтобы ноги рослого всадника не волочились по земле, полное воинское облачение, острую, тускло поблескивающую секиру да множество добрых советов, вроде:
— Никогда не задирай других и никогда не хвались: победителю нет нужды повсюду отстаивать свое доброе имя. Но если кто заденет тебя самого, не давай ему спуску, ибо опытный воин говорит не повышая голоса, но в случае угрозы без лишних слов устремляется вперед.
Он не боялся за Свипдага, случись тому попасть в драку. Недаром он сам терпеливо, по несколько часов в день обучал своих сыновей ратному мастерству.
Итак, Свипдаг обнял на прощание своих родичей, лучших друзей из числа работников со своего хутора, а также девушку, с которой провел не одну ночь — и отправился в путь. Некоторое время они слышали его веселую песню, пока ее не заглушил шум водопадов.
Хотя Свипдаг никогда не уклонялся от схватки, в пути ему не встретилось ни одной опасности. Его добродушие открывало перед ним двери всех домов, и не было отбоя в приглашениях остаться на ночлег. По дороге он узнал, что конунг Адильс и королева Ирса пребывают не в Упсале, а в своей усадьбе на берегу озера Мелар. Королева обычно проводила там много времени летом, пока конунг объезжал тамошние владения.
Свипдаг прибыл туда под вечер. Вокруг него обширные леса и пашни спускались к озеру столь великому, что его противоположный берег терялся вдали. На сияющей в лучах заходящего солнца озерной глади виднелось лишь несколько островов. В прохладном и сыром воздухе подолгу звучало эхо криков и звона, доносившихся из усадьбы. Свипдаг остановил коня у ворот в частоколе, окружавшем усадьбу и службы. Ворота были на запоре, и никто не спешил открывать их. Воины либо купались в озере за усадьбой, либо играли в мяч, либо с увлечением наблюдали за игрой. Свипдаг крикнул, чтобы его пустили внутрь. Несколько воинов, услышавших этот крик, лениво посмотрели в его сторону, но тут же вернулись к игре.
Свипдаг поднял своего коня на дыбы. Копыта с силой ударили по дереву, засов разбился в щепки, ворота распахнулись, и Свипдаг въехал во двор.
Конунг Адильс расположился на свежем воздухе, вольготно раскинувшись в позолоченном кресле. Его двенадцать берсерков стояли вокруг — грязные, нечесаные, угрюмые. Так же неприятно было смотреть на них, как и вдыхать исходящее от них зловоние. Берсерки, закованные в сверкающую броню, угрожающе заворчали во внезапно воцарившейся тишине.
— Этот воин безрассудно рвется вперед, — медленно процедил сквозь зубы Адильс. — Такого еще никто себе не позволял. Должно быть, он слишком высокого мнения о себе.
Свипдаг остановил коня, спешился и широко улыбнулся.
— Приветствую тебя, конунг Адильс, мой господин! — начал он. — Несомненно, только конунга могут окружать столь прекрасные воины. Меня зовут Свипдаг. Мой отец, Свип сын Арнульфа, проживает нынче далеко в Вестманланде, а когда-то он был знаком тебе.
— Сдается мне, вряд ли по совету отца ты явился сюда столь вызывающим образом, — ответил Адильс.
— Нет, господин. Я просил пропустить меня во двор, но никто не удосужился сделать это. Подобная нерадивость твоих людей наносит урон твоей чести. Надеюсь, тебе понравился тот урок хороших манер, что я преподал им нынче.
— Что? — возмутился Кетиль, один из берсерков. — Да я раздавлю тебя как таракана!
Он выступил вперед. Свипдаг, продолжая улыбаться, потянулся к своей секире, притороченной к седлу.
— Стойте! — приказал Адильс. — Давайте сначала закончим разговор. Я помню Свипа. Он отважно бился за меня против Али, тогда, на льду… Так что же сын Свипа хочет от нас?
— Больше всего я хочу поступить к тебе на службу, мой господин, — ответил Свипдаг.
Адильс приказал ему сесть рядом. Свипдаг уселся на бревно, неподалеку от Адильса, который, продолжая следить за возобновившейся игрой в мяч, милостиво беседовал с пришельцем. По виду берсерков было понятно, что подобное поведение конунга ужасно их злит. Когда объявили, что ужин готов, и конунг направился в залу, берсерк Кетиль шепнул, наклонившись к нему:
— Мы собираемся бросить вызов этому дикарю, чтобы покончить с ним, пока он не натворил новых бед.
Адильс задумчиво почесал нос.
— Не думаю, чтобы вы легко справились с ним, — ответил он тихо. — Хотя, м-м-м, пожалуй, попробуйте. Мне будет интересно узнать, действительно ли этот парень так силен, как кажется со стороны.
Зловещий оскал скривил и без того отвратительное лицо Кетиля.
Когда воины рассаживались в зале, он приотстал от конунга, направился к Свипдагу, попытался ухватить парня за плащ пониже горла и зарычал:
— Ну что? Ты все еще считаешь себя столь же отважным воином, как мы — берсерки, и собираешься и дальше так же нагло вести себя?
Свипдаг вспыхнул. Он отвел мощную руку берсерка в сторону и заявил так громко, чтобы слышали все, кто находился в зале:
— Я ни в чем не уступлю ни одному из вас.
Берсерки, взревев, кинулись на обидчика. Никто не брал с собой оружия в залу, поэтому Свипдаг оставил свои кольчугу и секиру в сенях. Однако двенадцать берсерков имели с собой кое-какое оружие. Остальные воины очистили им путь, стараясь сделать вид, будто они вовсе не опасаются за свою жизнь.
— Стойте! Я приказываю вам остановиться! — закричал Адильс с высоты своего трона. — Остыньте. Никогда еще в этой зале не было драк, не будет и сегодня вечером.
Берсерки, повинуясь своему конунгу, остановились. Кетиль, плюнув под ноги Свипдагу, прорычал:
— Осмелишься ли ты сразиться с нами завтра? Тогда тебе понадобится нечто большее, чем громкие слова и наглые жесты. Вот мы и проверим твою отвагу.
— Я сражусь с каждым из вас. Тогда посмотрим, кто из нас лучше, — ответил Свипдаг.
Адильс кивнул. Ему захотелось проверить своих воинов, ибо долгие годы мира посеяли сомнение в том, насколько будет полезен в бою каждый из его дружинников.
Вдруг чей-то чистый высокий голос произнес:
— Добро пожаловать, отважный воин!
Свипдаг вглядывался сквозь мелькание теней и трепет пламени костров, стараясь рассмотреть, кто это произнес. Он увидел, что рядом с конунгом — но не ближе, чем требовало приличие — сидела женщина. Она была невысока ростом, но осанка ее выдавала величие. Простой плащ, накинутый на плечи, подчеркивал красоту ее печального лица: большие серые глаза сверкали, а длинные рыжие волосы искрились в свете костров. Это, должно быть, и была королева Ирса.
Кетиль передернул плечами и сердито обратился к ней:
— Нам давно известно, что ты хотела бы нас видеть в преисподней. Но мы не какие-нибудь слабаки, чтобы испугаться пустой болтовни и наглых выходок.
Королева повернулась к своему мужу:
— Не слишком-то ты благосклонен ко мне, если позволяешь говорить такое этим мерзавцам, в которых ты, кажется, испытываешь нужду.
Покраснев от гнева, Кетиль проворчал сквозь зубы:
— Мне плевать на тебя и твою упрямую ненависть! Мы не боимся сразиться с этим парнем!
Адильс сделал знак служанкам принести еще хмельного меда. Остальная часть вечера прошла мирно. Берсерки сидели мрачные, остальные дружинники веселились. Ирса внимательно рассматривала Свипдага, который сидел в конце залы, болтая, попивая мед вместе с другими воинами, причем он казался самым веселым гостем на этом пиру.
Поутру состоялся хольмганг.
Это обычай, распространенный среди язычников, когда один воин отвечает на вызов другого, вступая с ним в схватку. Они отправляются на маленький островок, называемый «хольм», где никто посторонний не может помешать им. Четырьмя ивовыми вешками отмечают поле боя, и тот, кто в схватке будет вытеснен за его пределы, считается побежденным. Кроме того, удары принято наносить по очереди. Такая схватка может продолжаться до первой крови, или пока один из соперников не запросит пощады, или до смерти.
В этот раз за поединком наблюдало гораздо больше людей, чем обычно. Адильс собственной персоной приплыл в сопровождении своих двенадцати берсерков и уселся на ствол дерева, поваленного на краю травянистого луга. По другую его сторону, в тени деревьев смутно поблескивали железные кольчуги воинов вокруг легкой фигурки, закутанной в голубой плащ. Это была Ирса, приехавшая также со свитой воинов, которые были верны скорее своей королеве, чем конунгу.
Свипдаг возвышался поодаль, одетый в кожаную куртку и клетчатые штаны. Голову его покрывал шлем, однако воин не стал надевать кольчугу, ибо в силу своего характера не хотел иметь никакого преимущества перед своими противниками. Не было у него и щита, поскольку его секиру следовало в бою держать двумя руками. Ирса начала кусать губы, когда увидела это. Ее голова поникла.
Кетиль злорадно взглянул на нее, прежде чем направиться туда, где колыхалась высокая трава. Он начал раскачиваться из стороны в сторону, стараясь таким образом вогнать себя в раж. Слюна текла по его бороде. Берсерк пыхтел: его щеки покраснели от натуги. Он грыз край шита, размахивал мечом и издавал зверские крики.
Свипдаг зевнул.
— Я никогда не согласился бы, чтобы твой удар был первым, — обратился он к противнику, — если бы знал заранее, как утомительно будет ждать, пока ты распалишь свое кобылье сердце.
Кетиль взревел и заскрежетал зубами. Его меч взлетел вверх и со свистом обрушился вниз. Секира Свипдага парировала удар на полпути с оглушительным звоном и снопами искр. Затем она наотмашь ударила по щиту противника. От такого удара берсерк зашатался.
Ирса, возбужденно дыша, поднесла к груди сжатые кулаки.
Кетиль с трудом приходил в себя. Он рубил и рубил, уже не думая об очередности ударов, и каждый из них был преисполнен силы. Однако Свипдаг успешно отражал каждый удар противника и отвечал не менее мощными ударами, круша щит берсерка. Его сильные руки, привыкшие валить лес и ворочать огромные камни на отцовском хуторе, уверенно управлялись с тяжелой секирой. Грохот боя переполошил стаю птиц, которые заметались, отчаянно крича.
Внезапно секира Свипдага всей мощью обрушилась на шлем берсерка. Наполовину оглушенный, Кетиль выронил шит. Острый край секиры с мерзким чавканьем вошел глубоко между его ребрами. Кетиль вскрикнул и опустился на одно колено. Его голова упала на грудь. Свипдаг точным ударом рассек шею берсерка. Кетиль растянулся на земле. На его лице застыло изумление.
— Свипдаг! Свипдаг! О, Свипдаг! — кричала Ирса, смеясь и плача одновременно.
— Клянусь собственным удом, я отрежу твой, прежде чем ты сдохнешь! — свирепо крикнул другой берсерк и поспешил на поле боя, чтобы отомстить за павшего товарища.
Несмотря на то, что Свипдаг истекал потом и тяжело дышал, он нашел в себе силы встретить нападавшего широкой улыбкой. Справиться с этим глупым берсерком было еще проще. Свипдаг сумел восстановить дыхание, дразня своего противника, подобно тому как на отцовском хуторе он дразнил быков забавы ради. Однако в нужный момент он легко сумел распороть живот самонадеянному великану. Кровь хлынула ручьями.
Вот уже третий берсерк, обезумев от ярости, отделился от свиты конунга. Он бежал через луг все быстрее, отчаянно размахивая своей секирой над головой. Свипдаг внезапно шагнул в сторону и со всей силы пнул нападавшего в голень. Безумный берсерк, потеряв равновесие, шлепнулся наземь. Секира Свипдага настигла его, перебив позвоночник.
Адильс, пораженный увиденным, крикнул своим людям, чтобы те стояли на месте. Но четвертый берсерк ослушался его. Едва успел Свипдаг, обернувшись, отразить коварный удар в спину. Вновь кинулся на него берсерк, пытаясь сбить с ног. Секира Свипдага стремительно летала в воздухе, оставляя за собой хвост кровавых брызг. Вот он упал от удара щитом, однако успев при этом размозжить нападавшему коленную чашечку. Свипдаг быстро перекатился по земле в сторону, схватил свою секиру и ловко вскочил на ноги. Вошедший в раж берсерк не чувствовал боли, поэтому он поначалу не заметил, что покалечен. Однако подняться на ноги ему так и не удалось, и он сумел противопоставить атакам своего противника только убогую защиту, на которую был способен одноногий инвалид. Свипдаг действовал быстро. Вновь его секира нанесла точный удар, и уже четыре поверженных воина лежали на лугу, а над ними роились тучи мух. Ирса воспрянула духом.
Раскрасневшийся, покрытый свежими ранами Свипдаг тяжело дышал. Его одежда была измазана землей, а волосы слиплись от пота.
В диком гневе конунг Адильс закричал срывающимся голосом:
— Великий урон ты нанес мне и теперь должен будешь заплатить за это! Гей, мои воины, все разом покончите с ним!
— Не бывать этому, пока мы живы! — закричала в ответ Ирса и бросилась вперед. Верные королеве воины последовали за ней. По приказу Ирсы они построились вокруг Свипдага кольцом, плотно сомкнув щиты.
Оставшиеся восемь берсерков окружили их, рыча от ярости, улюлюкая, посылая проклятия и насмешки, делая вид, что вот-вот бросятся на противников. Воины королевы стояли неколебимо, выставив вперед копья и мечи. За их спинами лучники то и дело дергали тетивы своих луков, наполняя воздух жужжащими звуками, точно рой разозленных ос готовился броситься на противников. Даже берсеркам бессмысленно было нападать на эту рать, превосходившую их числом.
Ирса подошла к своему дрожащему от ярости мужу и сказала:
— Уйми своих псов. Мои люди собираются защищать Свипдага до тех пор, пока ты не отпустишь его с миром.
— О, ты счастлива сегодня, разве не так, Ирса-сука? — ответил Адильс. Он даже сделал вид, что собирается ударить ее. Она сжала кулаки, ответила на его взгляд не менее яростным взглядом и продолжила свою речь:
— Он не набивался на драку, а приехал, чтобы поступить к нам на службу. Это твои проклятые берсерки, подобно троллям, насели на него. Ну что ж, он преподал им хороший урок! Я говорю тебе — реши дело миром! Немедленно отзови своих псов! Поверь, Свипдаг принесет тебе больше славы, чем все берсерки на свете, которые только поганят землю.
Корабли принесли в Данию горькие вести о гибели Хельги. Хрольф сын Хельги, и не он один, стал призывать к войне со шведами.
— Это нам не по силам, — сказал его дядя. — Но не думай, что я не горюю о брате.
И он ушел, надвинув на лицо капюшон, чтобы скорбеть в одиночестве.
Вскоре к датским берегам подошли шведские корабли. Предводитель шведов от имени конунга Адильса сказал, что хотя Хельги был сам виноват в своей гибели, так как замышлял недоброе против повелителя Упсалы, но все же его господин хочет все уладить, дабы мир царил между двумя королевствами.
Хроар взял виру за убийство Хельги и поклялся не мстить.
Адильс предвидел такой исход, иначе никогда не отважился бы нанести подлый удар. Благодаря своим соглядатаям, а быть может, и колдовству конунг знал, как обстояли дела в доме Скъёльдунгов. Хроару тогда было не до войны.
Незадолго до того умер зять Хроара, ярл Сконе Сэвиль. Его сын Хрок — грубый и жадный парень — полагал, что может претендовать на большее за ту поддержку, которую его отец оказал когда-то Хроару и Хельги. Он взбесился, когда ему отказались отдать то знаменитое запястье, что когда-то намололи Фенья и Менья. Частью ради матери Хрока, своей сестры Сигню, частью, чтобы не поднимать раздоров, Хроар пока не лишал Хрока титула ярла, но уже не мог вполне полагаться на верность Сконе.
Более того, собственные дела Хроара шли неладно, и он ждал скорой войны.
У его дяди Фроди, которого он когда-то спалил, от первой жены Боргхильд Саксонки остался сын Ингъяльд, Фроди отослал его на воспитание к деду, сильному конунгу, который правил землями в устье Эльбы. Теперь Ингъяльд стал могучим вождем и надеялся занять престол после смерти своего родича. К тому же Ингъяльд недавно овдовел.
Хроар полагал, что такой союзник обезопасит его владения с юго-запада, и тогда ему будет не страшен ни шведский ярл на Альсе, ни то, что к этому ярлу прислушивается конунг Шлезвига. И тогда Хроар получит прочный мир, который развяжет ему руки, чтобы обустраивать Датскую державу. Он надеялся выдать свою дочь Фрейвар за ее двоюродного брата Ингьяльда.
Послы засновали между королевскими дворами. Сначала все выглядело обнадеживающе. Но тут случилось так, что в саксонских землях появился Старкад.
О Старкаде есть отдельная длинная сага. Говорят, он происходил от великанов и родился шестируким. И хотя Тор оторвал ему четыре лишние руки, но продолжал ненавидеть за его происхождение. Когда Один, который покровительствовал Старкаду, пообещал, что тот проживет три жизни, Тор сказал, что в каждой он совершит по дурному делу. Один даровал Старкаду лучшее оружие. Тор поклялся, что это оружие не завоюет хозяину ни одной державы. Один сказал, что у Старкада всегда будут деньги, Тор — что их всегда будет не хватать. Один даровал ему победу в любой стычке, Тор пообещал, что в каждой он будет ранен. Один наделил Старкада даром скальда, Тор сделал так, что Старкад забывал свои висы, единожды их произнеся. Огромный, суровый, несчастный, Старкад бурей пронесся через весь тот век и, где бы он ни появлялся, приносил горе.
На свадьбе Ингъяльда и Фрейвар он принялся укорять жениха за то, что тот роднится с семьей убийцы своего отца, и сказал злые висы, от которых у гостей закипела кровь, Датчане и саксы припомнили друг другу старые обиды. Дело кончилось дракой и убийствами. Ингьяльд отослал Фрейвар домой, сказав при этом, что скоро он сам, во имя своей чести, предаст огню палату Хроара «Олень».
Так что в это время Хроар не мог позволить себе враждовать со шведами.
В тот год на Йоль Хрольфу сыну Хельги миновал двенадцатый год, н он уже мог считаться взрослым мужчиной. Когда во время пира по зале пронесли изображение кабана, чтобы каждый мог принести обет, он тоже возложил на идола руки и поклялся никогда не отступать ни перед огнем, ни перед железом.
Люди закричали, что Хрольф — настоящий сын своего отца. Но все же некоторые подумали про себя, что, быть может, он пойдет не в отца, а в дядю, что он, такой спокойный и задумчивый, станет, пожалуй,
Скъёльдунгом-лежебокой. В конце концов, у Хрольфа было странное происхождение, а у его сестры — вообще сверхъестественное.
Сомневающимся пришлось изменить свое мнение тем же летом. Когда саксы пересекли Малый Бельт, датчане встретили их на побережье Фюна. Битва насытила волков и воронов со всей округи. Хрольф еще не достиг своего полного роста, который, кстати, был невелик, так что нуждался в помощи старших. Все же он бился так доблестно и так для своих лет умело, что заслужил похвалы от всей дружины.
В грохоте и звоне битвы, в криках и вое воинов, калеча и убивая врагов, датчане сокрушили саксов. Так пал Ингъяльд сын Фроди.
Но в этой же битве погиб и Хродмунд, старший сын Хроара.
В печали вернулся домой датский конунг. С тех пор Хроар старался поддерживать мир любой ценой. Это было нужно ему еще и потому, что его младший сын Хрёрик, который был годом старше Хрольфа, пошел не в родню.
Несколько следующих лет показали, что это у Хрёрика, а вовсе не у Хрольфа течет в жилах дурная кровь. Хрёрик был ленив, труслив и жаден. Вокруг него собралась шайка дерзких юнцов и приживал, которые научились льстить своему хозяину, ублажая его и угрожая всем остальным. Быстро стареющий Хроар все больше привязывался к племяннику.
Умерла королева Вальтйона.
Потом случился пожар и палата «Олень» сгорела дотла.
Однажды Хрёрик с отцом отправились на корабле в Сконе, где конунг намеревался провести обряды праздника жатвы и тем напомнить тамошнему народу о себе, а также привести к повиновению и, как он надеялся, к дружбе Хрока сына Сэвиля. Путь через Зунд не долог, поэтому все отправились в дорогу в парадном платье. На руке Хроара поблескивало запястье в виде змеи.
— Ты должен мне его отдать, — сказал отцу Хрёрик.
Он был уже изрядно пьян.
— Я получил его от брата, — ответил Хроар, — и буду носить его до дня своей смерти.
— Ладно, тогда дай хоть посмотреть. Это ведь, поди, теперь, когда твоя усадьба сгорела, наше главное сокровище, а я никогда его толком не видел.
Хроар снял запястье и протянул сто сыну. Хрёрик сжал украшение в пальцах. Глаза Мирового Змея, в виде которого было выковано запястье, вспыхнули огнем.
— Ладно, — сказал юнец, — тогда пускай ни один из нас не владеет им.
И он бросил запястье за борт.
Кормчий прервал свое монотонное пение, весла забили по воде невлад. Стон пронесся по кораблю. Пропажа запястья была дурным предзнаменованием.
Хроар в печали закрыл лицо плащом.
В ту же зиму он умер.
Хрёрик только и ждал этого. Понятно, что Хрольф не восстал против сына того человека, который заменил ему отца, и датчане провозгласили Хрёрика конунгом.
Почти сразу земли, собранные когда-то трудами Хельги, отложились от Датской державы. Дело было не только в старой гордыне местных вождей: они не верили в нового правителя, известного своей ленью и скаредностью. А когда Хрёрик сделал лишь слабую попытку вернуть их обратно, они поняли, что верно его оцепили.
— Не будем дураками, — сказали вожди подвластных Дании земель. — Отныне мы позаботимся о себе сами.
Самым тяжелым ударом было то, что ярл Оденсе — озера Одина — заявил, что будет независимым конунгом, как когда-то его отец. Оденсе — город не меньше Роскильде, но гораздо более древний, кроме того, там находится главное капище Дании. Вскоре и Фюн вышел из-под власти Лейдрского престола.
Снова появились разбойники, викинги принялись разорять побережья, юты, саксы и венды легко совершали набеги и готовились к большому походу на Данию.
И вот тогда зеландские вожди собрались и восстали. Хрольф, однако, сказал, что не пойдет войной на родича. Они же в ответ заявили, что поступят по-своему, что бы он ни говорил, и провозгласили его правителем.
Хрерик в ярости послал убийц в дом Хрольфа, так что тот с трудом сумел спастись. Теперь ему не оставалось ничего другого, как обнажить меч против сына своих любимых дяди и тети.
Хрёрик пал в битве. На тинге дружина и бонды провозгласили Хрольфа сына Хельги своим повелителем. В печали он водрузил на себя знаки верховной власти и начал править разваливающейся державой.
А в это же время сильно выросли мощь и богатство Адильса конунга Свитьод, так что многие воины считали за честь служить при его дворе.
2
К западу от равнины, на которой расположен город Упсала, круто вздымаются ввысь заросшие густым лесом горы Свитьод. Это страна орлов и медведей, бурных потоков и глубоких ущелий. Здесь проживал хуторянин по имени Свип. Его усадьба находилась вдалеке от других хуторов, и была она как раз того размера и с тем числом работников, чтобы дела у Свипа шли прекрасно. В молодости он был отважным воином и не раз отправлялся в викингские походы. Надо сказать, что Свип был гораздо мудрее, чем могло показаться со стороны. Этот седой, дородный старик, чьи глаза косили, а нос был сломан в бою, обо всем имел свое мнение. Хотя он и не был колдуном, но многие считали его ясновидцем и были уверены, что ему являются вещие сны.У Свипа было три сына: Хвитсерк, Бейгад и Свипдаг — все, как на подбор, силачи, умельцы и красавцы. Свипдаг, хотя и был младшим, превосходил своих братьев ростом и силой.
Когда ему исполнилось восемнадцать зим, он предстал перед отцом, желая поведать ему свои думы:
— Что за скучную жизнь ведем мы здесь среди простолюдинов, ни к кому не ездим в гости и никого не принимаем у себя. Уж лучше мы присоединимся к воинам конунга Адильса, если он согласится принять нас в свою дружину.
Хуторянин Свип, нахмурившись, ответил сыну так:
— Сдается мне, это решение нельзя назвать мудрым. Я знаком с конунгом Адильсом с давних пор и знаю, что слова его могут быть столь же лживы, сколь велики его посулы. И хотя дружинники его сильны и отважны, но нередко они ведут себя как шайка негодяев, — и, на миг погрузившись в свои вещие думы, добавил: — Все же конунг Адильс — сильный и прославленный властелин.
Свипдаг нетерпеливо махнул рукой:
— Без риска не бывает победы, и никто не может знать заранее, сможет ли он удержать свою удачу. Одно я знаю наверняка — не желаю больше сидеть здесь, что бы ни ожидало меня впереди.
Хуторянин внимательно посмотрел на своего сына. Свипдаг был высок, широкоплеч и по-юношески угловат, однако его румяное, обветренное лицо уже покрывала густая русая борода. Он стоял в лучах полуденного солнца на фоне зелени сосен и голубизны небес. Пора сенокоса уже миновала, и весь хутор был пропитан мирным сладковатым запахом скошенной травы.
— Что ж, в добрый час! — сказал Свип. — Я ведь тоже когда-то был молод.
Хвитсерк и Бейгад решили не перечить родительской воле и до поры остались на хуторе. Единственному сыну, который в одиночку отправлялся в поход. Свип приготовил прекрасные подарки: коня, достаточно высокого, чтобы ноги рослого всадника не волочились по земле, полное воинское облачение, острую, тускло поблескивающую секиру да множество добрых советов, вроде:
— Никогда не задирай других и никогда не хвались: победителю нет нужды повсюду отстаивать свое доброе имя. Но если кто заденет тебя самого, не давай ему спуску, ибо опытный воин говорит не повышая голоса, но в случае угрозы без лишних слов устремляется вперед.
Он не боялся за Свипдага, случись тому попасть в драку. Недаром он сам терпеливо, по несколько часов в день обучал своих сыновей ратному мастерству.
Итак, Свипдаг обнял на прощание своих родичей, лучших друзей из числа работников со своего хутора, а также девушку, с которой провел не одну ночь — и отправился в путь. Некоторое время они слышали его веселую песню, пока ее не заглушил шум водопадов.
Хотя Свипдаг никогда не уклонялся от схватки, в пути ему не встретилось ни одной опасности. Его добродушие открывало перед ним двери всех домов, и не было отбоя в приглашениях остаться на ночлег. По дороге он узнал, что конунг Адильс и королева Ирса пребывают не в Упсале, а в своей усадьбе на берегу озера Мелар. Королева обычно проводила там много времени летом, пока конунг объезжал тамошние владения.
Свипдаг прибыл туда под вечер. Вокруг него обширные леса и пашни спускались к озеру столь великому, что его противоположный берег терялся вдали. На сияющей в лучах заходящего солнца озерной глади виднелось лишь несколько островов. В прохладном и сыром воздухе подолгу звучало эхо криков и звона, доносившихся из усадьбы. Свипдаг остановил коня у ворот в частоколе, окружавшем усадьбу и службы. Ворота были на запоре, и никто не спешил открывать их. Воины либо купались в озере за усадьбой, либо играли в мяч, либо с увлечением наблюдали за игрой. Свипдаг крикнул, чтобы его пустили внутрь. Несколько воинов, услышавших этот крик, лениво посмотрели в его сторону, но тут же вернулись к игре.
Свипдаг поднял своего коня на дыбы. Копыта с силой ударили по дереву, засов разбился в щепки, ворота распахнулись, и Свипдаг въехал во двор.
Конунг Адильс расположился на свежем воздухе, вольготно раскинувшись в позолоченном кресле. Его двенадцать берсерков стояли вокруг — грязные, нечесаные, угрюмые. Так же неприятно было смотреть на них, как и вдыхать исходящее от них зловоние. Берсерки, закованные в сверкающую броню, угрожающе заворчали во внезапно воцарившейся тишине.
— Этот воин безрассудно рвется вперед, — медленно процедил сквозь зубы Адильс. — Такого еще никто себе не позволял. Должно быть, он слишком высокого мнения о себе.
Свипдаг остановил коня, спешился и широко улыбнулся.
— Приветствую тебя, конунг Адильс, мой господин! — начал он. — Несомненно, только конунга могут окружать столь прекрасные воины. Меня зовут Свипдаг. Мой отец, Свип сын Арнульфа, проживает нынче далеко в Вестманланде, а когда-то он был знаком тебе.
— Сдается мне, вряд ли по совету отца ты явился сюда столь вызывающим образом, — ответил Адильс.
— Нет, господин. Я просил пропустить меня во двор, но никто не удосужился сделать это. Подобная нерадивость твоих людей наносит урон твоей чести. Надеюсь, тебе понравился тот урок хороших манер, что я преподал им нынче.
— Что? — возмутился Кетиль, один из берсерков. — Да я раздавлю тебя как таракана!
Он выступил вперед. Свипдаг, продолжая улыбаться, потянулся к своей секире, притороченной к седлу.
— Стойте! — приказал Адильс. — Давайте сначала закончим разговор. Я помню Свипа. Он отважно бился за меня против Али, тогда, на льду… Так что же сын Свипа хочет от нас?
— Больше всего я хочу поступить к тебе на службу, мой господин, — ответил Свипдаг.
Адильс приказал ему сесть рядом. Свипдаг уселся на бревно, неподалеку от Адильса, который, продолжая следить за возобновившейся игрой в мяч, милостиво беседовал с пришельцем. По виду берсерков было понятно, что подобное поведение конунга ужасно их злит. Когда объявили, что ужин готов, и конунг направился в залу, берсерк Кетиль шепнул, наклонившись к нему:
— Мы собираемся бросить вызов этому дикарю, чтобы покончить с ним, пока он не натворил новых бед.
Адильс задумчиво почесал нос.
— Не думаю, чтобы вы легко справились с ним, — ответил он тихо. — Хотя, м-м-м, пожалуй, попробуйте. Мне будет интересно узнать, действительно ли этот парень так силен, как кажется со стороны.
Зловещий оскал скривил и без того отвратительное лицо Кетиля.
Когда воины рассаживались в зале, он приотстал от конунга, направился к Свипдагу, попытался ухватить парня за плащ пониже горла и зарычал:
— Ну что? Ты все еще считаешь себя столь же отважным воином, как мы — берсерки, и собираешься и дальше так же нагло вести себя?
Свипдаг вспыхнул. Он отвел мощную руку берсерка в сторону и заявил так громко, чтобы слышали все, кто находился в зале:
— Я ни в чем не уступлю ни одному из вас.
Берсерки, взревев, кинулись на обидчика. Никто не брал с собой оружия в залу, поэтому Свипдаг оставил свои кольчугу и секиру в сенях. Однако двенадцать берсерков имели с собой кое-какое оружие. Остальные воины очистили им путь, стараясь сделать вид, будто они вовсе не опасаются за свою жизнь.
— Стойте! Я приказываю вам остановиться! — закричал Адильс с высоты своего трона. — Остыньте. Никогда еще в этой зале не было драк, не будет и сегодня вечером.
Берсерки, повинуясь своему конунгу, остановились. Кетиль, плюнув под ноги Свипдагу, прорычал:
— Осмелишься ли ты сразиться с нами завтра? Тогда тебе понадобится нечто большее, чем громкие слова и наглые жесты. Вот мы и проверим твою отвагу.
— Я сражусь с каждым из вас. Тогда посмотрим, кто из нас лучше, — ответил Свипдаг.
Адильс кивнул. Ему захотелось проверить своих воинов, ибо долгие годы мира посеяли сомнение в том, насколько будет полезен в бою каждый из его дружинников.
Вдруг чей-то чистый высокий голос произнес:
— Добро пожаловать, отважный воин!
Свипдаг вглядывался сквозь мелькание теней и трепет пламени костров, стараясь рассмотреть, кто это произнес. Он увидел, что рядом с конунгом — но не ближе, чем требовало приличие — сидела женщина. Она была невысока ростом, но осанка ее выдавала величие. Простой плащ, накинутый на плечи, подчеркивал красоту ее печального лица: большие серые глаза сверкали, а длинные рыжие волосы искрились в свете костров. Это, должно быть, и была королева Ирса.
Кетиль передернул плечами и сердито обратился к ней:
— Нам давно известно, что ты хотела бы нас видеть в преисподней. Но мы не какие-нибудь слабаки, чтобы испугаться пустой болтовни и наглых выходок.
Королева повернулась к своему мужу:
— Не слишком-то ты благосклонен ко мне, если позволяешь говорить такое этим мерзавцам, в которых ты, кажется, испытываешь нужду.
Покраснев от гнева, Кетиль проворчал сквозь зубы:
— Мне плевать на тебя и твою упрямую ненависть! Мы не боимся сразиться с этим парнем!
Адильс сделал знак служанкам принести еще хмельного меда. Остальная часть вечера прошла мирно. Берсерки сидели мрачные, остальные дружинники веселились. Ирса внимательно рассматривала Свипдага, который сидел в конце залы, болтая, попивая мед вместе с другими воинами, причем он казался самым веселым гостем на этом пиру.
Поутру состоялся хольмганг.
Это обычай, распространенный среди язычников, когда один воин отвечает на вызов другого, вступая с ним в схватку. Они отправляются на маленький островок, называемый «хольм», где никто посторонний не может помешать им. Четырьмя ивовыми вешками отмечают поле боя, и тот, кто в схватке будет вытеснен за его пределы, считается побежденным. Кроме того, удары принято наносить по очереди. Такая схватка может продолжаться до первой крови, или пока один из соперников не запросит пощады, или до смерти.
В этот раз за поединком наблюдало гораздо больше людей, чем обычно. Адильс собственной персоной приплыл в сопровождении своих двенадцати берсерков и уселся на ствол дерева, поваленного на краю травянистого луга. По другую его сторону, в тени деревьев смутно поблескивали железные кольчуги воинов вокруг легкой фигурки, закутанной в голубой плащ. Это была Ирса, приехавшая также со свитой воинов, которые были верны скорее своей королеве, чем конунгу.
Свипдаг возвышался поодаль, одетый в кожаную куртку и клетчатые штаны. Голову его покрывал шлем, однако воин не стал надевать кольчугу, ибо в силу своего характера не хотел иметь никакого преимущества перед своими противниками. Не было у него и щита, поскольку его секиру следовало в бою держать двумя руками. Ирса начала кусать губы, когда увидела это. Ее голова поникла.
Кетиль злорадно взглянул на нее, прежде чем направиться туда, где колыхалась высокая трава. Он начал раскачиваться из стороны в сторону, стараясь таким образом вогнать себя в раж. Слюна текла по его бороде. Берсерк пыхтел: его щеки покраснели от натуги. Он грыз край шита, размахивал мечом и издавал зверские крики.
Свипдаг зевнул.
— Я никогда не согласился бы, чтобы твой удар был первым, — обратился он к противнику, — если бы знал заранее, как утомительно будет ждать, пока ты распалишь свое кобылье сердце.
Кетиль взревел и заскрежетал зубами. Его меч взлетел вверх и со свистом обрушился вниз. Секира Свипдага парировала удар на полпути с оглушительным звоном и снопами искр. Затем она наотмашь ударила по щиту противника. От такого удара берсерк зашатался.
Ирса, возбужденно дыша, поднесла к груди сжатые кулаки.
Кетиль с трудом приходил в себя. Он рубил и рубил, уже не думая об очередности ударов, и каждый из них был преисполнен силы. Однако Свипдаг успешно отражал каждый удар противника и отвечал не менее мощными ударами, круша щит берсерка. Его сильные руки, привыкшие валить лес и ворочать огромные камни на отцовском хуторе, уверенно управлялись с тяжелой секирой. Грохот боя переполошил стаю птиц, которые заметались, отчаянно крича.
Внезапно секира Свипдага всей мощью обрушилась на шлем берсерка. Наполовину оглушенный, Кетиль выронил шит. Острый край секиры с мерзким чавканьем вошел глубоко между его ребрами. Кетиль вскрикнул и опустился на одно колено. Его голова упала на грудь. Свипдаг точным ударом рассек шею берсерка. Кетиль растянулся на земле. На его лице застыло изумление.
— Свипдаг! Свипдаг! О, Свипдаг! — кричала Ирса, смеясь и плача одновременно.
— Клянусь собственным удом, я отрежу твой, прежде чем ты сдохнешь! — свирепо крикнул другой берсерк и поспешил на поле боя, чтобы отомстить за павшего товарища.
Несмотря на то, что Свипдаг истекал потом и тяжело дышал, он нашел в себе силы встретить нападавшего широкой улыбкой. Справиться с этим глупым берсерком было еще проще. Свипдаг сумел восстановить дыхание, дразня своего противника, подобно тому как на отцовском хуторе он дразнил быков забавы ради. Однако в нужный момент он легко сумел распороть живот самонадеянному великану. Кровь хлынула ручьями.
Вот уже третий берсерк, обезумев от ярости, отделился от свиты конунга. Он бежал через луг все быстрее, отчаянно размахивая своей секирой над головой. Свипдаг внезапно шагнул в сторону и со всей силы пнул нападавшего в голень. Безумный берсерк, потеряв равновесие, шлепнулся наземь. Секира Свипдага настигла его, перебив позвоночник.
Адильс, пораженный увиденным, крикнул своим людям, чтобы те стояли на месте. Но четвертый берсерк ослушался его. Едва успел Свипдаг, обернувшись, отразить коварный удар в спину. Вновь кинулся на него берсерк, пытаясь сбить с ног. Секира Свипдага стремительно летала в воздухе, оставляя за собой хвост кровавых брызг. Вот он упал от удара щитом, однако успев при этом размозжить нападавшему коленную чашечку. Свипдаг быстро перекатился по земле в сторону, схватил свою секиру и ловко вскочил на ноги. Вошедший в раж берсерк не чувствовал боли, поэтому он поначалу не заметил, что покалечен. Однако подняться на ноги ему так и не удалось, и он сумел противопоставить атакам своего противника только убогую защиту, на которую был способен одноногий инвалид. Свипдаг действовал быстро. Вновь его секира нанесла точный удар, и уже четыре поверженных воина лежали на лугу, а над ними роились тучи мух. Ирса воспрянула духом.
Раскрасневшийся, покрытый свежими ранами Свипдаг тяжело дышал. Его одежда была измазана землей, а волосы слиплись от пота.
В диком гневе конунг Адильс закричал срывающимся голосом:
— Великий урон ты нанес мне и теперь должен будешь заплатить за это! Гей, мои воины, все разом покончите с ним!
— Не бывать этому, пока мы живы! — закричала в ответ Ирса и бросилась вперед. Верные королеве воины последовали за ней. По приказу Ирсы они построились вокруг Свипдага кольцом, плотно сомкнув щиты.
Оставшиеся восемь берсерков окружили их, рыча от ярости, улюлюкая, посылая проклятия и насмешки, делая вид, что вот-вот бросятся на противников. Воины королевы стояли неколебимо, выставив вперед копья и мечи. За их спинами лучники то и дело дергали тетивы своих луков, наполняя воздух жужжащими звуками, точно рой разозленных ос готовился броситься на противников. Даже берсеркам бессмысленно было нападать на эту рать, превосходившую их числом.
Ирса подошла к своему дрожащему от ярости мужу и сказала:
— Уйми своих псов. Мои люди собираются защищать Свипдага до тех пор, пока ты не отпустишь его с миром.
— О, ты счастлива сегодня, разве не так, Ирса-сука? — ответил Адильс. Он даже сделал вид, что собирается ударить ее. Она сжала кулаки, ответила на его взгляд не менее яростным взглядом и продолжила свою речь:
— Он не набивался на драку, а приехал, чтобы поступить к нам на службу. Это твои проклятые берсерки, подобно троллям, насели на него. Ну что ж, он преподал им хороший урок! Я говорю тебе — реши дело миром! Немедленно отзови своих псов! Поверь, Свипдаг принесет тебе больше славы, чем все берсерки на свете, которые только поганят землю.