Страница:
Марго молчала. Он внимательно разглядывал ее лицо, пытаясь угадать, когда же начнется истерика. А думал только о том, что она удивительно, просто невероятно красива! В глазах цвета моря, у самой поверхности, притаились солнечные зайчики. Момент – и лицо озарит вспышка света. Глаза ее вспыхнут, засияют, губы дрогнут в улыбке. Полные, чувственные губы, словно бы обведенные по контуру коричневым карандашом, а между носом и верхней губой глубокая ямочка. Ни у кого больше губ таких нет! Что же он делает? Что?!
– Я глубоко огорчен, – взволнованно сказал он. – Je suis desole.
Марго покачала головой: не надо.
По-французски он объяснялся ей в любви.
Почему-то по-русски не хотел или не умел. Такой уж он был человек, Евгений Рощин.
– Почему молчишь? – спросил зло, пытаясь скрыть свои чувства.
Если бы она сейчас заплакала, стала умолять, чтобы не женился на другой, он бы не выдержал. Черт с ним! Пусть будет провинция!
– А что сказать?
– Так что мне делать? – с нажимом спросил он.
– По-моему, ты уже все решил.
– А ты?
– Я буду ждать. Как всегда.
– Умница, – с облегчением сказал Евгений Рощин. – Понимаешь, Рита, этот брак не продлится долго. Я получу диплом, получу работу в Москве, закреплюсь в театре, и… Годика через три разведусь. Потом женюсь на тебе.
– Хорошо.
– Это все, что ты можешь сказать?
– Она красивая?
– Что?!
Он был в шоке: и это все, что ее волнует?! Красива ли его невеста? Ну что за народ женщины!
– Она некрасивая, – сказал успокаивающе. И Марго с удовлетворением кивнула. Рощин поспешно добавил: – Все будет как прежде. Я буду к тебе приходить. Ничего не изменится в наших отношениях.
Он врал. Не собирался он сюда ходить. Зачем рисковать? Но как потом оказалось, сказал чистую правду. Не видеть ее не мог. Эта женщина держала в своих руках его сердце. И не знала, что с ним делать. Просто держала. Не разжимая рук, но и не пытаясь крепко сжать пальцы. Рощин никогда не мог ее понять.
Но она его прекрасно понимала.
Потом была пышная свадьба. Маргарита Лепаш на свадьбу, разумеется, не пришла. Зато ее мама-портниха сшила мадам Рощиной сногсшибательное платье. Евгений знал, что модель была придумана Марго. Талант модельера у нее был. Он виноват, что ничего не получилось. Но жизнь длинная. Как знать?
Мадам Рощина хвалилась, что платье привезли из-за границы. Чуть ли не из самого Парижа! Друг мужа, который опубликовал в соавторстве с ним научную статью в тамошнем журнале. Муж, мол, остался в Москве, соавтор поехал на симпозиум. Вот с этого симпозиума и…
Евгений морщился, слушая весь этот бред. Какой соавтор? Какой симпозиум? Но люди искусства ничего, слушали. Жевали и глотали. Челюсти интенсивно работали. Дочка Народного артиста СССР выходит замуж за сына известного ученого. Почему он, Евгений Рощин, не пошел по папиным стопам? Не корпел днями и ночами над учебниками, как Петька Воловой? Не вгрызался отчаянно в гранит науки? Потому что умный. Жизнь – лотерея. Надо в нее играть. Не быть лошадью, которая вращает ворот, который вращает барабан. А таскать из него лотерейные билетики. Пока не попадется счастливый. Прочие кидать под ноги и, главное, не оглядываться! Петька Вол копыта сотрет, пока добьется успеха, а ему, Женьке Рощину, непременно повезет. Быстро и сразу.
Он смотрел на невесту, пышногрудую девицу, на лице которой выделялись нос картошкой и узкий, слишком уж узкий лоб, и улыбался. Доярка. Дорогое платье идет ей, как корове седло. Три года. Всего лишь три года. Такой срок он себе наметил. Потом он разведется. Это всего лишь отступление. И перед чем? Перед любовью, которая, в сущности, тьфу! Ничто! Есть вещи более важные.
…Этот брак продлился без малого десять лет. Детей у них с Милочкой не было.
Контратака в отступлении
Туше
Глава вторая
Ложная атака
– Я глубоко огорчен, – взволнованно сказал он. – Je suis desole.
Марго покачала головой: не надо.
По-французски он объяснялся ей в любви.
Почему-то по-русски не хотел или не умел. Такой уж он был человек, Евгений Рощин.
– Почему молчишь? – спросил зло, пытаясь скрыть свои чувства.
Если бы она сейчас заплакала, стала умолять, чтобы не женился на другой, он бы не выдержал. Черт с ним! Пусть будет провинция!
– А что сказать?
– Так что мне делать? – с нажимом спросил он.
– По-моему, ты уже все решил.
– А ты?
– Я буду ждать. Как всегда.
– Умница, – с облегчением сказал Евгений Рощин. – Понимаешь, Рита, этот брак не продлится долго. Я получу диплом, получу работу в Москве, закреплюсь в театре, и… Годика через три разведусь. Потом женюсь на тебе.
– Хорошо.
– Это все, что ты можешь сказать?
– Она красивая?
– Что?!
Он был в шоке: и это все, что ее волнует?! Красива ли его невеста? Ну что за народ женщины!
– Она некрасивая, – сказал успокаивающе. И Марго с удовлетворением кивнула. Рощин поспешно добавил: – Все будет как прежде. Я буду к тебе приходить. Ничего не изменится в наших отношениях.
Он врал. Не собирался он сюда ходить. Зачем рисковать? Но как потом оказалось, сказал чистую правду. Не видеть ее не мог. Эта женщина держала в своих руках его сердце. И не знала, что с ним делать. Просто держала. Не разжимая рук, но и не пытаясь крепко сжать пальцы. Рощин никогда не мог ее понять.
Но она его прекрасно понимала.
Потом была пышная свадьба. Маргарита Лепаш на свадьбу, разумеется, не пришла. Зато ее мама-портниха сшила мадам Рощиной сногсшибательное платье. Евгений знал, что модель была придумана Марго. Талант модельера у нее был. Он виноват, что ничего не получилось. Но жизнь длинная. Как знать?
Мадам Рощина хвалилась, что платье привезли из-за границы. Чуть ли не из самого Парижа! Друг мужа, который опубликовал в соавторстве с ним научную статью в тамошнем журнале. Муж, мол, остался в Москве, соавтор поехал на симпозиум. Вот с этого симпозиума и…
Евгений морщился, слушая весь этот бред. Какой соавтор? Какой симпозиум? Но люди искусства ничего, слушали. Жевали и глотали. Челюсти интенсивно работали. Дочка Народного артиста СССР выходит замуж за сына известного ученого. Почему он, Евгений Рощин, не пошел по папиным стопам? Не корпел днями и ночами над учебниками, как Петька Воловой? Не вгрызался отчаянно в гранит науки? Потому что умный. Жизнь – лотерея. Надо в нее играть. Не быть лошадью, которая вращает ворот, который вращает барабан. А таскать из него лотерейные билетики. Пока не попадется счастливый. Прочие кидать под ноги и, главное, не оглядываться! Петька Вол копыта сотрет, пока добьется успеха, а ему, Женьке Рощину, непременно повезет. Быстро и сразу.
Он смотрел на невесту, пышногрудую девицу, на лице которой выделялись нос картошкой и узкий, слишком уж узкий лоб, и улыбался. Доярка. Дорогое платье идет ей, как корове седло. Три года. Всего лишь три года. Такой срок он себе наметил. Потом он разведется. Это всего лишь отступление. И перед чем? Перед любовью, которая, в сущности, тьфу! Ничто! Есть вещи более важные.
…Этот брак продлился без малого десять лет. Детей у них с Милочкой не было.
Контратака в отступлении
– Ну что? В гараж? – спросил он Серегу. – Поедем на моей.
– Погоди.
Таким Алексей его еще не видел. Темнить и ходить кругами – не Серегин стиль. У них случались размолвки, но говорили они друг другу все. Напрямую, в лоб. А теперь Серега мнется.
– Видишь ли, Леша. Ты теперь получаешься свидетель. По делу об убийстве. Короче, мне нужны твои показания.
– Показания?
– Ну да. Чем занималась фирма, как обстояли дела у Волового, какими были его отношения с сотрудниками.
– Его убийство связано с фехтованием. Это кто-то из шпажистов. Братство Кубка.
– Докажи.
– Интуиция.
– Интуиция у тебя больше не работает. Когда-то ты был гениальным сыщиком…
– Что-о?
– А теперь у тебя под носом твоего же шефа убили.
Они стояли у подъезда. Взгляд Сереги был злым.
– Ты же знаешь, что я ни при чем, – тихо сказал Алексей. – Это была машина Самарина. О нем Воловой мне не рассказывал. И опасности с этой стороны не видел.
– Неизвестно, кто был за рулем. Короче.
Официальные показания.
– Докатились! Между прочим, я тебе верил на слово. И протоколов не составлял.
Барышев побагровел. Должно быть, вспомнил дело Серебрякова. И ту знаменательную поездку в санаторий, под Новый год.
– Короче так: или ты меня привлекаешь к расследованию, или я – свидетель, – жестко сказал Алексей.
– Короче так. Мы едем к Рощину, потом к Самарину. Если убийца он – дело закрыто. От тебя ничего не требуется. Протокола не будет.
– А ты, Барышев, повзрослел, – усмехнулся Алексей.
Когда познакомились, Сереге было двадцать с маленьким хвостиком. «Пацан», – думал о нем тридцатилетний Леша Леонидов.
– А ты постарел.
– Если добавишь «разжирел», я тебя убью.
– Силенок не хватит, – миролюбиво сказал Барышев.
– А я тебя интеллектом. Интуицией. Я тебе говорю: Братство Кубка. Не случайно это случилось двадцать лет спустя. Каламбур? А?
– Хватить шутить. Пошли на стоянку, – хлопнул его по плечу Барышев.
– А жены?
– Вот черт! Хорошо, что вспомнил!
Одновременно они выхватили из карманов мобильные телефоны.
– Сашенька… – сладко пропел Алексей.
– Анюта, – басом сказал Барышев.
– Я вернусь поздно…
– К ужину не жди…
– Ну я же тебе обещал, завтра поедем на дачу.
– Сказал – железно. В зоопарк.
– Что передать? – хором сказали они и переглянулись.
Леонидов убрал мобильник и пожал плечами:
– Не очень-то мы им и нужны.
Запихивая во внутренний карман куртки свой, Серега спросил:
– Леха, чего хорошего в этом зоопарке?
– Семейные ценности.
– А за что мучаются слоны?
– Спроси у слонов.
– Они ж молчат!
– Тогда у попугаев.
– Попугаев мне не жалко. Жалко слонов, – засопел Серега.
– Барышев, достал!
– Ну извини.
Помирились. Минут десять шли до гаража.
Проблему эту Леонидов решил год назад. Раньше приходилось держать машину на платной стоянке и ездить туда на автобусе. Две остановки либо двадцать минут пешком. Год назад в его микрорайоне сдали гаражный комплекс. Новенький, с иголочки. Воловой сотрудников не обижал, платил хорошо. И в кредите не отказал. Получается, что Леонидов кругом ему обязан.
Гаражу Барышев завидовал белой завистью. Серега был мужик основательный, деревенский. Без инструмента под рукой чувствовал себя не в своей тарелке, а переезжая с одной съемной квартиры на другую, до инструмента ли? Понимая это, Алексей дал ему ключи от своего гаража: пользуйся. Ежели картошку надо хранить – храни! Так что, картошка у них с Ба рышевыми была общая. Серега привозил ее с родины, отборную и такую вкусную, что после нее никакая другая не шла. Отпирая гараж, Алексей невольно усмехнулся. Вот ведь! Картошка общая, а проблемы собрались поделить! Сесть по разные стороны стола и положить на него какую-то бумажку.
– Картошка-то еще осталась? – заглянул в гараж Барышев. – Слушай, может, огурчиков соленых прихватим?
Огурцы он тоже привозил от мамы. Возвращаясь из отпуска, «Жигули» забивал под завязку. Потом разгружал у друга в гараже.
– А зачем нам огурцы? – сделал наивное лицо Алексей.
– А мы что, водку пить не будем?
Как будто ничего и не было. Водку-то пьют без протокола!
– Водку пить будем. Ее нельзя не пить, хотя пить ее нельзя, – Алексей вздохнул и прихватил трехлитровую банку, где в прозрачном рассоле плавали ядреные огурцы. Фирменные, барышевские. С пупырышками.
Банку он запихнул в багажник своего «пассата». Вывел машину из гаража и крикнул Сереге:
– Запри!
Тот запер гараж и уселся рядом, на переднее сиденье. Леонидов не удержался, съязвил:
– Как министр! Важный. Быть тебе, Серега, генералом. Как минимум, полковником.
– Я еще даже капитана не получил. Не догнал тебя по званию.
– Так я ж в отставке!
– Это без разницы. Адрес Рощина знаешь?
– Знаю, что в центре.
– У него двухкомнатная квартира в районе Пушкинской.
– Ого!
– Ориентир держи на «Макдоналдс». В курсе, где это? – ехидно спросил Серега.
– В курсе мой бедный желудок. Вот ты: можешь есть все, что хочешь. Хоть жареные гвозди. А для моего организма холестерин губителен.
– И в самом деле стареешь. Ворчишь, как старый дед. На здоровье начал жаловаться.
– Доживешь до моих годов…
Барышев рассмеялся. Алексей покосился с завистью на лучшего друга: зубы, как у лошади! То есть у коня. Боевого. И ржет как конь. Здоровый, черт. Физподготовкой не пренебрегает. Под кроватью у Сереги – штанга. И пудовая гиря. Мышцы каменные, пресс железный. С Барышевым хоть в разведку, хоть в атаку. На врага с голыми руками. Представился тонкий, как хлыст, Рощин со шпагой и Серега с крепко сжатыми кулаками. А если Рощин – убийца? Звонок-то был с его квартиры!
Итак, Рощин живет на Пушкинской. Дорогое удовольствие. Выводы делать рано, но… Сколько получает театральный режиссер? А модный театральный режиссер?
– Что ты знаешь о Евгении Рощине? – словно подслушав его мысли, спросил Серега.
– Знаю? Откуда? Воловой не рассказывал мне о своих друзьях, не настолько мы были близки.
– Ты больше меня разбираешься в этом… в искусстве, – поморщился Барышев. – О культуре я знаю только то, что так называется телевизионный канал. На пятой кнопке. А ты его сразу узнал. На фотографии.
– Канал?
– Рощина, – сердито сказал Серега.
– А ты узнал Белкина.
– Жена по вечерам смотрит сериалы. Когда ужин готовит, телевизор на кухне включен. Белкин мне в прошлом году глаза намозолил. Анюта все стонала: «Ах, какой красавчик!» А по мне так… – педик.
«Ревнует», – с удовлетворением заметил Алексей. И спросил:
– Почему ты думаешь, что он голубой?
– А какой? Фиолетовый в крапинку?
– В журнале «Большой Экран» писали, что Белкин неоднократно разведен, а его гражданским бракам нет числа. По свету разбросана куча детишек, он и сам не знает точное их количество. Сейчас живет с юной студенткой. Пишут, что изменяет ей направо и налево. Так что с ориентацией у него все в порядке. Зря ты.
– А чего он тогда такой… – засопел Серега.
– Какой?
– Смазливый.
– А разве запрещено? Ну арестуй его за это. Кстати, актер он плохой. Потому, несмотря на внешность, не востребован. Ну не так, как другие. Есть такие парни, которые кочуют из сериала в сериал. И моя жена, так же как и твоя, на них смотрит. А что касается Рощина, к которому мы едем… – Он невольно вздохнул. – Александра увлекается театром. Таскает меня на модные премьеры. И канал «Культура» регулярно смотрит. Я в это время молча пережевываю пищу.
– А Рощин?
– Рощин вещает. Частенько там появляется. Язык у него подвешен хорошо. Суть его речей в том… Словом, Рощин вошел в конфликт с представителями так называемой старой школы. Его цель – сделать театральные подмостки доходным предприятием. Типа станка. И рубить на нем капусту. Шинковать зеленые. Грины. Недавно была с ним передача. Минут на сорок, потому я его личность и запомнил. Первым делом Рощин заявил, что все театральные премии поделены между своими. Все решено заранее, и оттого – скучно. Что надоело смотреть одно и то же: «Ромео и Джульетту», «Гамлета», «Отелло». Того же бесконечного Островского или Чехова. Каждый сезон премьера. Пьеса, которой больше века. Вариации на тему. Мол, сколько можно? Евгений Рощин действует по другому принципу. Он теперь в антрепризе. Собирает актеров, имена которых всем известны, так же как и лица, и ставит с ними спектакль. Только современные пьесы. Остросюжетные. Открывает доселе неизвестных авторов. Думаю, что ему за это приплачивают. Арендует помещение, дает громкую рекламу. Десять спектаклей – и все разбежались. Максимум, двадцать. Сыграно – забыто. Все билеты проданы. Аншлаг. А он уже репетирует другую пьесу. Надо заработать – везут спектакль в провинцию. Проедет по городам и весям, даст представление в одном городе, в другом. Везде аншлаг. Зритель валом идет посмотреть на знаменитостей.
– Должно быть, у него много денег, – задумчиво сказал Серега.
– Не знаю. По доходам и расходы. Знаю только, что его не любят. Но Рощин – парень железный. Ему на это наплевать. Верит, что за ним будущее.
– А что говорит твоя жена?
– При чем здесь моя жена? – откровенно удивился Алексей.
– Ну она же увлекается театром! Она за или против?
– Александра любит экспериментальные постановки. Я, признаться, нет. Она тоже считает, что смотреть нечего и что где-то Рощин прав. Но он жесткий человек. Не говорит – режет.
– Лучше сказать – колет.
– Может быть, – рассмеялся Алексей. – Рубит и колет. Он же бывший фехтовальщик!
– Словом, такой человек мог и убить.
– Вот ты куда клонишь! А что у него общего с Воловым?
– Тебе виднее. Может, деньги? Не женщина же.
– Исключено, – отрезал Алексей. – Жене Воловой не изменял. Деньги? Братство Кубка? Гм-м-м… Это можно узнать только у Рощина.
– Итак, кое-что мы знаем о Рощине, немного о Белкине. А четвертый? Тот, чья машина сбила Волового?
– Ничего, – покачал головой Алексей. – Не видел, не слышал, не читал. Самарин – темная лошадка. Ну, куда теперь?
Барышев достал из кармана бумажку с адресом. Сориентировавшись, повернули налево. Минут через десять нашли нужный дом. Въезд во двор преграждал полосатый шлагбаум. Там, за шлагбаумом, стояли джипы, «мерседесы», «БМВ»…
Барышев вылез из машины и пошел к шлагбауму. Покрутил в руках замок, пожал плечами. В замке что-то хрустнуло.
– Что ж ты, паразит, делаешь?! – закричала женщина в оранжевом жилете, взяв наперевес метлу. – Охрана! Где охрана?! Мать их так!
– Я что? Я ничего, – вновь пожал могучими плечами Серега.
– Бандиты! – заорала дворничиха. – Грабят!
К Барышеву уже спешил крепкий парнишка в камуфляже.
– Осади назад, – грозно заявил парнишка.
– Мне надо.
– Ты че, не понял?
Парнишка разбился о мощную Серегину грудь, как о стену. Казалось, тот как стоял, так и стоит. Почти незаметный для постороннего глаза взмах руки, лучше сказать, тычок, а парнишка согнулся пополам и невольно попятился. Потом опустился на землю. Голова у него моталась, словно цветок на тонком стебле. А ветер дул со стороны Сереги Барышева.
– Серега, кончай, – сказал Алексей, вылезая из машины.
– Проверил боевую готовность, – усмехнулся Барышев. – А если бы и в самом деле бандиты? Парень, все в порядке. Милиция. – И Барышев протянул парню сначала руку, а потом сломанный замок.
Тот постепенно приходил в себя после нокаута.
– Мой друг пошутил, – заверил Леонидов. И, поймав испуганный взгляд охранника, добавил: – Не насчет милиции. Мы и в самом деле оттуда. Иногда этот товарищ неудачно размахивает руками. Попадает во всякие предметы, а кулаки у него ого-го! Сам видел.
– Вам чего надо? – спросил охранник, пристраивая замок обратно на шлагбаум. Потом спохватился: – Да вы проезжайте! Чего там!
Леонидов поставил свой «пассат» рядом со сверкающей «БМВ» седьмой серии. Понятно, какие люди здесь живут! Барышев тем временем пытал охранника:
– Рощин Евгений, режиссер, в каком подъезде проживает?
– Второй подъезд, третий этаж, – облизывая губы, сказал парень.
– Код замка?
Охранник назвал комбинацию цифр.
– Леха, пошли.
В подъезде Леонидов хмуро спросил:
– Что случилось? Почему сорвался?
– Окопались тут! Сволочи, – сквозь зубы процедил Барышев.
– Ну-ну, спокойнее. Не принимай так близко к сердцу социальное неравенство. Ты же знаешь, не в деньгах счастье.
– Заткнись!
– Только не надо истерики: «Я за них кровь проливал!» Ты же мужик! Не рви на груди тельняшку, пулемета поблизости нет. Прибереги сильное чувство.
Барышев засопел, но промолчал. Алексей его понимал. Предел Серегиных мечтаний – собственная однокомнатная квартира на окраине столицы и новые «Жигули». Планка все время поднимается, потому что цены на квартиры растут. Жена по этому поводу то и дело принимается рыдать. Вот и сорвался. А ведь Серега – это живой Терминатор. Машина для убийства. Если такой человек выйдет из равновесия, столько дел может натворить!
– На лифте поедем? – как можно спокойнее спросил он.
– Третий этаж, – оскалился Барышев.
– Ну пошли пешком.
Лестничные пролеты были не просто широкие. Широчайшие! Дом старый, очень старый, но после капитального ремонта. От былых времен остались только стены, толстые, как в рыцарских замках, да планировка квартир. Когда в однокомнатной пятьдесят метров жилой площади, не меньше. Он шел за Серегой, стараясь не отстать. Барышев шагал, словно по асфальтовой дорожке, а не по ступенькам, даже дыхание не сбилось.
На площадке третьего этажа Серега остановился. Подошел к двери, прочной, железной, каковые и должны быть в таком доме. Оглянулся:
– Звонить?
– Звони, – кивнул Алексей.
Барышев надавил на кнопку электрического звонка. Послышалась мелодичная трель. Но к двери никто не спешил.
– Еще? – спросил Серега.
– Еще.
Позвонили. Подождали.
– Ну что? К соседям звякнуть?
– Погоди, – тронул его за рукав Леонидов. И внимательно пригляделся к железной двери: – А тебе не кажется, что…
– Ты хочешь сказать…
– Вот именно.
Дверь была очень тяжелой. Если бы другая, полегче, была не заперта, она бы не прилегала так плотно. Или сквозняк все равно бы ее приоткрыл. Эта дверь была Дверь! Потому стояла, как скала. Хоть железную руду из нее добывай! Но Алексей уже понял: не заперта. То есть, если потянуть за ручку… И Серегин взгляд он понял прекрасно: «Потянуть?» Задумался. Что бы могло быть за этой дверью? Потом достал из кармана носовой платок.
– На всякий случай. Побережем отпечатки. Пожалуй, мы войдем.
– А есть варианты? – сверкнул белоснежными зубами Серега.
– Помолчи, умник.
Алексей открыл дверь сам. И первым вошел в квартиру. Потом пошарил по стене и щелкнул выключателем.
– Погоди.
Таким Алексей его еще не видел. Темнить и ходить кругами – не Серегин стиль. У них случались размолвки, но говорили они друг другу все. Напрямую, в лоб. А теперь Серега мнется.
– Видишь ли, Леша. Ты теперь получаешься свидетель. По делу об убийстве. Короче, мне нужны твои показания.
– Показания?
– Ну да. Чем занималась фирма, как обстояли дела у Волового, какими были его отношения с сотрудниками.
– Его убийство связано с фехтованием. Это кто-то из шпажистов. Братство Кубка.
– Докажи.
– Интуиция.
– Интуиция у тебя больше не работает. Когда-то ты был гениальным сыщиком…
– Что-о?
– А теперь у тебя под носом твоего же шефа убили.
Они стояли у подъезда. Взгляд Сереги был злым.
– Ты же знаешь, что я ни при чем, – тихо сказал Алексей. – Это была машина Самарина. О нем Воловой мне не рассказывал. И опасности с этой стороны не видел.
– Неизвестно, кто был за рулем. Короче.
Официальные показания.
– Докатились! Между прочим, я тебе верил на слово. И протоколов не составлял.
Барышев побагровел. Должно быть, вспомнил дело Серебрякова. И ту знаменательную поездку в санаторий, под Новый год.
– Короче так: или ты меня привлекаешь к расследованию, или я – свидетель, – жестко сказал Алексей.
– Короче так. Мы едем к Рощину, потом к Самарину. Если убийца он – дело закрыто. От тебя ничего не требуется. Протокола не будет.
– А ты, Барышев, повзрослел, – усмехнулся Алексей.
Когда познакомились, Сереге было двадцать с маленьким хвостиком. «Пацан», – думал о нем тридцатилетний Леша Леонидов.
– А ты постарел.
– Если добавишь «разжирел», я тебя убью.
– Силенок не хватит, – миролюбиво сказал Барышев.
– А я тебя интеллектом. Интуицией. Я тебе говорю: Братство Кубка. Не случайно это случилось двадцать лет спустя. Каламбур? А?
– Хватить шутить. Пошли на стоянку, – хлопнул его по плечу Барышев.
– А жены?
– Вот черт! Хорошо, что вспомнил!
Одновременно они выхватили из карманов мобильные телефоны.
– Сашенька… – сладко пропел Алексей.
– Анюта, – басом сказал Барышев.
– Я вернусь поздно…
– К ужину не жди…
– Ну я же тебе обещал, завтра поедем на дачу.
– Сказал – железно. В зоопарк.
– Что передать? – хором сказали они и переглянулись.
Леонидов убрал мобильник и пожал плечами:
– Не очень-то мы им и нужны.
Запихивая во внутренний карман куртки свой, Серега спросил:
– Леха, чего хорошего в этом зоопарке?
– Семейные ценности.
– А за что мучаются слоны?
– Спроси у слонов.
– Они ж молчат!
– Тогда у попугаев.
– Попугаев мне не жалко. Жалко слонов, – засопел Серега.
– Барышев, достал!
– Ну извини.
Помирились. Минут десять шли до гаража.
Проблему эту Леонидов решил год назад. Раньше приходилось держать машину на платной стоянке и ездить туда на автобусе. Две остановки либо двадцать минут пешком. Год назад в его микрорайоне сдали гаражный комплекс. Новенький, с иголочки. Воловой сотрудников не обижал, платил хорошо. И в кредите не отказал. Получается, что Леонидов кругом ему обязан.
Гаражу Барышев завидовал белой завистью. Серега был мужик основательный, деревенский. Без инструмента под рукой чувствовал себя не в своей тарелке, а переезжая с одной съемной квартиры на другую, до инструмента ли? Понимая это, Алексей дал ему ключи от своего гаража: пользуйся. Ежели картошку надо хранить – храни! Так что, картошка у них с Ба рышевыми была общая. Серега привозил ее с родины, отборную и такую вкусную, что после нее никакая другая не шла. Отпирая гараж, Алексей невольно усмехнулся. Вот ведь! Картошка общая, а проблемы собрались поделить! Сесть по разные стороны стола и положить на него какую-то бумажку.
– Картошка-то еще осталась? – заглянул в гараж Барышев. – Слушай, может, огурчиков соленых прихватим?
Огурцы он тоже привозил от мамы. Возвращаясь из отпуска, «Жигули» забивал под завязку. Потом разгружал у друга в гараже.
– А зачем нам огурцы? – сделал наивное лицо Алексей.
– А мы что, водку пить не будем?
Как будто ничего и не было. Водку-то пьют без протокола!
– Водку пить будем. Ее нельзя не пить, хотя пить ее нельзя, – Алексей вздохнул и прихватил трехлитровую банку, где в прозрачном рассоле плавали ядреные огурцы. Фирменные, барышевские. С пупырышками.
Банку он запихнул в багажник своего «пассата». Вывел машину из гаража и крикнул Сереге:
– Запри!
Тот запер гараж и уселся рядом, на переднее сиденье. Леонидов не удержался, съязвил:
– Как министр! Важный. Быть тебе, Серега, генералом. Как минимум, полковником.
– Я еще даже капитана не получил. Не догнал тебя по званию.
– Так я ж в отставке!
– Это без разницы. Адрес Рощина знаешь?
– Знаю, что в центре.
– У него двухкомнатная квартира в районе Пушкинской.
– Ого!
– Ориентир держи на «Макдоналдс». В курсе, где это? – ехидно спросил Серега.
– В курсе мой бедный желудок. Вот ты: можешь есть все, что хочешь. Хоть жареные гвозди. А для моего организма холестерин губителен.
– И в самом деле стареешь. Ворчишь, как старый дед. На здоровье начал жаловаться.
– Доживешь до моих годов…
Барышев рассмеялся. Алексей покосился с завистью на лучшего друга: зубы, как у лошади! То есть у коня. Боевого. И ржет как конь. Здоровый, черт. Физподготовкой не пренебрегает. Под кроватью у Сереги – штанга. И пудовая гиря. Мышцы каменные, пресс железный. С Барышевым хоть в разведку, хоть в атаку. На врага с голыми руками. Представился тонкий, как хлыст, Рощин со шпагой и Серега с крепко сжатыми кулаками. А если Рощин – убийца? Звонок-то был с его квартиры!
Итак, Рощин живет на Пушкинской. Дорогое удовольствие. Выводы делать рано, но… Сколько получает театральный режиссер? А модный театральный режиссер?
– Что ты знаешь о Евгении Рощине? – словно подслушав его мысли, спросил Серега.
– Знаю? Откуда? Воловой не рассказывал мне о своих друзьях, не настолько мы были близки.
– Ты больше меня разбираешься в этом… в искусстве, – поморщился Барышев. – О культуре я знаю только то, что так называется телевизионный канал. На пятой кнопке. А ты его сразу узнал. На фотографии.
– Канал?
– Рощина, – сердито сказал Серега.
– А ты узнал Белкина.
– Жена по вечерам смотрит сериалы. Когда ужин готовит, телевизор на кухне включен. Белкин мне в прошлом году глаза намозолил. Анюта все стонала: «Ах, какой красавчик!» А по мне так… – педик.
«Ревнует», – с удовлетворением заметил Алексей. И спросил:
– Почему ты думаешь, что он голубой?
– А какой? Фиолетовый в крапинку?
– В журнале «Большой Экран» писали, что Белкин неоднократно разведен, а его гражданским бракам нет числа. По свету разбросана куча детишек, он и сам не знает точное их количество. Сейчас живет с юной студенткой. Пишут, что изменяет ей направо и налево. Так что с ориентацией у него все в порядке. Зря ты.
– А чего он тогда такой… – засопел Серега.
– Какой?
– Смазливый.
– А разве запрещено? Ну арестуй его за это. Кстати, актер он плохой. Потому, несмотря на внешность, не востребован. Ну не так, как другие. Есть такие парни, которые кочуют из сериала в сериал. И моя жена, так же как и твоя, на них смотрит. А что касается Рощина, к которому мы едем… – Он невольно вздохнул. – Александра увлекается театром. Таскает меня на модные премьеры. И канал «Культура» регулярно смотрит. Я в это время молча пережевываю пищу.
– А Рощин?
– Рощин вещает. Частенько там появляется. Язык у него подвешен хорошо. Суть его речей в том… Словом, Рощин вошел в конфликт с представителями так называемой старой школы. Его цель – сделать театральные подмостки доходным предприятием. Типа станка. И рубить на нем капусту. Шинковать зеленые. Грины. Недавно была с ним передача. Минут на сорок, потому я его личность и запомнил. Первым делом Рощин заявил, что все театральные премии поделены между своими. Все решено заранее, и оттого – скучно. Что надоело смотреть одно и то же: «Ромео и Джульетту», «Гамлета», «Отелло». Того же бесконечного Островского или Чехова. Каждый сезон премьера. Пьеса, которой больше века. Вариации на тему. Мол, сколько можно? Евгений Рощин действует по другому принципу. Он теперь в антрепризе. Собирает актеров, имена которых всем известны, так же как и лица, и ставит с ними спектакль. Только современные пьесы. Остросюжетные. Открывает доселе неизвестных авторов. Думаю, что ему за это приплачивают. Арендует помещение, дает громкую рекламу. Десять спектаклей – и все разбежались. Максимум, двадцать. Сыграно – забыто. Все билеты проданы. Аншлаг. А он уже репетирует другую пьесу. Надо заработать – везут спектакль в провинцию. Проедет по городам и весям, даст представление в одном городе, в другом. Везде аншлаг. Зритель валом идет посмотреть на знаменитостей.
– Должно быть, у него много денег, – задумчиво сказал Серега.
– Не знаю. По доходам и расходы. Знаю только, что его не любят. Но Рощин – парень железный. Ему на это наплевать. Верит, что за ним будущее.
– А что говорит твоя жена?
– При чем здесь моя жена? – откровенно удивился Алексей.
– Ну она же увлекается театром! Она за или против?
– Александра любит экспериментальные постановки. Я, признаться, нет. Она тоже считает, что смотреть нечего и что где-то Рощин прав. Но он жесткий человек. Не говорит – режет.
– Лучше сказать – колет.
– Может быть, – рассмеялся Алексей. – Рубит и колет. Он же бывший фехтовальщик!
– Словом, такой человек мог и убить.
– Вот ты куда клонишь! А что у него общего с Воловым?
– Тебе виднее. Может, деньги? Не женщина же.
– Исключено, – отрезал Алексей. – Жене Воловой не изменял. Деньги? Братство Кубка? Гм-м-м… Это можно узнать только у Рощина.
– Итак, кое-что мы знаем о Рощине, немного о Белкине. А четвертый? Тот, чья машина сбила Волового?
– Ничего, – покачал головой Алексей. – Не видел, не слышал, не читал. Самарин – темная лошадка. Ну, куда теперь?
Барышев достал из кармана бумажку с адресом. Сориентировавшись, повернули налево. Минут через десять нашли нужный дом. Въезд во двор преграждал полосатый шлагбаум. Там, за шлагбаумом, стояли джипы, «мерседесы», «БМВ»…
Барышев вылез из машины и пошел к шлагбауму. Покрутил в руках замок, пожал плечами. В замке что-то хрустнуло.
– Что ж ты, паразит, делаешь?! – закричала женщина в оранжевом жилете, взяв наперевес метлу. – Охрана! Где охрана?! Мать их так!
– Я что? Я ничего, – вновь пожал могучими плечами Серега.
– Бандиты! – заорала дворничиха. – Грабят!
К Барышеву уже спешил крепкий парнишка в камуфляже.
– Осади назад, – грозно заявил парнишка.
– Мне надо.
– Ты че, не понял?
Парнишка разбился о мощную Серегину грудь, как о стену. Казалось, тот как стоял, так и стоит. Почти незаметный для постороннего глаза взмах руки, лучше сказать, тычок, а парнишка согнулся пополам и невольно попятился. Потом опустился на землю. Голова у него моталась, словно цветок на тонком стебле. А ветер дул со стороны Сереги Барышева.
– Серега, кончай, – сказал Алексей, вылезая из машины.
– Проверил боевую готовность, – усмехнулся Барышев. – А если бы и в самом деле бандиты? Парень, все в порядке. Милиция. – И Барышев протянул парню сначала руку, а потом сломанный замок.
Тот постепенно приходил в себя после нокаута.
– Мой друг пошутил, – заверил Леонидов. И, поймав испуганный взгляд охранника, добавил: – Не насчет милиции. Мы и в самом деле оттуда. Иногда этот товарищ неудачно размахивает руками. Попадает во всякие предметы, а кулаки у него ого-го! Сам видел.
– Вам чего надо? – спросил охранник, пристраивая замок обратно на шлагбаум. Потом спохватился: – Да вы проезжайте! Чего там!
Леонидов поставил свой «пассат» рядом со сверкающей «БМВ» седьмой серии. Понятно, какие люди здесь живут! Барышев тем временем пытал охранника:
– Рощин Евгений, режиссер, в каком подъезде проживает?
– Второй подъезд, третий этаж, – облизывая губы, сказал парень.
– Код замка?
Охранник назвал комбинацию цифр.
– Леха, пошли.
В подъезде Леонидов хмуро спросил:
– Что случилось? Почему сорвался?
– Окопались тут! Сволочи, – сквозь зубы процедил Барышев.
– Ну-ну, спокойнее. Не принимай так близко к сердцу социальное неравенство. Ты же знаешь, не в деньгах счастье.
– Заткнись!
– Только не надо истерики: «Я за них кровь проливал!» Ты же мужик! Не рви на груди тельняшку, пулемета поблизости нет. Прибереги сильное чувство.
Барышев засопел, но промолчал. Алексей его понимал. Предел Серегиных мечтаний – собственная однокомнатная квартира на окраине столицы и новые «Жигули». Планка все время поднимается, потому что цены на квартиры растут. Жена по этому поводу то и дело принимается рыдать. Вот и сорвался. А ведь Серега – это живой Терминатор. Машина для убийства. Если такой человек выйдет из равновесия, столько дел может натворить!
– На лифте поедем? – как можно спокойнее спросил он.
– Третий этаж, – оскалился Барышев.
– Ну пошли пешком.
Лестничные пролеты были не просто широкие. Широчайшие! Дом старый, очень старый, но после капитального ремонта. От былых времен остались только стены, толстые, как в рыцарских замках, да планировка квартир. Когда в однокомнатной пятьдесят метров жилой площади, не меньше. Он шел за Серегой, стараясь не отстать. Барышев шагал, словно по асфальтовой дорожке, а не по ступенькам, даже дыхание не сбилось.
На площадке третьего этажа Серега остановился. Подошел к двери, прочной, железной, каковые и должны быть в таком доме. Оглянулся:
– Звонить?
– Звони, – кивнул Алексей.
Барышев надавил на кнопку электрического звонка. Послышалась мелодичная трель. Но к двери никто не спешил.
– Еще? – спросил Серега.
– Еще.
Позвонили. Подождали.
– Ну что? К соседям звякнуть?
– Погоди, – тронул его за рукав Леонидов. И внимательно пригляделся к железной двери: – А тебе не кажется, что…
– Ты хочешь сказать…
– Вот именно.
Дверь была очень тяжелой. Если бы другая, полегче, была не заперта, она бы не прилегала так плотно. Или сквозняк все равно бы ее приоткрыл. Эта дверь была Дверь! Потому стояла, как скала. Хоть железную руду из нее добывай! Но Алексей уже понял: не заперта. То есть, если потянуть за ручку… И Серегин взгляд он понял прекрасно: «Потянуть?» Задумался. Что бы могло быть за этой дверью? Потом достал из кармана носовой платок.
– На всякий случай. Побережем отпечатки. Пожалуй, мы войдем.
– А есть варианты? – сверкнул белоснежными зубами Серега.
– Помолчи, умник.
Алексей открыл дверь сам. И первым вошел в квартиру. Потом пошарил по стене и щелкнул выключателем.
Туше
Потолки здесь были не просто высокие. Высоченные! Сначала он очутился в холле – просторной прихожей метра этак три на три. Пол был паркетный. И блестел, словно здесь недавно разлили подсолнечное масло. Прямо перед Алексеем была дверь. Открываясь, она складывалась гармошкой, сейчас меха были растянуты. Алексей так понял, что за дверью находится зал. Он почувствовал внутри знакомую вибрацию. Нервы были натянуты до предела. В воздухе ощутимо пахло железом. Именно железом. Металлический запах, от которого даже во рту оскомина, такая, что скулы сводит. Он огляделся. Направо – длинный коридор, заканчивающийся еще одной дверью. Железной. Ее предназначение Леонидов пока не определил. Там же, в конце коридора, по левую сторону, была еще одна дверь. Либо в ванную, либо в туалет. В такой квартире санузел может быть только раздельным. И метрах в четырех от «гармошки» – белая дверь. Дальше – еще одна белая дверь. Барышев присвистнул:
– Неплохо!
– Есть здесь кто-нибудь? – громко спросил Алексей. – Хозяин дома?
Всю стену, четыре метра от «гармошки» до двери в соседнюю комнату, занимал стеллаж с книгами. Судя по однотонным, с золотым тиснением корешкам – собрания сочинений классиков. Прищурился: Пушкин, Толстой, Достоевский…
Алексей сделал несколько шагов вперед и машинально провел пальцем по переплетам, прочертив горизонтальную линию. На пальце осталась пыль. Оглянулся на Барышева:
– Ну, что?
– Должно быть, в зале, – хрипло сказал Серега.
Он коснулся рукой гармошки. Меха всхлипнули, потом жалобно разрыдались: раздвижная дверь поехала в сторону. Алексей замер на пороге. То, что он увидел, потрясло.
Зал в квартире Рощина был огромный, в два окна. Площадью метров тридцать пять, не меньше. А то и все сорок. Высоченный потолок, на потолке лепнина. В центре торчит крюк, на крюке старинная люстра: бронза и хрусталь. Мебели было мало, или она терялась в просторном помещении и казалась незаметной? Посреди зала – огромный ковер, но и он не мог закрыть всего пола этой огромной комнаты.
На ковре, почти в самом центре, лежал Евгений Рощин. У него на горле зияла рана, кровь из нее уже не текла. Видимо, с момента смерти прошел не один час. Точнее скажет эксперт. Рядом с телом – дуэльная шпага, обоюдоострое оружие со стальным клинком трехгранного сечения, пальцы правой руки мертвеца скрючены, словно до последней секунды Рощин сжимал в руке шпагу и только смерть разлучила его с любимым клинком.
Евгений Рощин был одет в черные кожаные штаны и белую рубашку, расстегнутую на груди. Рубашка в крови. Кожа на груди – смуглая, гладкая. Густые черные волосы стянуты на затылке в «хвост», тонкой черной резинкой. В правом ухе сверкала серьга – золотое кольцо, украшенное россыпью бриллиантов. Уж очень ярко сверкали камни! На ногах спортивная обувь. Рощин лежал на боку, поджав под себя правую ногу. Глаза его были широко открыты. На лице застыло выражение чрезвычайного удивления.
– Неплохо!
– Есть здесь кто-нибудь? – громко спросил Алексей. – Хозяин дома?
Всю стену, четыре метра от «гармошки» до двери в соседнюю комнату, занимал стеллаж с книгами. Судя по однотонным, с золотым тиснением корешкам – собрания сочинений классиков. Прищурился: Пушкин, Толстой, Достоевский…
Алексей сделал несколько шагов вперед и машинально провел пальцем по переплетам, прочертив горизонтальную линию. На пальце осталась пыль. Оглянулся на Барышева:
– Ну, что?
– Должно быть, в зале, – хрипло сказал Серега.
Он коснулся рукой гармошки. Меха всхлипнули, потом жалобно разрыдались: раздвижная дверь поехала в сторону. Алексей замер на пороге. То, что он увидел, потрясло.
Зал в квартире Рощина был огромный, в два окна. Площадью метров тридцать пять, не меньше. А то и все сорок. Высоченный потолок, на потолке лепнина. В центре торчит крюк, на крюке старинная люстра: бронза и хрусталь. Мебели было мало, или она терялась в просторном помещении и казалась незаметной? Посреди зала – огромный ковер, но и он не мог закрыть всего пола этой огромной комнаты.
На ковре, почти в самом центре, лежал Евгений Рощин. У него на горле зияла рана, кровь из нее уже не текла. Видимо, с момента смерти прошел не один час. Точнее скажет эксперт. Рядом с телом – дуэльная шпага, обоюдоострое оружие со стальным клинком трехгранного сечения, пальцы правой руки мертвеца скрючены, словно до последней секунды Рощин сжимал в руке шпагу и только смерть разлучила его с любимым клинком.
Евгений Рощин был одет в черные кожаные штаны и белую рубашку, расстегнутую на груди. Рубашка в крови. Кожа на груди – смуглая, гладкая. Густые черные волосы стянуты на затылке в «хвост», тонкой черной резинкой. В правом ухе сверкала серьга – золотое кольцо, украшенное россыпью бриллиантов. Уж очень ярко сверкали камни! На ногах спортивная обувь. Рощин лежал на боку, поджав под себя правую ногу. Глаза его были широко открыты. На лице застыло выражение чрезвычайного удивления.
Глава вторая
Ложная атака
– Пижон, – не удержался Леонидов. – И смерь его пижонская.
– Согласен, – кивнул Барышев. Алексей подошел ближе и долго смотрел в лицо знаменитого режиссера. Застывшее навеки, оно стало еще более острым и хищным. Тонкие черные брови вразлет, высокий лоб, хрящеватый нос…
– Леша, что делать будем? – раздался из-за спины голос Барышева. – Звонить?
– Звони, – равнодушно сказал Алексей.
Его вдруг одолела черная зависть. Зависть к чему? К красивой смерти? Как эффектно он раскинулся на ковре! Белая рубашка, расстегнутая на груди, серьга в ухе. Пронзен дуэльной шпагой! По спине пробежал холодок. Тот не мужчина, кто не мечтает подержать в руках боевое оружие! А умереть со шпагой в руке? Красиво. Тут уж ничего не скажешь!
– А где же вторая? – вдруг спохватился он. – Где орудие убийства?
– Лучше ничего здесь не трогать, – поспешно сказал Барышев. – Наши сейчас приедут.
– Да брось! – отмахнулся Алексей.
Второй шпаги в комнате не было. Алексей огляделся. Колет, в котором проводят тренировки фехтовальщики, висел на стене. Тут же висели две маски. Одна с глухой черной сеткой, через которую не видно лица, другая – странной формы, с темным квадратным стеклом. Какой-то особый материал, новейшая разработка.
На Евгении Рощине маски не было. Не было на нем и колета.
– Знаешь, что я скажу, Серега, – задумчиво изрек Алексей.
– Ну?
– Это была дуэль.
– Ерунды не говори! – отмахнулся Барышев.
– А я тебе говорю: дуэль. На нем не было маски. И грудь ничем не защищена. Они сходились не на жизнь, а на смерть. Как смертельные враги.
Он нагнулся и внимательно оглядел шпагу, лежащую подле тела Евгения Рощина. Гарда, защищающая руку, была круглая, гладкая, без всяких украшений. Современное оружие, без изысков. Не раритет, как в квартире Петра Волового. Но клинок обоюдоострый. Заточенный.
– Или мне кажется, или на острие кровь. Подойди, глянь, у тебя глаза лучше.
Барышев подошел. Нагнулся и зачем-то принюхался. Потом пожал плечами:
– Похоже на то. Но совсем чуть-чуть. Капелька. Выходит, задел?
– Задел.
– Тем проще!
– Проще найти убийцу? – усмехнулся Алексей. – Ну-ну. А вот знаменитый кубок.
Он подошел к стене, где было сооружено некое подобие алтаря. Предметом, которому поклонялся Евгений Рощин, была хрустальная то ли салатница, то ли ваза для конфет, громко называвшаяся Кубком. Алексей узнал его по фотографии. Фотография висела на стене, в витиеватой рамке. Такая же, как в альбоме у Петра Волового. Но сильно увеличенная и, похоже, отреставрированная. Именно этот предмет, то есть хрустальную салатницу, Рощин держит в руках, а рядом стоят его преданные мушкетеры.
И чем все закончилось…
Барышев подошел, с интересом посмотрел на кубок. Потом на фотографию. Алексей невольно вздохнул. Тронул за плечо друга:
– Я пойду осмотрюсь.
– Ничего не трогай, – сказал ему вслед Барышев.
– Не учи ученого. Лучше возьми понятым.
Соседняя дверь оказалась дверью в спальню. Стена между двумя комнатами была толстенной. Вот где звукоизоляция! Не то что в новых домах! В отличие от зала, спальня была крохотной. Бывшая кладовка, что ли? И что за пост ройка? Купеческий дом? Дворянское гнездо? В зале они принимали гостей, а здесь жила прислуга. Повариха или горничная.
– Согласен, – кивнул Барышев. Алексей подошел ближе и долго смотрел в лицо знаменитого режиссера. Застывшее навеки, оно стало еще более острым и хищным. Тонкие черные брови вразлет, высокий лоб, хрящеватый нос…
– Леша, что делать будем? – раздался из-за спины голос Барышева. – Звонить?
– Звони, – равнодушно сказал Алексей.
Его вдруг одолела черная зависть. Зависть к чему? К красивой смерти? Как эффектно он раскинулся на ковре! Белая рубашка, расстегнутая на груди, серьга в ухе. Пронзен дуэльной шпагой! По спине пробежал холодок. Тот не мужчина, кто не мечтает подержать в руках боевое оружие! А умереть со шпагой в руке? Красиво. Тут уж ничего не скажешь!
– А где же вторая? – вдруг спохватился он. – Где орудие убийства?
– Лучше ничего здесь не трогать, – поспешно сказал Барышев. – Наши сейчас приедут.
– Да брось! – отмахнулся Алексей.
Второй шпаги в комнате не было. Алексей огляделся. Колет, в котором проводят тренировки фехтовальщики, висел на стене. Тут же висели две маски. Одна с глухой черной сеткой, через которую не видно лица, другая – странной формы, с темным квадратным стеклом. Какой-то особый материал, новейшая разработка.
На Евгении Рощине маски не было. Не было на нем и колета.
– Знаешь, что я скажу, Серега, – задумчиво изрек Алексей.
– Ну?
– Это была дуэль.
– Ерунды не говори! – отмахнулся Барышев.
– А я тебе говорю: дуэль. На нем не было маски. И грудь ничем не защищена. Они сходились не на жизнь, а на смерть. Как смертельные враги.
Он нагнулся и внимательно оглядел шпагу, лежащую подле тела Евгения Рощина. Гарда, защищающая руку, была круглая, гладкая, без всяких украшений. Современное оружие, без изысков. Не раритет, как в квартире Петра Волового. Но клинок обоюдоострый. Заточенный.
– Или мне кажется, или на острие кровь. Подойди, глянь, у тебя глаза лучше.
Барышев подошел. Нагнулся и зачем-то принюхался. Потом пожал плечами:
– Похоже на то. Но совсем чуть-чуть. Капелька. Выходит, задел?
– Задел.
– Тем проще!
– Проще найти убийцу? – усмехнулся Алексей. – Ну-ну. А вот знаменитый кубок.
Он подошел к стене, где было сооружено некое подобие алтаря. Предметом, которому поклонялся Евгений Рощин, была хрустальная то ли салатница, то ли ваза для конфет, громко называвшаяся Кубком. Алексей узнал его по фотографии. Фотография висела на стене, в витиеватой рамке. Такая же, как в альбоме у Петра Волового. Но сильно увеличенная и, похоже, отреставрированная. Именно этот предмет, то есть хрустальную салатницу, Рощин держит в руках, а рядом стоят его преданные мушкетеры.
И чем все закончилось…
Барышев подошел, с интересом посмотрел на кубок. Потом на фотографию. Алексей невольно вздохнул. Тронул за плечо друга:
– Я пойду осмотрюсь.
– Ничего не трогай, – сказал ему вслед Барышев.
– Не учи ученого. Лучше возьми понятым.
Соседняя дверь оказалась дверью в спальню. Стена между двумя комнатами была толстенной. Вот где звукоизоляция! Не то что в новых домах! В отличие от зала, спальня была крохотной. Бывшая кладовка, что ли? И что за пост ройка? Купеческий дом? Дворянское гнездо? В зале они принимали гостей, а здесь жила прислуга. Повариха или горничная.