Страница:
– Ну откуда? Никого я здесь не знаю. Я же вам сказал.
– Тогда с чего вы взяли, что тетка, а не молодая девушка?
– Потому что покойный был красавцем, по словам моей жены. Он на даче наверняка от баб отдыхал, зачем ему еще и здесь молодая смазливая домработница? Нет, он должен был приискать особу, которая ему в матери годится.
– Я никак не пойму…
– И не надо. Так можно?
– Что ж, пойдемте. Может, вы и вспомните чего. И протокол осмотра места происшествия подпишите. Второго понятого у нас нет, это точно. Следователь сказал, веди соседа и лучше чтоб был мужик с крепкими нервами. А то домработница ревет белугой.
– Что ж вы мне тогда столько времени голову морочите?
– Я вас проверяю, – важно сказал Михин.
«Мальчишка! – подумал Алексей. – Молод для капитана. Только-только получил очередное звание? Новую должность?».
Они вместе вышли на улицу. Вдоль забора рос густой кустарник с колючками и желтыми цветами. Алексей не сразу даже вспомнил, что это акация, так его выбила из колеи смерть писателя. Не то чтобы он был полон сострадания к Павлу Клишину. Еще чего! Но Саша! Мало ей досталось! Давно уже дал себе слово, что будет ограждать жену от общения с представителями законной власти. Что больше никаких следователей, протоколов, опознаний… И вот вам, пожалуйста! Подложил им свинью Павел Клишин! А еще писатель называется!
Дача Павла Клишина была последней в ряду домов по правой стороне. Сразу за ней начинался смешанный лес, и грунтовая дорога вела от ворот к шоссе, засыпанному гравием. Подъездов к дому было два: один с улицы, другой через лес, с противоположной стороны. Та, лесная дорога, была в плохом состоянии. И зачем она там была? Куда выходила? Может быть, когда-то по ней выезжали на сенокос, либо за дровами? На телеге, не на машине. Но Клишин эту дорожку держал в резерве. Не по ней ли к нему в дом тайно приезжали любовницы? Алексей был уверен, что эта дорога тоже выходит на шоссе. И проехать по ней можно. На хорошей машине с мощным мотором – вполне! Грязновато, конечно, но потом можно и в мойку заехать. Почему-то он был уверен и в том, что любовницы Павла Клишина были из богатых. Такой роскошный парень на мелочи размениваться не станет. Если Саша, конечно, не преувеличивает насчет его внешности.
Что же касается самой дачи… Как и у Леонидовых, дом был не новый. Все просто, без затей, по образцу времен строительства развитого социализма. Когда и раздавали заводским эти участки. Но не так давно дом подрубили, подвели под него кирпичный фундамент, заново покрасили, пристроили еще одну террасу, отделали под жилую комнату второй этаж. Словом, на лицо был капитальный ремонт. И закончили его только-только. Пахло масляной краской, влажными опилками. Дом был выкрашен в приятный голубой цвет, в такой же – забор. Имелся на участке и гараж, но ворота его были закрыты. Зато входная дверь распахнута. К ней от ворот вела асфальтированная дорожка.
Леонидов, стараясь не выдавать себя, осмотрел и калитку, и забор, и дорожку. И подумал: «Скверно! Нет, чтобы песочком присыпать! Асфальт положил! Писатель! Да еще и дождичек брызнул. А убили вчера вечером».
– В дом проходите, – сказал Михин.
Алексей поднялся на крыльцо.
– Надеюсь, нервы у вас крепкие? – в спину ему спросил капитан.
«Если бы ты знал подробности про мои нервы…» – тайно вздохнул Алексей. Все-таки смерть от яда выглядит куда приятнее размозженной пулей крупного калибра головы.
Опергруппа уже заканчивала работу. На кухне, в самом углу, рыдала женщина лет пятидесяти. Почему так затянули с приглашением второго понятого? Впрочем, всякое бывает. Понятых приглашают только подписать протокол и те, дрожа от страха, не глядя, ставят свою закорючку в указанном месте. Может, просто не хотят, чтобы следы затоптали. Алексей задержался на пороге.
Писатель лежал тут же, в кухне, пальцы его рук были скрючены, словно пытались зацепиться за свежевыкрашенный пол. Густые светлые волосы наполовину закрывали лицо, одна нога была поджата, другая вытянута, голова неловко повернута на бок, лицом к углу, где висела небольшая иконка. Понять, настолько ли хорош был Клишин, как говорила Алексею жена, сложно. Смерть не красит, а поза, в которой лежал покойный, была довольно-таки нелепой. Алексей понял только, что он блондин, скорее худой, чем толстый, и скорее высокий, чем среднего роста.
За столом расположился мужчина средних лет, как понял Алексей, сотрудник прокуратуры. Он что-то быстро писал на листе бумаги. Судмедэксперт сидел в плетеном кресле и курил, поглядывая на труп. Видимо, свою работу он уже закончил: окурки аккуратно собраны, бокалы упакованы для отправки на экспертизу, труп дактилоскопирован. Налицо присутствие второго человека. Гостя.
– Проходите, – сказал следователь, увидев новоприбывшего. – Сейчас подпишите протокол.
– А что здесь, собственно, случилось? – спросил Алексей.
– Трудно так сразу сказать, да? – усмехнулся следователь.
– Я вижу только, что на полу лежит человек.
– А что он не дышит, видите?
– Да, похоже на то, – продолжал строить из себя дурачка Леонидов. – А что там?
Он кивнул на прикрытую дверь.
– Будто не знаете? – усмехнулся Михин.
– Я же сказал, что никогда здесь раньше не был. Как понятой желаю все осмотреть. Прежде чем подписать протокол.
– Ты смотри, какой грамотный! – с удивлением протянул следователь. – Ладно. Игорь, покажи ему комнату.
– А яд был в вине? – трагическим шепотом спросил Алексей, прежде чем пройти во внутренние помещения.
– Что-о? Игорь? – с укоризной посмотрел на Михина следователь.
– Я ему ничего не говорил! Честное слово!
«Мальчишка», – ласково подумал Алексей. И важно сказал:
– Люблю читать детективы. Там яд обязательно в вине. Ин вино веритас.
– Случайно, расследованием заниматься не любите? – подозрительно посмотрел на него следователь. – Как мисс Марпл?
– Разве я похож на женщину? – оскорбился Леонидов.
– Ну, любопытство у вас женское.
– Я, между прочим, сосед! У меня жена здесь. Целую неделю одна. А вдруг маньяк?
– Эк вы, обыватели, чуть что, сразу в панику, – поморщился следователь. – Послушать вас, так кругом одни маньяки! Видите, они сидели за столом, выпивали. Это был хороший знакомый Павла Клишина. А скорее, знакомая.
– Почему вы так думаете?
– Потому что в одной из рюмок был мятный ликер. Не мужик же его пил!
– А сколько всего было рюмок? – подозрительно спросил Алексей.
– Всего три. Вернее, одна рюмка и два бокала.
«Ну вот я тебя и раскрутил», – усмехнулся про себя Леонидов и сказал со вздохом:
– Теперь я спокоен. Значит, ин вино веритас. То есть истина в вине. Чтоб поэт умер, отравившись такой гнусностью, как водка? Это было бы неуважением к нему как к личности. Убийца был снисходителен к маленьким слабостям Павла Клишина. И вообще, это был человек благородный. Он…
– Вообще-то, в одном из бокалов была водка. А вовсе не вино, – хмыкнул следователь. – Но яд, действительно, был в вине.
– На троих, значит, соображали. Гляди-ка! – покачал головой Алексей. – Один смаковал, другой хотел напиться, третий рисовался. И по нечаянности или злому умыслу хлебнул вместе с божественным нектаром яд. Вино-то, небось, не из дешевых?
– «Бордо». Производства Франции. Красное сухое, – кисло сказал следователь, словно бы отхлебнул этого самого «Бордо».
Алексей кинул орлиный взор на буфет. Старье! Фанера на стенках пошла пузырями. За мутным стеклом – графин. И в ряд – дешевого стекла рюмочки. С аляповатыми цветочками. Он кивнул на буфет:
– А эти, почему не берете на экспертизу?
– Они же чистые!
– Вот именно. Чистые.
– Послушайте. Идите вы… в комнату, – не удержался следователь.
– Бегу, бегу! Темные мы, неграмотные. Коммерческие директора, одним словом.
Он шмыгнул в дверь. Михин следом. Приклеился, не оторвать! Как банный лист к спине. Алексей даже чувствовал на затылке его горячее дыхание. Что ж, как он и предполагал, в передней был рабочий кабинет Павла Клишина. У стены – диван для отдыха, у окна – стол, на столе – компьютер. Леонидов подошел и ткнул пальцем в кнопку «Пуск» на системном блоке.
– Э-э-э… – сказал Михин.
– Смотрели уже, Игорь Павлович? Писательские файлы?
– Вообще-то я в компьютерах не очень… – побагровел капитан. – Думаете, там может быть что-нибудь интересное?
– Спрашиваете! Разгадка тайны!
– Тогда давай. Только при мне.
Алексей опустился на стул, Михин навис за спиной. Пока они не опомнились, как делать нечего, все срубить к чертям. Пока не опомнились… На зеленом поле появились знакомые значки. Папки. Ярлыки.
– Рабочее место писателя, – вслух сказал он. – Человек уже не сидит с гусиным пером и чернильницей, пачкая пальчики и царапая лист бумаги. И даже образ творца над печатной машинкой слегка устарел. Прогресс стремительно меняет облик древнейших профессий. Но в подробности вдаваться не будем, всякие там Интернеты оставим в покое. Тем более, что модема среди подключенных устройств я не наблюдаю. Так… «Рабочий стол», очень хорошо. Где, по-вашему, хранит писатель свои шедевры, а? Конечно, в папочке «Мои документы». И что там у нас? Творчество. Вот оно. Смотрите, господин капитан Михин, очень интересный файл под названием «Смерть на даче». Откроем. Пятнадцать страниц, не густо. Это говорит о том, что Павел Клишин как раз над этой вещью и работал последнее время. Открываем. «Файл». Там у нас пунктик под названием «Сводка», а в нем же кнопочка с надписью «Статистика». Вот так:
– Перевожу с русского письменного на русский устный. Означает это, многоуважаемый Игорь Павлович, что за пять месяцев до своей смерти писатель Павел Клишин начал работать над весьма занимательной вещью. Уж не знаю, повесть это или роман, но название впечатляюще: «Смерть на даче». Это мы с вами пили в ночь с тридцать первого декабря на первое января водку, а на следующее утро отсыпались до часу дня. Потом доедали пропитанные майонезом салаты и похмелялись. – При этих словах Алексея Михин хмыкнул. – А он работал. В первый же день этого года, в половине одиннадцатого утра уже начал карябать шедевр, оказавшийся пророческим. И в тот день, когда его убили, а кстати, из чего вы делаете вывод, что его убили?
– В доме следы посторонних людей, на столе два бокала и одна рюмка, много чужих отпечатков, да и приходящая домработница говорит, что Павел Андреевич кого-то ждал…
– Так вот, пока он ждал, открыл эту самую «Смерть на даче» и стал с ней работать. И, вероятнее всего, это занятие и прервала его собственная смерть. Ну-ка, что там у нас: «…Пальцы мои скрючены…»
Леонидов успел дочитать только до слов: «Мое тело лежит…», как Михин спохватился:
– Э-э-э… Не положено! Как все это убрать?
– А можно мне это себе на дискетку скопировать? Тут целая коробка такого добра, не пожалейте! Уж очень впечатляет.
– Все это будет опечатано, а потом отдано наследникам, в законное пользование. Нечего вам сюда лезть. Не имею права. – Ретивый оперуполномоченный прижал правую руку Алексея к столу. Блокируя пользование «мышью».
– Хоть дочитать дайте эти пятнадцать страниц, что вам, жалко? – взмолился Алексей. – Интересные вещи пишет покойник! И как образно выражается! Даже мурашки по коже! Может, это и называется талант? А? Кстати, и про цианистый калий пишет, им, мол, отравили. Как вам?
– Я сам почитаю. Сейчас скажу следователю. Он распечатает.
– Осторожно только. – Алексей высвободил руку. – Не сотрите ненароком файл. Лучше скопировать на всякий случай на несколько дискет. Хотя я уверен, во-первых, в том, что это и скопировано и распечатано на бумаге, а во-вторых, что это только отрывок. Львиная доля «Смерти…» почему-то стерта или перенесена на другой носитель и кому-то отдана. Может, даже в редакцию.
– С чего такая уверенность?
– Не мог же человек оставить столь удачную вещь на пятнадцатой странице! То есть начать писать и вспомнить о ней только через пять месяцев. Посмотрите на число сохранений: 122!
– Ну и что?
– А то, что этот файл открывали по меньшей мере 122 раза, и все 122 раза делали в нем изменения. Что ж он, каждое слово, что ли, по столько раз исправлял? Этот факт говорит о долгой, кропотливой работе над вещью. Так я думаю, хотя я и не писатель.
– Где же все остальное?
– Ищите. Но если такой роман действительно существует, то это будет самое странное дело из всех, которые я знал.
Тут Леонидов понял, что проболтался. Михин уставился на него с интересом:
– А много дел вы знали? Так кто вы на самом деле?
– Человек. Коммерческий директор фирмы «Алексер», я же вам уже сказал. Можете позвонить на место работы.
– Почему ушли из органов? – сурово спросил Михин.
– Вы вторгаетесь в частную жизнь. – Алексей поднялся со стула. – Займитесь лучше записями потерпевшего, а мою персону оставим пока в покое. Я отдыхать сюда приехал, и, между прочим, мне с понедельника опять пахать. Есть ко мне еще вопросы?
– Появятся.
– Когда появятся, заходите. А если нет – всего хорошего. Моей жене в ее положении очень вредно волноваться.
– Не забудьте подписать протокол.
– Не забуду, – пообещал Алексей и направился к выходу. Самое интересное уже случилось: он нашел «Смерть…»
У старого комода Леонидов задержался. Потому что увидел фотографию. На фотографии был улыбающийся блондин. Алексей понял, что это хозяин дома, тот самый Павел Клишин. Не удержался, взял в руки фотографию, невольно почувствовав зависть: «Да, хорош!»
Даже если Павел Клишин был просто очень фотогеничен, этого уже хватило бы с лихвой для того, чтобы позировать для обложек женских журналов. Его лицо притягивало к себе, словно магнит. Магнетический взгляд синих глаз парализовывал волю. Хотелось в них утонуть и хотя бы в смерти почувствовать блаженство полного обладания. Павел был ярким блондином, а если уж вдаваться в поэтические сравнения, волосы его были золотыми, губы алыми, зубы белыми, и вообще, весь он был такой же, как джентльмен с рекламного плаката зубной пасты. Чистенький, внушающий доверие и желание обязательно эту самую пасту купить.
Тут же, на комоде, лежали и другие фотографии. Поскольку Михин его сразу не остановил, Алексей взял всю пачку. Быстро перебрав ее, пришел в уныние. На большинстве фотографий рядом с писателем были женщины. Женщины и еще раз женщины: разных мастей, возрастов, объемов груди и бедер и в количестве достаточном, чтобы Леонидов понял – следствию придется туго.
«Похоже, это был не человек, а толстенный любовный роман! При таких-то физических данных! В плавках тут его нигде нет?»
На южных фотографиях Клишин был и в плавках, и даже в очень откровенных. Потому что скрывать физические недостатки ему не было нужды: у него почти не было этих самых недостатков. Строен, тонок в талии, но с плечами широкими, как и полагается настоящему мужчине. Брюшной пресс и плечевой пояс наводили на мысль о регулярных занятиях в тренажерном зале. Участки его кожи, не защищенные одеждой, радовали взор изумительным золотистым загаром, который бывает только у натуральных блондинов. «Южный» Клишин походил на спелый персик. Аппетитный, сочный, покрытый золотистым пушком. Так и хотелось его съесть.
«Черт его знает, зачем он писатель? Нижнее белье бы лучше по телевизору рекламировал, или презервативы! Бывает же такое!» – мелькнула мысль, пока Михин вставал из-за стола, чтобы отобрать фотографии.
– Ох, и долго же вам придется устанавливать, ху из ху здесь! – позлорадствовал Алексей. – Запаритесь, бедняжки!
Очутившись в кухне, он еще раз бросил взгляд на мертвое тело: смерть съела с лица яркие краски, а значит и составляющие суть его редкой фотогеничности и физической привлекательности. Желтое, синее, алое, белое… Клишин подурнел. Лежал на полу серый, тусклый и стало заметно, что рот у него великоват, нос не слишком-то ровный, лоб чересчур выпуклый, а глаза не очень-то и большие.
Алексей подписал протокол. Все, что положено, они сделали. Остается надеяться, что раскроют убийство по горячим следам. У такого мужчины должно было быть много врагов. Брошенные им женщины, обманутые мужья…
В калитку Леонидов не пошел, к чему делать крюк? Свернул с асфальтовой дорожки к покосившемуся забору и перемахнул на ту сторону. Саша, нагнувшаяся над грядкой, ойкнула испугано и распрямилась:
– Ты что?! Пугаешь меня!
– Представляешь, твоего замечательного соседа убили!
– Леша, Леша! Не может быть!
– А чего это ты так разволновалась? Клишина, что ли, жалко?
– Жалко конечно! Но я не о Паше. Ты на себя посмотри!
– А что?
– Узнаю этот блеск в глазах. Отвратительно! Неужели не прошло? Не наигрался в «казаки-разбойники»?
– Да с чего ты взяла? – пробормотал он.
– Тебя просто распирает влезть в это дело. Я же вижу! – в сердцах сказала жена. – Не смей! Слышишь?
– Не собираюсь я никуда влезать, – надулся Алексей.
– Да? Правда?
– Ну конечно, дурочка! Я уже сказал, что ничего не знаю, что мы с тобой крепко спали. Они сами во всем разберутся. Или не разберутся. Какая мне разница? Хотя, черт возьми, какое же интересное дело! Нет, ты подумай! Он сам написал, что его отравили! И именно цианистым калием!
Прочитанный отрывок из «Смерти на даче» произвел на Алексея неизгладимое впечатление. Неужели же человек заранее знал, кто его отравит? И знал, чем?
Но почему же он тогда пил из бокала? Все это очень и очень странно. Где бы добыть оставшуюся «Смерть»?
За такими крамольными мыслями и застукала его Саша:
– Лежишь?
Он вздрогнул и открыл глаза:
– Да. А что?
– Я знаю, о чем ты думаешь, Лешка.
– О чем?
– О смысле жизни, вернее, о бессмысленности своей сегодняшней работы на благо будущего урожая. Где лопата?
Мать честная! Ему ж велено сделать грядку! Надо кого-то там рассадить. Слова «посадить» и «рассадить» для Леонидова всегда были одушевленными. Он слишком долго занимался криминалом.
– Так, где же лопата? – снова спросила Саша.
– Близко, – сказал он, зевнув.
– Достаточно близко для того, чтобы ее схватить, когда на горизонте появится жена, но совершенно недостаточно для того, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки.
– Ах, отстаньте, Александра Викторовна! Мы принимаем солнечные ванны! Я куплю тебе огурцов. Столько, сколько захочешь.
– Мне приятнее есть, когда свое.
– Тогда съешь меня. Я – свой. Родной и близкий.
– Леша, Леша…
– Ешь меня поедом, родная, только не заставляй копать землю.
Жена улыбнулась, простила и сказала:
– Пойдем ужинать, а?
– Уже ужинать? – жалобно воскликнул он. – Разве вечер?
– Что, жалко день?
– Еще бы! Как быстро выходные проходят! А тут еще этот твой сосед…
Пока Александра ставила на стол вареную картошку, посыпанную молодым укропом, салат из помидоров-огурцов, селедочку и початую бутылку водки, Алексей задумчиво рассматривал цветы на клеенке и молчал.
– О чем думаешь? – Саша, наконец, села за стол.
– А Сережка? – очнулся Леонидов.
– Он наспех поел и умчался на тот конец поселка, к другу.
– Ему здесь хорошо?
– Любому ребенку за городом хорошо. Так о чем ты так задумался?
– Да я все насчет писателя…
– Все-таки задело?
– Дело интересное.
– Водки выпьешь?
– Как ты узнала, что я хочу выпить?
Она улыбнулась и пододвинула к нему рюмку. Леонидов выпил и закусил селедочкой, захрустел лучком. А жизнь-то налаживается!
– Недавно я смотрел телевизор, – сказал он. – Передача была о литературе…
– Ты и такие смотришь? – подколола жена, учитель литературы.
– Речь шла о загадке смерти какого-то гения.
– Тогда понятно! Уж если загадка смерти…
– Смейся, смейся! Дело в том, что там сказали, будто бы существует теория Эйнштейна о том, что настоящий, гениальный писатель или поэт – сгусток непонятной энергии и вроде как ее проводник. Или особое, притягивающее эту энергию тело. И будто бы другие тела, которые попадают в его орбиту, могут изменить назначенное им движение.
– Ну и что?
– Понимаешь, сила прозрения таких людей настолько велика, что они способны даже предсказать собственную смерть. Только изменить ничего не могут. Вот знает человек, где и когда его убьют, но в назначенный день его туда тянет неодолимо.
– Все равно не понимаю, к чему ты клонишь?
– Передачу я видел давно, – Алексей невольно вздохнул. – А сегодня меня поразило то, что я прочитал у Клишина. Он описал, как лежит мертвый, и то, что его отравили именно цианистым калием, представляешь? Там еще дальше было: «Мое тело лежит…» А потом Михин меня отогнал от компьютера. Что ты про все это думаешь?
– Знаешь, Леша, основное условие, при котором твои домыслы верны – это условие гениальности Павла. Или, по крайней мере, наличие у него очень большого таланта. Я читала его вещи. Конечно, я всего лишь учитель, не критик, и не литературовед, но…
– Что но?
– Это не то. Это похоже на бред. А местами я бы даже сказала – отвратительно! – Сашу невольно передернуло.
– Все гениальное сначала воспринимается современниками в штыки. Это потом начинаются дифирамбы, ахи-вздохи. А поначалу только гонения и хула.
– Не знаю. Мне не нравится, как он пишет. Впрочем, тебе стоит почитать, чтобы оставить свою блестящую догадку.
– А что он был за человек?
– Я не настолько хорошо его знала, – замялась Саша.
– Ну хотя бы в школе?
– Звезда, без сомнения. Но… Злая звезда. Помнишь сказку Оскара Уайльда? «Звездный мальчик». Красивый принц, звездою упавший с неба, смеется надо всеми, совершает отвратительные поступки и потом в наказание превращается в уродца. И только тогда начинает быть к людям добрее. Так вот, Клишину не помешало бы повторить судьбу этого принца.
– Что, он был таким злым?
– Павел Клишин был неприятным человеком. В общении. Редкой красоты, пока он молчит. Им любуешься. Но когда открывает рот, оттуда словно жабы сыплются. Жабы и змеи. И все очарование пропадает.
– А его талант? В чем была звездность Клишина?
– Еще в школе он писал неплохие для своего возраста стихи. Пародии писал на одноклассников, а потом еще и зачитывал их на школьных вечерах. Все смеялись, конечно. Это было необыкновенно остроумно, но зло. Очень зло. Я даже помню некоторые строчки. Переписывала тайком, как и все, из школьных стенгазет, где эти пародии потом появлялись. Все девочки были влюблены в Пашу Клишина.
– Ну-ка, ну-ка?
– Одна пародия называлась «Почти по Маяковскому». На парня, который не умел писать сочинения. Начало стандартное: «Я волком бы выгрыз бюрократизм, к бумагам почтения нету, к любым чертям с матерями катись любая бумажка, но эту…», а дальше уже от Паши:
– Ха-ха! Смешно! А еще?
– Ну, еще про нашего комсорга, тоже под Маяковского:
– Клишин что, Маяковским увлекался?
– Тогда с чего вы взяли, что тетка, а не молодая девушка?
– Потому что покойный был красавцем, по словам моей жены. Он на даче наверняка от баб отдыхал, зачем ему еще и здесь молодая смазливая домработница? Нет, он должен был приискать особу, которая ему в матери годится.
– Я никак не пойму…
– И не надо. Так можно?
– Что ж, пойдемте. Может, вы и вспомните чего. И протокол осмотра места происшествия подпишите. Второго понятого у нас нет, это точно. Следователь сказал, веди соседа и лучше чтоб был мужик с крепкими нервами. А то домработница ревет белугой.
– Что ж вы мне тогда столько времени голову морочите?
– Я вас проверяю, – важно сказал Михин.
«Мальчишка! – подумал Алексей. – Молод для капитана. Только-только получил очередное звание? Новую должность?».
Они вместе вышли на улицу. Вдоль забора рос густой кустарник с колючками и желтыми цветами. Алексей не сразу даже вспомнил, что это акация, так его выбила из колеи смерть писателя. Не то чтобы он был полон сострадания к Павлу Клишину. Еще чего! Но Саша! Мало ей досталось! Давно уже дал себе слово, что будет ограждать жену от общения с представителями законной власти. Что больше никаких следователей, протоколов, опознаний… И вот вам, пожалуйста! Подложил им свинью Павел Клишин! А еще писатель называется!
Дача Павла Клишина была последней в ряду домов по правой стороне. Сразу за ней начинался смешанный лес, и грунтовая дорога вела от ворот к шоссе, засыпанному гравием. Подъездов к дому было два: один с улицы, другой через лес, с противоположной стороны. Та, лесная дорога, была в плохом состоянии. И зачем она там была? Куда выходила? Может быть, когда-то по ней выезжали на сенокос, либо за дровами? На телеге, не на машине. Но Клишин эту дорожку держал в резерве. Не по ней ли к нему в дом тайно приезжали любовницы? Алексей был уверен, что эта дорога тоже выходит на шоссе. И проехать по ней можно. На хорошей машине с мощным мотором – вполне! Грязновато, конечно, но потом можно и в мойку заехать. Почему-то он был уверен и в том, что любовницы Павла Клишина были из богатых. Такой роскошный парень на мелочи размениваться не станет. Если Саша, конечно, не преувеличивает насчет его внешности.
Что же касается самой дачи… Как и у Леонидовых, дом был не новый. Все просто, без затей, по образцу времен строительства развитого социализма. Когда и раздавали заводским эти участки. Но не так давно дом подрубили, подвели под него кирпичный фундамент, заново покрасили, пристроили еще одну террасу, отделали под жилую комнату второй этаж. Словом, на лицо был капитальный ремонт. И закончили его только-только. Пахло масляной краской, влажными опилками. Дом был выкрашен в приятный голубой цвет, в такой же – забор. Имелся на участке и гараж, но ворота его были закрыты. Зато входная дверь распахнута. К ней от ворот вела асфальтированная дорожка.
Леонидов, стараясь не выдавать себя, осмотрел и калитку, и забор, и дорожку. И подумал: «Скверно! Нет, чтобы песочком присыпать! Асфальт положил! Писатель! Да еще и дождичек брызнул. А убили вчера вечером».
– В дом проходите, – сказал Михин.
Алексей поднялся на крыльцо.
– Надеюсь, нервы у вас крепкие? – в спину ему спросил капитан.
«Если бы ты знал подробности про мои нервы…» – тайно вздохнул Алексей. Все-таки смерть от яда выглядит куда приятнее размозженной пулей крупного калибра головы.
Опергруппа уже заканчивала работу. На кухне, в самом углу, рыдала женщина лет пятидесяти. Почему так затянули с приглашением второго понятого? Впрочем, всякое бывает. Понятых приглашают только подписать протокол и те, дрожа от страха, не глядя, ставят свою закорючку в указанном месте. Может, просто не хотят, чтобы следы затоптали. Алексей задержался на пороге.
Писатель лежал тут же, в кухне, пальцы его рук были скрючены, словно пытались зацепиться за свежевыкрашенный пол. Густые светлые волосы наполовину закрывали лицо, одна нога была поджата, другая вытянута, голова неловко повернута на бок, лицом к углу, где висела небольшая иконка. Понять, настолько ли хорош был Клишин, как говорила Алексею жена, сложно. Смерть не красит, а поза, в которой лежал покойный, была довольно-таки нелепой. Алексей понял только, что он блондин, скорее худой, чем толстый, и скорее высокий, чем среднего роста.
За столом расположился мужчина средних лет, как понял Алексей, сотрудник прокуратуры. Он что-то быстро писал на листе бумаги. Судмедэксперт сидел в плетеном кресле и курил, поглядывая на труп. Видимо, свою работу он уже закончил: окурки аккуратно собраны, бокалы упакованы для отправки на экспертизу, труп дактилоскопирован. Налицо присутствие второго человека. Гостя.
– Проходите, – сказал следователь, увидев новоприбывшего. – Сейчас подпишите протокол.
– А что здесь, собственно, случилось? – спросил Алексей.
– Трудно так сразу сказать, да? – усмехнулся следователь.
– Я вижу только, что на полу лежит человек.
– А что он не дышит, видите?
– Да, похоже на то, – продолжал строить из себя дурачка Леонидов. – А что там?
Он кивнул на прикрытую дверь.
– Будто не знаете? – усмехнулся Михин.
– Я же сказал, что никогда здесь раньше не был. Как понятой желаю все осмотреть. Прежде чем подписать протокол.
– Ты смотри, какой грамотный! – с удивлением протянул следователь. – Ладно. Игорь, покажи ему комнату.
– А яд был в вине? – трагическим шепотом спросил Алексей, прежде чем пройти во внутренние помещения.
– Что-о? Игорь? – с укоризной посмотрел на Михина следователь.
– Я ему ничего не говорил! Честное слово!
«Мальчишка», – ласково подумал Алексей. И важно сказал:
– Люблю читать детективы. Там яд обязательно в вине. Ин вино веритас.
– Случайно, расследованием заниматься не любите? – подозрительно посмотрел на него следователь. – Как мисс Марпл?
– Разве я похож на женщину? – оскорбился Леонидов.
– Ну, любопытство у вас женское.
– Я, между прочим, сосед! У меня жена здесь. Целую неделю одна. А вдруг маньяк?
– Эк вы, обыватели, чуть что, сразу в панику, – поморщился следователь. – Послушать вас, так кругом одни маньяки! Видите, они сидели за столом, выпивали. Это был хороший знакомый Павла Клишина. А скорее, знакомая.
– Почему вы так думаете?
– Потому что в одной из рюмок был мятный ликер. Не мужик же его пил!
– А сколько всего было рюмок? – подозрительно спросил Алексей.
– Всего три. Вернее, одна рюмка и два бокала.
«Ну вот я тебя и раскрутил», – усмехнулся про себя Леонидов и сказал со вздохом:
– Теперь я спокоен. Значит, ин вино веритас. То есть истина в вине. Чтоб поэт умер, отравившись такой гнусностью, как водка? Это было бы неуважением к нему как к личности. Убийца был снисходителен к маленьким слабостям Павла Клишина. И вообще, это был человек благородный. Он…
– Вообще-то, в одном из бокалов была водка. А вовсе не вино, – хмыкнул следователь. – Но яд, действительно, был в вине.
– На троих, значит, соображали. Гляди-ка! – покачал головой Алексей. – Один смаковал, другой хотел напиться, третий рисовался. И по нечаянности или злому умыслу хлебнул вместе с божественным нектаром яд. Вино-то, небось, не из дешевых?
– «Бордо». Производства Франции. Красное сухое, – кисло сказал следователь, словно бы отхлебнул этого самого «Бордо».
Алексей кинул орлиный взор на буфет. Старье! Фанера на стенках пошла пузырями. За мутным стеклом – графин. И в ряд – дешевого стекла рюмочки. С аляповатыми цветочками. Он кивнул на буфет:
– А эти, почему не берете на экспертизу?
– Они же чистые!
– Вот именно. Чистые.
– Послушайте. Идите вы… в комнату, – не удержался следователь.
– Бегу, бегу! Темные мы, неграмотные. Коммерческие директора, одним словом.
Он шмыгнул в дверь. Михин следом. Приклеился, не оторвать! Как банный лист к спине. Алексей даже чувствовал на затылке его горячее дыхание. Что ж, как он и предполагал, в передней был рабочий кабинет Павла Клишина. У стены – диван для отдыха, у окна – стол, на столе – компьютер. Леонидов подошел и ткнул пальцем в кнопку «Пуск» на системном блоке.
– Э-э-э… – сказал Михин.
– Смотрели уже, Игорь Павлович? Писательские файлы?
– Вообще-то я в компьютерах не очень… – побагровел капитан. – Думаете, там может быть что-нибудь интересное?
– Спрашиваете! Разгадка тайны!
– Тогда давай. Только при мне.
Алексей опустился на стул, Михин навис за спиной. Пока они не опомнились, как делать нечего, все срубить к чертям. Пока не опомнились… На зеленом поле появились знакомые значки. Папки. Ярлыки.
– Рабочее место писателя, – вслух сказал он. – Человек уже не сидит с гусиным пером и чернильницей, пачкая пальчики и царапая лист бумаги. И даже образ творца над печатной машинкой слегка устарел. Прогресс стремительно меняет облик древнейших профессий. Но в подробности вдаваться не будем, всякие там Интернеты оставим в покое. Тем более, что модема среди подключенных устройств я не наблюдаю. Так… «Рабочий стол», очень хорошо. Где, по-вашему, хранит писатель свои шедевры, а? Конечно, в папочке «Мои документы». И что там у нас? Творчество. Вот оно. Смотрите, господин капитан Михин, очень интересный файл под названием «Смерть на даче». Откроем. Пятнадцать страниц, не густо. Это говорит о том, что Павел Клишин как раз над этой вещью и работал последнее время. Открываем. «Файл». Там у нас пунктик под названием «Сводка», а в нем же кнопочка с надписью «Статистика». Вот так:
файл: Смерть. 1. DOC– И что вся эта тарабарщина означает? – Михин напряженно уставился в монитор.
каталог: C\WINDOWS\ Мои док.1.
создан: 1.01. 10.33
сохранен: 3.06. 20.50
кто сохранил: Паша
число сохранений: 122.
– Перевожу с русского письменного на русский устный. Означает это, многоуважаемый Игорь Павлович, что за пять месяцев до своей смерти писатель Павел Клишин начал работать над весьма занимательной вещью. Уж не знаю, повесть это или роман, но название впечатляюще: «Смерть на даче». Это мы с вами пили в ночь с тридцать первого декабря на первое января водку, а на следующее утро отсыпались до часу дня. Потом доедали пропитанные майонезом салаты и похмелялись. – При этих словах Алексея Михин хмыкнул. – А он работал. В первый же день этого года, в половине одиннадцатого утра уже начал карябать шедевр, оказавшийся пророческим. И в тот день, когда его убили, а кстати, из чего вы делаете вывод, что его убили?
– В доме следы посторонних людей, на столе два бокала и одна рюмка, много чужих отпечатков, да и приходящая домработница говорит, что Павел Андреевич кого-то ждал…
– Так вот, пока он ждал, открыл эту самую «Смерть на даче» и стал с ней работать. И, вероятнее всего, это занятие и прервала его собственная смерть. Ну-ка, что там у нас: «…Пальцы мои скрючены…»
Леонидов успел дочитать только до слов: «Мое тело лежит…», как Михин спохватился:
– Э-э-э… Не положено! Как все это убрать?
– А можно мне это себе на дискетку скопировать? Тут целая коробка такого добра, не пожалейте! Уж очень впечатляет.
– Все это будет опечатано, а потом отдано наследникам, в законное пользование. Нечего вам сюда лезть. Не имею права. – Ретивый оперуполномоченный прижал правую руку Алексея к столу. Блокируя пользование «мышью».
– Хоть дочитать дайте эти пятнадцать страниц, что вам, жалко? – взмолился Алексей. – Интересные вещи пишет покойник! И как образно выражается! Даже мурашки по коже! Может, это и называется талант? А? Кстати, и про цианистый калий пишет, им, мол, отравили. Как вам?
– Я сам почитаю. Сейчас скажу следователю. Он распечатает.
– Осторожно только. – Алексей высвободил руку. – Не сотрите ненароком файл. Лучше скопировать на всякий случай на несколько дискет. Хотя я уверен, во-первых, в том, что это и скопировано и распечатано на бумаге, а во-вторых, что это только отрывок. Львиная доля «Смерти…» почему-то стерта или перенесена на другой носитель и кому-то отдана. Может, даже в редакцию.
– С чего такая уверенность?
– Не мог же человек оставить столь удачную вещь на пятнадцатой странице! То есть начать писать и вспомнить о ней только через пять месяцев. Посмотрите на число сохранений: 122!
– Ну и что?
– А то, что этот файл открывали по меньшей мере 122 раза, и все 122 раза делали в нем изменения. Что ж он, каждое слово, что ли, по столько раз исправлял? Этот факт говорит о долгой, кропотливой работе над вещью. Так я думаю, хотя я и не писатель.
– Где же все остальное?
– Ищите. Но если такой роман действительно существует, то это будет самое странное дело из всех, которые я знал.
Тут Леонидов понял, что проболтался. Михин уставился на него с интересом:
– А много дел вы знали? Так кто вы на самом деле?
– Человек. Коммерческий директор фирмы «Алексер», я же вам уже сказал. Можете позвонить на место работы.
– Почему ушли из органов? – сурово спросил Михин.
– Вы вторгаетесь в частную жизнь. – Алексей поднялся со стула. – Займитесь лучше записями потерпевшего, а мою персону оставим пока в покое. Я отдыхать сюда приехал, и, между прочим, мне с понедельника опять пахать. Есть ко мне еще вопросы?
– Появятся.
– Когда появятся, заходите. А если нет – всего хорошего. Моей жене в ее положении очень вредно волноваться.
– Не забудьте подписать протокол.
– Не забуду, – пообещал Алексей и направился к выходу. Самое интересное уже случилось: он нашел «Смерть…»
У старого комода Леонидов задержался. Потому что увидел фотографию. На фотографии был улыбающийся блондин. Алексей понял, что это хозяин дома, тот самый Павел Клишин. Не удержался, взял в руки фотографию, невольно почувствовав зависть: «Да, хорош!»
Даже если Павел Клишин был просто очень фотогеничен, этого уже хватило бы с лихвой для того, чтобы позировать для обложек женских журналов. Его лицо притягивало к себе, словно магнит. Магнетический взгляд синих глаз парализовывал волю. Хотелось в них утонуть и хотя бы в смерти почувствовать блаженство полного обладания. Павел был ярким блондином, а если уж вдаваться в поэтические сравнения, волосы его были золотыми, губы алыми, зубы белыми, и вообще, весь он был такой же, как джентльмен с рекламного плаката зубной пасты. Чистенький, внушающий доверие и желание обязательно эту самую пасту купить.
Тут же, на комоде, лежали и другие фотографии. Поскольку Михин его сразу не остановил, Алексей взял всю пачку. Быстро перебрав ее, пришел в уныние. На большинстве фотографий рядом с писателем были женщины. Женщины и еще раз женщины: разных мастей, возрастов, объемов груди и бедер и в количестве достаточном, чтобы Леонидов понял – следствию придется туго.
«Похоже, это был не человек, а толстенный любовный роман! При таких-то физических данных! В плавках тут его нигде нет?»
На южных фотографиях Клишин был и в плавках, и даже в очень откровенных. Потому что скрывать физические недостатки ему не было нужды: у него почти не было этих самых недостатков. Строен, тонок в талии, но с плечами широкими, как и полагается настоящему мужчине. Брюшной пресс и плечевой пояс наводили на мысль о регулярных занятиях в тренажерном зале. Участки его кожи, не защищенные одеждой, радовали взор изумительным золотистым загаром, который бывает только у натуральных блондинов. «Южный» Клишин походил на спелый персик. Аппетитный, сочный, покрытый золотистым пушком. Так и хотелось его съесть.
«Черт его знает, зачем он писатель? Нижнее белье бы лучше по телевизору рекламировал, или презервативы! Бывает же такое!» – мелькнула мысль, пока Михин вставал из-за стола, чтобы отобрать фотографии.
– Ох, и долго же вам придется устанавливать, ху из ху здесь! – позлорадствовал Алексей. – Запаритесь, бедняжки!
Очутившись в кухне, он еще раз бросил взгляд на мертвое тело: смерть съела с лица яркие краски, а значит и составляющие суть его редкой фотогеничности и физической привлекательности. Желтое, синее, алое, белое… Клишин подурнел. Лежал на полу серый, тусклый и стало заметно, что рот у него великоват, нос не слишком-то ровный, лоб чересчур выпуклый, а глаза не очень-то и большие.
Алексей подписал протокол. Все, что положено, они сделали. Остается надеяться, что раскроют убийство по горячим следам. У такого мужчины должно было быть много врагов. Брошенные им женщины, обманутые мужья…
В калитку Леонидов не пошел, к чему делать крюк? Свернул с асфальтовой дорожки к покосившемуся забору и перемахнул на ту сторону. Саша, нагнувшаяся над грядкой, ойкнула испугано и распрямилась:
– Ты что?! Пугаешь меня!
– Представляешь, твоего замечательного соседа убили!
– Леша, Леша! Не может быть!
– А чего это ты так разволновалась? Клишина, что ли, жалко?
– Жалко конечно! Но я не о Паше. Ты на себя посмотри!
– А что?
– Узнаю этот блеск в глазах. Отвратительно! Неужели не прошло? Не наигрался в «казаки-разбойники»?
– Да с чего ты взяла? – пробормотал он.
– Тебя просто распирает влезть в это дело. Я же вижу! – в сердцах сказала жена. – Не смей! Слышишь?
– Не собираюсь я никуда влезать, – надулся Алексей.
– Да? Правда?
– Ну конечно, дурочка! Я уже сказал, что ничего не знаю, что мы с тобой крепко спали. Они сами во всем разберутся. Или не разберутся. Какая мне разница? Хотя, черт возьми, какое же интересное дело! Нет, ты подумай! Он сам написал, что его отравили! И именно цианистым калием!
Прочитанный отрывок из «Смерти на даче» произвел на Алексея неизгладимое впечатление. Неужели же человек заранее знал, кто его отравит? И знал, чем?
Но почему же он тогда пил из бокала? Все это очень и очень странно. Где бы добыть оставшуюся «Смерть»?
2
День прошел спокойно. После полудня «гости» Клишина уехали, за забором стало тихо. Алексей же провел остаток дня в огороде, где были разбиты грядки с овощами и зеленью. Уехавшая в санаторий мама наказала сыну пропалывать их и надеялась, что до ее приезда они не слишком зарастут сорняками. Леонидов невольно хмыкнул. Коммерческому директору копаться в земле? На кой ему эта морковка? И помидоры в теплице? Все закончится так же, как и всегда: если будет жарко, огурцы засохнут, холодно и дождь – сгниют. Помидоры съест тля, капусту – гусеницы белых бабочек, которые так и называются «капустницы». Потом те же гусеницы доедят то, что не доела тля. Уважал он только кабачки, которые почему-то вредители не едят. Поэтому овощи вырастают до гигантских размеров, а после раздаются тем соседям, которые умнее остальных. То есть вообще ничего не выращивают, а имеют то же, что и они – кабачки. Но это было его субъективное мнение, которое жена не разделяла. И, несмотря на запрет, старалась пропалывать грядки тайком. Чтобы не допустить этого, Алексей принес в сад раскладушку и, раздевшись до плавок, растянулся на ней. Вокруг были сплошные цветущие одуванчики, а в голове то, что остается от них после цветения – белый пух. Мысли его были невесомые и из породы сорняков. «Родное Подмосковье – это зона рискованного земледелия. Так почему я каждый год должен рисковать своим здоровьем и деньгами? Семена купи, пленку на теплицу купи, отраву для тли купи… Универсальной нет. То, отчего дохнут муравьи, не действует на бабочек. На тлю не действует ничего, кроме дихлофоса, который в свою очередь действует на помидоры. Помидоры становятся несъедобными. Я с места сегодня не сдвинусь. Воды в душ натаскаю, когда будет не так жарко. К вечеру. А терраску фанерой забьет Серега Барышев. Ему в удовольствие, он по деревне скучает…»За такими крамольными мыслями и застукала его Саша:
– Лежишь?
Он вздрогнул и открыл глаза:
– Да. А что?
– Я знаю, о чем ты думаешь, Лешка.
– О чем?
– О смысле жизни, вернее, о бессмысленности своей сегодняшней работы на благо будущего урожая. Где лопата?
Мать честная! Ему ж велено сделать грядку! Надо кого-то там рассадить. Слова «посадить» и «рассадить» для Леонидова всегда были одушевленными. Он слишком долго занимался криминалом.
– Так, где же лопата? – снова спросила Саша.
– Близко, – сказал он, зевнув.
– Достаточно близко для того, чтобы ее схватить, когда на горизонте появится жена, но совершенно недостаточно для того, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки.
– Ах, отстаньте, Александра Викторовна! Мы принимаем солнечные ванны! Я куплю тебе огурцов. Столько, сколько захочешь.
– Мне приятнее есть, когда свое.
– Тогда съешь меня. Я – свой. Родной и близкий.
– Леша, Леша…
– Ешь меня поедом, родная, только не заставляй копать землю.
Жена улыбнулась, простила и сказала:
– Пойдем ужинать, а?
– Уже ужинать? – жалобно воскликнул он. – Разве вечер?
– Что, жалко день?
– Еще бы! Как быстро выходные проходят! А тут еще этот твой сосед…
Пока Александра ставила на стол вареную картошку, посыпанную молодым укропом, салат из помидоров-огурцов, селедочку и початую бутылку водки, Алексей задумчиво рассматривал цветы на клеенке и молчал.
– О чем думаешь? – Саша, наконец, села за стол.
– А Сережка? – очнулся Леонидов.
– Он наспех поел и умчался на тот конец поселка, к другу.
– Ему здесь хорошо?
– Любому ребенку за городом хорошо. Так о чем ты так задумался?
– Да я все насчет писателя…
– Все-таки задело?
– Дело интересное.
– Водки выпьешь?
– Как ты узнала, что я хочу выпить?
Она улыбнулась и пододвинула к нему рюмку. Леонидов выпил и закусил селедочкой, захрустел лучком. А жизнь-то налаживается!
– Недавно я смотрел телевизор, – сказал он. – Передача была о литературе…
– Ты и такие смотришь? – подколола жена, учитель литературы.
– Речь шла о загадке смерти какого-то гения.
– Тогда понятно! Уж если загадка смерти…
– Смейся, смейся! Дело в том, что там сказали, будто бы существует теория Эйнштейна о том, что настоящий, гениальный писатель или поэт – сгусток непонятной энергии и вроде как ее проводник. Или особое, притягивающее эту энергию тело. И будто бы другие тела, которые попадают в его орбиту, могут изменить назначенное им движение.
– Ну и что?
– Понимаешь, сила прозрения таких людей настолько велика, что они способны даже предсказать собственную смерть. Только изменить ничего не могут. Вот знает человек, где и когда его убьют, но в назначенный день его туда тянет неодолимо.
– Все равно не понимаю, к чему ты клонишь?
– Передачу я видел давно, – Алексей невольно вздохнул. – А сегодня меня поразило то, что я прочитал у Клишина. Он описал, как лежит мертвый, и то, что его отравили именно цианистым калием, представляешь? Там еще дальше было: «Мое тело лежит…» А потом Михин меня отогнал от компьютера. Что ты про все это думаешь?
– Знаешь, Леша, основное условие, при котором твои домыслы верны – это условие гениальности Павла. Или, по крайней мере, наличие у него очень большого таланта. Я читала его вещи. Конечно, я всего лишь учитель, не критик, и не литературовед, но…
– Что но?
– Это не то. Это похоже на бред. А местами я бы даже сказала – отвратительно! – Сашу невольно передернуло.
– Все гениальное сначала воспринимается современниками в штыки. Это потом начинаются дифирамбы, ахи-вздохи. А поначалу только гонения и хула.
– Не знаю. Мне не нравится, как он пишет. Впрочем, тебе стоит почитать, чтобы оставить свою блестящую догадку.
– А что он был за человек?
– Я не настолько хорошо его знала, – замялась Саша.
– Ну хотя бы в школе?
– Звезда, без сомнения. Но… Злая звезда. Помнишь сказку Оскара Уайльда? «Звездный мальчик». Красивый принц, звездою упавший с неба, смеется надо всеми, совершает отвратительные поступки и потом в наказание превращается в уродца. И только тогда начинает быть к людям добрее. Так вот, Клишину не помешало бы повторить судьбу этого принца.
– Что, он был таким злым?
– Павел Клишин был неприятным человеком. В общении. Редкой красоты, пока он молчит. Им любуешься. Но когда открывает рот, оттуда словно жабы сыплются. Жабы и змеи. И все очарование пропадает.
– А его талант? В чем была звездность Клишина?
– Еще в школе он писал неплохие для своего возраста стихи. Пародии писал на одноклассников, а потом еще и зачитывал их на школьных вечерах. Все смеялись, конечно. Это было необыкновенно остроумно, но зло. Очень зло. Я даже помню некоторые строчки. Переписывала тайком, как и все, из школьных стенгазет, где эти пародии потом появлялись. Все девочки были влюблены в Пашу Клишина.
– Ну-ка, ну-ка?
– Одна пародия называлась «Почти по Маяковскому». На парня, который не умел писать сочинения. Начало стандартное: «Я волком бы выгрыз бюрократизм, к бумагам почтения нету, к любым чертям с матерями катись любая бумажка, но эту…», а дальше уже от Паши:
Ну и так далее. Помнишь, небось, все в школе учили?
«К столу сочиненья ребята несут, живой вереницей движутся,
Сдают сочиненья, и он сдает свою не тощую книжицу.
К одним сочиненьям – улыбка у рта, к другим – отношение плевое.
С опаской берут, например, когда, подписано Гришиным Вовою.
Берут, как бомбу, берут, как ежа…»
– Ха-ха! Смешно! А еще?
– Ну, еще про нашего комсорга, тоже под Маяковского:
А дальше о его пустозвонстве и мечтательности.
«На земле бумаг до неба,
В синем небе звезд до черта.
Если б я комсоргом не был,
Я бы стал бы звездочетом…»
– Клишин что, Маяковским увлекался?