Страница:
– Ничего у меня нет, – отмахивалась она.
– Но ты же сама сказала: хорошо, что я побывала там раньше.
– Я ляпнула это сгоряча.
– Но ты это сказала…
Развязка наступила в тот день, когда по федеральному каналу показали документальный фильм о «Стиксе». Заветное слово не прозвучало, название фирмы тоже, но оба почувствовали: уже близко. И не ошиблись.
На следующий день она была крайне раздражена. Ночью мучилась бессонницей, утром с досадой разглядывала синие круги под глазами, потом сломала ноготь и разбила тарелку.
– Что ты наделала?!! – заорал Ладошкин, влетая на кухню. Пол был из плитки, под мрамор, и упавшая тарелка разлетелась на мелкие кусочки.
– Тарелку разбила, – пожала плечами она.
– Но она из сервиза!
– И что?
– Ты знаешь, сколько я за него заплатил?!
– И что?
– Ты не умеешь беречь вещи!
– И что?
– Потому что тебе легко все достается!
– Мне легко?!! Ну, знаешь…
Завтракали молча. Поднявшись из-за стола, она сказала:
– Дай мне ключи от машины.
– Зачем?
– Мне надо в аптеку.
– В доме полно лекарств, – проворчал он.
– Может, и тест на беременность имеется? – съязвила она.
– Зачем он мне?
– Тебе незачем. Мне нужен.
– Зачем?
– Я же тебе говорила: у меня задержка! Я думала, что на нервной почве. Последние два месяца моей жизни были не особенно приятными. К врачу так и не обратилась. А теперь пора. Но сначала я хочу сама убедиться.
– Ты что, беременна?!
– Слава тебе! Дошло! Я пока не знаю. У меня и раньше так бывало. Когда на диетах сидела и нервничала. Дай мне ключи.
– Мне только этого не хватало! – Он вскочил и забегал по кухне. – Нет, он сделал все, чтобы отравить мне жизнь! Как же я его ненавижу!
– Ты дашь мне ключи или нет?
Он метнулся в комнату и вскоре швырнул на стол ключи от машины. Сверкнули изумруды. Она вздрогнула: на столе лежал брелок с серебряным дельфином, ее подарок Саранскому.
– Ты дал мне ключи от его «Мерседеса»?
– Ты хочешь, чтобы я доверил тебе свою машину?
Увы! Ее машина сгорела в гараже во время пожара. Еще и эта потеря. У Ольги не осталось ничего. Она сжала в руке серебряного дельфина и тихо сказала:
– Ну, хорошо. Пусть будет так.
О том, что едет совсем в другую сторону, она сообразила не сразу, глаза застилали слезы. Потом поняла, что и денег не взяла. Кошелек с кредитной карточкой и наличными остался дома. Надо возвращаться. С досады затормозила резко и минут пять стояла на обочине. Бросить все и уехать. Сбежать. Сейчас, немедленно. Но куда? Документы тоже сгорели. Когда они поехали в ресторан, она не взяла из дома ничего, даже водительские права. Зачем, если ехали на его машине? Хорошо хоть остался кошелек, в котором лежала кредитка. Вечернее платье и маленькая сумочка, вот и все, что при ней имелось. Было так жарко, что она обошлась прозрачной накидкой, лучше бы взяла свитер или плащ. Знать бы, где упасть… Теперь надо восстанавливать документы, заполнять кучу бумажек. А ведь у нее и прописка была липовая. В доме, который она никогда не видела, где-то на самой окраине Московской области. И вообще: она ему никто. Саранскому. Вот и доигралась, милая!
Ну, почему он с ней так поступил?!
Она все-таки вернулась. Издалека увидела, что у дома Ладошкина стоит незнакомая машина. И резко свернула в сторону. Оставив «Мерседес» на обочине за домом, так сделал Иван, здесь густой кустарник, Ольга, крадучись, подошла к окну. Они сидели в гостиной, прозрачная занавеска подрагивала от легкого ветерка. Ладошкин терпеть не мог жалюзи. На окнах его коттеджа, отделка и обстановка которого были в духе времени, висели старомодные тюлевые занавески. Ольга замерла.
– …Я не знаю, где она! Уехала в аптеку.
– В какую?
– Не знаю!
– Когда уехала?
– Ну, минут десять назад.
– А в какой аптеке она обычно делает покупки?
Голос человека, задававшего вопросы, был ровный, без всяких эмоций. Она не понимала, почему Лешка так нервничает.
– Она живет здесь недавно! И в аптеку поехала впервые! Я не знаю, в какую!
– Ну, хорошо. Тогда поговорим с вами, Алексей Петрович. Расскажите нам все, что вы знаете.
Нам?! Значит, их несколько. Один задает вопросы, а другие… Она вздрогнула и хотела убежать. Но ноги вдруг стали ватными. Присела на корточки. Они говорили тихо, но слух у нее настолько обострился, что было слышно каждое слово.
– О «Стиксе». Или икс-транквилизаторе Саранского. Как вам угодно.
– Я ничего не знаю!
– Да бросьте. Как получали газ курьеры? Кто переправлял его в Р-ск? Послушайте, вы вообще жить хотите?
– Но…
– То, чем вы так беззастенчиво распоряжались, вам не принадлежит. И Саранскому тоже. Ему простительно: он был сумасшедший. Возомнил себя Богом. Решил, что всех обманет. Вы знаете, что он собирался за границу?
За границу? Она вздрогнула.
– Как – за границу?
– Его документы лежат в американском посольстве. Он сумел вывезти деньги из страны. На его имя в иностранном банке открыт счет. Вы знаете сумму? Я вижу, Алексей Петрович, что вы не в курсе. Саранский вообразил, что ему позволят уехать.
– Он о… один туда собирался?
– Да. А с кем же?
Ей хотелось заплакать. А что было бы с ней? Умер он или выбрался бы из пламени, ее судьба от этого не менялась. Ее вычеркнули из списка живых. Давно вычеркнули.
– Ни вас, ни любовницу он брать с собой не собирался. Его открытие действительно значительно. Хотя не будем преувеличивать. Его еще надо довести до ума. И все проверить. Но за границу это уйти не должно ни при каких условиях. Мы и так много потеряли. Утекали кадры, терялись научные открытия, сделанные нашими учеными. Теперь с этим покончено. И у нас есть деньги, чтобы финансировать дорогостоящие эксперименты. Мировая слава – это тоже товар. И то, под каким флагом сделано открытие, имеет огромное значение. Он этого не понимал, ему простительно. Гении – это люди не от мира сего. Им безразлично, кто финансирует эксперименты и кому принадлежит результат их деятельности. Они полагают, что им. Это заблуждение. Им принадлежат только деньги, полученные за работу. И слава первооткрывателя. Но прибыль принадлежит тому, кто вложился в исследования, рискнул своими вложениями. Препарат должен быть нами же и запатентован. Когда Иван только-только начинал работать над «Стиксом», был заключен соответствующий договор. Саранский его нарушил. Но вы-то, Алексей Петрович! Ведь вы обычный человек. И, к счастью, не сумасшедший. Отдайте то, что вам не принадлежит. И покончим с этим.
– Но у меня ничего нет! Клянусь!
– А у кого есть?
– У нее. У Ольги. Я так думаю.
– Думаете или уверены?
– Она сказала… Когда горел дом… «Хорошо, что я побывала там раньше».
– Она могла сказать это сгоряча, будучи в расстроенных чувствах. Ведь все сгорело.
– Я это и пытаюсь выяснить, – оживился Ладошкин. – Вот уже несколько дней я завожу разговор о «Стиксе».
– И как?
– Пока никак.
– Она куда-нибудь отлучается?
– Мы все время вместе. Думаете, я не понимаю? Если у нее есть где-то тайник, как только я уеду на работу, она сразу кинется туда. В моем доме бумаг нет. Ни бумаг, ни диска, куда она могла бы скопировать его записи. Сюда она приехала с маленькой сумочкой, в вечернем платье и в прозрачной накидке. Сумочку я проверял, – торопливо сказал он. – Пусто. Я ни на шаг ее не отпускаю.
– А как же аптека?
– Но…
– Вот видите.
– Как только она приедет, я…
– Хорошо. У вас есть две недели. Первое, что вы сделаете, экспертизу ДНК. Я имею в виду обгоревший труп. Надо знать наверняка, он это или не он. Больше никаких случайностей. От этого человека всего можно ожидать. Мы хотим знать наверняка, жив Саранский или умер. Физико-технической экспертизы недостаточно.
– Что это: физико-техническая?
– Фотографию черепа трупа, если он имеется, сравнивают с прижизненной фотографией. Но этого недостаточно. У него есть родственники?
– Д-да. Мать.
– Навестите ее. Нам нужны ткани на анализ.
– А… деньги?
– Как-как?
– Это дорогостоящая экспертиза. И… Я могу рассчитывать на какую-то компенсацию? Ведь мои потери…
– Можете. При одном условии. Если докажете, что это принадлежит вам. Не бандиты же мы. Докажите, что законно всем этим пользовались, и тогда…
– Нет-нет. Я не хочу никаких разбирательств. Тем более в суде. Ведь вы на это намекаете?
– Намекать не мое дело. Я вам объясняю, как вы должны поступить. По закону не хотите, а без закона есть только право сильного. Можете им воспользоваться. У вас две недели. Больше она не вытерпит. На ее счете почти нет денег.
– Откуда вы знаете?
– Алексей Петрович…
– А… если с ней поговорить?
– Ну, поговорите. – В голосе того, кто ответил, ей почудилась насмешка.
– Может, ее… Припугнуть, а? Применить силу? И она все скажет…
– Вам что, не жаль ее? Красивая, кажется, женщина. Она ведь теперь ваша любовница?
– Любовницу я и другую найду.
– А жизнь, она одна. Понятно. А если у нее ничего нет?
– Есть, я уверен!
– Ну, хорошо. Если в течение двух недель она не наведается в свой тайник… Ее все равно надо убирать. Она слишком много знает. Так сложились обстоятельства. Ее уже нет. Все ее вещи и документы сгорели. Нет смысла восстанавливать в правах этого человека. Проще оставить все как есть. Дешевле. Ведь вы умеете считать деньги? Или вы сами собираетесь этим заниматься? Ею, ее документами?
– Я? Нет. Я не… не буду. Мне все это и так недешево обойдется.
– Ну, вот и решили.
Круг замкнулся. Когда Ольга услышала эту фразу, дрожь в ногах прошла. Терять больше нечего. Она все так же осторожно, прячась за кустами, стала отходить к калитке. По крайней мере, дали две недели. А может, рассказать им все, что она знает? Толку-то? Это ничего не изменит. Она им не нужна.
Села в «мерс», замерла. Послышались голоса. Она открыла «бардачок». Пистолет по-прежнему лежал там. Машинально потянулась к нему. Толку-то.
Хлопнула дверца, заурчал мотор. Она сидела, не дыша и не шевелясь. Уехали. Перевела дух и закрыла «бардачок». Еще какое-то время посидела в машине. Потом завела мотор, обогнула дом и въехала в ворота. Шла по тропинке, сжимая в руке брелок. Плавники серебряного дельфина впивались в ладонь. Но боли не чувствовала. Алексей встретил ее на крыльце. Улыбнулся фальшиво:
– Уже вернулась?
– Да.
– Купила, что хотела?
– Да, все в порядке.
«Это меня уже не волнует. Не сейчас». Она прошла в гостиную, Ладошкин следом. Положила ключи от машины в сумочку, кинула ее на диван и рассеянно поправила выбившуюся из прически прядь. Вот здесь все и случилось. Где сидел он? А где они? Было ли у них оружие? Скорее всего, да. Ведь он так напуган. До сих пор у Лешки губы дрожат. Глядя на ее сумочку, лежащую на диване, он сказал:
– Я подумал, что нам надо развеяться. Извини меня за утреннюю ссору. Я был не прав.
– Что ты! Это я была не права. А насчет развеяться…
Она взяла с полки маникюрный набор. Достала ножнички и принялась срезать ногти.
– Что ты делаешь?!
– А что такое? – спросила равнодушно, не прекращая орудовать ножницами.
– Твои ногти! Ты же так над ними дрожала!
– Разве? А по-моему, ерунда.
– Но они же были такие красивые!
– А тебя это волновало?
«Что я только для вас не делала?» Нет, ему все равно, как она выглядит. Зря старалась. Ногти – это мелочь. Пустяк. С удовлетворением поглядела на свою руку, пояснила:
– Я утром сломала ноготь. Пришлось пожертвовать остальными. Не переживай, я поеду к Марусе и все исправлю.
– Маруся – это… – он наморщил лоб.
– Стилист. Мне и стрижку надо подправить.
– Да-да, – оживился он. – Тебе надо развеяться. Ты бы пошла переоделась.
Она поймала его взгляд: косится на сумочку. Усмехнулась и кивнула:
– Хорошо. Я переоденусь и позвоню Марусе. У него запись. Но это дорого. А у меня почти не осталось денег.
– Я сделаю все, как ты скажешь! – невпопад ляпнул он, подходя к дивану поближе к ее сумочке.
«Еще бы! Ты думаешь, тебя после этого отпустят? У тебя тоже есть только две недели. Время пошло. И если бы ты был умнее… Но каждый сам за себя! Я буду спасаться, а ты ничего об этом не узнаешь. Мне еще надо разобраться с педикюром».
Вечер
– Руслан! А ну, постой! – вцепилась в него Зоя, когда он собрался переходить улицу.
– Чего тебе, Паренкина?
– Какая я тебе Паренкина! Вспомнил! Сто лет как Мукаева! А ну, говори, где твой дружок закадычный? Где Ванька? Колись давай, Свисток!
– Какой я тебе Свисток? Тю-у! Вспомнила! Отцепись от меня, Паренкина! Нету твоего Вани! Был и кончился! Сгинул!
– Врешь! Откуда тогда деньги?
– Какие деньги?
– Мне письмо пришло. А там сберкнижка. На предъявителя. Обратный адрес твой.
– Я тебе, выходит, деньги послал? Ну, бывает. Пользуйся.
– А ты не шути. Кончились шутки. Там девятьсот тысяч, если на рубли перевести.
– Сколько?!!
– Девятьсот. Ну, почти. Что это за деньги?
– А я откуда знаю?
– Врешь! Все ты знаешь? Где Мукаев?
– Не знаю! Сто раз тебе говорю: не знаю!
– Что же мне теперь делать?! – зарыдала Зоя.
– Что-что… Деньги тратить!
Он оторвался, наконец, от нее и шагнул на зебру.
– Руслан? Ты куда?!
– В ближайший ларек. За водкой.
– Да куда ж тебе еще водки?
…В дверь настойчиво звонили. Еще раз и еще… «Сашка, что ли?» – подумала она и в прихожей перед зеркалом подкрасила губы.
– Руслан? Ты?!!
– Не ждала?
– Я думала, ты в роддоме у жены.
– Что мне там, поселиться? Сама же сказала: заходи.
– Когда сказала?
– По телефону. Не помнишь?
Олеся отступила в прихожую, он вошел, но на пороге споткнулся, оперся рукой о стену:
– Спокойно.
– Да ты пьян в стельку! – ахнула Леся. – А я думала, врут люди! Будто ты, как только Ванька снова сгинул, запил!
– Могу пить, могу и не пить, – пробормотал он. – А ну-ка…
Подвинув ее плечом, Свистунов ввалился в комнату и со стуком опустил на стол бутылку водки, после чего уселся на диван.
– Ну, нет! – возмутилась она. – Здесь ты пить не будешь!
– Эт-та еще почему?
– Потому что не будешь! Ты за этим пришел?
– Нет. Выходи за меня замуж.
– Спятил! У тебя жена родила! Давай катись отсюда!
– Я ведь зна-аю, почему ты из прокуратуры уволилась, – пьяно погрозил ей пальцем Руслан. – Потому что, как я, тебя никто не знает. Я все понял, потому и…
– Догадливый, мент, – прошипела она. – Ты потому такой смелый, что Ваньки нет. Ты при нем порог этого дома боялся переступить. А теперь, выходит, осмелел?
– Ты думаешь, я его боялся? – прищурился Руслан.
– Да какое там! Просто он тебе был дороже всех баб на свете. Все, кончилась дружба? А если он вернется?
– Нет, – тихо сказал Руслан. – Он не вернется.
– Что ты знаешь? Где он? Я сама хотела с тобой поговорить, но вижу, ты лыка не вяжешь.
– Я в п-порядке.
– Иди спать, Руслан.
– Иду. – И он растянулся на диване.
– О господи! Как я людям в глаза-то буду смотреть! Мало мне было стыда! Руслан!
В дверь снова звонили. Свистунов поднял голову:
– Кто это?
– Любовник!
Он резко сел на диване:
– Так. Успела уже.
– У тебя на меня какие-то права? Мы десять лет как расстались! Я имею право на личную жизнь! Ты и сам женат! Двигай к двери. И чтоб никакого цирка, понял?
– Есть. Без цирка.
Руслан поднялся с дивана, взгляд у него был ясный и трезвый. «Комедиант!» Она метнулась в прихожую. На пороге стоял Саша с букетом цветов. Роскошные розы.
– Привет. Это тебе. – Он протянул букет.
– Спасибо. Какие красивые! Входи.
– Минуточку.
Ее вдруг взяли за плечо и резко дернули назад. Из-за спины выступил Руслан:
– Товарищ, по какому праву дарим женщине розы?
– Руслан! Я тебе что сказала?!
– Это еще кто? – оторопел Саша.
– Я тебе сейчас представлюсь.
Руслан почти без замаха ударил менеджера по персоналу в челюсть и левой добавил в сплетение. Саша рухнул на бетонный пол, Леся ахнула и закрыла лицо розами.
– Это без цирка, – зло сказал Свистунов. – Как обещал. Бывай, Олеся Владимировна! Счастья тебе. В личной жизни. – И, насвистывая, побежал вниз по лестнице.
Саша закашлялся и поднялся с пола. Спросил, сплевывая кровь:
– У тебя что, в любовниках сборная города по боксу?
– Это не любовник.
– А кто?
– Жених. Бывший.
– И тоже мент?
– Да.
– Бывает. Роковая ты женщина, Олеся… как он сказал? Владимировна? Ты бы разобралась с правоохранительными органами, кто тебе кто. Я, собственно, поговорить приехал. Больше в квартире никого нет? Еще одного бывшего? – с опаской спросил он.
– Нет. О господи! Входи. – Она посторонилась. – У тебя опять на лице кровь! Извини. Ради бога, извини. Он же пьяный в стельку!
– Если он пьяный так бьет, трезвого его надо в сборную страны брать.
– Трезвый он смирный. И веселый. Ты Мукаева не знаешь. То есть знаешь. Что я говорю! Ну, Свисток! Получишь ты у меня!
– Вот, кстати! О нем я и приехал поговорить. О следователе Мукаеве. О! И бутылка на столе! Как кстати!
– Я сейчас закусить соберу. Ну, Свисток! – бормотала она, несясь на кухню. – Так я никогда замуж не выйду! Ну, погоди у меня!
Она загремела тарелками. Одна упала на пол и разбилась.
– Да что ж это такое?! – ахнула Леся. – Что сегодня за день такой?!
– На счастье.
Саша стоял на пороге, трогая разбитую губу. И добавил:
– Не суетись. Ночь будет долгой. Ты готова?
– К чему?
– Мне показалось, что ты и следователь… Или показалось?
– Говори: что случилось?
Он придвинул табурет, сел и сказал:
– Короче. Пока навел справки, выяснил адрес… Мы ему продукты на дом доставляли. Иногда. В общем, пробил по базе и все узнал. Но опоздал. Коттедж-то его сгорел!
– Какой коттедж?
– Под Москвой. Я тебе говорил. Что касается блондинки…
Она вздрогнула:
– Ольги?
– Ну да. Ольги. Она переехала к генеральному директору фирмы «АРА». В тот же день. У него дисконтная карта в нашем супермаркете, у Ладошкина. Скупердяй, каких мало. Но зато в базе все есть: фамилия, имя, адрес, телефон, год рождения. Полная информация. Мы на таких клиентов досье собираем. Деньги у него имеются. Это хорошо. Значит, и у нее есть. Теперь о плохом. В сгоревшем доме нашли труп.
– Чей? – Она без сил опустилась на стул.
– Похоже, что его. Следователя Мукаева.
– Ох!
– Только он жил там под именем Ивана Александровича Саранского.
– Как так? Не понимаю…
– Я тоже не понимаю. Может, у него был брат-близнец?
– Какой еще брат? Я хорошо знаю его мать. Ваня – единственный сын.
– Не было, значит? Ну, тогда он жил двойной жизнью. Хотя я не понимаю: как он успевал?
– Выходит, он умер?
– Выходит, что так.
– Ох!
Она зарыдала. Саша подошел, положил руку на плечо:
– Погоди. Ты же мне сама говорила: все кончено. Помнишь? Что ты его теперь ненавидишь. Ну? Помнишь?
– Ваня, Ваня… Как же так? За что мне это? Значит, не вернется больше… Как же так?
– Погоди, я выпить принесу.
– Мне лучше водички.
Она все не могла успокоиться. Ведь оплакала уже однажды, в конце апреля. А все равно болит. Выходит, Руслан правду сказал. Он больше не вернется. Не за этим ли приходил? Потому и пьет. Друга потерял. Саша пытался ее успокоить:
– Ну, что ты от него хорошего видала? То бросал, то возвращался. А любовнице бриллианты дарил, машину. Зато теперь можно поживиться. О себе надо думать.
– Что думать?
– У него наверняка остались деньги. Припрятал на черный день. У любовницы.
Она перестала плакать:
– Ты что, шантажировать ее собрался?
– Сначала просто поговорить. Кое-какую информацию я уже собрал. Она приехала в Москву из Хабаровска, лет десять назад. Работала моделью, но крупных контрактов так и не заключила. Пришли юные девочки, подвинули ее, а потом и вовсе задвинули. В этом бизнесе чем раньше начнешь, тем лучше и дороже. Она поспешила родиться. Но зато подцепила Саранского. На юге во время отдыха.
– Это когда он с Зоей, что ли, отдыхал? По путевке?
– Зоя – это…
– Жена.
– Значит, есть еще и жена. Но деньги у любовницы, я уверен. Та еще штучка.
– Расскажи мне об Ольге. Я знаю, что мы с ней до странности похожи.
– Это правда. Я этого Мукаева тем более не понимаю. Иметь в любовницах двух одинаковых женщин, одну по месту работы, в родном городе, а другую…
– Зато я все понимаю! – взвилась она. – А я-то, дура, в Р-ске искала! Ей, значит, все, а мне ничего! Узнаю Мукаева!
– Вот это уже слова разумного человека, – с удовлетворением сказал Саша. – Вспомни, как тебя обидели.
– Теперь я понимаю… – Слезы окончательно высохли. – Понимаю, к чему были эти разговоры. О казино, ресторанах, «Мерседесе» и больших деньгах!
– Значит, у него было много денег? – жадно спросил Саша.
– Надо думать! Вот с кем он меня перепутал! Господи! Какая же я была дура!
– Умница. Вот теперь умница. Нам надо решить, как до этих денег добраться.
– Знаешь, я боюсь.
– Чего?
– Не знаю. У меня странное чувство. Мне туда нельзя.
– Куда нельзя?
– К ней.
– Не говори ерунды, – отмахнулся Саша. – Подумаешь, похожи! Мало ли на свете похожих людей? Короче, я буду говорить, а ты слушай…
День четвертый
– Но ты же сама сказала: хорошо, что я побывала там раньше.
– Я ляпнула это сгоряча.
– Но ты это сказала…
Развязка наступила в тот день, когда по федеральному каналу показали документальный фильм о «Стиксе». Заветное слово не прозвучало, название фирмы тоже, но оба почувствовали: уже близко. И не ошиблись.
На следующий день она была крайне раздражена. Ночью мучилась бессонницей, утром с досадой разглядывала синие круги под глазами, потом сломала ноготь и разбила тарелку.
– Что ты наделала?!! – заорал Ладошкин, влетая на кухню. Пол был из плитки, под мрамор, и упавшая тарелка разлетелась на мелкие кусочки.
– Тарелку разбила, – пожала плечами она.
– Но она из сервиза!
– И что?
– Ты знаешь, сколько я за него заплатил?!
– И что?
– Ты не умеешь беречь вещи!
– И что?
– Потому что тебе легко все достается!
– Мне легко?!! Ну, знаешь…
Завтракали молча. Поднявшись из-за стола, она сказала:
– Дай мне ключи от машины.
– Зачем?
– Мне надо в аптеку.
– В доме полно лекарств, – проворчал он.
– Может, и тест на беременность имеется? – съязвила она.
– Зачем он мне?
– Тебе незачем. Мне нужен.
– Зачем?
– Я же тебе говорила: у меня задержка! Я думала, что на нервной почве. Последние два месяца моей жизни были не особенно приятными. К врачу так и не обратилась. А теперь пора. Но сначала я хочу сама убедиться.
– Ты что, беременна?!
– Слава тебе! Дошло! Я пока не знаю. У меня и раньше так бывало. Когда на диетах сидела и нервничала. Дай мне ключи.
– Мне только этого не хватало! – Он вскочил и забегал по кухне. – Нет, он сделал все, чтобы отравить мне жизнь! Как же я его ненавижу!
– Ты дашь мне ключи или нет?
Он метнулся в комнату и вскоре швырнул на стол ключи от машины. Сверкнули изумруды. Она вздрогнула: на столе лежал брелок с серебряным дельфином, ее подарок Саранскому.
– Ты дал мне ключи от его «Мерседеса»?
– Ты хочешь, чтобы я доверил тебе свою машину?
Увы! Ее машина сгорела в гараже во время пожара. Еще и эта потеря. У Ольги не осталось ничего. Она сжала в руке серебряного дельфина и тихо сказала:
– Ну, хорошо. Пусть будет так.
О том, что едет совсем в другую сторону, она сообразила не сразу, глаза застилали слезы. Потом поняла, что и денег не взяла. Кошелек с кредитной карточкой и наличными остался дома. Надо возвращаться. С досады затормозила резко и минут пять стояла на обочине. Бросить все и уехать. Сбежать. Сейчас, немедленно. Но куда? Документы тоже сгорели. Когда они поехали в ресторан, она не взяла из дома ничего, даже водительские права. Зачем, если ехали на его машине? Хорошо хоть остался кошелек, в котором лежала кредитка. Вечернее платье и маленькая сумочка, вот и все, что при ней имелось. Было так жарко, что она обошлась прозрачной накидкой, лучше бы взяла свитер или плащ. Знать бы, где упасть… Теперь надо восстанавливать документы, заполнять кучу бумажек. А ведь у нее и прописка была липовая. В доме, который она никогда не видела, где-то на самой окраине Московской области. И вообще: она ему никто. Саранскому. Вот и доигралась, милая!
Ну, почему он с ней так поступил?!
Она все-таки вернулась. Издалека увидела, что у дома Ладошкина стоит незнакомая машина. И резко свернула в сторону. Оставив «Мерседес» на обочине за домом, так сделал Иван, здесь густой кустарник, Ольга, крадучись, подошла к окну. Они сидели в гостиной, прозрачная занавеска подрагивала от легкого ветерка. Ладошкин терпеть не мог жалюзи. На окнах его коттеджа, отделка и обстановка которого были в духе времени, висели старомодные тюлевые занавески. Ольга замерла.
– …Я не знаю, где она! Уехала в аптеку.
– В какую?
– Не знаю!
– Когда уехала?
– Ну, минут десять назад.
– А в какой аптеке она обычно делает покупки?
Голос человека, задававшего вопросы, был ровный, без всяких эмоций. Она не понимала, почему Лешка так нервничает.
– Она живет здесь недавно! И в аптеку поехала впервые! Я не знаю, в какую!
– Ну, хорошо. Тогда поговорим с вами, Алексей Петрович. Расскажите нам все, что вы знаете.
Нам?! Значит, их несколько. Один задает вопросы, а другие… Она вздрогнула и хотела убежать. Но ноги вдруг стали ватными. Присела на корточки. Они говорили тихо, но слух у нее настолько обострился, что было слышно каждое слово.
– О «Стиксе». Или икс-транквилизаторе Саранского. Как вам угодно.
– Я ничего не знаю!
– Да бросьте. Как получали газ курьеры? Кто переправлял его в Р-ск? Послушайте, вы вообще жить хотите?
– Но…
– То, чем вы так беззастенчиво распоряжались, вам не принадлежит. И Саранскому тоже. Ему простительно: он был сумасшедший. Возомнил себя Богом. Решил, что всех обманет. Вы знаете, что он собирался за границу?
За границу? Она вздрогнула.
– Как – за границу?
– Его документы лежат в американском посольстве. Он сумел вывезти деньги из страны. На его имя в иностранном банке открыт счет. Вы знаете сумму? Я вижу, Алексей Петрович, что вы не в курсе. Саранский вообразил, что ему позволят уехать.
– Он о… один туда собирался?
– Да. А с кем же?
Ей хотелось заплакать. А что было бы с ней? Умер он или выбрался бы из пламени, ее судьба от этого не менялась. Ее вычеркнули из списка живых. Давно вычеркнули.
– Ни вас, ни любовницу он брать с собой не собирался. Его открытие действительно значительно. Хотя не будем преувеличивать. Его еще надо довести до ума. И все проверить. Но за границу это уйти не должно ни при каких условиях. Мы и так много потеряли. Утекали кадры, терялись научные открытия, сделанные нашими учеными. Теперь с этим покончено. И у нас есть деньги, чтобы финансировать дорогостоящие эксперименты. Мировая слава – это тоже товар. И то, под каким флагом сделано открытие, имеет огромное значение. Он этого не понимал, ему простительно. Гении – это люди не от мира сего. Им безразлично, кто финансирует эксперименты и кому принадлежит результат их деятельности. Они полагают, что им. Это заблуждение. Им принадлежат только деньги, полученные за работу. И слава первооткрывателя. Но прибыль принадлежит тому, кто вложился в исследования, рискнул своими вложениями. Препарат должен быть нами же и запатентован. Когда Иван только-только начинал работать над «Стиксом», был заключен соответствующий договор. Саранский его нарушил. Но вы-то, Алексей Петрович! Ведь вы обычный человек. И, к счастью, не сумасшедший. Отдайте то, что вам не принадлежит. И покончим с этим.
– Но у меня ничего нет! Клянусь!
– А у кого есть?
– У нее. У Ольги. Я так думаю.
– Думаете или уверены?
– Она сказала… Когда горел дом… «Хорошо, что я побывала там раньше».
– Она могла сказать это сгоряча, будучи в расстроенных чувствах. Ведь все сгорело.
– Я это и пытаюсь выяснить, – оживился Ладошкин. – Вот уже несколько дней я завожу разговор о «Стиксе».
– И как?
– Пока никак.
– Она куда-нибудь отлучается?
– Мы все время вместе. Думаете, я не понимаю? Если у нее есть где-то тайник, как только я уеду на работу, она сразу кинется туда. В моем доме бумаг нет. Ни бумаг, ни диска, куда она могла бы скопировать его записи. Сюда она приехала с маленькой сумочкой, в вечернем платье и в прозрачной накидке. Сумочку я проверял, – торопливо сказал он. – Пусто. Я ни на шаг ее не отпускаю.
– А как же аптека?
– Но…
– Вот видите.
– Как только она приедет, я…
– Хорошо. У вас есть две недели. Первое, что вы сделаете, экспертизу ДНК. Я имею в виду обгоревший труп. Надо знать наверняка, он это или не он. Больше никаких случайностей. От этого человека всего можно ожидать. Мы хотим знать наверняка, жив Саранский или умер. Физико-технической экспертизы недостаточно.
– Что это: физико-техническая?
– Фотографию черепа трупа, если он имеется, сравнивают с прижизненной фотографией. Но этого недостаточно. У него есть родственники?
– Д-да. Мать.
– Навестите ее. Нам нужны ткани на анализ.
– А… деньги?
– Как-как?
– Это дорогостоящая экспертиза. И… Я могу рассчитывать на какую-то компенсацию? Ведь мои потери…
– Можете. При одном условии. Если докажете, что это принадлежит вам. Не бандиты же мы. Докажите, что законно всем этим пользовались, и тогда…
– Нет-нет. Я не хочу никаких разбирательств. Тем более в суде. Ведь вы на это намекаете?
– Намекать не мое дело. Я вам объясняю, как вы должны поступить. По закону не хотите, а без закона есть только право сильного. Можете им воспользоваться. У вас две недели. Больше она не вытерпит. На ее счете почти нет денег.
– Откуда вы знаете?
– Алексей Петрович…
– А… если с ней поговорить?
– Ну, поговорите. – В голосе того, кто ответил, ей почудилась насмешка.
– Может, ее… Припугнуть, а? Применить силу? И она все скажет…
– Вам что, не жаль ее? Красивая, кажется, женщина. Она ведь теперь ваша любовница?
– Любовницу я и другую найду.
– А жизнь, она одна. Понятно. А если у нее ничего нет?
– Есть, я уверен!
– Ну, хорошо. Если в течение двух недель она не наведается в свой тайник… Ее все равно надо убирать. Она слишком много знает. Так сложились обстоятельства. Ее уже нет. Все ее вещи и документы сгорели. Нет смысла восстанавливать в правах этого человека. Проще оставить все как есть. Дешевле. Ведь вы умеете считать деньги? Или вы сами собираетесь этим заниматься? Ею, ее документами?
– Я? Нет. Я не… не буду. Мне все это и так недешево обойдется.
– Ну, вот и решили.
Круг замкнулся. Когда Ольга услышала эту фразу, дрожь в ногах прошла. Терять больше нечего. Она все так же осторожно, прячась за кустами, стала отходить к калитке. По крайней мере, дали две недели. А может, рассказать им все, что она знает? Толку-то? Это ничего не изменит. Она им не нужна.
Села в «мерс», замерла. Послышались голоса. Она открыла «бардачок». Пистолет по-прежнему лежал там. Машинально потянулась к нему. Толку-то.
Хлопнула дверца, заурчал мотор. Она сидела, не дыша и не шевелясь. Уехали. Перевела дух и закрыла «бардачок». Еще какое-то время посидела в машине. Потом завела мотор, обогнула дом и въехала в ворота. Шла по тропинке, сжимая в руке брелок. Плавники серебряного дельфина впивались в ладонь. Но боли не чувствовала. Алексей встретил ее на крыльце. Улыбнулся фальшиво:
– Уже вернулась?
– Да.
– Купила, что хотела?
– Да, все в порядке.
«Это меня уже не волнует. Не сейчас». Она прошла в гостиную, Ладошкин следом. Положила ключи от машины в сумочку, кинула ее на диван и рассеянно поправила выбившуюся из прически прядь. Вот здесь все и случилось. Где сидел он? А где они? Было ли у них оружие? Скорее всего, да. Ведь он так напуган. До сих пор у Лешки губы дрожат. Глядя на ее сумочку, лежащую на диване, он сказал:
– Я подумал, что нам надо развеяться. Извини меня за утреннюю ссору. Я был не прав.
– Что ты! Это я была не права. А насчет развеяться…
Она взяла с полки маникюрный набор. Достала ножнички и принялась срезать ногти.
– Что ты делаешь?!
– А что такое? – спросила равнодушно, не прекращая орудовать ножницами.
– Твои ногти! Ты же так над ними дрожала!
– Разве? А по-моему, ерунда.
– Но они же были такие красивые!
– А тебя это волновало?
«Что я только для вас не делала?» Нет, ему все равно, как она выглядит. Зря старалась. Ногти – это мелочь. Пустяк. С удовлетворением поглядела на свою руку, пояснила:
– Я утром сломала ноготь. Пришлось пожертвовать остальными. Не переживай, я поеду к Марусе и все исправлю.
– Маруся – это… – он наморщил лоб.
– Стилист. Мне и стрижку надо подправить.
– Да-да, – оживился он. – Тебе надо развеяться. Ты бы пошла переоделась.
Она поймала его взгляд: косится на сумочку. Усмехнулась и кивнула:
– Хорошо. Я переоденусь и позвоню Марусе. У него запись. Но это дорого. А у меня почти не осталось денег.
– Я сделаю все, как ты скажешь! – невпопад ляпнул он, подходя к дивану поближе к ее сумочке.
«Еще бы! Ты думаешь, тебя после этого отпустят? У тебя тоже есть только две недели. Время пошло. И если бы ты был умнее… Но каждый сам за себя! Я буду спасаться, а ты ничего об этом не узнаешь. Мне еще надо разобраться с педикюром».
Вечер
– Руслан! А ну, постой! – вцепилась в него Зоя, когда он собрался переходить улицу.
– Чего тебе, Паренкина?
– Какая я тебе Паренкина! Вспомнил! Сто лет как Мукаева! А ну, говори, где твой дружок закадычный? Где Ванька? Колись давай, Свисток!
– Какой я тебе Свисток? Тю-у! Вспомнила! Отцепись от меня, Паренкина! Нету твоего Вани! Был и кончился! Сгинул!
– Врешь! Откуда тогда деньги?
– Какие деньги?
– Мне письмо пришло. А там сберкнижка. На предъявителя. Обратный адрес твой.
– Я тебе, выходит, деньги послал? Ну, бывает. Пользуйся.
– А ты не шути. Кончились шутки. Там девятьсот тысяч, если на рубли перевести.
– Сколько?!!
– Девятьсот. Ну, почти. Что это за деньги?
– А я откуда знаю?
– Врешь! Все ты знаешь? Где Мукаев?
– Не знаю! Сто раз тебе говорю: не знаю!
– Что же мне теперь делать?! – зарыдала Зоя.
– Что-что… Деньги тратить!
Он оторвался, наконец, от нее и шагнул на зебру.
– Руслан? Ты куда?!
– В ближайший ларек. За водкой.
– Да куда ж тебе еще водки?
…В дверь настойчиво звонили. Еще раз и еще… «Сашка, что ли?» – подумала она и в прихожей перед зеркалом подкрасила губы.
– Руслан? Ты?!!
– Не ждала?
– Я думала, ты в роддоме у жены.
– Что мне там, поселиться? Сама же сказала: заходи.
– Когда сказала?
– По телефону. Не помнишь?
Олеся отступила в прихожую, он вошел, но на пороге споткнулся, оперся рукой о стену:
– Спокойно.
– Да ты пьян в стельку! – ахнула Леся. – А я думала, врут люди! Будто ты, как только Ванька снова сгинул, запил!
– Могу пить, могу и не пить, – пробормотал он. – А ну-ка…
Подвинув ее плечом, Свистунов ввалился в комнату и со стуком опустил на стол бутылку водки, после чего уселся на диван.
– Ну, нет! – возмутилась она. – Здесь ты пить не будешь!
– Эт-та еще почему?
– Потому что не будешь! Ты за этим пришел?
– Нет. Выходи за меня замуж.
– Спятил! У тебя жена родила! Давай катись отсюда!
– Я ведь зна-аю, почему ты из прокуратуры уволилась, – пьяно погрозил ей пальцем Руслан. – Потому что, как я, тебя никто не знает. Я все понял, потому и…
– Догадливый, мент, – прошипела она. – Ты потому такой смелый, что Ваньки нет. Ты при нем порог этого дома боялся переступить. А теперь, выходит, осмелел?
– Ты думаешь, я его боялся? – прищурился Руслан.
– Да какое там! Просто он тебе был дороже всех баб на свете. Все, кончилась дружба? А если он вернется?
– Нет, – тихо сказал Руслан. – Он не вернется.
– Что ты знаешь? Где он? Я сама хотела с тобой поговорить, но вижу, ты лыка не вяжешь.
– Я в п-порядке.
– Иди спать, Руслан.
– Иду. – И он растянулся на диване.
– О господи! Как я людям в глаза-то буду смотреть! Мало мне было стыда! Руслан!
В дверь снова звонили. Свистунов поднял голову:
– Кто это?
– Любовник!
Он резко сел на диване:
– Так. Успела уже.
– У тебя на меня какие-то права? Мы десять лет как расстались! Я имею право на личную жизнь! Ты и сам женат! Двигай к двери. И чтоб никакого цирка, понял?
– Есть. Без цирка.
Руслан поднялся с дивана, взгляд у него был ясный и трезвый. «Комедиант!» Она метнулась в прихожую. На пороге стоял Саша с букетом цветов. Роскошные розы.
– Привет. Это тебе. – Он протянул букет.
– Спасибо. Какие красивые! Входи.
– Минуточку.
Ее вдруг взяли за плечо и резко дернули назад. Из-за спины выступил Руслан:
– Товарищ, по какому праву дарим женщине розы?
– Руслан! Я тебе что сказала?!
– Это еще кто? – оторопел Саша.
– Я тебе сейчас представлюсь.
Руслан почти без замаха ударил менеджера по персоналу в челюсть и левой добавил в сплетение. Саша рухнул на бетонный пол, Леся ахнула и закрыла лицо розами.
– Это без цирка, – зло сказал Свистунов. – Как обещал. Бывай, Олеся Владимировна! Счастья тебе. В личной жизни. – И, насвистывая, побежал вниз по лестнице.
Саша закашлялся и поднялся с пола. Спросил, сплевывая кровь:
– У тебя что, в любовниках сборная города по боксу?
– Это не любовник.
– А кто?
– Жених. Бывший.
– И тоже мент?
– Да.
– Бывает. Роковая ты женщина, Олеся… как он сказал? Владимировна? Ты бы разобралась с правоохранительными органами, кто тебе кто. Я, собственно, поговорить приехал. Больше в квартире никого нет? Еще одного бывшего? – с опаской спросил он.
– Нет. О господи! Входи. – Она посторонилась. – У тебя опять на лице кровь! Извини. Ради бога, извини. Он же пьяный в стельку!
– Если он пьяный так бьет, трезвого его надо в сборную страны брать.
– Трезвый он смирный. И веселый. Ты Мукаева не знаешь. То есть знаешь. Что я говорю! Ну, Свисток! Получишь ты у меня!
– Вот, кстати! О нем я и приехал поговорить. О следователе Мукаеве. О! И бутылка на столе! Как кстати!
– Я сейчас закусить соберу. Ну, Свисток! – бормотала она, несясь на кухню. – Так я никогда замуж не выйду! Ну, погоди у меня!
Она загремела тарелками. Одна упала на пол и разбилась.
– Да что ж это такое?! – ахнула Леся. – Что сегодня за день такой?!
– На счастье.
Саша стоял на пороге, трогая разбитую губу. И добавил:
– Не суетись. Ночь будет долгой. Ты готова?
– К чему?
– Мне показалось, что ты и следователь… Или показалось?
– Говори: что случилось?
Он придвинул табурет, сел и сказал:
– Короче. Пока навел справки, выяснил адрес… Мы ему продукты на дом доставляли. Иногда. В общем, пробил по базе и все узнал. Но опоздал. Коттедж-то его сгорел!
– Какой коттедж?
– Под Москвой. Я тебе говорил. Что касается блондинки…
Она вздрогнула:
– Ольги?
– Ну да. Ольги. Она переехала к генеральному директору фирмы «АРА». В тот же день. У него дисконтная карта в нашем супермаркете, у Ладошкина. Скупердяй, каких мало. Но зато в базе все есть: фамилия, имя, адрес, телефон, год рождения. Полная информация. Мы на таких клиентов досье собираем. Деньги у него имеются. Это хорошо. Значит, и у нее есть. Теперь о плохом. В сгоревшем доме нашли труп.
– Чей? – Она без сил опустилась на стул.
– Похоже, что его. Следователя Мукаева.
– Ох!
– Только он жил там под именем Ивана Александровича Саранского.
– Как так? Не понимаю…
– Я тоже не понимаю. Может, у него был брат-близнец?
– Какой еще брат? Я хорошо знаю его мать. Ваня – единственный сын.
– Не было, значит? Ну, тогда он жил двойной жизнью. Хотя я не понимаю: как он успевал?
– Выходит, он умер?
– Выходит, что так.
– Ох!
Она зарыдала. Саша подошел, положил руку на плечо:
– Погоди. Ты же мне сама говорила: все кончено. Помнишь? Что ты его теперь ненавидишь. Ну? Помнишь?
– Ваня, Ваня… Как же так? За что мне это? Значит, не вернется больше… Как же так?
– Погоди, я выпить принесу.
– Мне лучше водички.
Она все не могла успокоиться. Ведь оплакала уже однажды, в конце апреля. А все равно болит. Выходит, Руслан правду сказал. Он больше не вернется. Не за этим ли приходил? Потому и пьет. Друга потерял. Саша пытался ее успокоить:
– Ну, что ты от него хорошего видала? То бросал, то возвращался. А любовнице бриллианты дарил, машину. Зато теперь можно поживиться. О себе надо думать.
– Что думать?
– У него наверняка остались деньги. Припрятал на черный день. У любовницы.
Она перестала плакать:
– Ты что, шантажировать ее собрался?
– Сначала просто поговорить. Кое-какую информацию я уже собрал. Она приехала в Москву из Хабаровска, лет десять назад. Работала моделью, но крупных контрактов так и не заключила. Пришли юные девочки, подвинули ее, а потом и вовсе задвинули. В этом бизнесе чем раньше начнешь, тем лучше и дороже. Она поспешила родиться. Но зато подцепила Саранского. На юге во время отдыха.
– Это когда он с Зоей, что ли, отдыхал? По путевке?
– Зоя – это…
– Жена.
– Значит, есть еще и жена. Но деньги у любовницы, я уверен. Та еще штучка.
– Расскажи мне об Ольге. Я знаю, что мы с ней до странности похожи.
– Это правда. Я этого Мукаева тем более не понимаю. Иметь в любовницах двух одинаковых женщин, одну по месту работы, в родном городе, а другую…
– Зато я все понимаю! – взвилась она. – А я-то, дура, в Р-ске искала! Ей, значит, все, а мне ничего! Узнаю Мукаева!
– Вот это уже слова разумного человека, – с удовлетворением сказал Саша. – Вспомни, как тебя обидели.
– Теперь я понимаю… – Слезы окончательно высохли. – Понимаю, к чему были эти разговоры. О казино, ресторанах, «Мерседесе» и больших деньгах!
– Значит, у него было много денег? – жадно спросил Саша.
– Надо думать! Вот с кем он меня перепутал! Господи! Какая же я была дура!
– Умница. Вот теперь умница. Нам надо решить, как до этих денег добраться.
– Знаешь, я боюсь.
– Чего?
– Не знаю. У меня странное чувство. Мне туда нельзя.
– Куда нельзя?
– К ней.
– Не говори ерунды, – отмахнулся Саша. – Подумаешь, похожи! Мало ли на свете похожих людей? Короче, я буду говорить, а ты слушай…
День четвертый
Утро – полдень
У Ольги невыносимо разболелась голова. Ладошкин не отпускал ее ни на шаг, окружив таким вниманием и заботой, словно бы она была из хрусталя. Даже дотронуться боялся, а спать ушел вниз, в гостиную. «Ждет, – догадывалась Ольга. – Или… Ему что-то от меня нужно?» Она делала вид, что ничего не замечает. Спала беспокойно, то и дело вздрагивала, просыпалась и радовалась, что он всего этого не видит. Выражения ее лица, внезапных слез и того, как она отчаянно сжимает руками подушку. Нервы. Ошибка будет стоить ей жизни. Ошибиться нельзя.
Утро следующего дня началось с того, что за завтраком Лешка вкрадчиво спросил:
– Ты не хочешь прокатиться?
– Куда?
– В Р-ск.
Она невольно вздрогнула:
– В Р-ск? Зачем?
– У Ивана там мать. Живет неподалеку. В Горетовке. Кстати, вы знакомы?
– Виделись пару раз, – неохотно сказала она.
С матерью Саранского у нее сложились напряженные отношения. Должно быть, Иван все свалил на нее. Это она, мол, детей не хочет. И Лидия Станиславовна явно испытывала к гражданской жене сына неприязнь. К тому же Ольге не нравилась сама Горетовка, не нравился особняк Саранских и природа в окрестностях. Она привыкла к другому и тосковала по суровому, но красивому краю, где родилась. Дома не была уже лет пять, но часто видела во сне свой родной город. Видела почему-то с высоты птичьего полета. Самолет летел из мрака ночи на восток, на солнце, которое разгоралось все ярче и ярче, пока глазам не становилось так больно, что рука сама тянулась к шторке иллюминатора: опустить. Потом самолет начинал снижаться, ложился на правое крыло, но казалось, что это земля опрокинулась, над головой вместо неба сопки и голубые озера, готовые вот-вот пролиться…
И в этот момент она вздрагивала и просыпалась. Здесь все было чужое, хотя и прошло десять лет, как она уехала из дома. Привычка – это не то же, что голос крови, голос родины. Все равно будет тянуть туда, где плохо, трудно, но ты была счастлива. Коротко, дня два-три, но зато не сравнимо ни с чем. Никакие деньги и удовлетворенные амбиции этого дать не могут. Дома бы побывать. Дома… В Горетовку же Ольгу не тянуло вовсе. Ехать в деревню к женщине, которая относится к ней с такой неприязнью… Нет уж, увольте! Она так и сказала:
– В Горетовку я не поеду.
– Но надо же ей сказать.
– Скажи сам.
– Тут нужна женская деликатность.
– Позвони ей.
– Э-э-э… – Он замялся. – Его тело… то есть то, что от него осталось… лежит в морге. И перед тем, как… Надо бы провести опознание.
– Считай, что я его опознала.
– Ты не понимаешь! – Ладошкин вскочил и забегал по кухне. – Мы должны знать наверняка, он это или не он!
– А кто же еще? Кому придет в голову спалить дом? Он это сделал мне назло.
– Дура!
– Я ему никто. – Она проигнорировала оскорбление. Не то время, чтобы обращать внимание на пустяки. – И похоронами заниматься я не обязана.
– А как же его ребенок?
– Какой ребенок?
– Ты сказала, что беременна.
– Мало ли, что я говорила. И вообще. Он детей не хотел. Обо мне не позаботился. С какой стати я должна теперь им заниматься?
– Оленька… Так надо, понимаешь?
– Кому? – Она смотрела в упор.
– Нам. Надо туда съездить.
– А почему ты не можешь поехать один?
– Я не хочу тебя оставлять в таком положении одну… – мялся Ладошкин.
– Я тебе говорю: нет никакого положения.
– Давай так. Отныне мы всегда будем вместе.
– Ты мне что, предложение делаешь?
– Э-э-э…
– Я согласна.
Она тоже встала. Смотрела сверху вниз, ростом он был ниже. Ладошкин отвел глаза.
– Ну? Когда мы распишемся? – спросила она.
– Э-э-э…
– Мне нужны новые документы. Хорошо, что я не торопилась. Это будет кстати: новая фамилия и прописка. Здесь, в этом доме. Ты ведь пропишешь у себя жену? Недельки через две. Так? И ты признаешь своим ребенка?
– Ты же только что сказала…
– Мало ли, что я говорила! Я сказала, что не поеду в Горетовку. А теперь говорю: поеду. Если ты на этом настаиваешь. Гормоны, понимаешь? С беременными это случается. Но сначала я позвоню Марусе. Мне надо привести себя в порядок.
У Ольги невыносимо разболелась голова. Ладошкин не отпускал ее ни на шаг, окружив таким вниманием и заботой, словно бы она была из хрусталя. Даже дотронуться боялся, а спать ушел вниз, в гостиную. «Ждет, – догадывалась Ольга. – Или… Ему что-то от меня нужно?» Она делала вид, что ничего не замечает. Спала беспокойно, то и дело вздрагивала, просыпалась и радовалась, что он всего этого не видит. Выражения ее лица, внезапных слез и того, как она отчаянно сжимает руками подушку. Нервы. Ошибка будет стоить ей жизни. Ошибиться нельзя.
Утро следующего дня началось с того, что за завтраком Лешка вкрадчиво спросил:
– Ты не хочешь прокатиться?
– Куда?
– В Р-ск.
Она невольно вздрогнула:
– В Р-ск? Зачем?
– У Ивана там мать. Живет неподалеку. В Горетовке. Кстати, вы знакомы?
– Виделись пару раз, – неохотно сказала она.
С матерью Саранского у нее сложились напряженные отношения. Должно быть, Иван все свалил на нее. Это она, мол, детей не хочет. И Лидия Станиславовна явно испытывала к гражданской жене сына неприязнь. К тому же Ольге не нравилась сама Горетовка, не нравился особняк Саранских и природа в окрестностях. Она привыкла к другому и тосковала по суровому, но красивому краю, где родилась. Дома не была уже лет пять, но часто видела во сне свой родной город. Видела почему-то с высоты птичьего полета. Самолет летел из мрака ночи на восток, на солнце, которое разгоралось все ярче и ярче, пока глазам не становилось так больно, что рука сама тянулась к шторке иллюминатора: опустить. Потом самолет начинал снижаться, ложился на правое крыло, но казалось, что это земля опрокинулась, над головой вместо неба сопки и голубые озера, готовые вот-вот пролиться…
И в этот момент она вздрагивала и просыпалась. Здесь все было чужое, хотя и прошло десять лет, как она уехала из дома. Привычка – это не то же, что голос крови, голос родины. Все равно будет тянуть туда, где плохо, трудно, но ты была счастлива. Коротко, дня два-три, но зато не сравнимо ни с чем. Никакие деньги и удовлетворенные амбиции этого дать не могут. Дома бы побывать. Дома… В Горетовку же Ольгу не тянуло вовсе. Ехать в деревню к женщине, которая относится к ней с такой неприязнью… Нет уж, увольте! Она так и сказала:
– В Горетовку я не поеду.
– Но надо же ей сказать.
– Скажи сам.
– Тут нужна женская деликатность.
– Позвони ей.
– Э-э-э… – Он замялся. – Его тело… то есть то, что от него осталось… лежит в морге. И перед тем, как… Надо бы провести опознание.
– Считай, что я его опознала.
– Ты не понимаешь! – Ладошкин вскочил и забегал по кухне. – Мы должны знать наверняка, он это или не он!
– А кто же еще? Кому придет в голову спалить дом? Он это сделал мне назло.
– Дура!
– Я ему никто. – Она проигнорировала оскорбление. Не то время, чтобы обращать внимание на пустяки. – И похоронами заниматься я не обязана.
– А как же его ребенок?
– Какой ребенок?
– Ты сказала, что беременна.
– Мало ли, что я говорила. И вообще. Он детей не хотел. Обо мне не позаботился. С какой стати я должна теперь им заниматься?
– Оленька… Так надо, понимаешь?
– Кому? – Она смотрела в упор.
– Нам. Надо туда съездить.
– А почему ты не можешь поехать один?
– Я не хочу тебя оставлять в таком положении одну… – мялся Ладошкин.
– Я тебе говорю: нет никакого положения.
– Давай так. Отныне мы всегда будем вместе.
– Ты мне что, предложение делаешь?
– Э-э-э…
– Я согласна.
Она тоже встала. Смотрела сверху вниз, ростом он был ниже. Ладошкин отвел глаза.
– Ну? Когда мы распишемся? – спросила она.
– Э-э-э…
– Мне нужны новые документы. Хорошо, что я не торопилась. Это будет кстати: новая фамилия и прописка. Здесь, в этом доме. Ты ведь пропишешь у себя жену? Недельки через две. Так? И ты признаешь своим ребенка?
– Ты же только что сказала…
– Мало ли, что я говорила! Я сказала, что не поеду в Горетовку. А теперь говорю: поеду. Если ты на этом настаиваешь. Гормоны, понимаешь? С беременными это случается. Но сначала я позвоню Марусе. Мне надо привести себя в порядок.