– Обязательно, – пробормотал Карл Иванович, осторожно оттаскивая жену от Дмитрия Николаевича.
Сообразив, что продолжение душещипательного сериала не замедлит возобновиться, я быстро нашла в себе силы подняться. Чего доброго, затопчут.
Машуня ворвалась в комнату вихрем и замерла, пытаясь осмыслить открывшуюся взору картину. Следом за ней с Бармалеем на руках влетела Алька и, ткнувшись матери в спину, вынужденно притормозила. Кот, выполняя роль буфера, взвыл, отчаянно затрепыхался и, пользуясь случаем, сиганул на тропу свободы. На тот момент она у него пролегала по столу, и он моментально расширил ее до максимально возможного уровня за счет предметов сервировки. Обрадованная Денька мигом очутилась рядом, громким лаем выражая Бармалею свой восторг, но умело маскируя его под осуждение. Петляя не хуже зайца, домашний любимец буйной головушкой сшибал на своем пути бокалы. Тоненько позвякивая, они падали и разбивались. Из-под сверкающих пяток кота со звоном вылетали и шлепались куда придется тарелки. Последним препятствием стала почти пустая ваза для фруктов. За компанию с ней он звучно и приземлился на пол. Донельзя напуганный фейерверком осколков котяра плотно прижал к голове уши и пополз прятаться под диван. Не следовало бедолаге обжираться нашим гусем: свободного пространства хватило только для его головы, остальное застряло. Машуня слабо ахнула, сделала шаг по направлению к Ренату и закричала. Ее тут же поддержала Алька. Карл Иванович вынужденно бросил супругу, пытаясь сдержать намерение дочери и внучки пробежаться босиком по осколкам посуды. В какой-то мере это ему удалось. Но не без помощи Василисы Михайловны. Лишившись опоры, она пошатнулась и ухватилась руками за Машуню, энергично попытавшуюся стряхнуть ее со своего плеча. Это дало нам с Наташкой возможность мгновенно сориентироваться. Мы рванули на помощь Димке с другой, свободной, стороны стола, по пути окончательно сместив елку в угол. Нельзя было допускать любящих людей к пострадавшему. В приступе всепрощения, жалости и сострадания они вытрясли бы из раненого Рената душу и остатки жизненных сил.
– Сидеть!!! – гаркнула подруга. Безотказный и проверенный на практике способ укрощения строптивых.
Сели все, кроме Димки и нас с ней. Кто где успел. Бармалей отказался от решительных попыток освободить голову из-под дивана. Торчащая половина мелко-мелко задрожала. Денька, усвоившая за время своей собачьей жизни, что подаваемые хозяйкой команды следует выполнять точно, но недолго, на пару секунд, вскочила и принялась нализывать одну вторую часть Бармалея. Три грации – Василиса Премудрая, Машуня и Алька втроем уместились на рухнувшем в кресло папе Карло. От главы семьи в поле зрения остались только домашние тапочки.
Шум и суета не смогли оставить равнодушным раненого. Ренат пришел в себя, слабо застонал, потом замычал и, оторвав голову от тарелки, попытался вскочить.
– Сидеть… – на всякий случай повторила Наташка. На сей раз тихо, но не менее убедительно. – А то ляжешь… на погосте.
– Не дергайся, – поддержал ее Димка. – Ты ранен ножом в спину. Через мешок с подарками. Теперь его до хирургического кабинета точно не потеряешь. Очень удачно ранен, жить будешь. Что-нибудь помнишь? – спросил он, усмиряя порывы очнувшегося выпрямиться.
– Помню, – уверенно ответил Ренат. Дышал он с хрипом. – Все помню. А кто это меня, а? Машенька, неужели… – Всхрапнув, раненый выразил желание ткнуться лбом в тарелку, но Наташка вовремя схватила его за волосы и осторожно приложила к ней щекой.
– Ты не волнуйся, лежи себе, отдыхай. Приедет врач, не до отдыха будет, – тихонько уговаривала она раненого.
Ренат не сопротивлялся. Только попросил напомнить дочери, что ей пора спать.
– Слушай, Димочка, ты же хирург, может, можно что-нибудь сделать? – Меня беспокоило шевеление в кресле. Папа Карло затеял процесс освобождения от любимых женщин.
– Его нельзя трогать, я же объяснял, – скучным голосом пояснил муж. – Видишь, кровотечение усилилось. И дышит с хрипом. Наверняка задето легкое. Нужен рентген. И думаю, без операции не обойтись. Алена, где ты была?
– За «скорой» ездила. Меня Славка с Борисом Ивановичем перехватили, когда я по лестнице спускалась… А! Ты про это? – Дочь тряхнула одеялом, наброшенным прямо на голову. – Извините. Надела на себя то, что под руки подвернулось. Они там немного застряли, сейчас будут. Только дежурный врач слегка пьян. Как бы ему здесь совсем не похужело. Он еще в машине жаловался, что его от такой жизни мутит. Если можно, я пойду переоденусь. – Аленка попятилась и исчезла, прихватив с собой по слезной Наташкиной просьбе собаку. Псине вредно волноваться – спать будет плохо.
Не успели мы приуныть, как появился врач, бережно поддерживаемый под руки двумя сотрудниками милиции. Третий страховал троицу сзади. Дверь для всех была узковата, поэтому врача выдвинули на передний план.
– Петр Александрович Хвостов. Дежурный врач-гинеколог, – зевнув, представился он и попытался сфокусировать свой взгляд на Наташке.
– Мне ваша помощь не нужна! – возмутилась подруга. – И вообще, вы что, приехали отсыпаться?! В таком случае, на столе еще три целых тарелки – выбирайте и устраивайтесь.
– Покорнейше благодарю, но я только что из-за стола.
– Разрешите? – Хвостов был решительно оттеснен в сторону женщиной в белом халате. Следом за ней прошел сотрудник милиции, тащивший внушительную сумку с медикаментами. Очевидно женщина-врач тоже входила в состав дежурившей в новогоднюю ночь оперативной группы.
Поверхностный осмотр раненого у Марины Львовны, как к ней почтительно обратился один из оперативников, занял секунды.
– Носилки! Транспортируем в больницу. Все вопросы к раненому потом, – заявила она в никуда.
Тем не менее в дверях началось какое-то движение. И пока один сотрудник опергруппы фотографировал стол и его окрестности, напоминающие поле битвы, а второй осторожно снимал отпечатки пальцев с рукоятки ножа, к Марине Львовне обратился Димка. Оба специалиста, обрадовавшись профессиональному взаимопониманию, повели задушевную беседу на тему предстоящей операции. В ходе беседы мой Дмитрий Николаевич ловко перебинтовал беднягу Рената прямо поверх его одеяния Санта-Клауса, обеспечив надежную фиксацию рукоятки ножа, обернутой оперативником в целлофановый пакет. Сразу на белом поле бинта стала заметна кровь. Кровавое пятно продолжало увеличиваться в размерах и тогда, когда Рената уложили на носилки на живот и быстро понесли к выходу. Чуть раньше вынесли дежурного врача-гинеколога. Под руки. Он предпринял попытку оказать рухнувшей в обморок Машуне медицинскую помощь и окончательно парализовал действия Карла Ивановича по освобождению от гнета родных. Гинеколог в число родственников папы Карло не входил, поэтому показался ему особенно тяжелым. Вместе с Дмитрием Николаевичем в больницу отправились Борис Иванович и Вячеслав. Можно считать, под конвоем. В одной машине с сотрудниками милиции.
8
9
Сообразив, что продолжение душещипательного сериала не замедлит возобновиться, я быстро нашла в себе силы подняться. Чего доброго, затопчут.
Машуня ворвалась в комнату вихрем и замерла, пытаясь осмыслить открывшуюся взору картину. Следом за ней с Бармалеем на руках влетела Алька и, ткнувшись матери в спину, вынужденно притормозила. Кот, выполняя роль буфера, взвыл, отчаянно затрепыхался и, пользуясь случаем, сиганул на тропу свободы. На тот момент она у него пролегала по столу, и он моментально расширил ее до максимально возможного уровня за счет предметов сервировки. Обрадованная Денька мигом очутилась рядом, громким лаем выражая Бармалею свой восторг, но умело маскируя его под осуждение. Петляя не хуже зайца, домашний любимец буйной головушкой сшибал на своем пути бокалы. Тоненько позвякивая, они падали и разбивались. Из-под сверкающих пяток кота со звоном вылетали и шлепались куда придется тарелки. Последним препятствием стала почти пустая ваза для фруктов. За компанию с ней он звучно и приземлился на пол. Донельзя напуганный фейерверком осколков котяра плотно прижал к голове уши и пополз прятаться под диван. Не следовало бедолаге обжираться нашим гусем: свободного пространства хватило только для его головы, остальное застряло. Машуня слабо ахнула, сделала шаг по направлению к Ренату и закричала. Ее тут же поддержала Алька. Карл Иванович вынужденно бросил супругу, пытаясь сдержать намерение дочери и внучки пробежаться босиком по осколкам посуды. В какой-то мере это ему удалось. Но не без помощи Василисы Михайловны. Лишившись опоры, она пошатнулась и ухватилась руками за Машуню, энергично попытавшуюся стряхнуть ее со своего плеча. Это дало нам с Наташкой возможность мгновенно сориентироваться. Мы рванули на помощь Димке с другой, свободной, стороны стола, по пути окончательно сместив елку в угол. Нельзя было допускать любящих людей к пострадавшему. В приступе всепрощения, жалости и сострадания они вытрясли бы из раненого Рената душу и остатки жизненных сил.
– Сидеть!!! – гаркнула подруга. Безотказный и проверенный на практике способ укрощения строптивых.
Сели все, кроме Димки и нас с ней. Кто где успел. Бармалей отказался от решительных попыток освободить голову из-под дивана. Торчащая половина мелко-мелко задрожала. Денька, усвоившая за время своей собачьей жизни, что подаваемые хозяйкой команды следует выполнять точно, но недолго, на пару секунд, вскочила и принялась нализывать одну вторую часть Бармалея. Три грации – Василиса Премудрая, Машуня и Алька втроем уместились на рухнувшем в кресло папе Карло. От главы семьи в поле зрения остались только домашние тапочки.
Шум и суета не смогли оставить равнодушным раненого. Ренат пришел в себя, слабо застонал, потом замычал и, оторвав голову от тарелки, попытался вскочить.
– Сидеть… – на всякий случай повторила Наташка. На сей раз тихо, но не менее убедительно. – А то ляжешь… на погосте.
– Не дергайся, – поддержал ее Димка. – Ты ранен ножом в спину. Через мешок с подарками. Теперь его до хирургического кабинета точно не потеряешь. Очень удачно ранен, жить будешь. Что-нибудь помнишь? – спросил он, усмиряя порывы очнувшегося выпрямиться.
– Помню, – уверенно ответил Ренат. Дышал он с хрипом. – Все помню. А кто это меня, а? Машенька, неужели… – Всхрапнув, раненый выразил желание ткнуться лбом в тарелку, но Наташка вовремя схватила его за волосы и осторожно приложила к ней щекой.
– Ты не волнуйся, лежи себе, отдыхай. Приедет врач, не до отдыха будет, – тихонько уговаривала она раненого.
Ренат не сопротивлялся. Только попросил напомнить дочери, что ей пора спать.
– Слушай, Димочка, ты же хирург, может, можно что-нибудь сделать? – Меня беспокоило шевеление в кресле. Папа Карло затеял процесс освобождения от любимых женщин.
– Его нельзя трогать, я же объяснял, – скучным голосом пояснил муж. – Видишь, кровотечение усилилось. И дышит с хрипом. Наверняка задето легкое. Нужен рентген. И думаю, без операции не обойтись. Алена, где ты была?
– За «скорой» ездила. Меня Славка с Борисом Ивановичем перехватили, когда я по лестнице спускалась… А! Ты про это? – Дочь тряхнула одеялом, наброшенным прямо на голову. – Извините. Надела на себя то, что под руки подвернулось. Они там немного застряли, сейчас будут. Только дежурный врач слегка пьян. Как бы ему здесь совсем не похужело. Он еще в машине жаловался, что его от такой жизни мутит. Если можно, я пойду переоденусь. – Аленка попятилась и исчезла, прихватив с собой по слезной Наташкиной просьбе собаку. Псине вредно волноваться – спать будет плохо.
Не успели мы приуныть, как появился врач, бережно поддерживаемый под руки двумя сотрудниками милиции. Третий страховал троицу сзади. Дверь для всех была узковата, поэтому врача выдвинули на передний план.
– Петр Александрович Хвостов. Дежурный врач-гинеколог, – зевнув, представился он и попытался сфокусировать свой взгляд на Наташке.
– Мне ваша помощь не нужна! – возмутилась подруга. – И вообще, вы что, приехали отсыпаться?! В таком случае, на столе еще три целых тарелки – выбирайте и устраивайтесь.
– Покорнейше благодарю, но я только что из-за стола.
– Разрешите? – Хвостов был решительно оттеснен в сторону женщиной в белом халате. Следом за ней прошел сотрудник милиции, тащивший внушительную сумку с медикаментами. Очевидно женщина-врач тоже входила в состав дежурившей в новогоднюю ночь оперативной группы.
Поверхностный осмотр раненого у Марины Львовны, как к ней почтительно обратился один из оперативников, занял секунды.
– Носилки! Транспортируем в больницу. Все вопросы к раненому потом, – заявила она в никуда.
Тем не менее в дверях началось какое-то движение. И пока один сотрудник опергруппы фотографировал стол и его окрестности, напоминающие поле битвы, а второй осторожно снимал отпечатки пальцев с рукоятки ножа, к Марине Львовне обратился Димка. Оба специалиста, обрадовавшись профессиональному взаимопониманию, повели задушевную беседу на тему предстоящей операции. В ходе беседы мой Дмитрий Николаевич ловко перебинтовал беднягу Рената прямо поверх его одеяния Санта-Клауса, обеспечив надежную фиксацию рукоятки ножа, обернутой оперативником в целлофановый пакет. Сразу на белом поле бинта стала заметна кровь. Кровавое пятно продолжало увеличиваться в размерах и тогда, когда Рената уложили на носилки на живот и быстро понесли к выходу. Чуть раньше вынесли дежурного врача-гинеколога. Под руки. Он предпринял попытку оказать рухнувшей в обморок Машуне медицинскую помощь и окончательно парализовал действия Карла Ивановича по освобождению от гнета родных. Гинеколог в число родственников папы Карло не входил, поэтому показался ему особенно тяжелым. Вместе с Дмитрием Николаевичем в больницу отправились Борис Иванович и Вячеслав. Можно считать, под конвоем. В одной машине с сотрудниками милиции.
8
– Надо полагать, после застолья у вас произошла крупная ссора с битьем посуды и поножовщиной, – задушевно поделился с нами своими догадками следователь Сергей Васильевич Храпов. Хроническое недосыпание и крайне жесткий режим работы, осложненные свалившимся на него дежурством в новогоднюю ночь, отразились на его способностях видения преступления в других вариантах. Ему хотелось побыстрее поставить точку в этом деле. – Ну и кто из вас и за что именно наказал бедолагу?
– Он не доел свою порцию и не помыл после себя тарелку, – буркнула Наташка.
– Ясно. Давайте немного с этим разберемся да и разойдемся…
– … по камерам, – не успокаивалась подруга. Я просто была вынуждена толкануть ее в бок.
– Наталья Николаевна шутит, – судорожно сглотнув и пытаясь непринужденно улыбнуться, пояснила я. На этом и остановилась.
В сложившейся ситуации у меня самое невыгодное положение. Похоже, в момент совершения преступления ближе меня у Рената никого не было. Имея в виду расстояние и, разумеется, не считая того, кто ударил его ножом, а потом сбежал. А этот человек знал, что я заглядывала в комнату, после чего отправилась на кухню. Будь я хоть немного внимательнее, наверняка заметила бы нож, торчавший из спины Рената. Идиотка! С голодухи уставилась на содержимое тарелки, в которой спала его голова. Без отрыва от тела, естественно. Хотя едва ли я могла бы оставить нож без внимания, если разглядела даже то, что тарелка с салатом, в которой отдыхала голова Рената, вышла из берегов. А может быть, преступник находился в каминном зале в тот момент, когда я туда заглядывала? Или проник позже, когда мной был организован на кухне собственный скромный пир на свой личный мир? Похоже, последний вариант самый правильный.
Я вспомнила, как внезапно потух свет в холле, как следом заскрипела, открылась и закрылась какая-то дверь… Интересно, какая? Входная? Дверь котельной? Или… спальни супругов Гусевых? Потом эти звуки повторились. Но ведь кроме меня этого никто не видел и не слышал. Значит, все подозрения в совершенном преступлении падут на меня?! Наташка сто раз права – не следует наедаться на ночь. Вот оно, возмездие! Так и грозит кулаком. С другой стороны, кроме самого преступника о моем нахождении в кухне никто не знает…
– Вы хотели что-то сказать – обратился ко мне следователь, усаживаясь поудобнее за стол в той его части, с которой Наташка халатом, опрометчиво утерянным Василисой Михайловной, смела часть осколков прямо на пол.
– Кто? Я? Нет. То есть да, все мы появились уже к готовому результату.
– Хм… Уточним: разбитой посуде и раненому… Кстати, кто может сообщить сведения о потерпевшем?
– Думаю, лучше всего это сделает его жена, – твердо заявила Наташка. – Сейчас она окончательно оклемается и все быстренько расскажет об этом… потерпевшем. Всю правду-матку. А что касается посуды, то ни один дурак не будет ее колотить, предварительно вымыв. Дураков среди нас нет!
– Хотите сказать, полтергейст?
– Не угадали. Бармалей! Видите, остатки хвоста из-под дивана торчат? Все-таки протиснулся! Значит, похудел.
Следователь мгновенно погасил ухмылку и резко обернулся.
– Кот? Зачем на него диван поставили?
– Это не диван. Это – котоловка, – услужливо пояснила я. – Как камера предварительного заключения. Бармалей задержан с поличным за хулиганские действия на столе, связанные с битьем посуды.
– Ну хватит шуток. И вытащите кота сюда. Зачем животину мучаете?
– Допрашивать будут пьяницу и дебошира Бармалея, – шепотом, но достаточно громко поделилась со мной своими мыслями Наташка.
– А какое вообще право вы имеете его допрашивать? Пристали тут с тарелками… – не ко времени очнулась Василиса Михайловна. – Разве у вас есть санкция?
Следователь обиделся. Ответ прозвучал сухо и официально:
– Закон предоставляет мне право в случаях, не терпящих отлагательства, производить осмотр места происшествия до возбуждения уголовного дела. Считаю, что сейчас именно такой случай.
– О как! – проникновенно заявила Наташка. – Василиса Михайловна, вы сели на своего мужа, так и сидите там без комментариев. Благодаря вам наш праздничный стол обозвали местом происшествия. Ирка! Разве ты могла предположить, что жаришь гуся к месту происшествия, а? Здрассте, урки, Новый год! Ноги моей больше здесь не будет! Завтра же. В смысле, сегодня же…
– Боюсь, что всем вам придется задержаться, – оборвав яркое Наташкино выступление, твердо заявил следователь. – Имело место покушение на убийство. Поэтому возбуждение уголовного дела не затянется. Надеюсь, потерпевший выживет. А пока мне бы хотелось побеседовать с каждым из вас отдельно.
– Так это… – нервно передернулась Наташка, – может, сначала перекусим? Прямо на месте происшествия. Что-то мне совсем плохо. Наверное, от голода? Простите, как вас…? Я запамятовала.
– Следователь Храпов.
– Что, так прямо с рождения и зовут?
– С рождения зовут Сергеем Васильевичем. И если кто желает, можете позавтракать. Возражать не буду.
– А вы? – с жалостью в голосе поинтересовалась я. – Мы сейчас быстренько организуем кофейку на кухне, там и разговаривать приятнее. И салатики под боком – в холодильнике. Будем считать это обыском с изъятием. Ведь на это санкция прокурора не нужна.
– Изъятию подлежат только те предметы, которые могут иметь отношение к уголовному делу, – буркнул следователь.
– Ирка, не морочь господину Сергею Васильевичу голову. Изъятие, блин! «Слопаем все, что достанем» – вот как это называется!
Пока Наташка суетилась на кухне, превращая ее в рабочий кабинет следователя с элементами «Макдоналдса», сам господин Храпов лазил под елкой в надежде найти хоть какой-нибудь предмет, годящийся для изъятия, одновременно цитируя уголовно-процессуальный кодекс, предоставляющий ему право на это действо без участия понятых, поскольку осуществляется оно в труднодоступной местности. Тем временем Василиса Михайловна безрезультатно убеждала Бармалея покинуть свое убежище под диваном. Карл Иванович, покраснев от натуги, с трудом приподнял этот массивный предмет мебели и сквозь зубы обозвал общего любимца недобрым словом.
– Оставьте кота в покое! – прозвенел Алькин голос. – Он с таким трудом залез под этого монстра! Кстати, я бы и сама не возражала к нему присоединиться. Полон дом убийц! – И демонстративно вышла из комнаты.
– Аля, деточка, что ты городишь?! – громко возмутился ей вслед Карл Иванович и выронил диван. Кот взвыл в унисон с отчаянным визгом Василисы Михайловны, не замедлившей обвинить мужа в том, что он решил одним разом избавиться не только от Бармалея, но и от нее. Начались семейные разборки с поминанием некоторых событий тридцатилетней давности. Им с удовольствием внимал Храпов Сергей Васильевич. В это время я почувствовала, что кто-то дергает меня за рукав и, оглянувшись, увидела Машуню.
– Надо поговорить, – тихо сказала она, стрельнув глазами в сторону следователя, пытающегося вернуть елку в нормальное положение. Я кивнула и последовала за Машуней. Недалеко – за дверь каминного зала. – �Ирочка, очень прошу тебя не говорить следователю о наших… отношениях с Ренатом. Вот тебе крест, это не я ударила его ножом. – Она торопливо перекрестилась.
– А кто? – невольно вырвалось у меня.
– Не знаю. Честное слово, не знаю. Мы – и родители, и Алька, обо всем договорились. Наташенька тоже в курсе. Короче, никто ничего не знает об измене Рената, – с нажимом произнесла Машуня. – Не было этой измены.
– Хорошо… – в замешательстве произнесла я. – Только как тогда объяснить тот факт, что Ренат притащил с собой Викторию?
– А так, как я и объяснила всем за столом, – спокойно сказала Машуня. – Это его какая-то недавно отыскавшаяся родственница, с которой он нас всех собирался познакомить. Поэтому и задержался в Москве, поджидая ее. Чуть не опоздал к встрече Нового года. Кстати говоря, ваши мужчины именно так и объяснят сей, как ты говоришь, факт. Ведь другого-то они не знают. Или знают? – Машуня пытливо уставилась на меня.
– Мы с Натальей не позволяем себе обсуждать чужие семейные тайны с мужьями, – немного обиделась я. – Можешь не волноваться. Не дура, понимаю – если всплывет правда, ты автоматом станешь лидером гонки подозреваемых. Только мне еще нужно предупредить Аленку. Кстати, где она застряла? Кажется, пошла переодеваться. Я мигом…
– Не волнуйся, она побежала к Альке. Я дала дочери таблетку от головной боли и уложила в кровать. Пусть девчонки побудут наверху. Не хочу, чтобы они торчали здесь. Боюсь за Альку. Этот ее страх перед несуществующим привидением… Вдруг сказывается дурная наследственность? Мама у меня очень истеричная особа. Такое впечатление, что у нее вечный климакс.
– Маш, а если сам Ренат скажет правду о ваших отношениях?
– Не скажет! – мстительно улыбнулась Машуня. – Уж в чем, в чем, а в этом-то я уверена. Он же идеальный отец, поэтому просто не может выставить себе плохим мужем. Если бы ты слышала, как он вдохновенно врал Альке, что любит ее и меня больше всех в жизни! Она, бедняжка, так плакала…
– А сама Виктория?… – Мне вдруг стало нехорошо. Не так, конечно, как после шампанского с лечебной порцией водки, но все-таки. – Кстати, а где эта девица? – Я постаралась спросить это непринужденно, но по лицу Машуни поняла, что мне это не удалось. Еще бы! Воображение живо нарисовало Викторию, плавающую на кровати в луже собственной крови. В соседней с моей комнате, на мансардном этаже! И голос невольно сорвался.
– Ирочка… – в ужасе всплеснула руками Машуня. – Как тебе только в голову могло прийти такое?!
– А откуда ты знаешь, что пришло мне в голову?
– Это даже я знаю!
Как рядом с нами очутилась Наташка, мы и не слышали. Она красноречиво повертела указательным пальцем у виска.
– Обе «с приветом»? Рядом, между прочим, следователь возглавляет спасательную операцию по извлечению лохматого прищемильца. Следуйте за мной.
Мы послушно проводили Наташку взглядами до третьей ступеньки лестницы и только после ее очередного недвусмысленного жеста пальцем у виска сообразили подойти поближе.
– Тебе надо меньше пить! – категорично заявила подруга. – Алкоголь явно вредит твоей интуиции. Она у тебя еще в обнимку с ночной вазой почивает. Викторию выпроводили из дома тогда, когда Ренат был в целости и сохранности. Она ушла от него навсегда. – Наташка мельком взглянула на часы. – Но часам к двенадцати выспится и вернется завтракать. Вместе с приютившей ее из жалости Катериной. Дело в том, что вертихвостка позволила себе предъявить Ренату ультиматум: или он покидает этот дом вместе с ней, или… Дальше она захлебнулась собственной злостью. Кажется, нахалка что-то требовала от Сапрыкина. Шипела, как змея. Он слабо отбрехивался. Было плохо слышно. Я так поняла, что она собиралась в деталях осветить историю их взаимоотношений, но он вроде не испугался. К моменту ее выступления Машкин муж был в достаточной степени пьян, для того чтобы вспомнить о своем мужском достоинстве. Ирка, что ты хмыкаешь? У тебя больное воображение. Я о другом достоинстве вещаю. Настоящем. Тьфу ты, померещится же! Ир, ты плохо на меня влияешь! О чем это я?
– О мужском самолюбии и гордости, – услужливо подсказала я.
– Ах, да… Я как раз приоткрыла дверь пошире. Ну, Ренат спокойно налил себе еще одну чарку водки, залпом откушал, хрумкнул недоеденным соленым огурцом и заявил этой девке, что не потерпит никакого диктата и насилия над собой. А может, он так заявил и не этой девке, а имел в виду Машуню. Она же раньше просила его одуматься. Короче, я не разобралась. А посоветоваться было не с кем – все мужики во главе с Аленкой и Алькой… В смысле, руководящей и направляющей женской силой на улице дурью маялись, в снежки играли. А Машкины родители тихонько в своей спальне ругались. Маш, в это время ты как раз сверху спустилась и позвала меня обсудить вопрос с ночлегом. Помнишь, я еще попросила тебя повременить?
Машуня не замедлила подтвердить это обстоятельство, сообщив, что главным образом боялась того, что Викторию придется разместить в доме. Не выгонять же любовницу мужа на улицу. Если и выгонять, то обоих. Только Ренат очень пьян.
– Вот, вот! Катерина же, сидя истуканом рядом с нами на стуле, делала вид, что ничего не слышит. Ну и женщина! Можно только позавидовать ее выдержке и самообладанию. Дала себе установку, что весь этот бедлам ее не касается, и сидела себе, медитировала. А потом очнулась и заявила, что заберет Викторию с собой. Так оно и вышло. Девица даже не сопротивлялась, сидела не поднимая головы. Такой пришибленной скромницей выглядела! Впрочем, будешь выглядеть пришибленной, если в твой лоб дверь впечатается… Короче, Виктория пошла одеваться, но делала это достаточно медленно. Выскочившая из своей спальни Василиса Премудрая, ох, извини, Машуня, в своей обвинительной речи раз тридцать обозвала Викторию проституткой. Вернее, слова, которые сыпались из нее, как горох, отличались разнообразием, но смысл один – на известную букву «б». Спасла положение Катерина, дай Бог ей здоровья. Убедила эту стерву пожалеть свою красоту ненаглядную и поторопиться уйти. Все равно Ренат телом нетранспортабельный. Это только соображение у него в движении – все еще съезжает вместе с «крышей». Словом, будет день – откроются новые горизонты для полномасштабного скандала. Передохнуть надо.
– Что, прямо так и сказала?
– Я тебе не диктофон. Все было более прилично, если не считать красноречия Василисы Михайловны. Но ее можно понять… Словом, Катерина с Викторией не могли ранить Рената, их можно просто представить как временщиков. Гостей, значит. У них алиби. Провожались дамы коллективно: Борисом, Дмитрием, Вячеславом и собакой. Руководила шествием я, хотела лично убедиться, что Виктория не надумает возвращаться. Не знаю, что произошло здесь на самом деле, но не хочется винить в этом Машуню и ее родных. Тебе, Ирина Александровна, лучше всех: напилась – отрубилась – проспалась и явилась. К готовому результату. Об этом и доложишь. Можешь в красках упомянуть, как делилась с сортиром впечатлениями о выпитом. Между прочим, ты меня не поблагодарила за таблетки. Какого труда стоило их в тебя запихнуть и не дать выпихнуть обратно! Зато сейчас выглядишь, как гомо сапиенс. Хотя бы в сравнении с Ренатом, который тоже гомо, но далеко не сапиенс. Интересно, как на него в пьяном состоянии подействует общий наркоз? Ох, лучше бы ему не просыпаться…
Я почувствовала резкую боль в спине и невольно вскрикнула, решив, что меня изрешетило очередью из автомата с глушителем.
– Ма-а-амочки!!! – отчаянно завопила Наташка, и мне сразу же стало понятно, почему. Серый толстый зверь использовал Наташкину умную голову в качестве опоры для прыжка сразу чуть ли не на второй этаж лестницы, превратив прическу подруги в нечто, близкое по описанию к вороньему гнезду, перенесенному ураганом на новое необжитое место. Наташка с искаженным лицом и вытаращенными от испуга глазами была сама на себя не похожа и полностью соответствовала определению «необжитое место». Впрочем, я наверняка тоже. Моя спина в качестве полигона для решительного броска наверх коту не подошла. Использовав ее, как первую ступень к бегству, Бармалей перемахнул на Наташку. По спине явно стекали реки крови, я умывалась непролитыми слезами от боли за себя и за свой шелковый халат. Выпендрилась! Лучше бы ухандокала его в собственном доме. Просто физически ощущала, как его лоскуты свисают до пояса вместе с лоскутами моей собственной шкурки. Из комнаты с опозданием вылетел следователь и супруги Гусевы. Причем Карл Иванович с поленом. Помнится, чуть раньше его не использовали по назначению, поскольку оно не влезало в камин.
– Убийцы! – простонала я. – Зачем отпустили кота на волю? Хорошо хоть без дивана. Машуня, посмотри, что там у меня на спине? Рваные раны?
– Халат, – уверенно заявила Машуня. – Только весь в зацепках. Ой, пойдем, я тебя йодом смажу.
– Стойте! – вскрикнула Наташка. – Машуня, потяни меня за волосы, только осторожно! Мне кажется, с меня почти сняли скальп…
– Он не доел свою порцию и не помыл после себя тарелку, – буркнула Наташка.
– Ясно. Давайте немного с этим разберемся да и разойдемся…
– … по камерам, – не успокаивалась подруга. Я просто была вынуждена толкануть ее в бок.
– Наталья Николаевна шутит, – судорожно сглотнув и пытаясь непринужденно улыбнуться, пояснила я. На этом и остановилась.
В сложившейся ситуации у меня самое невыгодное положение. Похоже, в момент совершения преступления ближе меня у Рената никого не было. Имея в виду расстояние и, разумеется, не считая того, кто ударил его ножом, а потом сбежал. А этот человек знал, что я заглядывала в комнату, после чего отправилась на кухню. Будь я хоть немного внимательнее, наверняка заметила бы нож, торчавший из спины Рената. Идиотка! С голодухи уставилась на содержимое тарелки, в которой спала его голова. Без отрыва от тела, естественно. Хотя едва ли я могла бы оставить нож без внимания, если разглядела даже то, что тарелка с салатом, в которой отдыхала голова Рената, вышла из берегов. А может быть, преступник находился в каминном зале в тот момент, когда я туда заглядывала? Или проник позже, когда мной был организован на кухне собственный скромный пир на свой личный мир? Похоже, последний вариант самый правильный.
Я вспомнила, как внезапно потух свет в холле, как следом заскрипела, открылась и закрылась какая-то дверь… Интересно, какая? Входная? Дверь котельной? Или… спальни супругов Гусевых? Потом эти звуки повторились. Но ведь кроме меня этого никто не видел и не слышал. Значит, все подозрения в совершенном преступлении падут на меня?! Наташка сто раз права – не следует наедаться на ночь. Вот оно, возмездие! Так и грозит кулаком. С другой стороны, кроме самого преступника о моем нахождении в кухне никто не знает…
– Вы хотели что-то сказать – обратился ко мне следователь, усаживаясь поудобнее за стол в той его части, с которой Наташка халатом, опрометчиво утерянным Василисой Михайловной, смела часть осколков прямо на пол.
– Кто? Я? Нет. То есть да, все мы появились уже к готовому результату.
– Хм… Уточним: разбитой посуде и раненому… Кстати, кто может сообщить сведения о потерпевшем?
– Думаю, лучше всего это сделает его жена, – твердо заявила Наташка. – Сейчас она окончательно оклемается и все быстренько расскажет об этом… потерпевшем. Всю правду-матку. А что касается посуды, то ни один дурак не будет ее колотить, предварительно вымыв. Дураков среди нас нет!
– Хотите сказать, полтергейст?
– Не угадали. Бармалей! Видите, остатки хвоста из-под дивана торчат? Все-таки протиснулся! Значит, похудел.
Следователь мгновенно погасил ухмылку и резко обернулся.
– Кот? Зачем на него диван поставили?
– Это не диван. Это – котоловка, – услужливо пояснила я. – Как камера предварительного заключения. Бармалей задержан с поличным за хулиганские действия на столе, связанные с битьем посуды.
– Ну хватит шуток. И вытащите кота сюда. Зачем животину мучаете?
– Допрашивать будут пьяницу и дебошира Бармалея, – шепотом, но достаточно громко поделилась со мной своими мыслями Наташка.
– А какое вообще право вы имеете его допрашивать? Пристали тут с тарелками… – не ко времени очнулась Василиса Михайловна. – Разве у вас есть санкция?
Следователь обиделся. Ответ прозвучал сухо и официально:
– Закон предоставляет мне право в случаях, не терпящих отлагательства, производить осмотр места происшествия до возбуждения уголовного дела. Считаю, что сейчас именно такой случай.
– О как! – проникновенно заявила Наташка. – Василиса Михайловна, вы сели на своего мужа, так и сидите там без комментариев. Благодаря вам наш праздничный стол обозвали местом происшествия. Ирка! Разве ты могла предположить, что жаришь гуся к месту происшествия, а? Здрассте, урки, Новый год! Ноги моей больше здесь не будет! Завтра же. В смысле, сегодня же…
– Боюсь, что всем вам придется задержаться, – оборвав яркое Наташкино выступление, твердо заявил следователь. – Имело место покушение на убийство. Поэтому возбуждение уголовного дела не затянется. Надеюсь, потерпевший выживет. А пока мне бы хотелось побеседовать с каждым из вас отдельно.
– Так это… – нервно передернулась Наташка, – может, сначала перекусим? Прямо на месте происшествия. Что-то мне совсем плохо. Наверное, от голода? Простите, как вас…? Я запамятовала.
– Следователь Храпов.
– Что, так прямо с рождения и зовут?
– С рождения зовут Сергеем Васильевичем. И если кто желает, можете позавтракать. Возражать не буду.
– А вы? – с жалостью в голосе поинтересовалась я. – Мы сейчас быстренько организуем кофейку на кухне, там и разговаривать приятнее. И салатики под боком – в холодильнике. Будем считать это обыском с изъятием. Ведь на это санкция прокурора не нужна.
– Изъятию подлежат только те предметы, которые могут иметь отношение к уголовному делу, – буркнул следователь.
– Ирка, не морочь господину Сергею Васильевичу голову. Изъятие, блин! «Слопаем все, что достанем» – вот как это называется!
Пока Наташка суетилась на кухне, превращая ее в рабочий кабинет следователя с элементами «Макдоналдса», сам господин Храпов лазил под елкой в надежде найти хоть какой-нибудь предмет, годящийся для изъятия, одновременно цитируя уголовно-процессуальный кодекс, предоставляющий ему право на это действо без участия понятых, поскольку осуществляется оно в труднодоступной местности. Тем временем Василиса Михайловна безрезультатно убеждала Бармалея покинуть свое убежище под диваном. Карл Иванович, покраснев от натуги, с трудом приподнял этот массивный предмет мебели и сквозь зубы обозвал общего любимца недобрым словом.
– Оставьте кота в покое! – прозвенел Алькин голос. – Он с таким трудом залез под этого монстра! Кстати, я бы и сама не возражала к нему присоединиться. Полон дом убийц! – И демонстративно вышла из комнаты.
– Аля, деточка, что ты городишь?! – громко возмутился ей вслед Карл Иванович и выронил диван. Кот взвыл в унисон с отчаянным визгом Василисы Михайловны, не замедлившей обвинить мужа в том, что он решил одним разом избавиться не только от Бармалея, но и от нее. Начались семейные разборки с поминанием некоторых событий тридцатилетней давности. Им с удовольствием внимал Храпов Сергей Васильевич. В это время я почувствовала, что кто-то дергает меня за рукав и, оглянувшись, увидела Машуню.
– Надо поговорить, – тихо сказала она, стрельнув глазами в сторону следователя, пытающегося вернуть елку в нормальное положение. Я кивнула и последовала за Машуней. Недалеко – за дверь каминного зала. – �Ирочка, очень прошу тебя не говорить следователю о наших… отношениях с Ренатом. Вот тебе крест, это не я ударила его ножом. – Она торопливо перекрестилась.
– А кто? – невольно вырвалось у меня.
– Не знаю. Честное слово, не знаю. Мы – и родители, и Алька, обо всем договорились. Наташенька тоже в курсе. Короче, никто ничего не знает об измене Рената, – с нажимом произнесла Машуня. – Не было этой измены.
– Хорошо… – в замешательстве произнесла я. – Только как тогда объяснить тот факт, что Ренат притащил с собой Викторию?
– А так, как я и объяснила всем за столом, – спокойно сказала Машуня. – Это его какая-то недавно отыскавшаяся родственница, с которой он нас всех собирался познакомить. Поэтому и задержался в Москве, поджидая ее. Чуть не опоздал к встрече Нового года. Кстати говоря, ваши мужчины именно так и объяснят сей, как ты говоришь, факт. Ведь другого-то они не знают. Или знают? – Машуня пытливо уставилась на меня.
– Мы с Натальей не позволяем себе обсуждать чужие семейные тайны с мужьями, – немного обиделась я. – Можешь не волноваться. Не дура, понимаю – если всплывет правда, ты автоматом станешь лидером гонки подозреваемых. Только мне еще нужно предупредить Аленку. Кстати, где она застряла? Кажется, пошла переодеваться. Я мигом…
– Не волнуйся, она побежала к Альке. Я дала дочери таблетку от головной боли и уложила в кровать. Пусть девчонки побудут наверху. Не хочу, чтобы они торчали здесь. Боюсь за Альку. Этот ее страх перед несуществующим привидением… Вдруг сказывается дурная наследственность? Мама у меня очень истеричная особа. Такое впечатление, что у нее вечный климакс.
– Маш, а если сам Ренат скажет правду о ваших отношениях?
– Не скажет! – мстительно улыбнулась Машуня. – Уж в чем, в чем, а в этом-то я уверена. Он же идеальный отец, поэтому просто не может выставить себе плохим мужем. Если бы ты слышала, как он вдохновенно врал Альке, что любит ее и меня больше всех в жизни! Она, бедняжка, так плакала…
– А сама Виктория?… – Мне вдруг стало нехорошо. Не так, конечно, как после шампанского с лечебной порцией водки, но все-таки. – Кстати, а где эта девица? – Я постаралась спросить это непринужденно, но по лицу Машуни поняла, что мне это не удалось. Еще бы! Воображение живо нарисовало Викторию, плавающую на кровати в луже собственной крови. В соседней с моей комнате, на мансардном этаже! И голос невольно сорвался.
– Ирочка… – в ужасе всплеснула руками Машуня. – Как тебе только в голову могло прийти такое?!
– А откуда ты знаешь, что пришло мне в голову?
– Это даже я знаю!
Как рядом с нами очутилась Наташка, мы и не слышали. Она красноречиво повертела указательным пальцем у виска.
– Обе «с приветом»? Рядом, между прочим, следователь возглавляет спасательную операцию по извлечению лохматого прищемильца. Следуйте за мной.
Мы послушно проводили Наташку взглядами до третьей ступеньки лестницы и только после ее очередного недвусмысленного жеста пальцем у виска сообразили подойти поближе.
– Тебе надо меньше пить! – категорично заявила подруга. – Алкоголь явно вредит твоей интуиции. Она у тебя еще в обнимку с ночной вазой почивает. Викторию выпроводили из дома тогда, когда Ренат был в целости и сохранности. Она ушла от него навсегда. – Наташка мельком взглянула на часы. – Но часам к двенадцати выспится и вернется завтракать. Вместе с приютившей ее из жалости Катериной. Дело в том, что вертихвостка позволила себе предъявить Ренату ультиматум: или он покидает этот дом вместе с ней, или… Дальше она захлебнулась собственной злостью. Кажется, нахалка что-то требовала от Сапрыкина. Шипела, как змея. Он слабо отбрехивался. Было плохо слышно. Я так поняла, что она собиралась в деталях осветить историю их взаимоотношений, но он вроде не испугался. К моменту ее выступления Машкин муж был в достаточной степени пьян, для того чтобы вспомнить о своем мужском достоинстве. Ирка, что ты хмыкаешь? У тебя больное воображение. Я о другом достоинстве вещаю. Настоящем. Тьфу ты, померещится же! Ир, ты плохо на меня влияешь! О чем это я?
– О мужском самолюбии и гордости, – услужливо подсказала я.
– Ах, да… Я как раз приоткрыла дверь пошире. Ну, Ренат спокойно налил себе еще одну чарку водки, залпом откушал, хрумкнул недоеденным соленым огурцом и заявил этой девке, что не потерпит никакого диктата и насилия над собой. А может, он так заявил и не этой девке, а имел в виду Машуню. Она же раньше просила его одуматься. Короче, я не разобралась. А посоветоваться было не с кем – все мужики во главе с Аленкой и Алькой… В смысле, руководящей и направляющей женской силой на улице дурью маялись, в снежки играли. А Машкины родители тихонько в своей спальне ругались. Маш, в это время ты как раз сверху спустилась и позвала меня обсудить вопрос с ночлегом. Помнишь, я еще попросила тебя повременить?
Машуня не замедлила подтвердить это обстоятельство, сообщив, что главным образом боялась того, что Викторию придется разместить в доме. Не выгонять же любовницу мужа на улицу. Если и выгонять, то обоих. Только Ренат очень пьян.
– Вот, вот! Катерина же, сидя истуканом рядом с нами на стуле, делала вид, что ничего не слышит. Ну и женщина! Можно только позавидовать ее выдержке и самообладанию. Дала себе установку, что весь этот бедлам ее не касается, и сидела себе, медитировала. А потом очнулась и заявила, что заберет Викторию с собой. Так оно и вышло. Девица даже не сопротивлялась, сидела не поднимая головы. Такой пришибленной скромницей выглядела! Впрочем, будешь выглядеть пришибленной, если в твой лоб дверь впечатается… Короче, Виктория пошла одеваться, но делала это достаточно медленно. Выскочившая из своей спальни Василиса Премудрая, ох, извини, Машуня, в своей обвинительной речи раз тридцать обозвала Викторию проституткой. Вернее, слова, которые сыпались из нее, как горох, отличались разнообразием, но смысл один – на известную букву «б». Спасла положение Катерина, дай Бог ей здоровья. Убедила эту стерву пожалеть свою красоту ненаглядную и поторопиться уйти. Все равно Ренат телом нетранспортабельный. Это только соображение у него в движении – все еще съезжает вместе с «крышей». Словом, будет день – откроются новые горизонты для полномасштабного скандала. Передохнуть надо.
– Что, прямо так и сказала?
– Я тебе не диктофон. Все было более прилично, если не считать красноречия Василисы Михайловны. Но ее можно понять… Словом, Катерина с Викторией не могли ранить Рената, их можно просто представить как временщиков. Гостей, значит. У них алиби. Провожались дамы коллективно: Борисом, Дмитрием, Вячеславом и собакой. Руководила шествием я, хотела лично убедиться, что Виктория не надумает возвращаться. Не знаю, что произошло здесь на самом деле, но не хочется винить в этом Машуню и ее родных. Тебе, Ирина Александровна, лучше всех: напилась – отрубилась – проспалась и явилась. К готовому результату. Об этом и доложишь. Можешь в красках упомянуть, как делилась с сортиром впечатлениями о выпитом. Между прочим, ты меня не поблагодарила за таблетки. Какого труда стоило их в тебя запихнуть и не дать выпихнуть обратно! Зато сейчас выглядишь, как гомо сапиенс. Хотя бы в сравнении с Ренатом, который тоже гомо, но далеко не сапиенс. Интересно, как на него в пьяном состоянии подействует общий наркоз? Ох, лучше бы ему не просыпаться…
Я почувствовала резкую боль в спине и невольно вскрикнула, решив, что меня изрешетило очередью из автомата с глушителем.
– Ма-а-амочки!!! – отчаянно завопила Наташка, и мне сразу же стало понятно, почему. Серый толстый зверь использовал Наташкину умную голову в качестве опоры для прыжка сразу чуть ли не на второй этаж лестницы, превратив прическу подруги в нечто, близкое по описанию к вороньему гнезду, перенесенному ураганом на новое необжитое место. Наташка с искаженным лицом и вытаращенными от испуга глазами была сама на себя не похожа и полностью соответствовала определению «необжитое место». Впрочем, я наверняка тоже. Моя спина в качестве полигона для решительного броска наверх коту не подошла. Использовав ее, как первую ступень к бегству, Бармалей перемахнул на Наташку. По спине явно стекали реки крови, я умывалась непролитыми слезами от боли за себя и за свой шелковый халат. Выпендрилась! Лучше бы ухандокала его в собственном доме. Просто физически ощущала, как его лоскуты свисают до пояса вместе с лоскутами моей собственной шкурки. Из комнаты с опозданием вылетел следователь и супруги Гусевы. Причем Карл Иванович с поленом. Помнится, чуть раньше его не использовали по назначению, поскольку оно не влезало в камин.
– Убийцы! – простонала я. – Зачем отпустили кота на волю? Хорошо хоть без дивана. Машуня, посмотри, что там у меня на спине? Рваные раны?
– Халат, – уверенно заявила Машуня. – Только весь в зацепках. Ой, пойдем, я тебя йодом смажу.
– Стойте! – вскрикнула Наташка. – Машуня, потяни меня за волосы, только осторожно! Мне кажется, с меня почти сняли скальп…
9
Со следователем Храповым мы расстались в начале девятого. За ним прислали машину, в которой попутно доставили назад Дмитрия Николаевича, Бориса Ивановича и Вячеслава, а заодно последние новости: раненый Ренат прооперирован, теперь все зависит от него самого. «Захочет – выживет!» – прокомментировала главную новость Наташка. Следователь, порядком уставший от той белиберды, которую нес каждый из нас, с видимым удовольствием покинул нашу уже не очень теплую компанию и дружески раскланялся на крыльце с «возвращенцами». Димке даже пожал руку. Надо полагать, был в курсе его присутствия при операции после чистосердечного признания дознавателю в том, что Рената видел всего два раза в жизни: сначала живым и здоровым при встрече в облике Санта-Клауса, потом – полуживым и с ножом в спине.
Очень хотелось спать. Но взбудоражили заключительные слова господина Храпова, сказанные при расставании. Собственно, из-за них мы с Наташкой и «проснулись», обуреваемые желанием как следует «проводить его с крыльца». До этого момента следователь искусно вел допрос, который таковым и назвать-то было грешно. Так, доверительная беседа, в ходе которой лично я больше упирала на жареного гуся, косвенной жертвой которого наверняка стал Ренат. И во всем винила зажравшегося кота. А когда Храпов попросил перевести разговор «ближе к делу», пожаловалась, что все главные события новогодней ночи проспала.
Очень хотелось спать. Но взбудоражили заключительные слова господина Храпова, сказанные при расставании. Собственно, из-за них мы с Наташкой и «проснулись», обуреваемые желанием как следует «проводить его с крыльца». До этого момента следователь искусно вел допрос, который таковым и назвать-то было грешно. Так, доверительная беседа, в ходе которой лично я больше упирала на жареного гуся, косвенной жертвой которого наверняка стал Ренат. И во всем винила зажравшегося кота. А когда Храпов попросил перевести разговор «ближе к делу», пожаловалась, что все главные события новогодней ночи проспала.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента