Страница:
– Так что ты надумал, Михалыч? – залюбопытствовал Вячеслав. – Что значит «если только…»?
– Что значит, что значит… Любопытной Варваре знаешь что оторвали? Сам-то молчишь, молчун ты у нас изрядный, а другие должны все сразу выкладывать? Ладно, ладно, не обижайся, просто… не время еще моим мыслям наружу выходить. Слишком уж все запутанно и странно. Как говорится, все страньше и страньше… Вот выйдем из леса – все сразу прояснится. По коням! Впереди еще полдня. Попить, оправиться, позавчерашние бутерброды в зубы и… дай бог нам выбраться из этой хрени.
После привала шли ходко, но постоянно озирались на солнце, лишь иногда отвлекаясь на живописные окрестности. Живности стало, не в пример вчерашнему дню, гораздо больше. Мальчишки даже пару раз увидели лисий песочный хвост, порскнувший куда-то в кусты. Однако егерь почему-то зарядил крупной картечью ружье и взял его на изготовку, положив дуло на плечо, благо ветки не мешали. Вовкин отец, поглядев на Михалыча, тоже изготовил свою двустволку, оставив, правда, ее висеть за спиной. Стали немного забирать на восток и под вечер, часов в семь, уже порядком уставшие от топанья по опять начавшему густеть лесу, набрели на хорошую поляну с ручейком. Там молча побросали вещи и разбрелись вокруг на поиски дров. Развели костер, вскипятили чайку и принялись за остатки вчерашних гусей. Вовка с Тимкой сразу после ужина заснули на разбросанных вокруг костра одеялах, взрослые немного поговорили ни о чем и тоже начали укладываться спать, перенеся разговор на утро. Не просто так говорят, что утро вечера мудренее… Мало ли какая мысль посетит за ночь.
Но новый день не принес ничего нового. Все долго отсыпались после вчерашнего длинного похода, потом нарочито медленно стали завтракать теми же зачерствевшими бутербродами и чаевничать.
– Так, у нас, кроме хлеба и консервов, осталась пара потрошеных гусей и картошка. Той вместе с овощами килограммов шесть будет, – приподнял мешок егерь. – Негусто. Если кого-нибудь съедобного встретим, отпразднуем салютом из наших стволов, а пока нам надо решить, куда будем двигаться дальше. Я вчера повернул на восток, надеюсь выйти в сторону Ветлуги, если будем держаться этого направления. С жильем на этой реке все-таки погуще, однако лес, как видите, начинает портиться. Места мне совершенно незнакомые, а километровку и компас я отдал мужикам при поисках и, как на грех, обратно не забрал. Да и не думаю я, что карта могла бы помочь нам сейчас… Ладно, доедайте, собирайтесь. А вам, ребятки, придется потерпеть. Сегодня нам надо постараться выйти к людям, поэтому подстраивать скорость движения под вас, как вчера, мы не будем… Но если что – жалуйтесь. Жалобы будут рассмотрены. В плановом, так сказать, порядке. Жалобщики наказаны.
– Слушаюсь, мой капитан! – вытянулся во фрунт Тимка и отдал честь на иностранный манер.
– Кгх-х-хр… – состроил рожу егерь. – Руку к непокрытой голове в русской армии не прикладывают, кадет!
Тут уж и Вовка включился в игру, вытянувшись и отдав честь, прикрыв макушку другой ладонью.
– Эх-х-х, робяты! Мне бы вас годочек погонять – такими справными солдатами бы сделал! – разулыбался бывший капитан.
– А что, Михалыч, – улыбнулся Вячеслав, – не стать ли тебе на время нашим командиром… пока не выведешь? – и хитро подмигнул пацанам. – А звать тебя будем капитаном. Лесным. Лесной капитан – звучит!
– Буду, буду… Только слушайтесь! – вошел в роль новый начальник. – Рота, подъем! Стройся!.. Отставить! Разбирай пожитки – и пешим порядком в колонну по одному шагом марш! Ать, два… Тронулись, значит.
Весело начав утро под неясные перспективы дальнейшего блуждания, пятерка затерявшихся путешественников лихо протопала часа три под раздававшиеся для «кадетов» команды капитана и веселые шуточки остальных участников движения, вспоминавших дела славной молодости и беззаботного детства. Не смущали их ни скользкие овражки с мелкой порослью кустов, ни завалы из сгнивших деревьев, преграждавшие путь. Небольшие озерца обходились на раз, более продолжительные топкие болотца переходились с большей осторожностью. Один раз Вячеслав чуть не попал в мочажину, привлеченный в стороне сочной зеленой травой, но вовремя отпрыгнул назад с внезапно провалившейся под его весом моховой кочки. За это он был подвергнут нудной лекции со стороны командира о вреде глупости и разгильдяйства, а также о необходимости соблюдать интервал движения и не сходить с тропы. Но в целом шли бодро. Долго, часа четыре, пока не устали. И уже начали присматривать место для небольшого роздыха, как впереди раздался рев кем-то потревоженного зверя.
– Николай, ты с детьми! Топор в руки! Вячеслав, заряжай жаканом, если есть, – ринулся вперед Иван, скидывая наземь рюкзак.
Вовкин батя отрицательно покачал головой и, перехватив ружье, побежал за егерем.
Открывшаяся им на небольшой полянке метров в пятидесяти от начала рывка картина заставила обоих на пару секунд застыть в оцепенении. Огромный медведь нависал над повергнутым наземь человеком, у которого все лицо было залито кровью. А в стороне оторопело стоял небольшого роста подросток лет двенадцати, одной рукой поправляя сваливающуюся на глаза холщовую шапку, а второй судорожно удерживая что-то похожее на копьецо с перекладиной пониже наконечника. Последнее он направил на зверя, уперев торец в землю позади себя.
– Так, Слав, у тебя ведь дробь… Ну-ка, стрельни в воздух! Только не в медведя, в того не вздумай – мы его не положим с таким нашим арсеналам. Ты посмотри, какой здоровый… Только раздразним и получим по полной программе!
Тут же прозвучал выстрел, и медведь с мальчишкой соизволили обратить внимание на новых участников противостояния. Парнишка просто уставился на них, приоткрыв рот и бросив наконец-то заниматься своим головным убором. А зверь несколько мгновений постоял, оценивая новых противников, отошел на пару шагов от распростертого тела и, слегка развернувшись боком к двум людям, издавшим такой грохот, приподнялся на задних лапах и протяжно заревел. Видя, что это ничуть не повлияло на расстановку сил, медведь немедля бросился в атаку.
– Слава, стреляй и перезаряжай! – в то же мгновение во всю глотку закричал Иван, делая несколько быстрых шагов к медведю одновременно с выстрелом. Бурый зверь тут же остановился, словно налетел мордой на незримое для него препятствие, даже загривок хозяина леса как будто бы поднялся дыбом от такого движения. После этого мохнатый великан медленно поднялся на задние лапы и боком пошел в сторону. Сделав несколько шагов, он опустился обратно на землю и стал медленно уходить в кусты. Пройдя метров пять, повернулся назад и еще раз заревел, вытягивая оскаленную пасть в сторону своих противников, а затем стал не спеша удаляться. Люди на поляне медленно проводили глазами уходящего зверя, а затем еще несколько минут вслушивались в затихающий в стороне треск под лапами лесного исполина.
– Ну ты гигант, Михалыч… Я думал, нам хана пришла, – напряженно выдохнул Вячеслав. – Ты же никогда не рассказывал о своих встречах с мишками…
– А я и не встречался с ними… так. Издали иногда видел. Знаю только, что бежать от него нельзя. – Егерь опустился на колено, опершись на ствол осины. – Не в службу, а в дружбу, Слав… Сбегай за Николаем с детьми, приведи сюда. Медведь вроде в другую сторону ушел, но так безопасней будет. И рюкзак мой тащи, а я пока посмотрю, что там с раненым…
Вячеслав рысцой убежал, а Иван поднялся, подошел к лежащему без памяти окровавленному человеку и помахал рукой подростку, застывшему с рогатиной.
– Давай подваливай, парень, поможешь! Как же вас угораздило на мишку нарваться? – начал ощупывать он раненого. – Давай-ка перевернем его на спину. Да ты помогай, помогай, что стоишь, как будто не понимаешь… От шока отойти не можешь, что ли? Так… дышит, ребра вроде целы. По крайней мере, он не стонет, когда его трогаешь. Ага, по морде лапа прошлась, вон как кожа болтается. Сейчас ребята подойдут… ага, бегут уже. Слышь, Вячеслав, ты у нас ветеринар как-никак, обработай рану, а я сейчас парнишку поспрашиваю, где у них тут селение, – раненого срочно нужно нести к врачам… Хотя, может, его и нельзя тревожить – посмотри опытным глазом, я и пропустить что-то мог. Так, парень, теперь с тобой… Как зовут? Откуда путь держите? Где тут у вас ближайшая деревня? Подраненного нужно в больничку доставить…
Тот переводил тревожный взгляд с одного лица окружающих его людей на другое, остановился на пацанах и, видимо, что-то для себя решив, закланялся в пояс и затараторил, невнятно при этом произнося половину слов. Сгрудившиеся вокруг раненого односельчане различали только некоторые, пробивавшиеся сквозь всхлипы, выражения.
– Спаси вас Христос, добрые люди… Мыслил, смертушка пришла от лютого зверя… Батюшка мой… век благодарить буду. Дай вам Бог доброе здравие на многая лета!
– Так, стоп, богомольный, – прервал его командирским рыком егерь. – Отвечай по существу: где ближайшее село? Только нормальным русским языком, а не тем, чем ты пытаешься объясниться…
После десяти минут мытарств информацию все-таки выудили, но пришли к мнению, что предки парня явно заблудились здесь несколько сотен лет назад, потому что тот отвечал c дикой примесью какого-то славянского наречия. Понятные выражения выглядели примерно таким образом:
– А? Э-э-э… Радиславом кличут… А весь у нас поставлена на Ветлуге… Сами мы с батюшкой по зиме белку промышляем на заимке… Ныне же сруб решили поставить, а сами мы с Переяславля, вольные людины… Я там и родися… Убегли со своей отчины, согнали нас вороги с родной землицы… налетели… и поча нарубати мужей лучших… Ну, мы и сбегли, ужо не поубивали нас… Живем тут среди язычников…
– Чудно ты говоришь, добрый молодец, – подстраиваясь под Радислава, продолжил расспросы Иван. – Понимать-то мы тебя, конечно, понимаем, иногда, правда, через слово, а то и два, но… Врач у вас где? Доктор? Батюшку твоего лечить надо, а для этого лекарь нужен… Чтобы отец твой потом живой-здоровый бегал.
– Не совсем разумею… Но нет у нас ни лекаря вашего, ни волхва, одни мы с батюшкой на полсотню поприщ. А до веси нашей идти целую седмицу. Сруб мы тут порешили заложить, да хозяин лесной не позволил.
– Так, Вячеслав, что у тебя?
– Вроде больше никаких повреждений не вижу. По голове лапой мишка заехал, кожу сорвал со лба. Иголка есть, с собой носишь?
– В рюкзаке, во внешнем кармане есть. Там в катушке с шелковыми нитками пара штук торчит. Тимка, пулей неси, – отдал приказание Иван. – А ты что, Вячеслав, хочешь ему лицо шить?
– Угу, сейчас в водке вымочу твою галантерею да обработаю лицо… Красавцем, конечно, не будет, но в темноте никто не должен испугаться. Черт, водку взяли, а лекарства забыли…
– У меня остатки бинта и йод чуть-чуть есть в том же рюкзаке. Рожу себе расцарапал, перевязал да сунул туда… – Егерь повернулся к ребятам: – Тимка, слышал? Тащи до кучи! Больше, правда, нет ничего, аптечку впопыхах выложил и забыл. Едрит твою медь! И карту и аптечку, а как раз понадобились позарез… Так, хлопцы, план такой – Вячеслав шьет и перевязывает охотника… Как твоего батюшку зовут-то? – повернулся Иван к подростку.
– Антипом наречен.
– Так вот, Вячеслав лечит Антипа, а мы стоянку разбиваем. Таскать охотника никуда не будем, пока он в себя не придет. Давайте, ребята, на поиски воды. Николай, ты ружьецо Славино возьми, проводи ребят… Вы тоже, хлопцы, в пределах его видимости топчитесь… Шумите погромче, трещите сучьями, переговаривайтесь. Все по-серьезному, без шуточек, уяснили? А я пока лапника нарублю да с местным населением пообщаюсь… Уж больно у них с отцом наряд интересный – лапти, онучи да копья со стрелами… Старообрядцы-фанатики, затерявшиеся в ветлужских лесах, – пробурчал себе под нос Иван. – Ха… дела наши грешные идут все страньше и страньше. Ну… да про это я уже упоминал вроде.
Ручей мальчишки нашли довольно быстро и, утопив канистры в ямине, быстро их наполнили. Потом Тимка с отцом начали рубить лапник, поскольку Михалыч все еще активно общался с юным охотником, собирали дрова, разводили костер… Другими словами, активно обустраивались, отправив Вовку помогать неожиданно ставшему лекарем Вячеславу. Как-то плавно, без каких-либо неуместных обид или терзаний (почему, мол, не я?) все безоговорочно приняли, что старшим в их команде будет егерь. Отчасти потому, что тот был немного постарше Николая и Вячеслава, а отчасти оттого, что хорошо знал лес. Кроме того, Иван пользовался уважением на селе, несмотря на занимаемое им начальственное положение по отношению к лесным запасам, а это тоже всегда принималось во внимание в такой тонкой штуке, как отношения между людьми. Но самым главным доводом был тот, что в егере чувствовалась военная косточка. Человек не боялся принимать решения и брать на себя ответственность. А такое особо ценится в наш век, когда частенько мужики бегают от этой самой ответственности из-за своей лени, прячась за женским подолом и прикрываясь словами о равноправии и женском феминизме. Да и выглядел капитан в отставке достаточно солидно – сухой, жилистый, среднего роста, с пробивающейся клочьями сединой на голове и шрамом в продолжении левой брови. В общем, герой своего времени, как по заказу. Вот морда лица только немного подкачала. Нет, не урод, но девки толпами не бросались, оттого и проходил всю жизнь холостым: где же в лесу суженую найдешь? Поэтому, когда Иван позвал всех к костру почаевничать, оставив Радислава сидеть со своим отцом около наспех сооруженного ложа из лапника и одеял, все беспрекословно бросили свои дела и подсели послушать, что же командир узнал нового. В конце концов, любопытство тоже сыграло свою роль – недаром Вовка получил втык от отца за то, что постоянно отвлекался от операции, прислушиваясь к негромкому разговору егеря с юным лесным отшельником. А вот вести, которые принес к костру командир, пришлись по нраву не всем.
– Повторил он то, что весь, то бишь деревеньку, поставили переяславцы, которые снялись со своих мест из-за набегов половцев… – В этот момент Иван мотнул головой, сам не веря в то, что он говорит. – Затем они водными путями прошли практически через все земли Киевские и Черниговские, Рязанское, Муромское и Ростовское княжество. Шли Днепром, волоком через Болву к Жиздре, а далее уже в Оку и Волгу. Названия притоков могу соврать – названия слышу в первый раз, однако последний идет, как я понял, по землям вятичей. Прошли их малой кровью и хорошо, что только своей… иначе не выпустили бы их оттуда. В общем, настолько настрадались, что забились в самое глухолесье, как говорит подросток, – к язычникам, то бишь к черемисам.
– Да что ты бред-то несешь, Михалыч! – сразу отрубил Николай. – Какое рядом Ростовское княжество, какое Рязанское? Половцы, черемисы какие-то? Этот парнишка просто сбрендил в своих лесах. У этих лесных охотников история застыла на месте татаро-монгольского ига, и они до сих пор ее рассказывают своим внукам и правнукам! Да они из леса тысячу лет, наверное, носа не показывали! Хрень собачья!
– За что взял, за то и вам продаю! – повысил голос Иван. – А придумать такое в своем состоянии и при таком раскладе он не мог. Что скажешь ты, Вячеслав?
– Что тут скажешь! – пожал Вовкин отец плечами. – Это ребятня забегает сейчас с горящими глазами. Как же, такое приключение! Потом будет что рассказать одноклассникам. Сначала в тайге заблудились, а потом такое! – Вячеслав посмотрел на радостно заулыбавшихся мальчишек. – Только вот боюсь, что заблудились мы конкретно. А с учетом чудес, которые нас преследовали с самого начала, думаю, что обратно домой нам скоро не попасть.
– Люди у нас в лесу, случалось, пропадали… – добавил Иван. – Что уж с ними происходило, один бог ведает. Вот и мы, судя по всему, тоже… попали в историю. Не дай бог, конечно, но готовьтесь к самому неожиданному… И ты не шуми, Степаныч. Никто выводов пока не делает, может, все и образуется, а пока… программа минимум – донести в целости и сохранности охотника к их стоянке, предварительно подождав, пока он оклемается… если, конечно, оклемается. А потом организовать поход на Ветлугу. Посмотрим, что за весь такую они там поставили…
Глава 4
– Что значит, что значит… Любопытной Варваре знаешь что оторвали? Сам-то молчишь, молчун ты у нас изрядный, а другие должны все сразу выкладывать? Ладно, ладно, не обижайся, просто… не время еще моим мыслям наружу выходить. Слишком уж все запутанно и странно. Как говорится, все страньше и страньше… Вот выйдем из леса – все сразу прояснится. По коням! Впереди еще полдня. Попить, оправиться, позавчерашние бутерброды в зубы и… дай бог нам выбраться из этой хрени.
После привала шли ходко, но постоянно озирались на солнце, лишь иногда отвлекаясь на живописные окрестности. Живности стало, не в пример вчерашнему дню, гораздо больше. Мальчишки даже пару раз увидели лисий песочный хвост, порскнувший куда-то в кусты. Однако егерь почему-то зарядил крупной картечью ружье и взял его на изготовку, положив дуло на плечо, благо ветки не мешали. Вовкин отец, поглядев на Михалыча, тоже изготовил свою двустволку, оставив, правда, ее висеть за спиной. Стали немного забирать на восток и под вечер, часов в семь, уже порядком уставшие от топанья по опять начавшему густеть лесу, набрели на хорошую поляну с ручейком. Там молча побросали вещи и разбрелись вокруг на поиски дров. Развели костер, вскипятили чайку и принялись за остатки вчерашних гусей. Вовка с Тимкой сразу после ужина заснули на разбросанных вокруг костра одеялах, взрослые немного поговорили ни о чем и тоже начали укладываться спать, перенеся разговор на утро. Не просто так говорят, что утро вечера мудренее… Мало ли какая мысль посетит за ночь.
Но новый день не принес ничего нового. Все долго отсыпались после вчерашнего длинного похода, потом нарочито медленно стали завтракать теми же зачерствевшими бутербродами и чаевничать.
– Так, у нас, кроме хлеба и консервов, осталась пара потрошеных гусей и картошка. Той вместе с овощами килограммов шесть будет, – приподнял мешок егерь. – Негусто. Если кого-нибудь съедобного встретим, отпразднуем салютом из наших стволов, а пока нам надо решить, куда будем двигаться дальше. Я вчера повернул на восток, надеюсь выйти в сторону Ветлуги, если будем держаться этого направления. С жильем на этой реке все-таки погуще, однако лес, как видите, начинает портиться. Места мне совершенно незнакомые, а километровку и компас я отдал мужикам при поисках и, как на грех, обратно не забрал. Да и не думаю я, что карта могла бы помочь нам сейчас… Ладно, доедайте, собирайтесь. А вам, ребятки, придется потерпеть. Сегодня нам надо постараться выйти к людям, поэтому подстраивать скорость движения под вас, как вчера, мы не будем… Но если что – жалуйтесь. Жалобы будут рассмотрены. В плановом, так сказать, порядке. Жалобщики наказаны.
– Слушаюсь, мой капитан! – вытянулся во фрунт Тимка и отдал честь на иностранный манер.
– Кгх-х-хр… – состроил рожу егерь. – Руку к непокрытой голове в русской армии не прикладывают, кадет!
Тут уж и Вовка включился в игру, вытянувшись и отдав честь, прикрыв макушку другой ладонью.
– Эх-х-х, робяты! Мне бы вас годочек погонять – такими справными солдатами бы сделал! – разулыбался бывший капитан.
– А что, Михалыч, – улыбнулся Вячеслав, – не стать ли тебе на время нашим командиром… пока не выведешь? – и хитро подмигнул пацанам. – А звать тебя будем капитаном. Лесным. Лесной капитан – звучит!
– Буду, буду… Только слушайтесь! – вошел в роль новый начальник. – Рота, подъем! Стройся!.. Отставить! Разбирай пожитки – и пешим порядком в колонну по одному шагом марш! Ать, два… Тронулись, значит.
Весело начав утро под неясные перспективы дальнейшего блуждания, пятерка затерявшихся путешественников лихо протопала часа три под раздававшиеся для «кадетов» команды капитана и веселые шуточки остальных участников движения, вспоминавших дела славной молодости и беззаботного детства. Не смущали их ни скользкие овражки с мелкой порослью кустов, ни завалы из сгнивших деревьев, преграждавшие путь. Небольшие озерца обходились на раз, более продолжительные топкие болотца переходились с большей осторожностью. Один раз Вячеслав чуть не попал в мочажину, привлеченный в стороне сочной зеленой травой, но вовремя отпрыгнул назад с внезапно провалившейся под его весом моховой кочки. За это он был подвергнут нудной лекции со стороны командира о вреде глупости и разгильдяйства, а также о необходимости соблюдать интервал движения и не сходить с тропы. Но в целом шли бодро. Долго, часа четыре, пока не устали. И уже начали присматривать место для небольшого роздыха, как впереди раздался рев кем-то потревоженного зверя.
– Николай, ты с детьми! Топор в руки! Вячеслав, заряжай жаканом, если есть, – ринулся вперед Иван, скидывая наземь рюкзак.
Вовкин батя отрицательно покачал головой и, перехватив ружье, побежал за егерем.
Открывшаяся им на небольшой полянке метров в пятидесяти от начала рывка картина заставила обоих на пару секунд застыть в оцепенении. Огромный медведь нависал над повергнутым наземь человеком, у которого все лицо было залито кровью. А в стороне оторопело стоял небольшого роста подросток лет двенадцати, одной рукой поправляя сваливающуюся на глаза холщовую шапку, а второй судорожно удерживая что-то похожее на копьецо с перекладиной пониже наконечника. Последнее он направил на зверя, уперев торец в землю позади себя.
– Так, Слав, у тебя ведь дробь… Ну-ка, стрельни в воздух! Только не в медведя, в того не вздумай – мы его не положим с таким нашим арсеналам. Ты посмотри, какой здоровый… Только раздразним и получим по полной программе!
Тут же прозвучал выстрел, и медведь с мальчишкой соизволили обратить внимание на новых участников противостояния. Парнишка просто уставился на них, приоткрыв рот и бросив наконец-то заниматься своим головным убором. А зверь несколько мгновений постоял, оценивая новых противников, отошел на пару шагов от распростертого тела и, слегка развернувшись боком к двум людям, издавшим такой грохот, приподнялся на задних лапах и протяжно заревел. Видя, что это ничуть не повлияло на расстановку сил, медведь немедля бросился в атаку.
– Слава, стреляй и перезаряжай! – в то же мгновение во всю глотку закричал Иван, делая несколько быстрых шагов к медведю одновременно с выстрелом. Бурый зверь тут же остановился, словно налетел мордой на незримое для него препятствие, даже загривок хозяина леса как будто бы поднялся дыбом от такого движения. После этого мохнатый великан медленно поднялся на задние лапы и боком пошел в сторону. Сделав несколько шагов, он опустился обратно на землю и стал медленно уходить в кусты. Пройдя метров пять, повернулся назад и еще раз заревел, вытягивая оскаленную пасть в сторону своих противников, а затем стал не спеша удаляться. Люди на поляне медленно проводили глазами уходящего зверя, а затем еще несколько минут вслушивались в затихающий в стороне треск под лапами лесного исполина.
– Ну ты гигант, Михалыч… Я думал, нам хана пришла, – напряженно выдохнул Вячеслав. – Ты же никогда не рассказывал о своих встречах с мишками…
– А я и не встречался с ними… так. Издали иногда видел. Знаю только, что бежать от него нельзя. – Егерь опустился на колено, опершись на ствол осины. – Не в службу, а в дружбу, Слав… Сбегай за Николаем с детьми, приведи сюда. Медведь вроде в другую сторону ушел, но так безопасней будет. И рюкзак мой тащи, а я пока посмотрю, что там с раненым…
Вячеслав рысцой убежал, а Иван поднялся, подошел к лежащему без памяти окровавленному человеку и помахал рукой подростку, застывшему с рогатиной.
– Давай подваливай, парень, поможешь! Как же вас угораздило на мишку нарваться? – начал ощупывать он раненого. – Давай-ка перевернем его на спину. Да ты помогай, помогай, что стоишь, как будто не понимаешь… От шока отойти не можешь, что ли? Так… дышит, ребра вроде целы. По крайней мере, он не стонет, когда его трогаешь. Ага, по морде лапа прошлась, вон как кожа болтается. Сейчас ребята подойдут… ага, бегут уже. Слышь, Вячеслав, ты у нас ветеринар как-никак, обработай рану, а я сейчас парнишку поспрашиваю, где у них тут селение, – раненого срочно нужно нести к врачам… Хотя, может, его и нельзя тревожить – посмотри опытным глазом, я и пропустить что-то мог. Так, парень, теперь с тобой… Как зовут? Откуда путь держите? Где тут у вас ближайшая деревня? Подраненного нужно в больничку доставить…
Тот переводил тревожный взгляд с одного лица окружающих его людей на другое, остановился на пацанах и, видимо, что-то для себя решив, закланялся в пояс и затараторил, невнятно при этом произнося половину слов. Сгрудившиеся вокруг раненого односельчане различали только некоторые, пробивавшиеся сквозь всхлипы, выражения.
– Спаси вас Христос, добрые люди… Мыслил, смертушка пришла от лютого зверя… Батюшка мой… век благодарить буду. Дай вам Бог доброе здравие на многая лета!
– Так, стоп, богомольный, – прервал его командирским рыком егерь. – Отвечай по существу: где ближайшее село? Только нормальным русским языком, а не тем, чем ты пытаешься объясниться…
После десяти минут мытарств информацию все-таки выудили, но пришли к мнению, что предки парня явно заблудились здесь несколько сотен лет назад, потому что тот отвечал c дикой примесью какого-то славянского наречия. Понятные выражения выглядели примерно таким образом:
– А? Э-э-э… Радиславом кличут… А весь у нас поставлена на Ветлуге… Сами мы с батюшкой по зиме белку промышляем на заимке… Ныне же сруб решили поставить, а сами мы с Переяславля, вольные людины… Я там и родися… Убегли со своей отчины, согнали нас вороги с родной землицы… налетели… и поча нарубати мужей лучших… Ну, мы и сбегли, ужо не поубивали нас… Живем тут среди язычников…
– Чудно ты говоришь, добрый молодец, – подстраиваясь под Радислава, продолжил расспросы Иван. – Понимать-то мы тебя, конечно, понимаем, иногда, правда, через слово, а то и два, но… Врач у вас где? Доктор? Батюшку твоего лечить надо, а для этого лекарь нужен… Чтобы отец твой потом живой-здоровый бегал.
– Не совсем разумею… Но нет у нас ни лекаря вашего, ни волхва, одни мы с батюшкой на полсотню поприщ. А до веси нашей идти целую седмицу. Сруб мы тут порешили заложить, да хозяин лесной не позволил.
– Так, Вячеслав, что у тебя?
– Вроде больше никаких повреждений не вижу. По голове лапой мишка заехал, кожу сорвал со лба. Иголка есть, с собой носишь?
– В рюкзаке, во внешнем кармане есть. Там в катушке с шелковыми нитками пара штук торчит. Тимка, пулей неси, – отдал приказание Иван. – А ты что, Вячеслав, хочешь ему лицо шить?
– Угу, сейчас в водке вымочу твою галантерею да обработаю лицо… Красавцем, конечно, не будет, но в темноте никто не должен испугаться. Черт, водку взяли, а лекарства забыли…
– У меня остатки бинта и йод чуть-чуть есть в том же рюкзаке. Рожу себе расцарапал, перевязал да сунул туда… – Егерь повернулся к ребятам: – Тимка, слышал? Тащи до кучи! Больше, правда, нет ничего, аптечку впопыхах выложил и забыл. Едрит твою медь! И карту и аптечку, а как раз понадобились позарез… Так, хлопцы, план такой – Вячеслав шьет и перевязывает охотника… Как твоего батюшку зовут-то? – повернулся Иван к подростку.
– Антипом наречен.
– Так вот, Вячеслав лечит Антипа, а мы стоянку разбиваем. Таскать охотника никуда не будем, пока он в себя не придет. Давайте, ребята, на поиски воды. Николай, ты ружьецо Славино возьми, проводи ребят… Вы тоже, хлопцы, в пределах его видимости топчитесь… Шумите погромче, трещите сучьями, переговаривайтесь. Все по-серьезному, без шуточек, уяснили? А я пока лапника нарублю да с местным населением пообщаюсь… Уж больно у них с отцом наряд интересный – лапти, онучи да копья со стрелами… Старообрядцы-фанатики, затерявшиеся в ветлужских лесах, – пробурчал себе под нос Иван. – Ха… дела наши грешные идут все страньше и страньше. Ну… да про это я уже упоминал вроде.
Ручей мальчишки нашли довольно быстро и, утопив канистры в ямине, быстро их наполнили. Потом Тимка с отцом начали рубить лапник, поскольку Михалыч все еще активно общался с юным охотником, собирали дрова, разводили костер… Другими словами, активно обустраивались, отправив Вовку помогать неожиданно ставшему лекарем Вячеславу. Как-то плавно, без каких-либо неуместных обид или терзаний (почему, мол, не я?) все безоговорочно приняли, что старшим в их команде будет егерь. Отчасти потому, что тот был немного постарше Николая и Вячеслава, а отчасти оттого, что хорошо знал лес. Кроме того, Иван пользовался уважением на селе, несмотря на занимаемое им начальственное положение по отношению к лесным запасам, а это тоже всегда принималось во внимание в такой тонкой штуке, как отношения между людьми. Но самым главным доводом был тот, что в егере чувствовалась военная косточка. Человек не боялся принимать решения и брать на себя ответственность. А такое особо ценится в наш век, когда частенько мужики бегают от этой самой ответственности из-за своей лени, прячась за женским подолом и прикрываясь словами о равноправии и женском феминизме. Да и выглядел капитан в отставке достаточно солидно – сухой, жилистый, среднего роста, с пробивающейся клочьями сединой на голове и шрамом в продолжении левой брови. В общем, герой своего времени, как по заказу. Вот морда лица только немного подкачала. Нет, не урод, но девки толпами не бросались, оттого и проходил всю жизнь холостым: где же в лесу суженую найдешь? Поэтому, когда Иван позвал всех к костру почаевничать, оставив Радислава сидеть со своим отцом около наспех сооруженного ложа из лапника и одеял, все беспрекословно бросили свои дела и подсели послушать, что же командир узнал нового. В конце концов, любопытство тоже сыграло свою роль – недаром Вовка получил втык от отца за то, что постоянно отвлекался от операции, прислушиваясь к негромкому разговору егеря с юным лесным отшельником. А вот вести, которые принес к костру командир, пришлись по нраву не всем.
– Повторил он то, что весь, то бишь деревеньку, поставили переяславцы, которые снялись со своих мест из-за набегов половцев… – В этот момент Иван мотнул головой, сам не веря в то, что он говорит. – Затем они водными путями прошли практически через все земли Киевские и Черниговские, Рязанское, Муромское и Ростовское княжество. Шли Днепром, волоком через Болву к Жиздре, а далее уже в Оку и Волгу. Названия притоков могу соврать – названия слышу в первый раз, однако последний идет, как я понял, по землям вятичей. Прошли их малой кровью и хорошо, что только своей… иначе не выпустили бы их оттуда. В общем, настолько настрадались, что забились в самое глухолесье, как говорит подросток, – к язычникам, то бишь к черемисам.
– Да что ты бред-то несешь, Михалыч! – сразу отрубил Николай. – Какое рядом Ростовское княжество, какое Рязанское? Половцы, черемисы какие-то? Этот парнишка просто сбрендил в своих лесах. У этих лесных охотников история застыла на месте татаро-монгольского ига, и они до сих пор ее рассказывают своим внукам и правнукам! Да они из леса тысячу лет, наверное, носа не показывали! Хрень собачья!
– За что взял, за то и вам продаю! – повысил голос Иван. – А придумать такое в своем состоянии и при таком раскладе он не мог. Что скажешь ты, Вячеслав?
– Что тут скажешь! – пожал Вовкин отец плечами. – Это ребятня забегает сейчас с горящими глазами. Как же, такое приключение! Потом будет что рассказать одноклассникам. Сначала в тайге заблудились, а потом такое! – Вячеслав посмотрел на радостно заулыбавшихся мальчишек. – Только вот боюсь, что заблудились мы конкретно. А с учетом чудес, которые нас преследовали с самого начала, думаю, что обратно домой нам скоро не попасть.
– Люди у нас в лесу, случалось, пропадали… – добавил Иван. – Что уж с ними происходило, один бог ведает. Вот и мы, судя по всему, тоже… попали в историю. Не дай бог, конечно, но готовьтесь к самому неожиданному… И ты не шуми, Степаныч. Никто выводов пока не делает, может, все и образуется, а пока… программа минимум – донести в целости и сохранности охотника к их стоянке, предварительно подождав, пока он оклемается… если, конечно, оклемается. А потом организовать поход на Ветлугу. Посмотрим, что за весь такую они там поставили…
Глава 4
Старый новый мир
На второй день пострадавший охотник начал, не приходя в сознание, стонать, а под вечер очнулся и с трудом разлепил глаза. Обведя осоловелым взглядом открывшуюся ему поляну со множеством незнакомцев, он приподнял голову и попросил пить. Пока его сынишка носился среди деревьев в поисках затерявшегося берестяного туеска, исполняющего роль стакана, с лица раненого сползла примочка с настоем цветков ромашки, собранных тут же на поляне и наложенная Вячеславом на активно подсыхающие раны на лице. Однако поправить охотник ее не дал, пока его мутный взор не остановился на лице отпрыска. Только в этот момент он успокоенно откинулся обратно и дал поправить сбившийся компресс.
– Ну вот, очнулся, а ты боялся, что не оклемается, – засуетился вокруг больного отрядный ветеринар, обращаясь к Радиславу. – Ничего, будет жить, если не помрет… Да шучу, шучу я, – поправился сразу Вячеслав, углядев встревоженное лицо отрока, понявшего смысл его слов. – Не боись, если очнулся твой батя, то в голове уже все по местам встало. Поправится.
Радислав после этих слов немного успокоился и начал откликаться на задаваемые ему вопросы. А отзываться было на что, потому что народу вокруг делать было особо нечего, и он начал вовсю выспрашивать парня про его житье-бытье. Понимали хлопца с середины на половину, но от этого не стали менее активно задавать вопросы. Сам он тоже спрашивал, в основном его интересовала одежда незнакомцев, ружья, назначения которых он так и не смог понять, и почему-то вопросы религии. Его просьбе перекреститься сразу последовали Николай с Тимкой и, немного погодя, Иван. Причем последний сделал это двуперстием, оценив недоуменный взгляд Радислава, брошенный на первых двух христиан, а достав вслед за этим крестик на шнурке, еще и заслужил одобрительный кивок со стороны паренька. Вовка в это время отсутствовал, а Вячеслав его просьбу проигнорировал, занимаясь больным. Также удивлялся Радислав отсутствию бород у мужиков. Подбородки, конечно, заросли щетиной – кто же в тайге будет бриться? Но по сравнению с окладистой бородой его отца это выглядело как-то несолидно, что и вызывало некоторое недоумение и новые вопросы.
Однако времени на их удовлетворение хватало, поскольку больших дел у остановившихся на привал путников не было из-за того, что едой они неожиданно оказались обеспечены. Охотники перед самым столкновением с медведем завалили сохатого, из-за которого, скорее всего, у них и разгорелся спор с мохнатым хозяином. Завалили того двумя стрелами, одна из которых торчала в нижней трети груди, а вторая в шее. Иван с Радиславом после упомянутого чаепития как раз и занялись его разделкой. Лося перевернули на спину, закрепили его в таком положении лежащими неподалеку бревнышками, а потом егерь начал разрезать шкуру от гортани до кончика хвоста, а парень – пялиться на его нож, не сводя своих горящих глаз. Через некоторое время малец все-таки очнулся и стал помогать вспарывать кожу ног, после чего, соединив разрезы, взялся стаскивать шкуру. Содрав ее и расстелив, вспорол брюшину, вытащил желудок, подрезал на шее пищевод с трахеей и через отверстия между ребрами вытащил все это в грудную клетку. Потом парнишка под оторопелыми взглядами Вовки и Тимки, наблюдающими за его сноровкой с восхищением, оттащил внутренности в сторону и там уже отделил на траве съедобные части, завернув их в подросшие листья то ли лопухов, то ли другого какого растения. Все это молодой охотник проделал, едва не свернув себе шею в сторону отошедшего к костру Ивана. Его горячие взгляды так явно прожигали спину егеря, что тот по завершении церемонии разделки торжественно преподнес Радиславу свой нож в подарок.
Малец густо покраснел, поняв, что фактически выпросил оный предмет своими пламенными взглядами, но от дара отказываться не стал. Иван же объяснил потом, что этот довольно затрапезный ножичек специально выпростал наружу для таких целей, а своего рабочего, принесенного еще с армии, не собирается никому дарить или менять в сложившихся условиях. Пригодится еще. Парнишка же, видя, что об отце его заботятся, и окончательно растаяв от вожделенного подарка, перестал обращать внимание на необычный вид незнакомцев. А уж признав в них христиан, перестал скрывать все подробности их похождений и переселения в данную местность. Как и прежде, не все из речи Радислава было понятно, но через некоторое время ухо уже привыкло к славянскому наречию, и большинство его слов, хотя далеко и не все, постепенно стали укладываться на привычные понятия и выражения.
Причиной ухода переяславцев из княжества было несколько. Во-первых, непрекращающиеся половецкие набеги, приносящие с собой разорение деревень в округе, пепелища и смерть родичей. Несмотря на удачные ответные карательные рейды в последнее время, несмотря на породнение княжеских семей с половецкими ханами и использование степняков в княжеских разборках, покоя на границе Переяславского княжества не было. Половецких орд в степи насчитывалось более дюжины, а уж более мелких родов, не входивших в крупные племенные союзы, и того больше. Не замиренные родством или мечом степные грабители совершали стремительные рейды, грабили, убивали или уводили в плен захваченное население, продавая его на рынках Крыма или отводя обратно на Русь за выкуп. Поэтому община (а именно так перевели слово «вервь», употребленное Радиславом) в составе нескольких весей, скрепленных родственными связями и являющихся вольными людьми, не обремененными никакими долгами перед князем, кроме ежегодного урока и воинской повинности в качестве пешего войска, решила бросить полусожженные после очередного набега хозяйства и уйти на поселение в сторону Ростовского княжества, на северо-восток. Второй причиной была смерть ранней весной переяславского князя Святослава Владимировича.
С датами у Радислава не складывалось, поэтому он даже год от Сотворения мира не мог назвать, не говоря уже о летоисчислении от Рождества Христова, хотя имена князей, названия княжеств, городов и рек перечислял довольно бойко. Из-за этой особенности отрока Иван с Вячеславом никак не могли привязать к дате описываемые им события, хотя уже понимали, что закинуло их довольно далеко. Может быть, даже в тот же самый мир, если, конечно, Радислав не сошел с ума, каковой версии придерживался Николай, не желая даже вступать в обсуждения этой теории.
То, что мир может быть тем же самым, подсказало озвученное Тимкой признание, что молодое деревце, на которое он налетел, было дубком. И что он потом выместил на нем свою злость за ссадину, ударив ногой и услышав хруст. Если предположить, что на пару дней на поляне открылся какой-то временной тоннель, о которых так любят говорить в фантастических фильмах, то Тимка, попав в него, сломал третий дуб в его деревянном младенчестве. Вернувшись же на поляну, выросшего дерева, естественно, не увидел. После таких рассуждений Николай обозвал всех дураками, отобрал у мальчишек самострел и удалился на край поляны разбирать-собирать сей продукт детского творчества. А оставшиеся стали дальше допрашивать Радислава, который ничего не понял в их пространных рассуждениях о тоннеле, что было неудивительно, потому что половину употребленных слов мальчонка слышал в первый раз.
Так вот, смерть князя являлась определенной вехой в их привязке, хотя ранее ни про год смерти, ни про самого князя никто и слыхом не слыхивал. По смерти сына своего Святослава Владимир Мономах посадил на княжение его младшего брата Ярополка, до этого владевшего городом вместе с братом. С приходом Ярополка Владимировича у небольшой части старой дружины возник конфликт со ставленниками нового хозяина Переяславля. В итоге это закончилось разрывом договора недовольных дружинников, коих насчитывалось полтора десятка, с князем. А поскольку единственный десятник из разорвавших роту имел родню, давно уже осевшую в названной верви, то община обзавелась профессиональным сопровождением, часть которого осталась в Суздале, а семь человек, уже насытившихся службой, решили влиться в ряды переселенцев. Сколько всего человек отправилось в путь на следующий после конфликта год, Радислав сказать не мог, потому что к ним прибавились еще попутчики из близлежащих земель. Однако вышли общинники на четырех огромных досчаниках и семи насадах[1], из которых только три последних были куплены, остальные же суда просто наняты у переяславских купцов. Поэтому количество народу, обитающего в веси, Радислав подсчитать затруднялся, но уверял, что точно больше двух с половиной сотен. И это не считая малых детей до четырех-пяти лет. Правда, большую часть общины составляли бабы да эти самые малые дети, оставшиеся без кормильцев, но защитить поселение все-таки было кому, так как некоторые общинники служили в пешем ополчении. Именно наличие защитников перевесило при решении вопроса, где обосноваться и строить жилье. Еще в пути большинством голосов мужей, то есть общинников, которые могли держать оружие, решили не идти под князя, а отправиться на новую землю, еще не обложенную погостами. Таковую, занявшись расспросами по пути в Суздаль, нашли на реке Ветлуге, где обитали черемисы и остатки вытесненных ими отсюда на реку Вятку отяков. Рядом, чуть западнее, а также в самих суздальских землях жила меря, а если от устья Ветлуги перебраться на другой, правый, берег Волги, то можно было столкнуться с мордвой. Черемисы тоже обитали по этой стороне реки, и часть их селений доходила почти до ростовско-суздальских земель, платя дань этому княжеству. Вниз же по Волге и частично в низовьях Оки черемисы были уже под пятой Волжской Булгарии. А тут, в Поветлужье, как рассудили переяславцы, ни то ни се. Если обоснуемся без ссор с соседями, то заживем без пригляда, а будет плохо – уйдем в верховья Ветлуги, куда почти довело свои восточные границы Ростово-Суздальское княжество и чуть севернее которых была зона влияния Великого Новгорода.
– Ну вот, очнулся, а ты боялся, что не оклемается, – засуетился вокруг больного отрядный ветеринар, обращаясь к Радиславу. – Ничего, будет жить, если не помрет… Да шучу, шучу я, – поправился сразу Вячеслав, углядев встревоженное лицо отрока, понявшего смысл его слов. – Не боись, если очнулся твой батя, то в голове уже все по местам встало. Поправится.
Радислав после этих слов немного успокоился и начал откликаться на задаваемые ему вопросы. А отзываться было на что, потому что народу вокруг делать было особо нечего, и он начал вовсю выспрашивать парня про его житье-бытье. Понимали хлопца с середины на половину, но от этого не стали менее активно задавать вопросы. Сам он тоже спрашивал, в основном его интересовала одежда незнакомцев, ружья, назначения которых он так и не смог понять, и почему-то вопросы религии. Его просьбе перекреститься сразу последовали Николай с Тимкой и, немного погодя, Иван. Причем последний сделал это двуперстием, оценив недоуменный взгляд Радислава, брошенный на первых двух христиан, а достав вслед за этим крестик на шнурке, еще и заслужил одобрительный кивок со стороны паренька. Вовка в это время отсутствовал, а Вячеслав его просьбу проигнорировал, занимаясь больным. Также удивлялся Радислав отсутствию бород у мужиков. Подбородки, конечно, заросли щетиной – кто же в тайге будет бриться? Но по сравнению с окладистой бородой его отца это выглядело как-то несолидно, что и вызывало некоторое недоумение и новые вопросы.
Однако времени на их удовлетворение хватало, поскольку больших дел у остановившихся на привал путников не было из-за того, что едой они неожиданно оказались обеспечены. Охотники перед самым столкновением с медведем завалили сохатого, из-за которого, скорее всего, у них и разгорелся спор с мохнатым хозяином. Завалили того двумя стрелами, одна из которых торчала в нижней трети груди, а вторая в шее. Иван с Радиславом после упомянутого чаепития как раз и занялись его разделкой. Лося перевернули на спину, закрепили его в таком положении лежащими неподалеку бревнышками, а потом егерь начал разрезать шкуру от гортани до кончика хвоста, а парень – пялиться на его нож, не сводя своих горящих глаз. Через некоторое время малец все-таки очнулся и стал помогать вспарывать кожу ног, после чего, соединив разрезы, взялся стаскивать шкуру. Содрав ее и расстелив, вспорол брюшину, вытащил желудок, подрезал на шее пищевод с трахеей и через отверстия между ребрами вытащил все это в грудную клетку. Потом парнишка под оторопелыми взглядами Вовки и Тимки, наблюдающими за его сноровкой с восхищением, оттащил внутренности в сторону и там уже отделил на траве съедобные части, завернув их в подросшие листья то ли лопухов, то ли другого какого растения. Все это молодой охотник проделал, едва не свернув себе шею в сторону отошедшего к костру Ивана. Его горячие взгляды так явно прожигали спину егеря, что тот по завершении церемонии разделки торжественно преподнес Радиславу свой нож в подарок.
Малец густо покраснел, поняв, что фактически выпросил оный предмет своими пламенными взглядами, но от дара отказываться не стал. Иван же объяснил потом, что этот довольно затрапезный ножичек специально выпростал наружу для таких целей, а своего рабочего, принесенного еще с армии, не собирается никому дарить или менять в сложившихся условиях. Пригодится еще. Парнишка же, видя, что об отце его заботятся, и окончательно растаяв от вожделенного подарка, перестал обращать внимание на необычный вид незнакомцев. А уж признав в них христиан, перестал скрывать все подробности их похождений и переселения в данную местность. Как и прежде, не все из речи Радислава было понятно, но через некоторое время ухо уже привыкло к славянскому наречию, и большинство его слов, хотя далеко и не все, постепенно стали укладываться на привычные понятия и выражения.
Причиной ухода переяславцев из княжества было несколько. Во-первых, непрекращающиеся половецкие набеги, приносящие с собой разорение деревень в округе, пепелища и смерть родичей. Несмотря на удачные ответные карательные рейды в последнее время, несмотря на породнение княжеских семей с половецкими ханами и использование степняков в княжеских разборках, покоя на границе Переяславского княжества не было. Половецких орд в степи насчитывалось более дюжины, а уж более мелких родов, не входивших в крупные племенные союзы, и того больше. Не замиренные родством или мечом степные грабители совершали стремительные рейды, грабили, убивали или уводили в плен захваченное население, продавая его на рынках Крыма или отводя обратно на Русь за выкуп. Поэтому община (а именно так перевели слово «вервь», употребленное Радиславом) в составе нескольких весей, скрепленных родственными связями и являющихся вольными людьми, не обремененными никакими долгами перед князем, кроме ежегодного урока и воинской повинности в качестве пешего войска, решила бросить полусожженные после очередного набега хозяйства и уйти на поселение в сторону Ростовского княжества, на северо-восток. Второй причиной была смерть ранней весной переяславского князя Святослава Владимировича.
С датами у Радислава не складывалось, поэтому он даже год от Сотворения мира не мог назвать, не говоря уже о летоисчислении от Рождества Христова, хотя имена князей, названия княжеств, городов и рек перечислял довольно бойко. Из-за этой особенности отрока Иван с Вячеславом никак не могли привязать к дате описываемые им события, хотя уже понимали, что закинуло их довольно далеко. Может быть, даже в тот же самый мир, если, конечно, Радислав не сошел с ума, каковой версии придерживался Николай, не желая даже вступать в обсуждения этой теории.
То, что мир может быть тем же самым, подсказало озвученное Тимкой признание, что молодое деревце, на которое он налетел, было дубком. И что он потом выместил на нем свою злость за ссадину, ударив ногой и услышав хруст. Если предположить, что на пару дней на поляне открылся какой-то временной тоннель, о которых так любят говорить в фантастических фильмах, то Тимка, попав в него, сломал третий дуб в его деревянном младенчестве. Вернувшись же на поляну, выросшего дерева, естественно, не увидел. После таких рассуждений Николай обозвал всех дураками, отобрал у мальчишек самострел и удалился на край поляны разбирать-собирать сей продукт детского творчества. А оставшиеся стали дальше допрашивать Радислава, который ничего не понял в их пространных рассуждениях о тоннеле, что было неудивительно, потому что половину употребленных слов мальчонка слышал в первый раз.
Так вот, смерть князя являлась определенной вехой в их привязке, хотя ранее ни про год смерти, ни про самого князя никто и слыхом не слыхивал. По смерти сына своего Святослава Владимир Мономах посадил на княжение его младшего брата Ярополка, до этого владевшего городом вместе с братом. С приходом Ярополка Владимировича у небольшой части старой дружины возник конфликт со ставленниками нового хозяина Переяславля. В итоге это закончилось разрывом договора недовольных дружинников, коих насчитывалось полтора десятка, с князем. А поскольку единственный десятник из разорвавших роту имел родню, давно уже осевшую в названной верви, то община обзавелась профессиональным сопровождением, часть которого осталась в Суздале, а семь человек, уже насытившихся службой, решили влиться в ряды переселенцев. Сколько всего человек отправилось в путь на следующий после конфликта год, Радислав сказать не мог, потому что к ним прибавились еще попутчики из близлежащих земель. Однако вышли общинники на четырех огромных досчаниках и семи насадах[1], из которых только три последних были куплены, остальные же суда просто наняты у переяславских купцов. Поэтому количество народу, обитающего в веси, Радислав подсчитать затруднялся, но уверял, что точно больше двух с половиной сотен. И это не считая малых детей до четырех-пяти лет. Правда, большую часть общины составляли бабы да эти самые малые дети, оставшиеся без кормильцев, но защитить поселение все-таки было кому, так как некоторые общинники служили в пешем ополчении. Именно наличие защитников перевесило при решении вопроса, где обосноваться и строить жилье. Еще в пути большинством голосов мужей, то есть общинников, которые могли держать оружие, решили не идти под князя, а отправиться на новую землю, еще не обложенную погостами. Таковую, занявшись расспросами по пути в Суздаль, нашли на реке Ветлуге, где обитали черемисы и остатки вытесненных ими отсюда на реку Вятку отяков. Рядом, чуть западнее, а также в самих суздальских землях жила меря, а если от устья Ветлуги перебраться на другой, правый, берег Волги, то можно было столкнуться с мордвой. Черемисы тоже обитали по этой стороне реки, и часть их селений доходила почти до ростовско-суздальских земель, платя дань этому княжеству. Вниз же по Волге и частично в низовьях Оки черемисы были уже под пятой Волжской Булгарии. А тут, в Поветлужье, как рассудили переяславцы, ни то ни се. Если обоснуемся без ссор с соседями, то заживем без пригляда, а будет плохо – уйдем в верховья Ветлуги, куда почти довело свои восточные границы Ростово-Суздальское княжество и чуть севернее которых была зона влияния Великого Новгорода.