Страница:
Второе мероприятие выглядело, наоборот, очень даже прозаично. Необходимо было отправиться на Кольский полуостров, причём, в строго-определённое место, и провести там тщательные поиски строго-определённого человека, которого по нахождению необходимо было дотошно допросить. Да и называлась эта операция куда как знакомо и буднично – «Трёхгранный стакан»…
В этот раз Иван Георгиевич выложил на стол толстую стопку самых разнообразных документов: старых журналов, пожелтевших от времени газет и многочисленных протоколов допросов.
– Дело заключается в следующем. Несколько лет при нашем Комиссариате существовал специальный отдел, сотрудники которого изучали разные непонятные и странные явления, искали древние клады, ну, и тому подобное. Возглавлял эту службу Глеб Иванович Бокий, человек заслуженный, старый чекист, личный выдвиженец самого товарища Ленина. Но, как это часто и бывает, разбаловался наш Глеб Иванович, нюх потерял и поверил в свою полную безнаказанность. Стал казённые деньги спускать на ветер, на своей даче в Купчино устроил самый настоящий вертеп: с беспробудными пьянками и таким махровым развратом, что и сам Гришка Распутин позавидовал бы. Арестовали, конечно, потом и расстреляли, как и полагается.… А вот его заместитель, Александр Барченко, человек учёный и интеллигентный, на допросах – с пристрастием, конечно же – порассказал много любопытного. – Бессонов бросил поверх стопки с документами и журналами пачку листов коричневатой бумаги, исписанных убористым почерком. – Прочитайте всё, разберитесь. Похоже, что на Кольском полуострове одна из экспедиции Барченко (их три было: в двадцать втором году, в тридцать четвертом и в тридцать шестом), и вправду, обнаружила некие важные раритеты. Только, скорее всего, все эти находки успешно утекли за рубеж. Во-первых, Бокию постоянно требовались деньги на его безобразные оргии, а Барченко очень интересовался Тибетом. В результате один из них получил вожделённые финансы, а другой – подробные карты Тибета, описание тамошних монастырей и копии древних летописей…. Но к тому времени, когда Барченко во всём признался, Бокия уже расстреляли, а вся их коммерция шла, как раз, именно через Глеба Ивановича. Где искать следы этого иностранного контрагента? Товарищ Сталин показания Барченко внимательно прочитал и заинтересовался одной находкой. Называется эта штуковина – «Чаша Святого Грааля». Прочитаете потом про неё. Задача очень простая: убедиться – была ли эта Чаша, действительно, найдена? А если была, то где теперь она находится? Существует всего одна реальная зацепка. На Кольском полуострове есть большое озеро, называется Сейдозеро, а на его берегу живёт один человек – по прозвищу «Синица», он лично знаком с этим иностранцем, который все найденные артефакты скупал у наших ушлых гавриков…
– Если это так важно, то почему искомого Синицу не нашли до сих пор и не доставили в Ленинград? – нетактично встрял Сизый.
– Пытались, конечно, – поморщился Бессонов. – Три группы уже туда послали, одну за другой. Никто живым не вернулся. Поэтому – вся надежда только на «Азимут», вы же на Чукотке такие чудеса живучести продемонстрировали…
Третья операция была закодирована как – «Зверёныш». Суть её была проста: необходимо было, во что бы то ни стало, вернуть в СССР все бумаги и документы, вывезенные по разным каналам из страны товарищем Троцким, Львом Давыдовичем.
– Все бумаги вернуть необходимо! – терпеливо объяснял Бессонов. – Поймите – все! Это личный приказ товарища Сталина! Гражданин Троцкий, он же – Лейба Давидович Бронштейн, личность хитрая и коварная, от него всего можно ожидать. Уже без малого десять лет он нашу службу водит за нос, зараза. Извините за грубое выражение, но – накипело…. Постоянно оставляет ложные следы, подбрасывает хорошо-сработанные подделки, на нервах откровенно играет. В Турции выкрали у него архив, но не обнаружили нужных бумаг, в Норвегии с помощью местной полиции конфисковали два чемодана, забитых документами, – опять осечка. Да и в Мексике наши люди поработали неплохо, но тоже – без существенных успехов…
– А что там такого важного, в этих бумагах? Что-то конкретное и определённое будем искать? – поинтересовался дотошный Банкин.
Иван Георгиевич тут же стал мрачнее тучи:
– Это – не вашего, да и не моего ума дело. Это – государственная тайна самого высшего уровня. Даже если вам, товарищи чекисты, и попадёт в руки настоящий архив господина Бронштейна, то знакомиться с имеющимися в нём документами категорически запрещается, вплоть до расстрела. Всем всё ясно? Если что, я могу и повторить! А? Хорошо, поверю, двигаемся дальше…, – он с видимым трудом водрузил на стол тяжеленный портфель. – Здесь находятся подробные отчёты наших агентов обо всех основных географических перемещениях Льва Давыдовича, начиная с двадцать девятого года, списки лиц, с которыми он встречался, а также описание всех бытовых нюансов его частной жизни. Необходимо провести тщательные аналитические исследования, выявить круг лиц, могущих знать место хранения истинного архива. После чего необходимо будет выехать за рубеж, повстречаться со всеми фигурантами, представляющими оперативный интерес, обнаружить данный архив, изъять его и доставить его в Москву…. Задача ясна?
– В глобальном контексте – безусловно, – отметился Сизый, полюбивший в последнее время щегольнуть заумными словечками. – Но вот чего не могу понять, хоть убей, так это того, а зачем эту змею подколодную тогда, в двадцать девятом году, живым выпустили из страны? Почему прямо за кордоном потом не шлёпнули, когда он окончательно раскрыл свою гнилую сущность?
– В том-то вся и штука, – снова поморщился Бессонов, словно только что лимона отведал, – бестия он, этот Троцкий. Каналья хитрая. Сперва несколько лет он все важные документы за рубеж переправлял, а потом сам настоял на том, чтобы его выпроводили за границу. И предупредил сразу, мол: – «Если меня убьют, то такой компромат всплывёт на поверхность, что чертям в аду станет тошно…». Вот, такие дела. Ну, а как только будет найден настоящий архив, так и господину Бронштейну придётся попрощаться с этим прекрасным Миром…
Ник напряг память: если он ничего не путал, то Троцкого убьют в августе будущего, сорокового года, следовательно, задание было вполне выполнимым…
Опять череда дней закружилась чёрно-белыми картинками будничного калейдоскопа.
Все карты и планы по «Корзине с яйцами» были выучены назубок, под городком Осташков даже провели учения: успешно взорвали – к нехорошей матери – каменное поместье какого-то дореволюционного купца, перестроенное под баварскую дачу Мартина Бормана.
По остальным двум операциям произошло естественное разделение коллектива: чета Сизых с рвением засела за изучение заграничной жизни товарища Троцкого, а Ник с Банкиным всерьёз увлеклись делом Бокия-Барченко. Зина же всему этому предпочитала учебники по радиомеханике и волновой физике.
– Попробую я сделать небольшое резюме по нашему вопросу, – предложил Банкин через полтора месяца. – Вот, послушай, командир…. С чего те поиски на Кольском полуострове начались – дело сугубо десятое. Всякие теории о «Золотом Веке», цикличности обледенений-потеплений, всё это – только теории. То бишь, обычная слюнявая лирика. Перейдём к голимым фактам, а именно, к имеющимся у нас фотографиям, на которых зафиксированы некоторые находки, сделанные экспедициями тридцать четвёртого и тридцать шестого годов. Итак…, – он стал по одной бросать на стол небольшие по размерам чёрно-белые фотографии. – Многотонные, гладко-обтёсанные прямоугольные камни на вершине сопки. Остатки древней дороги в тундре. Каменная «свеча» на пару тонн. Куб из базальта с длиной каждой грани – ровно в один метр. Волшебный Камень с Ориона. Ну, и она – Чаша Святого Грааля…. Каменный цилиндр-свечу и базальтовый куб пытались расколоть на части, но ничего у них не вышло. Волшебный Камень с Ориона – просто очень большой кристалл неизвестного металла. А Чаша Святого Грааля – это, судя по фотографии, чаша для питья, предположительно – платиновая, в которую помещается литра три жидкости. Возможно, что она, действительно, обладает некоторыми необычными свойствами…. Из записок Александра Барченко следует, что с её помощью он наблюдал за жизнью монахов какой-то странной обители, расположенной в горах Тибета. Цитирую дословно: – «Налил в Чашу воды из родника, пристально смотрел на поверхность целый час, ничего не видел. От усталости заслезились глаза, слезинка капнула прямо в Чашу. Тут же вода помутнела и словно бы закипела, потом по её поверхности пошли круги.… Когда поверхность жидкости опять стала абсолютно-гладкой, я увидел, словно в зеркальном отображении, то, о чём мечтал на протяжении последних пяти лет: древний монастырь на склоне горбатой горы, молодые послушники в оранжевых одеждах совершают какой-то странный обряд, их движения удивительно плавны и грациозны…». Ну, и так далее, ещё на добрых сорок пять страниц. Потом, как утверждает Барченко, и Глеб Бокий в Чаше тоже увидел то, о чём давно и страстно мечтал, а именно, наблюдал-подсматривал за интимной жизнью актрисы Любови Орловой. Так что, можно предположить…
– Ладно, кончай разглагольствовать, – невежливо прервал его Ник. – Тоже мне нашёлся – борец с лирикой…. Давай-ка, братец, по делу: как этого Синицу отыскать, и куда сгинули три поисковые группы?
Гешка разложил на столе подробную географическую карту, взял в руки остро-отточенный простой карандаш.
– Вот, смотри, командир. Это – Сейдозеро. На его берегу и находится избушка Синицы. Озеро непростое, со всех сторон окружено высокими отвесными скалами, пройти к нему можно только по данному узкому горному ущелью…. Идеальное место для западни. Если существует реальная необходимость, то там можно не то, что три группы, а и все тридцать три уничтожить без шума и пыли. Предлагаю – пойти в обход. Заказать специальную амуницию и приспособления для лазанья по скалам, подойти к Сейдозеру с противоположной от ущелья стороны и прямо по скалам спуститься вниз, к самой избушке Синицы…
Логика в предложении Банкина, безусловно, присутствовала. Ник тут же написал Бессонову подробную докладную записку.
У Сизого тоже наметился определённый прогресс. После долгих размышлений они вместе с Айной наметили одного очень перспективного фигуранта.
– Зовут этого деятеля – Александр Фёдорович Аматов. Закадычный друг детства нашего Лейбы Давидовича, ещё по Херсонской губернии. Уехал из СССР в двадцатом году, но потом несколько раз, по личному разрешению Троцкого, приезжал в нашу страну. Особенно часто – в двадцать шестом и двадцать седьмом годах. Начиная с двадцать девятого года, встречался с Троцким достаточно регулярно, один раз в три месяца, что очень напоминает ежеквартальные отчёты. Например, бухгалтерские…. Предлагаю брать этого Аматова в оборот и трясти – как грушу высоченную. Нюхом чую, что вышли мы с Айной на правильный след. Живёт данный фигурант в Клагенфурте, есть в Австрии такой городишко – задрипанный и занюханный…
И про эти Лёхины изыскания Ник написал очередную докладную записку.
Наступил март 1940 года, жизнь текла плавно, без существенных изменений, никаких кардинальных перемен в ней не намечалось: занятия с раннего утра до позднего вечера, совершенствование в знаниях различных иностранных языков, бесконечные тренинги, редкие выезды на пленэр…
За окнами тихо дремал тёплый весенний вечер, Ник крепко обнимал Зину за горячее плечо, всё ещё ощущая на своих губах сладкий медовый вкус её губ, и готовился погрузиться в призрачное забытьё сна…
Около забора резко затормозила одна машина, за ней вторая, третья.
Зина испуганно вскочила с постели, проворно подбежала к открытому окну.
– Никит, – позвала жалобно. – Там – чёрные «воронки»…. Неужели, это по наши души? За что?
Глава вторая
В этот раз Иван Георгиевич выложил на стол толстую стопку самых разнообразных документов: старых журналов, пожелтевших от времени газет и многочисленных протоколов допросов.
– Дело заключается в следующем. Несколько лет при нашем Комиссариате существовал специальный отдел, сотрудники которого изучали разные непонятные и странные явления, искали древние клады, ну, и тому подобное. Возглавлял эту службу Глеб Иванович Бокий, человек заслуженный, старый чекист, личный выдвиженец самого товарища Ленина. Но, как это часто и бывает, разбаловался наш Глеб Иванович, нюх потерял и поверил в свою полную безнаказанность. Стал казённые деньги спускать на ветер, на своей даче в Купчино устроил самый настоящий вертеп: с беспробудными пьянками и таким махровым развратом, что и сам Гришка Распутин позавидовал бы. Арестовали, конечно, потом и расстреляли, как и полагается.… А вот его заместитель, Александр Барченко, человек учёный и интеллигентный, на допросах – с пристрастием, конечно же – порассказал много любопытного. – Бессонов бросил поверх стопки с документами и журналами пачку листов коричневатой бумаги, исписанных убористым почерком. – Прочитайте всё, разберитесь. Похоже, что на Кольском полуострове одна из экспедиции Барченко (их три было: в двадцать втором году, в тридцать четвертом и в тридцать шестом), и вправду, обнаружила некие важные раритеты. Только, скорее всего, все эти находки успешно утекли за рубеж. Во-первых, Бокию постоянно требовались деньги на его безобразные оргии, а Барченко очень интересовался Тибетом. В результате один из них получил вожделённые финансы, а другой – подробные карты Тибета, описание тамошних монастырей и копии древних летописей…. Но к тому времени, когда Барченко во всём признался, Бокия уже расстреляли, а вся их коммерция шла, как раз, именно через Глеба Ивановича. Где искать следы этого иностранного контрагента? Товарищ Сталин показания Барченко внимательно прочитал и заинтересовался одной находкой. Называется эта штуковина – «Чаша Святого Грааля». Прочитаете потом про неё. Задача очень простая: убедиться – была ли эта Чаша, действительно, найдена? А если была, то где теперь она находится? Существует всего одна реальная зацепка. На Кольском полуострове есть большое озеро, называется Сейдозеро, а на его берегу живёт один человек – по прозвищу «Синица», он лично знаком с этим иностранцем, который все найденные артефакты скупал у наших ушлых гавриков…
– Если это так важно, то почему искомого Синицу не нашли до сих пор и не доставили в Ленинград? – нетактично встрял Сизый.
– Пытались, конечно, – поморщился Бессонов. – Три группы уже туда послали, одну за другой. Никто живым не вернулся. Поэтому – вся надежда только на «Азимут», вы же на Чукотке такие чудеса живучести продемонстрировали…
Третья операция была закодирована как – «Зверёныш». Суть её была проста: необходимо было, во что бы то ни стало, вернуть в СССР все бумаги и документы, вывезенные по разным каналам из страны товарищем Троцким, Львом Давыдовичем.
– Все бумаги вернуть необходимо! – терпеливо объяснял Бессонов. – Поймите – все! Это личный приказ товарища Сталина! Гражданин Троцкий, он же – Лейба Давидович Бронштейн, личность хитрая и коварная, от него всего можно ожидать. Уже без малого десять лет он нашу службу водит за нос, зараза. Извините за грубое выражение, но – накипело…. Постоянно оставляет ложные следы, подбрасывает хорошо-сработанные подделки, на нервах откровенно играет. В Турции выкрали у него архив, но не обнаружили нужных бумаг, в Норвегии с помощью местной полиции конфисковали два чемодана, забитых документами, – опять осечка. Да и в Мексике наши люди поработали неплохо, но тоже – без существенных успехов…
– А что там такого важного, в этих бумагах? Что-то конкретное и определённое будем искать? – поинтересовался дотошный Банкин.
Иван Георгиевич тут же стал мрачнее тучи:
– Это – не вашего, да и не моего ума дело. Это – государственная тайна самого высшего уровня. Даже если вам, товарищи чекисты, и попадёт в руки настоящий архив господина Бронштейна, то знакомиться с имеющимися в нём документами категорически запрещается, вплоть до расстрела. Всем всё ясно? Если что, я могу и повторить! А? Хорошо, поверю, двигаемся дальше…, – он с видимым трудом водрузил на стол тяжеленный портфель. – Здесь находятся подробные отчёты наших агентов обо всех основных географических перемещениях Льва Давыдовича, начиная с двадцать девятого года, списки лиц, с которыми он встречался, а также описание всех бытовых нюансов его частной жизни. Необходимо провести тщательные аналитические исследования, выявить круг лиц, могущих знать место хранения истинного архива. После чего необходимо будет выехать за рубеж, повстречаться со всеми фигурантами, представляющими оперативный интерес, обнаружить данный архив, изъять его и доставить его в Москву…. Задача ясна?
– В глобальном контексте – безусловно, – отметился Сизый, полюбивший в последнее время щегольнуть заумными словечками. – Но вот чего не могу понять, хоть убей, так это того, а зачем эту змею подколодную тогда, в двадцать девятом году, живым выпустили из страны? Почему прямо за кордоном потом не шлёпнули, когда он окончательно раскрыл свою гнилую сущность?
– В том-то вся и штука, – снова поморщился Бессонов, словно только что лимона отведал, – бестия он, этот Троцкий. Каналья хитрая. Сперва несколько лет он все важные документы за рубеж переправлял, а потом сам настоял на том, чтобы его выпроводили за границу. И предупредил сразу, мол: – «Если меня убьют, то такой компромат всплывёт на поверхность, что чертям в аду станет тошно…». Вот, такие дела. Ну, а как только будет найден настоящий архив, так и господину Бронштейну придётся попрощаться с этим прекрасным Миром…
Ник напряг память: если он ничего не путал, то Троцкого убьют в августе будущего, сорокового года, следовательно, задание было вполне выполнимым…
Опять череда дней закружилась чёрно-белыми картинками будничного калейдоскопа.
Все карты и планы по «Корзине с яйцами» были выучены назубок, под городком Осташков даже провели учения: успешно взорвали – к нехорошей матери – каменное поместье какого-то дореволюционного купца, перестроенное под баварскую дачу Мартина Бормана.
По остальным двум операциям произошло естественное разделение коллектива: чета Сизых с рвением засела за изучение заграничной жизни товарища Троцкого, а Ник с Банкиным всерьёз увлеклись делом Бокия-Барченко. Зина же всему этому предпочитала учебники по радиомеханике и волновой физике.
– Попробую я сделать небольшое резюме по нашему вопросу, – предложил Банкин через полтора месяца. – Вот, послушай, командир…. С чего те поиски на Кольском полуострове начались – дело сугубо десятое. Всякие теории о «Золотом Веке», цикличности обледенений-потеплений, всё это – только теории. То бишь, обычная слюнявая лирика. Перейдём к голимым фактам, а именно, к имеющимся у нас фотографиям, на которых зафиксированы некоторые находки, сделанные экспедициями тридцать четвёртого и тридцать шестого годов. Итак…, – он стал по одной бросать на стол небольшие по размерам чёрно-белые фотографии. – Многотонные, гладко-обтёсанные прямоугольные камни на вершине сопки. Остатки древней дороги в тундре. Каменная «свеча» на пару тонн. Куб из базальта с длиной каждой грани – ровно в один метр. Волшебный Камень с Ориона. Ну, и она – Чаша Святого Грааля…. Каменный цилиндр-свечу и базальтовый куб пытались расколоть на части, но ничего у них не вышло. Волшебный Камень с Ориона – просто очень большой кристалл неизвестного металла. А Чаша Святого Грааля – это, судя по фотографии, чаша для питья, предположительно – платиновая, в которую помещается литра три жидкости. Возможно, что она, действительно, обладает некоторыми необычными свойствами…. Из записок Александра Барченко следует, что с её помощью он наблюдал за жизнью монахов какой-то странной обители, расположенной в горах Тибета. Цитирую дословно: – «Налил в Чашу воды из родника, пристально смотрел на поверхность целый час, ничего не видел. От усталости заслезились глаза, слезинка капнула прямо в Чашу. Тут же вода помутнела и словно бы закипела, потом по её поверхности пошли круги.… Когда поверхность жидкости опять стала абсолютно-гладкой, я увидел, словно в зеркальном отображении, то, о чём мечтал на протяжении последних пяти лет: древний монастырь на склоне горбатой горы, молодые послушники в оранжевых одеждах совершают какой-то странный обряд, их движения удивительно плавны и грациозны…». Ну, и так далее, ещё на добрых сорок пять страниц. Потом, как утверждает Барченко, и Глеб Бокий в Чаше тоже увидел то, о чём давно и страстно мечтал, а именно, наблюдал-подсматривал за интимной жизнью актрисы Любови Орловой. Так что, можно предположить…
– Ладно, кончай разглагольствовать, – невежливо прервал его Ник. – Тоже мне нашёлся – борец с лирикой…. Давай-ка, братец, по делу: как этого Синицу отыскать, и куда сгинули три поисковые группы?
Гешка разложил на столе подробную географическую карту, взял в руки остро-отточенный простой карандаш.
– Вот, смотри, командир. Это – Сейдозеро. На его берегу и находится избушка Синицы. Озеро непростое, со всех сторон окружено высокими отвесными скалами, пройти к нему можно только по данному узкому горному ущелью…. Идеальное место для западни. Если существует реальная необходимость, то там можно не то, что три группы, а и все тридцать три уничтожить без шума и пыли. Предлагаю – пойти в обход. Заказать специальную амуницию и приспособления для лазанья по скалам, подойти к Сейдозеру с противоположной от ущелья стороны и прямо по скалам спуститься вниз, к самой избушке Синицы…
Логика в предложении Банкина, безусловно, присутствовала. Ник тут же написал Бессонову подробную докладную записку.
У Сизого тоже наметился определённый прогресс. После долгих размышлений они вместе с Айной наметили одного очень перспективного фигуранта.
– Зовут этого деятеля – Александр Фёдорович Аматов. Закадычный друг детства нашего Лейбы Давидовича, ещё по Херсонской губернии. Уехал из СССР в двадцатом году, но потом несколько раз, по личному разрешению Троцкого, приезжал в нашу страну. Особенно часто – в двадцать шестом и двадцать седьмом годах. Начиная с двадцать девятого года, встречался с Троцким достаточно регулярно, один раз в три месяца, что очень напоминает ежеквартальные отчёты. Например, бухгалтерские…. Предлагаю брать этого Аматова в оборот и трясти – как грушу высоченную. Нюхом чую, что вышли мы с Айной на правильный след. Живёт данный фигурант в Клагенфурте, есть в Австрии такой городишко – задрипанный и занюханный…
И про эти Лёхины изыскания Ник написал очередную докладную записку.
Наступил март 1940 года, жизнь текла плавно, без существенных изменений, никаких кардинальных перемен в ней не намечалось: занятия с раннего утра до позднего вечера, совершенствование в знаниях различных иностранных языков, бесконечные тренинги, редкие выезды на пленэр…
За окнами тихо дремал тёплый весенний вечер, Ник крепко обнимал Зину за горячее плечо, всё ещё ощущая на своих губах сладкий медовый вкус её губ, и готовился погрузиться в призрачное забытьё сна…
Около забора резко затормозила одна машина, за ней вторая, третья.
Зина испуганно вскочила с постели, проворно подбежала к открытому окну.
– Никит, – позвала жалобно. – Там – чёрные «воронки»…. Неужели, это по наши души? За что?
Глава вторая
Странствий – новая заря, и куча добрых дел
У страха – глаза велики, напрасно Зина испугалась.
А может, и не напрасно. Кто, в конечном итоге, знает? Здесь всё одно к другому привязано: не было бы этого ночного визита, глядишь, всё совсем по-другому могло бы завертеться…
Из первой машины вылез Иван Георгиевич, из второй – непрезентабельный мужичок в очках и полувоенном френче, с потрёпанным портфелем под мышкой, внешне похожий на бухгалтера провинциальной макаронной фабрики. Из третьего «воронка» – никто не вышел…
В столовой собрались все заспанные обитатели секретного объекта № 5, за исключением годовалых Афанасия и Марты.
– Доброй ночи, товарищи чекисты, – как всегда интеллигентно поздоровался Бессонов. – Извините за столь поздний визит, но образовались срочные дела. Познакомьтесь.
– Лаврентий Павлович Берия, – негромко представился «бухгалтер»…
Ник был поражён: в его представлении «Берия» – это жирный низенький грузин в пенсне на горбатом носу и с мерзкой плотоядной ухмылкой матёрого монстра на лице. И глаза за стёклышками позолочённого пенсне должны быть непременно глумливыми и бегающими, и живот – воздушным шариком выпирать вперёд, а лоб обязательно должен быть низким и покатым – как у чучела неандертальца из Зоологического музея.
У этого же субъекта внешний вид был совсем обыкновенный: среднего роста, без признаков нездоровой полноты, глаза – спокойные и грустные, а лоб обычный и выпуклый.
И, главное, вместо зловещего пенсне на носу среднего размера располагались самые обыкновенные очки, правая дужка которых была перетянута пошлой синей изолентой…
Берия, похоже, сразу же всё понял и обратился непосредственно к Нику, причём, безо всякого грузинского акцента:
– Вижу, вы очень удивлены, товарищ Иванов? Совсем другим меня представляли? Да, стереотипы – глупость страшная. Видимо, бороться с ними человечеству предстоит ещё долгие-долгие века…. Здравствуйте, товарищи, – обратился уже ко всем. – Присоединяюсь к извинениям Ивана Георгиевича, но не удержался: был по срочным делам в Ленинграде, захотел лично познакомиться со всеми вами…. Товарищ Иванов, не будете ли так добры – шторы на окнах раздвинуть, пока я познакомлюсь с другими членами вашего дружного коллектива? Не люблю, знаете ли, задёрнутых штор…
Пока Берия знакомился с остальными членами «Азимута», Ник не без труда раздвигал тяжёлые бархатные портьеры. Последним было окно, выходившее на узорчатую калитку. Ник непроизвольно бросил взгляд на «воронки»: два шофёра в лейтенантских званиях о чём-то негромко переговаривались между собой, солидно дымя папиросами, а за стёклами третьей машины (может, просто показалось?) блеснули —
жёлтым и тусклым – чьи-то колючие глаза…
«Это он специально придумал – со шторами», – отрешённо подумал Ник. – «Просто решил меня ещё кому-то показать. Только, вот, кому? Кто там – в третьем «воронке»?».
Ник хорошо помнил слова Афонии-шамана: «А ты, Странник, помни, что главный Знающий в городе большом живёт, в высокой яранге, под красными звёздами. Волчья у него кровь. Но когда надо будет, когда Смертельная Тень над твоей головой закружит, он поможет…».
Ник тогда про Берию сразу и подумал, ошибался, как выясняется…
Зина и Айна оперативно организовали самовар и напоили гостей крепким чаем с фигурными, правда – слегка каменными, пряниками.
Дождавшись чуть заметного кивка от Берии, Бессонов напористо перешёл к делу:
– Пришла пора, товарищи чекисты, приступить к осуществлению запланированных ранее операций. Речь идёт о мероприятиях, закодированных нами как «Гранёный стакан» и «Зверёныш». Обстоятельства по «Корзине с яйцами» изменились, – закашлялся и испуганно покосился в сторону Берии, однако, быстро справился с собой и спокойно продолжил: – Конечно же, произошла определённая досадная задержка, связанная с финскими событиями, которые закончились совсем не так, как предполагалось. Впрочем, сейчас всё уже позади, будем, наконец-таки, начинать…
Специальный вагон, в котором находились только Ник, Банкин и их пять больших рюкзаков, негромко пересчитывал рельсовые стыки – синхронно с другими, обычными вагонами пассажирского поезда «Ленинград – Мурманск».
Сизый ещё полторы недели назад отплыл на сухогрузе «Феликс Дзержинский» – вместе с энным количеством кубов строевого леса, по направлению к порту Киль, откуда уже должен был направиться в Клагенфурт.
Прощаясь, Айна вручила Сизому костяную фигурку матёрого моржа, чтобы все Злые Тени, без исключений, разбегались с Лёхиного пути. Нику же, через неделю, подарила маленького белого медведя, вырезанного из голубовато-сиреневого халцедона, а Банкину – старую почтовую открытку с изображением знаменитого парохода «Союз».
– Этого медведя мой отец сделал ещё в молодости, – проговорила, грустно глядя Нику в глаза. – Это как у военных шевроны. У кого есть такой медведь, тот – настоящий шаман. Ты, командир, натуральный белый шаман…. А ты, Геша, – внимательно посмотрела на Банкина, – береги картинку с этим пароходом. Это правильный корабль, всегда в родной порт возвращается. Всегда – возвращается…
Ник распухшими, избитыми до крови пальцами прикоснулся к опознавательному значку группы «Азимут», прикреплённому к полевой армейской гимнастёрке – строго напротив сердца: профиль товарища Сталина, а чуть ниже – золотые буковки «НКВД».
Опять он был в деле, снова начиналась Большая игра!
С того памятного визита Берии прошло уже полтора месяца, и почти всё это время они с Банкиным провели на озере Ястребином, где под чутким руководством инструктора Епифанцева осваивали азы скалолазания. Ник не строил иллюзий: стать за такой короткий срок приличным альпинистом совершенно невозможно, но теперь он был полностью готов – пусть и к неуклюжему, но действенному спуску к Сейдозеру.
В трёх рюкзаках из пяти находились прочные верёвки, карабины, крючья, надёжные ледорубы, специальные ботинки с острыми шипами, прочее горное снаряжение, в том числе – изготовленное по его собственным чертежам.
Айна и Зина остались на объекте № 5, в строгом соответствии с золотым правилом серьёзных диверсантов: всегда на запасной скамье должны оставаться надёжные дублёры, могущие в нужный момент прийти на помощь или даже заменить выбывших из строя игроков основного состава…
Банкин давно уже видел седьмой сон, сладко и безмятежно похрапывая, а Нику совсем не спалось. Стоял возле квадратного вагонного окошка, смотрел на редкие, проплывающие мимо огоньки карельских деревушек, и бурчал под нос дурацкую песенку:
– Странствий новая заря – на полночном небосклоне. На изломе сентября, я один – в пустом вагоне…
Песенка, действительно, была дурацкой: конец апреля – это совсем не то же самое, что излом сентября. Просто мелодия песни звучала в унисон с мелодией, громко отбиваемой колёсами поезда…
Ранним утром они высадились на вокзале Кандалакши – обычного припортового городка-посёлка, каких много на севере России: бараки, хижины, землянки, снова бараки, халупы, вновь бараки. Обычное дело, в общем-то…
Местами на улицах ещё лежал серый снег, но весной пахло уже отчётливо, ручьи текли повсеместно, журча светло и звонко.
– Что ещё за название такое? – возмущённо недоумевал Банкин, пялясь на станционную вывеску. – Чего означает-то?
– Существует одна любопытная версия на этот счёт, – поделился Ник с другом своими знаниями. – Раньше, когда Сибирь плотно ещё не освоили, дорог до неё, хоть и плохоньких, не проложили, каторжан ссылали сюда, в Северную Карелию да на Кольский полуостров. Когда этап доходил до местного острога, то с эпатируемых каторжников снимали кандалы, мол, куда они отсюда убегут, глухомань ведь полная. Легенда даже родилась такая: когда добредали каторжники до этого места и от кандалов освобождались, то вздыхали облегчённо, мол: – «Всё, кандалам – ша!». Вот, и «Кандалакша» отсюда со временем получилась.
– Красивая легенда, – согласился Гешка.
Их встречал начальник местного отдела НКВД – худой высоченный майор средних лет по фамилии «Музыка», – в сопровождении десятка краснощёких и упитанных подчинённых.
– Здравствуйте, товарищи чекисты, – пробулькал тусклым фальцетом майор и уважительно покосился на заветные значки с профилем Вождя. – Получил радиограмму, телефонограмму и телетайпное сообщение относительно вашего прибытия. Добро пожаловать в нашу славную Кандалакшу…
Отдав подчинённым необходимые распоряжения относительно вещей дорогих гостей, Музыка лично проводил Ника и Банкина до ведомственной гостиницы, проконтролировал лояльность администрации, после чего невзначай поинтересовался ближайшими планами.
– Нам надо срочно добраться до деревни Ловозеро. Желательно, выехать туда уже завтра, – кратко ответил Ник.
– Это совершенно невозможно, – искренне расстроился майор, изобразив на своей физиономии вселенскую скорбь.
– Что вы сейчас сказали? Как это – невозможно? – тут же повысил голос Банкин, который за время путешествия в поезде основательно переспал и по этой причине пребывал в отвратительном настроении. – Это, милейший товарищ Музыка, революционным трибуналом попахивает, – добавил голосом товарища Ленина.
Майор стал белее тщательно-накрахмаленной гостиничной простыни, схватился ладонью за левую половину груди и принялся раболепно оправдываться:
– Вы не так меня поняли, товарищи. Совсем даже неправильно…. В соответствии с полученными инструкциями я уже всё запрошенное приготовил: почти новую полуторку, необходимый запас топлива, продовольствие, палатки, спальные мешки и всё прочее. Но вмешались погодные условия. На Крестовском перевале бушует метель, необходимо немного подождать, суток двое-трое…
Ник подмигнул Банкину, мол, всё нормально, охолони немного.
В своё время Ник последние два выпускных класса проучился в этих местах, в посёлке Полярные Зори, который лет так через тридцать пять будет построен в двадцати километрах к северу от этой Кандалакши, недалеко от Кольской АЭС, так что о Крестовском перевале он знал не понаслышке…
Даже в те времена перевал пользовался дурной славой.
Ранней весной и поздней осенью – место страшное, бились тогда там машины десятками за один раз. Внизу стоит плюсовая температура, на перевале – минус, пройдут осадки: сильный дождь или просто туман росой осядет, – коварная ловушка и готова. Идёт на перевал колонна гружёных лесовозов, держа приличную дистанцию между машинами. И, вдруг, передний выезжает на гололёд, но ничего – со скрипом, но проезжает. За ним и остальные лесовозы. Метров через двести гололёд превращается в лёд голимый: передний начинает вниз скатываться, под колёса второму, тому тоже деваться некуда – начинает сдавать вниз. Но сдают-то лесовозы назад не строго по прямой, косоротит их постоянно на скользком льду, разворачивает поперёк дороги. А тут с перевала, как назло, спускается одинокая вахтовка. Не затормозить ей на льду, вот и врезается со всей дури в развёрнутый лесовоз, – и покатились все вниз со страшной силой, огненная полоса километров за пятнадцать видна…
Зная об этой печальной особенности Крестовского перевала, Ник ругать майора не стал, наоборот, попросил вежливо, чтобы как-то успокоить и сгладить Гешкин «наезд»:
– Всё понятно, майор Музыка. Нет к вам никаких претензий и нареканий, успокойтесь. Лучше вот – прогуляйтесь вместе с нами, покажите, так сказать, местные достопримечательности…
Достопримечательностей в тогдашней Кандалакше было ровно две: морской порт, забитый до отказа всевозможными судами и судёнышками, и место впадения реки Нивы (прошу не путать с Невой!), в Белое море. Действительно, очень красивое местечко – с точки зрения ландшафтной эстетики…
Они поглазели в порту на неуклюжие сухогрузы, загружаемые какой-то местной рудой (то ли апатитовым концентратом, то ли еще чем аналогичным, Музыка и сам толком не знал), и на непрезентабельные рыбацкие баркасы, выгружавшие на берег холщёвые мешки и деревянные ящики с пикшей и камбалой.
Вдоль берега направились к устью означенной Нивы.
Здесь речные воды вливались в море с достаточно большой скоростью, создавая целые островки и архипелаги белой и розоватой пены, разносимые морскими течениями и ветрами во все стороны.
Над бурными струями реки, врывавшимися в морскую стихию, безостановочно кружили шумные стаи упитанных чаек, то там, то тут из воды выпрыгивали мелкие рыбёшки, по всей акватории губы озабоченно сновали рыбацкие лодки всех фасонов и размеров.
– А селёдка беломорская уже подошла к берегу? – небрежно поинтересовался Ник, демонстрируя свою осведомлённость. Ему, действительно, раньше уже доводилось здесь ловить рыбу, «беломорку» – в том числе.
– С неделю, как подошла, – Музыка посмотрел на Ника с уважением. – Если, товарищи, хотите порыбачить, то милости просим. Вон, видите, у пирса лодка пришвартована: тёмно-зелёные борта с широкой белой полосой? Это моего тестя лодка, можете брать в любое время, как только надумаете. Я вас и снастями обеспечу, ватники выдам – чтобы не замёрзли на воде, сапоги резиновые, прочее…
А может, и не напрасно. Кто, в конечном итоге, знает? Здесь всё одно к другому привязано: не было бы этого ночного визита, глядишь, всё совсем по-другому могло бы завертеться…
Из первой машины вылез Иван Георгиевич, из второй – непрезентабельный мужичок в очках и полувоенном френче, с потрёпанным портфелем под мышкой, внешне похожий на бухгалтера провинциальной макаронной фабрики. Из третьего «воронка» – никто не вышел…
В столовой собрались все заспанные обитатели секретного объекта № 5, за исключением годовалых Афанасия и Марты.
– Доброй ночи, товарищи чекисты, – как всегда интеллигентно поздоровался Бессонов. – Извините за столь поздний визит, но образовались срочные дела. Познакомьтесь.
– Лаврентий Павлович Берия, – негромко представился «бухгалтер»…
Ник был поражён: в его представлении «Берия» – это жирный низенький грузин в пенсне на горбатом носу и с мерзкой плотоядной ухмылкой матёрого монстра на лице. И глаза за стёклышками позолочённого пенсне должны быть непременно глумливыми и бегающими, и живот – воздушным шариком выпирать вперёд, а лоб обязательно должен быть низким и покатым – как у чучела неандертальца из Зоологического музея.
У этого же субъекта внешний вид был совсем обыкновенный: среднего роста, без признаков нездоровой полноты, глаза – спокойные и грустные, а лоб обычный и выпуклый.
И, главное, вместо зловещего пенсне на носу среднего размера располагались самые обыкновенные очки, правая дужка которых была перетянута пошлой синей изолентой…
Берия, похоже, сразу же всё понял и обратился непосредственно к Нику, причём, безо всякого грузинского акцента:
– Вижу, вы очень удивлены, товарищ Иванов? Совсем другим меня представляли? Да, стереотипы – глупость страшная. Видимо, бороться с ними человечеству предстоит ещё долгие-долгие века…. Здравствуйте, товарищи, – обратился уже ко всем. – Присоединяюсь к извинениям Ивана Георгиевича, но не удержался: был по срочным делам в Ленинграде, захотел лично познакомиться со всеми вами…. Товарищ Иванов, не будете ли так добры – шторы на окнах раздвинуть, пока я познакомлюсь с другими членами вашего дружного коллектива? Не люблю, знаете ли, задёрнутых штор…
Пока Берия знакомился с остальными членами «Азимута», Ник не без труда раздвигал тяжёлые бархатные портьеры. Последним было окно, выходившее на узорчатую калитку. Ник непроизвольно бросил взгляд на «воронки»: два шофёра в лейтенантских званиях о чём-то негромко переговаривались между собой, солидно дымя папиросами, а за стёклами третьей машины (может, просто показалось?) блеснули —
жёлтым и тусклым – чьи-то колючие глаза…
«Это он специально придумал – со шторами», – отрешённо подумал Ник. – «Просто решил меня ещё кому-то показать. Только, вот, кому? Кто там – в третьем «воронке»?».
Ник хорошо помнил слова Афонии-шамана: «А ты, Странник, помни, что главный Знающий в городе большом живёт, в высокой яранге, под красными звёздами. Волчья у него кровь. Но когда надо будет, когда Смертельная Тень над твоей головой закружит, он поможет…».
Ник тогда про Берию сразу и подумал, ошибался, как выясняется…
Зина и Айна оперативно организовали самовар и напоили гостей крепким чаем с фигурными, правда – слегка каменными, пряниками.
Дождавшись чуть заметного кивка от Берии, Бессонов напористо перешёл к делу:
– Пришла пора, товарищи чекисты, приступить к осуществлению запланированных ранее операций. Речь идёт о мероприятиях, закодированных нами как «Гранёный стакан» и «Зверёныш». Обстоятельства по «Корзине с яйцами» изменились, – закашлялся и испуганно покосился в сторону Берии, однако, быстро справился с собой и спокойно продолжил: – Конечно же, произошла определённая досадная задержка, связанная с финскими событиями, которые закончились совсем не так, как предполагалось. Впрочем, сейчас всё уже позади, будем, наконец-таки, начинать…
Специальный вагон, в котором находились только Ник, Банкин и их пять больших рюкзаков, негромко пересчитывал рельсовые стыки – синхронно с другими, обычными вагонами пассажирского поезда «Ленинград – Мурманск».
Сизый ещё полторы недели назад отплыл на сухогрузе «Феликс Дзержинский» – вместе с энным количеством кубов строевого леса, по направлению к порту Киль, откуда уже должен был направиться в Клагенфурт.
Прощаясь, Айна вручила Сизому костяную фигурку матёрого моржа, чтобы все Злые Тени, без исключений, разбегались с Лёхиного пути. Нику же, через неделю, подарила маленького белого медведя, вырезанного из голубовато-сиреневого халцедона, а Банкину – старую почтовую открытку с изображением знаменитого парохода «Союз».
– Этого медведя мой отец сделал ещё в молодости, – проговорила, грустно глядя Нику в глаза. – Это как у военных шевроны. У кого есть такой медведь, тот – настоящий шаман. Ты, командир, натуральный белый шаман…. А ты, Геша, – внимательно посмотрела на Банкина, – береги картинку с этим пароходом. Это правильный корабль, всегда в родной порт возвращается. Всегда – возвращается…
Ник распухшими, избитыми до крови пальцами прикоснулся к опознавательному значку группы «Азимут», прикреплённому к полевой армейской гимнастёрке – строго напротив сердца: профиль товарища Сталина, а чуть ниже – золотые буковки «НКВД».
Опять он был в деле, снова начиналась Большая игра!
С того памятного визита Берии прошло уже полтора месяца, и почти всё это время они с Банкиным провели на озере Ястребином, где под чутким руководством инструктора Епифанцева осваивали азы скалолазания. Ник не строил иллюзий: стать за такой короткий срок приличным альпинистом совершенно невозможно, но теперь он был полностью готов – пусть и к неуклюжему, но действенному спуску к Сейдозеру.
В трёх рюкзаках из пяти находились прочные верёвки, карабины, крючья, надёжные ледорубы, специальные ботинки с острыми шипами, прочее горное снаряжение, в том числе – изготовленное по его собственным чертежам.
Айна и Зина остались на объекте № 5, в строгом соответствии с золотым правилом серьёзных диверсантов: всегда на запасной скамье должны оставаться надёжные дублёры, могущие в нужный момент прийти на помощь или даже заменить выбывших из строя игроков основного состава…
Банкин давно уже видел седьмой сон, сладко и безмятежно похрапывая, а Нику совсем не спалось. Стоял возле квадратного вагонного окошка, смотрел на редкие, проплывающие мимо огоньки карельских деревушек, и бурчал под нос дурацкую песенку:
– Странствий новая заря – на полночном небосклоне. На изломе сентября, я один – в пустом вагоне…
Песенка, действительно, была дурацкой: конец апреля – это совсем не то же самое, что излом сентября. Просто мелодия песни звучала в унисон с мелодией, громко отбиваемой колёсами поезда…
Ранним утром они высадились на вокзале Кандалакши – обычного припортового городка-посёлка, каких много на севере России: бараки, хижины, землянки, снова бараки, халупы, вновь бараки. Обычное дело, в общем-то…
Местами на улицах ещё лежал серый снег, но весной пахло уже отчётливо, ручьи текли повсеместно, журча светло и звонко.
– Что ещё за название такое? – возмущённо недоумевал Банкин, пялясь на станционную вывеску. – Чего означает-то?
– Существует одна любопытная версия на этот счёт, – поделился Ник с другом своими знаниями. – Раньше, когда Сибирь плотно ещё не освоили, дорог до неё, хоть и плохоньких, не проложили, каторжан ссылали сюда, в Северную Карелию да на Кольский полуостров. Когда этап доходил до местного острога, то с эпатируемых каторжников снимали кандалы, мол, куда они отсюда убегут, глухомань ведь полная. Легенда даже родилась такая: когда добредали каторжники до этого места и от кандалов освобождались, то вздыхали облегчённо, мол: – «Всё, кандалам – ша!». Вот, и «Кандалакша» отсюда со временем получилась.
– Красивая легенда, – согласился Гешка.
Их встречал начальник местного отдела НКВД – худой высоченный майор средних лет по фамилии «Музыка», – в сопровождении десятка краснощёких и упитанных подчинённых.
– Здравствуйте, товарищи чекисты, – пробулькал тусклым фальцетом майор и уважительно покосился на заветные значки с профилем Вождя. – Получил радиограмму, телефонограмму и телетайпное сообщение относительно вашего прибытия. Добро пожаловать в нашу славную Кандалакшу…
Отдав подчинённым необходимые распоряжения относительно вещей дорогих гостей, Музыка лично проводил Ника и Банкина до ведомственной гостиницы, проконтролировал лояльность администрации, после чего невзначай поинтересовался ближайшими планами.
– Нам надо срочно добраться до деревни Ловозеро. Желательно, выехать туда уже завтра, – кратко ответил Ник.
– Это совершенно невозможно, – искренне расстроился майор, изобразив на своей физиономии вселенскую скорбь.
– Что вы сейчас сказали? Как это – невозможно? – тут же повысил голос Банкин, который за время путешествия в поезде основательно переспал и по этой причине пребывал в отвратительном настроении. – Это, милейший товарищ Музыка, революционным трибуналом попахивает, – добавил голосом товарища Ленина.
Майор стал белее тщательно-накрахмаленной гостиничной простыни, схватился ладонью за левую половину груди и принялся раболепно оправдываться:
– Вы не так меня поняли, товарищи. Совсем даже неправильно…. В соответствии с полученными инструкциями я уже всё запрошенное приготовил: почти новую полуторку, необходимый запас топлива, продовольствие, палатки, спальные мешки и всё прочее. Но вмешались погодные условия. На Крестовском перевале бушует метель, необходимо немного подождать, суток двое-трое…
Ник подмигнул Банкину, мол, всё нормально, охолони немного.
В своё время Ник последние два выпускных класса проучился в этих местах, в посёлке Полярные Зори, который лет так через тридцать пять будет построен в двадцати километрах к северу от этой Кандалакши, недалеко от Кольской АЭС, так что о Крестовском перевале он знал не понаслышке…
Даже в те времена перевал пользовался дурной славой.
Ранней весной и поздней осенью – место страшное, бились тогда там машины десятками за один раз. Внизу стоит плюсовая температура, на перевале – минус, пройдут осадки: сильный дождь или просто туман росой осядет, – коварная ловушка и готова. Идёт на перевал колонна гружёных лесовозов, держа приличную дистанцию между машинами. И, вдруг, передний выезжает на гололёд, но ничего – со скрипом, но проезжает. За ним и остальные лесовозы. Метров через двести гололёд превращается в лёд голимый: передний начинает вниз скатываться, под колёса второму, тому тоже деваться некуда – начинает сдавать вниз. Но сдают-то лесовозы назад не строго по прямой, косоротит их постоянно на скользком льду, разворачивает поперёк дороги. А тут с перевала, как назло, спускается одинокая вахтовка. Не затормозить ей на льду, вот и врезается со всей дури в развёрнутый лесовоз, – и покатились все вниз со страшной силой, огненная полоса километров за пятнадцать видна…
Зная об этой печальной особенности Крестовского перевала, Ник ругать майора не стал, наоборот, попросил вежливо, чтобы как-то успокоить и сгладить Гешкин «наезд»:
– Всё понятно, майор Музыка. Нет к вам никаких претензий и нареканий, успокойтесь. Лучше вот – прогуляйтесь вместе с нами, покажите, так сказать, местные достопримечательности…
Достопримечательностей в тогдашней Кандалакше было ровно две: морской порт, забитый до отказа всевозможными судами и судёнышками, и место впадения реки Нивы (прошу не путать с Невой!), в Белое море. Действительно, очень красивое местечко – с точки зрения ландшафтной эстетики…
Они поглазели в порту на неуклюжие сухогрузы, загружаемые какой-то местной рудой (то ли апатитовым концентратом, то ли еще чем аналогичным, Музыка и сам толком не знал), и на непрезентабельные рыбацкие баркасы, выгружавшие на берег холщёвые мешки и деревянные ящики с пикшей и камбалой.
Вдоль берега направились к устью означенной Нивы.
Здесь речные воды вливались в море с достаточно большой скоростью, создавая целые островки и архипелаги белой и розоватой пены, разносимые морскими течениями и ветрами во все стороны.
Над бурными струями реки, врывавшимися в морскую стихию, безостановочно кружили шумные стаи упитанных чаек, то там, то тут из воды выпрыгивали мелкие рыбёшки, по всей акватории губы озабоченно сновали рыбацкие лодки всех фасонов и размеров.
– А селёдка беломорская уже подошла к берегу? – небрежно поинтересовался Ник, демонстрируя свою осведомлённость. Ему, действительно, раньше уже доводилось здесь ловить рыбу, «беломорку» – в том числе.
– С неделю, как подошла, – Музыка посмотрел на Ника с уважением. – Если, товарищи, хотите порыбачить, то милости просим. Вон, видите, у пирса лодка пришвартована: тёмно-зелёные борта с широкой белой полосой? Это моего тестя лодка, можете брать в любое время, как только надумаете. Я вас и снастями обеспечу, ватники выдам – чтобы не замёрзли на воде, сапоги резиновые, прочее…