Андрей Бондаренко
Метель

От автора

   В последние годы в России издано избыточно много – на мой скромный взгляд – романов о так называемых случайных «попаданцах». То есть, о наших современниках, попавших – волею судеб – в далёкое Прошлое и не имеющих при этом под рукой Машины Времени, чтобы вернуться назад.
   Большинство этих книг построены по единой и весьма нехитрой схеме: «наши» потихоньку обживаются «там», легализуются, после чего начинают – в массовом порядке – совершать необычные и героические подвиги, неуклонно повышая свой общественный статус и постепенно добираясь до «властных вершин»…. Как же иначе? «Наши-то», они – о-го-го!
   Образованные, умные, начитанные, психологически-устойчивые, целеустремлённые. Что для них – сделать успешную карьеру «там», находясь среди дремучих и отсталых индивидуумов? Ерунда ерундовая, раз плюнуть…
   Каюсь, грешен: не сдержался и тоже отметился несколькими романами о «героических и супер-успешных «наших» – во Временах Далёких».
   Возможны ли другие сценарии пребывания наших современников в Прошлом? Более скромные и, так сказать, менее пафосные? То есть, неформатные? Возможны ли кратковременные посещения Прошлого? Например, на несколько суток – так, между делом – без всяческих глубинных последствий? Возвращаются ли «попаданцы» – по доброй воле и без особых проблем – назад, в Настоящее? И, если возвращаются, то, собственно, с какими трофеями?
   Недавно мне рассказали одну занятную историю: романтичную такую, красивую, увлекательную и весьма правдоподобную.
   Вот, уважаемые читатели, хочу поделиться этим рассказом с вами…
Автор

Пролог
Пёс – напротив

   Каждую пятницу – по дороге с работы – Петя Бурмин (для своих Пьер), по давно уже устоявшейся традиции заходил в один и тот же кабачок: расслабится, развеяться, выпить – под неторопливые и беззаботные разговоры с приятелями – литр-другой светлого пива.
   Пивной бар именовался громко и многообещающе – «Два капитана» – но в интерьере заведения ничего морского не наблюдалось: стены, наспех обшитые бело-красным пластиком, обшарпанные колченогие столики, разномастные убогие стулья, заплёванный грязный пол. Пожилой официант Григорич так однажды – по большому секрету – объяснил истинное значение гордого названия забегаловки:
   – У нашего трактирчика – два хозяина. Один раньше трудился в уголовном розыске, в звании капитана, понятное дело. Второй же капитанствовал в армейском стройбате. Вышли оба в отставку, скинулись денежкой в равных долях, да и решили заделаться знаменитыми рестораторами…
   В тот памятный вечер Пётр пришёл в «Капитаны» первым, приятели хронически запаздывали. Он приобрёл у барной стойке литровый бокал «Балтики», пакетик со скромными солёными сухариками и, усевшись на своё, года полтора как застолблённое место, лениво огляделся по сторонам. Знакомых поблизости не наблюдалось, поговорить на животрепещущие темы было не с кем. Из соседнего зала – для некурящих посетителей – долетали обрывки незнакомой, щемящей душу песенки:
 
Метель – метёт…
И в полуночной вязкой тишине,
Метель – поёт…
О той, что этой ночью снилась мне…
 
   Пьер непроизвольно посмотрел в немытое окно: раздолбанная дорога, по которой проезжали редкие машины, типовой панельный дом, до которого было метров тридцать пять, очень большая плюшевая собака в окне второго этажа. Неправдоподобно большая и пушистая. «Молодцы, всё же, трудолюбивые китайцы!» – подумалось. – «Очень натурально научились делать мягкие игрушки…». Он ещё долго сидел за столиком: никуда не торопясь, пил пиво, вяло хрустел сухариками и задумчиво смотрел на плюшевого пса. Минут через пятнадцать-семнадцать собака плавно повернула голову, смешно мотнула правым пятнистым ухом и взглянула на Петра. По-доброму так взглянула, а потом словно бы подмигнула, сочувствуя и подбадривая. На душе сразу потеплело, все текущие проблемы стали казаться смешными, несерьёзными и надуманными. Теперь, когда на душе скребли приставучие кошки, он всегда приходил в «Два капитана», садился на своё законное место, неторопливо пил пиво и, хрустя сухариками, переговаривался глазами со «своей» собакой. Она всегда сидела на заветном подоконнике. Всегда – словно верный и дисциплинированный часовой, или же Ангел-хранитель, может, даже, Атлант, держащий на мохнатых плечах тяжёлое свинцовое небо…
   Почти три с половиной месяца собака исправно и понимающе подмигивала ему, но, вот, наступил серый осенний вечер, когда в окошке напротив Пьер не увидел знакомого силуэта. Он просидел в пивном баре до самого закрытия, но так и не дождался появления заветного талисмана. И в следующую пятницу повторилась та же история, и на третью… Пётр, наконец-таки решившись, зашёл в тёмный подъезд, поднялся на второй этаж и, выбрав нужную дверь, оббитую потёртым светло-салатным дерматином, неуверенно нажал на кнопку звонка. – Кто там? – спросил нежный девичий голос. – Извините, я из ветеринарной службы, – ответил он первое, что пришло в голову. Дверь открылась, на пороге стояла совсем ещё молоденькая девчушка в коротком стареньком халате, не скрывающим загорелых аппетитных коленок: светленькая такая, симпатичная, с задорно вздёрнутым вверх носом-кнопкой и парой сотен веснушек на милом личике, неожиданно-чёрнобровая, по её правой смуглой щеке змеился тоненький, чуть заметный шрам. А вот огромные, тёмно-синие глаза были очень печальными. Бесконечно и безысходно грустными… – Я уже самостоятельно похоронила Джека, ваша помощь не требуется, – холодно сообщила девушка и недвусмысленно взялась за дверную ручку. – Подождите! – взмолился Петька. – Скажите, как вас зовут? – Ольгой, – дверь захлопнулась. На следующее утро Оля собиралась в институт, торопилась, боясь опоздать на первую лекцию. Настойчиво прозвенел дверной звонок, а на лестничной площадке послышался звонкий и весёлый лай. «Что это?», – сердце неудержимо рванулось куда-то вниз, а в голове неожиданно промелькнула мысль о вчерашнем странном и нелепом дяденьке средних лет. Девушка выбежала в коридор и, торопливо щёлкнув замком, широко распахнула входную дверь. На соломенной подстилке сидел неуклюжий щенок – месячный кавказец – и пристально смотрел ей в глаза, смешно подёргивая правым пятнистым ухом.
   Через месяц Пётр и Оля поженились. Свадьба состоялась вчера, я почему-то там пошло напился. Сижу, вот, за компьютером и откровенно маюсь дурью. На мониторе сидит шкодливый сиамский кот по кличке Кукусь, корчит мне уморительные рожицы и тихонько мурлычет, мол: – «Хозяин, совесть поимей! Пошли, сползаем на рыбалку, наловишь мне жирных и питательных ратанов!». Кукусь нынче в нешуточном авторитете: в романах «Седое золото» и «Логово льва» я ввёл данного хитрющего кота в качестве второстепенного героя, там даже промысловая яхта названа в его честь. А сам Кукусь принимает непосредственное участие в охоте на клыкастых моржей, и, даже, «жадно слизывает ещё дымящуюся тёплую кровь с голубоватого льда…». Самое смешное, что романы недавно издали, бывает…
   Так что, кот имеет полное право – права качать. – Ладно, где там мои сапоги и удочки? – встаю из-за стола. – Кукусь, бродяга, запрыгивай мне на плечо. Пошли за твоими жирными и невообразимо вкусными ратанами. Заодно, и пивка купим по дороге. Для меня, естественно…
 
   Это, так сказать, основная предсвадебная версия – для родственников, гостей и праздных зевак. Надо признать, не лишённая элегантности и налёта здоровой романтики.
   Но, на самом-то деле, всё было совсем по-другому, и этой весёлой свадьбе предшествовали куда как более сложные и невероятные события, причём, с лёгким детективным подтекстом.
   Даже более сложные и запутанные, чем может показаться уважаемому читателю по прочтению первых четырёх-шести глав. Впрочем, и двадцатая глава не будет определяющей – для окончательного понимания произошедшего…

Глава первая
Плач в ночи

   Вообще-то, Петя Бурмин являлся по жизни полным – во всех смыслах – лохом. Записным, хроническим и неисправимым неудачником. Тихим таким очкариком – мечтательным и недотёпистым. Безвольным, добрым и полностью бесперспективным чудаком – по меркам нашего сурового современного мира, не терпящего мягкотелых и наивных увальней, не могущих даже толком постоять за себя.
   Действительно, кому нужен сорокалетний толстячок, вот уже почти двадцать лет работающий экономистом в «Водоканале»? Подчёркиваю, простым экономистом, даже не старшим. Однокомнатная малогабаритная квартира в спальном районе Москвы, уже окончательно и безысходно позабывшая, что оно такое есть – косметический ремонт. Копеечная зарплата, редкие смехотворные премии и упорное нежелание делать карьеру, объясняемое полной самодостаточностью и вопиющей бытовой непритязательностью. Дамы и барышни, время от времени появлявшиеся в Петькиной серой жизни, очень быстро понимали, что данный неуклюжий персонаж – «не добытчик», и навсегда, без грамма сожаления, покидали неухоженную «хрущёвку» – в поисках лучшей женской доли.
   А еще у Петра Бурмина наличествовало весьма странное и подозрительное хобби – так называемая «историческая реконструкция».
   Не все знают, что это такое? Ну, это когда сотни взрослых чудаков и чудачек собираются в каком-нибудь строго определённом месте и увлечённо играют в «живых солдатиков». Не очень понятно? Тогда обратимся к классическим формулировкам из толстой энциклопедии: – «Историческая реконструкция – это общественное движение, ставящее перед собой научные цели и использующее при этом – для более глубокого изучения исследуемого исторического периода – метод ролевой игры и научного эксперимента…».
   В данном заумном толковании лишь две фразы являются ключевыми: – «исследуемый исторический период» и «ролевые игры». Да вы, наверное, и сами не раз видели на телевизионных экранах, как наши современники, выряженные в средневековые одежды, предварительно разделившись на две команды, изображают-воссоздают всякие известные сраженья и битвы. Аустерлиц, например, Ватерлоо, или легендарное Ледовое Побоище…. Вспомнили? Тогда двигаемся дальше…
   Последствия такого нестандартного увлечения-хобби постоянно и навязчиво давали о себе знать. Вся квартира Бурмина, включая антресоли в прихожей, застеклённый балкон и совмещённый санузел, была завалена и заставлена самым разнообразным хламом (старинным по форме и сути, но сугубо современного изготовления): двуручными и одноручными рыцарскими мечами, кольчугами, копьями, луками, арбалетами, мундирами – разных времён и стран, офицерскими шпагами, ружьями, пищалями…
   Впрочем, у «исторической реконструкции» были и свои, насквозь положительные моменты, связанные с тем важным обстоятельством, что многие из этих «чудаков и чудачек» являлись людьми откровенно обеспеченными, чем Петька (в среде «реконструкторов» – сугубо Пьер) и пользовался. Смущался, конечно же, при этом, краснел, бледнел и заикался, но, тем не менее, пользовался. Ибо другого выхода, как не крути, не наблюдалось….
   Во-первых, это касалось финансовых взносов на жизненные нужды каждой «реконструкции», включавшие в себя всякие арендные платежи, услуги сторонних гримёров, поваров и музыкантов, затраты на питание, то бишь, на дружеские весёлые пирушки-посиделки. Как же без весёлых пирушек можно обходиться, если в Прошлом так было заведено? Мол, повоевали от души, разбили в пух и прах коварного неприятеля, теперь это славное дело надо непременно отметить – с удалью и должным размахом. С рыцарским там размахом, или с гусарским, что сути не меняет…. Дорогое это удовольствие – дружеские «реконструированные» пирушки – доложу я вам. Очень, даже, дорогое! Дикие кабанчики, лоси и косули, зажаренные на вертелах над бордово-фиолетовыми углями костров. Всякие заплесневелые сыры, копчёные угри и осетры, жареные зайцы и фазаны. Ну, и благородные алкогольные напитки – соответствующие конкретному «реконструируемому» времени.…Откуда, спрашивается, звонкие тугрики – у рядового экономиста «Водоканала», не сидящего на полновесных финансово-материальных потоках? Неоткуда, ясен пень…. Но богатые друзья-соратники всё понимали правильно и ненавязчиво освобождали беднягу Пьера от денежных поборов, для пущей важности назначив его Верховным Магистром Ордена «Р». Кто же с Великих Магистров – злато берёт? Это, благородные господа и дамы, уже откровенный моветон! Более того, не зазорно Магистру и с собой – по завершению очередной «реконструкции» – деликатесов и винишка дать-отсыпать, а то у него в холодильнике, наверняка, шаром покати…
   Во-вторых, теперь у Петра не наблюдалось никаких проблем «с колёсами под задницей». Это в том смысле, что машины у него никогда не было, да и быть не могло, поэтому друзья-приятели – по строго установленному графику – возили Магистра Пьера туда-сюда, то бишь, к местам «реконструкций» и обратно – прямо к дверям парадной.
 
   Петька щедро намазал физиономию – в нужных местах – специальным «театральным» клеем, отложил потрёпанную кисточку в сторону и, тяжело вздохнув, взял в руки пышные, слегка рыжеватые накладные усы-бакенбарды. Да-да, именно так – усы-бакенбарды – вы не ослышались! Достоверно известно, что в 1812-ом году русские гусары практиковали такую диковинку: пышные бакенбарды, спускаясь от висков, встречались – при помощи усов – друг с другом, образуя единое и неразделимое целое…
   – Вот же, придумщики хреновы! – хмуро ворчал Пётр, внимательно всматриваясь в тёмные зеркальные глубины. – Попробуй-ка, расположи эту дурацкую конструкцию ровно, без всяких несимпатичных и несимметричных перекосов. И клей ещё – натуральная зверюга, ошибок не прощающая. Схватывается намертво за считанные секунды…. Да, та ещё образина получилась, страхолюдная и конкретная…
   Впрочем, Пьер откровенно лицемерил и лукавил, так как собственное зеркальное отражение – в гусарском подполковничьем мундире – ему очень даже нравилось.
   Доломан,[1] ментик,[2] узкие чикчиры,[3] короткие ботики,[4] украшенные чёрными шерстяными кисточками. Вокруг талии (вернее, того места, где у худых людей располагается талия), был обмотан кушак, представляющий собой сетку из шнуров. На голове красовался чёрный, обшитый кожей кивер,[5] украшенный белым султаном и этишкетами.[6] Доломан и чикчиры были щедро расшиты золотистыми шнурами и серебристой тесьмой. Ментик же был обшит густым, бело-серым бараньим мехом.
   Да и физиономия Петра, украшенная пышными усами-бакенбардами, вызывала уважение и смотрелась очень даже солидно и мужественно, смутно напоминая образ легендарного Дениса Васильевича Давыдова с известной картины кисти художника О. Кипренского. Только полноватый такой получился Денис Давыдов, щекастый, не в меру отъевшийся на мирных хлебах, с волосяным покровом – на голове и физиономии – непривычно светлых и рыжеватых колеров. Отметим, что буйные пего-льняные кудри на Петькиной голове были сугубо природными, доставшимися ему в наследство от достославных предков.
   – Красавец писанный! – Пьер браво подмигнул своему отражению и с недоверием покосился на широкий серый гусарский плащ со стоячим воротником, висящий на спинке стула. – А, вот, эта тонкая тряпочка явно не годится по сегодняшней минусовой погоде. Придётся, видимо, поменять форменный плащик на старенький овчинный тулупчик. Ничего, сойдёт и так. Хорошо ещё, что финские термические кальсоны влезли под узкие чикчиры…. Что ещё? Придётся в глаза вставить линзы. Противно, конечно. Потом на веках и ресницах обязательно выскочит раздражение с нагноением. Но, гусарский подполковник, разгуливающий по полю боя в современных очках? Народ от смеха описается через одного…
   Зазвонил-затренькал старенький мобильный телефон, лежащий на узком подоконнике.
   – Да, слушаю! – важно оповестил Петька.
   – Как, сонный поросёнок, готов? – поинтересовался мужественный голос Глеба Нефёдова. – Мы подъезжаем минут через пять-семь. Выходи на улицу, подполковник, не опаздывай!
   Пётр торопливо, болезненно морщась, вставил в глаза оптические линзы, запихал за кушак седельный (незаряженный, понятное дело), пистолет, повесил на левый бок гусарскую саблю, перебросил через правое плечо короткий овчинный тулуп (больше похожий на куртку) и, прихватив тощую дорожную сумку, покинул квартиру, с силой захлопнув за собой входную дверь. Да, ещё он положил во внутренний кармашек доломана маленький пузырёк с нашатырным спиртом: наш герой был подвержен частым приступам головокружения, и именно нашатырный спирт действенно помогал ему от этой напасти. А в правый боковой карман ментика Петька пристроил допотопный карманный фонарик. Так, на всякий пожарный случай…
   Честно говоря, все нормальные люди переодевались в соответствующие костюмы и наряды уже непосредственно на месте «реконструируемых» баталий и сражений. Причём, эти места располагались – в подавляющем большинстве случаев – на значительном отдалении от города. Но Пьер – в довесок ко всем прочим своим недостаткам – был патологически ленив и стеснителен. Таскать с собой – туда-сюда – громоздкие и тяжеленные баулы с вещами и обувью? Не смешите, право! Переодеваться при зрителях (в холодное время года в кустиках не спрячешься!), тряся жирными и неаппетитными телесами? Увольте!
   – Ничего себе! Ну, дядя Петя, ты и даёшь! – восхищённо выдохнул веснушчатый сосед-подросток, встреченный на лестнице, и тут же жалостливо заныл: – А когда возьмёшь меня с собой на ваши воинские игрища? Ты же клятвенно обещал! Когда?
   – В следующий раз, Санёк! – смущённо пообещал рядовой экономист московского «Водоканала» Петька Бурмин, он же – бравый гусарский подполковник. – Гадом буду! В следующий раз – обязательно…
 
   На утренней улице было промозгло и холодно: температура опустилась ниже нуля, с неба сыпали-падали крохотные снежинки-пылинки, тут же разносимые порывистым ветром во все стороны.
   – Нормальная осенняя погода, – тихонько пробормотал себе под нос Петька. – Середина октября месяца, как-никак. Было бы странно, если бы вокруг всё плавилось от жары, а из серых туч капал летний ленивый дождик….
   На дворе, действительно, стоял октябрь. Причём, октябрь 2012-го года. То бишь, совсем недавно исполнилось ровно двести лет со дня легендарного Бородинского сражения. Знаковый и знаменательный юбилей – для настоящих исторических «реконструкторов». Как можно было пройти мимо этого наиважнейшего события? Ясен пень, что никак…
   Однако, «реконструировать» Бородинское сражение уже не представлялось возможным – по целому комплексу уважительных и совершенно неуважительных причин. Во-первых, для этого не хватало народа, лошадей, пушек, ружей и всего прочего – даже для «реконструкции» в масштабе один к пятистам. В смысле, даже для «реконструкции» отдельных значимых эпизодов знаменитой схватки. А, во-вторых, имело место быть обычное русское раздолбайство. Пока созванивались-списывались-договаривались, шестое сентября – дата Бородинской битвы – бесповоротно прошло. Поэтому коллегиально было принято следующее Соломоново решение: «реконструировать» сражение (откровенно второстепенное – с глобальной точки зрения) за русский городок Малоярославец, которое состоялось 24 октября 1812-го года. Ну, это когда Наполеон Бонапарт не смог пробиться к Калуге, и вынужден был начать отступление на Можайск и далее – на разорённую войной старую Смоленскую дорогу, где уставшую и оголодавшую французскую армию уже поджидали лихие русские партизаны…
   Естественно, что не последнюю роль в этом выборе сыграл и тот немаловажный факт, что как раз под Малоярославцем (юго-восточнее на восемьдесят-девяносто километров) у Глеба Нефёдова – российского олигарха средней руки – было оформлено в собственность с десяток-другой гектаров полей, перелесков и маленьких рощиц. Ну, и приличный загородный дом – с многочисленными хозяйственными пристройками – наличествовал. Натуральное поместье, короче говоря, с двумя просторными конюшнями на двадцать лошадиных голов каждая…
   Послышался характерный визг автомобильных покрышек, и у подъезда остановился мощный, светло-салатный японский джип-внедорожник. Синхронно приоткрылись передние дверцы машины, и наружу выбрались уже упомянутый Глеб Нефёдов и неизвестная Петру молодая девушка.
   Глеб был видным тридцатипятилетним мужиком: высоким, широкоплечим, статным, с ухоженной чёрной бородкой. Он очень любил – во время исторических «реконструкций» – изображать из себя различных благородных средневековых рыцарей, желательно графов, баронов и маркизов. В этот же раз ему предстояло (главным образом, из-за упрямого нежелания расставаться со стильной чёрной бородой) выступать в роли безымянного казачьего есаула. В дорогу Нефёдов оделся, как и было принято у очень богатых людей с хорошим вкусом: бежевая канадская спортивная куртка, из-под которой высовывался воротник белого исландского свитера толстой вязки, угольно-чёрные вельветовые штаны, грубые горно-туристические ботинки на массивной подошве. Естественно, что всё это было насквозь фирменным и стоило столько, сколько рядовому экономисту – на государственной службе – не заработать и за полгода.
   Спутница Глеба, наоборот, выглядела на удивление вульгарно и вызывающе. Тёмно-каштановые волосы с частыми фиолетовыми прядками, собранные в классический панк-гребень. На мертвенно-бледном лице размещался броский макияж: ядовито-розовая помада, сине-зелёные тени, неправдоподобно-мохнатые накладные ресницы, шикарные чёрные брови – не понять, то ли нарисованные, то ли настоящие. Одежда полностью соответствовала косметике: длинная – по точёную щиколотку – расстегнутая норковая шубка, выставляющая на всеобщее обозрение игриво-декольтированный топик, умопомрачительно-короткую чёрную мини-юбку и ярко-красные сапоги-ботфорты выше колен.
   «Панкующаяся Джулия Робертс из известного голливудского фильма «Красотка», – мысленно вынес Пётр суровый вердикт. – «Та ещё штучка! Ходячие стервозные неприятности, сопровождаемые экстравагантными и запредельными капризами…».
   – Знакомьтесь, дамы и господа! – предложил Глеб. – Это Пьер Бурмин, наш, так сказать, Великий Магистр. А это…
   – Ольга! – хриплым фальцетом беспардонно перебила девица и, достав из позолочённого портсигара длинную тёмно-коричневую сигарету, манерно попросила: – Петруша, друг мой сердечный! Угости-ка симпатичную девушку спичкой! Чего столбом застыл-то? Зажигалку, говорю, дай! В моей «Зиппо», понимаешь, горючка закончилась…
   – Извините, но я, собственно, некурящий, – смущённо промямлил Петька. – Простите…
   – Бог простит! Если, конечно, посчитает нужным…. А ещё обрядился гусарским подполковником, так тебя растак! Да, ну и мужики пошли! Все сплошь некурящие и малопьющие…. Ага, вот же он, спасительный ларёк! Там, надеюсь, продают зажигалки? Я и сама схожу, чего уж там! Вы, милые кавалеры, пока загружайтесь, болтайте, сплетничайте…
   Дождавшись, когда экзальтированная барышня отойдёт подальше, Пётр поинтересовался у Нефёдова:
   – Где ты подцепил эту райскую длинноногую пташку? Кто она такая? Яркая и типичная представительница столичной «золотой молодёжи»?
   – Во-первых, ни «где», а «как», – флегматично уточнил приятель-олигарх. – По разгульной пьянке, стало быть, как и всегда…. А, вообще-то, Ольга очень даже ничего. И как женщина, и как человек. Добрая, умная, начитанная, в меру искренняя, страстная. Правда, немного взбалмошная и чуть-чуть капризная, не без этого…. Так ведь, она полька наполовину! И этим всё сказано: полячки – ужасно ветрены, мечтательны и легкомысленны. Что и подтверждают многочисленные классические романы. Например, «Пётр Первый», вышедший из-под пера знаменитого А. Н. Толстого…. Опять же, Ольга – круглая сирота с восемнадцати лет. Уже два с половиной года гребёт по жизни безо всякого взрослого присмотра. Дедушки и бабушки давно померли, всяких дядей и тётей не было изначально, папа с мамой-полькой успешно погибли в авиакатастрофе, оставив дочери вполне приличное наследство и шикарную четырёхкомнатную квартиру в центре Москвы, на шестнадцатом этаже.… Другая – на её месте – могла бы тут же стремительно заскользить вниз по наклонной плоскости и полностью съехать с катушек. Мужики, наркотики, религиозные секты, прочее…. А моя Ольга – девушка крайне целеустремлённая и на редкость разумная. Да, любит немного покутить, оторваться – до потери пульса – в подпольных казино, пошляться по ночным клубам…. Но, при этом, и учёбу не забросила! Учится на четвёртом курсе МГУ, факультет психологии. Причём, на одни пятёрки, английский и французский языки знает в совершенстве…. А что, старина, она тебе – совсем не приглянулась?
   – Да не то, чтобы совсем…
   – Пьер, зараза толстомясая и медлительная! Что ещё за дурацкая манера – мямлить и ходить вокруг да около? А? Изволь отвечать чётко и однозначно: что и как! Друзья мы, или где? Скажи ещё, что Ольга – некрасивая и страшненькая? Попробуй только, мерзавец! Голову оторву напрочь – вместе с дурацкими усами-бакенбардами…