«Одна труба – малого диаметра и тонкая в сечении, другая – большего диаметра, тщательно армированная. Ну, а теория-то – правильная? Или как? Кто бы знал ответ на данный каверзный вопрос…», – Денис задумчиво почесал правое ухо.
   Времени на дальнейшие раздумья и логические построения уже не было. Он щедро размазал взрывчатку обоих видов по внутренностям тонкого патрубка. Прошёл немного вдоль борта «тарелки», нащупал рукой ещё два аналогичных патрубка, снова «пропластилинил» только тонкий, прошёл дальше…
 
   Один из спящих автоматчиков, лежащий у северо-восточного угла стартовой площадки, нетерпеливо заворочался и несколько раз громко и нетактично испортил воздух. Надо было торопиться…
   Перед тем, как метнуться к укрытию, Денис, не глядя, сорвал с ближайшего гранитного валуна пучок лишайника и запихал его под ближайшую лопасть наружного кольца аппарата. Зачем? Да так, чисто русский вариант…
   Он за шесть-семь секунд – несколькими широченными прыжками – преодолел расстояние, отделяющее его от тайной ниши, напряг мускулы, чтобы красиво и эффектно нырнуть «щучкой» в разобранный верхний проём, но в последний момент остановился: – «Понты, конечно, вещь полезная и достойная во всех отношениях, но и взрослеть, всё же, пора…».
   Денис спокойно перелез через гипсовую кладку, сбросил куртку и футболку, принялся быстро, но, максимально соблюдая при этом внимательность и аккуратность, закладывать проём в стене. Необходимо было, чтобы вся приклеенная к камням маскировочная «ботаника» не повредилась и выглядела естественно – даже при дневном свете…
   Сколько эта завершающая фаза операции заняла времени? Две минуты, три, пять? Он не знал, да и знать не хотел. Главное было – просто успеть…. Или – не успеть? Похоже, всё-таки умудрился не опозориться: последний камень, чуть слышно клацнув, чётко встал на нужное место, а снаружи всё было тихо…
   Тихо, это в том смысле, что не стреляли. А так-то было очень даже и шумно: громкий «чих» разносился на всю Синюю долину. Ничего не поделаешь, побочный эффект воздействия сонного газа на человеческий организм, Таня предупреждала…
   «Вот он и наступил – хренов Момент Истины!», – тревожной чередой потекли в голове обрывочные мысли. – «Сейчас сбежится целая куча народу, устроят настоящее светопреставление…. В том плане, что зажгут все осветительные приборы, имеющиеся в наличие, прочешут всю округу в радиусе двух-трёх километров, и только потом допросят громко чихавших в течение пяти минут автоматчиков – на предмет выявления причины их «чиха». Азбука охранных служб: причина поднятой тревоги неважна, важно, что есть веский повод для проведения дополнительных мероприятий, многократно отработанных на ученьях и тренингах…».
   Всё произошло, как он и предполагал: где-то на берегу тоненько и надсадно завыла сирена, раздался громкий перестук спешащих куда-то каучуковых каблуков, подбитых стальными подковками, кто-то нервный сдуру даже запустил куда-то вверх пару коротких очередей. А вот это было совсем кстати! Вверху-то – скалы, а на скалах разгуливали бдительные патрули, оберегающие летательный аппарат от внешнего врага…. Тут такая заварушка с перестрелкой могла начаться – мама не горюй!
   Однако нужного продолжения не последовало. Размеренно и уверенно забубнил громкоговоритель, отдававший скупые краткие приказы, буквально через три минуты паника была ликвидирована, процесс вошёл в правильное рабочее русло. Аппарат был тщательно освещён со всех сторон, несколько заспанных техников принялись изучать сохранность проводов и клемм, два офицера в чёрной эсэсовской форме принялись жёстко допрашивать неожиданно зачихавших часовых.
   Денису, безбоязненно закурившему – по случаю такого шумного циркового представления – крепчайшую сигарету «Каро», было далеко не всё слышно. Но главное он понял: часовые утверждали, что бдили неустанно, а чихать начали потому, что ветер неожиданно принёс с моря сильный запах гниющих водорослей….
   Всё складывалось совсем неплохо. Через час основная масса служивого народа опять проследовала к морскому транспорту, только около летательного диска осталось около пятнадцати автоматчиков – в сопровождении пяти офицеров в чёрной форме. Да и светло стало вокруг – словно днём: более ста долгоиграющих армейских факелов ярко освещали всю Синюю долину. Было очень похоже, что после недавней тревоги немцы решили про конспирацию забыть напрочь.
   «Оно и правильно!», – искренне одобрил Денис эти действия противника, уплетая за обе щёки толстую консервированную баварскую колбаску, уложенную поверх жёсткой соевой галеты. – «Только вот, ребятишки, оно поздновато будет. Скорый поезд – «Шпицберген – Неизвестность» – уже отходит от дальнего перрона…».
 
   Это странное ночное происшествие, по-видимому, внесло свои коррективы в график проведения испытаний. С самого раннего утра техники ещё несколько часов усердно провозились возле аппарата, проверяя и перепроверяя правильность и надёжной соединений всевозможных разъёмов, осторожно дергая за оплетённые блестящей проволокой толстые провода и за разноцветные тоненькие проводки.
   Наконец, на обычной дрезине подвезли три бомбы.
   Солидные такие бомбы, визуально – килограмм по сорок-сорок пять каждая, выкрашенные в светло-болотный цвет, с чёрной свастикой в коричневых кружках. Двое штатских скинули пижонские чёрные сюртуки, закатали рукава белоснежных рубашек и аккуратно, двигаясь медленно и плавно, словно стараясь совсем не дышать, закрепили бомбы – одну за другой – под днищем «тарелки».
   Солдаты подкатили три светло-зелёных бочки с топливом, чёрными шлангами, проходящими через ручные поршневые насосы, соединили бочки с испытуемым диском, дружно задёргали за длинные рычаги насосов, сильно запахло какой-то неаппетитной химией…
   Похоже, всё уже было готово к началу проведения испытаний: военные и штатские скрылись из поля зрения Дениса, рассредоточившись по Синей долине в ту и другую стороны. Перед тускло-серебристым диском остались стоять только два представительных господина.
   Один из них – одетый в полувоенный френч – невысокий, плотный, с кривым шрамом на щеке, показался смутно знакомым.
   «Кто же это, кто?» – недоумевал Денис, торопливо роясь в закромах своей памяти. – «Господи, это же Мартин Борман, рейхсканцлер НСДАП! То есть, начальник партийной канцелярии, что, практически, одно и то же. Вот оно даже как!».
   Второй человек был гораздо моложе – высокий, худой, белобрысый, в шляпе, на ладони правой руки незнакомца не хватало мизинца. Но удивительнее было другое: в левой руке белобрысый сжимал древко маленького аргентинского флага.
   «Совершенно ничего не понимаю!», – подумалось. – «Причём здесь, спрашивается, Аргентина?».
   Борман достал из внутреннего кармана пиджака крохотную чёрную коробочку, навёл непонятный прибор на «тарелку», нажал на невидимую кнопку. Медленно откинулась в сторону полусфера кабины аппарата, рейхсканцлер нетерпеливо замахал рукой.
   «Ага, пилота зовёт!» – догадался Денис.
   К летательному аппарату торопливо подбежал низенький и очень худой человечек в серебристом комбинезоне, вытянулся в струнку. Борман по-отечески потрепал его по щеке, сказал несколько напутственных слов, повелительно кивнул головой в сторону «тарелки». Человечек надел на лицо нечто, очень сильно напоминавшее кислородную маску, подбежал к диску, ловко забрался в кабину, вскинул вверх правую руку – в фашистском приветствии.
   Рейхсканцлер снова нажал на кнопку, полусфера кабины вернулась на прежнее место. Ещё одна манипуляция с чёрной коробочкой, едва слышимые щелчки, и вот…
   Раздалось сильное шипение. Диск приподнялся на полтора метра над землёй, словно бы опираясь на три огненных столба, вырывающихся из отверстий в дне аппарата. Наружное кольцо «тарелки» начало быстро вращаться вокруг центральной оси, постоянно ускоряясь и разбрасывая во все стороны яркие светло-голубые искры. Незнакомый резкий запах распространился по всей округе, Денис даже был вынужден спрятать нос в рукав брезентовой куртки. Аппарат начал медленно подниматься. На высоте около ста пятидесяти метров он – на бесконечно-долгие тридцать секунд – завис над пусковой площадкой, после чего резко устремился вверх и в сторону, исчезнув из вида…
   Синяя долина мгновенно ожила, со всех сторон послышались восторженные крики, раздались громкие аплодисменты. Мимо укрытия Дениса засновали в противоположных направлениях радостные люди: рядовые сапёры в тёмно-зелёной форме, техники, скупо улыбающиеся офицеры СС. Штатские же господа дружной группкой собрались рядом с пусковой площадкой, открыли одну бутылку с шампанским, вторую…
   Денис замер у смотрового окошка, внимательно и напряжённо вглядываясь в происходящее.
   Получится или нет? Всё ли он рассчитал правильно?
   Время приостановило свой неумолимый бег, каждая секунда казалась бесконечной…
   Вдруг, что-то незримо изменилось: один из штатских резко задрал голову вверх, словно прислушиваясь к чему-то важному, второй господин аккуратно поставил бокал с шампанским на землю и припустил куда-то бодрой трусцой, Синяя долина снова наполнилась тревожными звуками громкой сирены.
   Вон он и прилетел, долгожданный, едва слышимый раскат грома. Через минуту гром повторился, но уже гораздо громче, с долгими и изысканными переливами, тут же подхваченными чутким северным эхом…
   «Вот и всё», – отрешённо подумал Денис. – «Игра сыграна до конца…. Впрочем, сильно расслабляться не стоит: по завершению этой партии неминуемо начнётся следующая…».
 
   Надо отдать немцам должное, во фрустрацию: – «Всё пропало! Всё пропало!», – никто из них не впал, особой паники также не наблюдалось, все дружно приступили к уничтожению следов проведения этого неудачно завершившегося испытания. Очевидно, план эвакуации был един для любого полученного результата: работы велись размеренно, слаженно, без суеты и спешки.
   «Да, в хладнокровии и любви к порядку немцам не откажешь», – резюмировал Денис. – «У нас так никогда не получится, эмоции всё равно будут выплёскиваться наружу, бить через край, влияя на качество работ. Русскому человеку при плохом настроении напортачить где-нибудь – раз плюнуть. А эти – как будто ничего и не произошло. Только металла добавилось в офицерские голоса, команды стали резче и чётче отдаваться, не более…».
 
   Через сутки всё окончательно завершилось, немцы в полном составе покинули Синее ущелье, а предзакатную тишину нарушил хриплый пароходный гудок.
   Ушли?
   На всякий случай он решил отложить до утра своё возвращение в Большой Мир: бережёного, как известно, Бог бережёт…
   Пришёл долгожданный рассвет, скупые солнечные лучи осветили буро-пегие камни Синей долины, весело зачирикали неугомонные полярные воробьи.
   «Похоже, всё спокойно. Можно выбираться», – решил Денис и ребром ладони сильно ударил по правому верхнему углу гипсовой кладки. Часть стены послушно, с громким грохотом, обрушилась наружу. Свежий воздух, нестерпимо пахнущий морем, заполнил собой всё вокруг, окончательно вытесняя из горной каверны противную затхлость.
   – Свобода! Да здравствует – свобода!
   Из сухих веток кустарника он развёл невысокий жаркий костёр, вскипятил воды в походном котелке, заварил крепкий свежий чай. Жизнь снова казалась прекрасной и удивительной – вопреки суровой и неприветливой действительности.
   А вот что делать дальше? Денис занялся математическими расчётами: – «Милая Анхен должна приплыть на двадцатые сутки после моего добровольного заключения в каверну. Сколько уже прошло времени? Первые сапёры появились на третьи сутки. Ещё четверо суток они строили железную дорогу. Или – пять? Вот же, чёрт побери, уже и не вспомнить! Потом собственно испытание – ещё сутки. Что там у нас получается?».
   Хоть так, хоть сяк, но непреложно получалось, что ему ещё около десяти суток предстояло провести в этой уже достаточно поднадоевшей долине. Хотя, и совсем необязательно – в самой Синей долине. Можно было немного полазить и по ближайшим окрестностям, поохотится, рыбку половить, вволю отдохнуть на природе…
   Основную часть вещей и припасов Денис оставил в каверне, тщательно восстановил гипсовую стену – в качестве надёжной защиты от песцов, леммингов и белых медведей. В рюкзак он сложил пятидневный запас продовольствия, котелок, крохотную палатку, спальный мешок, несколько картонных коробочек с патронами, две гранаты, браунинг, тщательно завёрнутый во фланелевую тряпицу, эмалированную кружку, ложку, перочинный швейцарский универсальный нож. Забросил рюкзак за спину, через шею перебросил ремешок карабина и широкими шагами направился по Синей долине к морскому побережью…
 
   Следов недавнего пребывания немецкой экспедиции в долине с первого взгляда не наблюдалось. Впрочем, если искать тщательно и целенаправленно, то всегда можно что-нибудь отыскать, хотя бы по мелочам. Вон несколько чётких отпечатков стандартных армейских сапог со смешными подковками на каблуках, а вот пуговица от офицерского мундира закатилась за кустик голубики…. Да и на морском берегу – на мягкой бурой земле – остались глубокие выбоины от брусков сходней, переброшенных с борта большого судна. Но это – сущие пустяки. Через месяц с небольшим начнутся регулярные скучные дожди, которые, как известно, смывают все – даже самые крохотные – следы и следочки…
   Вдоль кромки морского берега Денис забрался на рваные скалы, нависавшие с запада над Синей долиной, огляделся по сторонам.
   Вид открывался просто сказочный: морская безграничная голубоватая даль, местами тонущая в плотной туманной дымке, многочисленные фьорды, прихотливо взрезающие побережье Медвежьего острова, птичьи базары, светлыми и пёстрыми островками густо покрывающие чёрные скалы…
   На минуту-другую Денис задумался, выбирая направление предстоящего маршрута. Для начала он хотел разжиться полноценным куском свежего мяса: уже до чёртиков надоело питаться консервированными продуктами.
   Можно было, конечно же, выйти по скалам на широкое горное плато, покрытое зелёными мхами, и подстрелить там северного оленя. Или, если немного повезёт, горного барана, седло которого на Шпицбергене считалось изысканным деликатесом…. Но губить взрослое животное ради одного-двух кусков мяса? Сколько он один сможет съесть? Нечестно это, если вдуматься…. Поэтому Денис решил ограничиться обычным белым гусём. В это время года полярные гуси очень вкусны, это по осени они разжиреют до неприличия, а их мясо станет жёстким, будет неаппетитно отдавать рыбой и водорослями. Он осторожно спустился со скал и прогулочным шагом пошёл вдоль берега – к ближайшему птичьему базару, меланхолично вслушиваясь в светлую мелодию морского прибоя…
 
   Сзади раздался негромкий щелчок, в котором любое опытное ухо сразу же распознает звук, сопровождаемый перевод пистолетного предохранителя в боевое положение, и знакомый мужской голос жёстко скомандовал:
   – Хальт! Стоять на месте! Обе руки поднять вверх! Резких движений не делать, сразу буду стрелять! Медленно опуститься на колени! Лечь на живот, конечности вытянуть в стороны!
   Ничего было не сделать, приходилось безвольно подчиняться. Денис лёг на холодную, мокрую от утреннего тумана землю, вытянув руки и ноги в стороны, прислушался: секунд через двадцать явственно обозначился звук осторожных шагов. Враг приближался.
   «Если он настоящий профессионал, то обязательно сейчас саданёт чем-нибудь серьёзным по голове», – любезно подсказал заботливый внутренний голос.
   Враг оказался настоящим профессионалом: резкая тупая боль в затылке, угольная беспросветная чернота, провал в неизвестность…
 
   Денис постепенно пришёл в себя. Руки были крепко связаны за спиной, а ноги свободны. Свежий прохладный ветерок, словно заботливая медсестра, ласково и осторожно, едва касаясь, гладил его по голове, заставляя медленно отступать злую колючую боль…. Он медленно открыл глаза.
   – Приветствую вас, уважаемый сеньор! – жизнерадостно и не очень членораздельно заявил Лукаш Пушениг, жадно впиваясь белоснежными зубами в гигантский бутерброд. Оберштурмбанфюрер СС явно хотел ещё что-то добавить, но не смог – по причине плотно забитого рта.
   «Венская подкопченная ветчина на тминном чёрном хлебе», – автоматически отметил Денис.
   Только через пять минут герр Пушениг покончил с бутербродом, отряхнув с ладоней хлебные крошки, достал из внутреннего карманы пятнистого бушлата фляжку из нержавейки, отвинтил крышку, жадно приник к её горлышку, сделав при этом не менее четырёх крупных глотков.
   «Французский «Бурбон», настоящий, двадцатилетней выдержки!», – с завистью определил Денис и громко сглотнул слюну, непроизвольно заполнившую ротовую полость.
   Слух у оберштурмбанфюрера оказался отменным.
   – Шпионам коньяк не полагается, – широко и добродушно улыбнулся Пушениг. – Им, вообще, ничего не полагается, разве что раскалённый до красна прут в задницу…. Это, кстати, мой друг, от вас никуда не уйдёт! Вот доберёмся до Лонгьира и тут же приступим к этому приятному процессу. Для кого-то – приятному, для кого-то – не очень…. Вы, к слову, шпионом какой страны являетесь? Соединённые Штаты Америки? Великобритания? Молчите? Не говорите мне только, что это коварный генерал Франко вам приказал уничтожить новейший образец ФАУ-3. Наши-то бонзы до сих пор уверены, что испытания завершились неудачно – сугубо по причине несовершенной конструкции летательного аппарата…. Наверное, некоторые умники уже всерьёз предлагают свернуть всю программу. А тут сюрприз: живой диверсант, пойманный на месте преступления, готовый к целевым многоуровневым допросам…. Что молчите, любезный? Сегодня я имел честь наблюдать со скал, нависающих над Синей долиной, как вы выбирались из своего укрытия, заложенного кусками гипса. Недооценили вы старину Лукаша, недооценили…
   А что тут было, собственно, говорить? Всё было предельно ясно: полный и оглушительный провал – со всеми вытекающими из этого факта последствиями…. Оставалось только одно: усиленно думать о том, что врать на предстоящих допросах. Да и бедную Анхен надо было как-то выгораживать, замучают ведь до смерти молоденькую девчонку сатрапы дешёвые…
   – А какие у нас, уважаемый герр оберштурмбанфюрер, ближайшие совместные планы? – вежливо поинтересовался Денис.
   Лукаш Пушениг не стал напускать на себя излишнюю таинственность и покладисто пояснил:
   – Сейчас я приберу за собой следы прошедшего завтрака, ибо природу необходимо беречь и охранять. Потом соберу свой рюкзак. Ваш, извините, придётся тут бросить: арестанту все эти вещи, сложенные в него, уже никогда не пригодятся, а мне таскать на плечах лишнюю тяжесть что-то не хочется…. Карабин, гранаты, браунинг и патроны прихватим с собой, а всё остальное я сейчас закопаю. Потом пойдем вдоль берега. Там, примерно в тридцати километрах от этого места, на берегу фьорда есть маленькое охотничье зимовье, в подполе которого имеется надёжный тайник, а в тайнике спрятана отличная рация. Выйду на связь с Лонгьиром, вызову паровой катер…. Через часиков пять-шесть помчимся с ветерком на встречу с заслуженными наградами. Меня, очевидно, ждёт очередной крест. Вас, идальго, как уже было сказано выше, раскалённый железный прут и старая тупая пила, предназначенная для нежных гениталий…
   Лукаш отошёл метров на десять-двенадцать в сторону, выдернул с корневищем молоденький куст вереска, обильно цветущий сиреневыми шишечками, взял в руки сапёрную лопатку и принялся старательно углублять образовавшуюся ямку.
   «Чтобы такого учудить?» – задумался Денис. – «Что, если поступить так…».
   Додумать эту мысль до конца он не успел, где-то рядом раздался едва слышный «вжик», и оберштурмбанфюрер СС Лукаш Пушениг, издав жалобный гортанный стон, начал медленно заваливаться на спину, крепко держась ладонью правой руки за наконечник стрелы арбалета, пробившей его толстую шею насквозь…
 
   Денис воспринял произошедшее достаточно спокойно, а, именно, как непреложную реальность, однозначно подтвержденную органами зрения и слуха. А вот радоваться он что-то не спешил. Кто его знает, а вдруг этот неизвестный арбалетчик ничем не лучше, чем покойный оберштурмбанфюрер? У русского разведчика врагов всегда и везде хватает…
   Даже когда из-за серой треугольной скалы показалась милая Анхен Мюллер, верная и симпатичная напарница, облачённая в ту же походную одежду, что и десять дней назад, он не перестал тревожиться. Анхен сейчас должна была находиться за много километров от этих мест, на загадочном острове Змеином. Следовательно, она самовольно нарушила приказ, а, значит, вполне возможны и разнообразные неожиданности, на которые так щедра жизнь профессионального диверсанта. Приходилось терпеливо и хладнокровно ждать дальнейшего развития событий.
   Не сдержавшись, Денис негромко пробормотал себе под нос несколько солёных фраз на языке родимых осин.
   – Нехорошо это – так выражаться в присутствие юной и непорочной девушки, – сообщила на чистейшем русском языке подошедшая Анхен и укоризненно покачала головой. После этого девушка аккуратно положила на ближайший плоский камень боевой арбалет незнакомой конструкции, ловко сбросила на землю тяжёлый брезентовый рюкзак, достала из ножен острый охотничий нож.
   «А ведь она русская», – решил для себя Денис. – «Говор-то природный, характерный…».
   – Вы, Денис Евгеньевич, не думайте про меня чего плохого. Я, действительно, своя…. Просто у меня было ещё одно задание, о котором не велено было вам говорить, – примирительно пробормотала Анхен, разрезая толстые верёвки, связывающие руки напарника. – Сами же всё понимаете, приказ – дело святое…
   Он поднялся на ноги, медленно подошёл к телу незадачливого оберштурмбанфюрера, разминая по дороге затёкшие кисти рук. С Лукашем всё было кончено: из рваной раны в шее вытекло уже примерно пол-литра крови, глаза закатились, нос заострился, лицо приобрело бледно-синеватый оттенок.
   – Ну, так как? – равнодушно спросил Денис.
   – Что – как?
   – Выполнила приказ? – он резко перешёл на «ты», демонстрируя тем самым своё недовольство тем, что часть информации была утаена. – Кстати, а где наша славная «лодочка с подвесным моторчиком»? И откуда у тебя взялся этот шикарный боевой арбалет? Никогда такого не видел.
   Помолчав с минуту, Анхен ответила – чётко и внятно – словно признавая, тем самым, бесспорное старшинство Дениса:
   – Баркас спрятан во фьорде, в десяти километрах отсюда. Только в противоположной стороне от зимовья, где у немцев опорная точка. Их точка – направо, наша – налево…. Это сейчас – «наша точка», а раньше, до войны, там располагалась американская научная станция по изучению местных ледников. В одном из брошенных домиков наши – года два с половиной назад – оборудовали небольшой тайник, где и был спрятан арбалет, другое оружие, консервы, профессиональная кинокамера…. Одно плохо, – девушка с грустью посмотрела на свои ладони, покрытые белыми пузырями мозолей, – мачту на баркасе пришлось спилить. Так было надо…. Ничего, потом соврём, что её штормом сломало до половины, вот мы и спилили огрызок, чтобы не мешался под ногами. А моё персональное задание заключалось в следующем: с заданной точки заснять запуск и полёт испытуемого объекта…
   – Подожди, подожди, соратница! – сердито прервал её Денис. – Вы что же, заранее знали, что испытание объекта будет производиться в Синей долине?
   – Не совсем так, командир. Наши аналитики очень внимательно изучили карту Медвежьего острова, наметили шесть перспективных площадок…. Ваше мнение, Денис Евгеньевич, в данном случае являлось определяющим.
   – Какой я тебе – Денис Евгеньевич? – поморщился Денис, словно бы только что лизнул дольку испанского зелёного лайма. – Давай вернёмся к прежнему имени – сеньор Оскар Рамос. Да и на русском языке общаться не стоит…. На русском – в России когда-нибудь поговорим. Потом, если в живых останемся и случайно встретимся…. Это – приказ!
   – Так точно, герр майор, слушаюсь! – тут же дисциплинированно перешла на немецкий язык Анхен.
   Он в несколько глубоких затяжек прикончил мятую сигарету, сильным щелчком отправил окурок на добрые десять метров в сторону.
   – Лихо это у вас получилось! – восторженно объявила Анхен. – Только, всё же, придётся подобрать. Полученные инструкции предписывают соблюдать строгую конспирацию.
   Девушка вытащила из кармана своего рюкзака бурый бумажный пакет и отправилась на поиски окурка. Денис только извинительно и смущённо пожал плечами…
 
   Когда девушка вернулась обратно, он не удержался от дурацкого вопроса:
   – Если не секрет, милая фройляйн, а каково твоё настоящее имя? Да нет, ничего такого, просто очень интересно…. Ведь там, в Лонгьире, я был на сто процентов уверен, что ты природная немка и истинная арийка. Так – как?
   Девушка посмотрела на Дениса каким-то странным взглядом.
   – Меня зовут Катерина, Катя. А отчество – Лаврентьевна.
   – Надеюсь, твоя фамилия – не Берия? – широко и глупо улыбнулся Денис.
   – Моя фамилия – Никонова, по маме, – очень серьёзно ответила юная напарница. – Лаврентий Павлович Берия – мой папа. А я, соответственно, его любимая дочка. Правда, так пока и непризнанная им официально, внебрачная…