Страница:
И минуты не прошло, а на Алекса уже пристально и плотоядно смотрели-пялились голодные жёлто-янтарные глаза-фары «новой» головы.
– И так может продолжаться долго, до полной и нескончаемой бесконечности. То есть, до безвременной смерти от хронического и пошлого обжорства… Как только одна из змеиных голов насыщается и крепко засыпает, так тут же, без промедления, просыпается другая, бесконечно-голодная и жадная голова, – равнодушным и сонным голосом прокомментировал Борх. – Плохо это, командор Кабрал. И, в первую очередь, для самих амфисбен. И ста Больших Солнц не пройдёт, как они навсегда исчезнут из нашего Мира. То бишь, вымрут, растворившись в туманной и загадочной Неизвестности. Только страшные сказки, предания и легенды – про них – останутся…
Змея же, вовсе, не была расположена к выслушиванию заумных философских сентенций пожилого индейца. Её длинное тело, угрожающе сворачиваясь в широкие кольца, напряглось, явно готовясь к атакующему прыжку. Мерзкая пасть твари широко раскрылась, демонстрируя окружающим острые и длинные зубы.
Алекс непроизвольно отшатнулся в сторону, собираясь беззастенчиво задать стрекоча.
– Айника, – негромко позвал Борх. – Пора.
Девушка появилась из-за противоположного выступа красно-белой скалы уже через десятые доли секунды. Изящный, быстрый, еле подвластный человеческому глазу пируэт. Второй. Резкий взмах шпагой – только испуганные солнечные зайчики заполошно поскакали в разные стороны…
Две половинки разрубленной амфисбены, подёргавшись с минуту в предсмертной агонии, безвольно замерли.
– Почему же они лежат неподвижно? – непонимающе вскинул брови вверх Алекс. – Почему – не срастаются?
– Жадность непременно приводит к смерти. Всегда, – очень тихо проговорила Айника. – Жадность – смерть. Смерть – жадность. Это, в сущности, одно и то же… Как же разрубленная Жадность может срастись? Сращиваться, значит, отдавать. Жадность же может только забирать и отнимать…
– А настоящая Амфисбена? Если её разрубить?
– Настоящая – срастётся. Всегда и непременно. На сколько частей её не разорви.
– Стоит ли тратить драгоценное время на пустые разговоры? – недовольно поморщился Борх. – Пора в дорогу. А она, как известно, не любит пустословия…
Уже на шикарном нежно-малиновом закате, вволю попетляв по скалистым плоскогорьям, узким долинам и горным перевалам, они подошли к входу в пещеру.
– Освобождаем мулов от упряжи, – распорядился Борх. – Дочка, принеси им из пещеры сена, – объяснил для Алекса: – Пусть немного погуляют и порезвятся на свободе. Агуаров[8] здесь нет. А от пещеры, где хранятся запасы вкусного сена, мулы далеко не отойдут. Умные…
Пещера оказалась бесконечно-длинной. Первые двести-триста метров путники продвигались в пугающей темноте, только слегка разбавленной крохотным бледно-жёлтым огоньком горящей свечи, зажатой в узкой ладони Айники. Потом, постепенно, подземное пространство начало заполняться загадочным призрачно-розовым светом, который – по мере продвижения вперёд – превращался в нежно-алый. Температура окружающего воздуха неуклонно повышалась, горячий пот застилал глаза, нестерпимо хотелось сбросить с себя все одежды.
Алый свет, как оказалось, лился из длинной, очень узкой щели в пещерной стене.
«Наверное, это прощальные отсветы заходящего солнца», – мысленно решил Алекс, но тут же сам и отверг эту версию: – «Нет, этого не может быть. Ведь, запад находится в противоположной стороне…».
– Закляни-ка, командор Кабрал, в это отверстие, – посоветовал Борх.
Он, осторожно приблизившись к стене, заглянул.
До кратера действующего вулкана было метров триста пятьдесят, не больше.
«Что же, теперь многое становится понятным», – внутренне усмехнулся Алекс. – «В том числе, и почему здесь так нестерпимо жарко. Можно даже – с большой степенью уверенности – предположить, что за спектакль нам предстоит наблюдать завтра, на нежном рассвете. А также – почему мы зашли к действующему вулкану именно с юга…».
Геометрически жерло вулкана являлось овалом с неровными краями, наклонёнными – по отношению к горизонтальной плоскости – с юга на север. То есть, раскалённая булькающая лава – время от времени – переливалась именно через северный край жерла, а южные склоны кратера оставались полностью безопасными для передвижения по ним.
– Ложимся спать! – велел пожилой туземец. – Только отойдём по пещере на юго-запад. Чтобы не было так жарко…
Ночью Алекс спал – на мягком, хорошо-просушенном сене – крепко и спокойно. Снилась ему Айника. Только совсем не слепая, да и звериных шкур на ней не было и в помине. Огромные, чуть задумчивые тёмно-зелёные глаза, длинное бальное платье с открытым декольте, томные и чарующие звуки старинного вальса…
Утром, примерно за полчаса до рассвета, его разбудил Борх. Показал, подсвечивая факелом, где можно умыться чистой родниковой водой, накормил куском вяленой вигони на морском сухаре, после чего, став очень серьёзным, спросил:
– Пойдём смотреть на Амфисбену? На ту, которая – настоящая? Не раздумал за ночь?
Алекс, чувствуя рядом горячее дыханье Айники, приник глазами к узкой щели в пещерной стене.
Первые, ещё робкие и холодные лучи утреннего солнышка осветили южный склон безымянного вулкана. Болезненно-тощие спирали молочно-белого тумана загадочно клубились в многочисленных долинах и лощинах. Идеальную горную тишину нарушало только чуть слышное бульканье раскалённой вулканической лавы в котле кратера. То есть, в «кипящем глазе», выражаясь по-патагонски.
– Идут, – едва слышно прошептала Айника, и Алекс почувствовал, как учащённо забилось его сердце, а к горлу – неожиданно – подкатил колючий ледяной комок.
По пологому южному склону вулкана медленно и торжественно поднимались – испуганной молчаливой толпой – чайхи. Человек шестьдесят-семьдесят. Мужчины, женщины, дети, старики.
Впереди толпы, демонстрируя всему окружавшему её Миру бесконечно-гордую осанку, шла Эйри. Та самая высокая и костистая старуха, ослепительная красавица – в далёкой и беспечной молодости, ушедшей навсегда…
Не доходя до края кратера порядка ста пятидесяти метров, туземцы нерешительно остановились и, бестолково погалдев три-четыре минуты, замолчали, после чего дружно бухнулись на колени, раболепно воздев к небу сложенные вместе ладони. Эйри, низко поклонившись соплеменникам, развернулась и – короткими шажками – двинулась дальше…
Ощущалось, что каждые два-три пройденных метра давались ей ценой неимоверных усилий. Пожилая женщина постоянно пригибалась к земле и отворачивалась, старательно прикрывая лицо полой длинного плаща… Но, вот, когда до жерла вулкана оставалось пройти семь-восемь метров, её длинные седые волосы вспыхнули – словно отростки сухого белого мха, превращая индианку – за считанные секунды – в ярко-горевший факел.
Эйри, тем не менее, дошагала до заветной кромки кратера. Воздев вверх руки, объятые оранжево-малиновым пламенем, она что-то громко и протяжно прокричала в бездонное утреннее небо – без малейших следов горести, боли и обиды в голосе.
«Очень странно…», – заторможено подумал Алекс. – «Дон Франсиско уверял, что здесь мне будут подвластны все языки и наречия нашей древней планеты. Но эти слова – мне абсолютно непонятны и незнакомы…».
Раздался последний – величественный и гордый вскрик. Тело Эйри, со всех сторон охваченное пламенем, навсегда скрылось в кипящей огненной бездне…
После этого – на протяжении пятнадцати-двадцати минут – ровным счётом ничего не происходило: коленопреклонённые туземцы всё также истово молились своим жестокосердным Богам, вулкан всё также булькал – спокойно, размеренно и ненавязчиво…
– Что дальше? – спросил Алекс. – Мы чего-то ждём?
– Ждём, – невозмутимо подтвердила Айника. – Амфисбену.
Вскоре чайхи – мужчины, женщины, дети и пожилые индивидуумы – неловко пятясь задом и безостановочно кланяясь, дружно и слаженно двинулись вниз по склону. Все, кроме одного.
Низенький и тщедушный старикан, одетый в короткий плащ, пошитый, судя по характерному блеску, из шкур озёрных выдр, так и остался стоять на коленях, опустив седовласую голову к земле.
– Это Нор, муж Эйри, переселившейся на Небеса, – равнодушно сообщил Борх. – А, ведь, и я мог сейчас оказаться на его месте. Если бы не избыточная гордыня и глупые предрассудки… Ага, вот, и наша Эйри! Посмотри на небо, командор… Видишь, маленькое светлое пятнышко зависло – прямо над «кипящим глазом»?
– Вижу.
– Это её Душа. Ждёт Душу своего возлюбленного…
Алекс – через окуляры мощной подзорной трубы – прекрасно видел, как старый чайхи, смахнув с морщинистых щёк крупные слезинки, неторопливо извлёк из кожаных ножен, закреплённых на узком поясе, длинный и тусклый клинок.
Короткий взмах, и худое тело Нора безвольно распласталось на чёрных камнях горного склона. Ручейки алой крови, частично впитываемые жадной почвой, весело и беззаботно заструились вниз по склону, навстречу… Навстречу – с чем? С кем? Кто знает…
А ещё через секунду-другую Алекс увидел, как из тела мертвеца (может, просто показалось, привиделось?), вверх взметнулась смутная, едва различимая светло-зелёная полоска…
Он медленно перевёл взгляд в небо (на Небо?). Два бесконечно-светлых, неясных и призрачных пятнышка неуклонно сближались… Вспышка! Яркая и короткая, как жизнь истинных героев…
– Вот, она – Амфисбена, – зачарованно прошептала Айника. – Любовь между мужчиной и женщиной, двухголовая змея… Одна голова мужская, другая женская. Разрубай Амфисбену на мелкие части – сколько хочешь. А она всё равно срастётся, назло всяким уродам, ханжам, лицемерам и подлецам. Если, конечно, эта любовь – настоящая…
Заночевали они возле уже знакомого красно-белого валуна. Молча, поужинали, любуясь на философски-задумчивый, беззащитно-малиновый закат. А потом легли спать.
– Просыпайся, командор! – разбудил его звонкий девичий голос, говоривший на безупречном испанском языке. – Срочно доставай Зеркала Борхеса! Смерть ходит рядом…
Глава третья
– И так может продолжаться долго, до полной и нескончаемой бесконечности. То есть, до безвременной смерти от хронического и пошлого обжорства… Как только одна из змеиных голов насыщается и крепко засыпает, так тут же, без промедления, просыпается другая, бесконечно-голодная и жадная голова, – равнодушным и сонным голосом прокомментировал Борх. – Плохо это, командор Кабрал. И, в первую очередь, для самих амфисбен. И ста Больших Солнц не пройдёт, как они навсегда исчезнут из нашего Мира. То бишь, вымрут, растворившись в туманной и загадочной Неизвестности. Только страшные сказки, предания и легенды – про них – останутся…
Змея же, вовсе, не была расположена к выслушиванию заумных философских сентенций пожилого индейца. Её длинное тело, угрожающе сворачиваясь в широкие кольца, напряглось, явно готовясь к атакующему прыжку. Мерзкая пасть твари широко раскрылась, демонстрируя окружающим острые и длинные зубы.
Алекс непроизвольно отшатнулся в сторону, собираясь беззастенчиво задать стрекоча.
– Айника, – негромко позвал Борх. – Пора.
Девушка появилась из-за противоположного выступа красно-белой скалы уже через десятые доли секунды. Изящный, быстрый, еле подвластный человеческому глазу пируэт. Второй. Резкий взмах шпагой – только испуганные солнечные зайчики заполошно поскакали в разные стороны…
Две половинки разрубленной амфисбены, подёргавшись с минуту в предсмертной агонии, безвольно замерли.
– Почему же они лежат неподвижно? – непонимающе вскинул брови вверх Алекс. – Почему – не срастаются?
– Жадность непременно приводит к смерти. Всегда, – очень тихо проговорила Айника. – Жадность – смерть. Смерть – жадность. Это, в сущности, одно и то же… Как же разрубленная Жадность может срастись? Сращиваться, значит, отдавать. Жадность же может только забирать и отнимать…
– А настоящая Амфисбена? Если её разрубить?
– Настоящая – срастётся. Всегда и непременно. На сколько частей её не разорви.
– Стоит ли тратить драгоценное время на пустые разговоры? – недовольно поморщился Борх. – Пора в дорогу. А она, как известно, не любит пустословия…
Уже на шикарном нежно-малиновом закате, вволю попетляв по скалистым плоскогорьям, узким долинам и горным перевалам, они подошли к входу в пещеру.
– Освобождаем мулов от упряжи, – распорядился Борх. – Дочка, принеси им из пещеры сена, – объяснил для Алекса: – Пусть немного погуляют и порезвятся на свободе. Агуаров[8] здесь нет. А от пещеры, где хранятся запасы вкусного сена, мулы далеко не отойдут. Умные…
Пещера оказалась бесконечно-длинной. Первые двести-триста метров путники продвигались в пугающей темноте, только слегка разбавленной крохотным бледно-жёлтым огоньком горящей свечи, зажатой в узкой ладони Айники. Потом, постепенно, подземное пространство начало заполняться загадочным призрачно-розовым светом, который – по мере продвижения вперёд – превращался в нежно-алый. Температура окружающего воздуха неуклонно повышалась, горячий пот застилал глаза, нестерпимо хотелось сбросить с себя все одежды.
Алый свет, как оказалось, лился из длинной, очень узкой щели в пещерной стене.
«Наверное, это прощальные отсветы заходящего солнца», – мысленно решил Алекс, но тут же сам и отверг эту версию: – «Нет, этого не может быть. Ведь, запад находится в противоположной стороне…».
– Закляни-ка, командор Кабрал, в это отверстие, – посоветовал Борх.
Он, осторожно приблизившись к стене, заглянул.
До кратера действующего вулкана было метров триста пятьдесят, не больше.
«Что же, теперь многое становится понятным», – внутренне усмехнулся Алекс. – «В том числе, и почему здесь так нестерпимо жарко. Можно даже – с большой степенью уверенности – предположить, что за спектакль нам предстоит наблюдать завтра, на нежном рассвете. А также – почему мы зашли к действующему вулкану именно с юга…».
Геометрически жерло вулкана являлось овалом с неровными краями, наклонёнными – по отношению к горизонтальной плоскости – с юга на север. То есть, раскалённая булькающая лава – время от времени – переливалась именно через северный край жерла, а южные склоны кратера оставались полностью безопасными для передвижения по ним.
– Ложимся спать! – велел пожилой туземец. – Только отойдём по пещере на юго-запад. Чтобы не было так жарко…
Ночью Алекс спал – на мягком, хорошо-просушенном сене – крепко и спокойно. Снилась ему Айника. Только совсем не слепая, да и звериных шкур на ней не было и в помине. Огромные, чуть задумчивые тёмно-зелёные глаза, длинное бальное платье с открытым декольте, томные и чарующие звуки старинного вальса…
Утром, примерно за полчаса до рассвета, его разбудил Борх. Показал, подсвечивая факелом, где можно умыться чистой родниковой водой, накормил куском вяленой вигони на морском сухаре, после чего, став очень серьёзным, спросил:
– Пойдём смотреть на Амфисбену? На ту, которая – настоящая? Не раздумал за ночь?
Алекс, чувствуя рядом горячее дыханье Айники, приник глазами к узкой щели в пещерной стене.
Первые, ещё робкие и холодные лучи утреннего солнышка осветили южный склон безымянного вулкана. Болезненно-тощие спирали молочно-белого тумана загадочно клубились в многочисленных долинах и лощинах. Идеальную горную тишину нарушало только чуть слышное бульканье раскалённой вулканической лавы в котле кратера. То есть, в «кипящем глазе», выражаясь по-патагонски.
– Идут, – едва слышно прошептала Айника, и Алекс почувствовал, как учащённо забилось его сердце, а к горлу – неожиданно – подкатил колючий ледяной комок.
По пологому южному склону вулкана медленно и торжественно поднимались – испуганной молчаливой толпой – чайхи. Человек шестьдесят-семьдесят. Мужчины, женщины, дети, старики.
Впереди толпы, демонстрируя всему окружавшему её Миру бесконечно-гордую осанку, шла Эйри. Та самая высокая и костистая старуха, ослепительная красавица – в далёкой и беспечной молодости, ушедшей навсегда…
Не доходя до края кратера порядка ста пятидесяти метров, туземцы нерешительно остановились и, бестолково погалдев три-четыре минуты, замолчали, после чего дружно бухнулись на колени, раболепно воздев к небу сложенные вместе ладони. Эйри, низко поклонившись соплеменникам, развернулась и – короткими шажками – двинулась дальше…
Ощущалось, что каждые два-три пройденных метра давались ей ценой неимоверных усилий. Пожилая женщина постоянно пригибалась к земле и отворачивалась, старательно прикрывая лицо полой длинного плаща… Но, вот, когда до жерла вулкана оставалось пройти семь-восемь метров, её длинные седые волосы вспыхнули – словно отростки сухого белого мха, превращая индианку – за считанные секунды – в ярко-горевший факел.
Эйри, тем не менее, дошагала до заветной кромки кратера. Воздев вверх руки, объятые оранжево-малиновым пламенем, она что-то громко и протяжно прокричала в бездонное утреннее небо – без малейших следов горести, боли и обиды в голосе.
«Очень странно…», – заторможено подумал Алекс. – «Дон Франсиско уверял, что здесь мне будут подвластны все языки и наречия нашей древней планеты. Но эти слова – мне абсолютно непонятны и незнакомы…».
Раздался последний – величественный и гордый вскрик. Тело Эйри, со всех сторон охваченное пламенем, навсегда скрылось в кипящей огненной бездне…
После этого – на протяжении пятнадцати-двадцати минут – ровным счётом ничего не происходило: коленопреклонённые туземцы всё также истово молились своим жестокосердным Богам, вулкан всё также булькал – спокойно, размеренно и ненавязчиво…
– Что дальше? – спросил Алекс. – Мы чего-то ждём?
– Ждём, – невозмутимо подтвердила Айника. – Амфисбену.
Вскоре чайхи – мужчины, женщины, дети и пожилые индивидуумы – неловко пятясь задом и безостановочно кланяясь, дружно и слаженно двинулись вниз по склону. Все, кроме одного.
Низенький и тщедушный старикан, одетый в короткий плащ, пошитый, судя по характерному блеску, из шкур озёрных выдр, так и остался стоять на коленях, опустив седовласую голову к земле.
– Это Нор, муж Эйри, переселившейся на Небеса, – равнодушно сообщил Борх. – А, ведь, и я мог сейчас оказаться на его месте. Если бы не избыточная гордыня и глупые предрассудки… Ага, вот, и наша Эйри! Посмотри на небо, командор… Видишь, маленькое светлое пятнышко зависло – прямо над «кипящим глазом»?
– Вижу.
– Это её Душа. Ждёт Душу своего возлюбленного…
Алекс – через окуляры мощной подзорной трубы – прекрасно видел, как старый чайхи, смахнув с морщинистых щёк крупные слезинки, неторопливо извлёк из кожаных ножен, закреплённых на узком поясе, длинный и тусклый клинок.
Короткий взмах, и худое тело Нора безвольно распласталось на чёрных камнях горного склона. Ручейки алой крови, частично впитываемые жадной почвой, весело и беззаботно заструились вниз по склону, навстречу… Навстречу – с чем? С кем? Кто знает…
А ещё через секунду-другую Алекс увидел, как из тела мертвеца (может, просто показалось, привиделось?), вверх взметнулась смутная, едва различимая светло-зелёная полоска…
Он медленно перевёл взгляд в небо (на Небо?). Два бесконечно-светлых, неясных и призрачных пятнышка неуклонно сближались… Вспышка! Яркая и короткая, как жизнь истинных героев…
– Вот, она – Амфисбена, – зачарованно прошептала Айника. – Любовь между мужчиной и женщиной, двухголовая змея… Одна голова мужская, другая женская. Разрубай Амфисбену на мелкие части – сколько хочешь. А она всё равно срастётся, назло всяким уродам, ханжам, лицемерам и подлецам. Если, конечно, эта любовь – настоящая…
Заночевали они возле уже знакомого красно-белого валуна. Молча, поужинали, любуясь на философски-задумчивый, беззащитно-малиновый закат. А потом легли спать.
– Просыпайся, командор! – разбудил его звонкий девичий голос, говоривший на безупречном испанском языке. – Срочно доставай Зеркала Борхеса! Смерть ходит рядом…
Глава третья
Банши[9] и брауни[10]
Вокруг, насколько хватало взгляда, простирались изумрудно-зелёные невысокие холмы, покатые вершины которых были покрыты серо-коричневыми каменными россыпями и тёмно-бурыми валунами. На склонах холмов – местами – наблюдались бело-серые точки, в которых опытный глаз безо всякого труда опознавал пасущихся упитанных овец.
Алекс, обеспокоенно повертев головой по сторонам, непонимающе пробормотал:
– Куда же, интересно, подевались Борх и Айника? Да и окружающий пейзаж поменялся самым кардинальным образом. Ничего не понимаю… На рассвете меня разбудила Айника, мол: – «Просыпайся, командор Кабрал! Срочно доставай Зеркала Борхеса! Смерть ходит рядом…». Понятное дело, что я её безоговорочно послушался и, не теряя времени на расспросы, тут же посмотрелся в светлое Зеркало… И что же? Скорее всего, «перенёсся» в следующий сон. Как и обещал таинственный сеньор Франсиско Асеведо, Генеральный директор компании «Заветные сны». Ага, в ладони моей правой руки зажат некий овальный предмет, а на зелёной травке лежит чёрный бархатный мешочек…
Старательно отводя глаза в сторону, чтобы случайно не заглянуть в поверхность «волшебных» Зеркал, он поместил крохотный зеркальный овал в бархатный футляр, крепко задёрнул короткий шёлковый шнурок и запихал мешочек в правый карман … э-э-э, одежды.
– Во что это я одет? – засомневался Алекс. – То ли бесформенный сюртук, то ли плохо-пошитый камзол грязно-бежевого цвета с прямоугольными деревянными пуговицами. Неаппетитная клоунская хламида, короче говоря… Под хламидой же наблюдается серая холщовая блуза, заправленная в такие же штаны, напоминающие своим покроем пошлые армейские кальсоны. Башмаки, вообще, мрак полный: неудобные, громоздкие, откровенно-страшноватые. Из чего, интересно, они сделаны? Похоже, что это старый свалявшийся войлок, неряшливо-обшитый обрывками чёрной коровьей шкуры, а подошвы, и вовсе, деревянные… А зовут меня нынче – «Шелдон». Это – имя? Фамилия? Хрен его знает, честно говоря. Шелдон и всё тут. Из этого обстоятельства и будем исходить… Где я сейчас нахожусь? Учитывая «Шелдона», изумрудно-зелёные покатые холмы и многочисленных бело-серых овец, можно предположить, что мне любезно предложили посетить Ирландию. Причём, судя по допотопной одежде и обуви, древнюю… Насколько – древнюю? Средние века, по крайней мере, ещё точно не наступили. То бишь, совершенно непонятно – относительно Новой Эры. Скорее всего, она где-то рядом… Вон – на соседнем холме – возвышается, сверкая тонкими кварцевыми прожилками в лучах ласкового утреннего солнышка, солидный каменный идол, грубо-вырубленный из обломка гранитной скалы. Языческий идол, надо думать… Напрасно, честное слово, тутошние умельцы задействовали для этих целей гранит. Очень, уж, ненадёжная горная порода, то есть, чрезмерно-подверженная ветровой и климатической эрозии. И ста пятидесяти лет не пройдёт, а этот многометровый каменный истукан уже превратится в банальную каменную труху, которая – в свою очередь – будет разнесена дождевыми бойкими ручейками по всей Ирландии… Сижу, как последний дурачок, на придорожном шершавом валуне, причём, практически безоружный. Не считать же за полноценное оружие этот грубый и тупой ножик в деревянных ножнах, закреплённых на стареньком кожаном поясе? Лезвие имеет какой-то подозрительный тёмно-матовый цвет. Может, оно изготовлено из бронзы? Да, откровенная халтура. Сломается – видит Бог – при первом же серьёзном ударе… На придорожном валуне? Ну, да. Вот же, она, просёлочная дорога. Змеится совсем рядом. Узкая, достаточно-наезженная, но без каких-либо ярко-выраженных колейных следов. Впрочем, в этом нет ничего странного и необычного. Почва здесь песчанистая и малоглинистая. Очевидно, дождевая вода оперативно уходит в землю, не создавая значимых предпосылок для возникновения непролазной дорожной грязи…
Из-за пологого холма, находившегося – судя по расположению солнечного диска на небосклоне – с северо-западной стороны, долетели негромкие, но, вместе с тем, подозрительные звуки. То есть, полноценный шумовой коктейль: тихонько скрипели колёсные оси, устало и недовольно пофыркивала лошадка, размеренно поднимавшаяся по дороге, доносились обрывистые женские смешки и приглушённый мужской голос, негромко напевавший – на смутно-знакомом языке – мелодичную песенку.
Постепенно слова песни заглушили все остальные звуки.
«Какой же это язык?», – задумался Алекс. – «Понятное дело, что нынче я являюсь максимально-подкованным полиглотом. Но, всё же… Да, безусловно, это гойдельская группа. Конкретный язык? Возможно – старо-шотладский. Или же, к примеру, классический мэнский. Хотя… Ирландский же, ясная кельтская кровь! О чём тут, спрашивается, рассуждать?».
Приятный, явно уже в возрасте, мужской голос пел:
Наконец, на дороге показалась крытая повозка, влекомая вперёд старым, местами облезлым чёрным конём.
– Странная лошадка, – не вставая с камня, пробормотал Алекс. – Какая-то она, или же он… Широкая, с очень толстыми и короткими ногами. А диаметр тёмно-коричневых копыт, вообще, невероятный. В том плане, что невероятно-большой… А повозка-то солидная, ничего не скажешь. Просторная, крытая новёхонькими коровьими и лошадиными шкурами. Надёжное такое сооружение, практически – дом на колёсах. Никакая непогода с таким серьёзным движимым имуществом нестрашна. Колёса же деревянные. Впрочем, щедро оббитые по ободу широкими полосами тёмного железа. Вернее, бронзы…
Песенка – тем временем – стихла, а повозка, неприятно скрипнув напоследок колёсными осями, остановилась.
– Привет, путник! – из кожаного фургона на зелёную ирландскую травку спрыгнул кряжистый седобородый старикан, одетый непрезентабельно и скромно. – Тебя, кажется, Шелдоном величают? Не нас ли здесь дожидаешься, парнишка? – небрежно прикоснувшись толстым указательным пальцем к краю рваной широкополой шляпы, представился: – Генри Борхун, эсквайр. К твоим услугам.
– Может, и вас, – невозмутимо передёрнул плечами Алекс. – Кто, собственно, знает?
– Это точно, – понимающе хихикнув, согласился Борхун. – Кто, действительно, знает? Скажу по большому секрету, что иногда даже и сам Всевышний теряется в догадках – относительно истинной сущности знаковых событий, происходящих – время от времени – в нашем странном и призрачном Мире…
– С кем это ты болтаешь, дядюшка? – поинтересовался звонкий девичий голосок. – Сам с собой? Или с ирландскими вечнозелёными холмами?
Рядом с кряжистым мужичком появилась молоденькая девушка – невысокая, очень гибкая, рыженькая, одетая в длинное тёмно-фиолетовое платье, украшенное многочисленными светло-лимонными оборочками и рюшечками.
«Натуральная Скарлетт О Хара», – решил Алекс. – «Чётко ощущается, что характер у барышни, отнюдь, несахарный. Своевольная такая вся из себя, насмешливая, разговорчивая и свободолюбивая. И, естественно, чётко знает, чего хочет от этой жизни. Если такая чертовка втемяшит что-либо в свою рыжеволосую голову, то её уже ни за что не переубедить. Дело откровенно-бесполезное и зряшное…».
– Здравствуй, Шелдон! – радостно и приветливо улыбнулась девица. – Давненько не виделись, бродяга! Как твоё самочувствие? Зажило правое плечо? Помнишь, как я извлекала из раны наконечник датской стрелы? Впрочем, стрела – запросто – могла оказаться и норвежской. Кто этих диких викингов разберёт?
– Это точно, все скандинавы – практически – на одно лицо, – осторожно откликнулся Алекс. – В том смысле, что на одну зверскую и бесстыжую морду. Только по бородам и можно немного ориентироваться. У шведов и датчан они, чаще всего, русые и пегие, а у норвежцев – слегка рыжеватые… А, вот, про наконечник стрелы, извлечённый из моего правого плеча, извини, не помню. Запамятовал. У меня этих ран – и не сосчитать. Если каждую помнить, то и с ума можно, ненароком, сойти…
– Согласна с тобой, бродяга. Но имя-то моё, хотя бы, запомнил?
– Айника, кажется.
– У всех мужчин – память девичья, – неодобрительно поморщилась рыженькая девушка. – Меня зовут – «Аннель». Повтори.
– Аннель.
– Молодец. Хвалю… Поедешь с нами, Шелдон?
– А куда, если не секрет?
Девушка вопросительно посмотрела на своего пожилого спутника, и старик, задумчиво взлохматив седую бороду, важно известил:
– Сперва мы заглянем к Госпоже Банши, где Аннель и останется. А потом я отправлюсь к Эблана Сиватас[11], надо кое о чём переговорить-потолковать с Рыжим Эриком.
– А для чего Аннель останется у Госпожи? – небрежно поинтересовался Алекс. – Не самое симпатичное и безопасное место на нашей древней планете…
– В услужении останется. Ненадолго. Так надо… Ну, Шелдон, поедешь с нами?
– Пожалуй.
– Тогда, путник, запрыгивай.
Аннель устроилась внутри повозки, а Алекс, то есть, Шелдон уселся на козлы рядом с пожилым Генри.
– Вперёд, Ворон! Не ленись! – легонько щёлкнул вожжами Борхун. – Активней перебирай копытами. Время – не ждёт…
Просёлочная дорога лениво ползла-петляла между изумрудно-зелёными холмами, похожими друг на друга – как крохотные дождевые капли. Высоко в голубом и безоблачном небе щебетали беззаботные жаворонки. Один раз дорогу пересекла шустрая ярко-рыжая лиса, сжимавшая в острых белоснежных зубах тушку упитанного зайчонка.
Вокруг царила беспечно-однообразная обстановка, навевавшая сладкую предательскую дрёму. Только тревожно-регулярные всхрапы угольно-чёрного Ворона не давали заснуть.
– Волнуется, бедняга, – громко высморкавшись в широкий рукав буро-серой хламиды, пояснил седобородый Борхун. – Мы уже въехали во владения Госпожи Банши. Неуютное местечко… Правда, ведь, Шелдон?
Алекс неопределённо передёрнул плечами – в прямой видимости по-прежнему наблюдались лишь покатые зелёные холмы и узкие лощины, по которым протекали сонные ручейки и речушки. Впрочем, в окружающем воздухе, действительно, явственно ощущалась … м-м-м, определённая тревога. Более того, создавалось устойчивое впечатление, что и сам воздух стал более вязким и плотным…
Издалека донёсся звонкий и бодрый перестук, явственно запахло мирным деревенским дымком и железной окалиной.
Дорога, резко свернув в сторону, забралась на вершину ближайшего холма, и Алекс непроизвольно присвистнул:
– Ничего себе! Натуральная картина маслом под названием – «Труды праведные. Упорные, тяжёлые и бесконечные…».
– Это точно, – невесело хохотнул Генри. – Умеет наша драгоценная Банши правильно организовать и выстроить рабочий процесс. Этого у неё не отнять. Никогда, никому и ни за что. Впрочем, как и многое другое. Госпожа, одно слово… Однако, попробовать стоит. Почему бы и нет? Попытка, как говорится, не пытка…
За холмом располагалась широкая извилистая долина, заполненная низенькими светло-коричневыми фигурками.
– Кто это такие? – спросил Алекс.
– Конечно же, брауни, – тяжело вздохнув, откликнулся Борхун. – Кто же, спрашивается, ещё? Стыдно, Шелдон, не знать таких простейших и элементарных вещей – из повседневной ирландской жизни.
– Брауни? Лица у них бледные какие-то и … э-э-э, детские…
– Брауни и есть – дети. Чистокровные дети Ирландии.
– Это как?
– Да, вот, так. Чистокровные… Именно поэтому Банши и бережёт их – пуще зеницы ока. То бишь, не отпускает брауни от себя, в смысле, из этой долины. Мол, чистота крови, она дороже всего на свете…
Низенькие светло-коричневые человечки продолжали усердно и безропотно трудиться. Одни вывозили из тёмного провала пещеры – в крутом склоне холма – неуклюжие тележки-тачки, гружённые тёмными неровными камнями. Другие жгли высокие жаркие костры и без устали стучали по наковальням тяжёлыми кузнечными молотами. Третьи усердно работали лопатами, выкапывая в земле большие ямы.
– Плавят бронзу и железо, – объяснил Генри. – Брауни – потомственные кузнецы и рудознатцы.
– А для чего – плавят?
– Изготавливают дельный горный инструмент. Свёрла, долота, кирки. Потом полезут под землю – добывать для Госпожи рубины, изумруды, опалы и топазы.
– Разве в Ирландии можно отыскать самоцветы? – удивился Алекс. – Никогда не слышал ни о чём подобном.
– Можно, Шелдон. Можно… Но только при одном непреложном условии. То есть, если ты – брауни, плоть от плоти этой загадочной и прекрасной земли. Поэтому Госпожа Банши так и печётся о чистоте крови своих верных вассалов.
Возле дорожной развилки возвышался широкий и высокий тёмно-синий бархатный шатёр, щедро-расшитый золотыми и серебряными нитями.
«Ерунда какая-то!», – подумал Алекс. – «Откуда в древней Ирландии, на побережье которой расположены поселения скандинавских викингов, могли взяться китайские и японские иероглифы? Но, тем не менее, наблюдаются. Именно ими и расписаны, то есть, расшиты стенки куполообразного шатра. Бывает, конечно…
Седобородый возница плавно натянул вожжи, чёрный Ворон, недовольно всхрапнув, остановился возле необычного шатра.
– Ссаживаемся! – скомандовал Борхун. – Приехали, ребятки.
Алекс ловко спрыгнул на пыльную просёлочную дорогу и, старательно разминая затёкшую поясницу, сделал несколько активных наклонов-приседаний.
– Смотрю, Шелдон, у тебя нынче со спиной всё в полном порядке, – прозвучал рядом насмешливый девичий голосок. – А в прошлую нашу встречу, когда ты изволил свалиться с высокой скалы, у тебя, родимого, даже ноги отнялись. В том плане, что упрямо не соглашались ходить.
Алекс, обеспокоенно повертев головой по сторонам, непонимающе пробормотал:
– Куда же, интересно, подевались Борх и Айника? Да и окружающий пейзаж поменялся самым кардинальным образом. Ничего не понимаю… На рассвете меня разбудила Айника, мол: – «Просыпайся, командор Кабрал! Срочно доставай Зеркала Борхеса! Смерть ходит рядом…». Понятное дело, что я её безоговорочно послушался и, не теряя времени на расспросы, тут же посмотрелся в светлое Зеркало… И что же? Скорее всего, «перенёсся» в следующий сон. Как и обещал таинственный сеньор Франсиско Асеведо, Генеральный директор компании «Заветные сны». Ага, в ладони моей правой руки зажат некий овальный предмет, а на зелёной травке лежит чёрный бархатный мешочек…
Старательно отводя глаза в сторону, чтобы случайно не заглянуть в поверхность «волшебных» Зеркал, он поместил крохотный зеркальный овал в бархатный футляр, крепко задёрнул короткий шёлковый шнурок и запихал мешочек в правый карман … э-э-э, одежды.
– Во что это я одет? – засомневался Алекс. – То ли бесформенный сюртук, то ли плохо-пошитый камзол грязно-бежевого цвета с прямоугольными деревянными пуговицами. Неаппетитная клоунская хламида, короче говоря… Под хламидой же наблюдается серая холщовая блуза, заправленная в такие же штаны, напоминающие своим покроем пошлые армейские кальсоны. Башмаки, вообще, мрак полный: неудобные, громоздкие, откровенно-страшноватые. Из чего, интересно, они сделаны? Похоже, что это старый свалявшийся войлок, неряшливо-обшитый обрывками чёрной коровьей шкуры, а подошвы, и вовсе, деревянные… А зовут меня нынче – «Шелдон». Это – имя? Фамилия? Хрен его знает, честно говоря. Шелдон и всё тут. Из этого обстоятельства и будем исходить… Где я сейчас нахожусь? Учитывая «Шелдона», изумрудно-зелёные покатые холмы и многочисленных бело-серых овец, можно предположить, что мне любезно предложили посетить Ирландию. Причём, судя по допотопной одежде и обуви, древнюю… Насколько – древнюю? Средние века, по крайней мере, ещё точно не наступили. То бишь, совершенно непонятно – относительно Новой Эры. Скорее всего, она где-то рядом… Вон – на соседнем холме – возвышается, сверкая тонкими кварцевыми прожилками в лучах ласкового утреннего солнышка, солидный каменный идол, грубо-вырубленный из обломка гранитной скалы. Языческий идол, надо думать… Напрасно, честное слово, тутошние умельцы задействовали для этих целей гранит. Очень, уж, ненадёжная горная порода, то есть, чрезмерно-подверженная ветровой и климатической эрозии. И ста пятидесяти лет не пройдёт, а этот многометровый каменный истукан уже превратится в банальную каменную труху, которая – в свою очередь – будет разнесена дождевыми бойкими ручейками по всей Ирландии… Сижу, как последний дурачок, на придорожном шершавом валуне, причём, практически безоружный. Не считать же за полноценное оружие этот грубый и тупой ножик в деревянных ножнах, закреплённых на стареньком кожаном поясе? Лезвие имеет какой-то подозрительный тёмно-матовый цвет. Может, оно изготовлено из бронзы? Да, откровенная халтура. Сломается – видит Бог – при первом же серьёзном ударе… На придорожном валуне? Ну, да. Вот же, она, просёлочная дорога. Змеится совсем рядом. Узкая, достаточно-наезженная, но без каких-либо ярко-выраженных колейных следов. Впрочем, в этом нет ничего странного и необычного. Почва здесь песчанистая и малоглинистая. Очевидно, дождевая вода оперативно уходит в землю, не создавая значимых предпосылок для возникновения непролазной дорожной грязи…
Из-за пологого холма, находившегося – судя по расположению солнечного диска на небосклоне – с северо-западной стороны, долетели негромкие, но, вместе с тем, подозрительные звуки. То есть, полноценный шумовой коктейль: тихонько скрипели колёсные оси, устало и недовольно пофыркивала лошадка, размеренно поднимавшаяся по дороге, доносились обрывистые женские смешки и приглушённый мужской голос, негромко напевавший – на смутно-знакомом языке – мелодичную песенку.
Постепенно слова песни заглушили все остальные звуки.
«Какой же это язык?», – задумался Алекс. – «Понятное дело, что нынче я являюсь максимально-подкованным полиглотом. Но, всё же… Да, безусловно, это гойдельская группа. Конкретный язык? Возможно – старо-шотладский. Или же, к примеру, классический мэнский. Хотя… Ирландский же, ясная кельтская кровь! О чём тут, спрашивается, рассуждать?».
Приятный, явно уже в возрасте, мужской голос пел:
«Красивая песенка!», – решил про себя Алекс. – «Типа – с глубинным философским смыслом и подтекстом. Только, вот, откуда бы в древней Ирландии – взяться степи? Нестыковочка, однако…».
Рассвет опять – застанет нас в дороге.
Камни и скалы. Да чьего-то коня – жалобный хрип.
Солнце взошло. На Небесах – проснулись Боги.
Они не дождутся – наших раболепных молитв.
Они не дождутся – ленивые и важные.
Не дождутся – по определению.
Я всё про них понял – однажды.
Шутов – нашего времени.
Рассвет, дорога, это – всё – наше.
Храмы, жертвоприношения – оставьте себе.
Вот, ещё одна святыня – тюремная параша.
Рядом с ней – шлюха, лежащая в неглиже.
Лишь рассвет и дорога – наши амулеты на этом Свете.
Для чего? Без цели, просто так.
А вы, уважаемые, деньги – без устали – копите.
Накопили? Заводите сторожевых собак.
Лишь дорога и степь – удел немногих.
В ожидании новых, славных битв.
На Небесах огромных опять проснулись – Боги…
Они не дождутся – наших раболепных молитв.
Наконец, на дороге показалась крытая повозка, влекомая вперёд старым, местами облезлым чёрным конём.
– Странная лошадка, – не вставая с камня, пробормотал Алекс. – Какая-то она, или же он… Широкая, с очень толстыми и короткими ногами. А диаметр тёмно-коричневых копыт, вообще, невероятный. В том плане, что невероятно-большой… А повозка-то солидная, ничего не скажешь. Просторная, крытая новёхонькими коровьими и лошадиными шкурами. Надёжное такое сооружение, практически – дом на колёсах. Никакая непогода с таким серьёзным движимым имуществом нестрашна. Колёса же деревянные. Впрочем, щедро оббитые по ободу широкими полосами тёмного железа. Вернее, бронзы…
Песенка – тем временем – стихла, а повозка, неприятно скрипнув напоследок колёсными осями, остановилась.
– Привет, путник! – из кожаного фургона на зелёную ирландскую травку спрыгнул кряжистый седобородый старикан, одетый непрезентабельно и скромно. – Тебя, кажется, Шелдоном величают? Не нас ли здесь дожидаешься, парнишка? – небрежно прикоснувшись толстым указательным пальцем к краю рваной широкополой шляпы, представился: – Генри Борхун, эсквайр. К твоим услугам.
– Может, и вас, – невозмутимо передёрнул плечами Алекс. – Кто, собственно, знает?
– Это точно, – понимающе хихикнув, согласился Борхун. – Кто, действительно, знает? Скажу по большому секрету, что иногда даже и сам Всевышний теряется в догадках – относительно истинной сущности знаковых событий, происходящих – время от времени – в нашем странном и призрачном Мире…
– С кем это ты болтаешь, дядюшка? – поинтересовался звонкий девичий голосок. – Сам с собой? Или с ирландскими вечнозелёными холмами?
Рядом с кряжистым мужичком появилась молоденькая девушка – невысокая, очень гибкая, рыженькая, одетая в длинное тёмно-фиолетовое платье, украшенное многочисленными светло-лимонными оборочками и рюшечками.
«Натуральная Скарлетт О Хара», – решил Алекс. – «Чётко ощущается, что характер у барышни, отнюдь, несахарный. Своевольная такая вся из себя, насмешливая, разговорчивая и свободолюбивая. И, естественно, чётко знает, чего хочет от этой жизни. Если такая чертовка втемяшит что-либо в свою рыжеволосую голову, то её уже ни за что не переубедить. Дело откровенно-бесполезное и зряшное…».
– Здравствуй, Шелдон! – радостно и приветливо улыбнулась девица. – Давненько не виделись, бродяга! Как твоё самочувствие? Зажило правое плечо? Помнишь, как я извлекала из раны наконечник датской стрелы? Впрочем, стрела – запросто – могла оказаться и норвежской. Кто этих диких викингов разберёт?
– Это точно, все скандинавы – практически – на одно лицо, – осторожно откликнулся Алекс. – В том смысле, что на одну зверскую и бесстыжую морду. Только по бородам и можно немного ориентироваться. У шведов и датчан они, чаще всего, русые и пегие, а у норвежцев – слегка рыжеватые… А, вот, про наконечник стрелы, извлечённый из моего правого плеча, извини, не помню. Запамятовал. У меня этих ран – и не сосчитать. Если каждую помнить, то и с ума можно, ненароком, сойти…
– Согласна с тобой, бродяга. Но имя-то моё, хотя бы, запомнил?
– Айника, кажется.
– У всех мужчин – память девичья, – неодобрительно поморщилась рыженькая девушка. – Меня зовут – «Аннель». Повтори.
– Аннель.
– Молодец. Хвалю… Поедешь с нами, Шелдон?
– А куда, если не секрет?
Девушка вопросительно посмотрела на своего пожилого спутника, и старик, задумчиво взлохматив седую бороду, важно известил:
– Сперва мы заглянем к Госпоже Банши, где Аннель и останется. А потом я отправлюсь к Эблана Сиватас[11], надо кое о чём переговорить-потолковать с Рыжим Эриком.
– А для чего Аннель останется у Госпожи? – небрежно поинтересовался Алекс. – Не самое симпатичное и безопасное место на нашей древней планете…
– В услужении останется. Ненадолго. Так надо… Ну, Шелдон, поедешь с нами?
– Пожалуй.
– Тогда, путник, запрыгивай.
Аннель устроилась внутри повозки, а Алекс, то есть, Шелдон уселся на козлы рядом с пожилым Генри.
– Вперёд, Ворон! Не ленись! – легонько щёлкнул вожжами Борхун. – Активней перебирай копытами. Время – не ждёт…
Просёлочная дорога лениво ползла-петляла между изумрудно-зелёными холмами, похожими друг на друга – как крохотные дождевые капли. Высоко в голубом и безоблачном небе щебетали беззаботные жаворонки. Один раз дорогу пересекла шустрая ярко-рыжая лиса, сжимавшая в острых белоснежных зубах тушку упитанного зайчонка.
Вокруг царила беспечно-однообразная обстановка, навевавшая сладкую предательскую дрёму. Только тревожно-регулярные всхрапы угольно-чёрного Ворона не давали заснуть.
– Волнуется, бедняга, – громко высморкавшись в широкий рукав буро-серой хламиды, пояснил седобородый Борхун. – Мы уже въехали во владения Госпожи Банши. Неуютное местечко… Правда, ведь, Шелдон?
Алекс неопределённо передёрнул плечами – в прямой видимости по-прежнему наблюдались лишь покатые зелёные холмы и узкие лощины, по которым протекали сонные ручейки и речушки. Впрочем, в окружающем воздухе, действительно, явственно ощущалась … м-м-м, определённая тревога. Более того, создавалось устойчивое впечатление, что и сам воздух стал более вязким и плотным…
Издалека донёсся звонкий и бодрый перестук, явственно запахло мирным деревенским дымком и железной окалиной.
Дорога, резко свернув в сторону, забралась на вершину ближайшего холма, и Алекс непроизвольно присвистнул:
– Ничего себе! Натуральная картина маслом под названием – «Труды праведные. Упорные, тяжёлые и бесконечные…».
– Это точно, – невесело хохотнул Генри. – Умеет наша драгоценная Банши правильно организовать и выстроить рабочий процесс. Этого у неё не отнять. Никогда, никому и ни за что. Впрочем, как и многое другое. Госпожа, одно слово… Однако, попробовать стоит. Почему бы и нет? Попытка, как говорится, не пытка…
За холмом располагалась широкая извилистая долина, заполненная низенькими светло-коричневыми фигурками.
– Кто это такие? – спросил Алекс.
– Конечно же, брауни, – тяжело вздохнув, откликнулся Борхун. – Кто же, спрашивается, ещё? Стыдно, Шелдон, не знать таких простейших и элементарных вещей – из повседневной ирландской жизни.
– Брауни? Лица у них бледные какие-то и … э-э-э, детские…
– Брауни и есть – дети. Чистокровные дети Ирландии.
– Это как?
– Да, вот, так. Чистокровные… Именно поэтому Банши и бережёт их – пуще зеницы ока. То бишь, не отпускает брауни от себя, в смысле, из этой долины. Мол, чистота крови, она дороже всего на свете…
Низенькие светло-коричневые человечки продолжали усердно и безропотно трудиться. Одни вывозили из тёмного провала пещеры – в крутом склоне холма – неуклюжие тележки-тачки, гружённые тёмными неровными камнями. Другие жгли высокие жаркие костры и без устали стучали по наковальням тяжёлыми кузнечными молотами. Третьи усердно работали лопатами, выкапывая в земле большие ямы.
– Плавят бронзу и железо, – объяснил Генри. – Брауни – потомственные кузнецы и рудознатцы.
– А для чего – плавят?
– Изготавливают дельный горный инструмент. Свёрла, долота, кирки. Потом полезут под землю – добывать для Госпожи рубины, изумруды, опалы и топазы.
– Разве в Ирландии можно отыскать самоцветы? – удивился Алекс. – Никогда не слышал ни о чём подобном.
– Можно, Шелдон. Можно… Но только при одном непреложном условии. То есть, если ты – брауни, плоть от плоти этой загадочной и прекрасной земли. Поэтому Госпожа Банши так и печётся о чистоте крови своих верных вассалов.
Возле дорожной развилки возвышался широкий и высокий тёмно-синий бархатный шатёр, щедро-расшитый золотыми и серебряными нитями.
«Ерунда какая-то!», – подумал Алекс. – «Откуда в древней Ирландии, на побережье которой расположены поселения скандинавских викингов, могли взяться китайские и японские иероглифы? Но, тем не менее, наблюдаются. Именно ими и расписаны, то есть, расшиты стенки куполообразного шатра. Бывает, конечно…
Седобородый возница плавно натянул вожжи, чёрный Ворон, недовольно всхрапнув, остановился возле необычного шатра.
– Ссаживаемся! – скомандовал Борхун. – Приехали, ребятки.
Алекс ловко спрыгнул на пыльную просёлочную дорогу и, старательно разминая затёкшую поясницу, сделал несколько активных наклонов-приседаний.
– Смотрю, Шелдон, у тебя нынче со спиной всё в полном порядке, – прозвучал рядом насмешливый девичий голосок. – А в прошлую нашу встречу, когда ты изволил свалиться с высокой скалы, у тебя, родимого, даже ноги отнялись. В том плане, что упрямо не соглашались ходить.