Страница:
– Где это произошло? – на всякий случай уточнил Алекс.
– В Южной Америке, – загадочно усмехнулась Аннель. – Рядом с Магеллановым проливом. Если ты, недотёпа, конечно же, понимаешь, о чём я толкую.
– Понимаю. В общих чертах…
Темно-синие, местами золотисто-серебряные створки шатра резко разошлись в разные стороны, и на просёлочную дорогу выбрались два воина самого страхолюдного вида – высоченные, явно за два метра, широкоплечие, в светло-серебристых кольчугах, с заострёнными шлемами на лохматых головах.
– Чего надо, путники проезжающие? – с лёгким гортанным акцентом рявкнул один из охранников, многозначительно поглаживая светло-жёлтой ладонью чёрную рукоять длинного двуручного меча. – Дорогой, часом, не ошиблись?
– Не ошиблись, – лучезарно улыбнувшись, заверила Аннель. – Нам нужна высокородная Банши. Мы заранее договаривались о встрече. Сообщите, узкоглазые морды, о нашем прибытии.
– Она, что же, издевается над нами? – недобрым голосом предположил второй воин. – Может, посечь эту подозрительную рыжеволосую чертовку – в длинную китайскую лапшу? А потом эту лапшу отварить с острыми восточными специями и подать нашей обожаемой Госпоже на обед?
– Отставить, китайскую лапшу! – донёсся властный, слегка хрипловатый старушечий голос. – На обед у меня запланирована речная форель, запечённая на углях в керамическом горшочке – с мучной подливкой, сдобренной толчёными изумрудами…
Из тёмно-синего шатра, тяжело опираясь на белую длинную трость, вышла пожилая костистая женщина среднего роста, облачённая в добротные и нарядные одежды. За властной дамой, угрожающе пыхтя, следовали ещё два могучих телохранителя, причём – на этот раз – в стильных рыцарских доспехах.
«Очередная навороченная шарада!», – мысленно возмутился Алекс. – «То бишь, полное смешение Времён и стилей… Дама, бесспорно, одета по моде начала восемнадцатого века. Только небесно-голубое сильно-декольтированное платье – откровенно коротковато. А из-под него торчат пышные турецкие шальвары нежно-персикового цвета и ярко-алые остроносые мужские туфли… Сама женщина? Женщина ли она? Плоское, абсолютно белое лицо-маска, украшенное характерной улыбкой тряпичной итальянской куклы Пьеро – уголки губ печально опущены вниз. А ещё, вполне вероятно, что она слепая. Глаза очень светлые, пустые, совсем без зрачков…
– Доброго вам здоровья, благородная Госпожа Банши! – склонился в низком почтительном поклоне Борхун. – Пусть наша древняя ирландская земля будет неистощима на разнообразные цветные камушки!
Странная женщина, непонятно вздохнув и практически не разжимая тонких бесцветных губ, ответила:
– Спасибо тебе, старик Генри, за добрые и вежливые слова. А, главное, за правильное понимание сути вопроса. Древняя ирландская землица, она, воистину, бесценна. По крайней мере, до тех пор, пока существуют мои верные брауни. Чистая кровь… Эта девушка, как я понимаю, твоя племянница Аннель, о которой был разговор прошлой осенью? Я её, естественно, не вижу, но ощущаю присутствие.
– Да, это она.
– Подойди ко мне, девушка… Эй, воины! Почему так расшумелись подлые и глупые брауни? Немедленно навести порядок! Пусть рабы трудятся в тишине…
Два первых телохранителя, достав из-за широких голенищ сапог чёрные солидные хлысты, отошли за нарядный шатёр. Вскоре оттуда послышались громкие щелчки кнутов, болезненные стоны-всхлипы крохотных несчастных работников и грозные окрики охранников:
– Работать – в полной тишине, морды! Не разговаривать! Не беспокоить высокородную Госпожу!
Аннель – мелкими неуверенными шажками, испуганно сглатывая слюну – подошла к странной старухе.
– С брауни нужен глаз да глаз, – сварливо пояснила Банши, обращаясь, в первую очередь, к Аннель. – Если народ, пусть и чистокровный, почувствует слабину, то непременно учудит восстание. Непременно… Свергнет Власть и разорвёт всех её верных слуг на мелкие части-кусочки. Потом – от навалившихся забот и хлопот – с ума сойдёшь, головы рубя беспощадно. Устанешь отмываться от солоноватой кровушки. Устанешь… Так-с, красавица, – опустила бледную морщинистую ладошку на рыжеволосую голову девушки. – Похоже, что Борхун не соврал. В твоих жилах, действительно, течёт чистая ирландская кровь… Согласна стать моей верной служанкой, подругой, наложницей и помощницей?
– Согласна. Искренне, от всей Души.
– Похоже, что не врёшь. Похоже, что говоришь правду… Или же только полуправду? Ладно, посмотрим – годишься ли ты для дел важных. Посмотрим… Готова ли ты – ради чистоты крови – пытать, мучить, резать и убивать?
– Готова, Госпожа. Клянусь!
– Ладно, проверим, – Банши брезгливо и недоверчиво задёргала носом-кнопкой: – Э-э-э… Генри, а кто это стоит рядом с тобой? Запах какой-то … м-м-м, незнакомый, нездешний и тревожный.
– Путник проходящий, – беззаботно откликнулся Борхун. – Следует в Эблана Сиватас.
– Варяг? То бишь, викинг? Бывает… Увози его отсюда! Быстро! Ненавижу – чужую кровь! А за племяшку – спасибо. Наши благодарности. Признательна и всё такое прочее. Сочтёмся…
Повозка, миновав несколько изумрудно-зелёных холмов, отъехала от владений Госпожи Банши на добрых двадцать-тридцать миль. Светло-жёлтое солнышко приблизилось к неровной линии горизонта, из ближайшей лощины ожидаемо пахнуло ранним погожим вечером. Смолкли жаворонки, вокруг установилась абсолютная тишина.
– Приближаемся к полноводной реке, – объявил Генри. – На её высоком берегу и остановимся на ночлег. Разожжём походный костёр, попробуем – на тихой вечерней зорьке – наловить приличной рыбки. Держи, Шелдон! – протянул уродливый бронзовый ключ. – В возке, с правой стороны, найдёшь длинный деревянный сундук. Открой его и выпусти пленницу на свободу. Чай, засиделась там, проголодалась, бедняжка…
Алекс – в полной темноте, ничего толком не понимая и с трудом удерживая равновесие – прошёл внутрь фургона, отыскал длинный сундук, нашарил ладонью замочную скважину, вставил туда ключ, повернул его – с тихим скрежетом – до упора и, взявшись за бронзовую ручку, открыл-откинул крышку.
– Спасибочки вам, мистер! – вежливо поблагодарил звонкий девичий голосок. – Премного благодарна и признательна! Подайте же даме руку и помогите выбраться из этого дурацкого узилища.
– Аннель? – опешил Алекс. – Как же так? Ты же осталась там, в долине Госпожи Банши.
– Меня зовут – Аннета, – смешливо прыснув, сообщила девушка. – Нас, ведь, двое. Мы сёстры-близнецы. Понимаешь, Шелдон?
– Пока не очень, честно говоря.
– Ничего, скоро поймёшь. Я обещаю…
На обрывистом речном берегу горел уютный, в меру яркий и жаркий костерок.
– Похоже, рыбка уже приготовилась, – объявил Борхун, беря в руки толстый ольховый прут, на который была нанизана крупная пятнистая форель. – А золотистая корочка, вообще, неземной восторг… Эль уже розлит по кружкам? Молодцы! Разбирайте свои прутья с рыбой. Будем, что называется, беззаботно и весело пировать…
Форель была по-настоящему вкусна, а ирландский эль – ароматен, сладко-горек и заборист.
– В чём же смысл этого запутанного ребуса? – старательно обтирая жирные пальцы о собственные штаны, поинтересовался Алекс. – Для чего одна из сестричек пряталась в сундуке?
– Всё очень просто, Шелдон, – заговорщицки подмигнул Генри. – Мои сердобольные девочки, видишь ли, решили освободить этих несчастных и затюканных брауни из рабства. Мол, ну её, эту хвалёную чистоту крови. Пусть бурые трудолюбивые человечки живут нормальной и спокойной жизнью, среди обычных людей… Аннель вскоре войдёт в доверие к Госпоже Банши и уговорит её поехать к морю, мол, в тамошних прибрежных скалах – много крупных изумрудов и чёрных опалов. Чуть погодя в долине, где обитают брауни, появится Аннета и поведает, что Госпожа безвременно скончалась. Естественно, предъявит и некие бесспорные доказательства, подтверждающие смерть Банши. Дальше – абсолютно ничего сложного, дорогой мой Шелдон. Устроим, пользуясь растерянностью охранников, крепкую бучу и освободим, конечно же, несчастных крошек навсегда, ясная ирландская ночка… Ты, что же, собираешься? Уходишь? Куда?
– Не знаю, – признался Алекс. – Просто – пора в дорогу. Про Банши и брауни я уже всё понял. Притча о Государстве и его слугах-холопах-рабах. Мол, каждый раз найдётся третья сила, якобы – априори – справедливая, которая захочет означенных слуг освободить. Полыхнёт восстание, прольётся целое море крови, и очередная «Госпожа Банши» будет успешно свергнута… А что дальше? Да всё, что угодно. Освобождённые холопы могут устроить междоусобную бойню, борясь друг с другом за Власть. А ещё могут спиться на радостях и разучиться работать. Причём, совсем и навсегда. Или же – в поисках лучшей доли – разбрестись по всему земному шарику: только заброшенные деревеньки останутся, грустно взирая на окружающий их Мир чёрными провалами окон. И бродяга-ветер будет настойчиво срывать со сгорбленных крыш последние пучки тростника. Или же, к примеру, последние листы дырявого рубероида. Диалектика – тоскливая и надоедливая штуковина. Мол, обретённой свободой надо ещё и уметь воспользоваться – с толком и пользой… Ладно, проехали. Мне надо идти дальше. Дела… Прощай, Борхун. Будь здорова, Аннета. Передавайте привет Аннель…
Он отошёл за ближайший серо-бурый холм, извлёк из чёрного бархатного чехла крохотное овальное зеркальце и мельком посмотрелся в его светлую сторону. Перед глазами тут же почернело, а через некоторое время перед его внутренним взором замелькали, кружась в плавном калейдоскопе, неправдоподобно-яркие и совершенно-незнакомые звёзды…
Глава четвёртая
– В Южной Америке, – загадочно усмехнулась Аннель. – Рядом с Магеллановым проливом. Если ты, недотёпа, конечно же, понимаешь, о чём я толкую.
– Понимаю. В общих чертах…
Темно-синие, местами золотисто-серебряные створки шатра резко разошлись в разные стороны, и на просёлочную дорогу выбрались два воина самого страхолюдного вида – высоченные, явно за два метра, широкоплечие, в светло-серебристых кольчугах, с заострёнными шлемами на лохматых головах.
– Чего надо, путники проезжающие? – с лёгким гортанным акцентом рявкнул один из охранников, многозначительно поглаживая светло-жёлтой ладонью чёрную рукоять длинного двуручного меча. – Дорогой, часом, не ошиблись?
– Не ошиблись, – лучезарно улыбнувшись, заверила Аннель. – Нам нужна высокородная Банши. Мы заранее договаривались о встрече. Сообщите, узкоглазые морды, о нашем прибытии.
– Она, что же, издевается над нами? – недобрым голосом предположил второй воин. – Может, посечь эту подозрительную рыжеволосую чертовку – в длинную китайскую лапшу? А потом эту лапшу отварить с острыми восточными специями и подать нашей обожаемой Госпоже на обед?
– Отставить, китайскую лапшу! – донёсся властный, слегка хрипловатый старушечий голос. – На обед у меня запланирована речная форель, запечённая на углях в керамическом горшочке – с мучной подливкой, сдобренной толчёными изумрудами…
Из тёмно-синего шатра, тяжело опираясь на белую длинную трость, вышла пожилая костистая женщина среднего роста, облачённая в добротные и нарядные одежды. За властной дамой, угрожающе пыхтя, следовали ещё два могучих телохранителя, причём – на этот раз – в стильных рыцарских доспехах.
«Очередная навороченная шарада!», – мысленно возмутился Алекс. – «То бишь, полное смешение Времён и стилей… Дама, бесспорно, одета по моде начала восемнадцатого века. Только небесно-голубое сильно-декольтированное платье – откровенно коротковато. А из-под него торчат пышные турецкие шальвары нежно-персикового цвета и ярко-алые остроносые мужские туфли… Сама женщина? Женщина ли она? Плоское, абсолютно белое лицо-маска, украшенное характерной улыбкой тряпичной итальянской куклы Пьеро – уголки губ печально опущены вниз. А ещё, вполне вероятно, что она слепая. Глаза очень светлые, пустые, совсем без зрачков…
– Доброго вам здоровья, благородная Госпожа Банши! – склонился в низком почтительном поклоне Борхун. – Пусть наша древняя ирландская земля будет неистощима на разнообразные цветные камушки!
Странная женщина, непонятно вздохнув и практически не разжимая тонких бесцветных губ, ответила:
– Спасибо тебе, старик Генри, за добрые и вежливые слова. А, главное, за правильное понимание сути вопроса. Древняя ирландская землица, она, воистину, бесценна. По крайней мере, до тех пор, пока существуют мои верные брауни. Чистая кровь… Эта девушка, как я понимаю, твоя племянница Аннель, о которой был разговор прошлой осенью? Я её, естественно, не вижу, но ощущаю присутствие.
– Да, это она.
– Подойди ко мне, девушка… Эй, воины! Почему так расшумелись подлые и глупые брауни? Немедленно навести порядок! Пусть рабы трудятся в тишине…
Два первых телохранителя, достав из-за широких голенищ сапог чёрные солидные хлысты, отошли за нарядный шатёр. Вскоре оттуда послышались громкие щелчки кнутов, болезненные стоны-всхлипы крохотных несчастных работников и грозные окрики охранников:
– Работать – в полной тишине, морды! Не разговаривать! Не беспокоить высокородную Госпожу!
Аннель – мелкими неуверенными шажками, испуганно сглатывая слюну – подошла к странной старухе.
– С брауни нужен глаз да глаз, – сварливо пояснила Банши, обращаясь, в первую очередь, к Аннель. – Если народ, пусть и чистокровный, почувствует слабину, то непременно учудит восстание. Непременно… Свергнет Власть и разорвёт всех её верных слуг на мелкие части-кусочки. Потом – от навалившихся забот и хлопот – с ума сойдёшь, головы рубя беспощадно. Устанешь отмываться от солоноватой кровушки. Устанешь… Так-с, красавица, – опустила бледную морщинистую ладошку на рыжеволосую голову девушки. – Похоже, что Борхун не соврал. В твоих жилах, действительно, течёт чистая ирландская кровь… Согласна стать моей верной служанкой, подругой, наложницей и помощницей?
– Согласна. Искренне, от всей Души.
– Похоже, что не врёшь. Похоже, что говоришь правду… Или же только полуправду? Ладно, посмотрим – годишься ли ты для дел важных. Посмотрим… Готова ли ты – ради чистоты крови – пытать, мучить, резать и убивать?
– Готова, Госпожа. Клянусь!
– Ладно, проверим, – Банши брезгливо и недоверчиво задёргала носом-кнопкой: – Э-э-э… Генри, а кто это стоит рядом с тобой? Запах какой-то … м-м-м, незнакомый, нездешний и тревожный.
– Путник проходящий, – беззаботно откликнулся Борхун. – Следует в Эблана Сиватас.
– Варяг? То бишь, викинг? Бывает… Увози его отсюда! Быстро! Ненавижу – чужую кровь! А за племяшку – спасибо. Наши благодарности. Признательна и всё такое прочее. Сочтёмся…
Повозка, миновав несколько изумрудно-зелёных холмов, отъехала от владений Госпожи Банши на добрых двадцать-тридцать миль. Светло-жёлтое солнышко приблизилось к неровной линии горизонта, из ближайшей лощины ожидаемо пахнуло ранним погожим вечером. Смолкли жаворонки, вокруг установилась абсолютная тишина.
– Приближаемся к полноводной реке, – объявил Генри. – На её высоком берегу и остановимся на ночлег. Разожжём походный костёр, попробуем – на тихой вечерней зорьке – наловить приличной рыбки. Держи, Шелдон! – протянул уродливый бронзовый ключ. – В возке, с правой стороны, найдёшь длинный деревянный сундук. Открой его и выпусти пленницу на свободу. Чай, засиделась там, проголодалась, бедняжка…
Алекс – в полной темноте, ничего толком не понимая и с трудом удерживая равновесие – прошёл внутрь фургона, отыскал длинный сундук, нашарил ладонью замочную скважину, вставил туда ключ, повернул его – с тихим скрежетом – до упора и, взявшись за бронзовую ручку, открыл-откинул крышку.
– Спасибочки вам, мистер! – вежливо поблагодарил звонкий девичий голосок. – Премного благодарна и признательна! Подайте же даме руку и помогите выбраться из этого дурацкого узилища.
– Аннель? – опешил Алекс. – Как же так? Ты же осталась там, в долине Госпожи Банши.
– Меня зовут – Аннета, – смешливо прыснув, сообщила девушка. – Нас, ведь, двое. Мы сёстры-близнецы. Понимаешь, Шелдон?
– Пока не очень, честно говоря.
– Ничего, скоро поймёшь. Я обещаю…
На обрывистом речном берегу горел уютный, в меру яркий и жаркий костерок.
– Похоже, рыбка уже приготовилась, – объявил Борхун, беря в руки толстый ольховый прут, на который была нанизана крупная пятнистая форель. – А золотистая корочка, вообще, неземной восторг… Эль уже розлит по кружкам? Молодцы! Разбирайте свои прутья с рыбой. Будем, что называется, беззаботно и весело пировать…
Форель была по-настоящему вкусна, а ирландский эль – ароматен, сладко-горек и заборист.
– В чём же смысл этого запутанного ребуса? – старательно обтирая жирные пальцы о собственные штаны, поинтересовался Алекс. – Для чего одна из сестричек пряталась в сундуке?
– Всё очень просто, Шелдон, – заговорщицки подмигнул Генри. – Мои сердобольные девочки, видишь ли, решили освободить этих несчастных и затюканных брауни из рабства. Мол, ну её, эту хвалёную чистоту крови. Пусть бурые трудолюбивые человечки живут нормальной и спокойной жизнью, среди обычных людей… Аннель вскоре войдёт в доверие к Госпоже Банши и уговорит её поехать к морю, мол, в тамошних прибрежных скалах – много крупных изумрудов и чёрных опалов. Чуть погодя в долине, где обитают брауни, появится Аннета и поведает, что Госпожа безвременно скончалась. Естественно, предъявит и некие бесспорные доказательства, подтверждающие смерть Банши. Дальше – абсолютно ничего сложного, дорогой мой Шелдон. Устроим, пользуясь растерянностью охранников, крепкую бучу и освободим, конечно же, несчастных крошек навсегда, ясная ирландская ночка… Ты, что же, собираешься? Уходишь? Куда?
– Не знаю, – признался Алекс. – Просто – пора в дорогу. Про Банши и брауни я уже всё понял. Притча о Государстве и его слугах-холопах-рабах. Мол, каждый раз найдётся третья сила, якобы – априори – справедливая, которая захочет означенных слуг освободить. Полыхнёт восстание, прольётся целое море крови, и очередная «Госпожа Банши» будет успешно свергнута… А что дальше? Да всё, что угодно. Освобождённые холопы могут устроить междоусобную бойню, борясь друг с другом за Власть. А ещё могут спиться на радостях и разучиться работать. Причём, совсем и навсегда. Или же – в поисках лучшей доли – разбрестись по всему земному шарику: только заброшенные деревеньки останутся, грустно взирая на окружающий их Мир чёрными провалами окон. И бродяга-ветер будет настойчиво срывать со сгорбленных крыш последние пучки тростника. Или же, к примеру, последние листы дырявого рубероида. Диалектика – тоскливая и надоедливая штуковина. Мол, обретённой свободой надо ещё и уметь воспользоваться – с толком и пользой… Ладно, проехали. Мне надо идти дальше. Дела… Прощай, Борхун. Будь здорова, Аннета. Передавайте привет Аннель…
Он отошёл за ближайший серо-бурый холм, извлёк из чёрного бархатного чехла крохотное овальное зеркальце и мельком посмотрелся в его светлую сторону. Перед глазами тут же почернело, а через некоторое время перед его внутренним взором замелькали, кружась в плавном калейдоскопе, неправдоподобно-яркие и совершенно-незнакомые звёзды…
Глава четвёртая
Валькирии
Лица коснулось что-то нежное и тёплое.
«Это, скорее всего, вечерние солнечные лучи», – отстранённо подумал Алекс. – «А теперь – где-то совсем рядом – приветливо заверещала птичка. Вьють-вьють. Вьють-вьють. Словно наша австрийская синичка… А это что такое, знакомое? Так шелестят листьями на ветру берёзы в моей родимой Каринтии.…Неужели, путешествие по таинственной Стране Грёз закончилось, и я вернулся на Родину?».
Он открыл глаза и сел – взрослый смешанный лес, грибы с тёмно-кремовыми и красно-бордовыми шляпками, выросшие рядом с высоченным муравейником, голубое безоблачное небо за кронами деревьев. И, конечно же, до боли знакомые запахи-ароматы.
Алекс поднялся на ноги и с интересом огляделся по сторонам.
«Разгар лета, судя по всему», – монотонно зашелестел в голове хладнокровный внутренний голос. – «Уже за полдень. Шмели жужжат лениво и сонно. Какой-то холм, поросший лесом… А что у нас с одеждой-обувкой? Что-то явно старинное, с лёгким славянским налётом – мешковатые холщовые портки с прямоугольными заплатами на коленях, длиннополый грязно-бежевый зипун, войлочно-кожаные бесформенные боты на ногах, волосы на голове перехвачены широким матерчатым ремешком… Ага, братец, а ты у нас нынче – бородат. Причём, борода знатная – окладистая и лохматая. С чего бы это, вдруг? Повышенная волосатость подбородка никогда раньше у тебя не наблюдалась. Так, только отдельные волосинки – хилые, тонкие и слегка кучерявые. Ты и брился-то не чаще одного раза в неделю. Ладно, заканчиваю с трёпом… Что делать дальше? М-м-м… Надо, первым делом, определиться на месте. Мол, где, что, когда и как… А не забраться ли нам на дерево? Типа – вспомнив детство голоштанное и беззаботное? Например, вот на эту высоченную корабельную сосну, расположенную практически на вершине холма? Не обязательно, что на самую верхушку. И до половины ствола, на мой опытный взгляд, будет вполне достаточно…».
Спорить с упрямым и своевольным внутренним голосом Алекс не стал (дело заведомо бесполезное, зряшное и неблагодарное), наоборот, слегка поплевав на ладони, полез наверх. Забрался примерно на восьмиметровую высоту и, устроившись на толстой ветке, принялся старательно озирать окрестности. В частности, длинное-длинное светло-голубое озеро, расположенное у подножия холма.
Примерно через полторы минуты он довольно хмыкнул и шёпотом резюмировал:
– Действительно, Каринтия. Знаменитое озеро Вёртерзее, прошу любить и жаловать. Знакомая береговая линия, живописные островные архипелаги… Только, понятное дело, Вёртерзее из древних времён. Там, где раньше (то есть, позже?), располагался стотысячный город Клагенфурт, нынче шумит девственный лес. А на месте Фельдена – курортного городка для супер-богатых туристов – находится какое-то крохотное поселение насквозь старинной направленности: приземистые неуклюжие дома, сложенные из грубых каменных блоков, высокая изгородь по периметру, возведённая из толстенных дубовых брёвен, массивные двустворчатые ворота, щедро оббитые чёрными железными полосами. Воинский опорный пункт, не иначе…
Солнце скрылось за плотными кучевыми облаками, обосновавшимися вдоль западной части горизонта. Вокруг заметно потемнело.
– О чём ты там бормочешь, Пушениг? – полюбопытствовал звонкий девичий голосок. – Сам с собой беседуешь? Или же пытаешься общаться с чванливыми небесными Богами?
Алекс, осторожно свесившись с ветки, заглянул вниз.
Между узловатых сосновых корней, небрежно опираясь ладошкой на толстый ствол дерева, стояла невысокая светленькая девчушка. Вернее, молодая девушка с милыми ямочками на смуглых щеках. Стройная, улыбчивая, зеленоглазая. Облачённая в некое подобие нарядного летнего сарафана – только с закрытыми плечами.
«Не очень-то и длинного летнего сарафана», – не преминул отметить наблюдательный внутренний голос. – «Оставляющего загорелые колени открытыми. Очень аппетитные и милые коленки, надо признать. Совсем недавно, братец, мы с тобой уже удостаивались чести – лицезреть точно такие же. Там, в далёком и прекрасном Буэнос-Айресе. На третьем этаже серого четырёхэтажного дома. В офисе компании – «Заветные сны»… Интересно, а на каком языке – пару-тройку секунд назад – она задавала свои ехидные вопросы? Очень певучий язык, богатый на гласные звуки. Вместе с тем, присутствуют и коротенькие жёсткие артикли, свойственные немецкой речи. Язык приграничных территорий? Мол, с одной стороны некоего рубежа проживают германские племена, а с другой, соответственно, славянские? Вполне возможно. Впрочем, нам, знатным полиглотам Страны Грёз, это без особой разницы…».
– Привет, красотка, – непринуждённо поздоровался Алекс. – Решила немного прогуляться? Подышать свежим воздухом?
– Это, по меньшей мере, невежливо – отвечать вопросом на вопрос, – притворно обиделась девица. – Впрочем, разве можно ожидать элементарной вежливости от полудиких углежогов, не умеющих даже толком умываться? Зряшное и пустое дело… Э-э, Пушениг. Почему молчишь? Никак, оробел?
– М-м-м… Не то, чтобы. Просто думаю…
– Неужели? Углежоги, действительно, умеют думать? Ну, надо же. А я-то, девчонка наивная и доверчивая, была уверена, что это – сказки для маленьких детей.
– Ты всегда такая?
– Какая?
– Насмешливая и бойкая?
– Нет, конечно же. Только когда общаюсь с излишне-робкими и непонятливыми кавалерами… Итак, Пушениг. Для чего ты, легкомысленный оболтус, забрался на дерево?
– Ну, чтобы полюбоваться на местные природные красоты, – слегка засмущался Алекс. – С кем разговаривал? С собственным внутренним голосом.
– Даже так? Наличие внутреннего голоса – о многом говорит. Значит, углежог чумазый, ты ни так и безнадёжен… А к какому выводу, посовещавшись с голосом, ты пришёл?
– К самому обыкновенному и непритязательному. Мол, вид с моей ветки, просто-напросто, открывается замечательный.
– Замечательный? – зачем-то переспросила девушка. – Да ты, Пушениг, оказывается, шутник. Удивил в очередной раз.
– Да я и не думал шутить. Действительно, очень красиво… Не веришь? Забирайся ко мне и сама посмотри.
– Приглашаешь?
– Ага.
– Хорошо. Жди…
И двух минут не прошло, а светловолосая девица – вместе с симпатичными ямочками на щеках – уже обосновалась на соседней ветке.
«Шустра и ловка, чертовка!», – одобрил впечатлительный внутренний голос и тут же предостерёг: – «С такими, братец, надо быть всегда настороже. Чисто на всякий пожарный случай. Дабы впросак – нежданно-негаданно – не попасть… А ножки-то какие! Обрати внимание. Сарафанчик – в сидячем положении – стал, понятное дело, ещё короче. Как говорится, блеск и полный отпад. Я тащусь и медленно офигиваю…».
– Заканчивай, Пушениг, пялиться на мои коленки! – отчаянно покраснев, нахмурилась девушка. – Если, конечно, не опасаешься грядущих неприятностей.
– О каких таких неприятностях, симпатичная селянка, ты говоришь? – целомудренно отведя глаза в сторону, уточнил Алекс. – Не понимаю, право слово…
– Что же тут непонятного? Заявишься в следующий раз – с угольной корзиной за плечами – в наш славный Круппендорф, а от былого радушного приёма и следа не осталось. Наоборот, старухи, сидящие на скамеечках, надменно плюются вслед, собаки злобно гавкают, а встречные пареньки отчаянно задираются. И угля не продашь, и парочку синяков можешь запросто отгрести… Кстати, а почему это ты, бездельник бородатый, величаешь меня то «красоткой», то «симпатичной селянкой»? Забыл моё имя?
– Ничего и не забыл. А-а… Аннель?
– У всех мужчин – память девичья. Меня зовут – «Анхен». Повтори.
– Анхен.
– Молодец. Хвалю за понятливость. И, такое впечатление, уже не первый раз… Итак. О каком замечательно-красивом виде-пейзаже ты толковал?
– Ну, как же. Длинное-длинное озеро, наполненное – до самых краёв – нежно-голубой прозрачной водой. Многочисленные задумчивые острова и весёлые островки. Величественные горы, украшенные белоснежными шапками вечных снегов, нависающие над противоположным озёрным берегом. Ранний светло-сиреневый вечер…
– Ты это серьёзно? – подозрительно прищурилась Анхен. – Или же дурака старательно валяешь? Мол: – «Мы, углежоги, ребята простые-простые. Ещё, ко всему прочему, и незатейливые. Интересуемся только завлекательными природными картинками…».
– Ничего и никого я не валяю, – обидчиво надулся Алекс. – А чем ещё кроме красот озёрной долины, находясь на этой толстой ветке, можно интересоваться?
– Может быть тем, что находится у тебя за спиной?
Он, крепко держась ладонями за шершавый и тёплый ствол сосны, обернулся.
«Ничего себе. Так его и растак», – тихонько пробормотал ошарашенный внутренний голос. – «Картина маслом кисти неизвестного художника под знаковым наименованием: – «Скорбный мрак, сгущавшийся над мрачной Долиной серых теней…». Впечатляет, честно говоря…».
С противоположной стороны холма простиралась широкая травянистая долина, над которой задумчиво клубился призрачно-серый туман. А за туманом – на изумрудной траве – просматривались-угадывались неподвижные человеческие тела.
«Достаточно много тел. Тысяча не тысяча, но сотен семь-восемь, наверное, наберётся», – принялся комментировать назойливый внутренний голос. – «Безусловно-мёртвых и беспорядочно разбросанных по лугу, густо покрытому кроваво-алыми лужицами. Не иначе, здесь совсем недавно отгремела серьёзная битва. В том смысле, что отзвенела жаркая сеча…».
– Благородные склавины[12] сражались с римскими цепными псами, – пояснила девушка. – Проконсул провинции Норик[13] никак не может угомониться. Сволочь неуёмная. Шлёт на берега Вербного озера легион за легионом. Упрямец носатый…
– А кто, кха-кха, победил в этом сражении? – смущённо откашлявшись, спросил Алекс.
– Никто. Как и в прошлые разы. Посекли друг друга от души и, подобрав раненых, разошлись в разные стороны. То есть, остатки отрядов разошлись… Почему, углежог, ты забеспокоился? Что-то заметил?
– Туман какой-то странный и подозрительный. Словно призрачным серым саваном накрывает долину. Потусторонним – так и веет.
– Тризна приближается.
– Как это – тризна?
– Скоро, Пушениг, всё сам увидишь. А пока – слушай…
Откуда-то (может, из небесной Вышины?), долетели едва слышимые мелодичные звуки, наполненные благородной печалью и тщательно-скрываемым безразличием. Чуть позже на дальнем краю долины появились, возникнув из неоткуда, девять высоких, слегка подрагивающих фигурок, вокруг каждой из которых наблюдались тонкие светло-жёлтые и бело-серебристые контуры-ореолы.
Фигурки стали постепенно и плавно приближаться, и – по мере их приближения – мелодичные звуки постепенно преобразовались в гортанную и монотонную песню:
– Росой, босой, ой…
Неожиданно по вечернему тёмно-сиреневому небосклону, свободному от кучевых облаков, протянулись – с северо-востока на юго-запад – неровные светло-зелёные полосы. Через несколько мгновений полосы начали причудливо изгибаться, меняя и беспорядочно чередуя цвета. Вот, одни полосы стали светло-голубыми, другие – нежно-розовыми, а между ними беспорядочно заплясали-задвигались аметистовые и густо-жёлтые сполохи.
– Небесные огни, – зачарованно глядя в небо, кротко улыбнулась Анхен. – Очень красиво. Даже сердечко забилось чаще.
– Классическое полярное сияние.
– Откуда знаешь, угольщик неотёсанный, ни разу в жизни не покидавший своей лесной деревушки? Ах, да, совсем забыла. Ведь твои прадеды и прабабки переселились в эти места с далёкого севера. Видимо, рассказывали… А почему в твоём голосе нет удивления? Мол: – «Откуда здесь, в краях тёплых и светлых, взяться полярным огням-всполохам?»… Что скажешь?
– Валькирии, – после короткой паузы тихо-тихо произнёс Алекс. – Эти девять фигурок – валькирии. Они, э-э-э…
– О чём это ты бормочешь, Пушениг? Никак прозрел и слегка испугался?
– Есть такое дело. Слегка. Врать не буду.
– Тогда расскажи бедной германской поселянке.
– О чём?
– Об ужасных и суровых валькириях, жалости не ведающих, – сделала «страшные» глаза девушка. – Что знаешь, то и расскажи. А я потом, так и быть, дополню. Начинай, углежог стеснительный. Не томи.
– Расскажу, конечно. Слушай… Валькирии – это такие воинственные мифические девы, которые…
– Мифические? – ехидно хмыкнув, перебила девушка. – Ты в этом уверен, чумазый углежог?
– Не цепляйся, красотка, к словам, – неотрывно наблюдая за долиной, погружённой в лёгкую туманную дымку, попросил Алекс. – Конечно, не мифические… Как может быть «мифическим» то, что мы наблюдаем собственными глазами? Причём, находясь в твёрдом уме и трезвой памяти? Никак, ясен пень. Итак, продолжаю… Валькирии, что немаловажно, являются – у многих северных народов – символом победоносной войны. Более того, считается, что они составляют свиту могучего Одина и участвуют в распределении побед и смертей в битве. От блеска доспехов валькирий, как утверждают старинные народные поверья, на небе и возникают полярные сияния… Почему ты так многозначительно усмехаешься?
– Говоришь, мол, валькирии принимают участие в распределении побед и смертей?
– Ага, участвуют. В обязательном порядке. А потом сопровождают Души воинов, погибших в бою, в Вальхаллу – это такой небесный лагерь дружинников Одина. Чертог убитых бойцов, образно выражаясь. Там девы-воительницы покорно прислуживают гостям во время дружеского пиршества…
– Стоп-стоп, неразумный углежог. Кому они прислуживают?
– Э-э-э…
– Душам? – выжидательно прищурилась Анхен. – На разгульном пиру? Извини, но это – горячечный бред. Вернее, полная и окончательная ерунда… Разве Души (заметь, бессмертные и бестелесные Души!), могут вкушать пищу, пить хмельные напитки и вести легкомысленные застольные беседы?
Почему молчишь, Пушениг?
– Ну, не знаю. Наверное, не могут… Хотя, это как посмотреть. Если, к примеру, «перенести» в Вальхаллу Души и тела погибших воинов по отдельности? Почему бы, собственно, и нет? Тела потом «оживляются» и в них «вдуваются» Души. Гуляй – не хочу. Впрочем, в этих вопросах я откровенно не силён… Итак, чем же тогда занимаются валькирии? Для чего они… э-э-э, предназначены?
– Потом объясню. А сейчас просто смотри. Будет интересно…
Всполохи полярного сияния запульсировали с новой силой, и широкая травянистая долина, простиравшаяся между прибрежными холмами Вёртерзее, словно бы приблизилась.
– По крайней мере, все персонажи – и живые (условно, конечно же), и мёртвые – стали «ощущаться» гораздо лучше и подробнее, – удивлённо передёрнул плечами Алекс. – Будто бы к моим глазам кто-то любезно поднёс окуляры невидимого бинокля…
«Это, скорее всего, вечерние солнечные лучи», – отстранённо подумал Алекс. – «А теперь – где-то совсем рядом – приветливо заверещала птичка. Вьють-вьють. Вьють-вьють. Словно наша австрийская синичка… А это что такое, знакомое? Так шелестят листьями на ветру берёзы в моей родимой Каринтии.…Неужели, путешествие по таинственной Стране Грёз закончилось, и я вернулся на Родину?».
Он открыл глаза и сел – взрослый смешанный лес, грибы с тёмно-кремовыми и красно-бордовыми шляпками, выросшие рядом с высоченным муравейником, голубое безоблачное небо за кронами деревьев. И, конечно же, до боли знакомые запахи-ароматы.
Алекс поднялся на ноги и с интересом огляделся по сторонам.
«Разгар лета, судя по всему», – монотонно зашелестел в голове хладнокровный внутренний голос. – «Уже за полдень. Шмели жужжат лениво и сонно. Какой-то холм, поросший лесом… А что у нас с одеждой-обувкой? Что-то явно старинное, с лёгким славянским налётом – мешковатые холщовые портки с прямоугольными заплатами на коленях, длиннополый грязно-бежевый зипун, войлочно-кожаные бесформенные боты на ногах, волосы на голове перехвачены широким матерчатым ремешком… Ага, братец, а ты у нас нынче – бородат. Причём, борода знатная – окладистая и лохматая. С чего бы это, вдруг? Повышенная волосатость подбородка никогда раньше у тебя не наблюдалась. Так, только отдельные волосинки – хилые, тонкие и слегка кучерявые. Ты и брился-то не чаще одного раза в неделю. Ладно, заканчиваю с трёпом… Что делать дальше? М-м-м… Надо, первым делом, определиться на месте. Мол, где, что, когда и как… А не забраться ли нам на дерево? Типа – вспомнив детство голоштанное и беззаботное? Например, вот на эту высоченную корабельную сосну, расположенную практически на вершине холма? Не обязательно, что на самую верхушку. И до половины ствола, на мой опытный взгляд, будет вполне достаточно…».
Спорить с упрямым и своевольным внутренним голосом Алекс не стал (дело заведомо бесполезное, зряшное и неблагодарное), наоборот, слегка поплевав на ладони, полез наверх. Забрался примерно на восьмиметровую высоту и, устроившись на толстой ветке, принялся старательно озирать окрестности. В частности, длинное-длинное светло-голубое озеро, расположенное у подножия холма.
Примерно через полторы минуты он довольно хмыкнул и шёпотом резюмировал:
– Действительно, Каринтия. Знаменитое озеро Вёртерзее, прошу любить и жаловать. Знакомая береговая линия, живописные островные архипелаги… Только, понятное дело, Вёртерзее из древних времён. Там, где раньше (то есть, позже?), располагался стотысячный город Клагенфурт, нынче шумит девственный лес. А на месте Фельдена – курортного городка для супер-богатых туристов – находится какое-то крохотное поселение насквозь старинной направленности: приземистые неуклюжие дома, сложенные из грубых каменных блоков, высокая изгородь по периметру, возведённая из толстенных дубовых брёвен, массивные двустворчатые ворота, щедро оббитые чёрными железными полосами. Воинский опорный пункт, не иначе…
Солнце скрылось за плотными кучевыми облаками, обосновавшимися вдоль западной части горизонта. Вокруг заметно потемнело.
– О чём ты там бормочешь, Пушениг? – полюбопытствовал звонкий девичий голосок. – Сам с собой беседуешь? Или же пытаешься общаться с чванливыми небесными Богами?
Алекс, осторожно свесившись с ветки, заглянул вниз.
Между узловатых сосновых корней, небрежно опираясь ладошкой на толстый ствол дерева, стояла невысокая светленькая девчушка. Вернее, молодая девушка с милыми ямочками на смуглых щеках. Стройная, улыбчивая, зеленоглазая. Облачённая в некое подобие нарядного летнего сарафана – только с закрытыми плечами.
«Не очень-то и длинного летнего сарафана», – не преминул отметить наблюдательный внутренний голос. – «Оставляющего загорелые колени открытыми. Очень аппетитные и милые коленки, надо признать. Совсем недавно, братец, мы с тобой уже удостаивались чести – лицезреть точно такие же. Там, в далёком и прекрасном Буэнос-Айресе. На третьем этаже серого четырёхэтажного дома. В офисе компании – «Заветные сны»… Интересно, а на каком языке – пару-тройку секунд назад – она задавала свои ехидные вопросы? Очень певучий язык, богатый на гласные звуки. Вместе с тем, присутствуют и коротенькие жёсткие артикли, свойственные немецкой речи. Язык приграничных территорий? Мол, с одной стороны некоего рубежа проживают германские племена, а с другой, соответственно, славянские? Вполне возможно. Впрочем, нам, знатным полиглотам Страны Грёз, это без особой разницы…».
– Привет, красотка, – непринуждённо поздоровался Алекс. – Решила немного прогуляться? Подышать свежим воздухом?
– Это, по меньшей мере, невежливо – отвечать вопросом на вопрос, – притворно обиделась девица. – Впрочем, разве можно ожидать элементарной вежливости от полудиких углежогов, не умеющих даже толком умываться? Зряшное и пустое дело… Э-э, Пушениг. Почему молчишь? Никак, оробел?
– М-м-м… Не то, чтобы. Просто думаю…
– Неужели? Углежоги, действительно, умеют думать? Ну, надо же. А я-то, девчонка наивная и доверчивая, была уверена, что это – сказки для маленьких детей.
– Ты всегда такая?
– Какая?
– Насмешливая и бойкая?
– Нет, конечно же. Только когда общаюсь с излишне-робкими и непонятливыми кавалерами… Итак, Пушениг. Для чего ты, легкомысленный оболтус, забрался на дерево?
– Ну, чтобы полюбоваться на местные природные красоты, – слегка засмущался Алекс. – С кем разговаривал? С собственным внутренним голосом.
– Даже так? Наличие внутреннего голоса – о многом говорит. Значит, углежог чумазый, ты ни так и безнадёжен… А к какому выводу, посовещавшись с голосом, ты пришёл?
– К самому обыкновенному и непритязательному. Мол, вид с моей ветки, просто-напросто, открывается замечательный.
– Замечательный? – зачем-то переспросила девушка. – Да ты, Пушениг, оказывается, шутник. Удивил в очередной раз.
– Да я и не думал шутить. Действительно, очень красиво… Не веришь? Забирайся ко мне и сама посмотри.
– Приглашаешь?
– Ага.
– Хорошо. Жди…
И двух минут не прошло, а светловолосая девица – вместе с симпатичными ямочками на щеках – уже обосновалась на соседней ветке.
«Шустра и ловка, чертовка!», – одобрил впечатлительный внутренний голос и тут же предостерёг: – «С такими, братец, надо быть всегда настороже. Чисто на всякий пожарный случай. Дабы впросак – нежданно-негаданно – не попасть… А ножки-то какие! Обрати внимание. Сарафанчик – в сидячем положении – стал, понятное дело, ещё короче. Как говорится, блеск и полный отпад. Я тащусь и медленно офигиваю…».
– Заканчивай, Пушениг, пялиться на мои коленки! – отчаянно покраснев, нахмурилась девушка. – Если, конечно, не опасаешься грядущих неприятностей.
– О каких таких неприятностях, симпатичная селянка, ты говоришь? – целомудренно отведя глаза в сторону, уточнил Алекс. – Не понимаю, право слово…
– Что же тут непонятного? Заявишься в следующий раз – с угольной корзиной за плечами – в наш славный Круппендорф, а от былого радушного приёма и следа не осталось. Наоборот, старухи, сидящие на скамеечках, надменно плюются вслед, собаки злобно гавкают, а встречные пареньки отчаянно задираются. И угля не продашь, и парочку синяков можешь запросто отгрести… Кстати, а почему это ты, бездельник бородатый, величаешь меня то «красоткой», то «симпатичной селянкой»? Забыл моё имя?
– Ничего и не забыл. А-а… Аннель?
– У всех мужчин – память девичья. Меня зовут – «Анхен». Повтори.
– Анхен.
– Молодец. Хвалю за понятливость. И, такое впечатление, уже не первый раз… Итак. О каком замечательно-красивом виде-пейзаже ты толковал?
– Ну, как же. Длинное-длинное озеро, наполненное – до самых краёв – нежно-голубой прозрачной водой. Многочисленные задумчивые острова и весёлые островки. Величественные горы, украшенные белоснежными шапками вечных снегов, нависающие над противоположным озёрным берегом. Ранний светло-сиреневый вечер…
– Ты это серьёзно? – подозрительно прищурилась Анхен. – Или же дурака старательно валяешь? Мол: – «Мы, углежоги, ребята простые-простые. Ещё, ко всему прочему, и незатейливые. Интересуемся только завлекательными природными картинками…».
– Ничего и никого я не валяю, – обидчиво надулся Алекс. – А чем ещё кроме красот озёрной долины, находясь на этой толстой ветке, можно интересоваться?
– Может быть тем, что находится у тебя за спиной?
Он, крепко держась ладонями за шершавый и тёплый ствол сосны, обернулся.
«Ничего себе. Так его и растак», – тихонько пробормотал ошарашенный внутренний голос. – «Картина маслом кисти неизвестного художника под знаковым наименованием: – «Скорбный мрак, сгущавшийся над мрачной Долиной серых теней…». Впечатляет, честно говоря…».
С противоположной стороны холма простиралась широкая травянистая долина, над которой задумчиво клубился призрачно-серый туман. А за туманом – на изумрудной траве – просматривались-угадывались неподвижные человеческие тела.
«Достаточно много тел. Тысяча не тысяча, но сотен семь-восемь, наверное, наберётся», – принялся комментировать назойливый внутренний голос. – «Безусловно-мёртвых и беспорядочно разбросанных по лугу, густо покрытому кроваво-алыми лужицами. Не иначе, здесь совсем недавно отгремела серьёзная битва. В том смысле, что отзвенела жаркая сеча…».
– Благородные склавины[12] сражались с римскими цепными псами, – пояснила девушка. – Проконсул провинции Норик[13] никак не может угомониться. Сволочь неуёмная. Шлёт на берега Вербного озера легион за легионом. Упрямец носатый…
– А кто, кха-кха, победил в этом сражении? – смущённо откашлявшись, спросил Алекс.
– Никто. Как и в прошлые разы. Посекли друг друга от души и, подобрав раненых, разошлись в разные стороны. То есть, остатки отрядов разошлись… Почему, углежог, ты забеспокоился? Что-то заметил?
– Туман какой-то странный и подозрительный. Словно призрачным серым саваном накрывает долину. Потусторонним – так и веет.
– Тризна приближается.
– Как это – тризна?
– Скоро, Пушениг, всё сам увидишь. А пока – слушай…
Откуда-то (может, из небесной Вышины?), долетели едва слышимые мелодичные звуки, наполненные благородной печалью и тщательно-скрываемым безразличием. Чуть позже на дальнем краю долины появились, возникнув из неоткуда, девять высоких, слегка подрагивающих фигурок, вокруг каждой из которых наблюдались тонкие светло-жёлтые и бело-серебристые контуры-ореолы.
Фигурки стали постепенно и плавно приближаться, и – по мере их приближения – мелодичные звуки постепенно преобразовались в гортанную и монотонную песню:
Песня стихла. Чуткое каринтийское эхо задумчиво выдохнуло на прощанье:
Соткана ткань.
Серая, как осенняя туча.
Ты погиб, а над землёй – туман.
Кому-то стало лучше?
Окропим ткань кровью.
Чтобы известить о гибели воинов.
Туман дышит новью.
А кровь – дождики смоют.
Мы ткань сплели
Из кишок человеческих.
Когда запели соловьи
На рассвете, над речкой.
Ткацкий станок – из черепов.
Гребень железный нагрет свечами.
А ткань, чтобы слоилась чередой,
Мы подобьём – мечами.
Каждую ночь мы ткём и ткём
Стяг боевой для конунга.
Ткём ночью, рыдаем днём.
Заледенели сердца от холода.
И, наконец, мы выткали
Наш стяг боевой.
Головы мертвецов поникли
И умылись – росой…
– Росой, босой, ой…
Неожиданно по вечернему тёмно-сиреневому небосклону, свободному от кучевых облаков, протянулись – с северо-востока на юго-запад – неровные светло-зелёные полосы. Через несколько мгновений полосы начали причудливо изгибаться, меняя и беспорядочно чередуя цвета. Вот, одни полосы стали светло-голубыми, другие – нежно-розовыми, а между ними беспорядочно заплясали-задвигались аметистовые и густо-жёлтые сполохи.
– Небесные огни, – зачарованно глядя в небо, кротко улыбнулась Анхен. – Очень красиво. Даже сердечко забилось чаще.
– Классическое полярное сияние.
– Откуда знаешь, угольщик неотёсанный, ни разу в жизни не покидавший своей лесной деревушки? Ах, да, совсем забыла. Ведь твои прадеды и прабабки переселились в эти места с далёкого севера. Видимо, рассказывали… А почему в твоём голосе нет удивления? Мол: – «Откуда здесь, в краях тёплых и светлых, взяться полярным огням-всполохам?»… Что скажешь?
– Валькирии, – после короткой паузы тихо-тихо произнёс Алекс. – Эти девять фигурок – валькирии. Они, э-э-э…
– О чём это ты бормочешь, Пушениг? Никак прозрел и слегка испугался?
– Есть такое дело. Слегка. Врать не буду.
– Тогда расскажи бедной германской поселянке.
– О чём?
– Об ужасных и суровых валькириях, жалости не ведающих, – сделала «страшные» глаза девушка. – Что знаешь, то и расскажи. А я потом, так и быть, дополню. Начинай, углежог стеснительный. Не томи.
– Расскажу, конечно. Слушай… Валькирии – это такие воинственные мифические девы, которые…
– Мифические? – ехидно хмыкнув, перебила девушка. – Ты в этом уверен, чумазый углежог?
– Не цепляйся, красотка, к словам, – неотрывно наблюдая за долиной, погружённой в лёгкую туманную дымку, попросил Алекс. – Конечно, не мифические… Как может быть «мифическим» то, что мы наблюдаем собственными глазами? Причём, находясь в твёрдом уме и трезвой памяти? Никак, ясен пень. Итак, продолжаю… Валькирии, что немаловажно, являются – у многих северных народов – символом победоносной войны. Более того, считается, что они составляют свиту могучего Одина и участвуют в распределении побед и смертей в битве. От блеска доспехов валькирий, как утверждают старинные народные поверья, на небе и возникают полярные сияния… Почему ты так многозначительно усмехаешься?
– Говоришь, мол, валькирии принимают участие в распределении побед и смертей?
– Ага, участвуют. В обязательном порядке. А потом сопровождают Души воинов, погибших в бою, в Вальхаллу – это такой небесный лагерь дружинников Одина. Чертог убитых бойцов, образно выражаясь. Там девы-воительницы покорно прислуживают гостям во время дружеского пиршества…
– Стоп-стоп, неразумный углежог. Кому они прислуживают?
– Э-э-э…
– Душам? – выжидательно прищурилась Анхен. – На разгульном пиру? Извини, но это – горячечный бред. Вернее, полная и окончательная ерунда… Разве Души (заметь, бессмертные и бестелесные Души!), могут вкушать пищу, пить хмельные напитки и вести легкомысленные застольные беседы?
Почему молчишь, Пушениг?
– Ну, не знаю. Наверное, не могут… Хотя, это как посмотреть. Если, к примеру, «перенести» в Вальхаллу Души и тела погибших воинов по отдельности? Почему бы, собственно, и нет? Тела потом «оживляются» и в них «вдуваются» Души. Гуляй – не хочу. Впрочем, в этих вопросах я откровенно не силён… Итак, чем же тогда занимаются валькирии? Для чего они… э-э-э, предназначены?
– Потом объясню. А сейчас просто смотри. Будет интересно…
Всполохи полярного сияния запульсировали с новой силой, и широкая травянистая долина, простиравшаяся между прибрежными холмами Вёртерзее, словно бы приблизилась.
– По крайней мере, все персонажи – и живые (условно, конечно же), и мёртвые – стали «ощущаться» гораздо лучше и подробнее, – удивлённо передёрнул плечами Алекс. – Будто бы к моим глазам кто-то любезно поднёс окуляры невидимого бинокля…