Страница:
Но ответить он мне не успел – откуда-то из-под земли вынырнул абориген, одетый в немыслимую хламиду (по жаре очень, наверное, удобно), а при нем – мальчик-подросток, обмотанный по бедрам грязным полотенцем. Видимо, шел купаться. Только почему-то он прижимал к груди блеющего козленка. Старший что-то с достоинством сказал Веньке на своем языке, и тот, на секунду замешкавшись, ему ответил.
«Во дают!» – пронеслось у меня в голове. – «Это у них что тут, целый спектакль для заезжих туриков, что ли? Молодцы ребята, антураж что надо! Теперь осталось только какому-нибудь замурзанному пацаненку вынырнуть из кустов и пойти по кругу с кепкой, сшибая с иностранных зевак законную монету».
Но иностранных зевак, кроме нас с Венькой, в округе не просматривалось. Абориген явно пытался наладить контакт, но у него не очень получалось, и тогда он просто махнул рукой, подзывая нас куда-то в сторону. Оказалось, там был плоский камень, на который можно было присесть, да и какой-то каменистый выступ прикрывал от утреннего солнца, уже довольно жаркого.
«Ну вот», – подумала я, сейчас начнется – «джаст файф долларз, мисс, вери найс!» Если будет предлагать верблюдов, убью сразу. Но верблюдов он не предлагал, и на английский не переходил, задавая вопросы по-своему, и Венька как-то смущенно на них пытался отвечать. Видать, ходил на какие-нибудь курсы арабского, только не очень хорошо учился.
– Вень, а Вень, чего он говорит-то? – дернула я его за рукав рубашки, – Далеко там наши или как? Может, проще будет машину взять, чтобы в гостиницу вернуться?
Местный с удивлением взглянул на меня, но тут же отвел глаза. А Венька, пользуясь паузой, наконец-то спокойно достал зажигалку и закурил.
Араб вытаращил глаза, а потом вскочил на ноги, и мальчишка выпустил козленка. Они смотрели на Веньку так, как будто не курили целую вечность, и теперь вся их жизнь зависела от того, поделится он сигареткой или нет. Все-таки умеют они тут попрошайничать! Зрелище было до того потешным, что я не могла упустить такую сценку, благо «мыльница» лежала в наружном кармашке рюкзака. Припомнив наставление из «Цифровой фотографии для чайников», я включила вспышку, чтобы вышло нормально против солнца в тени, и, резко вскинув руку, нажала на кнопку спуска. Может, это и невежливо, вот так вот снимать людей, но туристам можно.
А вот что последовало дальше… Венькин собеседник рухнул на землю, уткнувшись лбом прямо в сомнительного вида комья, напоминавшие чей-то помет, и закрыл голову руками, а подросток, схватив несчастного козленка, пал на колени и, не смея поднять головы, стал протягивать его нам с жалобными воплями. Впрочем, мужик вопил не менее жалобно.
– Он что, совсем того? – обалдело поинтересовалась я у Веньки, ошарашенная подобной реакцией аборигенов. – Можно подумать, фотоаппарата никогда не видели. И почем они нам этого симпатяжку продать пытаются? Нафига нам их козел сдался?
– Ничего не понимаю, – ошарашено ответил тот, – это какие-то неправильные арабы, и они делают неправильный намаз.
– А ты здорово по-арабски чешешь! На курсах учил, да? В Москве?
– Тссс! – неожиданно резко отозвался он, – и не арабский это вовсе… я сам не пойму…
– Вень, ну что стряслось-то? – я энергично дернула его за руку, – Хватит мне нервы мотать, в конце-то концов. Мало мне этих психов, еще ты тут неизвестно что изображаешь. Я с вами тут окончательно с ума сойду, вот увидишь!
– Эй, мистер, ви а рашен турист, ви нид э такси, пли-из, – выдала я, что могла, в адрес аборигенов, но они только горше завыли. Ну что за дурдом на прогулке!
– Месье, он а безуан лё такси а льотель! Эс’к он а ля ватюр иси? – но и вторая попытка оказалась совершенно бездарной. Впрочем, французский тут вообще не в кассу, мы ж не в Алжире, в конце-то концов? Точно я в этом сумасшедшем доме последние остатки разума потеряю, а еще отпуск называется…
4
5
«Во дают!» – пронеслось у меня в голове. – «Это у них что тут, целый спектакль для заезжих туриков, что ли? Молодцы ребята, антураж что надо! Теперь осталось только какому-нибудь замурзанному пацаненку вынырнуть из кустов и пойти по кругу с кепкой, сшибая с иностранных зевак законную монету».
Но иностранных зевак, кроме нас с Венькой, в округе не просматривалось. Абориген явно пытался наладить контакт, но у него не очень получалось, и тогда он просто махнул рукой, подзывая нас куда-то в сторону. Оказалось, там был плоский камень, на который можно было присесть, да и какой-то каменистый выступ прикрывал от утреннего солнца, уже довольно жаркого.
«Ну вот», – подумала я, сейчас начнется – «джаст файф долларз, мисс, вери найс!» Если будет предлагать верблюдов, убью сразу. Но верблюдов он не предлагал, и на английский не переходил, задавая вопросы по-своему, и Венька как-то смущенно на них пытался отвечать. Видать, ходил на какие-нибудь курсы арабского, только не очень хорошо учился.
– Вень, а Вень, чего он говорит-то? – дернула я его за рукав рубашки, – Далеко там наши или как? Может, проще будет машину взять, чтобы в гостиницу вернуться?
Местный с удивлением взглянул на меня, но тут же отвел глаза. А Венька, пользуясь паузой, наконец-то спокойно достал зажигалку и закурил.
Араб вытаращил глаза, а потом вскочил на ноги, и мальчишка выпустил козленка. Они смотрели на Веньку так, как будто не курили целую вечность, и теперь вся их жизнь зависела от того, поделится он сигареткой или нет. Все-таки умеют они тут попрошайничать! Зрелище было до того потешным, что я не могла упустить такую сценку, благо «мыльница» лежала в наружном кармашке рюкзака. Припомнив наставление из «Цифровой фотографии для чайников», я включила вспышку, чтобы вышло нормально против солнца в тени, и, резко вскинув руку, нажала на кнопку спуска. Может, это и невежливо, вот так вот снимать людей, но туристам можно.
А вот что последовало дальше… Венькин собеседник рухнул на землю, уткнувшись лбом прямо в сомнительного вида комья, напоминавшие чей-то помет, и закрыл голову руками, а подросток, схватив несчастного козленка, пал на колени и, не смея поднять головы, стал протягивать его нам с жалобными воплями. Впрочем, мужик вопил не менее жалобно.
– Он что, совсем того? – обалдело поинтересовалась я у Веньки, ошарашенная подобной реакцией аборигенов. – Можно подумать, фотоаппарата никогда не видели. И почем они нам этого симпатяжку продать пытаются? Нафига нам их козел сдался?
– Ничего не понимаю, – ошарашено ответил тот, – это какие-то неправильные арабы, и они делают неправильный намаз.
– А ты здорово по-арабски чешешь! На курсах учил, да? В Москве?
– Тссс! – неожиданно резко отозвался он, – и не арабский это вовсе… я сам не пойму…
– Вень, ну что стряслось-то? – я энергично дернула его за руку, – Хватит мне нервы мотать, в конце-то концов. Мало мне этих психов, еще ты тут неизвестно что изображаешь. Я с вами тут окончательно с ума сойду, вот увидишь!
– Эй, мистер, ви а рашен турист, ви нид э такси, пли-из, – выдала я, что могла, в адрес аборигенов, но они только горше завыли. Ну что за дурдом на прогулке!
– Месье, он а безуан лё такси а льотель! Эс’к он а ля ватюр иси? – но и вторая попытка оказалась совершенно бездарной. Впрочем, французский тут вообще не в кассу, мы ж не в Алжире, в конце-то концов? Точно я в этом сумасшедшем доме последние остатки разума потеряю, а еще отпуск называется…
4
Не арабский это был язык, сразу стало понятно. «Йишлам лека» – так он сказал мне, и парнишка эхом повторил его слова. Что ж тут было не понять? Братья-семиты желают нам мира. Я чуть было не брякнул такое знакомое и родное «шалом алейхем», вот уж некстати было употреблять на территории Сирии язык основного противника! Я-то в Сирию въезжал по российскому паспорту, а про израильский ни слова не сказал. «Саляму алейкум», – едва сообразил я ответить ему по-арабски, ну должен же гражданин Сирии владеть языком Корана хотя бы пассивно.
А вот собственный его язык явно был ближе к ивриту, чем к арабскому. Так это же арамеи, решил я. В самом деле, вот удача: я читал про сирийских христиан, армеев, совершающих богослужение на языке Христа и апостолов – и вот чуть ли не в первый день в Сирии я натыкаюсь на них! Жаль, что разговорный язык у них наверняка далеко отошел от того арамейского, который был мне слегка известен по недолгому моему знакомству с талмудической премудростью. Но договориться уж как-нибудь сумеем, в этом я был уверен. Должны же они понимать арабский!
Только арабский в моем исполнении они понимать категорически отказывались. Ну что ж, сложные отношения с династией Асадов, неприятие исламской культуры… арамейский у меня, конечно, был в полном пассиве, не то, что иврит и арабский. Но разобрать смысл удавалось: мужик явно интересовался, кто мы и откуда. Обращался он при этом исключительно ко мне, как и положено на Ближнем Востоке: если женщина с мужчиной, то все вопросы решает он, на женщину и смотреть неприлично. Особенно когда у нее коленки голые!
А что Юлька дергала меня все время за рукав, так это она просто не знала местного этикета. Так что я, не обращая особого внимания, спокойно отошел в тень, куда меня пригласил местный житель, и присел вместе с ним на камень. Пообщаться было очень интересно. Надо, и в самом деле, объяснить ему, кто мы.
– Анахна… русин[1], – ответил я, с трудом подбирая слова. Но мой собеседник хотя бы понял, о чем это я.
– Кана‘аниту? – переспросил он
Ну вот, хананеем меня обзывает. Кого у них обозначают этим словом? Палестинцев? Израильтян? И кого, интересно, местные арамеи пускают на фарш первыми: израильтян или палестинцев?
– Ля, ля[2], – решительно замотал я головой, – анахна русин. Русийя, Москва, Кремль.
Лицо мужика не выражало ни-че-го, как будто я сказал «Буркина-Фасо». Ну вот, подумал я, поставляли им танки да калашниковы, денег ссужали без счета и без возврата, а теперь этот олух деревенский даже не знает, что такое Москва и где эта самая Русийя находится. Вот ведь неблагодарность людская!
– Анаку лемат-угарити[3], – сообщил он после долгой паузы с достоинством, даже как-то приосанился.
Не успел я сообразить, что это было – имя и фамилия, или же название деревни (этот простофиля, возможно, и не знает, где вообще находится Дамаск, вот же олух нам попался!), как вдруг в разговор бестолково вмешалась Юлька. Нет, все-таки есть что-то хорошее в этих восточных традициях… В общем, это дело срочно требовалось перекурить, хотя я в принципе давно уже бросил. Но с собой в поездку на всякий случай маленько взял.
Я протянул пачку мужику, предлагая ему сигаретку, он с недоумением на нее уставился, и тогда я закурил сам. Недоумение превратилось в полное изумление. Что ж, подумал я, у них, наверное, не принято курить во время разговора, надо бы как-то замять это дело, затушить, но очень уж захотелось подымить, и тут…
Вот еще только фотканья нам не хватало! Девчонкам, что в пять, что в двадцать пять, главное – фоткать и фоткаться. Всё испортили мы со своим куревом и фотоаппаратом, ну как же можно восточного человека без разрешения снимать, они, наверное…
А вот то, что сделали они, не поддавалось никакому описанию.
– Леуммийя адаттинийя![4] – завопил и пал на колени мальчишка, протягивая Юльке козленка.
– Лепа‘не адаттинийя кальнийя![5] – вторил ему заунывно старший, он и вовсе рухнул ниц, и надо признать, что выходило у них вполне слаженно. Только понять я не мог, что имели они в виду.
Надо сказать, смотрелись мы очень глупо на фоне этого неожиданного намаза. Юлька даже еще их пофоткала, а я уж и не знал, что тут думать. Ясно было одно: группы нашей нигде не видно, местность выглядит совершенно незнакомой и без малейших признаков цивилизации. Словно мы проползли под землей километров двадцать и вылезли в каком-то совершенно другом месте, куда еще не провели электричество и где, небось, не ловит сеть мобильник. Впрочем, свой я все равно оставил в отеле, ни к чему он мне был сегодня.
Да, что-то экскурсия у нас сразу не задалась…
Что ж, решение было только одно: выйти к вменяемым людям. Этот придурок, кем бы он ни был, вряд ли живет в пещере, и в его деревне, наверное, есть телефон, чтобы вызвать такси, есть карта – вообще какая-то цивилизация.
– Что ж, – сказал я Юльке, – мы сегодня из достопримечательностей осмотрели пещеру, а теперь, похоже, осмотрим родную деревню этого козленка. Во всяком случае, другого способа отсюда выбраться я не вижу. И всё из-за одного любопытного носа!
– Можно подумать, я тебя за собой в пещеру на аркане тащила, – ехидно ответила она, – Кто тебя заставлял за мной следом лезть? А теперь я же еще и виновата. Шел бы себе спокойненько вместе со всеми – обошелся бы без экскурсии на козлиную родину. А теперь-то чего страдать?
Что ответить, я так и не нашелся. Да и чего тут болтать, выбираться надо, и побыстрее, пока нас в розыск не объявили. А эти всё стоят и стоят на коленях, и что с ними делать?
– А все-таки, откуда ты знаешь арабский? – переспросила она.
– Арабский? – я растерялся. Не хотелось говорить сразу всего, особенно в этой стране… – я расскажу, обязательно. Но не сейчас, ладно? К тому же это не арабы. Это, кажется, арамеи. Только какие-то слишком уж странные.
– Кто-кто? – переспросила она.
– Очень древний народ, арамеи. Жили тут гораздо раньше арабов. Сам Авраам, по Библии, называл себя арамеем. И Христос говорил с апостолами на арамейском языке, представляешь?
– Фигассе! – Юлька многозначительно кивнула. – Ты еще и по-арамейски рубишь? Круто!
– Ладно, давай его поднимем, что ли, – сказал я и подошел к местному жителю, который исчерпал запас заунывных заклинаний и приумолк. Да и мальчишка опустил козленка на землю и стал рассматривать нас пусть со страхом, но и с явным интересом.
Я тронул мужика за плечо, жестом попросил его подняться, он робко послушался. На лингвистические эксперименты меня уже не тянуло, я обвел нас всех рукой и показал пальцами, что мы теперь пойдем. Потом сложил ладони домиком, сказал ему: «байт!» (слово общесемитское, должен понять), и ткнул его в грудь. Дескать, все вместе пойдем к тебе домой. Повторил второй раз и третий. Мужик, кажется, обо всем догадался.
Он повернулся к мальчишке, что-то резко ему приказал, тот передал ему козленка и куда-то побежал, только пятки засверкали. Пятки? В самом деле, мальчик был босиком (это по камням, по бездорожью, по колючкам местным), и вообще я только теперь заметил, как бедно оба они были одеты: мужчина в тунику, порванную и зашитую во многих местах, а мальчик так и просто в набедренную повязку. Последние бедуины так не одеваются, на самом-то деле. И куда только он побежал? Предупредить остальных? И как они нас встретят? Приключение становилось тревожным, хотя Юлька, кажется, этого не понимала.
Но мужик, взвалив на плечи несчастного козленка, с величайшим почтением звал, а точнее, приглашал нас в путь, причем обязательно хотел, чтобы мы шли первыми. Не очень было приятно ощущать за спиной дыхание такого психа, но что поделать – мы пошли.
Дорога оказалась не слишком длинной, километра полтора. Впрочем, и дорогой ее назвать было трудно – просто хорошо утоптанная тропинка, видно, что по ней ходили, а порой, судя по помету животных, ездили на ослах или верблюдах. Шли мы на запад, в сторону моря, и я не мог понять, почему, собственно говоря, здесь не было ни одного отеля, ни одного кусочка асфальта, да что асфальта – элементарной лавчонки, хоть домика – совершенно ничего. Что за экологический оазис?
Скоро нам попалось какое-то чахлое поле пшеницы за невысокой каменной изгородью, потом еще и еще одно, небольшой виноградник… Людей не было видно, только где-то вдалеке, на склоне холме, брели овцы с пастухом.
Завидев их, наш спутник остановился и закричал, что было сил: «Пу илями! Банта-илима баa!». Ну да, всё понятно: здесь илями, банта-илима пришла. Всё понятно. Будем надеяться, что это так у них называют не обед из двух блюд в нашем лице, и не заложников, которых потом обменяют на мешки долларов.
Далекий пастух откликнулся, переспросил, наш спутник, повторяя свою «банта-илима», что-то объяснил ему, и пастух, вот чудак человек, точно так же пал на землю в нашу сторону. «Йишлам лека», – на всякий случай крикнул я ему выученное приветствие на местном наречии, он поднялся на ноги, мое обращение его, похоже, ободрило. Хорошо все-таки, что языки я с детства ловлю на лету.
– До чего же бедно они тут живут, – задумчиво сказала Юля и сфоткала пастуха.
– Зато вежливые очень, – ответил я, – прямо на землю падают, когда здороваются.
– Может, и нам так надо? – с сомнением спросила она.
– Кажется, нет, мы у них что-то вроде больших господ. Банта-илима ты у них какая-то.
– Сам ты банта-илима! – возмутилась девушка, – завел меня непонятно куда, и еще обзывается!
– А ты лучше батарейки побереги – мы в деревню когда придем, там наверняка много интересного будет.
– У меня запасные есть.
– И еще ты вот что… ты не особенно их в открытую фотографируй, ладно? А то видишь, как они непредсказуемо реагируют.
– Да ладно тебе, раскомандовался, – отмахнулась она. – Не захотят фотографироваться – сами скажут. Ну или дадут как-нибудь понять, не маленькие, в конце концов. Зато где ты еще такие кадры возьмешь? Пользоваться надо, пока момент есть!
Вдали уже вовсю синело море, а перед ним показалось что-то вроде селения. Местность была по-прежнему пустынной, и только навстречу нам кто-то двигался по дороге.
– Юлька, – сказал я, внутренне собираясь, – я не знаю, кто эти люди и чего им надо. Но в случае чего – беги, быстро беги куда-нибудь вдоль берега, ты наверняка найдешь там людей. Полиция по-арабски – «шурта», громче кричи это слово, а потом расскажешь им, где меня искать. А я их задержу.
– Ага, щаззз, вот только бегать мне по такой жаре и не хватало, – засмеялась она, – ты посмотри, как они нас принимают…
– Пока не вижу, – мрачно ответил я, – всякое может быть, а я вообще-то…
Но договорить нам не дали. Процессия метров за двадцать до нас остановилась и встала в ожидании. Было там человек около пятнадцати, все мужчины, впереди стоял колоритный старик с седой бородой, и одет он был в такую же тунику, как и все, но поновее, поприличней. Мужичок наш как-то приотстал, и мальчишки не было видно, а мы смело пошли людям навстречу, и на всякий случай я пару раз крикнул «Йишлам лека».
А Юлька, вот глупая, ну совсем не бережет батарейки! – сфоткала эту группу со вспышкой. И еще раз, и еще!
«Банта-илима баa!» – с горестным воплем народ повалился на землю. Может, это на местном языке означает «не надо нас фотографировать»?
И только тут до меня дошло: ну конечно, общесемитские корни! И падежные окончания, как в арабском. Точно. Просто это у них двойственное число.
– Юлька, я понял, что за «банта-илима» – ошарашено сказал ей я, – мы тут вроде как дети божьи. Серьезно!
А вот собственный его язык явно был ближе к ивриту, чем к арабскому. Так это же арамеи, решил я. В самом деле, вот удача: я читал про сирийских христиан, армеев, совершающих богослужение на языке Христа и апостолов – и вот чуть ли не в первый день в Сирии я натыкаюсь на них! Жаль, что разговорный язык у них наверняка далеко отошел от того арамейского, который был мне слегка известен по недолгому моему знакомству с талмудической премудростью. Но договориться уж как-нибудь сумеем, в этом я был уверен. Должны же они понимать арабский!
Только арабский в моем исполнении они понимать категорически отказывались. Ну что ж, сложные отношения с династией Асадов, неприятие исламской культуры… арамейский у меня, конечно, был в полном пассиве, не то, что иврит и арабский. Но разобрать смысл удавалось: мужик явно интересовался, кто мы и откуда. Обращался он при этом исключительно ко мне, как и положено на Ближнем Востоке: если женщина с мужчиной, то все вопросы решает он, на женщину и смотреть неприлично. Особенно когда у нее коленки голые!
А что Юлька дергала меня все время за рукав, так это она просто не знала местного этикета. Так что я, не обращая особого внимания, спокойно отошел в тень, куда меня пригласил местный житель, и присел вместе с ним на камень. Пообщаться было очень интересно. Надо, и в самом деле, объяснить ему, кто мы.
– Анахна… русин[1], – ответил я, с трудом подбирая слова. Но мой собеседник хотя бы понял, о чем это я.
– Кана‘аниту? – переспросил он
Ну вот, хананеем меня обзывает. Кого у них обозначают этим словом? Палестинцев? Израильтян? И кого, интересно, местные арамеи пускают на фарш первыми: израильтян или палестинцев?
– Ля, ля[2], – решительно замотал я головой, – анахна русин. Русийя, Москва, Кремль.
Лицо мужика не выражало ни-че-го, как будто я сказал «Буркина-Фасо». Ну вот, подумал я, поставляли им танки да калашниковы, денег ссужали без счета и без возврата, а теперь этот олух деревенский даже не знает, что такое Москва и где эта самая Русийя находится. Вот ведь неблагодарность людская!
– Анаку лемат-угарити[3], – сообщил он после долгой паузы с достоинством, даже как-то приосанился.
Не успел я сообразить, что это было – имя и фамилия, или же название деревни (этот простофиля, возможно, и не знает, где вообще находится Дамаск, вот же олух нам попался!), как вдруг в разговор бестолково вмешалась Юлька. Нет, все-таки есть что-то хорошее в этих восточных традициях… В общем, это дело срочно требовалось перекурить, хотя я в принципе давно уже бросил. Но с собой в поездку на всякий случай маленько взял.
Я протянул пачку мужику, предлагая ему сигаретку, он с недоумением на нее уставился, и тогда я закурил сам. Недоумение превратилось в полное изумление. Что ж, подумал я, у них, наверное, не принято курить во время разговора, надо бы как-то замять это дело, затушить, но очень уж захотелось подымить, и тут…
Вот еще только фотканья нам не хватало! Девчонкам, что в пять, что в двадцать пять, главное – фоткать и фоткаться. Всё испортили мы со своим куревом и фотоаппаратом, ну как же можно восточного человека без разрешения снимать, они, наверное…
А вот то, что сделали они, не поддавалось никакому описанию.
– Леуммийя адаттинийя![4] – завопил и пал на колени мальчишка, протягивая Юльке козленка.
– Лепа‘не адаттинийя кальнийя![5] – вторил ему заунывно старший, он и вовсе рухнул ниц, и надо признать, что выходило у них вполне слаженно. Только понять я не мог, что имели они в виду.
Надо сказать, смотрелись мы очень глупо на фоне этого неожиданного намаза. Юлька даже еще их пофоткала, а я уж и не знал, что тут думать. Ясно было одно: группы нашей нигде не видно, местность выглядит совершенно незнакомой и без малейших признаков цивилизации. Словно мы проползли под землей километров двадцать и вылезли в каком-то совершенно другом месте, куда еще не провели электричество и где, небось, не ловит сеть мобильник. Впрочем, свой я все равно оставил в отеле, ни к чему он мне был сегодня.
Да, что-то экскурсия у нас сразу не задалась…
Что ж, решение было только одно: выйти к вменяемым людям. Этот придурок, кем бы он ни был, вряд ли живет в пещере, и в его деревне, наверное, есть телефон, чтобы вызвать такси, есть карта – вообще какая-то цивилизация.
– Что ж, – сказал я Юльке, – мы сегодня из достопримечательностей осмотрели пещеру, а теперь, похоже, осмотрим родную деревню этого козленка. Во всяком случае, другого способа отсюда выбраться я не вижу. И всё из-за одного любопытного носа!
– Можно подумать, я тебя за собой в пещеру на аркане тащила, – ехидно ответила она, – Кто тебя заставлял за мной следом лезть? А теперь я же еще и виновата. Шел бы себе спокойненько вместе со всеми – обошелся бы без экскурсии на козлиную родину. А теперь-то чего страдать?
Что ответить, я так и не нашелся. Да и чего тут болтать, выбираться надо, и побыстрее, пока нас в розыск не объявили. А эти всё стоят и стоят на коленях, и что с ними делать?
– А все-таки, откуда ты знаешь арабский? – переспросила она.
– Арабский? – я растерялся. Не хотелось говорить сразу всего, особенно в этой стране… – я расскажу, обязательно. Но не сейчас, ладно? К тому же это не арабы. Это, кажется, арамеи. Только какие-то слишком уж странные.
– Кто-кто? – переспросила она.
– Очень древний народ, арамеи. Жили тут гораздо раньше арабов. Сам Авраам, по Библии, называл себя арамеем. И Христос говорил с апостолами на арамейском языке, представляешь?
– Фигассе! – Юлька многозначительно кивнула. – Ты еще и по-арамейски рубишь? Круто!
– Ладно, давай его поднимем, что ли, – сказал я и подошел к местному жителю, который исчерпал запас заунывных заклинаний и приумолк. Да и мальчишка опустил козленка на землю и стал рассматривать нас пусть со страхом, но и с явным интересом.
Я тронул мужика за плечо, жестом попросил его подняться, он робко послушался. На лингвистические эксперименты меня уже не тянуло, я обвел нас всех рукой и показал пальцами, что мы теперь пойдем. Потом сложил ладони домиком, сказал ему: «байт!» (слово общесемитское, должен понять), и ткнул его в грудь. Дескать, все вместе пойдем к тебе домой. Повторил второй раз и третий. Мужик, кажется, обо всем догадался.
Он повернулся к мальчишке, что-то резко ему приказал, тот передал ему козленка и куда-то побежал, только пятки засверкали. Пятки? В самом деле, мальчик был босиком (это по камням, по бездорожью, по колючкам местным), и вообще я только теперь заметил, как бедно оба они были одеты: мужчина в тунику, порванную и зашитую во многих местах, а мальчик так и просто в набедренную повязку. Последние бедуины так не одеваются, на самом-то деле. И куда только он побежал? Предупредить остальных? И как они нас встретят? Приключение становилось тревожным, хотя Юлька, кажется, этого не понимала.
Но мужик, взвалив на плечи несчастного козленка, с величайшим почтением звал, а точнее, приглашал нас в путь, причем обязательно хотел, чтобы мы шли первыми. Не очень было приятно ощущать за спиной дыхание такого психа, но что поделать – мы пошли.
Дорога оказалась не слишком длинной, километра полтора. Впрочем, и дорогой ее назвать было трудно – просто хорошо утоптанная тропинка, видно, что по ней ходили, а порой, судя по помету животных, ездили на ослах или верблюдах. Шли мы на запад, в сторону моря, и я не мог понять, почему, собственно говоря, здесь не было ни одного отеля, ни одного кусочка асфальта, да что асфальта – элементарной лавчонки, хоть домика – совершенно ничего. Что за экологический оазис?
Скоро нам попалось какое-то чахлое поле пшеницы за невысокой каменной изгородью, потом еще и еще одно, небольшой виноградник… Людей не было видно, только где-то вдалеке, на склоне холме, брели овцы с пастухом.
Завидев их, наш спутник остановился и закричал, что было сил: «Пу илями! Банта-илима баa!». Ну да, всё понятно: здесь илями, банта-илима пришла. Всё понятно. Будем надеяться, что это так у них называют не обед из двух блюд в нашем лице, и не заложников, которых потом обменяют на мешки долларов.
Далекий пастух откликнулся, переспросил, наш спутник, повторяя свою «банта-илима», что-то объяснил ему, и пастух, вот чудак человек, точно так же пал на землю в нашу сторону. «Йишлам лека», – на всякий случай крикнул я ему выученное приветствие на местном наречии, он поднялся на ноги, мое обращение его, похоже, ободрило. Хорошо все-таки, что языки я с детства ловлю на лету.
– До чего же бедно они тут живут, – задумчиво сказала Юля и сфоткала пастуха.
– Зато вежливые очень, – ответил я, – прямо на землю падают, когда здороваются.
– Может, и нам так надо? – с сомнением спросила она.
– Кажется, нет, мы у них что-то вроде больших господ. Банта-илима ты у них какая-то.
– Сам ты банта-илима! – возмутилась девушка, – завел меня непонятно куда, и еще обзывается!
– А ты лучше батарейки побереги – мы в деревню когда придем, там наверняка много интересного будет.
– У меня запасные есть.
– И еще ты вот что… ты не особенно их в открытую фотографируй, ладно? А то видишь, как они непредсказуемо реагируют.
– Да ладно тебе, раскомандовался, – отмахнулась она. – Не захотят фотографироваться – сами скажут. Ну или дадут как-нибудь понять, не маленькие, в конце концов. Зато где ты еще такие кадры возьмешь? Пользоваться надо, пока момент есть!
Вдали уже вовсю синело море, а перед ним показалось что-то вроде селения. Местность была по-прежнему пустынной, и только навстречу нам кто-то двигался по дороге.
– Юлька, – сказал я, внутренне собираясь, – я не знаю, кто эти люди и чего им надо. Но в случае чего – беги, быстро беги куда-нибудь вдоль берега, ты наверняка найдешь там людей. Полиция по-арабски – «шурта», громче кричи это слово, а потом расскажешь им, где меня искать. А я их задержу.
– Ага, щаззз, вот только бегать мне по такой жаре и не хватало, – засмеялась она, – ты посмотри, как они нас принимают…
– Пока не вижу, – мрачно ответил я, – всякое может быть, а я вообще-то…
Но договорить нам не дали. Процессия метров за двадцать до нас остановилась и встала в ожидании. Было там человек около пятнадцати, все мужчины, впереди стоял колоритный старик с седой бородой, и одет он был в такую же тунику, как и все, но поновее, поприличней. Мужичок наш как-то приотстал, и мальчишки не было видно, а мы смело пошли людям навстречу, и на всякий случай я пару раз крикнул «Йишлам лека».
А Юлька, вот глупая, ну совсем не бережет батарейки! – сфоткала эту группу со вспышкой. И еще раз, и еще!
«Банта-илима баa!» – с горестным воплем народ повалился на землю. Может, это на местном языке означает «не надо нас фотографировать»?
И только тут до меня дошло: ну конечно, общесемитские корни! И падежные окончания, как в арабском. Точно. Просто это у них двойственное число.
– Юлька, я понял, что за «банта-илима» – ошарашено сказал ей я, – мы тут вроде как дети божьи. Серьезно!
5
– Какие еще «божьи дети»?! – чуть не заорала я, – Ты что, тоже рехнулся, как все тут?
Пожалуй, вопить подобным образом на малознакомца было не слишком прилично, но меня вся эта прогулка на родину козленка стала уже порядком раздражать. Мало того, что давно уже хочется есть, так вокруг еще эта толпа придурков… А мне, между прочим, давно уже в кустики пора. Но не будешь же постороннему мужику жалобно скулить «Венечка, мне отойти надо!»
И только впереди подходящий куст нарисовался, так на тебе, демонстрация, только что флагов и портретов почетных гостей не хватает. Мама рассказывала, они так всяких иностранных гостей встречали, еще до моего рождения. Топтались толпой где-нибудь на Ленинском и приветствовали дорогих товарищей Нубарака Карамеля с Вероникой Кастро. Нет, Вероника – это из совсем другой оперы, кажется. И вообще, ну их всех нафиг, писать хочу и все тут.
– Вень, подожди минутку, я быстренько, – сунула я парню в руки свой рюкзак, – Только пусть эти дядьки за мной не шляются, ладно?
Но этот придурочный (точно у них тут заразное что-то, вроде, нормальный мужик полчаса назад был, а туда же, свихнулся просто на глазах) цапнул меня за руку и сквозь зубы прошипел «От меня ни на шаг, поняла?».
– А в сортир тоже с тобой за ручку? – ехидно поинтересовалась я, но встречающая делегация опять что-то загалдела на своем птичьем языке, наш конвоир включился в общий клекот, и я поняла, что лучше не рыпаться. Тем более, что венькины пальцы на моем запястье сомкнулись ничуть не хуже наручников.
– Ты можешь наконец объяснить, что весь этот балаган означает? – спросила я, когда гвалт слегка утих. – Сколько можно радоваться? Они что, дикие совсем, белых путешественников не видели никогда? Может, у них и радио с телевизорами тоже нет? И что туристы в природе водятся, они тоже не слышали никогда?
– Сама ты дикая! – внезапно прикрикнул Венька, у которого, похоже, тоже начали сдавать нервы, – Ты можешь наконец понять, что они вообще непонятно откуда такие взялись, и говорят на каком-то языке, которым уже пару тысяч лет никто не пользуется, а по-арабски ни бум-бум?
– И что? – огрызнулась я, – Ты хочешь сказать, что тут они консервированные что ли, специально для нашего удовольствия?
– Ну почему обязательно для нашего? – рассудительно парировал Венька. – Может, у них тут вообще специальный этнографический заповедник для туристов? Сейчас это знаешь как во всем мире модно? Строят какую-нибудь имитацию древнего поселения, наряжают статистов и заставляют их с утра до ночи жить как в той самой эпохе. Чтобы и язык настоящий был, и всё-всё-всё… И с посетителями обращаться должны, как будто те действительно в их эпоху забрели. Мне крестный фотки показывал – он в такой деревушке в Канаде был, и в Штатах такое тоже повсюду, какой хочешь эпохи. Только у них эпох-то никаких толком нет, два-три столетия назад это ерунда, а тут – навалом, тут Ближний Восток.
Упоминание о крестном меня неожиданно успокоило. Фиг его знает, может, они тут действительно решили в мейнстрим вписаться, чтобы быть не хуже Большого Брата? Но в роль мужики вошли классно – вопли с поклонами звучали весьма убедительно, да и вообще все окрестности даже близко не напоминали о современности – не то, что кусочка асфальта, даже отпечатка протектора не виднелось на пыльной дороге, ведущей в деревню. Вот интересно, они что, для полной аутентичности на работу в телегах ездят и на верблюдах верхом?
– Алейкум салям, – улыбнулась я и помахала рукой главному аборигену, решив, что подобный розыгрыш грех не поддержать. В конце концов, на работе люди, положено им так, ну так что, мне не жалко, могу и поиграть в их игру.
Мужик почему-то обрадовался так, словно выиграл в телевикторину тысяч пять баксов, воздел вверх руки и снова завопил что-то совершенно неразборчивое.
– Вень, мы что, так и будем тут любезностями обмениваться? – сквозь зубы поинтересовалась я, пристраивая на физиономию жизнерадостную улыбку. – Может, пойдем уже до хаты, должен же у них хоть в конторе телефон быть?
Венька снова что-то такое прокричал, толпа расступилась, пропуская нас вперед, а затем сомкнулась за нашими спинами как статисты на подтанцовке. Вожак с посохом шел рядом с Венькой, отступив от него буквально на полшага, и с очень важным видом ему что-то объяснял. Венька только угукал, и вид у него при этом был препотешный. Впрочем, я и сама вела я себя на этой экскурсии, как тетка из Жмеринки в московском бутике.
Фотик только и успевал щелкать, а я вертела головой как ненормальная. Нет, ну кем надо быть, чтобы согласиться работать экспонатом в этих трущобах? Это ж с утра до ночи, как папа Карло, изображать из себя доисторического земледельца, ходить в каких-то отрепьях, непонятно чем кормиться, и это все по местной жаре? А как же душ, холодильник, телевизор и прочие блага цивилизаци? Представить, что кто-то мог согласиться на такие условия жизни добровольно, я не могла категорически.
Селение, как оказалось, было обнесено невысокой глинобитной стеной. Войдя в покосившиеся деревянные ворота, процессия остановилась на вытоптанном пятачке меж стен, а неподалеку мужики уже разводили костер и методично разделывали то, что еще недавно бегало и блеяло.
– Вень, спроси, где у ни тут туалет? – зашептала я на ухо парню, потому что в этот момент мне уже было совсем не до приличий. – Ну хоть какой-нибудь, только быстро.
Венька как-то странно на меня покосился, а потом махнул рукой в сторону: какой-то мальчишка, отойдя на несколько метров от толпы, жизнерадостно орошал стенку, ничуть не смущаясь.
– Ты что, с ума сошел? – в первый момент не поверила я. – У них что тут, даже сортира нормального нет?! Впрочем, судя по запаху, так и было. Венька нетерпеливо отмахнулся а я, показав знаками, что следовать за мной не надо, отошла в том же направлении. Вот и куст какой-то колючий, но подходящий для маскировки. Но не тут-то было… Только я пристроилась, как сквозь ветки засветилась чья-то мордаха: девчонка дет десяти с нескрываемым любопытством и даже ужасом уставилась на меня, словно никогда в жизни не видела взрослых тетенек, занимающихся таким неприличным делом.
– Отвернись, – потребовала я, но девчонка явно ничего не поняла, хотя я для убедительности повторила по-французски и на языке жестов. Но не тут-то было… Пришлось мне самой отворачиваться.
В лучших традициях дикого кемпинга ни рукомойников, ни кранов в окрестностях тоже не наблюдалось. Зато в рюкзаке у меня лежала, как обычно в дороге, упаковка дорожных бактерицидных салфеток. Вот они как раз и пригодились. Стоило протереть руки, как салфетка приобрела мой любимый цвет «кофе с молоком».
Вообще-то я не люблю мусорить на природе, но тут как-то не сообразила, бросила ее… И сразу полоумная девица вылетела из куста, подхватила салфетку и помчалась к подружкам, на ходу тарахтя и захлебываясь словами. А я поправила одежду и спокойно вернулась к спутнику.
Толпа вокруг нас хорошо вошла в роль: разом потеряв дар речи, дружно уставилась на меня, словно я невесть что мистическое проделала. Местные дамы тем временем установили прямо под открытым небом пару низких столиков, раскидали по сторонам порядком вытертые половики, после чего потащили одна за другой керамические плошки и целые тазы с травой, овощами, лепешками, странного вида субстанцией, в которой Венька опознал козий сыр. Мужики тем временем воткнули деревянные шесты в заранее приготовленные ямы и ловко соорудили что-то вроде навеса из пальмовых листьев. А от костра уже тянуло свеженьким шашлычком.
– У нас что тут, еще и обед в программу включен? – поинтересовалась я, – А платить кто за банкет будет? Смотри, выкатят нам сумму с большими нулями – расплачиваться чем будем? У меня лично с валютой фигово, я на ресторанное обслуживание не подписывалась.
– Да что ты все дергаешься, расслабься, – неожиданно строго завил Венька (эк он тут моментально местным духом пропитался), – Приглашают нас, непонятно что ли?
– Не-а, непонятно, – парировала я. – С какой такой радости им нас приглашать? Мы что им, любимые двоююродные племянники, прибывшие с родственным визитом из-за океана, чтобы нас на халяву парными шашлыками кормить? Где ты такое в турбизнесе видел?
– Юльк, я правда ничего не понимаю, – неожиданно растерянно ответил Веня, – Ты видишь… Они называют нас «сынами божьими», сколько я им ни объяснял, что это не так. И просят разделить с ними трапезу. Сначала вообще говорили, что жертву принесут, я только не понял, то ли нас самих, то ли этого козленка в нашу честь. Ну, неважно, за стол зовут, а отказаться – это на Востоке значит обидеть по-крупному, понимаешь? Так что давай пока… ну, короче, не особо выступать. Потом разберемся, ладно?
– Нууу… ладно, неуверенно согласилась я – Будем надеяться, что все обойдется…
Колдовавшие над барашком мужики выглядели настолько колоритно, что я не удержалась и сделала пару снимков. Явный брак я всегда стираю сразу, так что сразу посмотрела на экранчике, как оно вышло – пришлось отойти в тень и прикрыть экран ладонью от солнца. Выбрав кадр поудачнее, я сунула аппарат под нос главному шаману – надо же как-то отношения налаживать, пусть порадуется старичок, как похоже получилось.
Дедулька явно отнесся к своему изображению без большого энтузиазма, только скользнул по нему взглядом и все. А другой дядька, помоложе и пониже рангом, сунулся ему через плечо, что-то такое встревоженно прочирикал, тыкая пальцем то в экран, то в дедка, и вдруг горестно завыл, с ужасом гляля в погасший экран. Послушав завывания молодого, старший абориген включился в симфонию ужаса.
– Вень, чего им опять не так? – поинтересовалась я, с недоумением глядя на тоскующего мужика. – Фотка, что ли, не понравилась?
Пожалуй, вопить подобным образом на малознакомца было не слишком прилично, но меня вся эта прогулка на родину козленка стала уже порядком раздражать. Мало того, что давно уже хочется есть, так вокруг еще эта толпа придурков… А мне, между прочим, давно уже в кустики пора. Но не будешь же постороннему мужику жалобно скулить «Венечка, мне отойти надо!»
И только впереди подходящий куст нарисовался, так на тебе, демонстрация, только что флагов и портретов почетных гостей не хватает. Мама рассказывала, они так всяких иностранных гостей встречали, еще до моего рождения. Топтались толпой где-нибудь на Ленинском и приветствовали дорогих товарищей Нубарака Карамеля с Вероникой Кастро. Нет, Вероника – это из совсем другой оперы, кажется. И вообще, ну их всех нафиг, писать хочу и все тут.
– Вень, подожди минутку, я быстренько, – сунула я парню в руки свой рюкзак, – Только пусть эти дядьки за мной не шляются, ладно?
Но этот придурочный (точно у них тут заразное что-то, вроде, нормальный мужик полчаса назад был, а туда же, свихнулся просто на глазах) цапнул меня за руку и сквозь зубы прошипел «От меня ни на шаг, поняла?».
– А в сортир тоже с тобой за ручку? – ехидно поинтересовалась я, но встречающая делегация опять что-то загалдела на своем птичьем языке, наш конвоир включился в общий клекот, и я поняла, что лучше не рыпаться. Тем более, что венькины пальцы на моем запястье сомкнулись ничуть не хуже наручников.
– Ты можешь наконец объяснить, что весь этот балаган означает? – спросила я, когда гвалт слегка утих. – Сколько можно радоваться? Они что, дикие совсем, белых путешественников не видели никогда? Может, у них и радио с телевизорами тоже нет? И что туристы в природе водятся, они тоже не слышали никогда?
– Сама ты дикая! – внезапно прикрикнул Венька, у которого, похоже, тоже начали сдавать нервы, – Ты можешь наконец понять, что они вообще непонятно откуда такие взялись, и говорят на каком-то языке, которым уже пару тысяч лет никто не пользуется, а по-арабски ни бум-бум?
– И что? – огрызнулась я, – Ты хочешь сказать, что тут они консервированные что ли, специально для нашего удовольствия?
– Ну почему обязательно для нашего? – рассудительно парировал Венька. – Может, у них тут вообще специальный этнографический заповедник для туристов? Сейчас это знаешь как во всем мире модно? Строят какую-нибудь имитацию древнего поселения, наряжают статистов и заставляют их с утра до ночи жить как в той самой эпохе. Чтобы и язык настоящий был, и всё-всё-всё… И с посетителями обращаться должны, как будто те действительно в их эпоху забрели. Мне крестный фотки показывал – он в такой деревушке в Канаде был, и в Штатах такое тоже повсюду, какой хочешь эпохи. Только у них эпох-то никаких толком нет, два-три столетия назад это ерунда, а тут – навалом, тут Ближний Восток.
Упоминание о крестном меня неожиданно успокоило. Фиг его знает, может, они тут действительно решили в мейнстрим вписаться, чтобы быть не хуже Большого Брата? Но в роль мужики вошли классно – вопли с поклонами звучали весьма убедительно, да и вообще все окрестности даже близко не напоминали о современности – не то, что кусочка асфальта, даже отпечатка протектора не виднелось на пыльной дороге, ведущей в деревню. Вот интересно, они что, для полной аутентичности на работу в телегах ездят и на верблюдах верхом?
– Алейкум салям, – улыбнулась я и помахала рукой главному аборигену, решив, что подобный розыгрыш грех не поддержать. В конце концов, на работе люди, положено им так, ну так что, мне не жалко, могу и поиграть в их игру.
Мужик почему-то обрадовался так, словно выиграл в телевикторину тысяч пять баксов, воздел вверх руки и снова завопил что-то совершенно неразборчивое.
– Вень, мы что, так и будем тут любезностями обмениваться? – сквозь зубы поинтересовалась я, пристраивая на физиономию жизнерадостную улыбку. – Может, пойдем уже до хаты, должен же у них хоть в конторе телефон быть?
Венька снова что-то такое прокричал, толпа расступилась, пропуская нас вперед, а затем сомкнулась за нашими спинами как статисты на подтанцовке. Вожак с посохом шел рядом с Венькой, отступив от него буквально на полшага, и с очень важным видом ему что-то объяснял. Венька только угукал, и вид у него при этом был препотешный. Впрочем, я и сама вела я себя на этой экскурсии, как тетка из Жмеринки в московском бутике.
Фотик только и успевал щелкать, а я вертела головой как ненормальная. Нет, ну кем надо быть, чтобы согласиться работать экспонатом в этих трущобах? Это ж с утра до ночи, как папа Карло, изображать из себя доисторического земледельца, ходить в каких-то отрепьях, непонятно чем кормиться, и это все по местной жаре? А как же душ, холодильник, телевизор и прочие блага цивилизаци? Представить, что кто-то мог согласиться на такие условия жизни добровольно, я не могла категорически.
Селение, как оказалось, было обнесено невысокой глинобитной стеной. Войдя в покосившиеся деревянные ворота, процессия остановилась на вытоптанном пятачке меж стен, а неподалеку мужики уже разводили костер и методично разделывали то, что еще недавно бегало и блеяло.
– Вень, спроси, где у ни тут туалет? – зашептала я на ухо парню, потому что в этот момент мне уже было совсем не до приличий. – Ну хоть какой-нибудь, только быстро.
Венька как-то странно на меня покосился, а потом махнул рукой в сторону: какой-то мальчишка, отойдя на несколько метров от толпы, жизнерадостно орошал стенку, ничуть не смущаясь.
– Ты что, с ума сошел? – в первый момент не поверила я. – У них что тут, даже сортира нормального нет?! Впрочем, судя по запаху, так и было. Венька нетерпеливо отмахнулся а я, показав знаками, что следовать за мной не надо, отошла в том же направлении. Вот и куст какой-то колючий, но подходящий для маскировки. Но не тут-то было… Только я пристроилась, как сквозь ветки засветилась чья-то мордаха: девчонка дет десяти с нескрываемым любопытством и даже ужасом уставилась на меня, словно никогда в жизни не видела взрослых тетенек, занимающихся таким неприличным делом.
– Отвернись, – потребовала я, но девчонка явно ничего не поняла, хотя я для убедительности повторила по-французски и на языке жестов. Но не тут-то было… Пришлось мне самой отворачиваться.
В лучших традициях дикого кемпинга ни рукомойников, ни кранов в окрестностях тоже не наблюдалось. Зато в рюкзаке у меня лежала, как обычно в дороге, упаковка дорожных бактерицидных салфеток. Вот они как раз и пригодились. Стоило протереть руки, как салфетка приобрела мой любимый цвет «кофе с молоком».
Вообще-то я не люблю мусорить на природе, но тут как-то не сообразила, бросила ее… И сразу полоумная девица вылетела из куста, подхватила салфетку и помчалась к подружкам, на ходу тарахтя и захлебываясь словами. А я поправила одежду и спокойно вернулась к спутнику.
Толпа вокруг нас хорошо вошла в роль: разом потеряв дар речи, дружно уставилась на меня, словно я невесть что мистическое проделала. Местные дамы тем временем установили прямо под открытым небом пару низких столиков, раскидали по сторонам порядком вытертые половики, после чего потащили одна за другой керамические плошки и целые тазы с травой, овощами, лепешками, странного вида субстанцией, в которой Венька опознал козий сыр. Мужики тем временем воткнули деревянные шесты в заранее приготовленные ямы и ловко соорудили что-то вроде навеса из пальмовых листьев. А от костра уже тянуло свеженьким шашлычком.
– У нас что тут, еще и обед в программу включен? – поинтересовалась я, – А платить кто за банкет будет? Смотри, выкатят нам сумму с большими нулями – расплачиваться чем будем? У меня лично с валютой фигово, я на ресторанное обслуживание не подписывалась.
– Да что ты все дергаешься, расслабься, – неожиданно строго завил Венька (эк он тут моментально местным духом пропитался), – Приглашают нас, непонятно что ли?
– Не-а, непонятно, – парировала я. – С какой такой радости им нас приглашать? Мы что им, любимые двоююродные племянники, прибывшие с родственным визитом из-за океана, чтобы нас на халяву парными шашлыками кормить? Где ты такое в турбизнесе видел?
– Юльк, я правда ничего не понимаю, – неожиданно растерянно ответил Веня, – Ты видишь… Они называют нас «сынами божьими», сколько я им ни объяснял, что это не так. И просят разделить с ними трапезу. Сначала вообще говорили, что жертву принесут, я только не понял, то ли нас самих, то ли этого козленка в нашу честь. Ну, неважно, за стол зовут, а отказаться – это на Востоке значит обидеть по-крупному, понимаешь? Так что давай пока… ну, короче, не особо выступать. Потом разберемся, ладно?
– Нууу… ладно, неуверенно согласилась я – Будем надеяться, что все обойдется…
Колдовавшие над барашком мужики выглядели настолько колоритно, что я не удержалась и сделала пару снимков. Явный брак я всегда стираю сразу, так что сразу посмотрела на экранчике, как оно вышло – пришлось отойти в тень и прикрыть экран ладонью от солнца. Выбрав кадр поудачнее, я сунула аппарат под нос главному шаману – надо же как-то отношения налаживать, пусть порадуется старичок, как похоже получилось.
Дедулька явно отнесся к своему изображению без большого энтузиазма, только скользнул по нему взглядом и все. А другой дядька, помоложе и пониже рангом, сунулся ему через плечо, что-то такое встревоженно прочирикал, тыкая пальцем то в экран, то в дедка, и вдруг горестно завыл, с ужасом гляля в погасший экран. Послушав завывания молодого, старший абориген включился в симфонию ужаса.
– Вень, чего им опять не так? – поинтересовалась я, с недоумением глядя на тоскующего мужика. – Фотка, что ли, не понравилась?