Страница:
– Мы верим не безумцу. Мы и сами полагаем, воцарение справедливости даст людям укрепление веры в бога, позволит очиститься, – голос Михаила звучал торжественно, святые питали склонность к вычурной патетике. – Ведь если каждому воздастся по делам его еще при жизни, человек станет верить, что бог есть.
– И перестанет верить в существование загробного мира.
– Это обстоятельство абсолютно не важно. Ведь после смерти все невинные души окажутся в раю. Там они прозреют. Поймут, что бог есмь, и загробный мир тоже есмь. И тогда наступит царство добра и всеобщей благости во веки веков, аминь.
– Да это же просто блядословие какое-то! – вскричал выведенный из себя Люцифуг Рокофал.
– Не сметь сквернословить в моем присутствии! – возмутился Михаил.
– Между прочим, «блядословие» – слово церковное, на языке богословов означает пустую, праздную болтовню. Упоминается в литературных источниках неоднократно, в частности в «Славянском именослове» протоиерея Михаила Морошкина, изданного в Санкт-Петербурге в одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году. Ну, это так, научная справка для непросвещенного ума.
– И протоиерей, может, порой ошибаться при жизни, ибо грешен человек. Похвально то, что он стремится к божественному совершенству.
– Раз для вас все так кондово складывается, уважаемый Миха, сними хотя бы контрибуцию очищения с тех, кто уже томится в аду.
– Ни в коем случае, – возразил архангел, брезгливо морщась на фамильярное «Миха», – мы спасем миллионы душ. Теперь с этим ничего не поделать. – Он выставил перед длинным носом премьер-министра указательный палец и проговорил: – Год. Один год.
В ответ Люцифуг Рокофал показал средний палец и пропел тенорком:
– Фак. Один фак.
Архангел Михаил схватился за рукоять сияющего меча. Премьер-министр кинулся за трезубцем. Оба одновременно отдернули руки от оружия, спохватились. И над Михаилом, и над Рокофалом довлела сила владык вселенной. Перейти границу в мирном переговорном процессе значило вызвать их гнев и впасть в немилость. В прошлый раз Рокофал лишился всех личин, кроме человеческой, став квадратноголовым карликом, в этот раз вполне мог лишиться ответственной должности и бегать в течение пары веков на побегушках у какого-нибудь Адрамелеха, чистить его павлиний хвост и драить шкуру на потном лошадином крупе. Обычным обликом герцога была нижняя часть тела мула, а на ней – человеческий торс с песьей головой. Из лошадиного крупа торчал павлиний хвост. Выглядел Адрамелех, надо отдать ему должное, жутковато. Было у него и несколько иных личин. Не менее чудовищных.
– Продолжим? – поинтересовался Михаил. Как и все святые, он быстро забывал обиды.
– Валяй! – согласился Рокофал.
– Значит так, – Михаил извлек из воздуха скрученный в трубочку список, развернул его и прочитал: – Двадцатое дело на сегодня. Обольщение почтенного Василия Скифийского бесовкой Армалой. Скифийский покаялся. Но это не в первый раз. Отец думает, прощать его или нет.
– Absque omni exceptione, immo [8]! – жарко выдохнул Рокофал. К этому делу он хорошо подготовился: – Распутник совершил грех прелюбодеяния в двадцать шестой раз. Нет ему прощения!
– Отец склоняется к тому же мнению, – грустно заметил Михаил, – но хочет быть уверен, что в аду Василий Скифийский не будет сильно мучиться.
– Конечно, не будет, – заверил архангела Рокофал. – Мы его пристроим смотрителем в борделе. Там ему самое место. Будет заниматься любимым грехом с утра до вечера. Ну, как? Низвергаем?
– А наказание?
– А наказание определим самое легкое. Скажем, по четвергам парочка моих бесовок может прищемить ему детородный орган дверью.
– Но функциональность органа сохранится? – уточнил Михаил.
– Безусловно, – ответил Люцифуг, – ты же знаешь, все, что у нас происходит, это всего лишь иллюзия. Мы их жарим, а на телах потом ни единого ожога. Варим в крутом кипятке, а они, как новенькие. Единственное, для полноты ощущений мне придется время от времени менять пытку. Ко всему привыкаешь, знаешь ли, – и к хорошему, и к плохому. Но ты не волнуйся. Сильно мучиться он не будет. Придумаем что-нибудь настолько же безобидное.
– Скажи, пожалуйста, – Михаил нахмурился, – тебе когда-нибудь зажимали дверью детородный орган?
– Это еще зачем? – насторожился Рокофал.
– Просто мне кажется, если кому-то зажимали дверью детородный орган, он никогда не будет называть эту процедуру безобидной.
– Ах, вот ты как повернул, – обиделся премьер-министр. – Для вас, между прочим, стараюсь. Хочу наказание смягчить. А ты меня зажиманием органа пугаешь.
– Хорошо, – пошел на попятный Михаил, – Василия Скифийского низвергаем в пучину огненную. Но помягче с ним, пожалуйста. За него сам бог просил.
– Жалеет, значит, – Рокофал подмигнул, – может, потому, что и сам плотских грехов не чурается?
Архангел отшатнулся:
– Не смей кощунствовать, о боге говоришь, нечисть!
– Ишь ты, как нашего владыку нечистым звать, это у них запросто, а как вашего по маме приложить или о мелких шалостях упомянуть, сразу кипешитесь, плесень белая!
– Ну, все! – Михаил легким движением выхватил сияющий меч. – Терпение мое небезгранично.
– Ой, мама, убивают! – закричал Рокофал, падая на колени. – Давай, руби, злодей, безоружного. И пусть потом тебе будет стыдно. Будешь меня вспоминать. И замучат тебя муки совести от того, что прикончил, меня бедолажку.
– Тьфу ты, нечисть, – сплюнул архангел в сердцах и вложил меч обратно в ножны.
Люцифуг Рокофал громко хохотал, катаясь по полу.
– Ой, мама, ой, не могу, ну, придурки… Пожалел меня. Ну, спасибочки. Спасибо. Ха-ха-ха.
Михаил смотрел на адского премьер-министра с презрением.
– Может, вернемся к делам?!
– Давай, – Рокофал резко прервал веселье, вскочил на ноги и бухнулся в кресло. – Что там у тебя следующим по списку?..
Переговоры продолжались без малого восемь земных суток, а когда, наконец, завершились, премьер-министр ада чувствовал себя вконец разбитым.
Как он не увещевал Михаила, тот был непреклонен – пари необходимо довести до конца. Ни один аргумент не возымел действия. Хотя Люцифуг Рокофал шел на самые виртуозные ухищрения, лишь бы изменить условия давнего соглашения между Лучезарным и Пресветлым богом. Припомнил даже давнюю некрасивую историю, когда одного праведника после смерти отправили прямиком в ад. А когда он полюбопытствовал, за что же, собственно, с ним такое приключилось, черти в Пределе Гордыни доходчиво объяснили. Оказывается, бог решил обменять бедолагу на Вагнера. Дескать, увертюра «Фауст» зацепила. Создатель этой увертюры, разумеется, в раю по справедливости никак не мог оказаться. Он и чаять не мог, что протекция самого бога поможет. Больше подобных случаев не было, но и этот один, позволил в свое время премьер-министру ада добиться многих важных уступок во внешней политике.
«Люстрации, что ли, провести, дабы думалось хорошо, – размышлял Люцифуг Рокофал через двенадцать часов, перенесясь наконец в родные адские пределы, – рассечь десяток неживых грешников прямо по сагиттальной плоскости, и покамест они истекают черной кровью, кружиться в па-де-де с бесовкой Исиолой… Пора-пора уже немного отдохнуть. А то от всех этих хаджей к святым вратам и переговоров с архангелами у меня скоро начнется тремор рук, ног и половых органов»…
И все же, в целом результатами переговоров премьер-министр был доволен. Наконец удалось исключить целый замок, набитый умершими младенцами, из адского Лимба, обширной области, расположенной на самой границе первого круга. Сатану эта крепость невинности раздражала неимоверно. Еще бы, что делать младенцам в аду?! Не пытать же их, в самом деле? По указанию святых, сам папа Римский выступил со специальным указом – отныне Лимб считать частью рая. Так что замок перешел под юрисдикцию божественных сил.
«Может, даже перепадет какая-нибудь награда, – подумал Люцифуг Рокофал, – я ее заслужил… Вот только проклятое пари».
Онтологическая иллюзия
– И перестанет верить в существование загробного мира.
– Это обстоятельство абсолютно не важно. Ведь после смерти все невинные души окажутся в раю. Там они прозреют. Поймут, что бог есмь, и загробный мир тоже есмь. И тогда наступит царство добра и всеобщей благости во веки веков, аминь.
– Да это же просто блядословие какое-то! – вскричал выведенный из себя Люцифуг Рокофал.
– Не сметь сквернословить в моем присутствии! – возмутился Михаил.
– Между прочим, «блядословие» – слово церковное, на языке богословов означает пустую, праздную болтовню. Упоминается в литературных источниках неоднократно, в частности в «Славянском именослове» протоиерея Михаила Морошкина, изданного в Санкт-Петербурге в одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году. Ну, это так, научная справка для непросвещенного ума.
– И протоиерей, может, порой ошибаться при жизни, ибо грешен человек. Похвально то, что он стремится к божественному совершенству.
– Раз для вас все так кондово складывается, уважаемый Миха, сними хотя бы контрибуцию очищения с тех, кто уже томится в аду.
– Ни в коем случае, – возразил архангел, брезгливо морщась на фамильярное «Миха», – мы спасем миллионы душ. Теперь с этим ничего не поделать. – Он выставил перед длинным носом премьер-министра указательный палец и проговорил: – Год. Один год.
В ответ Люцифуг Рокофал показал средний палец и пропел тенорком:
– Фак. Один фак.
Архангел Михаил схватился за рукоять сияющего меча. Премьер-министр кинулся за трезубцем. Оба одновременно отдернули руки от оружия, спохватились. И над Михаилом, и над Рокофалом довлела сила владык вселенной. Перейти границу в мирном переговорном процессе значило вызвать их гнев и впасть в немилость. В прошлый раз Рокофал лишился всех личин, кроме человеческой, став квадратноголовым карликом, в этот раз вполне мог лишиться ответственной должности и бегать в течение пары веков на побегушках у какого-нибудь Адрамелеха, чистить его павлиний хвост и драить шкуру на потном лошадином крупе. Обычным обликом герцога была нижняя часть тела мула, а на ней – человеческий торс с песьей головой. Из лошадиного крупа торчал павлиний хвост. Выглядел Адрамелех, надо отдать ему должное, жутковато. Было у него и несколько иных личин. Не менее чудовищных.
– Продолжим? – поинтересовался Михаил. Как и все святые, он быстро забывал обиды.
– Валяй! – согласился Рокофал.
– Значит так, – Михаил извлек из воздуха скрученный в трубочку список, развернул его и прочитал: – Двадцатое дело на сегодня. Обольщение почтенного Василия Скифийского бесовкой Армалой. Скифийский покаялся. Но это не в первый раз. Отец думает, прощать его или нет.
– Absque omni exceptione, immo [8]! – жарко выдохнул Рокофал. К этому делу он хорошо подготовился: – Распутник совершил грех прелюбодеяния в двадцать шестой раз. Нет ему прощения!
– Отец склоняется к тому же мнению, – грустно заметил Михаил, – но хочет быть уверен, что в аду Василий Скифийский не будет сильно мучиться.
– Конечно, не будет, – заверил архангела Рокофал. – Мы его пристроим смотрителем в борделе. Там ему самое место. Будет заниматься любимым грехом с утра до вечера. Ну, как? Низвергаем?
– А наказание?
– А наказание определим самое легкое. Скажем, по четвергам парочка моих бесовок может прищемить ему детородный орган дверью.
– Но функциональность органа сохранится? – уточнил Михаил.
– Безусловно, – ответил Люцифуг, – ты же знаешь, все, что у нас происходит, это всего лишь иллюзия. Мы их жарим, а на телах потом ни единого ожога. Варим в крутом кипятке, а они, как новенькие. Единственное, для полноты ощущений мне придется время от времени менять пытку. Ко всему привыкаешь, знаешь ли, – и к хорошему, и к плохому. Но ты не волнуйся. Сильно мучиться он не будет. Придумаем что-нибудь настолько же безобидное.
– Скажи, пожалуйста, – Михаил нахмурился, – тебе когда-нибудь зажимали дверью детородный орган?
– Это еще зачем? – насторожился Рокофал.
– Просто мне кажется, если кому-то зажимали дверью детородный орган, он никогда не будет называть эту процедуру безобидной.
– Ах, вот ты как повернул, – обиделся премьер-министр. – Для вас, между прочим, стараюсь. Хочу наказание смягчить. А ты меня зажиманием органа пугаешь.
– Хорошо, – пошел на попятный Михаил, – Василия Скифийского низвергаем в пучину огненную. Но помягче с ним, пожалуйста. За него сам бог просил.
– Жалеет, значит, – Рокофал подмигнул, – может, потому, что и сам плотских грехов не чурается?
Архангел отшатнулся:
– Не смей кощунствовать, о боге говоришь, нечисть!
– Ишь ты, как нашего владыку нечистым звать, это у них запросто, а как вашего по маме приложить или о мелких шалостях упомянуть, сразу кипешитесь, плесень белая!
– Ну, все! – Михаил легким движением выхватил сияющий меч. – Терпение мое небезгранично.
– Ой, мама, убивают! – закричал Рокофал, падая на колени. – Давай, руби, злодей, безоружного. И пусть потом тебе будет стыдно. Будешь меня вспоминать. И замучат тебя муки совести от того, что прикончил, меня бедолажку.
– Тьфу ты, нечисть, – сплюнул архангел в сердцах и вложил меч обратно в ножны.
Люцифуг Рокофал громко хохотал, катаясь по полу.
– Ой, мама, ой, не могу, ну, придурки… Пожалел меня. Ну, спасибочки. Спасибо. Ха-ха-ха.
Михаил смотрел на адского премьер-министра с презрением.
– Может, вернемся к делам?!
– Давай, – Рокофал резко прервал веселье, вскочил на ноги и бухнулся в кресло. – Что там у тебя следующим по списку?..
Переговоры продолжались без малого восемь земных суток, а когда, наконец, завершились, премьер-министр ада чувствовал себя вконец разбитым.
Как он не увещевал Михаила, тот был непреклонен – пари необходимо довести до конца. Ни один аргумент не возымел действия. Хотя Люцифуг Рокофал шел на самые виртуозные ухищрения, лишь бы изменить условия давнего соглашения между Лучезарным и Пресветлым богом. Припомнил даже давнюю некрасивую историю, когда одного праведника после смерти отправили прямиком в ад. А когда он полюбопытствовал, за что же, собственно, с ним такое приключилось, черти в Пределе Гордыни доходчиво объяснили. Оказывается, бог решил обменять бедолагу на Вагнера. Дескать, увертюра «Фауст» зацепила. Создатель этой увертюры, разумеется, в раю по справедливости никак не мог оказаться. Он и чаять не мог, что протекция самого бога поможет. Больше подобных случаев не было, но и этот один, позволил в свое время премьер-министру ада добиться многих важных уступок во внешней политике.
«Люстрации, что ли, провести, дабы думалось хорошо, – размышлял Люцифуг Рокофал через двенадцать часов, перенесясь наконец в родные адские пределы, – рассечь десяток неживых грешников прямо по сагиттальной плоскости, и покамест они истекают черной кровью, кружиться в па-де-де с бесовкой Исиолой… Пора-пора уже немного отдохнуть. А то от всех этих хаджей к святым вратам и переговоров с архангелами у меня скоро начнется тремор рук, ног и половых органов»…
И все же, в целом результатами переговоров премьер-министр был доволен. Наконец удалось исключить целый замок, набитый умершими младенцами, из адского Лимба, обширной области, расположенной на самой границе первого круга. Сатану эта крепость невинности раздражала неимоверно. Еще бы, что делать младенцам в аду?! Не пытать же их, в самом деле? По указанию святых, сам папа Римский выступил со специальным указом – отныне Лимб считать частью рая. Так что замок перешел под юрисдикцию божественных сил.
«Может, даже перепадет какая-нибудь награда, – подумал Люцифуг Рокофал, – я ее заслужил… Вот только проклятое пари».
Онтологическая иллюзия
2010 год от Рождества Христова
Для меня чрезвычайно важен четкий план действий. Не то, чтобы я излишне педантичен, просто не люблю совершать ошибок. В моей профессии они чреваты самыми плачевными последствиями. Поэтому прежде чем взяться за ствол, я собираю подробные сведения об объекте. Детальные досье не только способствуют успешности выполнения заказа. Есть и другая, моральная, причина столь скрупулезного подхода. Я пытаюсь разобраться, в чем клиент провинился перед людьми. И почему заслуживает смерти. И всегда нахожу ответ на этот вопрос. Совсем невиновных людей не бывает. Об этом феномене человеческой природы хорошо известно следователям прокуратуры и сотрудникам налоговой полиции. А если кто-то считает себя невинной овечкой, пусть бросит в меня камень. Только за последствия я не ручаюсь…
Я бы назвал такой подход нетипичным. Обыкновенные рядовые киллеры предпочитают об объекте ничего не знать. Так проще жать на курок, а то окажется у человечка семеро детей, и дрогнет в ненужный момент рука. Но я – совсем другое дело, я – человек несентиментальный. Мне что семеро детей, что козлят, что старуха-мать на полном пансионе, жена-стерва – все равно. Семейные ценности меня не трогают. Душа очерствела. А когда – я и не заметил. Может, когда был на войне. А может, еще раньше.
Вообще, я с детства лишен некоторых ненужных чувств. Жалость, сострадание – это все для слабых духом. Меня питает здоровая злость. Ведет по жизни. Я очень остро чувствую несправедливость… проявленную ко мне. И всегда на нее реагирую.
Вот, к примеру, пока я на войне был, жена ушла к другому. Они, правда, и не пожили совсем – скоропостижно скончались, как только я вернулся. Но травма душевная осталась… А впрочем, зла я не помню. Особенно от покойников.
Да и не кажутся мне людьми те, кто в перекрестье прицела – так, зверьки, слабые и беспомощные, ручками-ножками шевелят, суетятся по жизни, не понимая, что все подчиняется одному небесному закону, а по этому закону – либо ты зверек, либо – хищник. И если ты сейчас у меня на прицеле, значит – так предрешено судьбой, и должен я тебя пожрать. Я по жизни хищник, и зверьком никогда не буду…
Если все тебя считают параноиком, это еще не значит, что ты им являешься. Возможно, все они сговорились. В августе две тысячи десятого года от Рождества Христова паранойя взялась за меня всерьез. Нет, я и раньше испытывал проблемы со сном. Мне казалось, что с каждым новым убийством у меня все больше понижался порог чувствительности. Интересно, у всех убийц так, или это только у меня амплитудные отклонения в психике? Я даже фильмы ужасов не смотрел по вечерам – жуть пробирала, так что страшно было перемещаться по квартире. Но по ночам я видел такие кошмары, которые не снились ни одному режиссеру страшных сказочек. Просыпаясь, я испытывал страх, мне казалось, меня преследуют. Так продолжалось уже года два.
Обшарпанные кирпичные лабиринты, кто-то идет по моим следам – шаг в шаг, наступая со скрипом тяжелой обуви точно на те места, где я только что прошел, вот-вот он меня настигнет. Во сне я балансирую над пропастью и обязательно срываюсь вниз… Но самое неприятное – разнообразные монстры. Среди них хуже всего те, что обладают человеческой фигурой, хотя могут быть самого разного роста и телосложения – от злобных горбатых карликов до трехметровых гигантов. У них пластилиновые, отекающие цветным воском лица, меняющиеся черты со скорострельностью – сто кадров в секунду. Они всегда наблюдают за мной, стоят неподалеку – они никуда не спешат. Мне от них не уйти.
Но тогда, просыпаясь в горячем поту, я понимал, что очередной кошмар миновал. Хотя следующей ночью все повторялось вновь. Уже очень давно я хотел не видеть снов. Совсем.
Теперь же чудовища были реальны. И страх мой тоже реален.
Полночи я трясся от ужаса. Фантомы, порожденные моим свихнувшимся сознанием, возникали вновь и вновь. Мне удавалось забыться тревожным сном лишь на краткие мгновения. Но затем я вновь просыпался от бесконечных шорохов, стуков и бормотания. Клочковатые тени то и дело проплывали над постелью и превращались в страшенные зубастые морды. Монструозные физиономии зависали надо мной теперь уже реальным ночным кошмаром, беззвучно разевали рты, а затем медленно расползались по комнате, теряя контуры…
Утром я встал с постели совершенно разбитый, сварил кофе и выпил залпом. По квартире продолжали шастать смутные призраки, в ванной завывали и заходились хохотом, унитаз спускал воду, шкафы вздрагивали, хлопали дверцами. Холодильник открывался сам собой, то и дело включал и гасил свет, словно в нем поселились невидимые жильцы.
Я твердо решил, не обращать на мистику внимания, – все кошмары, понятное дело, происходят только у меня в голове, – а значит, надо собраться и делать дело. Если у меня хватает выдержки убивать таких «мастодонтов», за каких не взялся бы ни один киллер, то справиться с безумием я тоже смогу. Силы воли хватит.
И я действительно, сжав волю в кулак, сумел на некоторое время привести мысли в порядок. Даже галлюцинации, уловив мою решительность, стали появляться намного реже. Избавиться от них полностью мне так и не удалось. Но, по крайней мере, я уже не вздрагивал от каждого звука и явления.
Я позвонил Владику.
– Рад, что ты в порядке, – сказал он. А в голосе звучит неподдельная радость. Должно быть, я его сильно перепугал накануне.
– Ну, тебя вчера и колбасило, мне аж жутко стало, – подтвердил мои умозаключения Владик. – Никогда не видел тебя в таком состоянии. Вел себя, как готовый пациент психушки. То есть, – поправился он, сообразив, что перегнул палку, – я имею в виду, ты всегда так хорошо соображаешь, Вась…
– Спасибо за комплимент, – перебил я. – Приезжай. Дело есть.
– А вчера чего не посвятил в подробности?..
– Вчера было не до того. Ты же сам все видел.
– Ага. Ну, да. Конечно, – ответил Владик, – скоро буду. – И повторил: – Рад, что ты в порядке.
– Да-да, я тоже рад, – отмахнулся. Со стороны окна к моему лицу тянулись полупрозрачные щупальца. По стене растекались фиолетовые узоры – словно некто невидимый производил искусный татуаж. А у самого потолка шарила рука, отделенная от тела, с хрустом скребла серыми когтями по побелке.
Я положил трубку, сел к компьютеру. Плевать на призраков. У меня есть заказ.
Киллер, не использующий современные технологии, бесконечно отстал от жизни. Я бы не дал за его жизнь и ломаного гроша. Такие продвинутые конкуренты, как я, очень скоро уберут отсталого убийцу по просьбе очередного толстосума, заинтересованного в неразглашении «убийственных подробностей» прошлых лет.
Первым делом я лезу в Интернет. Порой достаточно задать имя в строке поиска, и получишь множество полезных сведений об объекте. Ведь работаю я по тем, кто сидит на самом верху. Такие люди обычно на виду, как бы не пытались скрыть свою личную жизнь от общественности. Общественность ведь интересует не только их общественная жизнь. Такая вот социальная тафтология.
Я достал из конверта фотографию. Объекту было не больше двадцати пяти. Русоволосый. Тонкие черты лица. Внешность, пожалуй, слишком интеллигентная для сотрудника органов. Усики, бородка. Глаза пустоватые, что существенно упрощает внешность. Бывают лица грубые, словно вылепленные из глины, а в глазах – столько ума и жизненных страстей, что сразу понимаешь – перед тобой личность. А бывают подлинные красавцы, с такими лицами только в любовных сериалах играть – а глаза пустые. Вот и капитан милиции Андрей Счастливцев лицом обладал чистым и приятным, но выражение глаз его заметно портило. Такие глаза бывают у тех, кто разочаровался в жизни. Как говаривал телевизионный психолог: «эмоционально выгорел». Впрочем, надо будет посмотреть на объект поближе. Возможно, просто фотография неудачная. Меня, к примеру, однажды так обезобразили на армейском снимке, что я всерьез подумывал о том, чтобы выбить корреспонденту местной газетенки зубы.
Я поставил фото рядом с компьютером, облокотил на кружку с чаем. Во время первоначального этапа работы – когда я собираю камни, и пока не начал их кидать – я люблю пить зеленый чай. Говорят, его пили еще китайцы пять тысяч лет назад. Древние китайцы знали, чем взбодрить свой узкоглазый организм. Меня зеленый чай всегда тонизирует, приводит мысли в порядок…
Над поисковой строкой маячил баннер агентства по трудоустройству. Придуманный некой креативной головой слоган гласил: «Хорошая работа для хороших людей». Далее следовал список вакансий: системный администратор, менеджер по продажам, офис-референт… Моя причудливая фантазия тут же дорисовала полярную картинку. «Плохая работа для настоящих подонков: забойщик скота, санитар морга, надзиратель в колонии, ассенизатор». Да мало ли работы для тех, кто плохо уживается с обществом и с самим собой?..
Взять, к примеру, Владика… Почему он работает на меня, хотя мог бы найти себе приличную, и главное, вполне законную, а значит – безопасную – работу? Но нет, Владику нравится именно так зарабатывать себе на хлеб. Добывая сведения о будущих мертвецах. Жалости к объектам отстрела мой помощник не испытывает. Есть в нем определенная жестокость и бездушность. Хотя внешне – обыкновенный очкарик-студиоз. Улыбчивый, если понадобится – даже робкий. Я подобрал паренька практически на улице и пристроил к делу. Бывший студент Суриковского училища, начинающий художник. Влез в нехорошую историю с наркотиками, едва не угодил на нары. Отмазал парня по своим каналам. Не за здорово живешь, разумеется. За это он мне слил кое-какую информацию о друзьях своего папаши-банкира. Я ему подкинул пару сотен баксов от щедрот, думал – все, на этом наша совместная деятельность закончена. А он вдруг вышел на меня через тот же канал связи – написал письмо по электронной почте. Так, мол, и так, увлекла меня эта работа, нельзя ли еще что-нибудь такое сделать – может сведения какие-нибудь раздобыть, или еще что-нибудь? В общем, захотелось пареньку поиграть в криминальные игры. Я поначалу очень сомневался насчет его кандидатуры. Проверил, не пытаются ли мне его подсунуть менты или конкуренты. Убедился, все чисто. Парень действовал по собственной инициативе. Дал ему первое задание – нарыть сведений о некоем юном депутате от ямало-ненецкого округа. А Владик так расстарался, что с этим депутатом едва ли не лучшими друзьями заделался, вместе водку глушили и ездили по клубам баб кадрить на депутатском Мерседесе. Когда я депутата завалил, он порядком струхнул. Я же ему до этого не говорил, кто я такой. А тут выложил все, как есть. Поведал, что убираю людей за деньги.
– Ну, что? – спрашиваю. – Будем работать дальше? Или слил?
– Да, ладно, – махнул рукой Владик, – если честно, он мне даже не нравился.
Серьезных душевных привязанностей мой помощник не признавал, считал их пережитком романтической эпохи. Хотя мне частенько говорил о дружеском расположении, но я не очень-то обольщался на этот счет, успев хорошо изучить сложный внутренний мир бывшего студента худграфа. Странным он был человеком. Впрочем, у всех хватает тараканов.
Само собой, одним Владиком круг тех, кто поставлял сведения, не ограничивался. Информаторы у меня имелись в самых разных ведомствах. В том числе, и в органах внутренних дел. Милиционеры, как известно, деньги любят не меньше, чем прочие граждане. Так что несколько сотрудников правоохранительных органов давно и прочно сидели у меня на крючке. Спрыгнуть с острой рыболовной снасти не так-то просто, грехи не пускают. Данные об объектах от них поступали регулярно. Я даже наружное наблюдение мог заказать при желании. Хотя пользовался этой услугой нечасто.
Еще оборотни в погонах работали «синоптиками». Как только тучи сгущались над моей головой, я получал сообщение на мобильный телефон. И всегда очень вовремя переезжал с квартиры на квартиру, став за долгие годы городским кочевником. Согласен, такая жизнь утомляет. Но я рассчитывал в обозримом будущем сделаться богатым домовладельцем в стране с мягким и благотворным климатом. Как только на счету в швейцарском банке будет лежать определенная сумма. Мне оставалось накопить совсем немного, когда я получил прокля тый заказ…
В этот раз через поисковики удалось найти всего два упоминания новой цели – обе о награждениях по службе. Неудивительно, что ссылок так мало. Ведь мне заказали завалить не генерала или правительственного чиновника, а простого опера – рядового сыскаря в чине капитана. Я сразу подумал: не все ладно в Рассейском государстве, если меня, профи со стойкой репутацией тяжеловеса, – а я сбиваю шишки, которые растут на самом верху, – запрягают прихлопнуть обычного мусора. Мне-то что, я, конечно, кончу служивого, мое дело крайнее – заказ есть, значит надо его исполнять. Но поскольку мент – не министр органов внутренних дел, и за него много не дадут, я первым делом полез в конверт – чтобы поинтересоваться ценой головы, а то стану я из-за всякой мелочи мараться. Да и репутацию мне убийство простого мента, ясное дело, не улучшит. Сумма оказалась конкретная. Нехилый гонорар, прямо скажем. Одного аванса – пятнадцать тысяч евро.
Я предпочитаю авансовую систему оплаты. Пятьдесят процентов сразу – остальное по факту смерти объекта. Конечно, у меня, как у всякого профессионала, имеется твердая такса. Ниже определенной суммы я не опускаюсь, и если накинут сверху, никогда не отказываюсь. Объекты бывают очень неудобные. За некоторых не грех и доплатить. Кое-кто из заказчиков, помнится, упрекал меня в излишней алчности. Что ж, деньги я люблю, и давно этого не стесняюсь. Могу позволить себе этот маленький грешок. Как и прочие незначительные грехи, которые за мной водятся. По совету одного телевизионного психолога, принимаю себя таким, какой есть. У психолога вид ненормального и голова лысая, но советы мозгоправ дает дельные. Мне нравятся. Я его даже на двд-рекордер пишу. И прокручиваю время от времени для успокоения мятущейся души.
«Все наши недостатки, – он говорит, – надо ощущать достоинствами. Гордыня, алчность, похоть, гнев, чревоугодие, зависть и лень – что может быть прекраснее для человека высокой душевной организации. Когда вы научитесь обращать ваши недостатки в достоинства, только тогда вы сможете ощутить, что есть истинное счастье»…
Самым тщательным образом пересчитав купюры, я задумался. Кому же, размышлял я, мог так насолить простой мусор, раз за его убийство отвалили столько бабок. Не иначе, он какого-нибудь авторитета за решетку отправил. Что в наше время дело далекое от реальности – по тюрьмам все больше вошь подзаборная, да шелупонь беспредельная обретается, а реальные криминальные авторитеты на дачках из красного кирпича потягивают коньячок, да в высоких кабинетах заседают. Как говорится, редкий авторитетный человек не хочет стать уважаемым. Отдельные случаи с дележами власти в расчет не берем. Накат на первых лиц государства сладкой клюквой не может кончиться по определению…
В конверте имелось небольшое досье на Андрея Счастливцева. Сведения в нем содержались самые скудные. Отсутствовала даже дата рождения. Этот факт меня удивил, обычно возраст сообщают в первую очередь. Как и имена ближайших родственников и друзей. Судя по этой бумажке, мент был круглым сиротой. Родился неизвестно когда, неизвестно где. И в друзьях никого не числил. Зато здесь имелся домашний и служебный адреса и какая-то невразумительная перепечатка анкетных данных из милицейских архивов, где черным по белому было записано, что Андрей Счастливцев обладает некоторыми недугами, связанными с психиатрией, но, учитывая служебное рвение и боевые заслуги, будет продолжать службу. Подпись: полковник Воронин. Я понял, что у моего капитана имеется солидный покровитель.
Нет, я все понимаю. Можно обойти медкомиссию при приеме на работу, дать взятку, скрыть факт наличия психушки в личной биографии, но чтобы в личном деле содержались подобные сведения, и человек продолжал посещать службу – странная история.
Владик получил задание – узнать об объекте все, что только можно. В том числе и ту сугубо личную информацию, которая никогда не интересует среднестатичестических киллеров. Но для меня является наиболее ценной…
– Слушай, Владик, а кто такой этот полковник Воронин? – спросил я через неделю, когда досье пополнилось многими ценными сведениями, и у меня все больше стало коротить мозг – я так и не смог понять, что за человек этот капитан Счастливцев, и почему его биография выглядит настолько странно.
К тому же меня продолжали преследовать призраки. Приходилось постоянно отделять реальное от воображаемого. А это, знаете ли, порядком утомляет.
– Воронин – это начальник его, – ответил с готовностью Владик, – ценит его очень. Объект ему однажды жизнь спас. В отделение ворвались двое с пистолетами. А Счастливцев их обоих застрелил.
– Прямо в отделение ворвались?
– Ну, да. Я тоже удивился. Это надо совсем с головой не дружить, чтобы налет на отделение милиции совершить. Наверное, наркоманы какие-нибудь. Братья Бербоевы. Выходцы с Кавказа.
– А-а. Эти могут… – пробормотал я. – Ты давай-ка, копай активнее. Отрабатывай гонорар. – Напутствовал я Владика.
– Я и так копаю, как трактор, – обиделся Владик. – Завтра в четыре с его коллегой в бильярдную идем. У нас общие знакомые оказались.
Я бы назвал такой подход нетипичным. Обыкновенные рядовые киллеры предпочитают об объекте ничего не знать. Так проще жать на курок, а то окажется у человечка семеро детей, и дрогнет в ненужный момент рука. Но я – совсем другое дело, я – человек несентиментальный. Мне что семеро детей, что козлят, что старуха-мать на полном пансионе, жена-стерва – все равно. Семейные ценности меня не трогают. Душа очерствела. А когда – я и не заметил. Может, когда был на войне. А может, еще раньше.
Вообще, я с детства лишен некоторых ненужных чувств. Жалость, сострадание – это все для слабых духом. Меня питает здоровая злость. Ведет по жизни. Я очень остро чувствую несправедливость… проявленную ко мне. И всегда на нее реагирую.
Вот, к примеру, пока я на войне был, жена ушла к другому. Они, правда, и не пожили совсем – скоропостижно скончались, как только я вернулся. Но травма душевная осталась… А впрочем, зла я не помню. Особенно от покойников.
Да и не кажутся мне людьми те, кто в перекрестье прицела – так, зверьки, слабые и беспомощные, ручками-ножками шевелят, суетятся по жизни, не понимая, что все подчиняется одному небесному закону, а по этому закону – либо ты зверек, либо – хищник. И если ты сейчас у меня на прицеле, значит – так предрешено судьбой, и должен я тебя пожрать. Я по жизни хищник, и зверьком никогда не буду…
Если все тебя считают параноиком, это еще не значит, что ты им являешься. Возможно, все они сговорились. В августе две тысячи десятого года от Рождества Христова паранойя взялась за меня всерьез. Нет, я и раньше испытывал проблемы со сном. Мне казалось, что с каждым новым убийством у меня все больше понижался порог чувствительности. Интересно, у всех убийц так, или это только у меня амплитудные отклонения в психике? Я даже фильмы ужасов не смотрел по вечерам – жуть пробирала, так что страшно было перемещаться по квартире. Но по ночам я видел такие кошмары, которые не снились ни одному режиссеру страшных сказочек. Просыпаясь, я испытывал страх, мне казалось, меня преследуют. Так продолжалось уже года два.
Обшарпанные кирпичные лабиринты, кто-то идет по моим следам – шаг в шаг, наступая со скрипом тяжелой обуви точно на те места, где я только что прошел, вот-вот он меня настигнет. Во сне я балансирую над пропастью и обязательно срываюсь вниз… Но самое неприятное – разнообразные монстры. Среди них хуже всего те, что обладают человеческой фигурой, хотя могут быть самого разного роста и телосложения – от злобных горбатых карликов до трехметровых гигантов. У них пластилиновые, отекающие цветным воском лица, меняющиеся черты со скорострельностью – сто кадров в секунду. Они всегда наблюдают за мной, стоят неподалеку – они никуда не спешат. Мне от них не уйти.
Но тогда, просыпаясь в горячем поту, я понимал, что очередной кошмар миновал. Хотя следующей ночью все повторялось вновь. Уже очень давно я хотел не видеть снов. Совсем.
Теперь же чудовища были реальны. И страх мой тоже реален.
Полночи я трясся от ужаса. Фантомы, порожденные моим свихнувшимся сознанием, возникали вновь и вновь. Мне удавалось забыться тревожным сном лишь на краткие мгновения. Но затем я вновь просыпался от бесконечных шорохов, стуков и бормотания. Клочковатые тени то и дело проплывали над постелью и превращались в страшенные зубастые морды. Монструозные физиономии зависали надо мной теперь уже реальным ночным кошмаром, беззвучно разевали рты, а затем медленно расползались по комнате, теряя контуры…
Утром я встал с постели совершенно разбитый, сварил кофе и выпил залпом. По квартире продолжали шастать смутные призраки, в ванной завывали и заходились хохотом, унитаз спускал воду, шкафы вздрагивали, хлопали дверцами. Холодильник открывался сам собой, то и дело включал и гасил свет, словно в нем поселились невидимые жильцы.
Я твердо решил, не обращать на мистику внимания, – все кошмары, понятное дело, происходят только у меня в голове, – а значит, надо собраться и делать дело. Если у меня хватает выдержки убивать таких «мастодонтов», за каких не взялся бы ни один киллер, то справиться с безумием я тоже смогу. Силы воли хватит.
И я действительно, сжав волю в кулак, сумел на некоторое время привести мысли в порядок. Даже галлюцинации, уловив мою решительность, стали появляться намного реже. Избавиться от них полностью мне так и не удалось. Но, по крайней мере, я уже не вздрагивал от каждого звука и явления.
Я позвонил Владику.
– Рад, что ты в порядке, – сказал он. А в голосе звучит неподдельная радость. Должно быть, я его сильно перепугал накануне.
– Ну, тебя вчера и колбасило, мне аж жутко стало, – подтвердил мои умозаключения Владик. – Никогда не видел тебя в таком состоянии. Вел себя, как готовый пациент психушки. То есть, – поправился он, сообразив, что перегнул палку, – я имею в виду, ты всегда так хорошо соображаешь, Вась…
– Спасибо за комплимент, – перебил я. – Приезжай. Дело есть.
– А вчера чего не посвятил в подробности?..
– Вчера было не до того. Ты же сам все видел.
– Ага. Ну, да. Конечно, – ответил Владик, – скоро буду. – И повторил: – Рад, что ты в порядке.
– Да-да, я тоже рад, – отмахнулся. Со стороны окна к моему лицу тянулись полупрозрачные щупальца. По стене растекались фиолетовые узоры – словно некто невидимый производил искусный татуаж. А у самого потолка шарила рука, отделенная от тела, с хрустом скребла серыми когтями по побелке.
Я положил трубку, сел к компьютеру. Плевать на призраков. У меня есть заказ.
Киллер, не использующий современные технологии, бесконечно отстал от жизни. Я бы не дал за его жизнь и ломаного гроша. Такие продвинутые конкуренты, как я, очень скоро уберут отсталого убийцу по просьбе очередного толстосума, заинтересованного в неразглашении «убийственных подробностей» прошлых лет.
Первым делом я лезу в Интернет. Порой достаточно задать имя в строке поиска, и получишь множество полезных сведений об объекте. Ведь работаю я по тем, кто сидит на самом верху. Такие люди обычно на виду, как бы не пытались скрыть свою личную жизнь от общественности. Общественность ведь интересует не только их общественная жизнь. Такая вот социальная тафтология.
Я достал из конверта фотографию. Объекту было не больше двадцати пяти. Русоволосый. Тонкие черты лица. Внешность, пожалуй, слишком интеллигентная для сотрудника органов. Усики, бородка. Глаза пустоватые, что существенно упрощает внешность. Бывают лица грубые, словно вылепленные из глины, а в глазах – столько ума и жизненных страстей, что сразу понимаешь – перед тобой личность. А бывают подлинные красавцы, с такими лицами только в любовных сериалах играть – а глаза пустые. Вот и капитан милиции Андрей Счастливцев лицом обладал чистым и приятным, но выражение глаз его заметно портило. Такие глаза бывают у тех, кто разочаровался в жизни. Как говаривал телевизионный психолог: «эмоционально выгорел». Впрочем, надо будет посмотреть на объект поближе. Возможно, просто фотография неудачная. Меня, к примеру, однажды так обезобразили на армейском снимке, что я всерьез подумывал о том, чтобы выбить корреспонденту местной газетенки зубы.
Я поставил фото рядом с компьютером, облокотил на кружку с чаем. Во время первоначального этапа работы – когда я собираю камни, и пока не начал их кидать – я люблю пить зеленый чай. Говорят, его пили еще китайцы пять тысяч лет назад. Древние китайцы знали, чем взбодрить свой узкоглазый организм. Меня зеленый чай всегда тонизирует, приводит мысли в порядок…
Над поисковой строкой маячил баннер агентства по трудоустройству. Придуманный некой креативной головой слоган гласил: «Хорошая работа для хороших людей». Далее следовал список вакансий: системный администратор, менеджер по продажам, офис-референт… Моя причудливая фантазия тут же дорисовала полярную картинку. «Плохая работа для настоящих подонков: забойщик скота, санитар морга, надзиратель в колонии, ассенизатор». Да мало ли работы для тех, кто плохо уживается с обществом и с самим собой?..
Взять, к примеру, Владика… Почему он работает на меня, хотя мог бы найти себе приличную, и главное, вполне законную, а значит – безопасную – работу? Но нет, Владику нравится именно так зарабатывать себе на хлеб. Добывая сведения о будущих мертвецах. Жалости к объектам отстрела мой помощник не испытывает. Есть в нем определенная жестокость и бездушность. Хотя внешне – обыкновенный очкарик-студиоз. Улыбчивый, если понадобится – даже робкий. Я подобрал паренька практически на улице и пристроил к делу. Бывший студент Суриковского училища, начинающий художник. Влез в нехорошую историю с наркотиками, едва не угодил на нары. Отмазал парня по своим каналам. Не за здорово живешь, разумеется. За это он мне слил кое-какую информацию о друзьях своего папаши-банкира. Я ему подкинул пару сотен баксов от щедрот, думал – все, на этом наша совместная деятельность закончена. А он вдруг вышел на меня через тот же канал связи – написал письмо по электронной почте. Так, мол, и так, увлекла меня эта работа, нельзя ли еще что-нибудь такое сделать – может сведения какие-нибудь раздобыть, или еще что-нибудь? В общем, захотелось пареньку поиграть в криминальные игры. Я поначалу очень сомневался насчет его кандидатуры. Проверил, не пытаются ли мне его подсунуть менты или конкуренты. Убедился, все чисто. Парень действовал по собственной инициативе. Дал ему первое задание – нарыть сведений о некоем юном депутате от ямало-ненецкого округа. А Владик так расстарался, что с этим депутатом едва ли не лучшими друзьями заделался, вместе водку глушили и ездили по клубам баб кадрить на депутатском Мерседесе. Когда я депутата завалил, он порядком струхнул. Я же ему до этого не говорил, кто я такой. А тут выложил все, как есть. Поведал, что убираю людей за деньги.
– Ну, что? – спрашиваю. – Будем работать дальше? Или слил?
– Да, ладно, – махнул рукой Владик, – если честно, он мне даже не нравился.
Серьезных душевных привязанностей мой помощник не признавал, считал их пережитком романтической эпохи. Хотя мне частенько говорил о дружеском расположении, но я не очень-то обольщался на этот счет, успев хорошо изучить сложный внутренний мир бывшего студента худграфа. Странным он был человеком. Впрочем, у всех хватает тараканов.
Само собой, одним Владиком круг тех, кто поставлял сведения, не ограничивался. Информаторы у меня имелись в самых разных ведомствах. В том числе, и в органах внутренних дел. Милиционеры, как известно, деньги любят не меньше, чем прочие граждане. Так что несколько сотрудников правоохранительных органов давно и прочно сидели у меня на крючке. Спрыгнуть с острой рыболовной снасти не так-то просто, грехи не пускают. Данные об объектах от них поступали регулярно. Я даже наружное наблюдение мог заказать при желании. Хотя пользовался этой услугой нечасто.
Еще оборотни в погонах работали «синоптиками». Как только тучи сгущались над моей головой, я получал сообщение на мобильный телефон. И всегда очень вовремя переезжал с квартиры на квартиру, став за долгие годы городским кочевником. Согласен, такая жизнь утомляет. Но я рассчитывал в обозримом будущем сделаться богатым домовладельцем в стране с мягким и благотворным климатом. Как только на счету в швейцарском банке будет лежать определенная сумма. Мне оставалось накопить совсем немного, когда я получил прокля тый заказ…
В этот раз через поисковики удалось найти всего два упоминания новой цели – обе о награждениях по службе. Неудивительно, что ссылок так мало. Ведь мне заказали завалить не генерала или правительственного чиновника, а простого опера – рядового сыскаря в чине капитана. Я сразу подумал: не все ладно в Рассейском государстве, если меня, профи со стойкой репутацией тяжеловеса, – а я сбиваю шишки, которые растут на самом верху, – запрягают прихлопнуть обычного мусора. Мне-то что, я, конечно, кончу служивого, мое дело крайнее – заказ есть, значит надо его исполнять. Но поскольку мент – не министр органов внутренних дел, и за него много не дадут, я первым делом полез в конверт – чтобы поинтересоваться ценой головы, а то стану я из-за всякой мелочи мараться. Да и репутацию мне убийство простого мента, ясное дело, не улучшит. Сумма оказалась конкретная. Нехилый гонорар, прямо скажем. Одного аванса – пятнадцать тысяч евро.
Я предпочитаю авансовую систему оплаты. Пятьдесят процентов сразу – остальное по факту смерти объекта. Конечно, у меня, как у всякого профессионала, имеется твердая такса. Ниже определенной суммы я не опускаюсь, и если накинут сверху, никогда не отказываюсь. Объекты бывают очень неудобные. За некоторых не грех и доплатить. Кое-кто из заказчиков, помнится, упрекал меня в излишней алчности. Что ж, деньги я люблю, и давно этого не стесняюсь. Могу позволить себе этот маленький грешок. Как и прочие незначительные грехи, которые за мной водятся. По совету одного телевизионного психолога, принимаю себя таким, какой есть. У психолога вид ненормального и голова лысая, но советы мозгоправ дает дельные. Мне нравятся. Я его даже на двд-рекордер пишу. И прокручиваю время от времени для успокоения мятущейся души.
«Все наши недостатки, – он говорит, – надо ощущать достоинствами. Гордыня, алчность, похоть, гнев, чревоугодие, зависть и лень – что может быть прекраснее для человека высокой душевной организации. Когда вы научитесь обращать ваши недостатки в достоинства, только тогда вы сможете ощутить, что есть истинное счастье»…
Самым тщательным образом пересчитав купюры, я задумался. Кому же, размышлял я, мог так насолить простой мусор, раз за его убийство отвалили столько бабок. Не иначе, он какого-нибудь авторитета за решетку отправил. Что в наше время дело далекое от реальности – по тюрьмам все больше вошь подзаборная, да шелупонь беспредельная обретается, а реальные криминальные авторитеты на дачках из красного кирпича потягивают коньячок, да в высоких кабинетах заседают. Как говорится, редкий авторитетный человек не хочет стать уважаемым. Отдельные случаи с дележами власти в расчет не берем. Накат на первых лиц государства сладкой клюквой не может кончиться по определению…
В конверте имелось небольшое досье на Андрея Счастливцева. Сведения в нем содержались самые скудные. Отсутствовала даже дата рождения. Этот факт меня удивил, обычно возраст сообщают в первую очередь. Как и имена ближайших родственников и друзей. Судя по этой бумажке, мент был круглым сиротой. Родился неизвестно когда, неизвестно где. И в друзьях никого не числил. Зато здесь имелся домашний и служебный адреса и какая-то невразумительная перепечатка анкетных данных из милицейских архивов, где черным по белому было записано, что Андрей Счастливцев обладает некоторыми недугами, связанными с психиатрией, но, учитывая служебное рвение и боевые заслуги, будет продолжать службу. Подпись: полковник Воронин. Я понял, что у моего капитана имеется солидный покровитель.
Нет, я все понимаю. Можно обойти медкомиссию при приеме на работу, дать взятку, скрыть факт наличия психушки в личной биографии, но чтобы в личном деле содержались подобные сведения, и человек продолжал посещать службу – странная история.
Владик получил задание – узнать об объекте все, что только можно. В том числе и ту сугубо личную информацию, которая никогда не интересует среднестатичестических киллеров. Но для меня является наиболее ценной…
– Слушай, Владик, а кто такой этот полковник Воронин? – спросил я через неделю, когда досье пополнилось многими ценными сведениями, и у меня все больше стало коротить мозг – я так и не смог понять, что за человек этот капитан Счастливцев, и почему его биография выглядит настолько странно.
К тому же меня продолжали преследовать призраки. Приходилось постоянно отделять реальное от воображаемого. А это, знаете ли, порядком утомляет.
– Воронин – это начальник его, – ответил с готовностью Владик, – ценит его очень. Объект ему однажды жизнь спас. В отделение ворвались двое с пистолетами. А Счастливцев их обоих застрелил.
– Прямо в отделение ворвались?
– Ну, да. Я тоже удивился. Это надо совсем с головой не дружить, чтобы налет на отделение милиции совершить. Наверное, наркоманы какие-нибудь. Братья Бербоевы. Выходцы с Кавказа.
– А-а. Эти могут… – пробормотал я. – Ты давай-ка, копай активнее. Отрабатывай гонорар. – Напутствовал я Владика.
– Я и так копаю, как трактор, – обиделся Владик. – Завтра в четыре с его коллегой в бильярдную идем. У нас общие знакомые оказались.