Страница:
Пока монстр трапезничал, я снял автомат с предохранителя. В честном бою встречаться с обладателем таких лапок и жвал очень не хотелось, поэтому, взяв его на мушку, я терпеливо дождался, пока из покореженного багажника появится голова, и мягко нажал на спусковой крючок.
Короткая очередь разнесла голову и грудь существа. В конвульсивных предсмертных движениях лапы и хвост забились в бешеном ритме, окончательно превратив зад автомобиля в искореженный, бесформенный кусок металла. Наконец тело перестало биться в агонии и замерло на потрескавшемся асфальте.
«Какая живучая скотинка! Откуда же ты к нам пришла?»
Опасливо косясь в ту сторону, откуда притопала тварь, я медленно, не спуская ее с прицела, приблизился к неподвижному телу.
Несмотря на то, что пули практически полностью разнесли ему голову и разворотили грудь, вблизи насекомое производило очень сильное впечатление. Особенно внушали уважение метровые ноги с двумя хитиновыми когтями на каждой. Явно острые, как бритвы, и длинные, как загнутые кинжалы, вкупе с силой и скоростью, коими обладал их хозяин, они были страшным оружием, от которого не спасет никакой бронежилет. Вынув походный тесак, я в три удара перерубил конечность в области сочленения. Оценив трофей – да-а… будет, чем похвастаться перед Никой! – завернул его в какую-то промасленную тряпку, лежавшую здесь же в багажнике, и положил в рюкзак.
После этой неожиданной встречи я уже не был столь беспечен. Продвигался медленно, стараясь держаться густых теней, которые отбрасывали предметы, освещаемые полной луной. Это просто невероятная удача новичка, что я не столкнулся с букашкой нос к носу – так сказать, фора фортуны. Теперь стала понятна природа здешней пустынности и тишины. Когда по городу бродит такой охотник, с его территории ушла вся потенциальная пища.
Судя по карте, до Новоданиловской набережной осталось не более сотни метров, когда начали слышаться странные звуки: непонятные чавканье, хлюпанье, которые периодически заглушались звонким стрекотанием. Впереди, между просветами домов, виднелось свободное от строений пространство, и выходить мне на него совершенно не хотелось.
«Будь что будет. Зачем я тогда сюда шел, если сейчас назад поверну?»
Оценив местность, я решил держаться края уцелевших зданий: и посмотреть на источник звука, и остаться незамеченным. Обойдя разрушения, которых в этом месте было почему-то больше, чем обычно, осторожно выглянул из-за угла.
Открывшееся мне зрелище заставило оцепенеть. В ярком лунном свете несла свои чернильные воды Москва-река, заключенная в камень набережной. Небо было чистым, только редкие темные облака медленно и величаво проплывали среди ярких звезд. Возле берега, касаясь накренившимся бортом каменного обрамления реки, черной даже на фоне темной воды массой выделялось огромное судно, скорее всего баржа. Над ее палубой, как скелет какого-то сказочного дракона, торчал покосившийся кран. А прямо передо мной зияла огромная яма. Край этой ямы или воронки от мощного взрыва вплотную подходил к разрушенной набережной, и речная вода свободно затекала внутрь, закручиваясь водоворотами. Именно из этой воронки и исходили непонятные звуки, но, что там творилось, с моего относительно безопасного места было не рассмотреть. Во-первых, мешал вал выброшенной земли, за который я заглядывать пока не решался. Залезть на гребень – это как самому забраться на обеденный стол к голодным монстрам. Во-вторых, то, что было видно, накрывала густая тень. «Надо найти место повыше, – подумал я и с интересом уставился на баржу. – О! Если обойти и залезть со стороны кормы, то с палубы все хорошо будет видно».
Сказано (в данном случае – подумано) – сделано.
Пригибаясь за насыпью и стараясь не шуметь (хотя звуков было предостаточно и мои шаги вряд ли были бы услышаны), я шустро перебежал по дуге и скрылся в тени огромной кормы судна. Вот тут и было самое слабое место моего плана: чтобы залезть на баржу, надо было или выходить на освещенную набережную, или спускаться в воду. Ни того ни другого делать не хотелось.
Скрючившись за вывороченной гранитной плитой, я оценивал свои шансы быть незамеченным. Вода казалась очень соблазнительным способом скрытно загрузиться на эту ржавую посудину, тем более что со стороны реки с борта свисал оборванный трос, но… ВОДА. Инстинкт самосохранения вопил, что этот способ неприемлем. А с другой стороны – три метра открытого пространства, прыжок – и цель достигнута… «Нет, в воду не полезу, хоть режьте».
Дождавшись, пока очередная звонкая трель заполнила собой все окружающее пространство, я сорвался с места и на одном дыхании, в три прыжка, преодолел открытый участок. Отчаянно оттолкнувшись, перелетел пропасть между бортом и набережной, в глубине которой плескалась черная вода.
Несмотря на то, что крен судна значительно снизил высоту борта, перескочить его мне не удалось. Зацепившись ногой за край, я грузно рухнул на палубу. Грохот от моего падения был слышен, наверное, даже на Тульской. Перекатившись, не замечая боли в ушибленном плече, я поспешно спрятался за бортом. Сердце колотилось в бешеном ритме, и было ощущение, что оно вот-вот выскочит прямо через защиту и «броник».
Немного отдышавшись, я по-пластунски подполз к ближайшему клюзу и осторожно выглянул на набережную. Мои робкие попытки научиться летать не прошли незамеченными: на гребень вала выползло насекомое, брат-близнец того, с кем мы повстречались на узкой дорожке, отсекая мне дорогу назад. Оно вылупило свои гляделки, щелкало жвалами, издавало уже порядком надоевшую мне трель и пыталось определить источник шума, а главное – уходить пока никуда не собиралось.
«Вот кто у нас тут, оказывается, живет! Почему-то я не удивлен».
Встав на четвереньки, я проворно пополз вдоль борта к тому месту, где борт баржи нависал над самой воронкой. Мои худшие опасения подтвердились. След от взрыва представлял собой широкую яму, метров двадцать пять в диаметре, дно которой было заполнено грязной жижей. В лунном свете все видимое пространство воронки кишело копошащимися телами насекомых.
«Это ж сколько их тут? Сотни, может, даже тысяча!!!»
На моих глазах из одного из кожистых мешков, собранных в бусины прямо напротив моего убежища, вылупилась еще одна особь. Она плюхнулась в воду и смешалась с массой шуршащих, булькающих и трещащих собратьев. Некоторые из наиболее окрепших сидели на крутых склонах своего жилища, явно намереваясь исследовать этот сложный и противоречивый мир на предмет его съедобности.
«Так это детки?! Какая же тогда у вас мамаша? Не хотел бы я с ней встретиться…»
Я кинул взгляд на гребень вала. Страж все еще торчал там, гневно щелкая… чем они там щелкают?
«Как же теперь обратно? Видимо, придется через воду…»
Не успел я себя уговорить на явно самоубийственный шаг, как луну закрыла огромная тень, и от свиста рассекаемых воздух кожистых крыльев заложило уши. Огромный демон, практически бесшумно спланировавший надо мной, одним движением сгреб моего охранника и, уже в воздухе открутив ему голову, скрылся в темноте.
«Во попал! Черт меня дернул сюда залезть».
Я повернулся на спину и уставился в небо. На фоне ярких звезд мелькали тени десятка самых страшных хищников поверхности. Успокаивало одно: объектом их охоты являюсь не я. Но это пока… Стоит им меня заметить, и демоны вполне согласятся сменить рацион.
Хищники по одному вываливались из воздушной круговерти, которую они затеяли в небе, в воздушном пике тормозя только у самой воронки, выхватывали намеченную цель и мгновенно уносились ввысь, держа в мощных когтистых лапах добычу. Я завороженно наблюдал за их охотой, надеясь, что они не заметят меня на фоне темного пятна баржи. В голове мелькнула безумная мысль: может, переждав, пока демоны вволю наохотятся, удастся спокойно уйти?
В небе оставалось не больше четырех еще не поужинавших демонов, когда сначала издалека, а потом, заполнив собой все пространство, послышался никогда не слышанный мной гул. Похожий звук издавал дизельный генератор на нашей станции. Но генератор на поверхности?
В этот момент очередной демон спикировал вниз, а из-за близлежащих руин стрелой вылетело существо, схватило челюстями демона поперек тела и одним движением, как кусачками, перекусило его пополам. Половинки упали вниз и скрылись под накинувшимися на них личинками.
Я, широко раскрыв глаза, не мог оторваться от лицезрения родителя, прибывшего домой. Метров около пяти длиной, он чем-то напоминал своих деток. Особенно головой и блестящими глазами, а также жвалами, которые, как огромные клещи, торчали снизу. Но у него (или у нее) были крылья! Огромные, метров семь в размахе, переливающиеся в лунном свете крылья! Это было бы красиво, если бы не было так страшно. Они шевелились очень быстро, издавая характерный звук, напоминавший хлопанье лопастей ветряка, поднимая довольно внушительный ветер и позволяя своему хозяину совершать немыслимые с точки зрения пилотажа передвижения. Он мог мгновенно, одним молниеносным движением сокращать расстояние по прямой, после чего, противореча всем законам инерции, резко останавливаться и зависать в воздухе. Неудивительно, что, только завидев его, а скорее всего, впечатленные судьбой своего собрата, оставшиеся демоны бросились врассыпную и вскоре скрылись вдалеке.
Все это хорошо, но мне-то что теперь делать? После появления «мамаши» об уходе нечего было и помышлять. Это тебе не малыши… Эта подруга щелкать не будет, сразу сцапает. А сидеть до рассвета нельзя.
Огромное насекомое приземлилось на край вала и, проворно перебирая шипастыми лапами, поползло в мою сторону.
«Все, заметило!» Я мысленно приготовился к неминуемой смерти. Но тварь, откинув пару особо наглых детишек обратно в лужу, залезла под борт баржи прямо подо мной и замерла. Гигантская шишковатая голова с шарообразными голубоватыми глазами находилась, как мне казалось, на расстоянии вытянутой руки. Боясь даже дышать, я медленно отполз от борта и притаился за основанием покосившегося палубного крана.
Я привстал и медленно выглянул за край борта. Голова монстра никуда не делась, все также оцепенело пялилась слепым взглядом на свой детский сад. «Может, оно спит? И спит ли сие создание вообще?»
В отчаянии я поднял глаза к небу: может, демоны отвлекут ее? Но небо было пустынным; заметно посерело, и луна зашла за горизонт, что говорило о близком рассвете.
«Все, Максимка, готовься – еще от силы час, и получится из тебя отличный деликатес для букашек».
Мой взгляд остановился на массивном крюке с поистершейся надписью «5 т», который с легким скрипом покачивался на ветру. «Как бы дать этим “5 т” по башке этой козявке-переростку? Хотя… – мой взгляд остановился на покосившейся стреле крана, нависшей прямо над монстром. Основание крана значительно проржавело, казалось, еще немного, и он рухнет. – Вот только где мне взять это “еще немного”? Стоп! У меня же есть гранаты!!!»
Судорожно стащив с плеч рюкзак, я достал две стальные двадцатисантиметровые трубки с торчавшими из концов бикфордовыми шнурами. Каждое мое движение казалось громом, на который тут же сбежится весь местный террариум.
Прежде чем начать действовать, я внимательно осмотрел крепление крана. Все насквозь проржавевшее и ненадежное, – должно, нет, обязано получиться!
«Ох, жаль, шнуры коротковаты. На сколько они? Секунд на пять, не больше. Поджечь и бежать за рубку, не заботясь о тишине, а после взрыва, сразу через борт на набережную и подальше от этого места».
Установив гранаты, а точнее, поглубже затолкав их в щели креплений стрелы крана, я достал зажигалку и мысленно попросил Удачу хоть тут мне немного помочь. Увы – она смотрела на это дело несколько по-другому. Видимо, я, по ее мнению, еще не исчерпал свой лимит неудач, чтобы мне выдали бонус.
Судорожно прокручивая закостеневшими пальцами колесико зажигалки, я невольно выругался вполголоса. Раз, еще раз… пальцы в грубых резиновых перчатках не слушались. Мне было уже плевать и на монстров и на себя. Я настолько злился на все: и на гранату, и на зажигалку, что если бы огонек зажегся, то видимо, как дурак сидел бы и пялился на него, не вспомнив, а зачем, собственно, я его тут распалил. Мною овладело одно желание – зажечь этот чертов фитиль! Плюнув на безопасность, я снял перчатки и затолкал их за ремень. За этим занятием меня и застал шорох за бортом. Холодея от ужасной догадки, я медленно повернул голову в сторону звука и уперся взглядом в жуткие полушария глаз монстра. И не сразу понял, что множество светлых точек в черных ячейках – это отражения моего лица. Как будто я уже там, внутри, а жуткая тварь меня переварила, и остались одни воспоминания.
Страх парализовал настолько, что я не мог сдвинуться. Только перед глазами почему-то промелькнула стальная клешня Старика, поднятая в предупреждающем жесте, как на инструктаже. Учитель-то не сдался! Хотя, может, он и тварюг таких не встречал…
Голова чудища возвышалась над бортом, прямо под стрелой крана. Оно внимательно изучало меня, соображая, под каким соусом лучше подать малышам новый вид дичи…
Как сомнамбула, не отрывая взгляда от гипнотизирующих глаз насекомого, я медленно нажал пальцем на колесико зажигалки, вызвав в ответ появление чуда. Огонь животворящий! Он вывел всех из оцепенения. Жареный сталкер в рацион насекомого явно не входил и, испугавшись, что пища испортится, оно активно начало забираться на борт, еще более накренив своим весом баржу. Не дожидаясь, пока чудище взгромоздится на судно, я поджег фитили и рванул по качающейся, как во время шторма, палубе за возвышавшуюся на ней небольшую надстройку. Что там творилось за моей спиной, я уж проверять не стал – как-то не до того было.
Взрыв, по моим расчетам, или прозвучал слишком рано, или мешала качка, но за рубку удрать я так и не успел. Чудовищной силы удар взрывной волны толкнул меня в спину, придав нешуточное ускорение. Распластавшись на пузе, я проскользил почти через всю палубу и, подскочив как ошпаренный, не помня себя от ужаса и легкой контузии, даже не заметив препятствия в виде просвета между баржей и набережной, перелетел через борт и что было силы припустил к ближайшим руинам. Сзади, среди оглушающего грохота и скрежета раздираемого металла, слышалось полное боли и злобы стрекотание насекомого.
Остановился я, только когда мой изголодавшийся мозг отчаянно стал требовать кислорода. Перед глазами стояли огненные круги, а из груди вырывалось хриплое дыхание. В ушах до сих пор шумело – или после взрыва, или от чрезмерной нагрузки, а скорее всего, по обеим причинам сразу. Возвращаться для проверки результатов моего бегства не хотелось, да и не было сил. Оглянувшись, я в предрассветных сумерках заметил над воронкой заходящего в атаку демона. Шума крыльев насекомого в ответ не последовало, а через секунду охотник с характерным победным кличем взвился ввысь, унося в лапах извивающуюся личинку.
Это не моя битва. В данном случае: враг моего врага – мой друг. Хотя никогда не думал, что такое можно сказать про демонов…
Не помню, как я попал на станцию. Сознание урывками фиксировало дорогу назад, периодически выключаясь на прямых участках. Благо, никто мне по пути не попался – оказать сопротивление в таком состоянии я бы тупо не смог. Да и нечем было: из оружия у меня остался только верный «стечкин» да нож. Автомат заклинило осколком, попавшим в него во время взрыва. Правда, если бы не он, кусок железной трубы размером с ноготь был бы у меня в спине, и тогда я бы чувствовал себя несколько хуже, чем сейчас.
После того как массивные гермоворота открылись, я без сил свалился на руки постовым и провалился в спасительную тьму.
– Ты в госпитале на Тульской. Переутомление. – Доктор и сам неважно выглядел, похоже, этот диагноз был у него личным. – Полежишь еще немного – и можно будет вставать. Начальник станции давно тут вокруг палатки кругами ходит… Но тебе надо вылежаться. Иначе ничего не сможешь связно рассказать.
Он был прав, я бы еще поспал часок-другой. И потом, очень хотелось отложить до лучших времен рассказ о демонах, личинках и летающих монстрах. И особенно – о пропавшем сталкере. То, что с ним случилось, мне теперь в кошмарах сниться будет.
Но поспать мне не дали. Услышав голос врача, в палатку заглянул начальник Тульской и, с ходу отфутболив возражения доктора фразой: «На том свете все выспимся», бесцеремонно уселся возле меня.
– Рассказывай…
– Может, позднее? Высплюсь – сам приду.
– Ты че, ошалел? Безопасность станции на кону, а ты – «спать»!
Пришлось отогнать дрему и рассказывать. Я, как смог, описал свое приключение, уделив особое внимание насекомым.
Начальник станции выслушал меня и, кажется, поверил. Особенно его обрадовало уничтожение самого большого монстра. Мне пообещали разведать обстановку силами местных бойцов, окончательно взорвать вход в недействующую вентиляцию, а если выжило много личинок, опять обратиться за помощью в Полис. В таком случае меня пришлют сюда снова как уже опытного специалиста по насекомым (черт, еще приклеится кличка «энтомолог»). Что поделаешь – теперь такая служба. Я обязан вносить свой вклад в копилку общечеловеческого опыта. Меня этому учили, и я, как выяснилось, это умею.
Сейчас же меня даже не волновала, а прямо-таки ставила в тупик иная проблема: необходимость составления отчета. Я даже не представлял, с какого края подступиться к описанию того, что со мной произошло. Ох, и намучаюсь я с формулировками…
Отныне мой сталкерский жетон больше не воспринимался тяжелым чужеродным предметом, оттягивающим карман. Он занимал свое место, прикрывая сердце от предательской пули или внезапного удара. Его тяжесть успокаивала и придавала уверенности в том, что все будет хорошо.
Андрей Гребенщиков
– Ну ты и дурак, – цедит сквозь зубы Дед.
– Знаю, – мне нечего ему возразить, многолетний спор давно исчерпал все доводы «против».
– Зачем идешь, если знаешь? – привычный вопрос, который он не может не задать.
– В этом году она не опоздает.
Дед – ему нет и тридцати, прозвище его обманчиво – нервно трясет головой. Длинная, абсолютно седая челка падает на лоб, лезет в глаза.
– Однажды ты не вернешься, – он убирает непокорные волосы, расчесывая их всей пятерней, словно гребнем. Шевелюра не слушается его, и вскоре движение неумолимо повторится. – Может, даже сегодня.
Не раз повторенное «знаю» застревает в горле. Улыбаюсь, наверное, чуть вымученно:
– Ты пессимист.
– А ты самоубийца!
Дед нервничает, всегда нервничает, когда провожает меня наверх, но никогда не говорит про смерть. Сегодня запретное слово, намек на него впервые срывается с его уст… он нервничает.
– Мне пора. – Извиняюсь, показывая на часы. – Правда, пора.
Это ложь, но я не хочу слышать его последний аргумент.
– Моя сестренка любит тебя, а ты делаешь ей больно. Каждый раз. Всегда делаешь больно.
– Прости меня, Дед.
Все заканчивается так, как и должно. Наши речи пусты, мы лишь повторяем заученные фразы. Только боль всегда настоящая.
Я иду не оборачиваясь. Мне не нужно оборачиваться, чтобы увидеть, как Дед машет вслед рукой, а быть может, крестит меня в спину, судорожно нашептывая неслышимые молитвы. Он обожает свою единственную сестру и ненавидит меня за то, что я не могу принять ее чувства. Ответить на них. Мы так зависим от тех, кого любим…
Сзади раздается оглушительный лязг запираемых гермоворот, железо делит мир на ту сторону и эту. Я – с этой, подземное убежище – с той.
Кажется, Дед что-то крикнул, прежде чем мир раскололся надвое, но это не имеет значения. Дед уже не здесь.
Это справедливо, ад должен быть холодным и лишенным света. Древняя книга не врала про геенну огненную, просто не сказала всей правды. Когда небесный огонь выжег все живое, в преисподней наступила ядерная зима. Только вместо белого снега сверху все время сыплется черный пепел…
«Души погибших рвутся ввысь, но, ударяясь о небесный свод, рассыпаются в прах и возвращаются в ад» – так говорил один сумасшедший старик. Он тоже рвался вверх, убеждал всех, что оказался здесь по ошибке: «праведные найдут дорогу к Свету». Наверное, старик действительно верил в это, раз решился прыгнуть с уцелевшей двадцатиэтажки. Жаль, праведности для взлета так и не хватило…
Я иду на юг – одинокий странник во тьме, потерянный человек посреди безымянной пустыни, в которую превратился великий город. Мне уже не больно и не грустно, мне все равно. Мы – кроты, и уже не бьемся за место под исчезнувшим светилом, наша война под землей: за выживание, за крохи еды, позволяющие протянуть еще одни безрадостные и бессмысленные сутки. Не дни, – дни подразумевают свет и Солнце, а именно сутки – жалкий, пульсирующий нервными секундами промежуток между кошмарным сном и ужасным небытием.
Я устал. Станция метро, когда-то приютившая и продлившая агонию на целых двадцать лет, выпила жизнь и надежду – до капли. Плата за спасение оказалось чрезмерной. «…И живые позавидуют мертвым». Ты, который назвал метрополитен раем из мрамора и бетона, – я хочу заглянуть в твои глаза.
Сквозь пелену черных мыслей пробивается звук. Рычание. Злобное и настороженное. Люди давно не ходят южной тропой, тут слишком опасно. И нас здесь успели позабыть. Изуродованный радиацией пес скалит острые клыки, демонстрируя двуногому пришельцу свое грозное оружие. Пес огромен и ужасен на вид, но я понимаю, что это лишь щенок, глупый и неопытный. Еще не охотник, не хищник. Он боится того, чего не понимает. Я ценю его осторожную мудрость, и потому автомат остается за спиной.
– Уходи, малыш, я не трону тебя. Если судьба сведет вновь через год в этот самый день – верни долг, не убивай меня.
Слова не мои – присказка сталкеров, жалеющих патрон на неопасную пока дичь. Моя часть – про год и день. Я выхожу на поверхность единожды в год, в один и тот же день. В сегодняшний день. Это не глупая традиция и не самоубийственная блажь, как считает Дед. Это моя единственная надежда.
Щенок разочарованно скулит мне вслед: добыча, лишенная страха, чаще всего оказывается охотником – молодой мутант все понял правильно. Умный песик.
Короткая очередь разнесла голову и грудь существа. В конвульсивных предсмертных движениях лапы и хвост забились в бешеном ритме, окончательно превратив зад автомобиля в искореженный, бесформенный кусок металла. Наконец тело перестало биться в агонии и замерло на потрескавшемся асфальте.
«Какая живучая скотинка! Откуда же ты к нам пришла?»
Опасливо косясь в ту сторону, откуда притопала тварь, я медленно, не спуская ее с прицела, приблизился к неподвижному телу.
Несмотря на то, что пули практически полностью разнесли ему голову и разворотили грудь, вблизи насекомое производило очень сильное впечатление. Особенно внушали уважение метровые ноги с двумя хитиновыми когтями на каждой. Явно острые, как бритвы, и длинные, как загнутые кинжалы, вкупе с силой и скоростью, коими обладал их хозяин, они были страшным оружием, от которого не спасет никакой бронежилет. Вынув походный тесак, я в три удара перерубил конечность в области сочленения. Оценив трофей – да-а… будет, чем похвастаться перед Никой! – завернул его в какую-то промасленную тряпку, лежавшую здесь же в багажнике, и положил в рюкзак.
После этой неожиданной встречи я уже не был столь беспечен. Продвигался медленно, стараясь держаться густых теней, которые отбрасывали предметы, освещаемые полной луной. Это просто невероятная удача новичка, что я не столкнулся с букашкой нос к носу – так сказать, фора фортуны. Теперь стала понятна природа здешней пустынности и тишины. Когда по городу бродит такой охотник, с его территории ушла вся потенциальная пища.
Судя по карте, до Новоданиловской набережной осталось не более сотни метров, когда начали слышаться странные звуки: непонятные чавканье, хлюпанье, которые периодически заглушались звонким стрекотанием. Впереди, между просветами домов, виднелось свободное от строений пространство, и выходить мне на него совершенно не хотелось.
«Будь что будет. Зачем я тогда сюда шел, если сейчас назад поверну?»
Оценив местность, я решил держаться края уцелевших зданий: и посмотреть на источник звука, и остаться незамеченным. Обойдя разрушения, которых в этом месте было почему-то больше, чем обычно, осторожно выглянул из-за угла.
Открывшееся мне зрелище заставило оцепенеть. В ярком лунном свете несла свои чернильные воды Москва-река, заключенная в камень набережной. Небо было чистым, только редкие темные облака медленно и величаво проплывали среди ярких звезд. Возле берега, касаясь накренившимся бортом каменного обрамления реки, черной даже на фоне темной воды массой выделялось огромное судно, скорее всего баржа. Над ее палубой, как скелет какого-то сказочного дракона, торчал покосившийся кран. А прямо передо мной зияла огромная яма. Край этой ямы или воронки от мощного взрыва вплотную подходил к разрушенной набережной, и речная вода свободно затекала внутрь, закручиваясь водоворотами. Именно из этой воронки и исходили непонятные звуки, но, что там творилось, с моего относительно безопасного места было не рассмотреть. Во-первых, мешал вал выброшенной земли, за который я заглядывать пока не решался. Залезть на гребень – это как самому забраться на обеденный стол к голодным монстрам. Во-вторых, то, что было видно, накрывала густая тень. «Надо найти место повыше, – подумал я и с интересом уставился на баржу. – О! Если обойти и залезть со стороны кормы, то с палубы все хорошо будет видно».
Сказано (в данном случае – подумано) – сделано.
Пригибаясь за насыпью и стараясь не шуметь (хотя звуков было предостаточно и мои шаги вряд ли были бы услышаны), я шустро перебежал по дуге и скрылся в тени огромной кормы судна. Вот тут и было самое слабое место моего плана: чтобы залезть на баржу, надо было или выходить на освещенную набережную, или спускаться в воду. Ни того ни другого делать не хотелось.
Скрючившись за вывороченной гранитной плитой, я оценивал свои шансы быть незамеченным. Вода казалась очень соблазнительным способом скрытно загрузиться на эту ржавую посудину, тем более что со стороны реки с борта свисал оборванный трос, но… ВОДА. Инстинкт самосохранения вопил, что этот способ неприемлем. А с другой стороны – три метра открытого пространства, прыжок – и цель достигнута… «Нет, в воду не полезу, хоть режьте».
Дождавшись, пока очередная звонкая трель заполнила собой все окружающее пространство, я сорвался с места и на одном дыхании, в три прыжка, преодолел открытый участок. Отчаянно оттолкнувшись, перелетел пропасть между бортом и набережной, в глубине которой плескалась черная вода.
Несмотря на то, что крен судна значительно снизил высоту борта, перескочить его мне не удалось. Зацепившись ногой за край, я грузно рухнул на палубу. Грохот от моего падения был слышен, наверное, даже на Тульской. Перекатившись, не замечая боли в ушибленном плече, я поспешно спрятался за бортом. Сердце колотилось в бешеном ритме, и было ощущение, что оно вот-вот выскочит прямо через защиту и «броник».
Немного отдышавшись, я по-пластунски подполз к ближайшему клюзу и осторожно выглянул на набережную. Мои робкие попытки научиться летать не прошли незамеченными: на гребень вала выползло насекомое, брат-близнец того, с кем мы повстречались на узкой дорожке, отсекая мне дорогу назад. Оно вылупило свои гляделки, щелкало жвалами, издавало уже порядком надоевшую мне трель и пыталось определить источник шума, а главное – уходить пока никуда не собиралось.
«Вот кто у нас тут, оказывается, живет! Почему-то я не удивлен».
Встав на четвереньки, я проворно пополз вдоль борта к тому месту, где борт баржи нависал над самой воронкой. Мои худшие опасения подтвердились. След от взрыва представлял собой широкую яму, метров двадцать пять в диаметре, дно которой было заполнено грязной жижей. В лунном свете все видимое пространство воронки кишело копошащимися телами насекомых.
«Это ж сколько их тут? Сотни, может, даже тысяча!!!»
На моих глазах из одного из кожистых мешков, собранных в бусины прямо напротив моего убежища, вылупилась еще одна особь. Она плюхнулась в воду и смешалась с массой шуршащих, булькающих и трещащих собратьев. Некоторые из наиболее окрепших сидели на крутых склонах своего жилища, явно намереваясь исследовать этот сложный и противоречивый мир на предмет его съедобности.
«Так это детки?! Какая же тогда у вас мамаша? Не хотел бы я с ней встретиться…»
Я кинул взгляд на гребень вала. Страж все еще торчал там, гневно щелкая… чем они там щелкают?
«Как же теперь обратно? Видимо, придется через воду…»
Не успел я себя уговорить на явно самоубийственный шаг, как луну закрыла огромная тень, и от свиста рассекаемых воздух кожистых крыльев заложило уши. Огромный демон, практически бесшумно спланировавший надо мной, одним движением сгреб моего охранника и, уже в воздухе открутив ему голову, скрылся в темноте.
«Во попал! Черт меня дернул сюда залезть».
Я повернулся на спину и уставился в небо. На фоне ярких звезд мелькали тени десятка самых страшных хищников поверхности. Успокаивало одно: объектом их охоты являюсь не я. Но это пока… Стоит им меня заметить, и демоны вполне согласятся сменить рацион.
Хищники по одному вываливались из воздушной круговерти, которую они затеяли в небе, в воздушном пике тормозя только у самой воронки, выхватывали намеченную цель и мгновенно уносились ввысь, держа в мощных когтистых лапах добычу. Я завороженно наблюдал за их охотой, надеясь, что они не заметят меня на фоне темного пятна баржи. В голове мелькнула безумная мысль: может, переждав, пока демоны вволю наохотятся, удастся спокойно уйти?
В небе оставалось не больше четырех еще не поужинавших демонов, когда сначала издалека, а потом, заполнив собой все пространство, послышался никогда не слышанный мной гул. Похожий звук издавал дизельный генератор на нашей станции. Но генератор на поверхности?
В этот момент очередной демон спикировал вниз, а из-за близлежащих руин стрелой вылетело существо, схватило челюстями демона поперек тела и одним движением, как кусачками, перекусило его пополам. Половинки упали вниз и скрылись под накинувшимися на них личинками.
Я, широко раскрыв глаза, не мог оторваться от лицезрения родителя, прибывшего домой. Метров около пяти длиной, он чем-то напоминал своих деток. Особенно головой и блестящими глазами, а также жвалами, которые, как огромные клещи, торчали снизу. Но у него (или у нее) были крылья! Огромные, метров семь в размахе, переливающиеся в лунном свете крылья! Это было бы красиво, если бы не было так страшно. Они шевелились очень быстро, издавая характерный звук, напоминавший хлопанье лопастей ветряка, поднимая довольно внушительный ветер и позволяя своему хозяину совершать немыслимые с точки зрения пилотажа передвижения. Он мог мгновенно, одним молниеносным движением сокращать расстояние по прямой, после чего, противореча всем законам инерции, резко останавливаться и зависать в воздухе. Неудивительно, что, только завидев его, а скорее всего, впечатленные судьбой своего собрата, оставшиеся демоны бросились врассыпную и вскоре скрылись вдалеке.
Все это хорошо, но мне-то что теперь делать? После появления «мамаши» об уходе нечего было и помышлять. Это тебе не малыши… Эта подруга щелкать не будет, сразу сцапает. А сидеть до рассвета нельзя.
Огромное насекомое приземлилось на край вала и, проворно перебирая шипастыми лапами, поползло в мою сторону.
«Все, заметило!» Я мысленно приготовился к неминуемой смерти. Но тварь, откинув пару особо наглых детишек обратно в лужу, залезла под борт баржи прямо подо мной и замерла. Гигантская шишковатая голова с шарообразными голубоватыми глазами находилась, как мне казалось, на расстоянии вытянутой руки. Боясь даже дышать, я медленно отполз от борта и притаился за основанием покосившегося палубного крана.
* * *
Из ступора меня вывел предрассветный холод. Сколько я так просидел? Час? Два? До рассвета осталось совсем немного. Надо или что-то срочно делать, или прямо сейчас кидаться в яму с личинками.Я привстал и медленно выглянул за край борта. Голова монстра никуда не делась, все также оцепенело пялилась слепым взглядом на свой детский сад. «Может, оно спит? И спит ли сие создание вообще?»
В отчаянии я поднял глаза к небу: может, демоны отвлекут ее? Но небо было пустынным; заметно посерело, и луна зашла за горизонт, что говорило о близком рассвете.
«Все, Максимка, готовься – еще от силы час, и получится из тебя отличный деликатес для букашек».
Мой взгляд остановился на массивном крюке с поистершейся надписью «5 т», который с легким скрипом покачивался на ветру. «Как бы дать этим “5 т” по башке этой козявке-переростку? Хотя… – мой взгляд остановился на покосившейся стреле крана, нависшей прямо над монстром. Основание крана значительно проржавело, казалось, еще немного, и он рухнет. – Вот только где мне взять это “еще немного”? Стоп! У меня же есть гранаты!!!»
Судорожно стащив с плеч рюкзак, я достал две стальные двадцатисантиметровые трубки с торчавшими из концов бикфордовыми шнурами. Каждое мое движение казалось громом, на который тут же сбежится весь местный террариум.
Прежде чем начать действовать, я внимательно осмотрел крепление крана. Все насквозь проржавевшее и ненадежное, – должно, нет, обязано получиться!
«Ох, жаль, шнуры коротковаты. На сколько они? Секунд на пять, не больше. Поджечь и бежать за рубку, не заботясь о тишине, а после взрыва, сразу через борт на набережную и подальше от этого места».
Установив гранаты, а точнее, поглубже затолкав их в щели креплений стрелы крана, я достал зажигалку и мысленно попросил Удачу хоть тут мне немного помочь. Увы – она смотрела на это дело несколько по-другому. Видимо, я, по ее мнению, еще не исчерпал свой лимит неудач, чтобы мне выдали бонус.
Судорожно прокручивая закостеневшими пальцами колесико зажигалки, я невольно выругался вполголоса. Раз, еще раз… пальцы в грубых резиновых перчатках не слушались. Мне было уже плевать и на монстров и на себя. Я настолько злился на все: и на гранату, и на зажигалку, что если бы огонек зажегся, то видимо, как дурак сидел бы и пялился на него, не вспомнив, а зачем, собственно, я его тут распалил. Мною овладело одно желание – зажечь этот чертов фитиль! Плюнув на безопасность, я снял перчатки и затолкал их за ремень. За этим занятием меня и застал шорох за бортом. Холодея от ужасной догадки, я медленно повернул голову в сторону звука и уперся взглядом в жуткие полушария глаз монстра. И не сразу понял, что множество светлых точек в черных ячейках – это отражения моего лица. Как будто я уже там, внутри, а жуткая тварь меня переварила, и остались одни воспоминания.
Страх парализовал настолько, что я не мог сдвинуться. Только перед глазами почему-то промелькнула стальная клешня Старика, поднятая в предупреждающем жесте, как на инструктаже. Учитель-то не сдался! Хотя, может, он и тварюг таких не встречал…
Голова чудища возвышалась над бортом, прямо под стрелой крана. Оно внимательно изучало меня, соображая, под каким соусом лучше подать малышам новый вид дичи…
Как сомнамбула, не отрывая взгляда от гипнотизирующих глаз насекомого, я медленно нажал пальцем на колесико зажигалки, вызвав в ответ появление чуда. Огонь животворящий! Он вывел всех из оцепенения. Жареный сталкер в рацион насекомого явно не входил и, испугавшись, что пища испортится, оно активно начало забираться на борт, еще более накренив своим весом баржу. Не дожидаясь, пока чудище взгромоздится на судно, я поджег фитили и рванул по качающейся, как во время шторма, палубе за возвышавшуюся на ней небольшую надстройку. Что там творилось за моей спиной, я уж проверять не стал – как-то не до того было.
Взрыв, по моим расчетам, или прозвучал слишком рано, или мешала качка, но за рубку удрать я так и не успел. Чудовищной силы удар взрывной волны толкнул меня в спину, придав нешуточное ускорение. Распластавшись на пузе, я проскользил почти через всю палубу и, подскочив как ошпаренный, не помня себя от ужаса и легкой контузии, даже не заметив препятствия в виде просвета между баржей и набережной, перелетел через борт и что было силы припустил к ближайшим руинам. Сзади, среди оглушающего грохота и скрежета раздираемого металла, слышалось полное боли и злобы стрекотание насекомого.
Остановился я, только когда мой изголодавшийся мозг отчаянно стал требовать кислорода. Перед глазами стояли огненные круги, а из груди вырывалось хриплое дыхание. В ушах до сих пор шумело – или после взрыва, или от чрезмерной нагрузки, а скорее всего, по обеим причинам сразу. Возвращаться для проверки результатов моего бегства не хотелось, да и не было сил. Оглянувшись, я в предрассветных сумерках заметил над воронкой заходящего в атаку демона. Шума крыльев насекомого в ответ не последовало, а через секунду охотник с характерным победным кличем взвился ввысь, унося в лапах извивающуюся личинку.
Это не моя битва. В данном случае: враг моего врага – мой друг. Хотя никогда не думал, что такое можно сказать про демонов…
Не помню, как я попал на станцию. Сознание урывками фиксировало дорогу назад, периодически выключаясь на прямых участках. Благо, никто мне по пути не попался – оказать сопротивление в таком состоянии я бы тупо не смог. Да и нечем было: из оружия у меня остался только верный «стечкин» да нож. Автомат заклинило осколком, попавшим в него во время взрыва. Правда, если бы не он, кусок железной трубы размером с ноготь был бы у меня в спине, и тогда я бы чувствовал себя несколько хуже, чем сейчас.
После того как массивные гермоворота открылись, я без сил свалился на руки постовым и провалился в спасительную тьму.
* * *
Первое, что предстало моим глазам, был сероватый докторский халат. Наверное, мой мутный взгляд был слишком выразительным и вопрошающим, поэтому мне сразу ответили на еще не заданный вопрос:– Ты в госпитале на Тульской. Переутомление. – Доктор и сам неважно выглядел, похоже, этот диагноз был у него личным. – Полежишь еще немного – и можно будет вставать. Начальник станции давно тут вокруг палатки кругами ходит… Но тебе надо вылежаться. Иначе ничего не сможешь связно рассказать.
Он был прав, я бы еще поспал часок-другой. И потом, очень хотелось отложить до лучших времен рассказ о демонах, личинках и летающих монстрах. И особенно – о пропавшем сталкере. То, что с ним случилось, мне теперь в кошмарах сниться будет.
Но поспать мне не дали. Услышав голос врача, в палатку заглянул начальник Тульской и, с ходу отфутболив возражения доктора фразой: «На том свете все выспимся», бесцеремонно уселся возле меня.
– Рассказывай…
– Может, позднее? Высплюсь – сам приду.
– Ты че, ошалел? Безопасность станции на кону, а ты – «спать»!
Пришлось отогнать дрему и рассказывать. Я, как смог, описал свое приключение, уделив особое внимание насекомым.
Начальник станции выслушал меня и, кажется, поверил. Особенно его обрадовало уничтожение самого большого монстра. Мне пообещали разведать обстановку силами местных бойцов, окончательно взорвать вход в недействующую вентиляцию, а если выжило много личинок, опять обратиться за помощью в Полис. В таком случае меня пришлют сюда снова как уже опытного специалиста по насекомым (черт, еще приклеится кличка «энтомолог»). Что поделаешь – теперь такая служба. Я обязан вносить свой вклад в копилку общечеловеческого опыта. Меня этому учили, и я, как выяснилось, это умею.
Сейчас же меня даже не волновала, а прямо-таки ставила в тупик иная проблема: необходимость составления отчета. Я даже не представлял, с какого края подступиться к описанию того, что со мной произошло. Ох, и намучаюсь я с формулировками…
* * *
Я и не знал, что это такая радость – вернуться домой. Кратковременные отлучки на поверхность, которые были раньше, не считаются. Теперь я понял, что такое быть сталкером Полиса. Как минимум, это значит, что родные станции я теперь буду видеть не так часто, как мне хотелось бы. Но мне понравилось! Я чувствовал себя настоящим… Нужным. Не знаю кем, но никаких приставок «стажер» надо мной больше не висело. Наступило ощущение полного соответствия своему званию. Я – сталкер, а мой испуг остался далеко позади, на Тульской. Я смог преодолеть его. Выдержал свой последний экзамен. А еще я понял – только теперь – ту помпезную фразу, которую услышал от Полковника в четырнадцать лет: «Кто, как не мы, сталкеры, станет на защиту людей? Мы – действительно та надежда, которая освещает темный туннель будущего. С нами у человечества есть будущее и шанс на выживание».Отныне мой сталкерский жетон больше не воспринимался тяжелым чужеродным предметом, оттягивающим карман. Он занимал свое место, прикрывая сердце от предательской пули или внезапного удара. Его тяжесть успокаивала и придавала уверенности в том, что все будет хорошо.
Андрей Гребенщиков
Здесь живут призраки
Сломай меня, ведь у меня внутри
так много интересной хренотени!
Не медли!
Ну, давай – на раз-два-три…
Когда ты подле станешь на колени —
ладони окунешь в меня, как в пруд,
в надежде, что тщедушный головастик
в них попадется,
боль сомнет мне грудь,
даруя ослепительное счастье.
А нити, что идут от рук и ног,
порвутся, будто жалуя свободу.
Сломай меня! – я сам ищу предлог
стать частью голубого небосвода,
прибитого гвоздями к потолку
ответственным за смену декораций.
И после всем правдиво растолкуй,
что куклам очень свойственно ломаться[1].
– Ну ты и дурак, – цедит сквозь зубы Дед.
– Знаю, – мне нечего ему возразить, многолетний спор давно исчерпал все доводы «против».
– Зачем идешь, если знаешь? – привычный вопрос, который он не может не задать.
– В этом году она не опоздает.
Дед – ему нет и тридцати, прозвище его обманчиво – нервно трясет головой. Длинная, абсолютно седая челка падает на лоб, лезет в глаза.
– Однажды ты не вернешься, – он убирает непокорные волосы, расчесывая их всей пятерней, словно гребнем. Шевелюра не слушается его, и вскоре движение неумолимо повторится. – Может, даже сегодня.
Не раз повторенное «знаю» застревает в горле. Улыбаюсь, наверное, чуть вымученно:
– Ты пессимист.
– А ты самоубийца!
Дед нервничает, всегда нервничает, когда провожает меня наверх, но никогда не говорит про смерть. Сегодня запретное слово, намек на него впервые срывается с его уст… он нервничает.
– Мне пора. – Извиняюсь, показывая на часы. – Правда, пора.
Это ложь, но я не хочу слышать его последний аргумент.
– Моя сестренка любит тебя, а ты делаешь ей больно. Каждый раз. Всегда делаешь больно.
– Прости меня, Дед.
Все заканчивается так, как и должно. Наши речи пусты, мы лишь повторяем заученные фразы. Только боль всегда настоящая.
Я иду не оборачиваясь. Мне не нужно оборачиваться, чтобы увидеть, как Дед машет вслед рукой, а быть может, крестит меня в спину, судорожно нашептывая неслышимые молитвы. Он обожает свою единственную сестру и ненавидит меня за то, что я не могу принять ее чувства. Ответить на них. Мы так зависим от тех, кого любим…
Сзади раздается оглушительный лязг запираемых гермоворот, железо делит мир на ту сторону и эту. Я – с этой, подземное убежище – с той.
Кажется, Дед что-то крикнул, прежде чем мир раскололся надвое, но это не имеет значения. Дед уже не здесь.
* * *
Перекресток. Три пути. Когда-то их было четыре, но рухнувшая пяти-этажка погребла под своими руинами дорогу на запад, оставив лишь направления на север, восток и юг. Нет, запад не оказался отрезанным навсегда, стоит лишь сделать крюк в два квартала, чтобы обойти завал, но движение на заход Солнца меня сегодня не интересует. Впрочем, как и на восход… Старые слова, ныне потерявшие всякий смысл – иссиня-черные грязные облака надежно укрыли небесное светило от человека, и наступила вечная ночь. Звучит немного пафосно, но суть отражает – здесь всегда темно.Это справедливо, ад должен быть холодным и лишенным света. Древняя книга не врала про геенну огненную, просто не сказала всей правды. Когда небесный огонь выжег все живое, в преисподней наступила ядерная зима. Только вместо белого снега сверху все время сыплется черный пепел…
«Души погибших рвутся ввысь, но, ударяясь о небесный свод, рассыпаются в прах и возвращаются в ад» – так говорил один сумасшедший старик. Он тоже рвался вверх, убеждал всех, что оказался здесь по ошибке: «праведные найдут дорогу к Свету». Наверное, старик действительно верил в это, раз решился прыгнуть с уцелевшей двадцатиэтажки. Жаль, праведности для взлета так и не хватило…
Я иду на юг – одинокий странник во тьме, потерянный человек посреди безымянной пустыни, в которую превратился великий город. Мне уже не больно и не грустно, мне все равно. Мы – кроты, и уже не бьемся за место под исчезнувшим светилом, наша война под землей: за выживание, за крохи еды, позволяющие протянуть еще одни безрадостные и бессмысленные сутки. Не дни, – дни подразумевают свет и Солнце, а именно сутки – жалкий, пульсирующий нервными секундами промежуток между кошмарным сном и ужасным небытием.
Я устал. Станция метро, когда-то приютившая и продлившая агонию на целых двадцать лет, выпила жизнь и надежду – до капли. Плата за спасение оказалось чрезмерной. «…И живые позавидуют мертвым». Ты, который назвал метрополитен раем из мрамора и бетона, – я хочу заглянуть в твои глаза.
Сквозь пелену черных мыслей пробивается звук. Рычание. Злобное и настороженное. Люди давно не ходят южной тропой, тут слишком опасно. И нас здесь успели позабыть. Изуродованный радиацией пес скалит острые клыки, демонстрируя двуногому пришельцу свое грозное оружие. Пес огромен и ужасен на вид, но я понимаю, что это лишь щенок, глупый и неопытный. Еще не охотник, не хищник. Он боится того, чего не понимает. Я ценю его осторожную мудрость, и потому автомат остается за спиной.
– Уходи, малыш, я не трону тебя. Если судьба сведет вновь через год в этот самый день – верни долг, не убивай меня.
Слова не мои – присказка сталкеров, жалеющих патрон на неопасную пока дичь. Моя часть – про год и день. Я выхожу на поверхность единожды в год, в один и тот же день. В сегодняшний день. Это не глупая традиция и не самоубийственная блажь, как считает Дед. Это моя единственная надежда.
Щенок разочарованно скулит мне вслед: добыча, лишенная страха, чаще всего оказывается охотником – молодой мутант все понял правильно. Умный песик.