Страница:
– Ничего ловкого не вижу.
– А вот так? – Ник раскрыл настежь форточку, и девушка без колебаний прильнула к образовавшемуся отверстию.
Марика около минуты стояла неподвижно, всматриваясь во что-то видимое ей одной. За ее спиной недовольно шипела Лариса, подгоняя подругу и требуя «показать всем». Нику пришлось успокаивать нетерпеливую гостью, он приложил к губам указательный палец и негромко пообещал: «зрелища хватит на всех».
Внезапно Марику зашатало, она неловко вскинула руки, ища опору, и неминуемо оказалась бы на полу, не подхвати ее готовый к такому развитию событий Никита.
– Как ты?
– Голова… кружится… А ты… сволочь… – девушка говорила прерывисто, переводя сбившееся дыхание. – Что… это… было?
– Оптическая иллюзия. Дядя из линз и зеркал собрал что-то типа калейдоскопа, – начал рассказывать Ник, но быстро осекся, поняв, что объяснения не помогут. – Это обманка, тебе казалось, ты смотришь на город с очень большой высоты. Как ощущения?
– Странные. Очень, – она вздохнула и замолчала.
– Так и должно быть, – Никита прижал дрожащую девушку к себе и ласкового погладил по волосам. Марика не возражала. – Метро – это плоский мир. Мы, рожденные здесь, ничего не знаем о высоте, горизонте, перспективе, об открытом пространстве. Мы не представляем существования без стен и потолков, старики считают нас инвалидами…. Я только что дал тебе возможность почувствовать себя полноценной.
– Зачем?
– Не знаю. Но ведь ты запомнишь это ощущение? Разве оно того не стоит?
– Это жестоко.
Ник пожал плечами:
– Жизнь под землей слишком однообразна и скучна. Не очень разумно лишать себя сильных эмоций. Есть и еще кое-что: когда-нибудь люди вернутся на поверхность, должны вернуться. Там наша естественная среда обитания, и мы не должны прирасти к земле мясом, костями, корнями, умами и прочими частями тела. Для того и нужна встряска. Чтобы помнить, чтобы не забыть, кто мы и для чего мы.
Марика молчала. Притихла и Лариса, она больше не рвалась к зрелищу, лишь нервно кусала толстые губы. Зато на заднем плане вовсю веселилась Ольга: томно закатывала глаза, заламывала руки, потешно морщила брови, изображая девчонок, до крайности озадаченных «Никиткиными откровениями» (ее термин). Под конец представления, разыгрываемого для единственного зрителя, пересмешница сложила пальцы пистолетом, приставила к виску и беззвучно, одними губами «выстрелила»:
– Бу!
Ник исподволь погрозил ей кулаком, старательно сдерживая смех. Редкая экскурсия обходилась без калейдоскопа и следующего за ним пафоса – аттракцион был специально придуман для таких гостей, как Марика: скептичных, самоуверенных лука€вок (данный термин принадлежал уже самому Никите, не питавшему никаких оптимистичных иллюзий относительно лукавых, слабо прогнозируемых девушек). «Путь к сердцу строптивицы лежит через вестибулярный аппарат» – чем не истина, к тому же проверенная опытом и временем? Надо будет рисануться перед дядей, он оценит…
– Лариса, а ты желаешь приобщиться к запретному калейдоскопу? – Ник снова лез из кожи вон, изображая из себя джентльмена.
Девица настолько энергично закрутила глупенькой головкой, что чуть было не словила эффект калейдоскопа без самого калейдоскопа.
– Тогда позвольте продолжить наше увлекательное путешествие по довоенному миру. Следующая остановка – кухня. Там очаровательная Ольга предложит вам аперитив.
«Очаровательная Ольга» скорчила такую рожу, что Ник серьезно засомневался в собственных словах. И про очарование, и про аперитив. К счастью обошлось – скорченная рожа разгладилась, превратившись в обманчиво ангельское личико, а напитки (все та же настойка) и легкие закуски (сушеные грибы) были поданы гостям. Правда, с царственным достоинством, многими принимаемым за высокомерие – в лучшем случае или презрение – в обычном.
– Наши предки не особо жаловали сушеные грибы, – честно признался Никита, отвлекая внимание от капризной Ольги. – Однако с аутентичной пищей нынче полная беда. Надеюсь, вы меня простите за это невольное и трудно исправимое упущение.
Упущение ему благосклонно простили, даже не попеняв непонятной «аутентичной пищей». После напитков, повторенных несколько раз, настроение у всех заметно улучшилось. Кое у кого даже сверх меры. Ник с осуждением смотрел на быстро захмелевшую Ларису, которая так и норовила оставить себе на память какую-нибудь старинную безделушку. Хорошо, что за «клептоманкой» присматривала бдительная Ольга, под таким серьезным надзором имущество было в полной безопасности.
Ник подумал: если бы ему пришлось просить прощения за каждую вещь в квартире, не принадлежащую довоенной эпохе, то девяносто процентов экскурсии состояло бы из сплошных извинений. Именно такую долю в интерьере занимали подделки – талантливая, весьма убедительная имитация, сотворенная дядиными руками. Ну, какой сталкер в здравом уме потащит с поверхности двуспальную кровать, шкаф, обеденный стол, неподъемную сейф-дверь, кухонный гарнитур, кожаный диван, огромную ванну, наконец? Правильный ответ: никакой. Мародеры с удовольствием (и хорошей прибылью) пополняли антикварную лавку, чей ассортимент целиком состоял из компактных и практически ничего не весящих предметов – мобильников, навигаторов, плееров, диктофонов, часов и прочей мелочи. На так называемые «сверхгабариты» не подписывался ни один смельчак или дурак. Вот и пришлось неугомонному дядюшке воссоздавать внутреннее убранство той эпохи из элементов этой. Хлам, плюс развитая фантазия, плюс завидное умение работать головой и руками, помноженное на незаурядное терпение, равняется… Тому и равняется, что творится вокруг, на отдельно взятом кусочке постъядерного рая. Уют, комфорт и ностальгия. Укоризненный ретро-привет из почившего Золотого Века.
Никита деликатно обхватил своими ладонями крепко сжатый кулак Ларисы. Та подняла на него невинные, ничем не замутненные, кроме алкогольных паров, очи и часто-часто захлопала ресницами. Однако изящную открывалку для бутылок (на редкость бесполезный аксессуар по нынешним временам, зато настоящий!) из загребущего кулачка выпустила.
– Ой!
Он обворожительно улыбнулся незадачливой воровке, всем видом демонстрируя пустячность инцидента:
– Ничего. Древности бывают на редкость прилипчивыми. Нужно обладать недюжинной сноровкой, чтобы избежать их соблазнительных чар, так похожих на паутину.
Фраза получилось сложноватой, но суть девушка ухватила – стыдить и карать за маленькие шалости ее никто не собирался.
Ник окинул подопечных чуть помутневшим взором. Алкоголь действовал на него ничуть не меньше, чем на девушек, – сказывалось отсутствие навыка в потреблении дрянных местных напитков. Одно дело – цедить по глоточку коньяк, совсем другое – бокалами заливать в себя низкокачественное пойло. Зачем он вообще столько выпил? Нервы и усталость, вот и весь сказ.
– Красавицы, с вашего позволения я скину свои боевые доспехи? – не дожидаясь ответа, юноша стянул с себя осточертевший пиджак и расстегнул все пуговицы на рубашке. «Надоело играть по дядюшкиным правилам». Без «панциря» стало намного легче и проще дышать.
Красавицы с нескрываемым интересом ждали продолжения импровизированного стриптиза, однако Ник не спешил оправдывать девичьи чаяния:
– У нас еще было запланировано посещение спальни довоенного человека, но это слишком вульгарно… Девушки той эпохи скучным постельным интерьерам предпочитали разнузданные пенные оргии. Пойдемте, я научу вас плохому.
Гостьи-подружки переглянулись между собой и пьяно захихикали. Ольга хмыкнула, то ли неодобрительно, то ли… Ник не всегда правильно расшифровывал ее мимику и жесты, она вообще часто ставила его в тупик. Непредсказуемая – и этим все сказано.
Окончательно расправляясь с нелюбимым образом джентльмена, Никита вытащил рубашку из брюк – строгая сорочка навыпуск, к тому же распахнутая на груди, что может быть брутальнее? Жаль, не хватает бугрящихся под одеждой мышц, но кто из присутствующих здесь дам видел под землей качков? Он, конечно, не мачо (очередное словечко из богатого дядиного лексикона), но и сам по себе парень не промах (и еще одна полузабытая идиома от того же источника).
– Смелее, мои прекрасные соблазнительницы… – Ник оборвал себя на полуслове, осознав, что до сих пор использует манерную джентльменскую речь. Мало снять с себя смокинг, нужно переключить рубильник в голове. Хотя бы на положение «простой пацан, свой в доску». – Девчонки, айда за мной, такого в Метро вы нигде больше не увидите, зуб даю!
Он не врал.
Однако смена ареала обитания никак не способствовала дядиному увлечению: трудно в подземных казематах с горячей водой, да ванны в большом дефиците. Другой бы успокоился, навек забыл, что он амфибия, и со временем обязательно приспособился бы к безвылазному существованию на суше. Говорят, когда-то эволюция проделала именно такой путь. Впрочем, дядюшка Дарвина не уважал, к его теории относился без должного пиетета и наверняка мечтал вернуться в море (обязательно теплое), хотя бы в следующей реинкарнации – например, перевоплотившись в кашалота или, на худой конец, дельфина.
Презрел дядя и невыносимые условия постъядерного мира, начисто лишенного водопроводных радостей. Никто не знает, каким образом он соорудил некое подобие ванной, но он это сделал. Лишь Ник был в курсе некоторых инженерных решений, позволявших согревать воду до приличных температур, а потом и сохранять ее теплой относительно долгий период. Сама система выглядела устрашающе, в принципе не имела слива (после ванных процедур вода вычерпывалась ведрами), «паровой бани» и «гидромассажа» (Ник даже не пытался выяснять, что это такое), зато она возвращала любимому родственнику ощущение счастья и полнейшего довольства «какой-никакой, но жизнью».
Самодовольная улыбка не сходила с губ Никиты, пока он наблюдал за ахающими и охающими гостьями. Те, пребывая в состоянии близком к шоковому, круг за кругом обходили постамент с ванной и вид при этом имели совершенно очумевший. Он даже начинал потихоньку опасаться за их душевное спокойствие и благополучие. К счастью, обошлось: девичья психика с горем пополам вынесла картины райского бытия.
– Принцессы, хватит глазеть, вода остывает, пора переходить к телесным радостям, – подавая пример другим, Ник обнажился по пояс, рубашка аккуратно легла на деревянную скамью.
Лариса с Марикой переглянулись. Борьба соблазна с моральными устоями продлилась буквально несколько секунд. Марика сдернула с себя кофту, а Лариса… Лариса жалобно проблеяла:
– Я не могу.
У Ника отвисла челюсть. Он испытывал некоторые сомнения относительно Марики, та могла заартачиться в последний момент, но Лариса!
– У тебя есть предубеждения против водных процедур? – вкрадчивым голосом поинтересовался он. – «Ты один не умывался и грязнулею остался»…
Стишок из прошлого века прозвучал устрашающе, девушка вздрогнула.
– Я хочу, очень хочу! Правда! Но не могу. При свете.
Марика противно захихикала. Видимо, что-то знала про светобоязнь подруги.
Ник обернулся к Ольге с немым укором: «где ж ты взяла такое чудо?»
Впрочем, та с живейшим интересом рассматривала гелиофоба[4] и Никитиного укора просто не заметила.
– Хорошо, я погашу лампочку, – решение далось ему легко. Юноша физически не мог слышать, как дизель-генератор, находящийся достаточно далеко отсюда, начинает кашлять от нехватки соляры, однако ощущение, что именно так и происходит в эту самую минуту, возникло у него в довольно навязчивой форме. – Давайте экономить электроэнергию.
Лариса радостно закивала.
«Странная она какая-то». Перед тем как щелкнуть выключателем, Ник спросил:
– Свечки-то можно зажечь? Обычные смертные, в количестве трех особей, – он поочередно ткнул пальцем в Марику, Ольгу и самого себя, – темноты боятся…
– Конечно! Обязательно! – Лариса опять кивнула – торопливо, заискивающе. – Я тоже боюсь.
Кто-то из девчонок сочувственно хмыкнул.
Самодельные свечи отчаянно коптили, свет же давали неровный и скудный. При таком условном освещении Ник, как ни старался, не смог рассмотреть в раздевающейся Ларисе ничего странного. Что увидишь на темном силуэте? Полновата, возможно, тело чуть непропорционально – коротенькие ножки, слишком широкий таз. Вот весь исчерпывающий список наблюдений.
Когда Лариса поднялась на постамент и уже занесла одну ногу через край ванны, ей в лицо ударил яркий луч света. Девушка закричала, руками прикрыла глаза и обнаженную грудь. Не обращая никакого внимания на крик, луч скользнул ниже и застыл на ее незащищенном животе.
– Твою мать! – коротко выругалась Ольга и отвела фонарь в сторону. – Гэмэшница хренова!
Ник не стал включать лампу, фонарик и так показал достаточно: тело гостьи было покрыто мелким волосяным покровом. Может, и не все тело, лишь часть – живот и грудь, но большего и не требовалось. Отличный маркер мутации.
Марика засмеялась – нервно, и как показалось Нику, мстительно:
– У Лариски на нашей станции погоняло Винни Пух. За рыжий мех и толстую жопу.
– Одевайся, – Никита протянул дрожащей, изо всех сил пытающейся не разрыдаться Ларисе ее одежду.
Он злился, очень сильно злился. На дурную Ларису, на Ольгу, которая ее сюда притащила, на себя, что вовремя не разглядел странностей во внешности и поведении.
– Нельзя нарушать табу, – Ник старался говорить спокойно, не выдавая раздражения и брезгливости. – ГМО нельзя спать с людьми. Карается изгнанием. Для обоих. О чем ты думала? Уходи, мутантам не место в две тысячи двендцатом году.
Лариса ничего не ответила. Молча собралась и, ни на кого не глядя, вышла из ванной комнаты. Ник догнал ее в прихожей, Девушка в темноте пыталась нащупать свой рюкзак.
Никита включил свет. Подождал, пока девушка натянет свою порядком поношенную обувь и закинет за спину старый вещмешок.
– Прощай.
– Я не найду дороги обратно, – голос ее звучал глухо.
– Прямо по коридору, плита открыта, за ней по туннелю направо. До станции пять минут хода.
– Но командирша водила нас целый час!
– Следы запутывала. Уходи.
Лариса вышла через открытую железную дверь, на пороге обернулась:
– Ненавижу вас, сук поганых!
– Прощай.
Дверь с грохотом захлопнулась за мутантом.
Глава 4
– А вот так? – Ник раскрыл настежь форточку, и девушка без колебаний прильнула к образовавшемуся отверстию.
Марика около минуты стояла неподвижно, всматриваясь во что-то видимое ей одной. За ее спиной недовольно шипела Лариса, подгоняя подругу и требуя «показать всем». Нику пришлось успокаивать нетерпеливую гостью, он приложил к губам указательный палец и негромко пообещал: «зрелища хватит на всех».
Внезапно Марику зашатало, она неловко вскинула руки, ища опору, и неминуемо оказалась бы на полу, не подхвати ее готовый к такому развитию событий Никита.
– Как ты?
– Голова… кружится… А ты… сволочь… – девушка говорила прерывисто, переводя сбившееся дыхание. – Что… это… было?
– Оптическая иллюзия. Дядя из линз и зеркал собрал что-то типа калейдоскопа, – начал рассказывать Ник, но быстро осекся, поняв, что объяснения не помогут. – Это обманка, тебе казалось, ты смотришь на город с очень большой высоты. Как ощущения?
– Странные. Очень, – она вздохнула и замолчала.
– Так и должно быть, – Никита прижал дрожащую девушку к себе и ласкового погладил по волосам. Марика не возражала. – Метро – это плоский мир. Мы, рожденные здесь, ничего не знаем о высоте, горизонте, перспективе, об открытом пространстве. Мы не представляем существования без стен и потолков, старики считают нас инвалидами…. Я только что дал тебе возможность почувствовать себя полноценной.
– Зачем?
– Не знаю. Но ведь ты запомнишь это ощущение? Разве оно того не стоит?
– Это жестоко.
Ник пожал плечами:
– Жизнь под землей слишком однообразна и скучна. Не очень разумно лишать себя сильных эмоций. Есть и еще кое-что: когда-нибудь люди вернутся на поверхность, должны вернуться. Там наша естественная среда обитания, и мы не должны прирасти к земле мясом, костями, корнями, умами и прочими частями тела. Для того и нужна встряска. Чтобы помнить, чтобы не забыть, кто мы и для чего мы.
Марика молчала. Притихла и Лариса, она больше не рвалась к зрелищу, лишь нервно кусала толстые губы. Зато на заднем плане вовсю веселилась Ольга: томно закатывала глаза, заламывала руки, потешно морщила брови, изображая девчонок, до крайности озадаченных «Никиткиными откровениями» (ее термин). Под конец представления, разыгрываемого для единственного зрителя, пересмешница сложила пальцы пистолетом, приставила к виску и беззвучно, одними губами «выстрелила»:
– Бу!
Ник исподволь погрозил ей кулаком, старательно сдерживая смех. Редкая экскурсия обходилась без калейдоскопа и следующего за ним пафоса – аттракцион был специально придуман для таких гостей, как Марика: скептичных, самоуверенных лука€вок (данный термин принадлежал уже самому Никите, не питавшему никаких оптимистичных иллюзий относительно лукавых, слабо прогнозируемых девушек). «Путь к сердцу строптивицы лежит через вестибулярный аппарат» – чем не истина, к тому же проверенная опытом и временем? Надо будет рисануться перед дядей, он оценит…
– Лариса, а ты желаешь приобщиться к запретному калейдоскопу? – Ник снова лез из кожи вон, изображая из себя джентльмена.
Девица настолько энергично закрутила глупенькой головкой, что чуть было не словила эффект калейдоскопа без самого калейдоскопа.
– Тогда позвольте продолжить наше увлекательное путешествие по довоенному миру. Следующая остановка – кухня. Там очаровательная Ольга предложит вам аперитив.
«Очаровательная Ольга» скорчила такую рожу, что Ник серьезно засомневался в собственных словах. И про очарование, и про аперитив. К счастью обошлось – скорченная рожа разгладилась, превратившись в обманчиво ангельское личико, а напитки (все та же настойка) и легкие закуски (сушеные грибы) были поданы гостям. Правда, с царственным достоинством, многими принимаемым за высокомерие – в лучшем случае или презрение – в обычном.
– Наши предки не особо жаловали сушеные грибы, – честно признался Никита, отвлекая внимание от капризной Ольги. – Однако с аутентичной пищей нынче полная беда. Надеюсь, вы меня простите за это невольное и трудно исправимое упущение.
Упущение ему благосклонно простили, даже не попеняв непонятной «аутентичной пищей». После напитков, повторенных несколько раз, настроение у всех заметно улучшилось. Кое у кого даже сверх меры. Ник с осуждением смотрел на быстро захмелевшую Ларису, которая так и норовила оставить себе на память какую-нибудь старинную безделушку. Хорошо, что за «клептоманкой» присматривала бдительная Ольга, под таким серьезным надзором имущество было в полной безопасности.
Ник подумал: если бы ему пришлось просить прощения за каждую вещь в квартире, не принадлежащую довоенной эпохе, то девяносто процентов экскурсии состояло бы из сплошных извинений. Именно такую долю в интерьере занимали подделки – талантливая, весьма убедительная имитация, сотворенная дядиными руками. Ну, какой сталкер в здравом уме потащит с поверхности двуспальную кровать, шкаф, обеденный стол, неподъемную сейф-дверь, кухонный гарнитур, кожаный диван, огромную ванну, наконец? Правильный ответ: никакой. Мародеры с удовольствием (и хорошей прибылью) пополняли антикварную лавку, чей ассортимент целиком состоял из компактных и практически ничего не весящих предметов – мобильников, навигаторов, плееров, диктофонов, часов и прочей мелочи. На так называемые «сверхгабариты» не подписывался ни один смельчак или дурак. Вот и пришлось неугомонному дядюшке воссоздавать внутреннее убранство той эпохи из элементов этой. Хлам, плюс развитая фантазия, плюс завидное умение работать головой и руками, помноженное на незаурядное терпение, равняется… Тому и равняется, что творится вокруг, на отдельно взятом кусочке постъядерного рая. Уют, комфорт и ностальгия. Укоризненный ретро-привет из почившего Золотого Века.
Никита деликатно обхватил своими ладонями крепко сжатый кулак Ларисы. Та подняла на него невинные, ничем не замутненные, кроме алкогольных паров, очи и часто-часто захлопала ресницами. Однако изящную открывалку для бутылок (на редкость бесполезный аксессуар по нынешним временам, зато настоящий!) из загребущего кулачка выпустила.
– Ой!
Он обворожительно улыбнулся незадачливой воровке, всем видом демонстрируя пустячность инцидента:
– Ничего. Древности бывают на редкость прилипчивыми. Нужно обладать недюжинной сноровкой, чтобы избежать их соблазнительных чар, так похожих на паутину.
Фраза получилось сложноватой, но суть девушка ухватила – стыдить и карать за маленькие шалости ее никто не собирался.
Ник окинул подопечных чуть помутневшим взором. Алкоголь действовал на него ничуть не меньше, чем на девушек, – сказывалось отсутствие навыка в потреблении дрянных местных напитков. Одно дело – цедить по глоточку коньяк, совсем другое – бокалами заливать в себя низкокачественное пойло. Зачем он вообще столько выпил? Нервы и усталость, вот и весь сказ.
– Красавицы, с вашего позволения я скину свои боевые доспехи? – не дожидаясь ответа, юноша стянул с себя осточертевший пиджак и расстегнул все пуговицы на рубашке. «Надоело играть по дядюшкиным правилам». Без «панциря» стало намного легче и проще дышать.
Красавицы с нескрываемым интересом ждали продолжения импровизированного стриптиза, однако Ник не спешил оправдывать девичьи чаяния:
– У нас еще было запланировано посещение спальни довоенного человека, но это слишком вульгарно… Девушки той эпохи скучным постельным интерьерам предпочитали разнузданные пенные оргии. Пойдемте, я научу вас плохому.
Гостьи-подружки переглянулись между собой и пьяно захихикали. Ольга хмыкнула, то ли неодобрительно, то ли… Ник не всегда правильно расшифровывал ее мимику и жесты, она вообще часто ставила его в тупик. Непредсказуемая – и этим все сказано.
Окончательно расправляясь с нелюбимым образом джентльмена, Никита вытащил рубашку из брюк – строгая сорочка навыпуск, к тому же распахнутая на груди, что может быть брутальнее? Жаль, не хватает бугрящихся под одеждой мышц, но кто из присутствующих здесь дам видел под землей качков? Он, конечно, не мачо (очередное словечко из богатого дядиного лексикона), но и сам по себе парень не промах (и еще одна полузабытая идиома от того же источника).
– Смелее, мои прекрасные соблазнительницы… – Ник оборвал себя на полуслове, осознав, что до сих пор использует манерную джентльменскую речь. Мало снять с себя смокинг, нужно переключить рубильник в голове. Хотя бы на положение «простой пацан, свой в доску». – Девчонки, айда за мной, такого в Метро вы нигде больше не увидите, зуб даю!
Он не врал.
* * *
У дяди было великое множество пунктиков. Начиная с крошечных пунктячков («детенышей пунктиков» – в терминологии понятно кого), заканчивая гигантскими «квазароподобными пунктойдами». Предводителем всех пунктиков («верховным пунктиатором») значилась страстная, ни с чем не сравнимая любовь к водным процедурам. До Катастрофы Александр Кузнецов удивлял окружающих двухчасовыми заплывами в ванной, причем принимал он ее не реже трех раз на дню. Горячая вода помогала ему сосредоточиться, отвлечься, подумать, принять важное решение. В ванной он отдыхал, работал, отдыхал от работы, работал ради отдыха, одним словом, жил. У каждого свои странности, что тут скажешь.Однако смена ареала обитания никак не способствовала дядиному увлечению: трудно в подземных казематах с горячей водой, да ванны в большом дефиците. Другой бы успокоился, навек забыл, что он амфибия, и со временем обязательно приспособился бы к безвылазному существованию на суше. Говорят, когда-то эволюция проделала именно такой путь. Впрочем, дядюшка Дарвина не уважал, к его теории относился без должного пиетета и наверняка мечтал вернуться в море (обязательно теплое), хотя бы в следующей реинкарнации – например, перевоплотившись в кашалота или, на худой конец, дельфина.
Презрел дядя и невыносимые условия постъядерного мира, начисто лишенного водопроводных радостей. Никто не знает, каким образом он соорудил некое подобие ванной, но он это сделал. Лишь Ник был в курсе некоторых инженерных решений, позволявших согревать воду до приличных температур, а потом и сохранять ее теплой относительно долгий период. Сама система выглядела устрашающе, в принципе не имела слива (после ванных процедур вода вычерпывалась ведрами), «паровой бани» и «гидромассажа» (Ник даже не пытался выяснять, что это такое), зато она возвращала любимому родственнику ощущение счастья и полнейшего довольства «какой-никакой, но жизнью».
Самодовольная улыбка не сходила с губ Никиты, пока он наблюдал за ахающими и охающими гостьями. Те, пребывая в состоянии близком к шоковому, круг за кругом обходили постамент с ванной и вид при этом имели совершенно очумевший. Он даже начинал потихоньку опасаться за их душевное спокойствие и благополучие. К счастью, обошлось: девичья психика с горем пополам вынесла картины райского бытия.
– Принцессы, хватит глазеть, вода остывает, пора переходить к телесным радостям, – подавая пример другим, Ник обнажился по пояс, рубашка аккуратно легла на деревянную скамью.
Лариса с Марикой переглянулись. Борьба соблазна с моральными устоями продлилась буквально несколько секунд. Марика сдернула с себя кофту, а Лариса… Лариса жалобно проблеяла:
– Я не могу.
У Ника отвисла челюсть. Он испытывал некоторые сомнения относительно Марики, та могла заартачиться в последний момент, но Лариса!
– У тебя есть предубеждения против водных процедур? – вкрадчивым голосом поинтересовался он. – «Ты один не умывался и грязнулею остался»…
Стишок из прошлого века прозвучал устрашающе, девушка вздрогнула.
– Я хочу, очень хочу! Правда! Но не могу. При свете.
Марика противно захихикала. Видимо, что-то знала про светобоязнь подруги.
Ник обернулся к Ольге с немым укором: «где ж ты взяла такое чудо?»
Впрочем, та с живейшим интересом рассматривала гелиофоба[4] и Никитиного укора просто не заметила.
– Хорошо, я погашу лампочку, – решение далось ему легко. Юноша физически не мог слышать, как дизель-генератор, находящийся достаточно далеко отсюда, начинает кашлять от нехватки соляры, однако ощущение, что именно так и происходит в эту самую минуту, возникло у него в довольно навязчивой форме. – Давайте экономить электроэнергию.
Лариса радостно закивала.
«Странная она какая-то». Перед тем как щелкнуть выключателем, Ник спросил:
– Свечки-то можно зажечь? Обычные смертные, в количестве трех особей, – он поочередно ткнул пальцем в Марику, Ольгу и самого себя, – темноты боятся…
– Конечно! Обязательно! – Лариса опять кивнула – торопливо, заискивающе. – Я тоже боюсь.
Кто-то из девчонок сочувственно хмыкнул.
Самодельные свечи отчаянно коптили, свет же давали неровный и скудный. При таком условном освещении Ник, как ни старался, не смог рассмотреть в раздевающейся Ларисе ничего странного. Что увидишь на темном силуэте? Полновата, возможно, тело чуть непропорционально – коротенькие ножки, слишком широкий таз. Вот весь исчерпывающий список наблюдений.
Когда Лариса поднялась на постамент и уже занесла одну ногу через край ванны, ей в лицо ударил яркий луч света. Девушка закричала, руками прикрыла глаза и обнаженную грудь. Не обращая никакого внимания на крик, луч скользнул ниже и застыл на ее незащищенном животе.
– Твою мать! – коротко выругалась Ольга и отвела фонарь в сторону. – Гэмэшница хренова!
Ник не стал включать лампу, фонарик и так показал достаточно: тело гостьи было покрыто мелким волосяным покровом. Может, и не все тело, лишь часть – живот и грудь, но большего и не требовалось. Отличный маркер мутации.
Марика засмеялась – нервно, и как показалось Нику, мстительно:
– У Лариски на нашей станции погоняло Винни Пух. За рыжий мех и толстую жопу.
– Одевайся, – Никита протянул дрожащей, изо всех сил пытающейся не разрыдаться Ларисе ее одежду.
Он злился, очень сильно злился. На дурную Ларису, на Ольгу, которая ее сюда притащила, на себя, что вовремя не разглядел странностей во внешности и поведении.
– Нельзя нарушать табу, – Ник старался говорить спокойно, не выдавая раздражения и брезгливости. – ГМО нельзя спать с людьми. Карается изгнанием. Для обоих. О чем ты думала? Уходи, мутантам не место в две тысячи двендцатом году.
Лариса ничего не ответила. Молча собралась и, ни на кого не глядя, вышла из ванной комнаты. Ник догнал ее в прихожей, Девушка в темноте пыталась нащупать свой рюкзак.
Никита включил свет. Подождал, пока девушка натянет свою порядком поношенную обувь и закинет за спину старый вещмешок.
– Прощай.
– Я не найду дороги обратно, – голос ее звучал глухо.
– Прямо по коридору, плита открыта, за ней по туннелю направо. До станции пять минут хода.
– Но командирша водила нас целый час!
– Следы запутывала. Уходи.
Лариса вышла через открытую железную дверь, на пороге обернулась:
– Ненавижу вас, сук поганых!
– Прощай.
Дверь с грохотом захлопнулась за мутантом.
Глава 4
«Его убили»
«Вот тварь!» – с ненавистью подумал Никита и задумчиво побрел к оставшимся гостям. Случившееся не укладывалось в голове.
В ванной он застал благостную картину: Ольга с Марикой сидели в воде и живо обсуждали что-то между собой. Выглядели обе сообразно ситуации – весьма соблазнительно.
Однако, прежде чем присоединиться к прелестницам, Ник опасливо кивнул в сторону Марики:
– Никакой шерсти?
Ольга ухмыльнулась:
– Только там, где положено.
– Почему ты ничего не сказала про подругу? – Никита присел на край ванны и уставился на Марику. Глаза его никак не могли сосредоточиться на ее лице. На чем угодно, но только не лице.
– У нас на станции с этим проще. Категорический запрет якобы есть, как и везде, но наказание следует исключительно в случае беременности, и только носителю мутации. Говорят, наш главный сам не без греха… – девушка недовольно поморщилась, казенные речевые обороты давались ей с трудом. А вот лукавая улыбка, появившаяся в следующее мгновение на устах, смотрелась вполне привычно. – Да и мы с Лариской шли всего лишь на экскурсию, кто ж знал, что экскурсовод такой озабоченный попадется.
Ольга прыснула от смеха, Марика ее поддержала. Засмеялся и Ник, кажется, накопившееся напряжение и злость, наконец, отпустили его. Раздевшись без всякого смущения, он плюхнулся к девчонкам в воду. Тут же притянул их к себе – Ольгу чмокнул в губы, а Марику целомудренно – в мочку уха.
– Ты точно не мутант?
Та отрицательно мотнула головой, но как-то чересчур медленно и неуверенно. И эта медлительность не укрылась от юноши.
– Да, блин! Точно не мут?!
– Хуже, – Марика печально вздохнула и отвела глаза.
Волосы на голове Ника зашевелились. Нехорошее предчувствие, родившееся где-то в районе сердца, а затем рухнувшее в область пяток, их буквально наэлектризовало.
– Я несовершеннолетняя.
Ольга и Ник вылетели из ванны синхронно, оглашая тишину яростным:
– Твою мать, твою мать, твою мать!!!
Когда эхо, наконец, затихло (Ник раньше и не подозревал, что оно может быть в этом помещении), девушка горько добавила:
– Шестнадцать послезавтра стукнет. Приехала к вам на Донскую подарок выбирать… На совершеннолетие.
– Вы все на Лесопарковой отмороженные?! Одна под изгнание чуть не подвела, вторая – под смертную казнь. Дуры конченные! – Ника трясло. Он захлебывался словами, самые отчаянные и злобные ругательства застревали в горле, мешали дышать.
– Никита! Никита, успокойся! – Ольга схватила его за плечи, оттащила подальше от ванны. – Не кричи, девочка сама призналась, предупредила… Все нормально.
– Будьте вы людьми, – Марика вдруг заговорила уверенно и даже с нахальством в голосе. – Девочка первый раз в жизни принимает настоящую ванну! Дайте человеку кайфануть от души. – но закончила она уже с плаксивыми интонациями: – Ну, пожалуйста. На День Рождения… подарок…
Никита несколько секунд ошалело крутил головой, приходя в себя. Вот ведь охреневшая девица!
– Не будь ты букой, – добила его Оля, никогда ранее в сердобольности не замеченная. – Сделай ребенку приятное.
– Сама делай ей приятное. Потри спинку, например! – прорычал вконец обозленный Ник. – Развлекайтесь, жалко, что ли. Хоть детский утренник устройте – с клоунами-мутантами!
– Ушел, – шепотом констатировала Марика.
– Ушел, – согласилась Ольга. – Не обижайся на него, он хороший. Вспыльчивый только и обломы тяжело переживает… Сам, как ребенок, если настроится на что, а оно не получится… Праздника малыш ждал, с девками и весельем.
– Ты странная.
Ольга удивленно взглянула на малолетку.
– Почему?
Марика печально улыбнулась:
– Я же вижу, как ты на него смотришь. Сама без двух дней женщина… Не ревнуешь к такому веселью?
– Все мы со странностями. Ник во всем хочет походить на своего дядю, а тот знатный кобель – породистый, аристократичный, но кобель. Видела бы ты его! По нему вся женская половина станции сохнет, а мужская молча терпит, за прежние и нынешние заслуги (не на любовном фронте, понятно). Мужик мировой, настоящий, таких больше не делают… Но Никита мечтает доказать, что ничем не хуже… Говорят, мальчишки умнеют только к годам пятидесяти, но там уже подстерегает новая напасть: бес-в-ребро.
Обе рассмеялись старой женской истине.
– Ты права, – Ольга присела на край ванны, запустила руку в приятную теплую воду. – Меня на станции чуть ли не сводней считают, причем, придурочной. Поставляю любимому девок всех мастей и калибров… И это очень странно, ты права.
– Все мужики – козлы, а бабы – дуры, – заключила Марика с нескрываемой грустью с голосе. – Извини, что я с возрастом обманула.
– Да проехали…
– Ты не поняла. Мне послезавтра не шестнадцать исполняется. Семнадцать. И своим телом давно распоряжаюсь, как хочу. Я заметила, как ты по «экскурсоводу» сохнешь, ну, и скостила себе годик. Женская солидарность, мать ее так. Раз уж мы все бабы-дуры, то и в дурости своей должны друг друга поддерживать.
Ольга расхохоталась, да так отчаянно, что чуть было не слетела с кромки ванны в воду. Успокаивалась она долго, а потом еще дольше вытирала слезы, брызнувшие из глаз.
– Ну, ты даешь, подруга! Рассказывают, дядя Ника до смерти забил одного педофила, покусившегося на беззащитную сиротку. Ты представляешь, что сейчас творится в голове бедного Никитоса?
Марика выглядела сконфуженной:
– Могу во всем признаться и объяснить, что он просто не привлек меня, как мужчина.
– С ума сошла? С его-то мнительностью! Он уверен, что дяде такого отроду не говорили и никогда не отказывали. Пусть лучше остается педофильская версия, она гуманнее. – Ольга замолчала, но после небольшой паузы спросила: – А он тебе правда не понравился?
– Ага, как же… Классный он, особенно когда джентльменом прикидывается. Попробуй такому откажи… Если б не твои несчастные глаза… – Марика укоризненно цыкнула языком и в очередной раз повторила, на этот раз с обидой: – Бабы – дуры. Полные, бесповоротные, беспросветные. Ладно, Оля, засиделась я в гостях, впечатлений нахваталась на год вперед. Пойду. Расскажешь, как на станцию выбраться?
Ник сидел за кухонным столом и не очень убедительно делал вид, что читает книгу. Девушка подкралась к нему сзади и нанесла сокрушительный… поцелуй в шею. От неожиданности он вздрогнул всем телом, но коварная нежность уже воплотилась. За ней последовал контрольный удар:
– Ты самый прикольный, Ник-Никита, – Марика прижалась губами к его уху. – Я буду думать о тебе все свое совершеннолетие. И не провожай меня, пожалуйста, побереги девичье сердце.
Негромко хлопнула входная дверь. Странная девчонка ушла.
– Бабы – дуры, – сам того не желая, Ник воспроизвел любимое выражение странной девчонки.
– Сначала наш магазин пытались обчистить, – начал перечислять юноша. – После я получил бутылкой по яйцам, а это, признаюсь, больно до жуткой жути, и к тому же обидно.
– До обидной обидки, – беззлобно передразнила Ольга. Ник пытался расслышать в ее голосе хоть тень сочувствия, но напрасно – девушка веселилась и сопереживать его мужскому горю вовсе не собиралась.
– Затем я посчитал, что убил костюм…
– А вот это серьезно, – Оля хмыкнула с пониманием: трепетное отношение Никитиного дяди к деловой одежде недалекого прошлого было общеизвестным. – Уж лучше яйца всмятку… Обошлось?
– Если ты про костюм, то обошлось, конечно. Иначе бы давно вскрыл себе вены, прямо здесь, в ванной.
– Фу, как пошло!
– Зато не так больно, как четвертование! – Ник обиженно фыркнул. – И вообще, не перебивай меня, когда я жалуюсь на жестокую судьбу!
– Ну-ну, – девушка обвела взглядом роскошные апартаменты и выразительно постучала по бокам ванны. – Бедняжечка!
Никита пропустил издевку мимо ушей.
– Потом меня чуть было не изнасиловал мутант Винни Пух – мохнатый, и, по заверениям очевидцев, толстожопый. Завершение веселого дня выдалось поистине фееричным – растлительница-малолетка покусилась на мою запоздалую невинность!
Ольга хохотнула:
– Запоздалый девственник – звучит свежо, особенно из уст практикующего развратника во втором поколении!
– Тебе смешно, а я все думаю: меня бы сначала изгнали за связь с ГМО, а потом расстреляли за Марику? Или сначала расстреляли?
Смеялись оба. Потом долго и нежно целовались.
– Ты знаешь, – он ласково куснул ее за ушко. – Может, день и не такой уж дерьмовый…
Ольга прижалась к его щеке, волосами пощекотала лицо. Со вздохом отстранилась, посмотрела на него. Нехороший у нее был взгляд, слишком печальный, слишком… Ник вновь не смог расшифровать того, что скрывалось в темных, наполненных влагой глазах.
– Что случилось, ты плачешь?
– Не обнадеживайся, Ник, день на самом деле полное дерьмо.
– Знаю, но мы можем сделать его чуточку лучше.
– Я выхожу замуж, Ник, – Оля больше не смотрела на него.
– Ты с ума сошла? Это какой-то дебильный прикол?
– Дебильный прикол, – бесстрастным эхом отозвалась она. – Мне жутко хочется курить…
– Подожди, я приготовил для тебя сюрприз, – Никита поспешно выскочил из ванны. Он не понимал, почему и куда торопится, тягостное ощущение заканчивающегося времени застигло его врасплох. Придавило к земле, заставило действовать. Только не стоять на месте, только не…
Сюрприз лежал во внутреннем кармане пиджака – драгоценный, поблескивающий целлофановой упаковкой на гранях.
– Смотри! – он сунул сигареты ей в руки. – Настоящие. Довоенные. Тебе.
– Ты больной, – она заговорила не сразу, недоверчиво вертела пачку, качала головой, то ли в восхищении, то ли в чем-то еще, недоступном его пониманию («не умею тебя расшифровывать»). – Жалко же… двадцать лет пролежали.
– Может, в прах давно превратились… Открывай, чего тянуть.
Сигареты уцелели, не рассыпались в ее изящных красивых пальцах, не потеряли забытого на два десятилетия запретного вкуса.
В ванной он застал благостную картину: Ольга с Марикой сидели в воде и живо обсуждали что-то между собой. Выглядели обе сообразно ситуации – весьма соблазнительно.
Однако, прежде чем присоединиться к прелестницам, Ник опасливо кивнул в сторону Марики:
– Никакой шерсти?
Ольга ухмыльнулась:
– Только там, где положено.
– Почему ты ничего не сказала про подругу? – Никита присел на край ванны и уставился на Марику. Глаза его никак не могли сосредоточиться на ее лице. На чем угодно, но только не лице.
– У нас на станции с этим проще. Категорический запрет якобы есть, как и везде, но наказание следует исключительно в случае беременности, и только носителю мутации. Говорят, наш главный сам не без греха… – девушка недовольно поморщилась, казенные речевые обороты давались ей с трудом. А вот лукавая улыбка, появившаяся в следующее мгновение на устах, смотрелась вполне привычно. – Да и мы с Лариской шли всего лишь на экскурсию, кто ж знал, что экскурсовод такой озабоченный попадется.
Ольга прыснула от смеха, Марика ее поддержала. Засмеялся и Ник, кажется, накопившееся напряжение и злость, наконец, отпустили его. Раздевшись без всякого смущения, он плюхнулся к девчонкам в воду. Тут же притянул их к себе – Ольгу чмокнул в губы, а Марику целомудренно – в мочку уха.
– Ты точно не мутант?
Та отрицательно мотнула головой, но как-то чересчур медленно и неуверенно. И эта медлительность не укрылась от юноши.
– Да, блин! Точно не мут?!
– Хуже, – Марика печально вздохнула и отвела глаза.
Волосы на голове Ника зашевелились. Нехорошее предчувствие, родившееся где-то в районе сердца, а затем рухнувшее в область пяток, их буквально наэлектризовало.
– Я несовершеннолетняя.
Ольга и Ник вылетели из ванны синхронно, оглашая тишину яростным:
– Твою мать, твою мать, твою мать!!!
Когда эхо, наконец, затихло (Ник раньше и не подозревал, что оно может быть в этом помещении), девушка горько добавила:
– Шестнадцать послезавтра стукнет. Приехала к вам на Донскую подарок выбирать… На совершеннолетие.
– Вы все на Лесопарковой отмороженные?! Одна под изгнание чуть не подвела, вторая – под смертную казнь. Дуры конченные! – Ника трясло. Он захлебывался словами, самые отчаянные и злобные ругательства застревали в горле, мешали дышать.
– Никита! Никита, успокойся! – Ольга схватила его за плечи, оттащила подальше от ванны. – Не кричи, девочка сама призналась, предупредила… Все нормально.
– Будьте вы людьми, – Марика вдруг заговорила уверенно и даже с нахальством в голосе. – Девочка первый раз в жизни принимает настоящую ванну! Дайте человеку кайфануть от души. – но закончила она уже с плаксивыми интонациями: – Ну, пожалуйста. На День Рождения… подарок…
Никита несколько секунд ошалело крутил головой, приходя в себя. Вот ведь охреневшая девица!
– Не будь ты букой, – добила его Оля, никогда ранее в сердобольности не замеченная. – Сделай ребенку приятное.
– Сама делай ей приятное. Потри спинку, например! – прорычал вконец обозленный Ник. – Развлекайтесь, жалко, что ли. Хоть детский утренник устройте – с клоунами-мутантами!
– Ушел, – шепотом констатировала Марика.
– Ушел, – согласилась Ольга. – Не обижайся на него, он хороший. Вспыльчивый только и обломы тяжело переживает… Сам, как ребенок, если настроится на что, а оно не получится… Праздника малыш ждал, с девками и весельем.
– Ты странная.
Ольга удивленно взглянула на малолетку.
– Почему?
Марика печально улыбнулась:
– Я же вижу, как ты на него смотришь. Сама без двух дней женщина… Не ревнуешь к такому веселью?
– Все мы со странностями. Ник во всем хочет походить на своего дядю, а тот знатный кобель – породистый, аристократичный, но кобель. Видела бы ты его! По нему вся женская половина станции сохнет, а мужская молча терпит, за прежние и нынешние заслуги (не на любовном фронте, понятно). Мужик мировой, настоящий, таких больше не делают… Но Никита мечтает доказать, что ничем не хуже… Говорят, мальчишки умнеют только к годам пятидесяти, но там уже подстерегает новая напасть: бес-в-ребро.
Обе рассмеялись старой женской истине.
– Ты права, – Ольга присела на край ванны, запустила руку в приятную теплую воду. – Меня на станции чуть ли не сводней считают, причем, придурочной. Поставляю любимому девок всех мастей и калибров… И это очень странно, ты права.
– Все мужики – козлы, а бабы – дуры, – заключила Марика с нескрываемой грустью с голосе. – Извини, что я с возрастом обманула.
– Да проехали…
– Ты не поняла. Мне послезавтра не шестнадцать исполняется. Семнадцать. И своим телом давно распоряжаюсь, как хочу. Я заметила, как ты по «экскурсоводу» сохнешь, ну, и скостила себе годик. Женская солидарность, мать ее так. Раз уж мы все бабы-дуры, то и в дурости своей должны друг друга поддерживать.
Ольга расхохоталась, да так отчаянно, что чуть было не слетела с кромки ванны в воду. Успокаивалась она долго, а потом еще дольше вытирала слезы, брызнувшие из глаз.
– Ну, ты даешь, подруга! Рассказывают, дядя Ника до смерти забил одного педофила, покусившегося на беззащитную сиротку. Ты представляешь, что сейчас творится в голове бедного Никитоса?
Марика выглядела сконфуженной:
– Могу во всем признаться и объяснить, что он просто не привлек меня, как мужчина.
– С ума сошла? С его-то мнительностью! Он уверен, что дяде такого отроду не говорили и никогда не отказывали. Пусть лучше остается педофильская версия, она гуманнее. – Ольга замолчала, но после небольшой паузы спросила: – А он тебе правда не понравился?
– Ага, как же… Классный он, особенно когда джентльменом прикидывается. Попробуй такому откажи… Если б не твои несчастные глаза… – Марика укоризненно цыкнула языком и в очередной раз повторила, на этот раз с обидой: – Бабы – дуры. Полные, бесповоротные, беспросветные. Ладно, Оля, засиделась я в гостях, впечатлений нахваталась на год вперед. Пойду. Расскажешь, как на станцию выбраться?
Ник сидел за кухонным столом и не очень убедительно делал вид, что читает книгу. Девушка подкралась к нему сзади и нанесла сокрушительный… поцелуй в шею. От неожиданности он вздрогнул всем телом, но коварная нежность уже воплотилась. За ней последовал контрольный удар:
– Ты самый прикольный, Ник-Никита, – Марика прижалась губами к его уху. – Я буду думать о тебе все свое совершеннолетие. И не провожай меня, пожалуйста, побереги девичье сердце.
Негромко хлопнула входная дверь. Странная девчонка ушла.
– Бабы – дуры, – сам того не желая, Ник воспроизвел любимое выражение странной девчонки.
* * *
– Охренительный денек у меня выдался! – Ник с силой хлопнул ладонью по воде, брызги полетели Ольге прямо в лицо. Девушка в долгу не осталась, щедро окатив агрессора в ответ. Они вновь находились в ванной, однако на этот раз тет-а-тет.– Сначала наш магазин пытались обчистить, – начал перечислять юноша. – После я получил бутылкой по яйцам, а это, признаюсь, больно до жуткой жути, и к тому же обидно.
– До обидной обидки, – беззлобно передразнила Ольга. Ник пытался расслышать в ее голосе хоть тень сочувствия, но напрасно – девушка веселилась и сопереживать его мужскому горю вовсе не собиралась.
– Затем я посчитал, что убил костюм…
– А вот это серьезно, – Оля хмыкнула с пониманием: трепетное отношение Никитиного дяди к деловой одежде недалекого прошлого было общеизвестным. – Уж лучше яйца всмятку… Обошлось?
– Если ты про костюм, то обошлось, конечно. Иначе бы давно вскрыл себе вены, прямо здесь, в ванной.
– Фу, как пошло!
– Зато не так больно, как четвертование! – Ник обиженно фыркнул. – И вообще, не перебивай меня, когда я жалуюсь на жестокую судьбу!
– Ну-ну, – девушка обвела взглядом роскошные апартаменты и выразительно постучала по бокам ванны. – Бедняжечка!
Никита пропустил издевку мимо ушей.
– Потом меня чуть было не изнасиловал мутант Винни Пух – мохнатый, и, по заверениям очевидцев, толстожопый. Завершение веселого дня выдалось поистине фееричным – растлительница-малолетка покусилась на мою запоздалую невинность!
Ольга хохотнула:
– Запоздалый девственник – звучит свежо, особенно из уст практикующего развратника во втором поколении!
– Тебе смешно, а я все думаю: меня бы сначала изгнали за связь с ГМО, а потом расстреляли за Марику? Или сначала расстреляли?
Смеялись оба. Потом долго и нежно целовались.
– Ты знаешь, – он ласково куснул ее за ушко. – Может, день и не такой уж дерьмовый…
Ольга прижалась к его щеке, волосами пощекотала лицо. Со вздохом отстранилась, посмотрела на него. Нехороший у нее был взгляд, слишком печальный, слишком… Ник вновь не смог расшифровать того, что скрывалось в темных, наполненных влагой глазах.
– Что случилось, ты плачешь?
– Не обнадеживайся, Ник, день на самом деле полное дерьмо.
– Знаю, но мы можем сделать его чуточку лучше.
– Я выхожу замуж, Ник, – Оля больше не смотрела на него.
– Ты с ума сошла? Это какой-то дебильный прикол?
– Дебильный прикол, – бесстрастным эхом отозвалась она. – Мне жутко хочется курить…
– Подожди, я приготовил для тебя сюрприз, – Никита поспешно выскочил из ванны. Он не понимал, почему и куда торопится, тягостное ощущение заканчивающегося времени застигло его врасплох. Придавило к земле, заставило действовать. Только не стоять на месте, только не…
Сюрприз лежал во внутреннем кармане пиджака – драгоценный, поблескивающий целлофановой упаковкой на гранях.
– Смотри! – он сунул сигареты ей в руки. – Настоящие. Довоенные. Тебе.
– Ты больной, – она заговорила не сразу, недоверчиво вертела пачку, качала головой, то ли в восхищении, то ли в чем-то еще, недоступном его пониманию («не умею тебя расшифровывать»). – Жалко же… двадцать лет пролежали.
– Может, в прах давно превратились… Открывай, чего тянуть.
Сигареты уцелели, не рассыпались в ее изящных красивых пальцах, не потеряли забытого на два десятилетия запретного вкуса.