Андрей Хаас. Ярость

   – Ну что вы, это все благодаря вам, – счастливо улыбаясь, запротестовала Марьяна.
   Она встала, повернулась спиной к спикеру и, прищурившись, посмотрела на злокозненно улыбавшегося мужчину и даму в черном. В зале уже успели объявить новые торги, и те, разглядывая следующий лот, не заметили испепеляющего взгляда победительницы. Насладившись моментом, шикарная русская блондинка безразлично бросила каталог аукциона на кресло и, подхватив сумочку, направилась к выходу.
   – А знаете что, Виктор Андреевич, – голосом довольной кошечки промурлыкала она, беря своего консультанта под руку и спускаясь с ним по мраморной лестнице в холл отеля. – За сто пятьдесят тысяч она мне еще больше нравится!
   – Если честно, я согласен с вами. Картина ранняя, таких уже и нет сейчас. Это еще самое начало их проекта, а он почти распродан, и к тому же поверьте, уже очень скоро их работы будут стоить в разы дороже.
   – Вы думаете? – удивилась Марьяна, восторженно глядя на респектабельного Виктора Андреевича.
   – Уверен. Есть информация.
   – Виктор Андреевич, дорогой, едем к нам! Пожалуйста! Ванечка прилетел из Лос-Анджелеса, устроим вечеринку, погудим, отметим наши покупки! У нас сегодня целый самолет гостей, русские из Калифорнии. Иван привез такого повара, тайца, обалдеть… И потом, ваши комиссионные, нет-нет, не машите головой! Вы же работали. Не возражайте.
 
   Как только Тропинин и Рогулина покинули отель, из зала, где продолжались аукционные торги, один за другим вышли трое: дама в черном костюме, полноватый господин с лысиной и улыбчивый мужчина в темных очках. Тихо переговариваясь, троица неспешно проследовала на огромный балкон бара, где уселась за столик между кустов розовых бугенвиллей. Вслед за ними на балкон вышел франтоватый красавец a-la Monte-Carlo. Простоватый с виду водитель Сергей преобразился до неузнаваемости, – на нем был черный визитный костюм, щегольские лаковые туфли, бабочка. Набриолиненный красавец подошел к перилам балкона, вальяжно осмотрел морскую даль, а после важно присел за их столик.
   – Мадам, мсье, Виктор поручил мне завершить наши дела. – Сергей говорил по-французски ужасно, но собеседники закивали головами и заулыбались.
   – Для нас всегда большая честь работать с вашим фондом, – заверила Сергея мадам в черном, расстегивая для большей убедительности две верхние пуговицы на жакете.
   – Итак, к делу!
   С интересом присматриваясь к вздымающемуся от волнения бюсту дамы в черном, Сергей выудил из внутреннего кармана пиджака три одинаковых желтых конверта.
 
   Миллиарды ярких бликов зыбко дрожали в черном зеркале спокойного моря, и в этом космосе отраженного электрического света рядом с нарядно освещенной «Milena Pacific» усыпляюще хлюпали бортами сотни пришвартованных яхт и маленьких пароходиков. Ночь выдалась тихая, спокойная. На защищенном от волн внутреннем рейде стоял полный штиль. Влажный воздух моря и солоноватый запах вечно мокрых прибрежных камней смешивались с ночной прохладой, наполняя легкие свежестью, а душу безмятежностью и ощущением удивительного покоя. Пряными нотками к этому морскому коктейлю нежно примешивался запах бурно цветущих на набережной пиний.
   Чтобы смех и гудящая басом музыка не мешали разговору, Виктор вышел из залитого светом салона и по белым полотняным дорожкам, укрывающим тиковую палубу, прогулялся на ют.
   – Неужели тебе это удалось? – Голос Дольфа в трубке казался каким-то далеким и тревожным. – Я, конечно, безумно рад, но меня не покидает ощущение, что мы строим песочный замок. Неужели сто пятьдесят?
   Виктор медлил с ответом. Разглядывая с высокой палубы веселые компании туристов на бульваре Антуана Первого, он думал не об удавшемся аукционе, а об опасном поцелуе, которым наградила его урчащая от страсти хозяйка яхты. Выпив несколько бокалов вина, Марьяна, весь ужин не сводившая с него пылающих восторгом глаз, заманила на нижнюю палубу и вцепилась с неженской силой. Чтобы не задохнуться от ее поцелуев, пришлось дать клятву похитить ее сегодня же ночью, как только гости как следует разгуляются и сорвутся в казино.
   Именно эта сладкая перспектива туманила ум и, путая планы, мешала контролировать ход событий.
   С давних пор, с первых еще студенческих похождений, он помнил волнующее ощущение сладострастного заговора и собственной двуличности, которое возникало у него всякий раз, когда он собирался наставить рога своим доверчивым друзьям, а позже подчиненным и партнерам.
   – Послушай, Дольф, – Виктору как-то сразу прискучило продолжать разговор, – ложись спать. Завтра я прилетаю дневным рейсом, увидимся у Зиновия. Можешь быть уверен – уже завтра об этой продаже будут знать все.
 
   Окончив разговор, он еще раз оглядел хорошо знакомую городскую перспективу. Внизу, у самой воды, на причале среди вытащенных на сушу катеров двумя горящими зрачками в сумерках хищно светились огни поджидавшей его машины. Над причалом веселая и полная света набережная, жизнь на которой не угасает до поздней ночи. Чуть выше порта в направлении мыса Ай старая городская крепость, правее княжеский замок, еще дальше – бесконечная череда стен, домов, крыш и возвышающаяся над всем этим высотка «Парк Сен-Ромен». Иссиня-черное небо накрывало залитый электрическим светом город денег и надежд, а между чернильными от мрака ночи облаками и рваным силуэтом городских крыш вдали угадывались темные контуры горы Ажель.
   – Мсье Тропинин! Мсье Тропинин! – возникший как из-под земли стюард в белоснежном кителе просительно выгнул спину. – Хозяин послал за вами. Он просит помочь ему разрешить спор между гостями по поводу картины, которую только что доставили с берега.
 
   – Виктор Андреевич! Дорогой! – прогудел зычным басом Иван Рогулин, поднимаясь с дивана и широко расставляя руки. Он простовато, но по-медвежьи крепко заключил Виктора в свои объятия.
   Огромный ростом, с плотным мускулистым телом Рогулин выглядел настоящим сибиряком, подлинным богатырем, способным на своих кряжистых ногах вынести все земные труды и печали. Природа щедро одарила его тело силой, но лицом он был страшен: многие пугались смотреть ему прямо в глаза. Даже в минуты такого умиления, как сейчас, его зверообразная внешность заставляла содрогаться. Многим из сидящих рядом невольно вспоминались давние истории из его молодости, когда в пылу спора или перед лицом опасности Иван, теряя самообладание, мог убить обидчика ударом кулака.
   – Вот рассуди нас, они меня заели. Смеются надо мной. Дантисты проклятые, сволочи, просто зашлись от хохота, только увидели, что вы с Марьей купили сегодня. Ну, чего вы улыбаетесь? Давайте, повторите еще раз, что вы тут мне болтали про своего Гугихайна, – пророкотал он, обращаясь к кому-то из своих друзей, плотным полукольцом окруживших стоящую у стены картину.
   Сашка и Аллочка – зажиточная семейная пара, иммигрировавшая в США еще на заре перестройки, – радостно улыбаясь, обернулась на зов и охотно включилась в художественную дискуссию.
   – Не Гугихайна, а Гуггенхайма, – с едва заметным акцентом поправил Сашка. – Нет, я, конечно, не специалист, но это очень забавная картина. Такое ощущение, что увеличенный детский рисунок. Правда, Аллочка?
   Аллочка внимательно взглянула на Тропинина и, не увидев в нем ни малейшего протеста, стала развивать мысль мужа:
   – Даже не столько детский рисунок, сколько непонятно каким образом сформированная композиция. Вот хотя бы центральная фигура купающейся девушки: взгляните, как все перекошено.
   Шумная компания стала постепенно возвращаться к столу. Наконец все расселись, взяли в руки бокалы и продолжали обсуждать картину.
   – Яркая, кричащая цветом, нереальная вода, – эмоционально твердила Аллочка. – В ней, как дыра в холсте, – нелепое тело. Не женщина, а какой-то борец сумо! И почему она почти красная? От стыда? Смотрите, у дельфина мужской член и, судя по всему, наступила эрекция. Как вам? А это что за куски чьих-то ног, и вон еще рука?