Страница:
В этот момент у меня в голове замкнулись какие-то цепи, и я вспомнил, как читал где-то именно об этом периоде: Красин с Троцким нередко садились рядом на заседаниях ЦК (хотя Красин членом ЦК в это время не был, по долгу службы его туда частенько приглашали) и, не обращая внимания на прения, обменивались записочками. Так что, наверное, я просчитал правильно – отношения у них достаточно хорошие и Красин, скорее всего, сумеет уговорить Троцкого принять меня.
Ну что же – теперь остается оформить эту бумагу и ждать.
Дома я наконец сумел вернуться к мысли, которая за последние дни уже не раз посещала мою голову, но каждый раз оставалась без последствий: «Надо все-таки заняться собой любимым. А то реципиент свои физические кондиции как-то подзапустил…»
Спортивной формы у меня дома не было, и я поступил просто – повесил в шкаф костюм, сорочку, галстук и начал понемногу разминаться – повращал руками, торсом, понаклонялся. Затем принял на полу упор лежа – и начал отжиматься… Семь раз. Да-а, негусто. Просто паршиво! Теперь подтянуть половичок, лечь на спину, руки за голову – и из положения лежа наклоны вперед, стараясь носом достать до коленей. Шестнадцать раз. Тоже не рекорд. Да и дыхание совершенно сбилось. Дав себе отдышаться, попробовал присесть на левой ноге. Облом полный! А на правой? То же самое. Ладно, на двух ногах поприседаем. На двадцать четвертом разе я понял, что если еще как следует поднапрячься, то, наверное, дополнительно пару-тройку раз я присяду, но вот всякое желание напрягаться у меня уже совершенно улетучилось.
Э-э, братишка, так дело не пойдет. Коли уж ты взялся творить великие дела, надо держать себя хотя бы в минимально приемлемой физической форме. Кто знает, как жизнь еще может повернуться? Скажи спасибо, что в этом теле у тебя нет ни гастрита, ни остеохондроза, да и слабым зрением ты не страдаешь. Поэтому не стоит откладывать в долгий ящик свое намерение пристроиться к какому-нибудь спортивному обществу. Ну а теперь ужинать, разобраться с планом работы на завтра – и на боковую.
Глава 5
Глава 6
Ну что же – теперь остается оформить эту бумагу и ждать.
Дома я наконец сумел вернуться к мысли, которая за последние дни уже не раз посещала мою голову, но каждый раз оставалась без последствий: «Надо все-таки заняться собой любимым. А то реципиент свои физические кондиции как-то подзапустил…»
Спортивной формы у меня дома не было, и я поступил просто – повесил в шкаф костюм, сорочку, галстук и начал понемногу разминаться – повращал руками, торсом, понаклонялся. Затем принял на полу упор лежа – и начал отжиматься… Семь раз. Да-а, негусто. Просто паршиво! Теперь подтянуть половичок, лечь на спину, руки за голову – и из положения лежа наклоны вперед, стараясь носом достать до коленей. Шестнадцать раз. Тоже не рекорд. Да и дыхание совершенно сбилось. Дав себе отдышаться, попробовал присесть на левой ноге. Облом полный! А на правой? То же самое. Ладно, на двух ногах поприседаем. На двадцать четвертом разе я понял, что если еще как следует поднапрячься, то, наверное, дополнительно пару-тройку раз я присяду, но вот всякое желание напрягаться у меня уже совершенно улетучилось.
Э-э, братишка, так дело не пойдет. Коли уж ты взялся творить великие дела, надо держать себя хотя бы в минимально приемлемой физической форме. Кто знает, как жизнь еще может повернуться? Скажи спасибо, что в этом теле у тебя нет ни гастрита, ни остеохондроза, да и слабым зрением ты не страдаешь. Поэтому не стоит откладывать в долгий ящик свое намерение пристроиться к какому-нибудь спортивному обществу. Ну а теперь ужинать, разобраться с планом работы на завтра – и на боковую.
Глава 5
Ожидание
Нервничал ли я, ожидая возможного контакта с Троцким? Было бы глупо отрицать. Умный, скептически настроенный и хорошо информированный Леонид Борисович Красин прекрасно понимал, что над головой «Льва Революции» сгущаются тучи. Хотя никаких открытых нападок на Троцкого еще не было, становилось все яснее, что он оказался в политической изоляции и его дальнейшая политическая судьба находится под угрозой.
Тем не менее сам по себе контакт с ним сейчас, в сентябре 1923 года, никакой особой опасности не нес. Да, намек на близость к Троцкому мог повредить карьере (а через многие годы – стоить и головы). Но однократное (и даже неоднократное) посещение кабинета Председателя РВС по служебным делам могло и вообще не иметь никаких последствий. Если, разумеется, содержание наших бесед не станет известно…
Для Красина было очевидно, что беседовать с Троцким мы будем не о военных заказах за рубежом, и потому он испытывал обоснованное беспокойство. Если я решился ввязаться в политическую игру… А какая сейчас шла игра? Кремлевская схватка за власть! Такая игра пока не стала еще смертельно опасной для каждого ее участника, но ведь могла стать. Могла, и я об этом знал, пожалуй, еще лучше Красина.
Тем не менее предаваться рефлексии по поводу своей грядущей судьбы мне, к счастью, было особо и некогда. Каждый день на меня наваливалась наркоматская текучка, да к тому же то и дело заскакивала троица студентов из бригады РКИ со своими вопросами. Но вот дома, после работы… Конечно, и тут я пытался прятаться за житейскими хлопотами – закупка продуктов, приготовление ужина, болтовня на кухне с Игнатьевной о растущей дороговизне и об уличной преступности, физические упражнения, потихоньку приносившие свои плоды… Но недаром говорится, что ждать и догонять – хуже нет.
Прошла среда, прошел четверг, за ним – пятница, а затем и суббота. В субботу, восьмого сентября, я подводил промежуточные итоги работы моих студентов, пытаясь разобраться в черновых набросках, исполненных тремя разными почерками. Несмотря на почти полный хаос, царивший в этих записях, было видно, что ребятки в первом приближении все же смогли разобраться с содержанием основных функций моего отдела, более приблизительно – с распределением этих функций между сотрудниками и довольно сильно путались в порядке хождения бумаг между подразделениями наркомата и внешними организациями. Последнее, впрочем, было немудрено, ибо определенного устоявшегося порядка в этих делах не было, да еще частые реорганизации советских учреждений вносили дополнительную путаницу.
– Так, ребятки! – резюмировал свое знакомство с черновиками. – К следующей неделе изложить все то же самое в упорядоченном виде, переписать читаемым почерком, принести мне, я завизирую для машбюро, а затем пустим эти наброски на заключение нескольким ответственным сотрудникам. Я прослежу, чтобы с отзывами не волокитили. Получите критические замечания – и мои в том числе, – сядете за доработку. Задача ясна?
– Ясна! – вразнобой проголосили ребята.
– Жду вас в понедельник с рукописными материалами, приведенными в порядок. – В понедельник? Нет, что я их, в выходной работать заставлю? И тут же поправился: – Отставить понедельник! Жду вас во вторник с утра.
В воскресенье, после завтрака, взял извозчика и прокатился по Бородинскому мосту к Брянскому (ставшему затем Киевским) вокзалу, затем повернул вдоль реки к Воробьевым горам и, миновав железнодорожный мост Московской Окружной дороги, там, где-то в начале нынешней Мосфильмовской улицы, отпустил «водителя кобылы». Прогулка начинается с преодоления по шатким деревянным мосткам овражка, на дне которого течет речка Потылиха (ныне не существующая) рядом с деревней того же названия, где она и впадает благополучно в Москву-реку. А далее последовало многочасовое путешествие среди рощ, перелесков, деревенек, немногочисленных дач, что помогало моему стремлению полностью освободить голову от всяких мыслей. Брожу, созерцаю окрестности, разглядывая с высокого берега Москвы-реки болотистую пойму с заливными лугами (где потом разместился стадион «Лужники»), различаю в далекой дымке очертания Кремля и пытаюсь целиком отдаться только этому созерцанию.
Никаких широких проспектов в этих краях еще и в проекте не было. Обычная сельская местность. Где-то тут ютились и еще довольно скромные государственные дачи для руководящих работников. Но разыскивать эти исторические места у меня не было никакого желания. Я просто гулял, наслаждаясь неброской красотой осенней природы Центральной России.
Погода уже с утра сильно испортилась. Тепло, стоявшее всю прошлую неделю, ушло, и серые тучи, гонимые холодным ветром, грозили пролиться на меня дождем. Тем не менее настроение было довольно бодрым, и я, подняв воротник и поплотнее нахлобучив кепку, энергично шагал и шагал по проселкам и тропкам, уже начавшим покрываться первой слегка желтеющей листвой, хотя деревья вокруг казались все еще почти такими же зелеными, как и летом.
Изрядно утомленный, дотопал в конце концов в район Калужской заставы, к Нескучному саду, где отыскал какое-то заведение, предоставившее мне обед. Набив желудок пищей и немного передохнув, вышел, не торопясь, к трамвайной линии. После некоторого ожидания дребезжащий, то и дело позванивающий на ходу вагончик потащил меня к Садовому кольцу, а потом через старый Крымский мост (не тот, подвесной, что высится на его месте в покинутом мною времени). По правую руку от меня никакого памятника Петру работы приснопамятного Церетели, само собой, не наблюдалось, но вот красно-кирпичные корпуса товарищества «Эйнемъ» (то есть «Красного Октября») видны были довольно хорошо. Дальше трамвай двинулся мимо Провиантских складов по Садовому кольцу к Пречистенке. А там уже рукой подать до Левшинского. К этому времени начал моросить противный мелкий дождик, но дом был совсем рядом, так что пальто мое не успело как следует намокнуть.
Выходные, можно сказать, прошли с пользой. Однако дома после приятного отдыха в постели, логично завершившего утомительную прогулку и последующий обед (даже поспал с удовольствием минут сорок), мне начали лезть в голову мысли. Такие, можно сказать, увесистые.
«Ну хорошо, – думал я. – Первый шаг ты просчитал. Допустим даже, у тебя все пройдет гладко, и первой большой партийной склоки конца 1923 – начала 1924 года удастся избежать. Ну хотя бы частично. Допустим! Но дальше-то что?
Дальше надо расколоть «тройку» Зиновьев – Каменев – Сталин и сломать устойчивое большинство (подчеркну: любое устойчивое большинство) в Политбюро. Ага, щазз! Так они и побежали дружно раскалываться. Нет, я примерно представляю, что им подкинуть такое, чтобы они не просто утратили доверие друг к другу – этого доверия у них и сейчас ни на грамм нету, – но и убедились в том, что «союзника» надо срочно зажать в угол, чтобы самому не оказаться зажатым там же. Это-то как раз не самое сложное. Подходов у меня ни к кому из них нет, вот в чем беда!»
Потом мои мысли приняли несколько иное направление.
«А даже если бы и были у меня подходы? – спросил я сам себя. – Я и так собираюсь перед Троцким засветиться. Если же засветиться еще и перед этими, то сколько им понадобится времени вычислить, что есть такой странный тип Виктор Валентинович Осецкий, который вдруг ни с того с сего принялся толкать под локоток членов Политбюро, выстраивая какие-то свои непонятные комбинации? И обложат меня как медведя в берлоге… А от греха подальше, чтобы воду не мутил, – может, даже и не кокнут по нынешним временам (хотя и такого исключать нельзя), а пошлют каким-нибудь инспектором таможни в Тувинскую республику. И интригуй себе там на здоровье хоть до второго пришествия коммунизма».
Вот такие думки продолжали ползать у меня под черепной коробкой.
И к выводу я пришел простому, как мычание: на остальных членов Политбюро надо воздействовать а-но-ним-но! И никак иначе!
Славно придумано («можешь взять с полки пирожок»), только вот кто им эти анонимочки преподнесет так, чтобы они схватились за голову и возопили (пусть только мысленно): «Ай-вэй! И как же я, идиот, раньше этого не разглядел?!» Кто?! Нет у меня кружных подходов к этим людям, и не выстроить мне их так, чтобы еще и самому в тени остаться! Я вам не какая-нибудь обольстительная попаданка с повадками зубра спецопераций (и вдовесок – с кучей технической информации в голове), чтобы водить за нос руководителей партии и государства письмами в приемную и звонками с телефонных автоматов. В книжках такое «на ура» проходит – скажу не кривя душой, что и сам с большим удовольствием читал. Вот только тут у меня не книжка, а жизнь, причем моя собственная, драгоценная и единственная. И как сказал один уважаемый мною автор, дается она нам один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно… в том числе желательно и в буквальном смысле.
Итак, с печалью приходится констатировать, что здесь у меня никаких подходов к нужным людям не вырисовывается. Нет у меня их здесь! Здесь нет… А не здесь?
Посетившая меня мысль стоила того, чтобы сейчас ее отложить, а потом покрутить в голове так и эдак, прикинуть еще и еще раз, что к чему, – ибо ошибиться очень не хотелось. А потому дальнейшие размышления следует себе категорически воспретить и, несмотря на еще ощущавшуюся после прогулки усталость, принять упор лежа – и отжиматься…
Переведя дух после физических упражнений, отправился на кухню – попить чайку и поболтать с Игнатьевной о том, почем нынче, в преддверии грядущих холодов, встанет кубическая сажень дров с доставкой и мыслимое ли это дело так задирать цены на дрова.
Вот так и закончилось у меня воскресенье 9 сентября.
Следующая рабочая неделя началась по уже становившемуся привычным порядку. Зазвонил будильник (молодец, не забыл с вечера завести! – мысленно глажу себя по голове), и пришлось вставать, плестись в ванную умываться и бриться. Не прошло и часа, как трамвай уже вез меня знакомым маршрутом к Лубянской площади. Несоответствие пейзажа за окном вагончика тому, который сделался привычным за последние десятилетия моей жизни – еще той жизни, – хотя и продолжало маленько цеплять краешек сознания, уже не способно было серьезно занять мое внимание.
На этот раз, как и положено ответственному советскому работнику, при мне находится портфель коричневой кожи, немного потертый, но выглядящий солидно, и довольно вместительный, перехваченный ремнями с малость потускневшими латунными пряжками. Бумаг у меня там нет, ибо документы, вопреки обычаю многих совслужащих, я с работы домой не таскаю, но вот в качестве емкости для продуктов портфель мне вечером вполне может послужить.
Бюрократическая круговерть в наркомате тоже не была уже мне в новинку, и не приходилось каждый раз с нервным напряжением ждать, всплывет ли из памяти реципиента нужная информация. Имевшиеся у него полезные сведения уже достаточно хорошо улеглись на мое собственное сознание и с легкостью извлекались оттуда при необходимости.
В общем, все шло своим заведенным порядком и напрягало лишь все то же проклятое ожидание – будет ли ответ на письмо Красина, когда будет и какой будет этот ответ?
На следующий день, во вторник утром, как мы и договаривались, в мой кабинет явились студенты-практиканты РКИ. Ребята, мне на радость, оказались довольно толковыми. Составленные ими должностные инструкции и общий регламент по работе с документами для моего отдела требовали лишь стилистической правки – с ясностью и лаконичностью изложения у них еще были проблемы. Следующим шагом нашей работы должно было стать описание взаимодействия отдела импорта с другими отделами наркомата и с внешними организациями.
– Но, прежде чем приступить к этой части работы, – напутствовал я их, – надо сделать еще одно дело – не слишком головоломное, но трудоемкое. Нужно снабдить посетителей нашего отдела необходимой справочной информацией. Мы установим в коридоре большой стенд, а ваша задача будет состоять в том, чтобы вывесить на нем документы…
Такими документами я определил следующие:
1. Список специалистов отдела с указанием, кто в каком кабинете помещается, и с указанием часов приема.
2. Перечень, в котором указано, к кому из специалистов по каким вопросам следует обращаться. И в этом перечне надо продублировать как номера кабинетов, так и часы приема.
3. Образцы документов, наиболее часто обрабатываемых в нашем отделе. Во-первых, заявки на ввоз контингентированных товаров и заявки на выделение соответствующих контингентов. Далее – заявки на получение удостоверений на ввоз товаров и разовых лицензий на ввоз товаров с перечнями сопроводительных документов. Причем эти удостоверения и лицензии различаются: для государственных хозорганов центрального подчинения и губернского подчинения, для кооперативных организаций центрального и губернского подчинения и, наконец, для частных организаций и лиц. Кроме того, надо вывесить образцы договоров с зарубежными контрагентами – их, конечно, составлять будут не наши посетители, но они должны знать, какие сведения для этих договоров должны быть предоставлены. К договорам должны прилагаться письма о согласовании графиков поставки и гарантийные письма Валютного управления Наркомфина. Нужны и образцы запросов: запрос данных об исполнении графика поставок, запрос о внесении изменений в согласованный график поставок и запрос о задержке поставок.
Пока я говорил, все трое старательно записывали. За время совместной работы мне удалось уже немного познакомиться со своей бригадой. Рабочий паренек Паша Семенов по окончании университета продолжит работу по линии Рабкрина, но в какую губернию его направят, он пока не знает. У Адама Войцеховского жизненные перспективы еще совсем не определились. Возможно, он будет работать в центральном аппарате объединенной ЦКК-РКИ, причем неизвестно – в самой Рабоче-крестьянской инспекции или же в Центральной контрольной комиссии. Приглашали и туда, и туда. Интересовались им и в каком-то из райкомов партии, и в Московском горкоме РКСМ. Что касается Лиды, то все, что мне удалось выяснить, – «пойду работать туда, где буду нужна». Лаконично. Гораздо больше поведала она о своем отце. Тот сразу, уже в 1917 году, добровольно передал свое книгоиздательское дело государству и стал заместителем директора издательства Самарского губисполкома, а заодно и работником отдела политпросвещения губкома партии. Кроме того, он был еще и членом правления губернского общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев – во время Мировой войны загудел в ссылку за антивоенную агитацию. А с 1919 года ее папа перешел на работу в Москву, в аппарат Коминтерна…
«Отзовется ли Троцкий?!» – молнией прострелила мысль, но я тут же загнал ее в подсознание.
– Всю эту работу, – надеюсь, что говорю спокойно и мое нервное напряжение не вылезает наружу, – придется делать довольно долго, но всем троим за нее браться незачем – хватит кого-то одного. Договоритесь, кто из вас будет готовить образцы документов для стенда, а остальные могут приступать к уточнению документооборота с другими отделами и ведомствами. Когда вы изучали входящие и исходящие документы, вы уже могли составить себе примерное представление, с кем и по каким вопросам нам приходится взаимодействовать. Ваша задача теперь – вычленить, какие потоки документов носят при этом систематический характер, какие – эпизодический и какие – случайный.
Когда эта работа будет проделана, надо определить, какая часть документооборота носит для нашего отдела обязательный характер. То есть какие документы, какого содержания и в какие сроки мы в обязательном порядке должны получать от других отделов и ведомств – от главков ВСНХ, от наших торгпредств за границей, от Наркомфина, от Госплана, – в общем, от всех, кто должен нас снабжать информацией, имеющей касательство к операциям по ввозу товаров. Соответственно надо установить, какие документы, какого содержания и в какие сроки мы обязаны предоставлять другим отделам и ведомствам – нашему таможенному управлению, экспортному отделу, Таможенно-тарифному комитету, Валютному управлению Наркомфина и т. д. В принципе все это уже расписано по должностным инструкциям сотрудников, но теперь надо сделать некую сводную таблицу-график, для того чтобы можно было оперативно контролировать работу отдела в целом.
Бригада, получив задание, отправилась делать свое дело, мне же предстояло вернуться к надоедливой текучке…
На следующий день в наркомате мне пришло в голову, что не помешает еще раз прошерстить подшивки газет, пройтись по статьям уже более вдумчиво и постараться восстановить в памяти детали и даты событий, которым еще только предстоит произойти, но намеки на которые могут содержаться в газетном материале прошедших дней и месяцев.
Газетные страницы одна за другой, шурша, переворачиваются под моими пальцами. Вспоминай, вспоминай!.. «Белый террор против революционных борцов в Эстонии»… И вдруг – как вспышка в мозгу! «1 декабря 1924 года». Точно! Восстание в Таллине, поднятое горсткой плохо вооруженных коммунистов и подавленное тем же утром, когда и было начато. Но это еще не скоро. Да и будет ли к тому времени Зиновьев диктовать политику Исполкома Коминтерна? Лучше, чтобы не диктовал… Да, примерно за неделю до восстания был застрелен руководитель эстонских коммунистов… Как же его звали? Не помню, хоть бейся головой о газетную подшивку. Все равно, надо не забыть о самом факте…
«Врангелевские недобитки поддержали фашистский переворот Цанкова»… Ага, остатки армии Врангеля на территории Болгарии поддержали переворот против правительства Болгарского Земледельческого Народного Союза. Так они, кажется, потом участвовали и в подавлении Сентябрьского восстания… Двадцать второго? Двадцать третьего? Вроде бы и то, и другое: 22–23 сентября 1923 года. Уже скоро. И без шансов на успех.
Когда же ответит Троцкий?.. Троцкий… В конце октября он простудится на охоте и не примет участия в общепартийной дискуссии. Значит, «письмо сорока шести» появилось раньше, где-то в середине октября… Да, точно! В самой середине – аккурат пятнадцатого числа. А еще до этого Троцкий распространил свое обращение к членам Политбюро… Какого же числа? Седьмого? Восьмого? Девятого? А, что толку гадать! Не могу вспомнить…
Германия, Германия… Ну, про «пивной путч» в Мюнхене девятого ноября я еще раньше вспомнил. А коммунисты-то когда свое дело затевали? До того. Но когда? Октябрь? Послом там Крестинский, а еще Карл Радек и множество других представителей и агентов Коминтерна. Они и настоят, в конце концов, на отмене выступления, видя его неподготовленность. Но когда?
И только на следующий день, в четверг, когда пришлось корпеть над отчетами нашего торгпредства в Швеции, у меня в памяти безо всякого внешнего повода вдруг стали всплывать обрывки прочитанного когда-то текста… Так-так-так… Ага! Дата вооруженного восстания была намечена на девятое ноября… Но вот начать раскачку революционных действий Коминтерн решил, приурочив массовые выступления германского пролетариата к годовщине нашей Октябрьской революции – к двадцать пятому октября.
Да, хороший критерий для определения даты революции – а совершим-ка мы ее, братцы, к памятной дате. Встретим, так сказать, годовщину новыми революционными успехами. Какой идиот это придумал? Наверное, тот же, что и байку о социал-фашизме. Ушки товарища Зиновьева торчат тут вполне отчетливо. Впрочем, в Политбюро тогда все были не без греха, и на германскую революцию одинаково надеялись и Троцкий, и Сталин, и Бухарин. Ну что же, их всех ждет разочарование и обмен взаимными обвинениями в том, что это они проморгали такой удачный случай, и совместные поиски крайнего, каковым назначат тогдашнее руководство КПГ. Хотя те и в самом деле были не без греха, но результат все равно был предопределен. Уж если в 1920 году, во время подавления Капповского путча, когда у коммунистов в руках была реальная вооруженная сила, ничего не вышло, то теперь-то и подавно рассчитывать не на что.
Тем не менее сам по себе контакт с ним сейчас, в сентябре 1923 года, никакой особой опасности не нес. Да, намек на близость к Троцкому мог повредить карьере (а через многие годы – стоить и головы). Но однократное (и даже неоднократное) посещение кабинета Председателя РВС по служебным делам могло и вообще не иметь никаких последствий. Если, разумеется, содержание наших бесед не станет известно…
Для Красина было очевидно, что беседовать с Троцким мы будем не о военных заказах за рубежом, и потому он испытывал обоснованное беспокойство. Если я решился ввязаться в политическую игру… А какая сейчас шла игра? Кремлевская схватка за власть! Такая игра пока не стала еще смертельно опасной для каждого ее участника, но ведь могла стать. Могла, и я об этом знал, пожалуй, еще лучше Красина.
Тем не менее предаваться рефлексии по поводу своей грядущей судьбы мне, к счастью, было особо и некогда. Каждый день на меня наваливалась наркоматская текучка, да к тому же то и дело заскакивала троица студентов из бригады РКИ со своими вопросами. Но вот дома, после работы… Конечно, и тут я пытался прятаться за житейскими хлопотами – закупка продуктов, приготовление ужина, болтовня на кухне с Игнатьевной о растущей дороговизне и об уличной преступности, физические упражнения, потихоньку приносившие свои плоды… Но недаром говорится, что ждать и догонять – хуже нет.
Прошла среда, прошел четверг, за ним – пятница, а затем и суббота. В субботу, восьмого сентября, я подводил промежуточные итоги работы моих студентов, пытаясь разобраться в черновых набросках, исполненных тремя разными почерками. Несмотря на почти полный хаос, царивший в этих записях, было видно, что ребятки в первом приближении все же смогли разобраться с содержанием основных функций моего отдела, более приблизительно – с распределением этих функций между сотрудниками и довольно сильно путались в порядке хождения бумаг между подразделениями наркомата и внешними организациями. Последнее, впрочем, было немудрено, ибо определенного устоявшегося порядка в этих делах не было, да еще частые реорганизации советских учреждений вносили дополнительную путаницу.
– Так, ребятки! – резюмировал свое знакомство с черновиками. – К следующей неделе изложить все то же самое в упорядоченном виде, переписать читаемым почерком, принести мне, я завизирую для машбюро, а затем пустим эти наброски на заключение нескольким ответственным сотрудникам. Я прослежу, чтобы с отзывами не волокитили. Получите критические замечания – и мои в том числе, – сядете за доработку. Задача ясна?
– Ясна! – вразнобой проголосили ребята.
– Жду вас в понедельник с рукописными материалами, приведенными в порядок. – В понедельник? Нет, что я их, в выходной работать заставлю? И тут же поправился: – Отставить понедельник! Жду вас во вторник с утра.
В воскресенье, после завтрака, взял извозчика и прокатился по Бородинскому мосту к Брянскому (ставшему затем Киевским) вокзалу, затем повернул вдоль реки к Воробьевым горам и, миновав железнодорожный мост Московской Окружной дороги, там, где-то в начале нынешней Мосфильмовской улицы, отпустил «водителя кобылы». Прогулка начинается с преодоления по шатким деревянным мосткам овражка, на дне которого течет речка Потылиха (ныне не существующая) рядом с деревней того же названия, где она и впадает благополучно в Москву-реку. А далее последовало многочасовое путешествие среди рощ, перелесков, деревенек, немногочисленных дач, что помогало моему стремлению полностью освободить голову от всяких мыслей. Брожу, созерцаю окрестности, разглядывая с высокого берега Москвы-реки болотистую пойму с заливными лугами (где потом разместился стадион «Лужники»), различаю в далекой дымке очертания Кремля и пытаюсь целиком отдаться только этому созерцанию.
Никаких широких проспектов в этих краях еще и в проекте не было. Обычная сельская местность. Где-то тут ютились и еще довольно скромные государственные дачи для руководящих работников. Но разыскивать эти исторические места у меня не было никакого желания. Я просто гулял, наслаждаясь неброской красотой осенней природы Центральной России.
Погода уже с утра сильно испортилась. Тепло, стоявшее всю прошлую неделю, ушло, и серые тучи, гонимые холодным ветром, грозили пролиться на меня дождем. Тем не менее настроение было довольно бодрым, и я, подняв воротник и поплотнее нахлобучив кепку, энергично шагал и шагал по проселкам и тропкам, уже начавшим покрываться первой слегка желтеющей листвой, хотя деревья вокруг казались все еще почти такими же зелеными, как и летом.
Изрядно утомленный, дотопал в конце концов в район Калужской заставы, к Нескучному саду, где отыскал какое-то заведение, предоставившее мне обед. Набив желудок пищей и немного передохнув, вышел, не торопясь, к трамвайной линии. После некоторого ожидания дребезжащий, то и дело позванивающий на ходу вагончик потащил меня к Садовому кольцу, а потом через старый Крымский мост (не тот, подвесной, что высится на его месте в покинутом мною времени). По правую руку от меня никакого памятника Петру работы приснопамятного Церетели, само собой, не наблюдалось, но вот красно-кирпичные корпуса товарищества «Эйнемъ» (то есть «Красного Октября») видны были довольно хорошо. Дальше трамвай двинулся мимо Провиантских складов по Садовому кольцу к Пречистенке. А там уже рукой подать до Левшинского. К этому времени начал моросить противный мелкий дождик, но дом был совсем рядом, так что пальто мое не успело как следует намокнуть.
Выходные, можно сказать, прошли с пользой. Однако дома после приятного отдыха в постели, логично завершившего утомительную прогулку и последующий обед (даже поспал с удовольствием минут сорок), мне начали лезть в голову мысли. Такие, можно сказать, увесистые.
«Ну хорошо, – думал я. – Первый шаг ты просчитал. Допустим даже, у тебя все пройдет гладко, и первой большой партийной склоки конца 1923 – начала 1924 года удастся избежать. Ну хотя бы частично. Допустим! Но дальше-то что?
Дальше надо расколоть «тройку» Зиновьев – Каменев – Сталин и сломать устойчивое большинство (подчеркну: любое устойчивое большинство) в Политбюро. Ага, щазз! Так они и побежали дружно раскалываться. Нет, я примерно представляю, что им подкинуть такое, чтобы они не просто утратили доверие друг к другу – этого доверия у них и сейчас ни на грамм нету, – но и убедились в том, что «союзника» надо срочно зажать в угол, чтобы самому не оказаться зажатым там же. Это-то как раз не самое сложное. Подходов у меня ни к кому из них нет, вот в чем беда!»
Потом мои мысли приняли несколько иное направление.
«А даже если бы и были у меня подходы? – спросил я сам себя. – Я и так собираюсь перед Троцким засветиться. Если же засветиться еще и перед этими, то сколько им понадобится времени вычислить, что есть такой странный тип Виктор Валентинович Осецкий, который вдруг ни с того с сего принялся толкать под локоток членов Политбюро, выстраивая какие-то свои непонятные комбинации? И обложат меня как медведя в берлоге… А от греха подальше, чтобы воду не мутил, – может, даже и не кокнут по нынешним временам (хотя и такого исключать нельзя), а пошлют каким-нибудь инспектором таможни в Тувинскую республику. И интригуй себе там на здоровье хоть до второго пришествия коммунизма».
Вот такие думки продолжали ползать у меня под черепной коробкой.
И к выводу я пришел простому, как мычание: на остальных членов Политбюро надо воздействовать а-но-ним-но! И никак иначе!
Славно придумано («можешь взять с полки пирожок»), только вот кто им эти анонимочки преподнесет так, чтобы они схватились за голову и возопили (пусть только мысленно): «Ай-вэй! И как же я, идиот, раньше этого не разглядел?!» Кто?! Нет у меня кружных подходов к этим людям, и не выстроить мне их так, чтобы еще и самому в тени остаться! Я вам не какая-нибудь обольстительная попаданка с повадками зубра спецопераций (и вдовесок – с кучей технической информации в голове), чтобы водить за нос руководителей партии и государства письмами в приемную и звонками с телефонных автоматов. В книжках такое «на ура» проходит – скажу не кривя душой, что и сам с большим удовольствием читал. Вот только тут у меня не книжка, а жизнь, причем моя собственная, драгоценная и единственная. И как сказал один уважаемый мною автор, дается она нам один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно… в том числе желательно и в буквальном смысле.
Итак, с печалью приходится констатировать, что здесь у меня никаких подходов к нужным людям не вырисовывается. Нет у меня их здесь! Здесь нет… А не здесь?
Посетившая меня мысль стоила того, чтобы сейчас ее отложить, а потом покрутить в голове так и эдак, прикинуть еще и еще раз, что к чему, – ибо ошибиться очень не хотелось. А потому дальнейшие размышления следует себе категорически воспретить и, несмотря на еще ощущавшуюся после прогулки усталость, принять упор лежа – и отжиматься…
Переведя дух после физических упражнений, отправился на кухню – попить чайку и поболтать с Игнатьевной о том, почем нынче, в преддверии грядущих холодов, встанет кубическая сажень дров с доставкой и мыслимое ли это дело так задирать цены на дрова.
Вот так и закончилось у меня воскресенье 9 сентября.
Следующая рабочая неделя началась по уже становившемуся привычным порядку. Зазвонил будильник (молодец, не забыл с вечера завести! – мысленно глажу себя по голове), и пришлось вставать, плестись в ванную умываться и бриться. Не прошло и часа, как трамвай уже вез меня знакомым маршрутом к Лубянской площади. Несоответствие пейзажа за окном вагончика тому, который сделался привычным за последние десятилетия моей жизни – еще той жизни, – хотя и продолжало маленько цеплять краешек сознания, уже не способно было серьезно занять мое внимание.
На этот раз, как и положено ответственному советскому работнику, при мне находится портфель коричневой кожи, немного потертый, но выглядящий солидно, и довольно вместительный, перехваченный ремнями с малость потускневшими латунными пряжками. Бумаг у меня там нет, ибо документы, вопреки обычаю многих совслужащих, я с работы домой не таскаю, но вот в качестве емкости для продуктов портфель мне вечером вполне может послужить.
Бюрократическая круговерть в наркомате тоже не была уже мне в новинку, и не приходилось каждый раз с нервным напряжением ждать, всплывет ли из памяти реципиента нужная информация. Имевшиеся у него полезные сведения уже достаточно хорошо улеглись на мое собственное сознание и с легкостью извлекались оттуда при необходимости.
В общем, все шло своим заведенным порядком и напрягало лишь все то же проклятое ожидание – будет ли ответ на письмо Красина, когда будет и какой будет этот ответ?
На следующий день, во вторник утром, как мы и договаривались, в мой кабинет явились студенты-практиканты РКИ. Ребята, мне на радость, оказались довольно толковыми. Составленные ими должностные инструкции и общий регламент по работе с документами для моего отдела требовали лишь стилистической правки – с ясностью и лаконичностью изложения у них еще были проблемы. Следующим шагом нашей работы должно было стать описание взаимодействия отдела импорта с другими отделами наркомата и с внешними организациями.
– Но, прежде чем приступить к этой части работы, – напутствовал я их, – надо сделать еще одно дело – не слишком головоломное, но трудоемкое. Нужно снабдить посетителей нашего отдела необходимой справочной информацией. Мы установим в коридоре большой стенд, а ваша задача будет состоять в том, чтобы вывесить на нем документы…
Такими документами я определил следующие:
1. Список специалистов отдела с указанием, кто в каком кабинете помещается, и с указанием часов приема.
2. Перечень, в котором указано, к кому из специалистов по каким вопросам следует обращаться. И в этом перечне надо продублировать как номера кабинетов, так и часы приема.
3. Образцы документов, наиболее часто обрабатываемых в нашем отделе. Во-первых, заявки на ввоз контингентированных товаров и заявки на выделение соответствующих контингентов. Далее – заявки на получение удостоверений на ввоз товаров и разовых лицензий на ввоз товаров с перечнями сопроводительных документов. Причем эти удостоверения и лицензии различаются: для государственных хозорганов центрального подчинения и губернского подчинения, для кооперативных организаций центрального и губернского подчинения и, наконец, для частных организаций и лиц. Кроме того, надо вывесить образцы договоров с зарубежными контрагентами – их, конечно, составлять будут не наши посетители, но они должны знать, какие сведения для этих договоров должны быть предоставлены. К договорам должны прилагаться письма о согласовании графиков поставки и гарантийные письма Валютного управления Наркомфина. Нужны и образцы запросов: запрос данных об исполнении графика поставок, запрос о внесении изменений в согласованный график поставок и запрос о задержке поставок.
Пока я говорил, все трое старательно записывали. За время совместной работы мне удалось уже немного познакомиться со своей бригадой. Рабочий паренек Паша Семенов по окончании университета продолжит работу по линии Рабкрина, но в какую губернию его направят, он пока не знает. У Адама Войцеховского жизненные перспективы еще совсем не определились. Возможно, он будет работать в центральном аппарате объединенной ЦКК-РКИ, причем неизвестно – в самой Рабоче-крестьянской инспекции или же в Центральной контрольной комиссии. Приглашали и туда, и туда. Интересовались им и в каком-то из райкомов партии, и в Московском горкоме РКСМ. Что касается Лиды, то все, что мне удалось выяснить, – «пойду работать туда, где буду нужна». Лаконично. Гораздо больше поведала она о своем отце. Тот сразу, уже в 1917 году, добровольно передал свое книгоиздательское дело государству и стал заместителем директора издательства Самарского губисполкома, а заодно и работником отдела политпросвещения губкома партии. Кроме того, он был еще и членом правления губернского общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев – во время Мировой войны загудел в ссылку за антивоенную агитацию. А с 1919 года ее папа перешел на работу в Москву, в аппарат Коминтерна…
«Отзовется ли Троцкий?!» – молнией прострелила мысль, но я тут же загнал ее в подсознание.
– Всю эту работу, – надеюсь, что говорю спокойно и мое нервное напряжение не вылезает наружу, – придется делать довольно долго, но всем троим за нее браться незачем – хватит кого-то одного. Договоритесь, кто из вас будет готовить образцы документов для стенда, а остальные могут приступать к уточнению документооборота с другими отделами и ведомствами. Когда вы изучали входящие и исходящие документы, вы уже могли составить себе примерное представление, с кем и по каким вопросам нам приходится взаимодействовать. Ваша задача теперь – вычленить, какие потоки документов носят при этом систематический характер, какие – эпизодический и какие – случайный.
Когда эта работа будет проделана, надо определить, какая часть документооборота носит для нашего отдела обязательный характер. То есть какие документы, какого содержания и в какие сроки мы в обязательном порядке должны получать от других отделов и ведомств – от главков ВСНХ, от наших торгпредств за границей, от Наркомфина, от Госплана, – в общем, от всех, кто должен нас снабжать информацией, имеющей касательство к операциям по ввозу товаров. Соответственно надо установить, какие документы, какого содержания и в какие сроки мы обязаны предоставлять другим отделам и ведомствам – нашему таможенному управлению, экспортному отделу, Таможенно-тарифному комитету, Валютному управлению Наркомфина и т. д. В принципе все это уже расписано по должностным инструкциям сотрудников, но теперь надо сделать некую сводную таблицу-график, для того чтобы можно было оперативно контролировать работу отдела в целом.
Бригада, получив задание, отправилась делать свое дело, мне же предстояло вернуться к надоедливой текучке…
На следующий день в наркомате мне пришло в голову, что не помешает еще раз прошерстить подшивки газет, пройтись по статьям уже более вдумчиво и постараться восстановить в памяти детали и даты событий, которым еще только предстоит произойти, но намеки на которые могут содержаться в газетном материале прошедших дней и месяцев.
Газетные страницы одна за другой, шурша, переворачиваются под моими пальцами. Вспоминай, вспоминай!.. «Белый террор против революционных борцов в Эстонии»… И вдруг – как вспышка в мозгу! «1 декабря 1924 года». Точно! Восстание в Таллине, поднятое горсткой плохо вооруженных коммунистов и подавленное тем же утром, когда и было начато. Но это еще не скоро. Да и будет ли к тому времени Зиновьев диктовать политику Исполкома Коминтерна? Лучше, чтобы не диктовал… Да, примерно за неделю до восстания был застрелен руководитель эстонских коммунистов… Как же его звали? Не помню, хоть бейся головой о газетную подшивку. Все равно, надо не забыть о самом факте…
«Врангелевские недобитки поддержали фашистский переворот Цанкова»… Ага, остатки армии Врангеля на территории Болгарии поддержали переворот против правительства Болгарского Земледельческого Народного Союза. Так они, кажется, потом участвовали и в подавлении Сентябрьского восстания… Двадцать второго? Двадцать третьего? Вроде бы и то, и другое: 22–23 сентября 1923 года. Уже скоро. И без шансов на успех.
Когда же ответит Троцкий?.. Троцкий… В конце октября он простудится на охоте и не примет участия в общепартийной дискуссии. Значит, «письмо сорока шести» появилось раньше, где-то в середине октября… Да, точно! В самой середине – аккурат пятнадцатого числа. А еще до этого Троцкий распространил свое обращение к членам Политбюро… Какого же числа? Седьмого? Восьмого? Девятого? А, что толку гадать! Не могу вспомнить…
Германия, Германия… Ну, про «пивной путч» в Мюнхене девятого ноября я еще раньше вспомнил. А коммунисты-то когда свое дело затевали? До того. Но когда? Октябрь? Послом там Крестинский, а еще Карл Радек и множество других представителей и агентов Коминтерна. Они и настоят, в конце концов, на отмене выступления, видя его неподготовленность. Но когда?
И только на следующий день, в четверг, когда пришлось корпеть над отчетами нашего торгпредства в Швеции, у меня в памяти безо всякого внешнего повода вдруг стали всплывать обрывки прочитанного когда-то текста… Так-так-так… Ага! Дата вооруженного восстания была намечена на девятое ноября… Но вот начать раскачку революционных действий Коминтерн решил, приурочив массовые выступления германского пролетариата к годовщине нашей Октябрьской революции – к двадцать пятому октября.
Да, хороший критерий для определения даты революции – а совершим-ка мы ее, братцы, к памятной дате. Встретим, так сказать, годовщину новыми революционными успехами. Какой идиот это придумал? Наверное, тот же, что и байку о социал-фашизме. Ушки товарища Зиновьева торчат тут вполне отчетливо. Впрочем, в Политбюро тогда все были не без греха, и на германскую революцию одинаково надеялись и Троцкий, и Сталин, и Бухарин. Ну что же, их всех ждет разочарование и обмен взаимными обвинениями в том, что это они проморгали такой удачный случай, и совместные поиски крайнего, каковым назначат тогдашнее руководство КПГ. Хотя те и в самом деле были не без греха, но результат все равно был предопределен. Уж если в 1920 году, во время подавления Капповского путча, когда у коммунистов в руках была реальная вооруженная сила, ничего не вышло, то теперь-то и подавно рассчитывать не на что.
Глава 6
Лев
В пятницу четырнадцатого сентября, когда рабочий день уже подходил к концу и я уже подумывал о том, чем из продуктов было бы неплохо запастись по дороге домой, на одном из двух моих телефонов замигала лампочка. Секретарь.
– Слушаю.
– Виктор Валентинович, вам звонят из Реввоенсовета. – Знакомый голос секретаря заставил сердце заколотиться сильней: неужели Троцкий?
– Соединяюсь. – Торопливо снимаю трубку с аппарата, параллельного городскому.
В трубке раздался незнакомый голос:
– Товарищ Осецкий?
– У телефона, – лаконично отозвался я.
– Здравствуйте. С вами говорят из секретариата председателя Реввовенсовета.
– Здравствуйте. – «Вот как? Просто из секретариата? Даже не представившись? Не адъютант и не секретарь? – успевает проскочить тревожная мысль. – Хорошо это или плохо? Впрочем, для него я – невелика птица…»
– Сообщаем вам, что ваша встреча с товарищем Троцким назначена на вторник, восемнадцатое сентября, на 9 часов 20 минут. У вас будет 10 минут. Пропуск на вас заказан, получите в бюро пропусков.
– Понял. Буду в назначенное время. – По-прежнему прячу волнение за нарочитым лаконизмом.
– До свидания. – В трубке раздался щелчок, и связь прервалась, так что мне даже не дали возможности проявить вежливость и попрощаться в ответ.
Как пролетели последующие дни – припоминается плохо. В воскресенье опять гулял за городом, несмотря на скверную погоду. В понедельник меня вновь подхватила и понесла текучка в наркомате. На коллегии был ожесточенный спор о распределении контингента на импорт сельхозмашин между представителями губернских ЭКОСО (Экономических совещаний, объединяющих территориальные отделения хозяйственных наркоматов и руководителей исполкомов губернских Советов). Опять приходилось разбираться с таможенным управлением по поводу задержек грузов на таможенных постах. Мы с Потяевым попортили друг другу немало нервов…
Во вторник с утра, доехав трамваем до площади у Боровицких ворот, пешком отправляюсь вверх по Знаменке, опять, и опять, и опять прокручивая в голове сценарий разговора с пока еще почти всесильным председателем РВС и Наркомвоенмором. Слабым местом в том письме, которое послужило поводом для встречи, была ссылка на Главного начальника снабжения РККА. Никаких предварительных контактов у меня не только с начальником, но и вообще с Центральным управлением снабжения не было…
«А есть еще такая болезнь – склероз!» – язвительно бросаю в собственный адрес. Это надо же до такой степени забыть свою собственную семейную историю! То-то у меня мысли в голове все крутились вокруг этого управления снабжения… И только сейчас, здесь, выйдя на Знаменку, начинаю вспоминать. Вот тут, в начале Знаменки, во дворах, находилось общежитие, где поселился в 1927 году мой дед, приехав учиться в Академию им. М. В. Фрунзе (сейчас, кстати, еще живого и неувековеченного).
Однако нет, не тогда, не в конце двадцатых впервые появились мои родственники в Москве. Моя бабушка Дарья Серафимовна, считай, уже давно здесь вместе со своими сестрами. Только к концу этого года она уедет в Нижний Новгород, к месту службы своего мужа, который сейчас заканчивает учебу во 2-й Московской артиллерийской школе. Этим летом они поженились, а пока Дарья Серафимовна работает шифровальщицей в этом самом Центральном управлении снабжении РККА и как раз нынешним сентябрем поступает на рабфак МГУ.
– Слушаю.
– Виктор Валентинович, вам звонят из Реввоенсовета. – Знакомый голос секретаря заставил сердце заколотиться сильней: неужели Троцкий?
– Соединяюсь. – Торопливо снимаю трубку с аппарата, параллельного городскому.
В трубке раздался незнакомый голос:
– Товарищ Осецкий?
– У телефона, – лаконично отозвался я.
– Здравствуйте. С вами говорят из секретариата председателя Реввовенсовета.
– Здравствуйте. – «Вот как? Просто из секретариата? Даже не представившись? Не адъютант и не секретарь? – успевает проскочить тревожная мысль. – Хорошо это или плохо? Впрочем, для него я – невелика птица…»
– Сообщаем вам, что ваша встреча с товарищем Троцким назначена на вторник, восемнадцатое сентября, на 9 часов 20 минут. У вас будет 10 минут. Пропуск на вас заказан, получите в бюро пропусков.
– Понял. Буду в назначенное время. – По-прежнему прячу волнение за нарочитым лаконизмом.
– До свидания. – В трубке раздался щелчок, и связь прервалась, так что мне даже не дали возможности проявить вежливость и попрощаться в ответ.
Как пролетели последующие дни – припоминается плохо. В воскресенье опять гулял за городом, несмотря на скверную погоду. В понедельник меня вновь подхватила и понесла текучка в наркомате. На коллегии был ожесточенный спор о распределении контингента на импорт сельхозмашин между представителями губернских ЭКОСО (Экономических совещаний, объединяющих территориальные отделения хозяйственных наркоматов и руководителей исполкомов губернских Советов). Опять приходилось разбираться с таможенным управлением по поводу задержек грузов на таможенных постах. Мы с Потяевым попортили друг другу немало нервов…
Во вторник с утра, доехав трамваем до площади у Боровицких ворот, пешком отправляюсь вверх по Знаменке, опять, и опять, и опять прокручивая в голове сценарий разговора с пока еще почти всесильным председателем РВС и Наркомвоенмором. Слабым местом в том письме, которое послужило поводом для встречи, была ссылка на Главного начальника снабжения РККА. Никаких предварительных контактов у меня не только с начальником, но и вообще с Центральным управлением снабжения не было…
«А есть еще такая болезнь – склероз!» – язвительно бросаю в собственный адрес. Это надо же до такой степени забыть свою собственную семейную историю! То-то у меня мысли в голове все крутились вокруг этого управления снабжения… И только сейчас, здесь, выйдя на Знаменку, начинаю вспоминать. Вот тут, в начале Знаменки, во дворах, находилось общежитие, где поселился в 1927 году мой дед, приехав учиться в Академию им. М. В. Фрунзе (сейчас, кстати, еще живого и неувековеченного).
Однако нет, не тогда, не в конце двадцатых впервые появились мои родственники в Москве. Моя бабушка Дарья Серафимовна, считай, уже давно здесь вместе со своими сестрами. Только к концу этого года она уедет в Нижний Новгород, к месту службы своего мужа, который сейчас заканчивает учебу во 2-й Московской артиллерийской школе. Этим летом они поженились, а пока Дарья Серафимовна работает шифровальщицей в этом самом Центральном управлении снабжении РККА и как раз нынешним сентябрем поступает на рабфак МГУ.