Страница:
Можно быть суперменеджером, топ-менеджером, но это все берущие, а раз берущие, значит, думающие о чем? Как решить свои корыстные и, может быть, не очень корыстные, но в первую очередь свои проблемы, а потом уже остальные. Соответственно, главное для руководителей – их дела и результаты их дел».
Напомню читателю, что Назаренко – математик высшей пробы. Поэтому его диагноз болезней российского бизнеса так непохож на уловки ушлых консультантов, готовых вылечить все, до чего могут дотянуться. «Главная ошибка большинства наших нынешних российских компаний – статика, – считает Назаренко. – Придумывается модель существования, жизни, но при этом – модель статична, а жизнь динамична.
Ребенок родился – мы не знаем, кем он будет, он будет Эйнштейном, или Карузо, но в динамике развития: как мы его учим и так далее, – мы можем получить и Эйнштейна, и Карузо, а можем получить этих из Кущевки. Любая модель должна быть динамической, а большинство ставят задачи статической модели, и пока они ее выполняют, жизнь ушла вперед.
Динамические модели строить на порядок сложнее: нужно учитывать не только ближайшие факторы, нужно учитывать предыдущие факторы, демографические, много чего надо учитывать».
Но лучше получалось у тех, кто прошел школу стройотрядов, особенно если в новом бизнесе рядом оказывались проверенные друзья. Вот, например, Сергей Воробьев мне сказал: «Первый бизнес у меня начался со стройотрядовскими друзьями исключительно. Первые творческие коллективы, первый кооператив. Потому что мы в бою были». Он же, кстати, пояснил популярно и со знанием дела, в чем суть предпринимательства.
Часть вторая
Дмитрий Зимин
ПОСТ О ГЛАВНОЙ ДОРОГЕ СТОЛИЦЫ И ОСОБОМ СИГНАЛЕ, КОГДА ВСЕ ЗАМИРАЛИ
Дмитрий Зимин постоянно возвращается на свою «малую Родину». Однажды он вспоминал, как собрались десятые классы по случаю 50-летия окончания школы. «У всех примерно одна судьба, – заметил он. – Судьба всей страны. Было очень здорово. А когда мы собрались, там еще водитель, охранник были, они слушали разинув уши, как было интересно! Так-то было два сбора: один раз десятые классы собрались, один раз просто одноклассники были. Это был более мелкий сбор. Класс большой – человек тридцать. А тут собралось двадцать два – вполне достаточно за столько лет. И каждому дали несколько минут – рассказать, как жизнь прожил. На самом деле очень достойно все оказалось. Достойно, здорово. Никто особо не скулил». Как точно определяет Дмитрий Борисович жизнь арбатца: «не скулил», «у всех примерно одна судьба, судьба всей страны».
Судьба Арбата во времена детства Зимина раскололась надвое. С одной стороны, он был все еще центральной улицей столицы. «На Арбате надо будет быть еще поосторожнее, – подумала Маргарита, – тут столько напутано всего, не разберешься, – блистательно описывал улицу Михаил Булгаков. – Она принялась шнырять между проводами. Над Маргаритой плыли крыши троллейбусов, автобусов и легковых машин, а по тротуарам, как казалось сверху Маргарите, плыли реки кепок. От этих рек отделялись ручейки и вливались в огненные пасти ночных магазинов»[53]. С другой стороны, временами Арбат превращался в дорогу вождя всей страны: тогда раздавался особый сигнал, после которого перекрывалось все движение. «Закрывались магазины, захлопывались окна домов, – пишет С. Каган. – Жизнь на Арбате вымирала и устанавливалась почти неестественная тишина. Потом возникал шум двигателей, и пять черных машин, сработанных из броневой стали и с пуленепробиваемыми стеклами, неслись по улице. Играя в “пятнашки”, они менялись по ходу движения, оберегая жизнь вождя всех народов»[54]. Потом вновь на улицах Арбата дети играли в настоящие «пятнашки» и не думали о том, что надо беречь свою жизнь.
ПОСТ О БОСОНОГОМ ДЕТСТВЕ, ОБ ОБЫЧНОЙ ШКОЛЕ И ЛИХОЙ ДОЛЕ
Кроме чтения были и другие детские радости. Во дворах играли в казаки-разбойники, в прятки и салочки. А еще Дима Зимин мечтал о велосипеде, но тщетно. «По карточкам были символические цены, – вспоминает он. – В коммерческие магазины ходили как во дворцы изобилия. Голодуха была, и был такой продукт – суфле назывался, предвестник сгущенного молока. Самое большое лакомство в 42-м году. Я помню, как мама пекла оладьи из картофельных очисток. Казалось невероятным лакомством. А потом лакомство самое большое – американская тушенка, по ленд-лизу поставлялась, и сгущенное молоко, мы впервые его попробовали. Это было невероятное лакомство. Невероятное». Надо слышать, как переживший войну человек говорит слово «невероятное», как тянет фразу, будто вспоминая вкус того военного «лакомства».
А потом наступила Победа – всенародный праздник, когда военные покупали у мороженщиц весь их лоток и сразу раздавали всем желающим. «За военными на всякий случай ребятишки ходили хвостами, и потому, конечно же, что они были первыми и главными героями праздника, а кроме того: кто знает, вдруг и этот купит. Настежь были распахнуты все двери – в домах, в квартирах…» – вспоминает Илья Сафонов[58].
После любого праздника, пусть даже такого большого, наступают будни: кто-то возвращается в руководящее кресло, кто-то за руль машины, кому-то приходится убирать улицы и тротуары, а ребятня всегда вновь идет в школу. Диме Зимину повезло – он ходил в необыкновенную школу. Ребятам не объясняли, что еще до всевластия большевиков она была известной на всю столицу гимназией. Бывшая Медведниковская гимназия слыла среди подобных заведений одной из лучших и дорогих: здание для нее построили по проекту И.С. Кузнецова на участке и на капитал, пожертвованный купчихой А.К. Медведниковой[59]. Его спроектировали только для учебы: шинели гимназистов просушивались и подогревались в ненастные дни; воздух принудительно прокачивался мощными вентиляторами с пылеосадочными камерами; была заказана специально сконструированная школьная мебель, оборудованы мастерские, для спорта устроен на средства промышленника и банкира Н.А. Второва, жившего неподалеку (сейчас в его доме находится посольство США. – А.К.), большой гимнастический зал. Стоимость строительства составила огромную по тем временам сумму – 300 тысяч рублей. В 1920-х годах гимназия стала называться Опытной школой имени Томаса Эдисона[60]. Об этой «визитной карточке» своей родной школы Дмитрий Борисович не знал.
Сейчас нельзя точно сказать, какой телевизор показывал лучше. И, увы, нет возможности воспроизвести слова, сказанные в адрес героя дня. Ведь приемник мог собрать практически каждый, кто разбирался в радиоделе. А вот замахнуться на телевизор, да еще когда их только-только начали производить… С чем сравнить этот творческий «почин» Зимина? С тем, как нынешний «кружковец» смастерил бы сотобук – «два в одном», ноутбук и сотовый телефон – из подручных средств. Дима Зимин собирал телевизор целых два месяца. И не столько собирал, сколько колдовал: «У меня шасси было от “КВН-49”. Я еще гонялся за ним. Ящика не было, все потроха наружу. Ведь отклоняющие катушки сами мотали. Трансформаторы сами мотали. Ручная работа. И главное, – вспоминает он, – вокруг телевизора по вечерам собиралась вся квартира. Сколько было? Кажется, семейств восемь».
Первый массовый отечественный телевизор стал замечательным подарком всему народу, создававшему «советскую мечту» о счастье. Но и их, так же, как первые мотоциклы, машины и даже радиоприемники, ставшие уже более или менее доступными, надо было ремонтировать. Однако понятное советскому человеку слово «дефицит» означало одно: «Ремонт, конечно, возможен, но…» Простому советскому человеку ремонт бытовой техники влетал в копеечку. И вот тут-то Диме Зимину пригодились навыки, полученные при создании телевизора.
Радио и телевизор при всей своей притягательности не могли в послевоенные годы заменить кино, причем не советское, а диковинное зарубежное. «Это было что-то потрясающее – “В сетях шпионажа”, “Знак Зорро”, – это была полная фантастика, – вспоминает Зимин. – О “Серенаде солнечной долины” говорила вся Москва. Очереди стояли… Во всех основных кинотеатрах фильмы шли по неделям, шел один фильм везде, а потом по воскресеньям смена.
Далеко в кино ребята с Арбата предпочитали не ходить: в районе кинотеатра «Художественный» гулять еще можно было безбоязненно, а возле «Перекопа» могли и навалять. Послевоенная шпана не отличалась благовоспитанностью[67]. Кроме радиолюбительства у ребят были, как вспоминает Зимин, и всяческие другие занятия.
Напомню читателю, что Назаренко – математик высшей пробы. Поэтому его диагноз болезней российского бизнеса так непохож на уловки ушлых консультантов, готовых вылечить все, до чего могут дотянуться. «Главная ошибка большинства наших нынешних российских компаний – статика, – считает Назаренко. – Придумывается модель существования, жизни, но при этом – модель статична, а жизнь динамична.
Ребенок родился – мы не знаем, кем он будет, он будет Эйнштейном, или Карузо, но в динамике развития: как мы его учим и так далее, – мы можем получить и Эйнштейна, и Карузо, а можем получить этих из Кущевки. Любая модель должна быть динамической, а большинство ставят задачи статической модели, и пока они ее выполняют, жизнь ушла вперед.
Динамические модели строить на порядок сложнее: нужно учитывать не только ближайшие факторы, нужно учитывать предыдущие факторы, демографические, много чего надо учитывать».
ТАКОЙ КОМАНДИР – ПРЕЗИДЕНТ
Ключевая фраза «модель существования» – по-хорошему меня зацепила, ведь я к этому времени уже неплохо стал разбираться в сути разных бизнес-моделей. Ученые подчас описывают их так витиевато, что студентам, чтобы разобраться в их основах, надо зубы точить об учебники не один месяц. А тут в одном интервью – и все по порядку, и даже по-научному строго. И еще одно откровение Назаренко напомнило мне слова Михаила Задорнова: о том, что в то время по всей стране шла «постановка некоего чипа, кода человеку». У Назаренко получился такой стройотрядовский «код»: «каждый командир линейного отряда – комиссар – мастер – вот эта тройка точно состоялась как предприниматели или очень крупные менеджеры. Очень ценимые и высокооплачиваемые. Примеров масса, все, кого я знаю из командиров, – это состоявшиеся люди, – пояснил он. – Еще раз повторю – школа была в чем: просто трудились много, но мастер отвечал за производство, комиссар отвечал за отношения с людьми, быт и так далее. Фактически те же функции, что мы сейчас видим на государственном уровне: кто такой командир – президент, кто такой мастер – премьер-министр, кто такой комиссар – законодательный орган, Госдума. Вот триумвират. Вся эта цепочка непрерывна. Пока ты не побыл мастером, ты никогда не станешь премьер-министром, а до этого шаги – министр, замминистра, руководитель отрасли. Если эти шаги человек проходит, то он будет прекрасным министром, понимающим нужды отрасли, людей и так далее».Но лучше получалось у тех, кто прошел школу стройотрядов, особенно если в новом бизнесе рядом оказывались проверенные друзья. Вот, например, Сергей Воробьев мне сказал: «Первый бизнес у меня начался со стройотрядовскими друзьями исключительно. Первые творческие коллективы, первый кооператив. Потому что мы в бою были». Он же, кстати, пояснил популярно и со знанием дела, в чем суть предпринимательства.
Часть вторая
О ЛЮДЯХ ДЕЛА
Дмитрий Зимин
История о том, как мальчик с Арбата стал неприлично богатым, и о том, что инженер – всем ребятам пример
ПОСТ О ГЛАВНОЙ ДОРОГЕ СТОЛИЦЫ И ОСОБОМ СИГНАЛЕ, КОГДА ВСЕ ЗАМИРАЛИ
Здесь, в старых переулках за Арбатом, совсем особый город…
Иван Бунин (1905)
Ах, Арбат, мой Арбат, ты – мое отечество, никогда до конца не пройти тебя.
Булат Окуджава (1959)
НИКТО ОСОБО НЕ СКУЛИЛ
«Мал, да удал» – это про Арбат, прошлый и нынешний. Километр с брусчаткой и чугунными фонарями от ресторана «Прага» до мидовской высотки нашпигован редкостями, начиная с громких имен земли русской и заканчивая особой атмосферой, где изо дня в день крутится веретено жизни и нить времен соединяет эпохи словом «арбатство». Когда Булата Окуджаву спросили, как родился неологизм «арбатство», он откровенно признался в том, что авторство принадлежит учащимся одной из старых московских школ: «В стихах, мне подаренных, была строка: “Кануть сладко в пучине бескорыстья и песен арбатства…”. Это придуманное ребятами “арбатство” не только в данном стихотворении, но вообще как-то удивительно рифмуется со словом “братство”. Арбатство – это определение очень важного для меня качества. Это моя натура, моя психология, мое отношение к окружающим. Это воспитание и почва…»[52].Дмитрий Зимин постоянно возвращается на свою «малую Родину». Однажды он вспоминал, как собрались десятые классы по случаю 50-летия окончания школы. «У всех примерно одна судьба, – заметил он. – Судьба всей страны. Было очень здорово. А когда мы собрались, там еще водитель, охранник были, они слушали разинув уши, как было интересно! Так-то было два сбора: один раз десятые классы собрались, один раз просто одноклассники были. Это был более мелкий сбор. Класс большой – человек тридцать. А тут собралось двадцать два – вполне достаточно за столько лет. И каждому дали несколько минут – рассказать, как жизнь прожил. На самом деле очень достойно все оказалось. Достойно, здорово. Никто особо не скулил». Как точно определяет Дмитрий Борисович жизнь арбатца: «не скулил», «у всех примерно одна судьба, судьба всей страны».
Судьба Арбата во времена детства Зимина раскололась надвое. С одной стороны, он был все еще центральной улицей столицы. «На Арбате надо будет быть еще поосторожнее, – подумала Маргарита, – тут столько напутано всего, не разберешься, – блистательно описывал улицу Михаил Булгаков. – Она принялась шнырять между проводами. Над Маргаритой плыли крыши троллейбусов, автобусов и легковых машин, а по тротуарам, как казалось сверху Маргарите, плыли реки кепок. От этих рек отделялись ручейки и вливались в огненные пасти ночных магазинов»[53]. С другой стороны, временами Арбат превращался в дорогу вождя всей страны: тогда раздавался особый сигнал, после которого перекрывалось все движение. «Закрывались магазины, захлопывались окна домов, – пишет С. Каган. – Жизнь на Арбате вымирала и устанавливалась почти неестественная тишина. Потом возникал шум двигателей, и пять черных машин, сработанных из броневой стали и с пуленепробиваемыми стеклами, неслись по улице. Играя в “пятнашки”, они менялись по ходу движения, оберегая жизнь вождя всех народов»[54]. Потом вновь на улицах Арбата дети играли в настоящие «пятнашки» и не думали о том, что надо беречь свою жизнь.
ПОСТ О БОСОНОГОМ ДЕТСТВЕ, ОБ ОБЫЧНОЙ ШКОЛЕ И ЛИХОЙ ДОЛЕ
КОММУНАЛЬНАЯ КВАРТИРА КЛАССИЧЕСКАЯ
К середине 30-х XX века все в Москве стало стремительно меняться. «Арбат кончал свой день, – писал Анатолий Рыбаков. – По мостовой, заасфальтированной в проезжей части, но еще булыжной между трамвайными путями, катили, обгоняя старые пролетки, первые советские автомобили “ГАЗ” и “АМО”. Трамваи выходили из парка с одним, а то и двумя прицепными вагонами – безнадежная попытка удовлетворить транспортные нужды великого города. А под землей уже прокладывали первую очередь метро, и на Смоленской площади над шахтой торчала деревянная вышка»[55]. Если транспортные нужды главного города удовлетворялись, то нужды простых людей лишь обострялись: для интеллигентной публики на смену салонам и литературным кружкам пришел «квартирный вопрос» в виде коммуналок. Не обошел он и семью Зиминых: в двух комнатах восьмикомнатной квартиры проживали вместе с Димой мама, происходившая из семьи Александра Гучкова, крупнейшего предпринимателя России начала ХХ века, бабушка и тетя с мужем.Глосса о коммунальной квартиреУ Зиминых на кухне тоже был столик, но одно место за ним рано опустело. «Папа был метролог, преподавал в Бауманском институте, – вспоминал Зимин. – Его репрессировали, когда мне было два года, и я его практически не помню. Он был из известного рода Зиминых, которым принадлежали крупные ткацкие фабрики в Дрезне и Орехово-Зуеве. Но арестовали его не за это, а за какой-то анекдот. Это было в 1935 году, и арест удалось благополучно скрыть (все-таки не 37-й год). Я ни в одной анкете не указывал этого и смог поступить в Московский авиационный институт, на радиофакультет»[56]. Так что маме, которая «была машинисткой – родился под стук пишущей машинки», в те годы пришлось туго: она работала с утра и до вечера. А сам Дима с малых лет мотался по Москве, развозя стенограммы, которые вела на разных заседаниях мама. Иногда он приезжал туда, куда метро еще не проложили – в Лосинку, куда переселили его бабушку, – «из бывших», не дожившую до Победы. «Там, у Веры Николаевны, – пишет С.В. Парамонов, – мальчик дышал другим воздухом. В ссылочных стенах остались осколки другой эпохи – книжные шкафы и мебель, фотографии и вещи. В шкафах томились, как заключенные, Брокгауз и Эфрон, Брэм и Гнедич… Внук не мог и помыслить о будущей цене этих сокровищ. Это был бабушкин мир – странный, непохожий на тот, что за окном… остановившееся время. Том за томом впоследствии книги бабушки перекочуют в букинистические магазины. Внук, повзрослев и помудрев, не раз с сожалением вздохнет об этом»[57]. Среди читаемых и почитаемых Зиминым – Антон Павлович Чехов и Джек Лондон, Майн Рид и Жюль Верн, из старых книг дома «была прекрасная книга “Мифы классической древности” – Куна, по-моему…». Точен в оценках Дмитрий Зимин: книга Николая Куна, переведенная на множество языков, дарила радость познания, поясняла попутно, как добро борется со злом, и показывала на простых примерах, что в жизни всегда есть место подвигу.
Жизнь в коммунальных квартирах, воспетая. Я не помню, чтобы в классе кто-то жил в отдельной квартире, все жили в коммунальных квартирах. Отопление дровяное – на саночках возили дрова от склада, где сейчас, на Новом Арбате, напротив Московского дома книги, гастроном «Новоарбатский», другие магазины и рестораны. Там Молчановка проходила. В нашем дворе на Большом Афанасьевском – сарайчики. У каждого свой сарайчик. Хорошо, если березовые дрова достанутся. Надо пилить, колоть. Матери мучались. Газ появился, когда построили знаменитый газопровод Саратов – Москва. Это, наверное, год 48-й, 49-й. Тогда стали газифицировать. Никаких там ванн, душей – ничего не было. Ну, то самое – «на сорок восемь комнаток всего одна уборная…». Коммунальная квартира классическая. Сейчас забыли, наверное, что такое керогаз? Примус, наверное, знают из литературы, а керогаз? Керосинка. Примус. Керогаз. Вот на кухне – столики, столики, столики… У каждого своя керосинка, примус… Никаких холодильников не было. Зимой-то понятно – у всех за форточками… Оттуда и «авоська» пошла – всегда с собой таскали, думали: на «авось» что-нибудь попадется. Я помню, где на Сивцевом Вражке была керосиновая лавка, куда ходили за керосином.
Кроме чтения были и другие детские радости. Во дворах играли в казаки-разбойники, в прятки и салочки. А еще Дима Зимин мечтал о велосипеде, но тщетно. «По карточкам были символические цены, – вспоминает он. – В коммерческие магазины ходили как во дворцы изобилия. Голодуха была, и был такой продукт – суфле назывался, предвестник сгущенного молока. Самое большое лакомство в 42-м году. Я помню, как мама пекла оладьи из картофельных очисток. Казалось невероятным лакомством. А потом лакомство самое большое – американская тушенка, по ленд-лизу поставлялась, и сгущенное молоко, мы впервые его попробовали. Это было невероятное лакомство. Невероятное». Надо слышать, как переживший войну человек говорит слово «невероятное», как тянет фразу, будто вспоминая вкус того военного «лакомства».
А потом наступила Победа – всенародный праздник, когда военные покупали у мороженщиц весь их лоток и сразу раздавали всем желающим. «За военными на всякий случай ребятишки ходили хвостами, и потому, конечно же, что они были первыми и главными героями праздника, а кроме того: кто знает, вдруг и этот купит. Настежь были распахнуты все двери – в домах, в квартирах…» – вспоминает Илья Сафонов[58].
После любого праздника, пусть даже такого большого, наступают будни: кто-то возвращается в руководящее кресло, кто-то за руль машины, кому-то приходится убирать улицы и тротуары, а ребятня всегда вновь идет в школу. Диме Зимину повезло – он ходил в необыкновенную школу. Ребятам не объясняли, что еще до всевластия большевиков она была известной на всю столицу гимназией. Бывшая Медведниковская гимназия слыла среди подобных заведений одной из лучших и дорогих: здание для нее построили по проекту И.С. Кузнецова на участке и на капитал, пожертвованный купчихой А.К. Медведниковой[59]. Его спроектировали только для учебы: шинели гимназистов просушивались и подогревались в ненастные дни; воздух принудительно прокачивался мощными вентиляторами с пылеосадочными камерами; была заказана специально сконструированная школьная мебель, оборудованы мастерские, для спорта устроен на средства промышленника и банкира Н.А. Второва, жившего неподалеку (сейчас в его доме находится посольство США. – А.К.), большой гимнастический зал. Стоимость строительства составила огромную по тем временам сумму – 300 тысяч рублей. В 1920-х годах гимназия стала называться Опытной школой имени Томаса Эдисона[60]. Об этой «визитной карточке» своей родной школы Дмитрий Борисович не знал.
Первая глосса о школе
Расположенный амфитеатром класс в физическом кабинете, в котором была еще хорошо оборудованная препараторская, сохранился, по-моему, и сейчас. В те времена все советские школьники учились по старому учебнику физики, авторами которого были Фалеев и Перышкин. Так вот, создателем этого физического кабинета был кто-то из них (мне об этом сказал учитель физики Сергей Макарович Алексеев), но кто – я уже забыл. Другим незаурядным, талантливым учителем был учитель математики Иван Васильевич Морозкин. У него учился и теперешний академик Владимир Арнольд, по-видимому крупнейшая фигура в современной математике. Он был года на два моложе нас (в школьные годы – разница большая), но его фамилия уже была известна всем старшеклассникам. Эти два талантливых учителя придавали школе некий технико-математический уклон.
САМОСТОЯТЕЛЬНО СОБРАЛ И НАСТРОИЛ ТЕЛЕВИЗОР
Незаурядные учителя ранее преподавали в гимназии: по воспоминаниям учеников, их отличали какая-то особая, благородная внешность, прекрасный русский язык, изысканная манера общения. Физику преподавал Григорий Иванович Фалеев, один из авторов широко известного школьного учебника физики Фалеева и Перышкина. Некоторые аудитории, возвышавшиеся амфитеатром, были оснащены прекрасным лабораторным оборудованием и учебными пособиями. Учеников отличали одаренность, высокий уровень развития и широта кругозора: ребята с интересом изучали математику, историю, на переменах и в свободное от уроков время обсуждали содержание таких философских трудов, как «Критика чистого разума» Канта или «Так говорил Заратустра» Ницше. Среди этих юношей и девушек многие серьезно увлекались художественной литературой, сами писали стихи и прозу, были неплохими спортсменами. К сожалению, в годы войны некоторые из них погибли на фронтах. Но из тех, кто остался в живых, многие добились немалых успехов и в науке (Лева Кудрявцев – математик, член-корреспондент АН СССР), и в медицине (Сережа Зацепин – профессор-хирург), и в художественной литературе (Гарик Крохин – поэт Гарольд Регистан). Обучался в школе народный артист СССР Ростислав Плятт, и в девятую школу имени Томаса Эдисона часто приезжали со спектаклями артисты 2-й и 4-й Студий МХАТа[61]. И еще одна важная деталь – обнаруженная в воспоминаниях Александра Васильевича Перышкина. В то время не было налажено производство учебного оборудования, и учебные мастерские школы № 59, где преподавал Григорий Иванович Фалеев, выпускали очень много ценных демонстрационных и лабораторных приборов для школ всей страны[62].Глосса о неутомимом человекеЗаряд энергии получал Дима Зимин, наверное, от работы в школьном кружке, который вел учитель физики Сергей Макарович Алексеев. «Думаю, что в значительной мере меня увлек уникальный учитель физики, – вспоминает Дмитрий Борисович. – Где-то в восьмом классе началось безумное увлечение радиолюбительством». «Безумное» увлечение – не пустая фраза. Глоток послевоенной свободы чуть-чуть подавил чувство страха. Во время войны у всего населения радиоприемники изъяли, и после Победы в квартирах начали появляться трофейные, но приемник в доме в те времена был редкостью. Зачем он был нужен советскому человеку, когда во всех московских квартирах была прямая трансляция – кстати, как и в гитлеровском Берлине?
Неутомимая энергия Томаса Эдисона хорошо подтверждает известное изречение: «счастливые часов не наблюдают». Те же слова о неутомимой энергии говорили сотрудники лаборатории Д.Б. Зимина в РТИ АН СССР в адрес своего начальника. Вот мнение лишь одного из них, Бондаренко Евгения Борисовича: «Дмитрий Борисович – это человек, который обладает поразительной энергией. С того момента, когда я его встретил, я поражался его кипучести. Это какой-то двигатель. Заряд энергии. В каких-то случаях он и “стучал ногами”, но эта его энергетика… Это человек, который умеет зарядить своей энергетикой. Умеет поставить задачи, и люди потом за них берутся. Получали заряд энергии даже самые вялые и инерционные инженеры. Я думаю, что тут умение поставить задачи, умение внушить, что необходимо… Это – передача энергии на расстояние».
Глосса об учителе физикиЛюбопытно, что среди авторов журнала «Радио» под псевдонимом «А. Модулятор» выступал Александр Минц – будущий наставник Зимина. Вскоре к «книжечкам» и журналам кружка прибавилась книга учителя физики Алексеева «Радио в школе. Опыт передового учителя» (Учпедгиз. – М., 1953), где он воздает должное ученику: «Занимаясь в кружке, он самостоятельно собрал и настроил телевизор с семидюймовой трубкой, обеспечивающей высокое качество изображения. В заключение торжественного вечера, посвященного Дню радио, демонстрировалась работа сразу двух телевизоров: самодельного и фабричного типа Т-2»[63].
Учитель был заядлый радиолюбитель. И около него стали ученики крутиться. Каждый дома у себя что-то мастерил. Приемники делать было страшно интересно: детекторные, потом ламповые. Много тогда было радиолюбителей. Был редкий случай, когда все-таки ученик – 9, 10-й класс – и учитель… Он ведь был инвалид. Поэтому за деталями – на рынок мотаться. Там была масса всего: сопротивления, конденсаторы, лампы немецкие. Самая большая толкучка – Коптевский рынок. Там была масса всяких трофейных деталей. А чтобы разобраться во всем этом – раньше масса книжечек выходила про радио. Была «Библиотека», журнал «Радио». Каждый номер ждали.
Сейчас нельзя точно сказать, какой телевизор показывал лучше. И, увы, нет возможности воспроизвести слова, сказанные в адрес героя дня. Ведь приемник мог собрать практически каждый, кто разбирался в радиоделе. А вот замахнуться на телевизор, да еще когда их только-только начали производить… С чем сравнить этот творческий «почин» Зимина? С тем, как нынешний «кружковец» смастерил бы сотобук – «два в одном», ноутбук и сотовый телефон – из подручных средств. Дима Зимин собирал телевизор целых два месяца. И не столько собирал, сколько колдовал: «У меня шасси было от “КВН-49”. Я еще гонялся за ним. Ящика не было, все потроха наружу. Ведь отклоняющие катушки сами мотали. Трансформаторы сами мотали. Ручная работа. И главное, – вспоминает он, – вокруг телевизора по вечерам собиралась вся квартира. Сколько было? Кажется, семейств восемь».
Первый массовый отечественный телевизор стал замечательным подарком всему народу, создававшему «советскую мечту» о счастье. Но и их, так же, как первые мотоциклы, машины и даже радиоприемники, ставшие уже более или менее доступными, надо было ремонтировать. Однако понятное советскому человеку слово «дефицит» означало одно: «Ремонт, конечно, возможен, но…» Простому советскому человеку ремонт бытовой техники влетал в копеечку. И вот тут-то Диме Зимину пригодились навыки, полученные при создании телевизора.
Глосса о первых заработкахСлухи об этом наверняка гуляли и по школе, хотя хулиганом он не был. Но однажды «вышибали из школы», хулиганская была пора[65], – однако Сергей Макарович именно Зимина рекомендовал на «должность» начальника радиоузла. Ведь выбирали «лучшего общественника-кружковца, примерного ученика и хорошего организатора», который «после утверждения на заседании комитета комсомола… становится “полновластным” руководителем “технического персонала” узла». Так, в 1951–1952 учебном году начальником узла стал «ученик Х класса Зимин Дмитрий, один из горячих энтузиастов строительства первой в школах нашей страны передающей коллективной УКВ-радиостанции». Он провел первую в истории радиоузла экскурсию для учеников шестого класса: празднично одетые ребята подошли к дверям и осторожно зашли в помещение, где стояли установки и приборы. Сев на место диктора, Дима Зимин показал, как делается утренняя радиопередача в школе: «Доброе утро, ребята! Приготовьтесь к гимнастике! Физорги классов, постройте ребят!». Голос звучит громко, отчетливо, мощно, привычно. Некоторые из учащихся даже встали по стойке «смирно» и… через пару секунд, спохватившись, сменили позу. А Дима продолжает: «Звуковые волны, рожденные моим голосом, достигают вот этого прибора, называемого микрофоном. Когда я говорю, в микрофоне появляются слабые электрические токи, которые потом усиливаются мощным многоламповым усилителем»[66]. Голос Зимина не просто звенел над страной: фанат радио вместе с любимым учителем стал автором второй «книжечки» кружка – «Школьная УКВ-радиостанция», – выпущенной в 1956 году столичным издательством ДОСААФ огромным для сегодняшнего дня и приличным для тех лет тиражом в 70 000 экземпляров.
…Я через знакомых вышел телевизоры ремонтировать. «КВН-49» до сих пор помню, память так перевернет… монтажную схему почти всю помню. Я их ремонтировал в школе еще. Стеснялся деньги брать. По знакомым в основном ходил. Слухи распространились, и меня стали звать телевизоры ремонтировать. Чемоданчик у меня был, тестер. Т-1 был. Набор ламп. Ведь это была техника ламповая. Техника в этом плане достаточно примитивная[64].
Радио и телевизор при всей своей притягательности не могли в послевоенные годы заменить кино, причем не советское, а диковинное зарубежное. «Это было что-то потрясающее – “В сетях шпионажа”, “Знак Зорро”, – это была полная фантастика, – вспоминает Зимин. – О “Серенаде солнечной долины” говорила вся Москва. Очереди стояли… Во всех основных кинотеатрах фильмы шли по неделям, шел один фильм везде, а потом по воскресеньям смена.
Далеко в кино ребята с Арбата предпочитали не ходить: в районе кинотеатра «Художественный» гулять еще можно было безбоязненно, а возле «Перекопа» могли и навалять. Послевоенная шпана не отличалась благовоспитанностью[67]. Кроме радиолюбительства у ребят были, как вспоминает Зимин, и всяческие другие занятия.