Андрей Ливадный. Линия жизни

   Он ждал ответа на свой вопрос.
   – Повзрослел ты. Если не сказать – постарел.
   Вспомнил, значит.
   – Какой сейчас год? – поинтересовался андроид. – Не пойму, внутренние часы какую-то ересь показывают. – Он сыпал просторечными словечками. – Будто полтора века прошло. Но ведь это сбой, верно?
   – Нет, – ответил Егор.
   – Да ладно! Сколько тебе сейчас лет?
   – Тридцать два.
   – Вот видишь! Нелепица!
   – Просто ты многое пропустил. Внутренние часы не лгут. Прошло полтора века, а мне тридцать два года.
   – Каким образом? – вновь не поверил андроид.
   – Сдвиг времени. Помнишь то внезапное потепление?
   – А как же. Многие события как в тумане, но в основном помню. Как мы Русанова нашли в спасательном модуле. Как вскрывали «курганы спящих», то есть криогенные модули с «Прометея». Как разбудили землян. Помню, они едва живые были. Шутка ли – сорок девять лет криогенного сна!
   – А дальше?
   – Чернота. Меня ведь Русанов в пропасть столкнул?
   – Это был не Русанов. Морф. Он принял облик Андрея Игоревича.
   – Зачем?
   – Чтобы разбудить научный состав колонистов. Возродить корпорацию. Отыскать «Прометей». Он хотел вырваться из этой системы и хорошо понимал: его единственный шанс – это установка гиперпривода колониального транспорта.
   – Постой! – Андроид взвизгнул мимическими приводами, позабыв, что лицевой мускулатуры и пеноплоти у него больше нет. – А сам Русанов?!
   – Его спасательный сегмент на самом деле не упал на планету, а врезался в станцию Н-болг. Он попал в плен к морфам. Не знаю, жив ли? Да и цела ли станция? От нее только фантом в ночном небе остался.
   Андроид некоторое время молчал, пытаясь осмыслить полученную информацию, затем спросил:
   – Тайну потепления разгадали?
   – Помнишь фрагменты космических кораблей, впаянные в лед?
   – Конечно!
   – У большинства из них работали системы стазиса. Когда льды постепенно начали таять, некоторые обломки сместились. Произошло то, чего никогда не случилось бы в космосе: поля стазиса наложились друг на друга. Это вызвало первый разрыв метрики пространства, микроскопическую аномалию. Планету начала разогревать энергия, поступающая из гиперкосмоса.
   – Это доказано?
   – Угу, – кивнул Егор. – Начался потоп, – он коротко излагал события. – Корабли чужих оттаяли, течениями их сбивало в огромные острова. Одни системы стазиса отключались, другие продолжали работать, появились новые разрывы метрики пространства и сдвиги времени.
   – А вы? – На металлопластиковом лице машины невозможно различить эмоции, но синтезированный голос дрогнул.
   – А мы боролись как могли. Захватили хондийский крейсер. Научились использовать установки стазиса как оружие. Создали периметр, который останавливал время для любого, кто пытался прорваться на нашу территорию.
   – Хондийский крейсер?! – вновь удивился андроид. – Им же невозможно управлять!
   – Ошибаешься. – Егор стянул перчатки, показал ему набухшие на ладонях железы. – Мне имплантировали нерв разумного хонди. Я руководил захватом крейсера, а потом управлял им.
   За скупыми пояснениями Егора скрывалась чудовищная, трагическая история его жизни – от момента имплантации нерва до дня сегодняшнего.
   Его отчаянную борьбу с иным мировоззрением, с чужими инстинктами трудно описать простыми словами. Она стерла из памяти годы жизни. Он умирал и воскресал. Не физически, но морально. Перерождался под воздействием нерва, управлял системами хондийского крейсера, превращенного в убежище для горстки выживших, и постепенно становился его рабом.
   Он стал крестным отцом для поколения репликантов, искренне верил, что только полное истребление чужих даст возможность жить дальше, избавиться от хондийского нерва и снова стать человеком и физически, и духовно.
   Не вышло.
   Катастрофа, охватившая Пандору, лишь набирала мощь. Льды растаяли, образовались моря и океаны, а потепление продолжалось.
   – Мы возродили корпорацию, – глухо произнес Егор. – Тайн Вселенной не разгадали, но научились использовать устройства стазиса, менять их настройки. Долго объяснять, да я и не специалист. Паша Стременков – вот кто мог бы растолковать тебе техническую сторону вопроса.
   – Он жив?
   – Была война. – Егор словно не услышал вопроса. – Мы создавали технику и штамповали искусственных бойцов. В последнем наступлении Родька Бутов командовал механизированным батальоном. Я был в его расположении, когда произошел первый глобальный сдвиг времени. Видишь колонны света?
   Андроида засбоило от обилия информации, но он все же кивнул:
   – Продолжай.
   – Это темпоралы. Наша война с чужими не меняла ничего. Теперь понимаю. Планета была обречена, но появились они, – Бестужев кивнул в сторону загадочных энергетических «деревьев». – Проросли в местах разрывов метрики и «запечатали» их. При первом появлении темпоралов – этот миг называют теперь их «рождением» – время разделилось. Я попал в сдвиг, но выжил. Вот, наверное, и вся правда, если в двух словах.
   – А ребята? – снова спросил искусственный интеллект.
   – Они живут в ином потоке времени. Однажды я сумел пройти через периметр, взглянуть на город. Там все хорошо. Пока.
   – Пока? – насторожился андроид.
   – Планета постепенно погружается в стазис, – пояснил Егор. – Вскоре время для нас остановится. Навсегда. Если раньше не произойдет чего-то похуже. Повсюду разрывы пространства. Думаю, с ними уже и темпоралы не справляются. Не спрашивай, что наступит раньше – конец времен или физическое разрушение Пандоры, я просто не знаю.
   – А морф?
   – Я его уничтожил, – Бестужев ответил сухо, не хотел вспоминать подробностей.
   – Так… – Искусственный интеллект сел. Взвизгнули сервомоторы, пальцы его рук сцепились в замок. – Мы заперты на планете?
   – Да.
   – И связи с колонией у тебя нет?
   Егор кивнул.
   – Копаешь зачем?
   – Чтобы выжить. Нерв встроен в мой метаболизм. Умрет он – умру и я. Вытяжка из хондийских препаратов давно закончилась. Необходим корабль. Я должен восстановить силы.
   Андроид разжал пальцы, протянул руку:
   – Дай-ка мне лопатку. А сам передохни. И расскажи все, что я пропустил, по порядку, в подробностях.
   – Зачем? Степ, мы…
   – Зови меня «Дитрих», ладно?
   – Почему? – искренне удивился Бестужев.
   – Личность была синтезирована заново. Не все нейрочипы в рабочем состоянии. Я ощущаю себя другим андроидом, тем, кому ранее принадлежало аппаратное ядро системы. Невзирая на память знакомого тебе искусственного интеллекта.
   – Ладно. Как скажешь. – Бестужев протянул ему саперную лопатку. – Но не вижу смысла излагать в подробностях. Растолковать научную сторону проблемы я не смогу. Только время потратим.
   – Ну, я, к примеру, буду копать. А ты переведешь дух.
   – Не темни. Говори прямо. Что именно ты хочешь услышать?
   – Ну, – он повернул голову, взглянул на Аллею Темпоралов, – думаю, ты пришел сюда не только ради одичавшего хондийского корабля. И меня заново собрал с какой-то определенной целью, верно?
   – Ладно. – Егор вновь натянул перчатки, присел. – Копай.

* * *

   Заросший ороговевшим панцирем шлюз хондийского корабля удалось раскопать лишь к вечеру следующего дня.
   Они о многом успели поговорить, пока работали, сменяя друг друга. Андроиду отдых вообще-то не требовался, но его незащищенные приводы оказались слабым звеном, и он делал частые перерывы, очищая их от налипшей глины.
   – Надо найти тебе одежду, – проворчал Егор.
   – А пеноплоть нельзя раздобыть?
   – Нет. – Бестужев коснулся преграды кончиками пальцев, осязая небольшое утолщение по периметру неработающего люка, затем стянул перчатку, и в воздухе поплыл резкий запах: хондийские железы на его ладонях источали мощный хемосигнал, приказывающий кораблю открыть доступ внутрь.
   Никакой реакции.
   Управляющая нейросистема деградировала за века забвения. Корабль питался, регенерировал, но полное отсутствие внешних раздражителей постепенно превращало его в муляж.
   Андроид щелкнул газоанализатором.
   – Как у тебя получается?
   – Особый тип кибермодулей. Они считывают мысленную команду, переводят ее в сигнал, понятный нерву, а тот в свою очередь управляет работой желез.
   – А нерв влияет на тебя?
   – Да. Метаболически. Вообще-то не должен, между моим рассудком и нервом непробиваемая стена из кибермодулей. Но он практически сразу нашел обходной путь. Едва не сделал из меня раба примитивных желаний и рефлексов.
   – Ты его обуздал?
   – До определенной степени, – ответил Егор, возобновляя попытку открыть шлюз.
   Снова ничего не вышло. Сенсоры у него атрофировались, что ли?
   – Ломать?
   – Не спеши. – Бестужев зубами стянул вторую перчатку. От выделяемых феромонов резко закружилась голова, перед глазами все поплыло.
   Внезапно раздался треск. Монолитная с виду преграда раскололась на сегменты, мышцы корабля привели их в движение, в местах срастаний выступила розоватая сукровица, послышался чавкающий звук, пахнуло мускусом, панцирные пластины упали в глинистую жижу, а обнажившаяся мембрана шлюза вдруг лопнула, за ней с небольшим опозданием чавкнула и вторая.
   Пальцы Егора мелко дрожали.
   – Что ты сделал?
   – Напугал его. Ну-ка, в сторону, живо!
   Из пасти открытого шлюза выметнуло едкое облако мельчайших капелек. Корни растений, попавшие в быстро тающее облачко, мгновенно почернели и рассыпались в прах.
   Обе шлюзовые мембраны начали закрываться, но Егор не дал им завершить движение. На этот раз он действовал наверняка: железы на его ладонях отправили внутрь корабля плевок из остро пахнущей субстанции.
   – Все, он наш, – выждав пару минут, произнес Егор. – Входим.
   – Чем ты его напугал?
   – Запахом. На планете, откуда родом хонди, обитает очень большой и опасный хищник. Я синтезировал его запах.
   – И корабль попытался защититься?
   – Угу, – коротко ответил Егор. Этой уловке он научился у пленного хонди, давно, когда допрашивал его на борту захваченного крейсера. Любое воспоминание той поры причиняло боль.
   Он шагнул в тесный переходной тамбур, словно в сумерки собственной души.
   Нерв жадно ловил запахи, определяя состояние корабля.
   Полный отстой. Живое подобие войскового транспорта. Нейросеть деградировала.
   Изнутри корабль выглядел совершенно диким. Повсюду лишь ребра жесткости да пульсирующая плоть между ними. Некоторые коридоры заросли. Порадовало лишь наличие биореструктивной камеры, рассчитанной под транспортировку и обслуживание фаттаха. В случае необходимости истребитель можно вырастить, благо кибермодули Бестужева хранили генетический образец хондийского истребителя и инструкции для работы с инкубатором.
   – Здесь будем жить? – андроид осмотрелся.
   – Тебе что-то не нравится?
   – Слишком большая влажность. Интересно, а мне он не может нарастить плоть?
   – Не юродствуй. Хотя, – Егор на миг задумался, – хитиновые кожухи изготовить не сложно.
   – Нет уж, – проворчал андроид. – Лучше найдем какую-нибудь одежду. Чем помочь?
   – Тут ты бессилен. Пока займись отладкой сервосистем и восстановлением сканеров. Заметил армейский вездеход у подножия склона?
   – Да. Мне его отремонтировать?
   – Вряд ли это возможно. Покопайся в электронной начинке. Может, подберешь для себя какие-то запасные части.
   – Понял. А ты?
   – Поработаю тут. Иди.
   – А я не могу остаться? Понаблюдать?
   – Нет, – отрезал Бестужев. – Процесс очень личный. Мне будет не по себе.
   – Это опасно?
   – Нет. Скорее – отвратительно.

* * *

   Оставшись один, Егор разделся донага и прилег на мягкий бугристый пол отсека.
   «Уже не раб хондийских инстинктов, как было в самом начале, сразу после имплантации нерва, но и не человек, в силу изменившейся психологии. Я чудовище, созданное по необходимости, ради выживания многих, но теперь уже ненужное, вот только вовремя не уничтоженное», – подобные мысли смертельно ранили, а порой доводили до исступленного отчаяния.
   Корабль медленно просыпался. Он ловил сложные, повелевающие запахи, источаемые Бестужевым, реагировал на них, но и настроение Егора не ускользало от внимания очнувшейся управляющей нейросистемы. Стена отсека перекатывалась мускулами, постепенно меняя конфигурацию, – из нее как будто выдавливало посты управления, похожие на грибовидные наросты. На одном из них сквозь мельчайшие поры вдруг начали проступать капельки маслянистой жидкости. Наркотик, несущий успокоение.
   Нет. Не нужно. Не сейчас!
   Корабль повиновался медленно и неохотно.
   Маслянистые капли постепенно изменили цвет и запах. Питательная смесь, поддерживающая силы. Егора бил бесконтрольный озноб. Его шея напряглась, голова неестественно вывернулась, глаза закрылись, язык потянулся, слизнул несколько капель.
   Нерв пылал желаниями. Он жаждал слиться с кораблем, войти в прямой контакт с его нейросетью, стать частью целого, раствориться в трансформациях плоти.
   Нет! Рано!
   Сознание резко прояснилось. Действие хондийских метаболических препаратов наступает мгновенно. Теперь организм Егора освободился от тяжкой необходимости вырабатывать не свойственные для человека химические соединения.
   Через минуту он открыл глаза, сел, тяжело дыша.
   Очертания отсека полностью изменились. С трудом встав на ноги, Бестужев подошел к одному из только что сформированных терминалов, плотно прижал ладони к его поверхности.
   Острое покалывание несло два взаимоуничтожающих чувства. Он ощутил ликование и отвращение. Крохотные усики, обрамляющие железы, вошли в прямое соединение с нервными окончаниями, усеивающими поверхность поста управления.
   Рассудок взорвался. Эмоции, ощущения, желания – все изменилось радикально.
   …Он падал.
   Шар планеты, укутанный грибовидными выбросами, стремительно рос, занимая все поле зрения. Пылающими болидами мимо промелькнул рой сгорающих в атмосфере обломков.