Страница:
Андрей Ливадный
Сталтех
Пролог
Новосибирская зона отчужденных пространств. Ноябрь 2056 года…
Мощная дверь, усиленная композитной броней, плавно сдвинулась в сторону, открывая вход в подвальное помещение.
Антрацит слился с сумраком. Импульсный пулемет в его руках казался игрушкой. Стук в дверь был правильным, условным, но после бегства из Ордена вольный мастер-мнемотехник соблюдал железное, не раз спасавшее его правило: не доверять никому.
Снаружи, на улице завывал ветер, скрипел ржавый лист железа, выше фрагмента темных угловатых руин в разрывах облаков помаргивала одинокая звезда.
«Зря открыл обе двери!..» – с запоздалой досадой подумал Антрацит, чувствуя, как зимний морозный воздух проникает в подвальное помещение. Защитные установки, подвешенные под потолком, простреливающие короткий тесный тамбур, он накануне деактивировал для планового технического обслуживания, вот теперь стоял, глядя в темноту, ожидая, пока незваный гость как-то проявит себя.
Механоиды[1] нынче пошли – один другого сообразительнее. Сенсоры у них чуткие, да и мозгов явно прибавилось. Что им стоит подслушать и воспроизвести несложную последовательность условного стука? И на мониторах внешнего рубежа охраны – ничего. Словно призрак постучался.
Исчадия техноса, конечно, твари еще те, эволюционируют с невероятной скоростью, но до людей им все же далеко. Антрацит напряженно ждал, недоумевая: почему никто не входит? На душе было неуютно. Все же Ковчег считай под самым боком, отсюда до руин Новосибирского Академгородка, где обосновалась группировка, километра три. Бывает, что и патрули мимо проходят. Состав боевых групп егерей известен, в них, как правило, входят сталкеры всех специализаций. Так что молчание датчиков наружного рубежа охраны вполне может быть делом рук метаморфа, прикрывающего группу от обнаружения.
Как же они меня вычислили? – Антрацит живо представил, что боевики Ковчега сейчас окружают вход в обнаруженное убежище вольного мнемотехника, готовясь к молниеносному штурму.
Палец лег на мягкую гашетку, заглубленную в рукоять оружия. Запирать двери, пытаться удрать через тайный ход означало обречь все имущество, уникальную аппаратуру, собранную своими руками, на разграбление и уничтожение. «Ничего не получат!» – зло подумал Антрацит, намереваясь защищать свое убежище. Отдав мысленную команду, он запер внутреннюю дверь, обезопасив себя от броска гранаты, затем разблокировал узкую бойницу, не прекращая сканировать доступные фрагменты руин.
На улице, среди поднимаемой порывистым ветром поземки, импланты наконец зафиксировали движение.
Мгновенный анализ нечеткой сигнатуры[2] удержал мнемотехника от выстрела.
Сталкер. Если судить по экипировке – явно не боевик Ковчега… Но искажение поставил грамотно. Подкрался, постучал – и назад в руины. Метаморф-одиночка? Антрацит, сосредоточившись на сканировании, локализовал фрагмент измененной реальности, скрывающий нежданного визитера. Тот притаился за нагромождением бетонных обломков, чего-то выжидая.
«Боевики Ковчега так не действуют, – мысленно рассудил Антрацит. – Если только сталкер не исполняет роль приманки», – он запустил автоматическое сканирование частот мью-фонной связи и замер в ожидании отклика.
Так и есть – одиночка. Ответ пришел на частоте вольных сталкеров.
Опознавательный код имплантов оказался ковчеговским, но это обстоятельство уже не смутило Антрацита. Он догадался, кто именно скрывается в руинах, и мысленно выругался в адрес бестолочи, испортившей ему столько нервов.
– Выходи, что прячешься?
Тень, скрытая искажением, шевельнулась. Если бы не узкофокусированное, направленное сканирование, нацеленное в заранее определенную точку, то обнаружить сталкера было бы очень трудно.
Ему пришлось снять маскировку, чтобы ответить:
– Ты двери-то открой, а?
– Покажись сначала. Только выходи медленно.
Искажение окончательно исчезло. На фоне руин появилась фигура сталкера – щуплого, невысокого, экипированного в потрепанную, изрядно побитую пулями и лазерными разрядами броню, в которой Антрацит с большим трудом узнал свой давний подарок.
– Гляжу, тебе скорги[3] совсем мозги сожрали? – Мастер-мнемотехник хоть и отпер внутреннюю дверь, но гостя встретил неприветливо. – Зачем явился? И что в руинах прячешься, если постучал? Жить надоело? Пулю решил схлопотать?
Сталкер дождался, пока закроется дверь, затем окинул взглядом сумеречный подвал, заставленный стеллажами, с наваленными как попало техноартефактами, странного вида устройствами, емкостями, в каких обычно хранят н-капсулы[4].
– Не злись, Антрацит. Проблемы у меня, – произнес он, отстегивая мягкое забрало защитного шлема.
– Нечего было ковчеговские импланты вживлять, – пробурчал мнемотехник. Дверь сухо щелкнула электрозамками, и сразу стало спокойнее на душе. – Говорил тебе – дрянь они одноразовая. Теперь, конечно, – проблемы. Или я тебя не предупреждал?
– Предупреждал. – Сталкер сел, понурив голову, некоторое время молчал, затем взглянул исподлобья: – Пакость мне всякая мерещится.
Антрацит укоризненно посмотрел на него.
Да, потрепала Макса зловредная судьба. Лицо сталкера покрывали свежие, едва зарубцевавшиеся раны, следы ожога либо обморожения. Глядел он хмуро, озлобленно, с немым вызовом, адресованным всему окружающему миру.
– А в башку совать что попало, ты как думал – все обойдется, нормально будет? – укоризненно произнес Антрацит. – Ладно, – внезапно смягчился он. – Рассказывай.
– Да особо рассказывать-то нечего. Сталтех за мной по пятам ходит. Достал уже…
– Галлюцинации? – Мнемотехник положил увесистый «ИПК»[5] на один из стеллажей. – И как часто?
– Периодически. Главное, что не во сне, а наяву. Из-за обыкновенных кошмаров тревожить бы не стал.
– Так, может, сталтех настоящий?
– Нет. Я в него стрелял – пули насквозь проходят. Словно он – тень, мираж, понимаешь? И вообще «мой», – Макс криво усмехнулся, – мой на обычных сталтехов не похож.
– В смысле? – удивился Антрацит. – Ты толком говори! А то как будто бредишь!
Сталкер на миг задумался, подбирая слова, затем глухо произнес:
– Не человек он…
– Ну, ты, Макс, загнул! Не человек!.. – рассмеялся мнемотехник. – Конечно. Сталтех – он и есть сталтех.
– Не понимаешь ты меня! – Нервы у сталкера были на пределе, это точно. – Говорю – необычный, странный! Он человеком и не был никогда! Метра полтора ростом… Морда жуткая, узкая, башка как будто к затылку вытянута. Конечности с двумя суставами, кисти рук – трехпалые. Появляется внезапно, буквально секунд на десять-пятнадцать, и что-то пытается мне сказать.
– О чем хоть говорит?
Максим зло посмотрел на мнемотехника. Издевается?
– Откуда я знаю?! В голове скрежет возникает – от него мороз по коже. И непонятно – не то помехи в мью-фоне, не то действительно сталтех…
Антрацит лишь покачал головой.
– Импланты сбоят, – категорично заявил он. – Таких сталтехов, как ты описываешь, не существует. Уж поверь, я механической нежити повидал достаточно. Скорги, когда носитель захватывают, структуру опорно-двигательного аппарата никогда не меняют, – со знанием дела пояснил Антрацит. – Металлизированных собак видел, кошки попадались, крысы, но таких тварей, как тебе грезится, в природе до катастрофы не существовало. Это у тебя галлюцинации от «левых» имплантов. В твоей собственной башке этот сталтех живет, понял?
– Проверь, а?
– С какой радости? Я ведь тебя предупреждал?
– Ну что ты заладил? Просто – проверь! Я тебе заплачу!
Мнемотехник указал на кресло, похожее на страшное устройство для средневековых пыток.
– Экипировку снимай и садись туда.
Отказать сталкеру в просьбе он не смог. В отчужденных пространствах добро мало кто помнит, но Антрацит никогда ничего не забывал. Однажды Максим спас ему жизнь, и этого оказалось достаточно, чтобы пустить побоку все старые обиды и недоразумения.
– Бестолковый ты, Макс. Устроился?
– Угу.
– Чего дрожишь-то?
– Кресло у тебя… жутковатое.
– Прекрати! Ты же не пятилетний ребенок на приеме у стоматолога! Прошлый раз сбежал да глупостей наделал. Сиди уж!..
Максим сглотнул. В прошлый раз действительно глупо все получилось.
– Глаза закрой. Мысленно отключись от имплантов. Думай о том времени, когда их еще не было в твоем теле.
Максим покорно закрыл глаза.
Антрацит сел на вращающийся табурет, включил блоки аппаратуры, посмотрел на показания приборов.
– Макс, я же попросил! Что у тебя в голове творится? Импланты гиперактивны! В таком состоянии я не смогу найти причину сбоев!
– Ну, вколи мне что-нибудь! – зло огрызнулся сталкер. – Выруби мой мозг и работай себе спокойно!
– Не выйдет. Если потеряешь сознание, скорги вообще взбесятся. Они ведь сосуществуют в симбиозе с организмом. – Мнемотехник на миг задумался. – Хорошо. Я введу твой рассудок в пограничное состояние. Но и ты мне помоги. Неужели нет никаких нейтральных воспоминаний? Ты ведь не в Пятизонье родился, верно?
Максим ничего не ответил.
Попытка сосредоточиться на прошлом лишь усугубила положение. В сознании возникла цепочка болезненных ассоциаций, нанизывая одно пронзительное воспоминание на другое…
Мощная дверь, усиленная композитной броней, плавно сдвинулась в сторону, открывая вход в подвальное помещение.
Антрацит слился с сумраком. Импульсный пулемет в его руках казался игрушкой. Стук в дверь был правильным, условным, но после бегства из Ордена вольный мастер-мнемотехник соблюдал железное, не раз спасавшее его правило: не доверять никому.
Снаружи, на улице завывал ветер, скрипел ржавый лист железа, выше фрагмента темных угловатых руин в разрывах облаков помаргивала одинокая звезда.
«Зря открыл обе двери!..» – с запоздалой досадой подумал Антрацит, чувствуя, как зимний морозный воздух проникает в подвальное помещение. Защитные установки, подвешенные под потолком, простреливающие короткий тесный тамбур, он накануне деактивировал для планового технического обслуживания, вот теперь стоял, глядя в темноту, ожидая, пока незваный гость как-то проявит себя.
Механоиды[1] нынче пошли – один другого сообразительнее. Сенсоры у них чуткие, да и мозгов явно прибавилось. Что им стоит подслушать и воспроизвести несложную последовательность условного стука? И на мониторах внешнего рубежа охраны – ничего. Словно призрак постучался.
Исчадия техноса, конечно, твари еще те, эволюционируют с невероятной скоростью, но до людей им все же далеко. Антрацит напряженно ждал, недоумевая: почему никто не входит? На душе было неуютно. Все же Ковчег считай под самым боком, отсюда до руин Новосибирского Академгородка, где обосновалась группировка, километра три. Бывает, что и патрули мимо проходят. Состав боевых групп егерей известен, в них, как правило, входят сталкеры всех специализаций. Так что молчание датчиков наружного рубежа охраны вполне может быть делом рук метаморфа, прикрывающего группу от обнаружения.
Как же они меня вычислили? – Антрацит живо представил, что боевики Ковчега сейчас окружают вход в обнаруженное убежище вольного мнемотехника, готовясь к молниеносному штурму.
Палец лег на мягкую гашетку, заглубленную в рукоять оружия. Запирать двери, пытаться удрать через тайный ход означало обречь все имущество, уникальную аппаратуру, собранную своими руками, на разграбление и уничтожение. «Ничего не получат!» – зло подумал Антрацит, намереваясь защищать свое убежище. Отдав мысленную команду, он запер внутреннюю дверь, обезопасив себя от броска гранаты, затем разблокировал узкую бойницу, не прекращая сканировать доступные фрагменты руин.
На улице, среди поднимаемой порывистым ветром поземки, импланты наконец зафиксировали движение.
Мгновенный анализ нечеткой сигнатуры[2] удержал мнемотехника от выстрела.
Сталкер. Если судить по экипировке – явно не боевик Ковчега… Но искажение поставил грамотно. Подкрался, постучал – и назад в руины. Метаморф-одиночка? Антрацит, сосредоточившись на сканировании, локализовал фрагмент измененной реальности, скрывающий нежданного визитера. Тот притаился за нагромождением бетонных обломков, чего-то выжидая.
«Боевики Ковчега так не действуют, – мысленно рассудил Антрацит. – Если только сталкер не исполняет роль приманки», – он запустил автоматическое сканирование частот мью-фонной связи и замер в ожидании отклика.
Так и есть – одиночка. Ответ пришел на частоте вольных сталкеров.
Опознавательный код имплантов оказался ковчеговским, но это обстоятельство уже не смутило Антрацита. Он догадался, кто именно скрывается в руинах, и мысленно выругался в адрес бестолочи, испортившей ему столько нервов.
– Выходи, что прячешься?
Тень, скрытая искажением, шевельнулась. Если бы не узкофокусированное, направленное сканирование, нацеленное в заранее определенную точку, то обнаружить сталкера было бы очень трудно.
Ему пришлось снять маскировку, чтобы ответить:
– Ты двери-то открой, а?
– Покажись сначала. Только выходи медленно.
Искажение окончательно исчезло. На фоне руин появилась фигура сталкера – щуплого, невысокого, экипированного в потрепанную, изрядно побитую пулями и лазерными разрядами броню, в которой Антрацит с большим трудом узнал свой давний подарок.
– Гляжу, тебе скорги[3] совсем мозги сожрали? – Мастер-мнемотехник хоть и отпер внутреннюю дверь, но гостя встретил неприветливо. – Зачем явился? И что в руинах прячешься, если постучал? Жить надоело? Пулю решил схлопотать?
Сталкер дождался, пока закроется дверь, затем окинул взглядом сумеречный подвал, заставленный стеллажами, с наваленными как попало техноартефактами, странного вида устройствами, емкостями, в каких обычно хранят н-капсулы[4].
– Не злись, Антрацит. Проблемы у меня, – произнес он, отстегивая мягкое забрало защитного шлема.
– Нечего было ковчеговские импланты вживлять, – пробурчал мнемотехник. Дверь сухо щелкнула электрозамками, и сразу стало спокойнее на душе. – Говорил тебе – дрянь они одноразовая. Теперь, конечно, – проблемы. Или я тебя не предупреждал?
– Предупреждал. – Сталкер сел, понурив голову, некоторое время молчал, затем взглянул исподлобья: – Пакость мне всякая мерещится.
Антрацит укоризненно посмотрел на него.
Да, потрепала Макса зловредная судьба. Лицо сталкера покрывали свежие, едва зарубцевавшиеся раны, следы ожога либо обморожения. Глядел он хмуро, озлобленно, с немым вызовом, адресованным всему окружающему миру.
– А в башку совать что попало, ты как думал – все обойдется, нормально будет? – укоризненно произнес Антрацит. – Ладно, – внезапно смягчился он. – Рассказывай.
– Да особо рассказывать-то нечего. Сталтех за мной по пятам ходит. Достал уже…
– Галлюцинации? – Мнемотехник положил увесистый «ИПК»[5] на один из стеллажей. – И как часто?
– Периодически. Главное, что не во сне, а наяву. Из-за обыкновенных кошмаров тревожить бы не стал.
– Так, может, сталтех настоящий?
– Нет. Я в него стрелял – пули насквозь проходят. Словно он – тень, мираж, понимаешь? И вообще «мой», – Макс криво усмехнулся, – мой на обычных сталтехов не похож.
– В смысле? – удивился Антрацит. – Ты толком говори! А то как будто бредишь!
Сталкер на миг задумался, подбирая слова, затем глухо произнес:
– Не человек он…
– Ну, ты, Макс, загнул! Не человек!.. – рассмеялся мнемотехник. – Конечно. Сталтех – он и есть сталтех.
– Не понимаешь ты меня! – Нервы у сталкера были на пределе, это точно. – Говорю – необычный, странный! Он человеком и не был никогда! Метра полтора ростом… Морда жуткая, узкая, башка как будто к затылку вытянута. Конечности с двумя суставами, кисти рук – трехпалые. Появляется внезапно, буквально секунд на десять-пятнадцать, и что-то пытается мне сказать.
– О чем хоть говорит?
Максим зло посмотрел на мнемотехника. Издевается?
– Откуда я знаю?! В голове скрежет возникает – от него мороз по коже. И непонятно – не то помехи в мью-фоне, не то действительно сталтех…
Антрацит лишь покачал головой.
– Импланты сбоят, – категорично заявил он. – Таких сталтехов, как ты описываешь, не существует. Уж поверь, я механической нежити повидал достаточно. Скорги, когда носитель захватывают, структуру опорно-двигательного аппарата никогда не меняют, – со знанием дела пояснил Антрацит. – Металлизированных собак видел, кошки попадались, крысы, но таких тварей, как тебе грезится, в природе до катастрофы не существовало. Это у тебя галлюцинации от «левых» имплантов. В твоей собственной башке этот сталтех живет, понял?
– Проверь, а?
– С какой радости? Я ведь тебя предупреждал?
– Ну что ты заладил? Просто – проверь! Я тебе заплачу!
Мнемотехник указал на кресло, похожее на страшное устройство для средневековых пыток.
– Экипировку снимай и садись туда.
Отказать сталкеру в просьбе он не смог. В отчужденных пространствах добро мало кто помнит, но Антрацит никогда ничего не забывал. Однажды Максим спас ему жизнь, и этого оказалось достаточно, чтобы пустить побоку все старые обиды и недоразумения.
– Бестолковый ты, Макс. Устроился?
– Угу.
– Чего дрожишь-то?
– Кресло у тебя… жутковатое.
– Прекрати! Ты же не пятилетний ребенок на приеме у стоматолога! Прошлый раз сбежал да глупостей наделал. Сиди уж!..
Максим сглотнул. В прошлый раз действительно глупо все получилось.
– Глаза закрой. Мысленно отключись от имплантов. Думай о том времени, когда их еще не было в твоем теле.
Максим покорно закрыл глаза.
Антрацит сел на вращающийся табурет, включил блоки аппаратуры, посмотрел на показания приборов.
– Макс, я же попросил! Что у тебя в голове творится? Импланты гиперактивны! В таком состоянии я не смогу найти причину сбоев!
– Ну, вколи мне что-нибудь! – зло огрызнулся сталкер. – Выруби мой мозг и работай себе спокойно!
– Не выйдет. Если потеряешь сознание, скорги вообще взбесятся. Они ведь сосуществуют в симбиозе с организмом. – Мнемотехник на миг задумался. – Хорошо. Я введу твой рассудок в пограничное состояние. Но и ты мне помоги. Неужели нет никаких нейтральных воспоминаний? Ты ведь не в Пятизонье родился, верно?
Максим ничего не ответил.
Попытка сосредоточиться на прошлом лишь усугубила положение. В сознании возникла цепочка болезненных ассоциаций, нанизывая одно пронзительное воспоминание на другое…
Глава 1
Окрестности Соснового Бора. Прошлое…
…Стылое, хрупкое утро.
Первый ледок подкравшейся зимы сковал лужи. Липкое месиво грязи, вспаханное гусеницами военной и строительной техники, застыло на морозе, открывая доступ к островкам руин. В звонкой тишине бледного рассвета тяжелые шаги патрулей отсчитывали последние минуты до окончания комендантского часа.
Город просыпался.
Историческая часть мегаполиса, наименее пострадавшая во время Катастрофы пятьдесят первого, уже полнилась деловой суетой, а в зоне тотальных разрушений, на подступах к Барьеру, запечатавшему уничтоженную окраину города-гиганта сферической гравитационной аномалией, еще царила тишина.
Казалось, что тут никто не живет, лишь военные городки, обустроенные по периметру мутно-серого купола, отрезавшего Сосновый Бор от остального мира, выдавали присутствие людей.
Подле Барьера безраздельно властвовала армия, но в нескольких километрах, там, где заканчивались грязевые поля, а из земли начинали проступать невысокие огрызки стен зданий, жизнь постепенно брала свое. Тут, на самом дне жуткого подковообразного амфитеатра, образованного постепенно поднимающимися ввысь уступами зданий, за годы, прошедшие после Катастрофы, сформировался своеобразный мирок, существующий по собственным законам.
Там, где руины поднимались до уровня второго-третьего этажей, а стылый ветер гулял по расчищенным от обломков улицам и проспектам, после окончания комендантского часа появились редкие прохожие, подле недавно восстановленной станции метро бригады строителей, покинув уютное тепло подземки, ожидали подхода спецтранспорта.
Максим проснулся от холода.
Хотелось курить. Стылая сырость пробирала до костей, мышцы одеревенели, пустые, безрадостные мысли отражали лишь сиюминутные заботы и желания.
Кутаясь в старенькое пальто, он подошел к проему выбитого окна.
Сигарет не было. Внизу в разломе улицы уже появился народ. Бригады строителей, разгрузив материалы и инструмент, скрылись в одном из соседних зданий, говорят, его собирались восстанавливать, а на улице кое-где уже открылись маленькие магазинчики. Бизнес большого города постепенно выпускал щупальца, проникал в руины, – на первых этажах сохранившихся построек некоторые помещения отремонтировали, приспособив под торговые точки и незатейливые кафе.
Здесь никого не волновали чьи-то отдельно взятые судьбы. Каждый сам по себе. Выживает, как может.
Максим подслеповато посмотрел вдаль. Утро было ясное, зимнее солнце светило, но не грело.
Так же и в душе. Холодно. Одиноко.
Пару лет назад ему повезло выжить. И не более. Судьба, сломанная вмиг, не срослась вновь. После пережитого шока, хаоса, нескольких дней скитаний среди наполненных агонией руин он как будто впал в моральную кому, не сумел вновь окунуться в теплую суету большого города, а остался тут, на дне исполинской воронки, вырезанной в теле мегаполиса титаническим взрывом.
Некоторое время он прятался в развалинах, не в силах преодолеть ужаса перед случившимся, постепенно теряя счет дням, а когда его отыскали и доставили во временный лагерь, то Максим, вновь оказавшись среди людей, внезапно понял, что большие скопления народа пугают его больше, чем ощущение глобального одиночества.
Моральный слом произошел мгновенно. Пережив катастрофу, он утратил спасительную для многих иллюзорность мышления. Максим видел превратившиеся в щебень кварталы, он теперь в точности знал, сколь ненадежен огромный город, как легко красивые и прочные с виду здания превращаются в пыль, не оставляя шанса на спасение… Страх перед повторным ударом жил глубоко внутри, он въелся в сознание, Максима не покидало ощущение, что множество людей, собранных в одном месте, каким-то мистическим образом притягивают беду. Если разбираться спокойно – глупость, но Макс поддался глодавшему его страху, бежал, снова ушел в руины.
Потребовались месяцы, чтобы прийти в себя, опомниться, а когда в душе вновь затлела искорка воли к жизни, оказалось, что его поезд давно ушел. Все, кого удалось спасти, были эвакуированы, зона руин объявлена запретной, а любой нарушитель рисковал получить пулю от патрулей, особенно в темное время суток.
Так он стал нелегалом. Человеком без документов и работы, числящимся в списке без вести пропавших, призраком, оказавшимся вне цивилизации, вне государства и общества.
Оказывается, не он один. Тысячи бродяг обитали на обломках мегаполиса, ведя нелегкую борьбу за существование. Максим стал одним из них, полностью погрузился в сумеречную, беспредельную жизнь, где банку найденных консервов приходилось отбивать у одичавших собак или того хуже – у себе подобных.
Уцелевшие городские кварталы он понемногу начал ненавидеть. В морозные или дождливые ночи оттуда сочился свет миллионов окон, казалось, что в многоэтажках притаились зрители, занявшие верхние ряды амфитеатра и теперь с интересом наблюдающие за жуткими драмами, разыгрывающимися внизу…
Может, он и ошибался. Шли дни, и Максим постепенно начал забывать прошлое, научился мыслить категориями одного дня, свыкся с лишениями, незаметно для себя стал худым, ловким и жилистым.
А жизнь текла мимо, события двигались своим чередом.
Примерно через год после катастрофы руины начали разбирать, основные улицы расчистили, режим запретной зоны стал не таким жестким, как вначале, появились строители, у восстановленной станции метро сначала возникали небольшие стихийные рынки – там можно было купить сигареты, водку и продукты, да и солдаты уже не стреляли без предупреждения. Максим, поначалу с опаской отнесшийся к переменам, понемногу начал втягиваться в новую реальность – иногда нанимался в строительные бригады, но чаще уходил в руины, где еще оставалось множество потаенных мест, куда так и не добрались ни спасатели, ни военные, ни строительные бригады.
Тусклые мысли скользнули где-то на краю сознания и исчезли, ушли, как вода в песок.
Хотелось курить.
Он зябко поежился, кутаясь в пальто. Рука ощутила рукоять раритетного «стечкина», достать патроны к которому стало настоящей проблемой. Пистолет он нашел в одном из зданий, среди обломков раздавленного сейфа. Там же удалось раздобыть и боеприпасы. За год, что минул со дня находки, Максим привык к оружию, оно часто спасало ему жизнь, расставаться с ним было жалко, но в обойме осталось всего три патрона, и здесь помочь не могли даже военные – армия вот уже несколько лет как перешла на импульсные типы вооружений.
Через некоторое время Максим, голодный, хмурый и злой, вышел из приютившего его на ночь здания.
Наниматься к строителям желания не было. Идти в неисследованные руины с тремя оставшимися патронами – рискованно. Наступивший день ничем не отличался от других – он обещал лишь неопределенность…
Максим поднял воротник, сунул руки в карманы и побрел наугад по одной из улиц.
Он всегда так делал, если в точности не знал, чем заняться, куда идти.
На нем было навешено громоздкое устройство, спрятанное в туристический рюкзак, вокруг, распространяя волны зеленоватого мерцания, в морозном воздухе медленно искажались панорамы иной реальности, созданные при помощи голографического проектора.
Максим остановился. Рука невольно сжала рукоять пистолета.
Пространство, открывшееся перед ним, завораживало. Заросли металлических растений густо покрывали руины какого-то города, средь оплывших холмов высился старый железнодорожный мост, покрытый коростой ржавчины, кое-где испятнанный кляксами серебристой субстанции, похожей на ртуть.
На переднем плане выделялся корпус механического создания, истекающий сизыми струйками дыма, высачивающимися сквозь многочисленные пробоины в корпусе.
Человек, экипированный в тяжелую броню, разбирал подбитого техномонстра, с удивительной легкостью извлекая из чрева механоида различные техноартефакты.
Максим немного успокоился.
Вербовщик.
Он слышал, что в руинах начали появляться так называемые зазывалы, вербующие будущих сталкеров, но еще ни разу не встречался ни с одним из них.
Об отчужденных пространствах Пятизонья ходило множество самых разнообразных слухов. Одна из таких аномальных территорий начиналась всего в нескольких километрах отсюда за границей купола Барьера[6].
Максим с интересом наблюдал за лазерным шоу, сопровождающимся громкими отрывистыми фразами вербовщика. Его голос, усиленный электронными устройствами, дробил настороженную тишину руин:
– Если вы остались за бортом жизни, если вам тесны оковы цивилизации, если нет никаких перспектив – присоединяйтесь к свободным сталкерам! Испытайте свою удачу, ведь цена одного техноартефакта равняется годовой зарплате квалифицированного рабочего!..
В теснине одной из улиц внезапно показался военный патруль, и вербовщик, заметив его, тут же выключил аппаратуру, юркнув в ближайший пролом.
Максим все еще стоял подле покосившегося светофора. Военных в светлое время суток он не опасался, а вот фразы, сопровождавшие голографический рекламный ролик, почему-то задели его, продолжая звучать, будто эхо, в потревоженном рассудке:
Остались за бортом жизни… Присоединяйтесь… Испытайте удачу…
Сзади послышались шаркающие шаги. Оказывается, зрителей в прилегающих к перекрестку руинах было более чем достаточно.
Макс тряхнул головой, обернулся.
Какой-то старик, вышедший на свет из сумрака полуразрушенных зданий, остановился подле.
– Сволочи! – бормотал он. – Совсем страх потеряли! – Он обернулся к Максиму. – Ты слышал?! Они ведь зовут на верную гибель!
– Почему? – спросил Максим.
– Пятизонье – это проклятье человечества! – возмутился старик. – Кара! Кара за нашу самонадеянность! Там царит технос! Да, я знаю, – беспощадный технос! Созданные нами машины, восставшие против людей!
– Старик, ты бредишь, – бесцветным голосом ответил Максим. – Что же там опасного? Такие же руины, как тут?
– Технос! – словно заведенный, твердил старик. – Мы породили его! Породили скоргов – эту проказу, превращающую людей в нежить! Да, да, я знаю! Я видел сталкеров, пытавших вырваться оттуда! Они покрыты серебристыми пятнами, их тела стали пристанищем для микроскопических машин, разъедающих плоть, превращающих кости в металл!
– Врешь ты все. – Максим сплюнул, наблюдая за патрулем. Офицер и два солдата свернули в руины, наверное, заметили вербовщика и решили его перехватить.
Водянистые глаза старика вдруг вспыхнули мрачным безумием.
– Они ищут таких глупцов, как ты! Заманивают в пространства, откуда нет возврата! Мы все обречены!..
Максим не стал его слушать.
Военные свернули не в то здание. Вербовщик, если он знает руины, пойдет другой дорогой.
Надо бы догнать его, расспросить.
Оттолкнув старика, пытавшегося еще что-то сказать, он шагнул в пролом и скрылся в сумерках полуразрушенного здания.
Максим, достав оружие, подошел ближе.
– Эй, как там тебя?
Вербовщик вздрогнул, резко обернулся и увидел пустой зрачок пистолетного ствола, нацеленного ему в переносицу.
– Закурить есть?
Тот вдруг часто закивал, хлопая себя по карманам. Его взгляд неотрывно следил за оружием.
– Тебя патруль заметил. – Максим опустил пистолет. – Не бойся, они в другой квартал побежали. – Он взял полупустую пачку сигарет, заметив, что пальцы вербовщика дрожат. – Да не трясись, не трону я тебя.
– Зачем гнался? – сглотнув, спросил тот.
– Курить охота. – Максим вытащил сигарету, а пачку сунул себе в карман. – Давай, расскажи: что ты там про сталкеров кричал?
– Я в Пятизонье народ вербую.
– Ну, это понятно. – Максим глубоко затянулся. – Мне тут старик один про какую-то «проказу Пятизонья» толковал. Ты что скажешь?
– Скорги… – Вербовщик сглотнул. – Они везде. Но их не нужно бояться! – внезапно опомнился он. – Есть хорошая экипировка, она реально защищает!
– И что? Допустим, я захочу стать сталкером?
– Да все просто! Отведу тебя на сборный пункт, тут неподалеку, в руинах. Там выдадут все, что нужно. Потом переправят за Барьер. Там, – он неопределенно кивнул в сторону мутного купола, – есть специально оборудованные лагеря. С герметичными убежищами, понимаешь? Оттуда будешь выходить, как на охоту, – завалил механоида, разобрал его, отнес добычу хозяину лагеря, а он с тебя долг за экипировку спишет. Еще раз вышел, снова с добычей вернулся – тебе деньги на счет. Так три-четыре ходки сделал, и можно новую жизнь начинать!
– А если не справлюсь?
– Да ты, парень, – прям вылитый сталкер, – польстил Максиму вербовщик. – Сколько уже в руинах выживаешь?
– Давно, – пожал плечами Максим. – Года два, может, больше… Не помню уже.
– Вот и там не сложнее.
– Не врешь? Сам-то за Барьером бывал?
– Нет, – честно признал вербовщик. – Но оттуда все богатыми возвращаются. Уезжают за границу! Бывает, конечно, что и погибает кто-то из новеньких, но это уже… судьба! – нашелся он. – У кого на роду написано…
– Ладно, заткнись, – прервал его Максим. – Ты, мужик, идиотов ищешь, это понятно. Если там все так круто, деньги сами в руки лезут, так чего ты тут в руинах шатаешься? Почему сам в сталкеры не подался?
Вербовщик стрельнул взглядом по сторонам, затем начал снимать с себя туристический рюкзак, в котором был упакован голографический проектор.
– Скоргов боюсь, – признался он. Почему бы не сказать правду? Парень этот все равно в сталкеры не годится, у него полное безразличие к жизни на худом лице написано. Вон глаза ввалились, блеск в них диковатый. Может, больной или запойный, а может, просто – голодный. В любом случае нет у него азарта, той самой искорки, что толкает здоровых, вменяемых, зачастую хорошо обеспеченных людей в сущий ад, откуда действительно нет возврата.
– А чего ж ты их боишься? – продолжал допытываться Максим. – Сам ведь сказал – экипировка надежная и все такое? Ты толком-то расскажи: что за скорги такие?
– Сигареты отдай?
– Держи одну. Остальные оставлю, – отрезал Максим.
– Ладно. – Вербовщик взял сигарету, прикурил. – Я со многими сталкерами знаком был. – Его внезапно пробило на откровенный разговор. – Тема действительно такая, что лучше в нее не лезть. Дураки да обреченные попадаются. Ну, еще те, у кого понты зашкаливают. Мол, круче нас только горы… – Он выпустил сизую струйку дыма. – Скорги… Знаешь, один мнемотехник мне точно сказал: это такие нанороботы. Меньше пылинки. Их где-то у нас разработали, а когда Катастрофа случилась, они из секретных хранилищ вырвались, на свободе оказались, размножаться начали.
– И что? – не понял Максим.
– Ну, у них сбой произошел. Программы все стерлись или перепутались, в общем, стали эти наномашины сами по себе. Ну, как трава или микробы, понимаешь? Или вирус, так, наверное, правильнее будет. Они мелкие, вездесущие, разные. Некоторые просто металлорастениями прорастают, металлы тянут из земли, как дерево – соки. Другие технику захватывают. Они ее ремонтируют, устройства там всякие навороченные выращивают, и получается из какого-нибудь ржавого трактора натуральный техномонстр. На языке сталкеров – механоид. Понимаешь?
…Стылое, хрупкое утро.
Первый ледок подкравшейся зимы сковал лужи. Липкое месиво грязи, вспаханное гусеницами военной и строительной техники, застыло на морозе, открывая доступ к островкам руин. В звонкой тишине бледного рассвета тяжелые шаги патрулей отсчитывали последние минуты до окончания комендантского часа.
Город просыпался.
Историческая часть мегаполиса, наименее пострадавшая во время Катастрофы пятьдесят первого, уже полнилась деловой суетой, а в зоне тотальных разрушений, на подступах к Барьеру, запечатавшему уничтоженную окраину города-гиганта сферической гравитационной аномалией, еще царила тишина.
Казалось, что тут никто не живет, лишь военные городки, обустроенные по периметру мутно-серого купола, отрезавшего Сосновый Бор от остального мира, выдавали присутствие людей.
Подле Барьера безраздельно властвовала армия, но в нескольких километрах, там, где заканчивались грязевые поля, а из земли начинали проступать невысокие огрызки стен зданий, жизнь постепенно брала свое. Тут, на самом дне жуткого подковообразного амфитеатра, образованного постепенно поднимающимися ввысь уступами зданий, за годы, прошедшие после Катастрофы, сформировался своеобразный мирок, существующий по собственным законам.
Там, где руины поднимались до уровня второго-третьего этажей, а стылый ветер гулял по расчищенным от обломков улицам и проспектам, после окончания комендантского часа появились редкие прохожие, подле недавно восстановленной станции метро бригады строителей, покинув уютное тепло подземки, ожидали подхода спецтранспорта.
Максим проснулся от холода.
Хотелось курить. Стылая сырость пробирала до костей, мышцы одеревенели, пустые, безрадостные мысли отражали лишь сиюминутные заботы и желания.
Кутаясь в старенькое пальто, он подошел к проему выбитого окна.
Сигарет не было. Внизу в разломе улицы уже появился народ. Бригады строителей, разгрузив материалы и инструмент, скрылись в одном из соседних зданий, говорят, его собирались восстанавливать, а на улице кое-где уже открылись маленькие магазинчики. Бизнес большого города постепенно выпускал щупальца, проникал в руины, – на первых этажах сохранившихся построек некоторые помещения отремонтировали, приспособив под торговые точки и незатейливые кафе.
Здесь никого не волновали чьи-то отдельно взятые судьбы. Каждый сам по себе. Выживает, как может.
Максим подслеповато посмотрел вдаль. Утро было ясное, зимнее солнце светило, но не грело.
Так же и в душе. Холодно. Одиноко.
Пару лет назад ему повезло выжить. И не более. Судьба, сломанная вмиг, не срослась вновь. После пережитого шока, хаоса, нескольких дней скитаний среди наполненных агонией руин он как будто впал в моральную кому, не сумел вновь окунуться в теплую суету большого города, а остался тут, на дне исполинской воронки, вырезанной в теле мегаполиса титаническим взрывом.
Некоторое время он прятался в развалинах, не в силах преодолеть ужаса перед случившимся, постепенно теряя счет дням, а когда его отыскали и доставили во временный лагерь, то Максим, вновь оказавшись среди людей, внезапно понял, что большие скопления народа пугают его больше, чем ощущение глобального одиночества.
Моральный слом произошел мгновенно. Пережив катастрофу, он утратил спасительную для многих иллюзорность мышления. Максим видел превратившиеся в щебень кварталы, он теперь в точности знал, сколь ненадежен огромный город, как легко красивые и прочные с виду здания превращаются в пыль, не оставляя шанса на спасение… Страх перед повторным ударом жил глубоко внутри, он въелся в сознание, Максима не покидало ощущение, что множество людей, собранных в одном месте, каким-то мистическим образом притягивают беду. Если разбираться спокойно – глупость, но Макс поддался глодавшему его страху, бежал, снова ушел в руины.
Потребовались месяцы, чтобы прийти в себя, опомниться, а когда в душе вновь затлела искорка воли к жизни, оказалось, что его поезд давно ушел. Все, кого удалось спасти, были эвакуированы, зона руин объявлена запретной, а любой нарушитель рисковал получить пулю от патрулей, особенно в темное время суток.
Так он стал нелегалом. Человеком без документов и работы, числящимся в списке без вести пропавших, призраком, оказавшимся вне цивилизации, вне государства и общества.
Оказывается, не он один. Тысячи бродяг обитали на обломках мегаполиса, ведя нелегкую борьбу за существование. Максим стал одним из них, полностью погрузился в сумеречную, беспредельную жизнь, где банку найденных консервов приходилось отбивать у одичавших собак или того хуже – у себе подобных.
Уцелевшие городские кварталы он понемногу начал ненавидеть. В морозные или дождливые ночи оттуда сочился свет миллионов окон, казалось, что в многоэтажках притаились зрители, занявшие верхние ряды амфитеатра и теперь с интересом наблюдающие за жуткими драмами, разыгрывающимися внизу…
Может, он и ошибался. Шли дни, и Максим постепенно начал забывать прошлое, научился мыслить категориями одного дня, свыкся с лишениями, незаметно для себя стал худым, ловким и жилистым.
А жизнь текла мимо, события двигались своим чередом.
Примерно через год после катастрофы руины начали разбирать, основные улицы расчистили, режим запретной зоны стал не таким жестким, как вначале, появились строители, у восстановленной станции метро сначала возникали небольшие стихийные рынки – там можно было купить сигареты, водку и продукты, да и солдаты уже не стреляли без предупреждения. Максим, поначалу с опаской отнесшийся к переменам, понемногу начал втягиваться в новую реальность – иногда нанимался в строительные бригады, но чаще уходил в руины, где еще оставалось множество потаенных мест, куда так и не добрались ни спасатели, ни военные, ни строительные бригады.
Тусклые мысли скользнули где-то на краю сознания и исчезли, ушли, как вода в песок.
Хотелось курить.
Он зябко поежился, кутаясь в пальто. Рука ощутила рукоять раритетного «стечкина», достать патроны к которому стало настоящей проблемой. Пистолет он нашел в одном из зданий, среди обломков раздавленного сейфа. Там же удалось раздобыть и боеприпасы. За год, что минул со дня находки, Максим привык к оружию, оно часто спасало ему жизнь, расставаться с ним было жалко, но в обойме осталось всего три патрона, и здесь помочь не могли даже военные – армия вот уже несколько лет как перешла на импульсные типы вооружений.
Через некоторое время Максим, голодный, хмурый и злой, вышел из приютившего его на ночь здания.
Наниматься к строителям желания не было. Идти в неисследованные руины с тремя оставшимися патронами – рискованно. Наступивший день ничем не отличался от других – он обещал лишь неопределенность…
Максим поднял воротник, сунул руки в карманы и побрел наугад по одной из улиц.
Он всегда так делал, если в точности не знал, чем заняться, куда идти.
* * *
На ближайшем перекрестке, подле покосившегося светофора, взирающего на мир выбитыми глазницами светофильтров, ошивался тип подозрительной наружности.На нем было навешено громоздкое устройство, спрятанное в туристический рюкзак, вокруг, распространяя волны зеленоватого мерцания, в морозном воздухе медленно искажались панорамы иной реальности, созданные при помощи голографического проектора.
Максим остановился. Рука невольно сжала рукоять пистолета.
Пространство, открывшееся перед ним, завораживало. Заросли металлических растений густо покрывали руины какого-то города, средь оплывших холмов высился старый железнодорожный мост, покрытый коростой ржавчины, кое-где испятнанный кляксами серебристой субстанции, похожей на ртуть.
На переднем плане выделялся корпус механического создания, истекающий сизыми струйками дыма, высачивающимися сквозь многочисленные пробоины в корпусе.
Человек, экипированный в тяжелую броню, разбирал подбитого техномонстра, с удивительной легкостью извлекая из чрева механоида различные техноартефакты.
Максим немного успокоился.
Вербовщик.
Он слышал, что в руинах начали появляться так называемые зазывалы, вербующие будущих сталкеров, но еще ни разу не встречался ни с одним из них.
Об отчужденных пространствах Пятизонья ходило множество самых разнообразных слухов. Одна из таких аномальных территорий начиналась всего в нескольких километрах отсюда за границей купола Барьера[6].
Максим с интересом наблюдал за лазерным шоу, сопровождающимся громкими отрывистыми фразами вербовщика. Его голос, усиленный электронными устройствами, дробил настороженную тишину руин:
– Если вы остались за бортом жизни, если вам тесны оковы цивилизации, если нет никаких перспектив – присоединяйтесь к свободным сталкерам! Испытайте свою удачу, ведь цена одного техноартефакта равняется годовой зарплате квалифицированного рабочего!..
В теснине одной из улиц внезапно показался военный патруль, и вербовщик, заметив его, тут же выключил аппаратуру, юркнув в ближайший пролом.
Максим все еще стоял подле покосившегося светофора. Военных в светлое время суток он не опасался, а вот фразы, сопровождавшие голографический рекламный ролик, почему-то задели его, продолжая звучать, будто эхо, в потревоженном рассудке:
Остались за бортом жизни… Присоединяйтесь… Испытайте удачу…
Сзади послышались шаркающие шаги. Оказывается, зрителей в прилегающих к перекрестку руинах было более чем достаточно.
Макс тряхнул головой, обернулся.
Какой-то старик, вышедший на свет из сумрака полуразрушенных зданий, остановился подле.
– Сволочи! – бормотал он. – Совсем страх потеряли! – Он обернулся к Максиму. – Ты слышал?! Они ведь зовут на верную гибель!
– Почему? – спросил Максим.
– Пятизонье – это проклятье человечества! – возмутился старик. – Кара! Кара за нашу самонадеянность! Там царит технос! Да, я знаю, – беспощадный технос! Созданные нами машины, восставшие против людей!
– Старик, ты бредишь, – бесцветным голосом ответил Максим. – Что же там опасного? Такие же руины, как тут?
– Технос! – словно заведенный, твердил старик. – Мы породили его! Породили скоргов – эту проказу, превращающую людей в нежить! Да, да, я знаю! Я видел сталкеров, пытавших вырваться оттуда! Они покрыты серебристыми пятнами, их тела стали пристанищем для микроскопических машин, разъедающих плоть, превращающих кости в металл!
– Врешь ты все. – Максим сплюнул, наблюдая за патрулем. Офицер и два солдата свернули в руины, наверное, заметили вербовщика и решили его перехватить.
Водянистые глаза старика вдруг вспыхнули мрачным безумием.
– Они ищут таких глупцов, как ты! Заманивают в пространства, откуда нет возврата! Мы все обречены!..
Максим не стал его слушать.
Военные свернули не в то здание. Вербовщик, если он знает руины, пойдет другой дорогой.
Надо бы догнать его, расспросить.
Оттолкнув старика, пытавшегося еще что-то сказать, он шагнул в пролом и скрылся в сумерках полуразрушенного здания.
* * *
Вербовщика он нагнал через пару улиц. Тот стоял, тяжело дыша после надрывного бега, привалившись к оплавленной, деформированной стене здания, в одном из проулков.Максим, достав оружие, подошел ближе.
– Эй, как там тебя?
Вербовщик вздрогнул, резко обернулся и увидел пустой зрачок пистолетного ствола, нацеленного ему в переносицу.
– Закурить есть?
Тот вдруг часто закивал, хлопая себя по карманам. Его взгляд неотрывно следил за оружием.
– Тебя патруль заметил. – Максим опустил пистолет. – Не бойся, они в другой квартал побежали. – Он взял полупустую пачку сигарет, заметив, что пальцы вербовщика дрожат. – Да не трясись, не трону я тебя.
– Зачем гнался? – сглотнув, спросил тот.
– Курить охота. – Максим вытащил сигарету, а пачку сунул себе в карман. – Давай, расскажи: что ты там про сталкеров кричал?
– Я в Пятизонье народ вербую.
– Ну, это понятно. – Максим глубоко затянулся. – Мне тут старик один про какую-то «проказу Пятизонья» толковал. Ты что скажешь?
– Скорги… – Вербовщик сглотнул. – Они везде. Но их не нужно бояться! – внезапно опомнился он. – Есть хорошая экипировка, она реально защищает!
– И что? Допустим, я захочу стать сталкером?
– Да все просто! Отведу тебя на сборный пункт, тут неподалеку, в руинах. Там выдадут все, что нужно. Потом переправят за Барьер. Там, – он неопределенно кивнул в сторону мутного купола, – есть специально оборудованные лагеря. С герметичными убежищами, понимаешь? Оттуда будешь выходить, как на охоту, – завалил механоида, разобрал его, отнес добычу хозяину лагеря, а он с тебя долг за экипировку спишет. Еще раз вышел, снова с добычей вернулся – тебе деньги на счет. Так три-четыре ходки сделал, и можно новую жизнь начинать!
– А если не справлюсь?
– Да ты, парень, – прям вылитый сталкер, – польстил Максиму вербовщик. – Сколько уже в руинах выживаешь?
– Давно, – пожал плечами Максим. – Года два, может, больше… Не помню уже.
– Вот и там не сложнее.
– Не врешь? Сам-то за Барьером бывал?
– Нет, – честно признал вербовщик. – Но оттуда все богатыми возвращаются. Уезжают за границу! Бывает, конечно, что и погибает кто-то из новеньких, но это уже… судьба! – нашелся он. – У кого на роду написано…
– Ладно, заткнись, – прервал его Максим. – Ты, мужик, идиотов ищешь, это понятно. Если там все так круто, деньги сами в руки лезут, так чего ты тут в руинах шатаешься? Почему сам в сталкеры не подался?
Вербовщик стрельнул взглядом по сторонам, затем начал снимать с себя туристический рюкзак, в котором был упакован голографический проектор.
– Скоргов боюсь, – признался он. Почему бы не сказать правду? Парень этот все равно в сталкеры не годится, у него полное безразличие к жизни на худом лице написано. Вон глаза ввалились, блеск в них диковатый. Может, больной или запойный, а может, просто – голодный. В любом случае нет у него азарта, той самой искорки, что толкает здоровых, вменяемых, зачастую хорошо обеспеченных людей в сущий ад, откуда действительно нет возврата.
– А чего ж ты их боишься? – продолжал допытываться Максим. – Сам ведь сказал – экипировка надежная и все такое? Ты толком-то расскажи: что за скорги такие?
– Сигареты отдай?
– Держи одну. Остальные оставлю, – отрезал Максим.
– Ладно. – Вербовщик взял сигарету, прикурил. – Я со многими сталкерами знаком был. – Его внезапно пробило на откровенный разговор. – Тема действительно такая, что лучше в нее не лезть. Дураки да обреченные попадаются. Ну, еще те, у кого понты зашкаливают. Мол, круче нас только горы… – Он выпустил сизую струйку дыма. – Скорги… Знаешь, один мнемотехник мне точно сказал: это такие нанороботы. Меньше пылинки. Их где-то у нас разработали, а когда Катастрофа случилась, они из секретных хранилищ вырвались, на свободе оказались, размножаться начали.
– И что? – не понял Максим.
– Ну, у них сбой произошел. Программы все стерлись или перепутались, в общем, стали эти наномашины сами по себе. Ну, как трава или микробы, понимаешь? Или вирус, так, наверное, правильнее будет. Они мелкие, вездесущие, разные. Некоторые просто металлорастениями прорастают, металлы тянут из земли, как дерево – соки. Другие технику захватывают. Они ее ремонтируют, устройства там всякие навороченные выращивают, и получается из какого-нибудь ржавого трактора натуральный техномонстр. На языке сталкеров – механоид. Понимаешь?