– Заходите еще, Андрей, – сказал Павел Иванович. – Буду рад вас видеть.
Многое из сказанного призраком неприятно зацепило. Как я могу быть нечистью, если я незлой? Я ведь не собираюсь никого убивать или мучить. С другой стороны, что хорошего я сделал за последние дни и даже месяцы? Помог кому-нибудь, спас кому-то жизнь? Ничего не могу вспомнить. Хотя нет: спас девочку из реки, отбил у русалки! Но воспоминание о «героическом» поступке не прибавило радости. Спас без всякого риска утонуть. Разве это поступок? Да чего я разошелся? Вроде на Страшный суд не зовут, так что расслабься, Андрей, не парься. Вообще: «нечисть» и «зло» – такие же абстрактные понятия, как «добро». Что есть добро или зло? Это уж кому как…
По суше тащиться расхотелось. Я вернулся во двор лавры, бегом добежал до мостика. Водичка! Оглядевшись вокруг, чтобы никто не видел, я перелез через ограждение и прыгнул в воду. В воде я перемещался значительно быстрее. Кожа тут же прекратила зудеть. И все равно, вода здесь была нехорошая. Видимо, соседство с кладбищем сделало ее тягучей и мертвой. Ни рыбы, никакого движения. По сравнению с ней даже Обводный казался живым и бурным потоком, а уж Нева… Я быстро выплыл в реку и повернул в Обводный. Силы восстановились, и я бодро подплыл к знакомой воронке, на дне которой все в той же позе сидел Архип. Словно с места не сходил. «Гуру со дна», – подумал я.
– Приплыл, – констатировал он, почесывая волосатую грудь.
– Да.
– Ну, и как там, на суше? – ухмыляясь, вопросил Архип. Словно знал о моих проблемах, глядя хитро и презрительно: я ведь предупреждал!
– Хорошо! – назло ему ответил я, но мой восторг прозвучал фальшиво. Архип засмеялся:
– Хорошо? Чего ж хорошего? Будто я не чую, как ты в воде блаженствуешь. Меня не обманешь – сам был таким. Гордый ты, я смотрю. Плохо это. Надо свое место знать.
– А твое место где? Здесь, на этой свалке?
Судя по взгляду, мой тон Архипу не понравился.
– Хватит лясы точить. Пришел учиться – так учись!
– Слушаю и повинуюсь, – сложив ладони, поерничал я.
– Так слушай, как батьку слушал…
Сказать, что подводные университеты не оставили меня равнодушным, значит не сказать ничего. Сначала я слушал вполуха, потом стало интересно, но лекция безногого утопленника не воспринималась всерьез. Водяные, русалки, бесы… Тоже мне, Гоголь нашелся. Поначалу я расценивал все как байку, про себя иронично передразнивая Архипа, с серьезным видом разъяснявшего различия между речной и озерной нечистью и толковавшего о положении неофита в подводной иерархии. Архип говорил живо, размахивая руками и пересыпая речь крепкими, колоритными словечками. Такой подачи материала в институте я не видывал, и постепенно изложение утопленника захватило. Да так, что я забыл обо всем. Я слушал Архипа, как не слушал ни одного учителя.
– …отвести глаза – самое простое. Но учти, на солнце наша сила слаба, ненадолго хватает. Надо быть в воде, под дождем или, на крайний случай, в тени. А еще лучше в темноте.
– Я понял. Слушай, Архип, ты говорил, что воду можно сгустить. Это как?
– А вот так! – Утопленник что-то пробормотал, странно дернул головой, и я увидел, как вода вокруг сгустилась, принимая очертания длинной и гибкой змеи. Архип повел пальцами – змея обвилась вокруг меня, связав по рукам и ногам. Я не мог пошевелиться, и мертвец довольно хмыкнул: – Понял, как?
Я изумленно покрутил головой. Не выпутаться! Из курса физики помню, что воду сжать практически невозможно, требуется уйма энергии и чудовищное давление, а здесь двумя-тремя пассами и десятком слов…
– Ничего себе! – прошептал я.
– Научишься! – довольный эффектом, Архип махнул рукой, и водяные путы распались. Слегка обалдевший, я опустился на дно.
Мы еще позанимались, и я понемногу учился чувствовать воду, стихию, к которой отныне принадлежал. Это было удивительно! Оказывается, самая обыкновенная вода впитывает все, к чему прикасается, собирает информацию из воздуха, камней набережной, даже с днищ проплывавших судов – и может хранить ее вечно. Вода была открытой книгой, и Архип читал ее, как мы читаем развлекательные журналы. Он узнал о моем приближении, едва я выплыл в Неву, он мог сказать, где и куда плывет по Неве баржа или катер и многое, многое другое.
– Ты должен кожей чувствовать воду, каждую струйку узнавать. Не глазами, нет. – Архип выразительно потряс передо мной скрюченными пальцами. – Нутром, кишками чуять должон! А как почуешь – сможешь волю свою навязать, многое сможешь…
Под водой темнеет быстрее, чем на суше. Это понятно: коэффициент преломления и тому подобное. Где был этот коэффициент, когда я, в чем мать родила, прохаживался по Обводному и ни один человек не разглядел этого – вот вопрос! Куда годится вся физика, если у меня на глазах Архип вьет из воды веревки? А говорящий призрак в лавре, а невидимый старичок? Есть многое на свете, друг Горацио… Да Горацио бы просто охренел!
…Ночью без конца просыпался. Постоянно хотелось пить. Устав ходить на кухню, я набрал воды в бутылку и поставил на пол рядом с кроватью. Незаметно настало утро.
Я созвонился с Юлей, и она обещала приехать. Я навел в комнате порядок, сбегал в магазин за пивом – Юля любит «Реддс», и, приняв длительный душ, стал ждать. Что мне нравилось в Юле – так это ее пунктуальность. Редчайшее для дамы свойство. Никто из моих знакомых не был столь точен, мне нравилось смотреть на минутную стрелку и угадывать, когда раздастся звонок в дверь.
Мы поцеловались прямо на пороге. А потом оказались на диване. Я так сильно соскучился, что накинулся на нее стремительно и беспощадно.
– Маньяк! – смеялась она, освобождаясь от одежды. Я видел, что она старается надевать красивое белье, но оно мне по барабану. Девушки в белье меня не возбуждают, а вот девушки без белья…
Мы побарахтались с минуту, и я почувствовал сильнейшую жажду. Вот еще не хватало! Так и буду все время воду глотать, даже во время секса?! Но выбора не оставалось: ласковое, горячее тело Юли буквально сжигало меня.
– Слушай, пошли под душ! Жарко мне! – не дожидаясь ответа, я схватил Юльку за руку и потащил за собой.
– Ты что? Вдруг соседи придут? – захохотала, упираясь в двери, голая Юлька.
– Они на даче! – закричал я. – Все нормально!
Юлька сопротивлялась. Я ущипнул ее за бок, она взвизгнула и сдалась.
Мы весело прошлепали по прихожей и оказались в ванной. Прижав к себе Юлю, я приподнял ее и поставил в ванну, потом забрался и сам. Включил душ и обнял смеющуюся Юльку. Какая она красивая! Вода стекала по нашим телам ласково и неторопливо. Я гладил Юльку, чувствуя ответную, страстную дрожь.
Что-то скользкое коснулось ног. Я посмотрел вниз, но прежде, чем что-то увидел, Юлька завизжала. В воде, извиваясь длинным черным телом, плавала невероятных размеров пиявка. Откуда она взялась?! Я мигом поднял Юльку на руки и выставил из ванны. Затем не без содрогания сунул руку в воду и открыл слив. Пиявка попыталась присосаться, я отбрыкнулся и выпрыгнул из ванны. Вот дрянь!
– Откуда она взялась? – пролепетала Юлька, вцепившись в меня дрожащими от страха руками. – Какая гадость!
– Просочилась как-то, – я должен был ее успокоить. – У меня сосед на теплоэлектроцентрали работает, подрядчиком. Трубы ремонтирует и все такое… Так он говорит, что такая вот дрянь иногда сквозь фильтры с песком и сквозь краны проникает, так что ничего удивительного. А вообще, они для здоровья полезные…
– Я никогда таких пиявок не видела!
– Вот и познакомьтесь. Пиявка, это Юля. Юля, это пиявка. – Я схватил вантуз и помог твари убраться в слив. Еле пролезла.
Я еще немного пошутил, и, кажется, Юлька успокоилась. Но мне стало не по себе. Я знал, что пиявками лечат, но этот огромный, мерзкий мутант вызывал подсознательный страх даже у мертвеца. Еще я чувствовал, что появление кровососущего монстра – неспроста и неслучайно. А если так, то откуда и зачем? Чтобы меня запугать?
Лезть в ванну Юлька расхотела, сказала, что помыться может и дома. А у меня антисанитария и пиявки. Ладно, пускай. Я отметил, что не слишком расстроен сорвавшимся сексом. Даже странно: всегда злюсь, когда Юлька отказывает. Мы и так встречаемся не столь часто, как мне хочется. «А вдруг пиявки и у нее появятся», – подумалось мне. Бред. Зачем? Откуда? Но волнение не оставляло. Неизвестно, что еще может случиться, ведь я наполовину в этом мире, а наполовину – уже в том. Пиявки – это мелочь по сравнению с тем, что рассказывал и показывал Архип, что я видел на дне Невы.
Вскоре Юлька засобиралась домой. Я особо не возражал. Надо сказать, прошедшие дни здорово выбили меня из колеи. Даже с Юлькой наедине я думал о своей загробно-подводной жизни. Мертвецы, призраки, утопленники и русалки… Один Слизень чего стоит! Окунувшись в этот мир в прямом и переносном смысле, я уже не стану прежним. Мне захотелось побыть одному и подумать над всем этим. И разобраться, как быть дальше.
Я проводил Юльку до метро.
– Пока, Энди. – Юлька чмокнула меня в щеку.
Я чмокнул ее в ответ.
– Пока, пупсик.
– Не называй меня пупсиком! – свела брови Юлька. Я знал, что ей не нравится это слово, но любил подшучивать над ней:
– Не буду, пупсик!
Она замахнулась сумочкой, я свел ладони и сделал умоляющее лицо. Юлька милостиво простила.
Выйдя из вестибюля «Маяковской», я пересек Невский и зашагал к дому. Как раньше мне нравилось лето, как я ждал его – и как ненавидел сейчас. «Осень – лучшее время для утопленника», – думал я, стремясь побыстрее пересечь открытые безжалостному солнцу места. Хорошо, что на Маяковской много деревьев, хоть какая-то защита. Вот и Жуковского, теперь налево, там дворами пройти можно. Как пить хочется! Зимой, интересно, утопленники что делают? В спячку впадают?
Внимание привлек человек в помятом костюме и старомодной, явно лишней в такую жару шляпе. Он стоял у перехода, нервно переминался с ноги на ногу и постоянно оглядывался. Казалось, он спешил, но вот загорелся «зеленый человечек», а странный пешеход так и не решился перейти на мою сторону. Я уже отворачивался, но краем глаз уловил быстрое движение. Куда же он? В одно мгновение я понял, что передо мной самоубийца. Мужчина бросился под колеса мчавшегося грузовика. Я увидел брызги крови и изломанное тело, безвольно перекатывавшееся под колесами… А грузовик даже не затормозил. Вот гад…
Мужчина, как ни в чем не бывало, перешел на мою сторону. Целым и невредимым. Фантастика! Не обращая на меня внимания, он прошел мимо. Лицо его искажала странная гримаса. Никогда не видел таких лиц. Я механически двинулся следом. Я понял.
– Эй, вы! – позвал я. Человек не оглядывался. Зато оглянулся забулдыга, стоявший у рюмочной:
– Чего?
– Да не ты… – Я схватил самоубийцу за руку. – Подождите.
Мои пальцы прошли сквозь него. Мужчина отшатнулся от меня.
– Вы призрак?
Вместо ответа он бросился бежать. Не зная зачем, я побежал за ним. Мужчина оглянулся и быстро свернул в ближайшую подворотню. Я забежал следом… и едва не поцеловался с наглухо закрытыми железными воротами. Дернул за ручку: закрыто. И открывается наружу. Не мог он пройти в дверь так, чтобы я этого не видел, не мог проскочить и захлопнуть за две секунды! Не мог. Значит… Призрак? Я снова видел призрака. Сколько же их в городе?
Придя домой, ринулся к крану, утолил жажду и вспомнил поучения Архипа. Держа под струей руки, попытался уловить то, о чем говорил утопленник. Я вглядывался в прозрачную колонну, пытаясь почувствовать ток и невидимые глазу нити, потянув за которые можно узнать многое, очень многое… И вдруг влился в струю, чувствуя весь ее путь: как течет она по черным извилистым трубам, забирается на высоту и низвергается вниз, проходит через фильтры и роторы гигантских насосов… Уф, ничего себе! Картинка была настолько яркой, что я вскрикнул и отшатнулся… И все пропало. Слава богу, я снова на кухне! Но теперь я знал, что смогу почувствовать это снова, знал, что все увиденное – правда. Даже хорошо, что Юлька ушла, можно дальше поэкспериментировать…
Быстро я привыкаю к чертовщине. А что остается?
– Ни хрена се… Андрюха!
Я остановился. Выпучив глаза, передо мной стоял Костик. Вот те на! Искал, звонил – найти не мог и вот на улице столкнулся. Тесен мир, ох, тесен.
– Здорово, – сказал я. – Как дела?
– Это у тебя как дела? – изумленно проговорил он. – Я думал, больше и не увидимся!
В последний раз мы виделись как раз в ментовке, после чего я прыгнул с моста. Но он-то этого не видел, в камере оставался.
– Менты сказали: ты с моста бросился! С Литейного! Правда, что ли?
– Ну, правда, – как о чем-то пустяковом, сказал я, – и что?
Я вспомнил, что тогда мент говорил о Косте: будто он дал против меня показания. В это трудно было поверить. Мне казалось, не такой Костя человек…
– Говорили, что ты утонул! Ко мне пристали: кто ты да что ты? Я решил, что лучше ничего не говорить, тем более что они тогда нас отделали! Пусть помучаются! Я им сказал, что знать не знаю, кто ты, откуда, познакомились на дискотеке… На хрена ж ты с моста прыгал?
– Чтоб не догнали, – сказал я, испытывая к Костику благодарность. Хорошо, что менты не знают ничего, сейчас бы уже весь курс меня хоронил. Оправдывайся потом. Похоже, врал тот ментяра. Да и бумажку мне толком не показал, махнул перед глазами. Точно, врал! Не мог Костик этого сделать. Я уверен.
– А Юлька не знает, что ты прыгал?
– Я ничего ей не говорил.
– Так ты ее видел?
– Вчера.
– Ну, ты, блин, даешь! – Костик восторженно глядел на меня и тараторил без умолку: – Хорошо, что я ей ничего не сказал! А я тебе звоню, звоню… Соседи не знают, где ты! Я уже почти поверил, что ты того… Ментам-то я не верю, мало ли что наплетут. Они за базар никогда не отвечают. А ты пропал – и все! Ну, ты дал! Что, в ментовке никогда не был? Ну, попиз…т немного и отпустят. Стоило с моста кидаться?
– Не стоило, – честно ответил я, памятуя жуткую встречу со Слизнем.
– Я и не думал, что ты такой… отчаянный. – Костик посмотрел с уважением. – Десперадос, блин. Пошли возьмем по пиву?
Я не отказался прогуляться, но вместо пива купил полтора литра простой воды.
– Я после того случая не пью, – пояснил я, и приятель понимающе кивнул.
– Чего ты так закутался? – спросил он, когда мы разместились на скамейке у Казанского собора. На солнце было жарко, и я выбрал место, куда хоть изредка долетали брызги из работающего фонтана. Народ сидел раздетый, в легких футболках и даже без них, один я в джинсах до пят и ветровке с капюшоном, причем капюшон накинул на голову.
– Простудился, – соврал я, – знобит.
– А, понял, – тряхнул волосами Костик, – это после купания… Фигня, пройдет. Сейчас лето.
Мы трепались о том о сем, о прошедшей сессии, вспоминали однокурсников, разбежавшихся на лето кто куда. Потом заговорили об иногородних студентах и поспорили.
Интересно, почему иногородние, «лимита», так хорошо устраиваются, и вообще карьера у них, как правило, продвигается не в пример быстрее? – спрашивал я. Почему они, не такие начитанные, неинтеллигентные, но наглые и пробивные, всегда добиваются большего, чем местные, питерские? Я знал несколько живых примеров, из нашего же института или просто знакомых. Люди приезжали из ниоткуда, из деревень, быстро добивались успеха, делали карьеру, в неполные тридцать разъезжая на собственных джипах.
Костик сказал, что люди из глубинки, из какой-нибудь деревни или маленького городка больше нацелены на успех. У них мощнейший стимул: вперед, в столицу (или Питер, не суть важно)! Там деньги, там карьера, культура, все! А сами в отличие от нас не страдают переизбытком духовности, живут простыми, крестьянскими понятиями, которые умещаются в издревле известное правило: цель оправдывает средства. И они будут стоять на Тверской или Ириновском, подсиживать конкурентов, продавать товарищей, будут лизать начальству зад или перед, будут делать все, чтобы добиться цели. И ведь добьются! Потому что отступать им некуда. А у нас есть принципы, мы так не можем. У нас мама под боком и духовный закон внутри.
Я не согласился. Я сказал, что Михайло Ломоносов зад никому не лизал, что он сам, своим талантом… Костя очень смеялся и заявил, что готов спорить: на одного коренного питерца с блестящей карьерой найдется десяток, если не сотня, лимитчиков с карьерой ничуть не хуже. Я вынужденно согласился и, чтобы подсластить пилюлю, заметил, что слово «коренной» достаточно истрепалось. Кого считать коренным? Того, кто родился в Питере? Да если копнуть, никто из нас не коренной! Все сюда приезжали, и мои родители в том числе. Еще при Петре насильно заселяли эти места. Коренными на здешних болотах были медведи да чухонские племена, бесследно сгинувшие под пятой русских колонизаторов. Да мы такие же коренные, как белые и черные американцы, лишь триста лет живущие на отвоеванной у краснокожих земле!
Вдруг мне стало худо.
Я заметил: если не подпитываться водичкой, силы заканчиваются очень быстро. Бутылка с водой давно опустела, я увлекся спором и слишком поздно заметил, что ослабел. Кожа страшно зудела, тело отяжелело, я вяло слушал Костины аргументы и никак не мог сосредоточиться. Фонтан был так близко! Зачерпнуть бы бутылкой воды да попить – но что обо мне подумают? Я боролся со стеснительностью и был готов отдать концы в двух шагах от спасения, но не опозориться в глазах окружающих. Воспитание, будь оно…
Я взглянул на руки и испугался. Кожа темнеет и съеживается. Если то же происходит с лицом, стану похож на мумию из Эрмитажа. К черту всех! Это люди стесняются, а мертвецам все равно! Презрев нерешительность, я встал и, пошатываясь, побрел к фонтану.
– Ты куда? – крикнул вослед Костик.
– Сейчас, – пробормотал я. Все же не рассчитал сил. На подгибавшихся ногах я шагнул вперед и под изумленные крики зевак рухнул головой в бассейн. Хорошо! Помогая руками, втащил в воду и ноги.
– Эй, ты чего? Перегрелся? – Через пять секунд Костик схватил меня за рубашку, беспокойно оглядываясь вокруг. Однако, реакция у него… – Давай вылезай!
– Мне и здесь неплохо! – заявил я и расплылся в улыбке под падающей сверху струей. Вокруг хохотали, указывая на меня пальцами. Думают, пьяный. А мне плевать! Приятно избавляться от комплексов! В воде силы быстро возвращались ко мне.
– Блин, ты же не пил вроде, – стоя рядом, пробормотал Костя. – Во жжет!
– Не хочешь освежиться? – радостно предложил я.
– Да пошел ты!
Я засмеялся, выбрался из фонтана и сел на бортик. Ну вот, теперь я в порядке. И тут же другая, совсем не радостная мысль пришла в голову: а ведь я без воды уже не могу жить. Скоро и по суше ходить не смогу, потому что чешуей покроюсь или рыбий хвост вырастет… К черту эти мысли!
– Слушай, Костик, а ты с работой помочь не сможешь? Очень нужно, – попросил я. – Сам-то работаешь?
– Пристроился в одном месте, – признался он. – Но туда с улицы не берут. Сам еле пролез. Наплел, что согласен институт бросить, лишь бы у них работать. И купились же! Но это, сам понимаешь, до осени. А тебе… Я поспрашиваю и позвоню. Мобильный есть?
– У меня мобилка накрылась, – сказал я. Мне стало чертовски неловко, что я без конца у него прошу о чем-нибудь. – Когда с моста прыгнул. Кстати, у тебя нет телефона на время?
– Нет, сейчас нет.
– Блин, жаль.
– С мобилой я тоже что-нибудь придумаю, – обнадежил Костя. – У меня знакомый ремонтом промышляет, может, сумеет помочь. А ты свой неисправный притащи.
– Хорошо, – обрадовался я.
Все-таки хороший Костя парень! Верно говорят: друзья познаются в беде. Костя назвал адрес мастерской и дал номер телефона. Ручки не было, так что пришлось запоминать. Ничего, на телефоны у меня память тренированная.
– Слушай, Костя, – сказал я. – Как думаешь, загробный мир существует?
– Чего?
– Ну, жизнь после смерти есть?
– Ну, не знаю. Нет, наверное. Даже точно: нет.
– Почему ты так думаешь? А я вот думаю: есть.
– Я, пока сам не увижу, не поверю, – заявил Костя. – А всякие там разговоры… Эта тема такая… Не доказать и не опровергнуть. Узнаем в свое время.
Я молча кивнул. Не слишком приятно слышать, что ты не существуешь, когда вот он ты, не призрак и не дух. В реальности. Только мертвый.
– Ладно, мне пора, – сказал Костик, и мы простились.
Я прошелся по Невскому, разглядывая витрины и людей. Люди шли, толкались, шумели, кружили вокруг, как рой насекомых. Они казались мне чужими, даже не чужими – чуждыми. Я уникален, а они – безличные и безразличные мне букашки. Хотя у каждого своя история, своя жизнь и даже своя любовь. Но большую часть жизни они проводят в вынужденной дурацкой суете, и эта суета заслоняет им истинный смысл бытия. Я не знаю, в чем этот смысл, но уж точно не в зарабатывании денег и хождении по магазинам. Никто из них не думал, что жизнь может быть коротка, короче, чем они себе представляют. И что потом? И все. Десперадос, вспомнил я Костино словечко – отчаянные люди.
Многолюдье быстро надоело, и с Аничкова моста я свернул налево, в сторону цирка. Снова захотелось пить. Чтобы не тратить последние деньги, решил освежиться на халяву и по лесенке спустился к воде. Здесь никого не было. И хорошо. Сверкая игривой водичкой, Фонтанка живо плескалась у гранитного спуска. Я встал на колени и опустил руки в воду. Эх, благодать! Умылся, щедро поливая голову, но пить воду с плывущими по ней масляными пятнами было противно. Что с рекой делают, сволочи! Я выбрался обратно на набережную.
– Андрей!
Я оглянулся. Никого. Но голос как будто знакомый. Что за глюки? Не успел я сделать пару шагов, как снова услышал свое имя. Обернулся. Анфиса.
Совершенно голая, русалка стояла у ограждения и, улыбаясь, смотрела на меня. Я невольно огляделся. Все-таки голая женщина на набережной – явление нечастое, но никто из прохожих не обращал на нее внимания.
– Здравствуй, Андрюша, – сказала она.
А может, она тоже призрак? Как тот Ковров? Архип говорил: люди мертвецов видеть не могут, если те сами этого не захотят. Но я и не мертвец, и не живой, а вижу. Во всех подробностях.
Русалка подошла, остановившись в шаге. Как сложена! Какая шейка, какие плечи и грудь… Ноги гладкие, без единого изъяна. Мой взгляд, как магнитом, притягивал темный треугольник внизу плоского живота.
– Ты мне нравишься, Андрюша, – игриво призналась русалка. – Приходи вечером под этот мост, позабавимся.
Я неопределенно покачал головой. Нет, не надо мне забав. Хватит на мою голову.
– Может, я тебе не нравлюсь? – Она усмехнулась и провела рукой по груди, спускаясь к бедрам.
Она не могла не нравиться. Ее тело было совершенным. Нет, оно не напоминало изнуренных диетами, голенастых супермоделей. Это было гладкое, пропорциональное и мускулистое тело с высокой грудью и стройными ногами. И лицо ее, пусть не того типа, что мне нравились, все же привлекало. Может, неведомым знанием, светившимся в темных, гипнотизирующих глазах, а может, необычными, давно не встречающимися уже пропорциями высокого лба и идеального греческого носа. Если бы не ее неестественно темные губы и отталкивающе-синие соски на белой, словно писчая бумага, груди…
Многое из сказанного призраком неприятно зацепило. Как я могу быть нечистью, если я незлой? Я ведь не собираюсь никого убивать или мучить. С другой стороны, что хорошего я сделал за последние дни и даже месяцы? Помог кому-нибудь, спас кому-то жизнь? Ничего не могу вспомнить. Хотя нет: спас девочку из реки, отбил у русалки! Но воспоминание о «героическом» поступке не прибавило радости. Спас без всякого риска утонуть. Разве это поступок? Да чего я разошелся? Вроде на Страшный суд не зовут, так что расслабься, Андрей, не парься. Вообще: «нечисть» и «зло» – такие же абстрактные понятия, как «добро». Что есть добро или зло? Это уж кому как…
По суше тащиться расхотелось. Я вернулся во двор лавры, бегом добежал до мостика. Водичка! Оглядевшись вокруг, чтобы никто не видел, я перелез через ограждение и прыгнул в воду. В воде я перемещался значительно быстрее. Кожа тут же прекратила зудеть. И все равно, вода здесь была нехорошая. Видимо, соседство с кладбищем сделало ее тягучей и мертвой. Ни рыбы, никакого движения. По сравнению с ней даже Обводный казался живым и бурным потоком, а уж Нева… Я быстро выплыл в реку и повернул в Обводный. Силы восстановились, и я бодро подплыл к знакомой воронке, на дне которой все в той же позе сидел Архип. Словно с места не сходил. «Гуру со дна», – подумал я.
– Приплыл, – констатировал он, почесывая волосатую грудь.
– Да.
– Ну, и как там, на суше? – ухмыляясь, вопросил Архип. Словно знал о моих проблемах, глядя хитро и презрительно: я ведь предупреждал!
– Хорошо! – назло ему ответил я, но мой восторг прозвучал фальшиво. Архип засмеялся:
– Хорошо? Чего ж хорошего? Будто я не чую, как ты в воде блаженствуешь. Меня не обманешь – сам был таким. Гордый ты, я смотрю. Плохо это. Надо свое место знать.
– А твое место где? Здесь, на этой свалке?
Судя по взгляду, мой тон Архипу не понравился.
– Хватит лясы точить. Пришел учиться – так учись!
– Слушаю и повинуюсь, – сложив ладони, поерничал я.
– Так слушай, как батьку слушал…
Сказать, что подводные университеты не оставили меня равнодушным, значит не сказать ничего. Сначала я слушал вполуха, потом стало интересно, но лекция безногого утопленника не воспринималась всерьез. Водяные, русалки, бесы… Тоже мне, Гоголь нашелся. Поначалу я расценивал все как байку, про себя иронично передразнивая Архипа, с серьезным видом разъяснявшего различия между речной и озерной нечистью и толковавшего о положении неофита в подводной иерархии. Архип говорил живо, размахивая руками и пересыпая речь крепкими, колоритными словечками. Такой подачи материала в институте я не видывал, и постепенно изложение утопленника захватило. Да так, что я забыл обо всем. Я слушал Архипа, как не слушал ни одного учителя.
– …отвести глаза – самое простое. Но учти, на солнце наша сила слаба, ненадолго хватает. Надо быть в воде, под дождем или, на крайний случай, в тени. А еще лучше в темноте.
– Я понял. Слушай, Архип, ты говорил, что воду можно сгустить. Это как?
– А вот так! – Утопленник что-то пробормотал, странно дернул головой, и я увидел, как вода вокруг сгустилась, принимая очертания длинной и гибкой змеи. Архип повел пальцами – змея обвилась вокруг меня, связав по рукам и ногам. Я не мог пошевелиться, и мертвец довольно хмыкнул: – Понял, как?
Я изумленно покрутил головой. Не выпутаться! Из курса физики помню, что воду сжать практически невозможно, требуется уйма энергии и чудовищное давление, а здесь двумя-тремя пассами и десятком слов…
– Ничего себе! – прошептал я.
– Научишься! – довольный эффектом, Архип махнул рукой, и водяные путы распались. Слегка обалдевший, я опустился на дно.
Мы еще позанимались, и я понемногу учился чувствовать воду, стихию, к которой отныне принадлежал. Это было удивительно! Оказывается, самая обыкновенная вода впитывает все, к чему прикасается, собирает информацию из воздуха, камней набережной, даже с днищ проплывавших судов – и может хранить ее вечно. Вода была открытой книгой, и Архип читал ее, как мы читаем развлекательные журналы. Он узнал о моем приближении, едва я выплыл в Неву, он мог сказать, где и куда плывет по Неве баржа или катер и многое, многое другое.
– Ты должен кожей чувствовать воду, каждую струйку узнавать. Не глазами, нет. – Архип выразительно потряс передо мной скрюченными пальцами. – Нутром, кишками чуять должон! А как почуешь – сможешь волю свою навязать, многое сможешь…
Под водой темнеет быстрее, чем на суше. Это понятно: коэффициент преломления и тому подобное. Где был этот коэффициент, когда я, в чем мать родила, прохаживался по Обводному и ни один человек не разглядел этого – вот вопрос! Куда годится вся физика, если у меня на глазах Архип вьет из воды веревки? А говорящий призрак в лавре, а невидимый старичок? Есть многое на свете, друг Горацио… Да Горацио бы просто охренел!
…Ночью без конца просыпался. Постоянно хотелось пить. Устав ходить на кухню, я набрал воды в бутылку и поставил на пол рядом с кроватью. Незаметно настало утро.
Я созвонился с Юлей, и она обещала приехать. Я навел в комнате порядок, сбегал в магазин за пивом – Юля любит «Реддс», и, приняв длительный душ, стал ждать. Что мне нравилось в Юле – так это ее пунктуальность. Редчайшее для дамы свойство. Никто из моих знакомых не был столь точен, мне нравилось смотреть на минутную стрелку и угадывать, когда раздастся звонок в дверь.
Мы поцеловались прямо на пороге. А потом оказались на диване. Я так сильно соскучился, что накинулся на нее стремительно и беспощадно.
– Маньяк! – смеялась она, освобождаясь от одежды. Я видел, что она старается надевать красивое белье, но оно мне по барабану. Девушки в белье меня не возбуждают, а вот девушки без белья…
Мы побарахтались с минуту, и я почувствовал сильнейшую жажду. Вот еще не хватало! Так и буду все время воду глотать, даже во время секса?! Но выбора не оставалось: ласковое, горячее тело Юли буквально сжигало меня.
– Слушай, пошли под душ! Жарко мне! – не дожидаясь ответа, я схватил Юльку за руку и потащил за собой.
– Ты что? Вдруг соседи придут? – захохотала, упираясь в двери, голая Юлька.
– Они на даче! – закричал я. – Все нормально!
Юлька сопротивлялась. Я ущипнул ее за бок, она взвизгнула и сдалась.
Мы весело прошлепали по прихожей и оказались в ванной. Прижав к себе Юлю, я приподнял ее и поставил в ванну, потом забрался и сам. Включил душ и обнял смеющуюся Юльку. Какая она красивая! Вода стекала по нашим телам ласково и неторопливо. Я гладил Юльку, чувствуя ответную, страстную дрожь.
Что-то скользкое коснулось ног. Я посмотрел вниз, но прежде, чем что-то увидел, Юлька завизжала. В воде, извиваясь длинным черным телом, плавала невероятных размеров пиявка. Откуда она взялась?! Я мигом поднял Юльку на руки и выставил из ванны. Затем не без содрогания сунул руку в воду и открыл слив. Пиявка попыталась присосаться, я отбрыкнулся и выпрыгнул из ванны. Вот дрянь!
– Откуда она взялась? – пролепетала Юлька, вцепившись в меня дрожащими от страха руками. – Какая гадость!
– Просочилась как-то, – я должен был ее успокоить. – У меня сосед на теплоэлектроцентрали работает, подрядчиком. Трубы ремонтирует и все такое… Так он говорит, что такая вот дрянь иногда сквозь фильтры с песком и сквозь краны проникает, так что ничего удивительного. А вообще, они для здоровья полезные…
– Я никогда таких пиявок не видела!
– Вот и познакомьтесь. Пиявка, это Юля. Юля, это пиявка. – Я схватил вантуз и помог твари убраться в слив. Еле пролезла.
Я еще немного пошутил, и, кажется, Юлька успокоилась. Но мне стало не по себе. Я знал, что пиявками лечат, но этот огромный, мерзкий мутант вызывал подсознательный страх даже у мертвеца. Еще я чувствовал, что появление кровососущего монстра – неспроста и неслучайно. А если так, то откуда и зачем? Чтобы меня запугать?
Лезть в ванну Юлька расхотела, сказала, что помыться может и дома. А у меня антисанитария и пиявки. Ладно, пускай. Я отметил, что не слишком расстроен сорвавшимся сексом. Даже странно: всегда злюсь, когда Юлька отказывает. Мы и так встречаемся не столь часто, как мне хочется. «А вдруг пиявки и у нее появятся», – подумалось мне. Бред. Зачем? Откуда? Но волнение не оставляло. Неизвестно, что еще может случиться, ведь я наполовину в этом мире, а наполовину – уже в том. Пиявки – это мелочь по сравнению с тем, что рассказывал и показывал Архип, что я видел на дне Невы.
Вскоре Юлька засобиралась домой. Я особо не возражал. Надо сказать, прошедшие дни здорово выбили меня из колеи. Даже с Юлькой наедине я думал о своей загробно-подводной жизни. Мертвецы, призраки, утопленники и русалки… Один Слизень чего стоит! Окунувшись в этот мир в прямом и переносном смысле, я уже не стану прежним. Мне захотелось побыть одному и подумать над всем этим. И разобраться, как быть дальше.
Я проводил Юльку до метро.
– Пока, Энди. – Юлька чмокнула меня в щеку.
Я чмокнул ее в ответ.
– Пока, пупсик.
– Не называй меня пупсиком! – свела брови Юлька. Я знал, что ей не нравится это слово, но любил подшучивать над ней:
– Не буду, пупсик!
Она замахнулась сумочкой, я свел ладони и сделал умоляющее лицо. Юлька милостиво простила.
Выйдя из вестибюля «Маяковской», я пересек Невский и зашагал к дому. Как раньше мне нравилось лето, как я ждал его – и как ненавидел сейчас. «Осень – лучшее время для утопленника», – думал я, стремясь побыстрее пересечь открытые безжалостному солнцу места. Хорошо, что на Маяковской много деревьев, хоть какая-то защита. Вот и Жуковского, теперь налево, там дворами пройти можно. Как пить хочется! Зимой, интересно, утопленники что делают? В спячку впадают?
Внимание привлек человек в помятом костюме и старомодной, явно лишней в такую жару шляпе. Он стоял у перехода, нервно переминался с ноги на ногу и постоянно оглядывался. Казалось, он спешил, но вот загорелся «зеленый человечек», а странный пешеход так и не решился перейти на мою сторону. Я уже отворачивался, но краем глаз уловил быстрое движение. Куда же он? В одно мгновение я понял, что передо мной самоубийца. Мужчина бросился под колеса мчавшегося грузовика. Я увидел брызги крови и изломанное тело, безвольно перекатывавшееся под колесами… А грузовик даже не затормозил. Вот гад…
Мужчина, как ни в чем не бывало, перешел на мою сторону. Целым и невредимым. Фантастика! Не обращая на меня внимания, он прошел мимо. Лицо его искажала странная гримаса. Никогда не видел таких лиц. Я механически двинулся следом. Я понял.
– Эй, вы! – позвал я. Человек не оглядывался. Зато оглянулся забулдыга, стоявший у рюмочной:
– Чего?
– Да не ты… – Я схватил самоубийцу за руку. – Подождите.
Мои пальцы прошли сквозь него. Мужчина отшатнулся от меня.
– Вы призрак?
Вместо ответа он бросился бежать. Не зная зачем, я побежал за ним. Мужчина оглянулся и быстро свернул в ближайшую подворотню. Я забежал следом… и едва не поцеловался с наглухо закрытыми железными воротами. Дернул за ручку: закрыто. И открывается наружу. Не мог он пройти в дверь так, чтобы я этого не видел, не мог проскочить и захлопнуть за две секунды! Не мог. Значит… Призрак? Я снова видел призрака. Сколько же их в городе?
Придя домой, ринулся к крану, утолил жажду и вспомнил поучения Архипа. Держа под струей руки, попытался уловить то, о чем говорил утопленник. Я вглядывался в прозрачную колонну, пытаясь почувствовать ток и невидимые глазу нити, потянув за которые можно узнать многое, очень многое… И вдруг влился в струю, чувствуя весь ее путь: как течет она по черным извилистым трубам, забирается на высоту и низвергается вниз, проходит через фильтры и роторы гигантских насосов… Уф, ничего себе! Картинка была настолько яркой, что я вскрикнул и отшатнулся… И все пропало. Слава богу, я снова на кухне! Но теперь я знал, что смогу почувствовать это снова, знал, что все увиденное – правда. Даже хорошо, что Юлька ушла, можно дальше поэкспериментировать…
Быстро я привыкаю к чертовщине. А что остается?
– Ни хрена се… Андрюха!
Я остановился. Выпучив глаза, передо мной стоял Костик. Вот те на! Искал, звонил – найти не мог и вот на улице столкнулся. Тесен мир, ох, тесен.
– Здорово, – сказал я. – Как дела?
– Это у тебя как дела? – изумленно проговорил он. – Я думал, больше и не увидимся!
В последний раз мы виделись как раз в ментовке, после чего я прыгнул с моста. Но он-то этого не видел, в камере оставался.
– Менты сказали: ты с моста бросился! С Литейного! Правда, что ли?
– Ну, правда, – как о чем-то пустяковом, сказал я, – и что?
Я вспомнил, что тогда мент говорил о Косте: будто он дал против меня показания. В это трудно было поверить. Мне казалось, не такой Костя человек…
– Говорили, что ты утонул! Ко мне пристали: кто ты да что ты? Я решил, что лучше ничего не говорить, тем более что они тогда нас отделали! Пусть помучаются! Я им сказал, что знать не знаю, кто ты, откуда, познакомились на дискотеке… На хрена ж ты с моста прыгал?
– Чтоб не догнали, – сказал я, испытывая к Костику благодарность. Хорошо, что менты не знают ничего, сейчас бы уже весь курс меня хоронил. Оправдывайся потом. Похоже, врал тот ментяра. Да и бумажку мне толком не показал, махнул перед глазами. Точно, врал! Не мог Костик этого сделать. Я уверен.
– А Юлька не знает, что ты прыгал?
– Я ничего ей не говорил.
– Так ты ее видел?
– Вчера.
– Ну, ты, блин, даешь! – Костик восторженно глядел на меня и тараторил без умолку: – Хорошо, что я ей ничего не сказал! А я тебе звоню, звоню… Соседи не знают, где ты! Я уже почти поверил, что ты того… Ментам-то я не верю, мало ли что наплетут. Они за базар никогда не отвечают. А ты пропал – и все! Ну, ты дал! Что, в ментовке никогда не был? Ну, попиз…т немного и отпустят. Стоило с моста кидаться?
– Не стоило, – честно ответил я, памятуя жуткую встречу со Слизнем.
– Я и не думал, что ты такой… отчаянный. – Костик посмотрел с уважением. – Десперадос, блин. Пошли возьмем по пиву?
Я не отказался прогуляться, но вместо пива купил полтора литра простой воды.
– Я после того случая не пью, – пояснил я, и приятель понимающе кивнул.
– Чего ты так закутался? – спросил он, когда мы разместились на скамейке у Казанского собора. На солнце было жарко, и я выбрал место, куда хоть изредка долетали брызги из работающего фонтана. Народ сидел раздетый, в легких футболках и даже без них, один я в джинсах до пят и ветровке с капюшоном, причем капюшон накинул на голову.
– Простудился, – соврал я, – знобит.
– А, понял, – тряхнул волосами Костик, – это после купания… Фигня, пройдет. Сейчас лето.
Мы трепались о том о сем, о прошедшей сессии, вспоминали однокурсников, разбежавшихся на лето кто куда. Потом заговорили об иногородних студентах и поспорили.
Интересно, почему иногородние, «лимита», так хорошо устраиваются, и вообще карьера у них, как правило, продвигается не в пример быстрее? – спрашивал я. Почему они, не такие начитанные, неинтеллигентные, но наглые и пробивные, всегда добиваются большего, чем местные, питерские? Я знал несколько живых примеров, из нашего же института или просто знакомых. Люди приезжали из ниоткуда, из деревень, быстро добивались успеха, делали карьеру, в неполные тридцать разъезжая на собственных джипах.
Костик сказал, что люди из глубинки, из какой-нибудь деревни или маленького городка больше нацелены на успех. У них мощнейший стимул: вперед, в столицу (или Питер, не суть важно)! Там деньги, там карьера, культура, все! А сами в отличие от нас не страдают переизбытком духовности, живут простыми, крестьянскими понятиями, которые умещаются в издревле известное правило: цель оправдывает средства. И они будут стоять на Тверской или Ириновском, подсиживать конкурентов, продавать товарищей, будут лизать начальству зад или перед, будут делать все, чтобы добиться цели. И ведь добьются! Потому что отступать им некуда. А у нас есть принципы, мы так не можем. У нас мама под боком и духовный закон внутри.
Я не согласился. Я сказал, что Михайло Ломоносов зад никому не лизал, что он сам, своим талантом… Костя очень смеялся и заявил, что готов спорить: на одного коренного питерца с блестящей карьерой найдется десяток, если не сотня, лимитчиков с карьерой ничуть не хуже. Я вынужденно согласился и, чтобы подсластить пилюлю, заметил, что слово «коренной» достаточно истрепалось. Кого считать коренным? Того, кто родился в Питере? Да если копнуть, никто из нас не коренной! Все сюда приезжали, и мои родители в том числе. Еще при Петре насильно заселяли эти места. Коренными на здешних болотах были медведи да чухонские племена, бесследно сгинувшие под пятой русских колонизаторов. Да мы такие же коренные, как белые и черные американцы, лишь триста лет живущие на отвоеванной у краснокожих земле!
Вдруг мне стало худо.
Я заметил: если не подпитываться водичкой, силы заканчиваются очень быстро. Бутылка с водой давно опустела, я увлекся спором и слишком поздно заметил, что ослабел. Кожа страшно зудела, тело отяжелело, я вяло слушал Костины аргументы и никак не мог сосредоточиться. Фонтан был так близко! Зачерпнуть бы бутылкой воды да попить – но что обо мне подумают? Я боролся со стеснительностью и был готов отдать концы в двух шагах от спасения, но не опозориться в глазах окружающих. Воспитание, будь оно…
Я взглянул на руки и испугался. Кожа темнеет и съеживается. Если то же происходит с лицом, стану похож на мумию из Эрмитажа. К черту всех! Это люди стесняются, а мертвецам все равно! Презрев нерешительность, я встал и, пошатываясь, побрел к фонтану.
– Ты куда? – крикнул вослед Костик.
– Сейчас, – пробормотал я. Все же не рассчитал сил. На подгибавшихся ногах я шагнул вперед и под изумленные крики зевак рухнул головой в бассейн. Хорошо! Помогая руками, втащил в воду и ноги.
– Эй, ты чего? Перегрелся? – Через пять секунд Костик схватил меня за рубашку, беспокойно оглядываясь вокруг. Однако, реакция у него… – Давай вылезай!
– Мне и здесь неплохо! – заявил я и расплылся в улыбке под падающей сверху струей. Вокруг хохотали, указывая на меня пальцами. Думают, пьяный. А мне плевать! Приятно избавляться от комплексов! В воде силы быстро возвращались ко мне.
– Блин, ты же не пил вроде, – стоя рядом, пробормотал Костя. – Во жжет!
– Не хочешь освежиться? – радостно предложил я.
– Да пошел ты!
Я засмеялся, выбрался из фонтана и сел на бортик. Ну вот, теперь я в порядке. И тут же другая, совсем не радостная мысль пришла в голову: а ведь я без воды уже не могу жить. Скоро и по суше ходить не смогу, потому что чешуей покроюсь или рыбий хвост вырастет… К черту эти мысли!
– Слушай, Костик, а ты с работой помочь не сможешь? Очень нужно, – попросил я. – Сам-то работаешь?
– Пристроился в одном месте, – признался он. – Но туда с улицы не берут. Сам еле пролез. Наплел, что согласен институт бросить, лишь бы у них работать. И купились же! Но это, сам понимаешь, до осени. А тебе… Я поспрашиваю и позвоню. Мобильный есть?
– У меня мобилка накрылась, – сказал я. Мне стало чертовски неловко, что я без конца у него прошу о чем-нибудь. – Когда с моста прыгнул. Кстати, у тебя нет телефона на время?
– Нет, сейчас нет.
– Блин, жаль.
– С мобилой я тоже что-нибудь придумаю, – обнадежил Костя. – У меня знакомый ремонтом промышляет, может, сумеет помочь. А ты свой неисправный притащи.
– Хорошо, – обрадовался я.
Все-таки хороший Костя парень! Верно говорят: друзья познаются в беде. Костя назвал адрес мастерской и дал номер телефона. Ручки не было, так что пришлось запоминать. Ничего, на телефоны у меня память тренированная.
– Слушай, Костя, – сказал я. – Как думаешь, загробный мир существует?
– Чего?
– Ну, жизнь после смерти есть?
– Ну, не знаю. Нет, наверное. Даже точно: нет.
– Почему ты так думаешь? А я вот думаю: есть.
– Я, пока сам не увижу, не поверю, – заявил Костя. – А всякие там разговоры… Эта тема такая… Не доказать и не опровергнуть. Узнаем в свое время.
Я молча кивнул. Не слишком приятно слышать, что ты не существуешь, когда вот он ты, не призрак и не дух. В реальности. Только мертвый.
– Ладно, мне пора, – сказал Костик, и мы простились.
Я прошелся по Невскому, разглядывая витрины и людей. Люди шли, толкались, шумели, кружили вокруг, как рой насекомых. Они казались мне чужими, даже не чужими – чуждыми. Я уникален, а они – безличные и безразличные мне букашки. Хотя у каждого своя история, своя жизнь и даже своя любовь. Но большую часть жизни они проводят в вынужденной дурацкой суете, и эта суета заслоняет им истинный смысл бытия. Я не знаю, в чем этот смысл, но уж точно не в зарабатывании денег и хождении по магазинам. Никто из них не думал, что жизнь может быть коротка, короче, чем они себе представляют. И что потом? И все. Десперадос, вспомнил я Костино словечко – отчаянные люди.
Многолюдье быстро надоело, и с Аничкова моста я свернул налево, в сторону цирка. Снова захотелось пить. Чтобы не тратить последние деньги, решил освежиться на халяву и по лесенке спустился к воде. Здесь никого не было. И хорошо. Сверкая игривой водичкой, Фонтанка живо плескалась у гранитного спуска. Я встал на колени и опустил руки в воду. Эх, благодать! Умылся, щедро поливая голову, но пить воду с плывущими по ней масляными пятнами было противно. Что с рекой делают, сволочи! Я выбрался обратно на набережную.
– Андрей!
Я оглянулся. Никого. Но голос как будто знакомый. Что за глюки? Не успел я сделать пару шагов, как снова услышал свое имя. Обернулся. Анфиса.
Совершенно голая, русалка стояла у ограждения и, улыбаясь, смотрела на меня. Я невольно огляделся. Все-таки голая женщина на набережной – явление нечастое, но никто из прохожих не обращал на нее внимания.
– Здравствуй, Андрюша, – сказала она.
А может, она тоже призрак? Как тот Ковров? Архип говорил: люди мертвецов видеть не могут, если те сами этого не захотят. Но я и не мертвец, и не живой, а вижу. Во всех подробностях.
Русалка подошла, остановившись в шаге. Как сложена! Какая шейка, какие плечи и грудь… Ноги гладкие, без единого изъяна. Мой взгляд, как магнитом, притягивал темный треугольник внизу плоского живота.
– Ты мне нравишься, Андрюша, – игриво призналась русалка. – Приходи вечером под этот мост, позабавимся.
Я неопределенно покачал головой. Нет, не надо мне забав. Хватит на мою голову.
– Может, я тебе не нравлюсь? – Она усмехнулась и провела рукой по груди, спускаясь к бедрам.
Она не могла не нравиться. Ее тело было совершенным. Нет, оно не напоминало изнуренных диетами, голенастых супермоделей. Это было гладкое, пропорциональное и мускулистое тело с высокой грудью и стройными ногами. И лицо ее, пусть не того типа, что мне нравились, все же привлекало. Может, неведомым знанием, светившимся в темных, гипнотизирующих глазах, а может, необычными, давно не встречающимися уже пропорциями высокого лба и идеального греческого носа. Если бы не ее неестественно темные губы и отталкивающе-синие соски на белой, словно писчая бумага, груди…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента