– Сам-то как поживаешь? – спросила Светка, когда официант принес еще пиццы и пива. – Я что-то разболталась на радостях, тебе и слова вставить не дала.
Савелий вкратце рассказал о том, где он работает и чем занимается.
– Здорово! – Данное слово было у Светки одним из любимых. – Кризисные ситуации – это мне та-а-ак знакомо… Можно сказать, мое обычное состояние, я просто не вылезаю из кризисов! Теперь буду знать, к кому можно обращаться…
– Настоящие кризисные ситуации не могут быть обычным состоянием, – покачал головой Савелий. – Будет срыв, суицид, что-то да будет. Невозможно долго жить в кризисном состоянии, это выше сил человеческих…
– Ну, я не так выразилась. – Светка смешно наморщила свой точеный носик; когда-то Савелия очень умиляла эта гримаса. – Пусть будет не кризис, а депрессия…
– Слово «депрессия» в быту и в психиатрии означает совершенно разные понятия…
– Какой же ты зануда, Савка! – Света всплеснула руками, не выпуская вилки, но кусок пиццы на сей раз каким-то чудом все-таки удержался на своем месте и никуда не улетел. – Цепляешься к каждому слову! Не хочешь, чтобы я к тебе обращалась, так и скажи!
– Ну, сам я вряд ли смогу с тобой работать, если потребуется, – признался Савелий. – Лучше, когда врач и пациент – совершенно чужие друг другу люди, тогда…
– Врачу не стыдно брать с пациента деньги! – перебила Светка.
– Тогда уровень откровенности совсем другой. Но я всегда порекомендую тебе кого-нибудь из коллег.
– А если мне захочется просто поплакаться другу в жилетку?
– Тогда ко мне, – улыбнулся Савелий. – Я же тебе друг.
– Хочется надеяться…
Итоги встречи, закончившейся прощальным поцелуем в щеку на перроне станции «Пушкинская», оказались неоднозначными. Минусов было два – ощущение впустую потраченного вечера и крах очередной версии.
Плюс один – Савелий порадовался тому, что когда-то жизнь развела их со Светкой в разные стороны, причем быстро и безболезненно. В юности на многое смотришь иначе, на многое закрываешь глаза, а по мере взросления начинаешь подмечать то, чего раньше не видел.
Короче говоря, слишком разные они со Светкой люди. Даже для того, чтобы просто дружить, хотя в возможность просто дружбы между мужчиной и женщиной (разумеется, при условии, что оба они гетеросексуальны) поверить трудно. В любом случае, интерес определенного рода будет присутствовать с обеих сторон, никуда от него не деться. Это только Виталик может втирать жене Ларисе про свои «кристально чистые отношения» с кем-то из женщин. Ага, знаем мы их. Лариса их тоже знает, не первый день с Виталькой живет, успела разобраться в том, какой он кобель. Самому Савелию, впрочем, больше нравилось не «кобель», а «саврас». Так более толерантно и благозвучно называли любителей клубнички в девятнадцатом веке.
Выйдя из метро, Савелий осознал, что совсем не хочет возвращаться домой. Тянуло предпринять что-нибудь еще, чтобы не заканчивать вечер, да еще пятничный, на столь тоскливой ноте.
Набиваться к кому-то в веселую компанию было уже поздно. Гулять не хотелось – темно и холодно (минус шесть и ветер). Закатиться одному в ночной клуб? А что там одному делать? Разве что с девушками знакомиться, но Савелий для этого был излишне осторожен (мало ли на кого нарвешься) и чересчур стеснителен. Так что вариант приятного времяпрепровождения остался всего один – закатиться куда-нибудь в кино на полуночный сеанс.
Верный смартфон (уже и представить невозможно, как можно было жить без постоянного доступа к Интернету) подсказал, что в торгово-развлекательном центре у Курского вокзала в половине первого ночи можно посмотреть «жизнеутверждающую комедию о головокружительных приключениях трех друзей, решивших свести счеты с жизнью».
Чего еще может желать психиатр-суицидолог для пятничного, точнее, уже субботнего похода в кино? Савелий повернул обратно и через двадцать минут уже сидел в почти пустом зале на очень хорошем месте в середине восьмого ряда. Жаль только, что кресла оказались чересчур удобными, располагающими ко сну и неге. Примерно на десятой минуте Савелий задремал и благополучно проспал до самого конца, до финальных титров. Проснулся в прекрасном расположении духа и поехал домой.
5
Савелий вкратце рассказал о том, где он работает и чем занимается.
– Здорово! – Данное слово было у Светки одним из любимых. – Кризисные ситуации – это мне та-а-ак знакомо… Можно сказать, мое обычное состояние, я просто не вылезаю из кризисов! Теперь буду знать, к кому можно обращаться…
– Настоящие кризисные ситуации не могут быть обычным состоянием, – покачал головой Савелий. – Будет срыв, суицид, что-то да будет. Невозможно долго жить в кризисном состоянии, это выше сил человеческих…
– Ну, я не так выразилась. – Светка смешно наморщила свой точеный носик; когда-то Савелия очень умиляла эта гримаса. – Пусть будет не кризис, а депрессия…
– Слово «депрессия» в быту и в психиатрии означает совершенно разные понятия…
– Какой же ты зануда, Савка! – Света всплеснула руками, не выпуская вилки, но кусок пиццы на сей раз каким-то чудом все-таки удержался на своем месте и никуда не улетел. – Цепляешься к каждому слову! Не хочешь, чтобы я к тебе обращалась, так и скажи!
– Ну, сам я вряд ли смогу с тобой работать, если потребуется, – признался Савелий. – Лучше, когда врач и пациент – совершенно чужие друг другу люди, тогда…
– Врачу не стыдно брать с пациента деньги! – перебила Светка.
– Тогда уровень откровенности совсем другой. Но я всегда порекомендую тебе кого-нибудь из коллег.
– А если мне захочется просто поплакаться другу в жилетку?
– Тогда ко мне, – улыбнулся Савелий. – Я же тебе друг.
– Хочется надеяться…
Итоги встречи, закончившейся прощальным поцелуем в щеку на перроне станции «Пушкинская», оказались неоднозначными. Минусов было два – ощущение впустую потраченного вечера и крах очередной версии.
Плюс один – Савелий порадовался тому, что когда-то жизнь развела их со Светкой в разные стороны, причем быстро и безболезненно. В юности на многое смотришь иначе, на многое закрываешь глаза, а по мере взросления начинаешь подмечать то, чего раньше не видел.
Короче говоря, слишком разные они со Светкой люди. Даже для того, чтобы просто дружить, хотя в возможность просто дружбы между мужчиной и женщиной (разумеется, при условии, что оба они гетеросексуальны) поверить трудно. В любом случае, интерес определенного рода будет присутствовать с обеих сторон, никуда от него не деться. Это только Виталик может втирать жене Ларисе про свои «кристально чистые отношения» с кем-то из женщин. Ага, знаем мы их. Лариса их тоже знает, не первый день с Виталькой живет, успела разобраться в том, какой он кобель. Самому Савелию, впрочем, больше нравилось не «кобель», а «саврас». Так более толерантно и благозвучно называли любителей клубнички в девятнадцатом веке.
Выйдя из метро, Савелий осознал, что совсем не хочет возвращаться домой. Тянуло предпринять что-нибудь еще, чтобы не заканчивать вечер, да еще пятничный, на столь тоскливой ноте.
Набиваться к кому-то в веселую компанию было уже поздно. Гулять не хотелось – темно и холодно (минус шесть и ветер). Закатиться одному в ночной клуб? А что там одному делать? Разве что с девушками знакомиться, но Савелий для этого был излишне осторожен (мало ли на кого нарвешься) и чересчур стеснителен. Так что вариант приятного времяпрепровождения остался всего один – закатиться куда-нибудь в кино на полуночный сеанс.
Верный смартфон (уже и представить невозможно, как можно было жить без постоянного доступа к Интернету) подсказал, что в торгово-развлекательном центре у Курского вокзала в половине первого ночи можно посмотреть «жизнеутверждающую комедию о головокружительных приключениях трех друзей, решивших свести счеты с жизнью».
Чего еще может желать психиатр-суицидолог для пятничного, точнее, уже субботнего похода в кино? Савелий повернул обратно и через двадцать минут уже сидел в почти пустом зале на очень хорошем месте в середине восьмого ряда. Жаль только, что кресла оказались чересчур удобными, располагающими ко сну и неге. Примерно на десятой минуте Савелий задремал и благополучно проспал до самого конца, до финальных титров. Проснулся в прекрасном расположении духа и поехал домой.
5
– Это – Останкино! О-стан-ки-но! Ну как не может быть маньяка в районе с таким названием!
– Обычное название, – пожал плечами Савелий. – Старинное, историческое. Бирюлево или Гольяново…
Редкий случай: посвятив утро субботы мелким домашним делам (закрепил расшатавшуюся розетку, смазал начавшие скрипеть петли туалетной двери, наклеил новые войлочные кругляши на ножки кресла вместо истершихся, заменил выключатель у бра над кроватью), Савелий позвонил брату и, узнав, что у того законный долгожданный выходной, пригласил его в гости. Обычно инициативу проявлял более общительный Виталик.
Встреча проходила в скромной, едва ли не спартанской обстановке – пили чай. Без сахара и пустой, потому что Виталику вдруг вздумалось начать устраивать разгрузочные дни, то есть одни сутки в неделю воздерживаться от еды и употребления спиртного. Эта идея была подсказана брату его собственными штанами, как форменными, так и штатскими. Словно сговорившись, все они начали с трудом застегиваться на поясе, причем с великим трудом.
Савелий попытался объяснить, что подобная разгрузка не даст такой пользы, как нормализация всего питания с отказом от чересчур калорийных продуктов и некоторым уменьшением рациона вообще, но Виталик не стал его слушать. «Мне проще сутки ничего не есть, чем постоянно держать себя в руках», – честно признался он. Савелий не стал настаивать на своем – пусть голодает сутки, если ему так хочется. Более того, чтобы не срывать брату его начинание, Савелий и сам солидарно пил чай без всего, отказавшись от пряников и любимого овсяного печенья с изюмом.
– Бирюлево – от слова «бирюльки»! – Виталик повысил голос почти до крика. – Тамошние жители, наверное, в бирюльки любили играть, всякие мелкие фигульки крючочками растаскивать. Или делали их на продажу всей деревней. А в Гольяново жила беднота, голь перекатная! Потому и Гольяново!
– А в Бескудниково? – поддразнил Савелий.
– Там жили одни паскудники! – рявкнул брат. – А потом первую букву изменили уже потом, для благозвучия! Но ты не уводи разговор в сторону, ты мне скажи – от какого слова пошло Останкино?
– Останки? – неуверенно предположил Савелий. – Надо же, никогда не задумывался…
– Вот-вот! – Виталик хлопнул ладонями по коленям. – Останки! Люди просто привыкли и не замечают, не вдумываются. И дернул же меня черт устроиться именно сюда! Были же варианты в Марьино и в Сабурово. Так нет же, выбрал Останкино. Как же! Крутой район, телевидение, Останкинская башня… А что мне до нее? У меня своя жизнь, у башни своя! Кстати, с ней не все так ладно, как кажется. Она излучает! И неизвестно еще, как это сказывается на мозгах! Я вот заметил, что в последнее время у меня на работе сразу голова трещать начинает. Раньше такого не было…
– Давление мерить пробовал?
– Да при чем тут оно?! – возмутился Виталик. – Я ему про излучение, а он мне про давление! Вы, доктора, вечно не по делу советы даете. Ты же психиатр!
Да, – подтвердил Савелий.
– Вот и посоветовал бы, как защитить мозги от излучения!
Савелий уперся указательным пальцем в лоб, изображая задумчивость. – Самое результативное – шапочка из трех слоев фольги, между которыми проложен войлок. И чтобы на верхушке был кусочек янтаря. Натурального.
– Правда? – вытаращился Виталик. – Или прикалываешься…
– Серьезней не бывает! – заверил Савелий. – Это сочетание предохраняет от всех видов излучения. Вокруг шапочки создается замкнутый контур…
Сдерживать смех дальше было невозможно. Савелий начал с хихиканья, а потом заржал в голос, наблюдая за тем, как меняется выражение лица брата. С удивленного на обиженное, с обиженного на суровое, с сурового на смеющееся… Трудно удержаться от смеха, если рядом с тобой кто-то заразительно смеется, пусть даже и над тобой.
– Я подозревал, что все это – лажа, но меня смутил янтарь, – признался, отсмеявшись, Виталик. – Шапочка… В такой на работу только приди – увольнение по ограниченному состоянию здоровья обеспечено. А район у нас все равно паршивый, валить оттуда надо.
– Вали, – разрешил Савелий.
– Не так-то все просто, брателло, – вздохнул Виталик. – И потом, так уходить тоже надо с умом. Горизонтальные перемещения – пустая трата времени, надо по вертикали, причем только вверх. Все выше, и выше, и выше… Я тут несколько дней подряд пробовал спать пораньше ложиться. Приду, быстро поем и сразу в постель. Лариска даже испугалась – не заболел ли.
– А зачем?
– Думал – вдруг осенит меня во сне, ну как Менделеева с его таблицей. Не получилось.
– С разбегу головой об стену не пробовал?
– Издевайся-издевайся, только не забывай, что хорошо смеется тот, кто смеется последним. Рано или поздно мы поймаем душителя, но лучше бы, конечно, раньше. Вот если бы он в Ботаническом саду орудовал…
Виталик махнул рукой, что, мол, мечтать?
– А чем лучше? – спросил Савелий.
– Тогда его можно было бы поймать на живца. Элементарно! Берется несколько сотрудниц… Ну, что там объяснять. А тут как его на живца ловить?
– Можно наблюдать за подъездами, в которые должен прийти участковый врач…
– Была такая идея, но она неосуществима на практике. Вызовы идут один за другим, не успеешь за ними.
– А Он успевает.
– Да. – Виталик вздохнул. – Понять бы еще его логику. Почему именно здесь, а не там? Как он выбирает жертву? По каким признакам? Он же ее даже не видит до того!
– Это вы, то есть мы, пока так думаем. А вдруг видит? А если он знаком со всеми? У Честертона был такой рассказ, кажется, «Невидимка», о том, что никто не обращает внимания на почтальонов…
– Савелий, не умничай! – осадил брат. – Мы уже не знаем, по сколько пар обуви истоптали, проверяя всех, начиная с дворников и заканчивая сотрудниками провайдеров, которые обслуживают линии. Я тебе даже больше скажу – не только участковых врачей перетрясли-просеяли через мелкое сито, но и участковых уполномоченных. Вдруг среди них какой-нибудь оборотень затесался? Я уверен, что меня тоже проверяли. У меня, кстати, в четырех случаях – железное алиби, а в одном – условное.
– Это как?
– Ну… – Виталик сделал плутоватую мину и подмигнул Савелию. – Скажем так – я работал с важным свидетелем по одному делу.
Подробностями Савелий интересоваться не стал. И так ясно, какого пола был свидетель, то есть, конечно, свидетельница, и как именно «работал» с ней любвеобильный Виталик.
– Короче говоря, все, кто имеет хоть какое-то отношение к Останкину, находятся под колпаком, – продолжил откровенничать брат. – Привязка убийцы к району не вызывает сомнений.
– А если зайти с другого конца… – подумал вслух Савелий. – Если вообще забыть про эти поликлиники, словно их никогда и не было, и попробовать представить… Нет, не подходит.
– Что? – оживился Виталик. – Что?
Он выбрал из яблок то, которое покрупнее и покраснее, взял в руку, внимательно рассмотрел со всех сторон и, удовлетворившись осмотром, хрустко надкусил. У Виталика с малолетства был один бзик – как-то раз ему в яблоке попался червяк, и с тех пор он придирчиво осматривал все фрукты, которые собирался съесть.
– Да так, пустое, – отмахнулся Савелий. – Подумал, а вдруг все убитые были членами какого-то тайного клуба? Жесткий садизм и все такое. Клуб тайный, глубоко законспирированный, поэтому вы о нем ничего не знаете…
– Ныу-ныу! – подбадривающе промычал Виталик, которому мешал членораздельно разговаривать набитый рот.
– Начинают свои игры, а потом заигрываются, случайно или нарочно. Но всяким развлечениям люди обычно предаются вечерами, ночами и по выходным. А в будний день, да еще вызвав врача…
– …приспичило позабавиться, – подхватил Виталик, забыв о недоеденном яблоке, – приперло так сильно, что не пошли на работу, вызвали врача, чтобы взять больничный, и начали свои любовные игры… Нет, так не бывает, чтобы случайный убийца несколько раз подряд идеально заметал следы. Разве что только дамы думали, что все это игра, а кавалер знал, что все будет по-настоящему.
Слушай, брателло, а каков вообще процент мазохистов в обществе? Пять женщин на район с шестидесятитысячным населением – это как? Укладывается?
– Примерно одна сотая процента, – навскидку прикинул Савелий. – Конечно, укладывается. Смотри-ка, а если допустить, что наш душитель намеренно вступил в этот клуб, чтобы удовлетворять свои, скажем так, потребности, то получается…
– Проверим, – пообещал Виталик. – На безрыбье и рак рыба. Как говорит мой начальник, чтоб он треснул: «Когда нет идей, сгодится любая фантазия». Но вообще-то в этом направлении тоже работают. Половые психопаты – наши главные подозреваемые. Но вот клуб… В Интернете небось концы можно будет найти…
– Да, – улыбнулся Савелий. – Там все есть.
– Взять, что ли, пробовать набрать в поиске: «Как зовут Останкинского душителя и где он живет?» – Виталик вздохнул. – Эх, если бы все было так просто… Но мы его все равно поймаем, еще до майских праздников. Есть у меня такое предчувствие, они меня никогда не обманывают.
– Существуют ниточки? – поинтересовался Савелий.
– Пока нет, но будут. Если бы ты только знал, сколько очень серьезных людей работает по этому делу…
– Давай ты не будешь перечислять всех поименно, – попросил Савелий. – Я все равно не запомню. Ты лучше не забывай держать меня в курсе, раз уж втянул в эту историю.
– Не забуду, – пообещал Виталик, одним большим глотком допив давно остывший чай. – А ты в свою очередь думай, напрягай мозги. Может, что и придумаешь. Одна неудачная версия не должна тебя расхолаживать.
– Две, – улыбнулся Савелий. – Я еще думал, что каким-то боком к этой истории может быть причастна женская консультация…
– Гинеколог-насильник?.. – Виталик в задумчивости поцокал языком, словно пробуя идею на вкус. – Его так достали женщины… Только в женской консультации восемьдесят шестой поликлиники нет ни одного мужика-врача. Это я точно помню, отрабатывал восемьдесят шестую на пару с Сашкой Старых. Только не начинай убеждать меня в том, что наш душитель может быть мужем или братом кого-то из сотрудниц…
– Не буду, – поспешно сказал Савелий и предложил: – Давай лучше мы подумаем о том, что делает человек, когда просыпается утром и понимает, что заболел. Причем так серьезно, что надо вызывать врача на дом. Реконструируем, так сказать, события до мельчайших деталей, хорошо?
– Сколько раз я над этим уже думал, – махнул рукой Виталик. – Даже Лариску спрашивал, женщина же, может, что подскажет. Дохлый номер…
– А все-таки! – Когда было надо, Савелий становился весьма настойчивым. – Давай попробуем. Попытка не пытка. Все равно же сидим, разговариваем.
– Ну, давай, – согласился Виталик и начал: – Проснулся человек, голова дурная, тело ломит, по горлу как напильником прошлись… Встал, сходил в туалет, потом в ванную, посмотрел на себя в зеркало, взял градусник, померил температуру и начал дозваниваться до поликлиники…
– Может, еще чаю горячего выпил, – вставил Савелий.
До мелочей так до мелочей.
– Пускай, – согласился Виталик. – Дозвонился через час, вызвал врача, потом позвонил на работу, сообщить, что заболел…
– Положил на тумбочку полис и паспорт…
– И завалился смотреть телевизор или читать книжку. Чем еще заниматься больному в ожидании врача?
– Мог еще кому-то из родственников сообщить.
– Возможно. Мог соседей попросить хлеба ему купить, молока или аспирину. Что еще?
– Да вроде ничего, – пожал плечами Савелий. – Ну, чай по новой заварить, мокрое белье сменить, если пропотел… Но все эти действия никак не могут привлечь к больному, то есть к больной внимание убийцы.
– А однако же мы имеем пять трупов, – напомнил Виталик. – Такой неприятный парадокс.
– Знаешь, это, конечно, не стопроцентно точно, но я на основании всего, что ты мне рассказывал, набросал психологический портрет Останкинского Душителя.
– Это интересно! – В голосе Виталика Савелию послышалась ирония. – Нам уже давали два портрета, только там в каждом предложении «вероятно» да «ориентировочно».
– У меня в общем-то все так же, – признал Савелий. – Точный портрет можно составить лишь после знакомства. А какие портреты давали вам? И почему два? Прочесть их можно?
– Два, потому что один старый, а другой новый, созданный после последнего убийства. Совпадают в обоих портретах только пол и возраст – мужчина, ориентировочно от двадцати до сорока пяти лет. У тебя тоже так?
– Мне кажется, что ему между тридцатью и сорока.
– Почему? – прищурился Виталик. – Ты не думай, я не придираюсь, просто мне всегда было интересно, как составляются подобные портреты. Говоришь, что между тридцатью и сорока, – обоснуй.
– Пожалуйста. – Савелию надоело сидеть с вытянутыми ногами, и он закинул ногу на ногу. – Ему не меньше тридцати, потому что за такой вереницей идеальных, можно сказать, преступлений чувствуется не только определенный интеллект, но и определенный жизненный опыт. Согласен? Не мальчик он, наш общий друг.
– Да, – согласился Виталик.
– Почему он не старше сорока? – продолжил Савелий. – Потому что он довольно энергичен, находится в хорошей, если не прекрасной, физической форме. Впрочем, планку можно поднять до сорока пяти.
– Скажем так, мужчина средних лет.
– Пусть так. Он обладает располагающей или, правильнее будет сказать, не вызывающей опасений внешностью, иначе бы его и на порог никто бы не пустил.
– Ну, это само собой.
– Он не слишком удачлив по жизни, потому что у него иные приоритеты.
– А что, нельзя делать карьеру и убивать людей? – удивился Виталик.
– Можно, но, скорее всего, он не карьерист. Может, и начальничек, но маленький, в низшем звене. У него свой азарт, и на карьеру ему, по большому счету, наплевать. Тем более что подсознательно он должен стараться не высовываться, не быть на виду. Это сказывается на всем. Он не экстравагантен, не конфликтен, не любит участвовать в конкурсах и соревнованиях. Скорее всего, он единственный ребенок в семье и вырос под диктатом властной матери…
– Савелий, а тебе не кажется, что ты рисуешь свой собственный портрет?! – рассмеялся брат.
– Ну, так арестовывай меня и начинай выбивать признание, – огрызнулся Савелий, которому дурацкая шутка пришлась не по вкусу.
– Извини! – Виталик вмиг посерьезнел. – Это я так, разрядить обстановку. Деспотичная мать внушила ему ненависть к женщинам, так получается?
– Да, – кивнул Савелий. – Но можно было обойтись и без мамы. Возможно, его в детстве кто-то постоянно унижал, не исключено, что и насиловал…
– Ты не обижайся, но все это не имеет никакой практической ценности. Что там у каждого было в детстве, на лбу не написано. Ты давай конкретику…
– Живет он, скорее всего, в Останкино, там у него зона комфорта. Или раньше долго жил и привык к району. У него вряд ли есть домашние животные…
– А семья и дети?
– Пятьдесят на пятьдесят. Возможно, есть.
– И это все?
– Да, – вздохнул Савелий.
– Я тебе честно скажу, – Виталик хлопнул рукой по подлокотнику кресла, – лажа все это! Никакой оперативной ценности эти портреты не имеют! Очень уж все расплывчато. Хоть бы профессию его узнать…
– Для этого надо найти что-то из улик на месте преступления, – посоветовал Савелий. – Какой-нибудь инструмент, обрывок инструкции…
– …Визитку или трудовую книжку. – Виталик с наслаждением потянулся. – Эх, брат, вся беда в том, что Душитель ничего после себя не оставляет. Кроме трупов… Ну, прямо дух бесплотный. Хоть бы сплюнул разок на пол, что ли.
– Воспитанные люди в гостях не плюются.
– Да, – кивнул Виталик. – Добавь в свой портрет, что Душитель хорошо воспитан. Это существенно облегчит нам поиски… Кстати, один майор с Петровки предположил, что Душитель может быть коблом. Как тебе такая версия?
– Кем?
– Женщиной, активной лесбиянкой.
– Вообще-то на сленге активная лесбиянка называется «буч»…
– Это на вашем сленге, а на нашем – «кобел»! Только я тебя не про названия спросил, а про версию.
– Лесбиянка? – призадумался Савелий. – Сильная, может, даже мужеподобная… Надевает искусственный член…
– Или просто держит его в руке.
– Насилует, потом убивает… Ненавидит женщин? Хочет утвердить свое мужское начало? Знаешь, Виталь, Душитель в любом случае монстр, но если он женщина, то это вообще полный караул… Но с другой стороны, это должна быть крайне асоциальная личность. Да, именно так, и никак иначе. В рамках данной версии ищите крупную, физически сильную женщину, если не мужеподобную, то во всяком случае мужеобразную с донельзя сволочным характером…
– В рамках этой версии ее автору посоветовали поменьше пить и побольше закусывать, – усмехнулся Виталик. – Но следы на шее… Хотя женщины разные бывают… Со мной в одном классе училась Лизка Цегичко по кличке Дюймовочка…
В этом весь Виталик. Прозвищ для него не существует, только клички и погоняла.
– Так у нее руки были, как мои ноги, а если кулаком кому-то даст, то нокаут гарантирован. Встретил ее недавно на Курском, так она, кажется, еще больше стала. Угадай, кем работает?
– Тренером по кун-фу, – пошутил Савелий.
– Инспектор отдела по делам несовершеннолетних в Реутове! Можно сказать, коллега.
– Она, скорее, твоей Ларисе коллега.
– Почему?
– Потому что педагог.
Лариса преподавала в школе географию. «Тупой предмет, – сетовал Виталик, – никакого репетиторства, голый вассер»[5].
– В первую очередь – моя, потому что форма у нас одинаковая, – возразил Виталик. – Кстати говоря, под твою теорию Лизка не подходит. У нее муж, двое детей и характер спокойный, флегма такая тормознутая…
– Обычное название, – пожал плечами Савелий. – Старинное, историческое. Бирюлево или Гольяново…
Редкий случай: посвятив утро субботы мелким домашним делам (закрепил расшатавшуюся розетку, смазал начавшие скрипеть петли туалетной двери, наклеил новые войлочные кругляши на ножки кресла вместо истершихся, заменил выключатель у бра над кроватью), Савелий позвонил брату и, узнав, что у того законный долгожданный выходной, пригласил его в гости. Обычно инициативу проявлял более общительный Виталик.
Встреча проходила в скромной, едва ли не спартанской обстановке – пили чай. Без сахара и пустой, потому что Виталику вдруг вздумалось начать устраивать разгрузочные дни, то есть одни сутки в неделю воздерживаться от еды и употребления спиртного. Эта идея была подсказана брату его собственными штанами, как форменными, так и штатскими. Словно сговорившись, все они начали с трудом застегиваться на поясе, причем с великим трудом.
Савелий попытался объяснить, что подобная разгрузка не даст такой пользы, как нормализация всего питания с отказом от чересчур калорийных продуктов и некоторым уменьшением рациона вообще, но Виталик не стал его слушать. «Мне проще сутки ничего не есть, чем постоянно держать себя в руках», – честно признался он. Савелий не стал настаивать на своем – пусть голодает сутки, если ему так хочется. Более того, чтобы не срывать брату его начинание, Савелий и сам солидарно пил чай без всего, отказавшись от пряников и любимого овсяного печенья с изюмом.
– Бирюлево – от слова «бирюльки»! – Виталик повысил голос почти до крика. – Тамошние жители, наверное, в бирюльки любили играть, всякие мелкие фигульки крючочками растаскивать. Или делали их на продажу всей деревней. А в Гольяново жила беднота, голь перекатная! Потому и Гольяново!
– А в Бескудниково? – поддразнил Савелий.
– Там жили одни паскудники! – рявкнул брат. – А потом первую букву изменили уже потом, для благозвучия! Но ты не уводи разговор в сторону, ты мне скажи – от какого слова пошло Останкино?
– Останки? – неуверенно предположил Савелий. – Надо же, никогда не задумывался…
– Вот-вот! – Виталик хлопнул ладонями по коленям. – Останки! Люди просто привыкли и не замечают, не вдумываются. И дернул же меня черт устроиться именно сюда! Были же варианты в Марьино и в Сабурово. Так нет же, выбрал Останкино. Как же! Крутой район, телевидение, Останкинская башня… А что мне до нее? У меня своя жизнь, у башни своя! Кстати, с ней не все так ладно, как кажется. Она излучает! И неизвестно еще, как это сказывается на мозгах! Я вот заметил, что в последнее время у меня на работе сразу голова трещать начинает. Раньше такого не было…
– Давление мерить пробовал?
– Да при чем тут оно?! – возмутился Виталик. – Я ему про излучение, а он мне про давление! Вы, доктора, вечно не по делу советы даете. Ты же психиатр!
Да, – подтвердил Савелий.
– Вот и посоветовал бы, как защитить мозги от излучения!
Савелий уперся указательным пальцем в лоб, изображая задумчивость. – Самое результативное – шапочка из трех слоев фольги, между которыми проложен войлок. И чтобы на верхушке был кусочек янтаря. Натурального.
– Правда? – вытаращился Виталик. – Или прикалываешься…
– Серьезней не бывает! – заверил Савелий. – Это сочетание предохраняет от всех видов излучения. Вокруг шапочки создается замкнутый контур…
Сдерживать смех дальше было невозможно. Савелий начал с хихиканья, а потом заржал в голос, наблюдая за тем, как меняется выражение лица брата. С удивленного на обиженное, с обиженного на суровое, с сурового на смеющееся… Трудно удержаться от смеха, если рядом с тобой кто-то заразительно смеется, пусть даже и над тобой.
– Я подозревал, что все это – лажа, но меня смутил янтарь, – признался, отсмеявшись, Виталик. – Шапочка… В такой на работу только приди – увольнение по ограниченному состоянию здоровья обеспечено. А район у нас все равно паршивый, валить оттуда надо.
– Вали, – разрешил Савелий.
– Не так-то все просто, брателло, – вздохнул Виталик. – И потом, так уходить тоже надо с умом. Горизонтальные перемещения – пустая трата времени, надо по вертикали, причем только вверх. Все выше, и выше, и выше… Я тут несколько дней подряд пробовал спать пораньше ложиться. Приду, быстро поем и сразу в постель. Лариска даже испугалась – не заболел ли.
– А зачем?
– Думал – вдруг осенит меня во сне, ну как Менделеева с его таблицей. Не получилось.
– С разбегу головой об стену не пробовал?
– Издевайся-издевайся, только не забывай, что хорошо смеется тот, кто смеется последним. Рано или поздно мы поймаем душителя, но лучше бы, конечно, раньше. Вот если бы он в Ботаническом саду орудовал…
Виталик махнул рукой, что, мол, мечтать?
– А чем лучше? – спросил Савелий.
– Тогда его можно было бы поймать на живца. Элементарно! Берется несколько сотрудниц… Ну, что там объяснять. А тут как его на живца ловить?
– Можно наблюдать за подъездами, в которые должен прийти участковый врач…
– Была такая идея, но она неосуществима на практике. Вызовы идут один за другим, не успеешь за ними.
– А Он успевает.
– Да. – Виталик вздохнул. – Понять бы еще его логику. Почему именно здесь, а не там? Как он выбирает жертву? По каким признакам? Он же ее даже не видит до того!
– Это вы, то есть мы, пока так думаем. А вдруг видит? А если он знаком со всеми? У Честертона был такой рассказ, кажется, «Невидимка», о том, что никто не обращает внимания на почтальонов…
– Савелий, не умничай! – осадил брат. – Мы уже не знаем, по сколько пар обуви истоптали, проверяя всех, начиная с дворников и заканчивая сотрудниками провайдеров, которые обслуживают линии. Я тебе даже больше скажу – не только участковых врачей перетрясли-просеяли через мелкое сито, но и участковых уполномоченных. Вдруг среди них какой-нибудь оборотень затесался? Я уверен, что меня тоже проверяли. У меня, кстати, в четырех случаях – железное алиби, а в одном – условное.
– Это как?
– Ну… – Виталик сделал плутоватую мину и подмигнул Савелию. – Скажем так – я работал с важным свидетелем по одному делу.
Подробностями Савелий интересоваться не стал. И так ясно, какого пола был свидетель, то есть, конечно, свидетельница, и как именно «работал» с ней любвеобильный Виталик.
– Короче говоря, все, кто имеет хоть какое-то отношение к Останкину, находятся под колпаком, – продолжил откровенничать брат. – Привязка убийцы к району не вызывает сомнений.
– А если зайти с другого конца… – подумал вслух Савелий. – Если вообще забыть про эти поликлиники, словно их никогда и не было, и попробовать представить… Нет, не подходит.
– Что? – оживился Виталик. – Что?
Он выбрал из яблок то, которое покрупнее и покраснее, взял в руку, внимательно рассмотрел со всех сторон и, удовлетворившись осмотром, хрустко надкусил. У Виталика с малолетства был один бзик – как-то раз ему в яблоке попался червяк, и с тех пор он придирчиво осматривал все фрукты, которые собирался съесть.
– Да так, пустое, – отмахнулся Савелий. – Подумал, а вдруг все убитые были членами какого-то тайного клуба? Жесткий садизм и все такое. Клуб тайный, глубоко законспирированный, поэтому вы о нем ничего не знаете…
– Ныу-ныу! – подбадривающе промычал Виталик, которому мешал членораздельно разговаривать набитый рот.
– Начинают свои игры, а потом заигрываются, случайно или нарочно. Но всяким развлечениям люди обычно предаются вечерами, ночами и по выходным. А в будний день, да еще вызвав врача…
– …приспичило позабавиться, – подхватил Виталик, забыв о недоеденном яблоке, – приперло так сильно, что не пошли на работу, вызвали врача, чтобы взять больничный, и начали свои любовные игры… Нет, так не бывает, чтобы случайный убийца несколько раз подряд идеально заметал следы. Разве что только дамы думали, что все это игра, а кавалер знал, что все будет по-настоящему.
Слушай, брателло, а каков вообще процент мазохистов в обществе? Пять женщин на район с шестидесятитысячным населением – это как? Укладывается?
– Примерно одна сотая процента, – навскидку прикинул Савелий. – Конечно, укладывается. Смотри-ка, а если допустить, что наш душитель намеренно вступил в этот клуб, чтобы удовлетворять свои, скажем так, потребности, то получается…
– Проверим, – пообещал Виталик. – На безрыбье и рак рыба. Как говорит мой начальник, чтоб он треснул: «Когда нет идей, сгодится любая фантазия». Но вообще-то в этом направлении тоже работают. Половые психопаты – наши главные подозреваемые. Но вот клуб… В Интернете небось концы можно будет найти…
– Да, – улыбнулся Савелий. – Там все есть.
– Взять, что ли, пробовать набрать в поиске: «Как зовут Останкинского душителя и где он живет?» – Виталик вздохнул. – Эх, если бы все было так просто… Но мы его все равно поймаем, еще до майских праздников. Есть у меня такое предчувствие, они меня никогда не обманывают.
– Существуют ниточки? – поинтересовался Савелий.
– Пока нет, но будут. Если бы ты только знал, сколько очень серьезных людей работает по этому делу…
– Давай ты не будешь перечислять всех поименно, – попросил Савелий. – Я все равно не запомню. Ты лучше не забывай держать меня в курсе, раз уж втянул в эту историю.
– Не забуду, – пообещал Виталик, одним большим глотком допив давно остывший чай. – А ты в свою очередь думай, напрягай мозги. Может, что и придумаешь. Одна неудачная версия не должна тебя расхолаживать.
– Две, – улыбнулся Савелий. – Я еще думал, что каким-то боком к этой истории может быть причастна женская консультация…
– Гинеколог-насильник?.. – Виталик в задумчивости поцокал языком, словно пробуя идею на вкус. – Его так достали женщины… Только в женской консультации восемьдесят шестой поликлиники нет ни одного мужика-врача. Это я точно помню, отрабатывал восемьдесят шестую на пару с Сашкой Старых. Только не начинай убеждать меня в том, что наш душитель может быть мужем или братом кого-то из сотрудниц…
– Не буду, – поспешно сказал Савелий и предложил: – Давай лучше мы подумаем о том, что делает человек, когда просыпается утром и понимает, что заболел. Причем так серьезно, что надо вызывать врача на дом. Реконструируем, так сказать, события до мельчайших деталей, хорошо?
– Сколько раз я над этим уже думал, – махнул рукой Виталик. – Даже Лариску спрашивал, женщина же, может, что подскажет. Дохлый номер…
– А все-таки! – Когда было надо, Савелий становился весьма настойчивым. – Давай попробуем. Попытка не пытка. Все равно же сидим, разговариваем.
– Ну, давай, – согласился Виталик и начал: – Проснулся человек, голова дурная, тело ломит, по горлу как напильником прошлись… Встал, сходил в туалет, потом в ванную, посмотрел на себя в зеркало, взял градусник, померил температуру и начал дозваниваться до поликлиники…
– Может, еще чаю горячего выпил, – вставил Савелий.
До мелочей так до мелочей.
– Пускай, – согласился Виталик. – Дозвонился через час, вызвал врача, потом позвонил на работу, сообщить, что заболел…
– Положил на тумбочку полис и паспорт…
– И завалился смотреть телевизор или читать книжку. Чем еще заниматься больному в ожидании врача?
– Мог еще кому-то из родственников сообщить.
– Возможно. Мог соседей попросить хлеба ему купить, молока или аспирину. Что еще?
– Да вроде ничего, – пожал плечами Савелий. – Ну, чай по новой заварить, мокрое белье сменить, если пропотел… Но все эти действия никак не могут привлечь к больному, то есть к больной внимание убийцы.
– А однако же мы имеем пять трупов, – напомнил Виталик. – Такой неприятный парадокс.
– Знаешь, это, конечно, не стопроцентно точно, но я на основании всего, что ты мне рассказывал, набросал психологический портрет Останкинского Душителя.
– Это интересно! – В голосе Виталика Савелию послышалась ирония. – Нам уже давали два портрета, только там в каждом предложении «вероятно» да «ориентировочно».
– У меня в общем-то все так же, – признал Савелий. – Точный портрет можно составить лишь после знакомства. А какие портреты давали вам? И почему два? Прочесть их можно?
– Два, потому что один старый, а другой новый, созданный после последнего убийства. Совпадают в обоих портретах только пол и возраст – мужчина, ориентировочно от двадцати до сорока пяти лет. У тебя тоже так?
– Мне кажется, что ему между тридцатью и сорока.
– Почему? – прищурился Виталик. – Ты не думай, я не придираюсь, просто мне всегда было интересно, как составляются подобные портреты. Говоришь, что между тридцатью и сорока, – обоснуй.
– Пожалуйста. – Савелию надоело сидеть с вытянутыми ногами, и он закинул ногу на ногу. – Ему не меньше тридцати, потому что за такой вереницей идеальных, можно сказать, преступлений чувствуется не только определенный интеллект, но и определенный жизненный опыт. Согласен? Не мальчик он, наш общий друг.
– Да, – согласился Виталик.
– Почему он не старше сорока? – продолжил Савелий. – Потому что он довольно энергичен, находится в хорошей, если не прекрасной, физической форме. Впрочем, планку можно поднять до сорока пяти.
– Скажем так, мужчина средних лет.
– Пусть так. Он обладает располагающей или, правильнее будет сказать, не вызывающей опасений внешностью, иначе бы его и на порог никто бы не пустил.
– Ну, это само собой.
– Он не слишком удачлив по жизни, потому что у него иные приоритеты.
– А что, нельзя делать карьеру и убивать людей? – удивился Виталик.
– Можно, но, скорее всего, он не карьерист. Может, и начальничек, но маленький, в низшем звене. У него свой азарт, и на карьеру ему, по большому счету, наплевать. Тем более что подсознательно он должен стараться не высовываться, не быть на виду. Это сказывается на всем. Он не экстравагантен, не конфликтен, не любит участвовать в конкурсах и соревнованиях. Скорее всего, он единственный ребенок в семье и вырос под диктатом властной матери…
– Савелий, а тебе не кажется, что ты рисуешь свой собственный портрет?! – рассмеялся брат.
– Ну, так арестовывай меня и начинай выбивать признание, – огрызнулся Савелий, которому дурацкая шутка пришлась не по вкусу.
– Извини! – Виталик вмиг посерьезнел. – Это я так, разрядить обстановку. Деспотичная мать внушила ему ненависть к женщинам, так получается?
– Да, – кивнул Савелий. – Но можно было обойтись и без мамы. Возможно, его в детстве кто-то постоянно унижал, не исключено, что и насиловал…
– Ты не обижайся, но все это не имеет никакой практической ценности. Что там у каждого было в детстве, на лбу не написано. Ты давай конкретику…
– Живет он, скорее всего, в Останкино, там у него зона комфорта. Или раньше долго жил и привык к району. У него вряд ли есть домашние животные…
– А семья и дети?
– Пятьдесят на пятьдесят. Возможно, есть.
– И это все?
– Да, – вздохнул Савелий.
– Я тебе честно скажу, – Виталик хлопнул рукой по подлокотнику кресла, – лажа все это! Никакой оперативной ценности эти портреты не имеют! Очень уж все расплывчато. Хоть бы профессию его узнать…
– Для этого надо найти что-то из улик на месте преступления, – посоветовал Савелий. – Какой-нибудь инструмент, обрывок инструкции…
– …Визитку или трудовую книжку. – Виталик с наслаждением потянулся. – Эх, брат, вся беда в том, что Душитель ничего после себя не оставляет. Кроме трупов… Ну, прямо дух бесплотный. Хоть бы сплюнул разок на пол, что ли.
– Воспитанные люди в гостях не плюются.
– Да, – кивнул Виталик. – Добавь в свой портрет, что Душитель хорошо воспитан. Это существенно облегчит нам поиски… Кстати, один майор с Петровки предположил, что Душитель может быть коблом. Как тебе такая версия?
– Кем?
– Женщиной, активной лесбиянкой.
– Вообще-то на сленге активная лесбиянка называется «буч»…
– Это на вашем сленге, а на нашем – «кобел»! Только я тебя не про названия спросил, а про версию.
– Лесбиянка? – призадумался Савелий. – Сильная, может, даже мужеподобная… Надевает искусственный член…
– Или просто держит его в руке.
– Насилует, потом убивает… Ненавидит женщин? Хочет утвердить свое мужское начало? Знаешь, Виталь, Душитель в любом случае монстр, но если он женщина, то это вообще полный караул… Но с другой стороны, это должна быть крайне асоциальная личность. Да, именно так, и никак иначе. В рамках данной версии ищите крупную, физически сильную женщину, если не мужеподобную, то во всяком случае мужеобразную с донельзя сволочным характером…
– В рамках этой версии ее автору посоветовали поменьше пить и побольше закусывать, – усмехнулся Виталик. – Но следы на шее… Хотя женщины разные бывают… Со мной в одном классе училась Лизка Цегичко по кличке Дюймовочка…
В этом весь Виталик. Прозвищ для него не существует, только клички и погоняла.
– Так у нее руки были, как мои ноги, а если кулаком кому-то даст, то нокаут гарантирован. Встретил ее недавно на Курском, так она, кажется, еще больше стала. Угадай, кем работает?
– Тренером по кун-фу, – пошутил Савелий.
– Инспектор отдела по делам несовершеннолетних в Реутове! Можно сказать, коллега.
– Она, скорее, твоей Ларисе коллега.
– Почему?
– Потому что педагог.
Лариса преподавала в школе географию. «Тупой предмет, – сетовал Виталик, – никакого репетиторства, голый вассер»[5].
– В первую очередь – моя, потому что форма у нас одинаковая, – возразил Виталик. – Кстати говоря, под твою теорию Лизка не подходит. У нее муж, двое детей и характер спокойный, флегма такая тормознутая…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента