Страница:
– Да,– вспомнил я,– ты Дурново утвердил на пост министра иностранных дел? А то тут послезавтра японская делегация приезжает протоколы к договору сочинять. Хоть это и неофициально, но присутствие настоящего министра там не помешает.
– Еще вчера,– кивнул Гоша,– вполне достойный человек. Теперь ждем реакции от Вилли. Да, ты в курсе насчет его последней просьбы?
– Разумеется, это же не свои клички отслеживать. Не против я, пусть евонные офицеры приезжают и изучают передовой опыт современной войны, нам нечего скрывать от своих друзей… Ну, разумеется, кроме того, что мы вообще никому не показываем. Да, насчет друзей. Вот тут списочек из вооружения, что мы в ближайшее время собираемся загнать в Страну восходящего солнца.
– Полностью всю линию по производству авиационных двухтактников? Неслабо… Все новые «бобики», а нам остаются только первого выпуска и вообще «тузики»? Ах, музей хочешь устроить, тогда ладно. Я рад за них… Восемнадцать «кошек»? А, со снятым автоматом вывода из пикирования… «Кондор» номер три? Так его же и строить еще не начали!
– Есть такое слово – «предоплата»,– пояснил я.– Вот предоплатят, и начнем.
– Надо будет с Машей посоветоваться,– прикинуло величество,– хватит у них сейчас денег или придется отсрочку давать…
– Вообще-то я предполагал все это учинить по бартеру,– скромно сообщил я.– Понимаешь, мне нужен хороший авианосец. Вот пускай и строят!
– Один нам и сколько-то себе,– уточнил Гоша.– Ты хотел именно этого?
– Разумеется. Нам, даже в случае ухудшения отношений, ихние авианосцы по фигу, через пять лет вся Япония будет в зоне действия нашей береговой авиации. А некоторым остальным такие суденышки у берегов какого-нибудь Пирл-Харбора не помешают, я так думаю.
– Ладно, это я утверждаю,– кивнул Георгий.– Но вообще на четверг назначены посиделки в узком кругу – три величества и твоя светлость. Так что копи умные мысли, озаряйся идеями – будем прикидывать черновые наброски первого пятилетнего плана. Здесь у тебя сидеть будем, в моих покоях.
– Ладно, давно пора… Только вот что я хочу сказать: если принимаем план, то никакого стахановского движения!
– Так это твои прерогативы,– рассмеялся Гоша,– обеспечить… как бы это помягче сказать… правовую базу государственного планирования. Вплоть до уголовной ответственности за перевыполнение, я не против. И еще, чуть не забыл обрадовать! В пятилетку я уже забил и реформу правописания, так что можешь больше бессонными ночами не мучиться вопросом, через «е» или через «ять» пишется твое любимое слово «хер».
ГЛАВА 3
ГЛАВА 4
– Еще вчера,– кивнул Гоша,– вполне достойный человек. Теперь ждем реакции от Вилли. Да, ты в курсе насчет его последней просьбы?
– Разумеется, это же не свои клички отслеживать. Не против я, пусть евонные офицеры приезжают и изучают передовой опыт современной войны, нам нечего скрывать от своих друзей… Ну, разумеется, кроме того, что мы вообще никому не показываем. Да, насчет друзей. Вот тут списочек из вооружения, что мы в ближайшее время собираемся загнать в Страну восходящего солнца.
– Полностью всю линию по производству авиационных двухтактников? Неслабо… Все новые «бобики», а нам остаются только первого выпуска и вообще «тузики»? Ах, музей хочешь устроить, тогда ладно. Я рад за них… Восемнадцать «кошек»? А, со снятым автоматом вывода из пикирования… «Кондор» номер три? Так его же и строить еще не начали!
– Есть такое слово – «предоплата»,– пояснил я.– Вот предоплатят, и начнем.
– Надо будет с Машей посоветоваться,– прикинуло величество,– хватит у них сейчас денег или придется отсрочку давать…
– Вообще-то я предполагал все это учинить по бартеру,– скромно сообщил я.– Понимаешь, мне нужен хороший авианосец. Вот пускай и строят!
– Один нам и сколько-то себе,– уточнил Гоша.– Ты хотел именно этого?
– Разумеется. Нам, даже в случае ухудшения отношений, ихние авианосцы по фигу, через пять лет вся Япония будет в зоне действия нашей береговой авиации. А некоторым остальным такие суденышки у берегов какого-нибудь Пирл-Харбора не помешают, я так думаю.
– Ладно, это я утверждаю,– кивнул Георгий.– Но вообще на четверг назначены посиделки в узком кругу – три величества и твоя светлость. Так что копи умные мысли, озаряйся идеями – будем прикидывать черновые наброски первого пятилетнего плана. Здесь у тебя сидеть будем, в моих покоях.
– Ладно, давно пора… Только вот что я хочу сказать: если принимаем план, то никакого стахановского движения!
– Так это твои прерогативы,– рассмеялся Гоша,– обеспечить… как бы это помягче сказать… правовую базу государственного планирования. Вплоть до уголовной ответственности за перевыполнение, я не против. И еще, чуть не забыл обрадовать! В пятилетку я уже забил и реформу правописания, так что можешь больше бессонными ночами не мучиться вопросом, через «е» или через «ять» пишется твое любимое слово «хер».
ГЛАВА 3
«Все-таки нельзя разведчику быть таким бабником»,– думал я, разглядывая своего собеседника. Бывший секретарь бывшего министра иностранных дел таки попался, причем именно Татьяниной службе и самым тривиальным образом…
– Ну, господин Каминский с паспортом на имя британского подданного Рейли, а на самом деле уроженец Херсона Зигмунд Маркович Розенблюм! – начал светскую беседу я.– Вы как, будете сознаваться сразу или предпочитаете сначала познакомиться с учениками господина Гниды? Вот только такую удивленную рожу делать не надо, не верю я, что вы ничего не слышали о моем седьмом отделе. Что? Это вы мне? Ну и наглец… Господин младший следователь, у вас есть пятнадцать минут на работу с этой скотиной, я пока тут прогуляюсь маленько по коридору…
Младший следователь господин Ли, как всегда, оправдал доверие, и через пятнадцать минут Розенблюм был уже несколько более расположен к откровенной беседе. То есть в покушении на Мари, которое вылилось в отравление Николая, он сознался, но утверждал, скотина такая, что сделал это не по заданию Сикрет Сервис, а из революционных побуждений – он-де старый социал-демократ! Услышав такое, господин Ли виновато развел руками: мол, извините, небольшая недоработка, я сейчас…
– Слушайте, вы, Зигмунд, который Шломо,– поморщился я,– постарайтесь понять простую вещь. Ни возвращение в Англию, ни даже хоть сколько-нибудь свободная жизнь вам уже не светит ни при каких условиях. Все необходимые нам сведения вы все равно расскажете, можете не сомневаться. И выбор у вас только в том, насколько вы будете похожи на человека после этого… Если похожи, то поживете еще довольно долго в комфортабельной камере, иногда, может быть, и выбираясь с соответствующими мерами предосторожности на улицу. А если показывать вас будет уже нельзя, то… в общем, сами увидите. Господин Ли, теперь у вас есть трое суток.
Разумеется, в разговоре с пойманной легендой английского шпионажа я несколько лукавил. Он мне был очень нужен живым и относительно здоровым, готовым в любой момент рассказать мировому сообществу о страшных злодеяниях английских секретных служб… А кроме того, один из Бениных сотрудников был весьма похож на этого Сиднея Розенблюма, что тоже открывало неплохие перспективы. Дело в том, что в Лондоне скоро должен был произойти несчастный случай, в результате которого некий полковник Фрезерджил прикажет нам долго жить… А больше в Сикрет Интеллидженс Сервис никто Розенблюма близко и не знал. А за пару встреч досконально запомнить человека, да чтобы через год обнаружить, что он несколько изменился, это далеко не у всякого получится. Потому как без хорошей информации и без еще лучшего канала втюхивания дезы – нам труба. Так размышлял я, идя из подвала левого крыла Гатчинского дворца на второй этаж своего правого крыла. Мне еще оставался вечер на обдумывание вопросов к завтрашнему совещанию.
Итак, впервые новая правящая верхушка Российской империи собралась в полном составе, и при этом рядом никто не помирал, ничего не горело и не взрывалось. Каждый из нас предупредил своих подчиненных, что отвлекать его можно только в случае мировой войны или аналогичных неприятностей.
Первой слово взяла Маша. Слово это было коротким и доступным даже мне, несмотря на мою далекую от безграничности осведомленность в тонких финансовых материях.
– Нате, читайте,– сказала ее величество, раздавая нам по листочку бумаги.
«О мерах по частичному восстановлению золотого стандарта»,– прочитал я заголовок и с подозрением посмотрел на племянницу. Гоша с хитрым видом следил за мной – он-то наверняка уже был знаком с супругиным творением. Мари спокойно изучала свой экземпляр документа, причем даже не надевая очков,– почему-то, в отличие от меня, походы по порталам улучшили ее зрение. Я попытался вникнуть в текст, и со второго раза у меня начало получаться.
Еще Николай с нашей подачи резко ограничил возможности вывоза золота из страны, мотивировав это начавшейся войной. Мера получилась непопулярная, но тогда сразу произошло столько событий, что конкретно по этому поводу мало кто возмущался. Теперь, в силу того что наступили мирные дни, финансовую ситуацию предлагалось вернуть в прежнее, довоенное состояние… Почти. Вывоз золота был разрешен, но только с согласия специального комитета при министерстве финансов. Для получения этого согласия нужно было заполнить декларацию, причем неточности в ней карались уголовным наказанием с конфискацией имущества. Аналогичная картина была и для заграничных валют, а вот все ограничения на вывоз рублей снимались. То есть под видом частичного восстановления золотой стандарт имени покойного Витте был практически похоронен…
– Замечательно,– выразил свое отношение я,– у меня, кстати, есть предложение в тему. Оно состоит в том,– я вытащил пару листков из своей папки,– что в нашем уголовном праве просто недопустимо мало статей, согласно которым подлежит конфискация. Вот, значит, мои предложения по расширению этой чрезвычайно действенной меры: в основном я предлагаю дополнить этим большинство политических статей. Ну и некоторые уголовные такая фенечка очень украсит… В общем, вместо всех этих уложений и сводов пора нормальный уголовный кодекс писать, причем поручать это минюсту как-то не хочется. Там и напишут не то, да еще и растрезвонят об этом по всему свету. Так что предлагаю создать рабочую группу и приступать не откладывая… Мои предложения по персоналиям на втором листе.
– Возражения есть? – обвел нас взглядом Гоша.– У меня тоже нет, так что принимаем оба предложения.
Он сделал пометку в своих бумагах.
– А теперь то, что хочу предложить я. Реформа образования. Подробно она расписана здесь,– он показал три тоненькие брошюрки,– а я вкратце поясню, что предлагается. Обязательное всеобщее четырехклассное образование. Да понимаю я, что не успеть за пять лет, но начать-то нужно! Увеличение числа реальных училищ на балансе государства и перевод классического образования на полную самоокупаемость. Ну а греческий с латынью все желающие будут зубрить за свой счет… Уточнение статуса императорских высших учебных заведений. То есть раз они императорские, то бесплатные, но учить в них будут тому, что надо императору, и так, как он указал. Однако это никоим образом не отменяет частных вузов, где вольнолюбивое студенчество сможет колбаситься, как сейчас, но только уже целиком за свои деньги. Необходимо и создание сети государственных педагогических училищ и, главное, разработка мер, которые сделают обучение там престижным… Жора, это к твоему информбюро. Профтехобразование по образцу того, что сделано в Георгиевске, вроде неплохо получилось. Отдельный вопрос: кому все это поручить? Есть предложения?
– Есть,– усмехнулся я,– замечательная кандидатура, зовут Оля Оболенская.– То, что на самом деле она сестра Татьяны и ее фамилия Кубышкина, знал только я.– Организация поездов-госпиталей у нее получилась отлично, да и вообще ее вклад в медицинское обеспечение войск оценивается весьма неплохо – из девочки вырос толковый администратор.
– Назначить ее министром просвещения? – усомнился Гоша.
– Зачем? Она работает дуэтом с великой княжной Ольгой, вместе у них замечательно выходит… Вот и назначить Ольгу-высочество главой госкомитета по делам образования, а Оболенскую ее товарищем.
– Поддерживаю,– кивнула Мари.– А вот реформа правописания… Это обязательно?
– Маман, пожалей Жору! – засмеялся Гоша.– Он мне уже четыре года про это плачется…
Мой пятилетний план развития промышленности особых возражений не вызвал. Правда, Гоша поначалу порывался увеличить цифры, утверждая, что деньги он как-нибудь найдет. Пришлось минут десять объяснять ему, что дело не в деньгах, а в кадрах – рабочих просто мало. Даже переселение части крестьян в города проблему не решает, потому что из них получаются только подсобные рабочие… Поэтому я исходил из кадровых, а не финансовых соображений.
Высказанные Машей предложения о внутренних займах с выигрышными облигациями возражений не вызвали.
У Мари своих идей не было. Вообще, чувствовалось, что ей скучновато, но она считала присутствие здесь своим долгом и безропотно его исполняла.
После обеда началось обсуждение внешнеполитических проблем.
– Гатчинский договор с Германией накануне подписания,– объявил Гоша.– В нем стороны обязуются помогать друг другу в случае нападения на них какой-либо третьей стороны. Помощь разделена на обязательную – это прекращение торговли с агрессором – и прямую военную, которая может оказываться по просьбе подвергшейся нападению стороны.
– А что скажет приезжающая на днях французская делегация? – поинтересовалась Мари.
– Это вопрос к дяде Жоре, он у нас предиктор,– хмыкнула невдовствующая императрица.
– Что скажет? Вопить будет, слюной брызгать,– предположил я,– напоминать про союзный договор… Я его, кстати, почитал и могу сказать, что ни буквы из него мы не нарушаем, договор с Германией – это не союз. То есть пока Франция ни на кого не напала, ее эта бумага вообще не касается.
– Я хочу сделать заявление, что Россия готова заключить такой договор с любой поддерживающей ее мирные устремления страной,– уточнил Гоша.
– Окстись,– испугался я,– к тебе же через пять минут сербский посол прибежит! А этим только дай волю, так на них все Балканы нападут и половина остальной Европы в придачу.
– Идея! Надо сопровождать договор… э-э-э… назовем это взаимозалогом. То есть стороны обязуются разместить друг у друга определенные средства… Чтоб всякая нищета хулиганистая в компанию к серьезным людям не лезла,– озарилась Маша.
– А Черногория?
– Дядя, я тебе самая богатая женщина планеты или кто? И черногорско-курильская королева, между прочим… Так что не тронь мою Черногорию, с ней все в порядке. Кстати, действительно, а почему у нас с этой империей до сих пор такой бумаги нет? Ваше величество, это недоработка.
– Отлично,– обрадовался Гоша,– договор потихоньку обретает черты общеевропейской системы коллективной безопасности.
– С нарушителями которой мы будем поступать очень строго,– кивнул я.– В связи с чем меня несколько беспокоит Австрия…
– Но у нас же с Габсбургами терпимые отношения,– пожала плечами Мари.
– Ага, настолько терпимые, что во время войны пришлось перебросить к австрийской границе еще две дивизии,– уточнил Гоша.– Причем Вилли утверждает, будто бы Вена с ним не консультировалась, и вообще он по поводу ее поведения в некотором недоумении…
– Англии нужен кто-то, согласный воевать за ее интересы с Россией,– высказал я свое видение ситуации.– И в качестве этого «кого-то» Австрия вполне сойдет… Я прогнозирую усиленную активность британских дипломатов в Вене. Вопрос же в том, как нам на это реагировать. Кстати, и в Германии последнее время начались какие-то проанглийские шевеления, возглавляемые вроде Каприви… Я этим уже занимаюсь.
– А что мешает заняться тем же самым и в Австрии? – не поняла Маша.
– Неясность вопроса: а очень ли она нам нужна? Ведь если окажется, что настроить Австрию против России не получится, в Англии мгновенно забудут все противоречия со Штатами и начнут их обхаживать по полной программе. Оно нам надо?
– Значит, вопрос с Австрией нуждается в дополнительной проработке,– подвел черту Гоша. После чего помолчал, обвел нас взглядом и продолжил: – Я хочу внести в пятилетний план еще одно направление. Только заранее прошу не вертеть головами в поисках санитаров… Россия открывает космическую программу. Разумеется, я не жду реальных полетов ни в этой, ни в ближайших, следующих за ней пятилетках, но понемногу начинать надо. В частности, и для того, чтобы было чем увлечь активную часть молодежи.
– При чем тут санитары? Я бы и сам такое предложил, разве что чуть позже. Но раз будет государственное финансирование – очень хорошо.
– Не только государственное,– уточнила Маша,– я, как частное лицо, тоже внесу посильную лепту.
– Не разоришься?
– Наоборот,– негромко сказал Гоша.
«А, все та же вечная тема! – подумал я.– Почему это все филантропы – очень богатые люди? Где тут причина, а где следствие?..» Вслух же сказал:
– Ставить во главе проекта Циолковского категорически нельзя.
– И не будем,– кивнул Гоша.– Поморцев же справляется? Вот его и нагрузим немножко. А Циолковский будет главным теоретиком космонавтики, ведь должен же быть такой? И ее главным популяризатором заодно.
На этой оптимистической ноте и закончилось первое заседание того, что потом получило неофициальное название «политбюро».
А с утра я отправился в подвал левого крыла, где некто Рейли-Розенблюм буквально места себе не находил от желания со мной поговорить. Меня сопровождал сотрудник шестого отдела Игорь Рюмин.
По дороге я немного беспокоился, не перестарался ли младший следователь, ведь не прошло и двух суток, но увиденное меня успокоило – клиент имел вполне товарный вид. Седина ему даже шла, а дрожал и заикался он, только наткнувшись взглядом на господина Ли…
– Я так понимаю, что вы раздумали пудрить мне мозги про приверженность идеалам социал-демократии? – Собеседник быстро закивал.– Ну и хорошо… Значит, вас переводят в более комфортабельную трехкомнатную камеру. С вами будет жить господин… э-э-э… господин Максим Максимович Исаев. Он вас подробно расспросит про работу на Сикрет Сервис, ну и вообще про жизнь… А в случае чего – вы, самое главное, не волнуйтесь! – господин Ли всегда сможет помочь вам принять правильное решение, даже не дожидаясь специальной просьбы. В общем, как закончите икать, можете собираться, вас проводят.
– Ну, господин Каминский с паспортом на имя британского подданного Рейли, а на самом деле уроженец Херсона Зигмунд Маркович Розенблюм! – начал светскую беседу я.– Вы как, будете сознаваться сразу или предпочитаете сначала познакомиться с учениками господина Гниды? Вот только такую удивленную рожу делать не надо, не верю я, что вы ничего не слышали о моем седьмом отделе. Что? Это вы мне? Ну и наглец… Господин младший следователь, у вас есть пятнадцать минут на работу с этой скотиной, я пока тут прогуляюсь маленько по коридору…
Младший следователь господин Ли, как всегда, оправдал доверие, и через пятнадцать минут Розенблюм был уже несколько более расположен к откровенной беседе. То есть в покушении на Мари, которое вылилось в отравление Николая, он сознался, но утверждал, скотина такая, что сделал это не по заданию Сикрет Сервис, а из революционных побуждений – он-де старый социал-демократ! Услышав такое, господин Ли виновато развел руками: мол, извините, небольшая недоработка, я сейчас…
– Слушайте, вы, Зигмунд, который Шломо,– поморщился я,– постарайтесь понять простую вещь. Ни возвращение в Англию, ни даже хоть сколько-нибудь свободная жизнь вам уже не светит ни при каких условиях. Все необходимые нам сведения вы все равно расскажете, можете не сомневаться. И выбор у вас только в том, насколько вы будете похожи на человека после этого… Если похожи, то поживете еще довольно долго в комфортабельной камере, иногда, может быть, и выбираясь с соответствующими мерами предосторожности на улицу. А если показывать вас будет уже нельзя, то… в общем, сами увидите. Господин Ли, теперь у вас есть трое суток.
Разумеется, в разговоре с пойманной легендой английского шпионажа я несколько лукавил. Он мне был очень нужен живым и относительно здоровым, готовым в любой момент рассказать мировому сообществу о страшных злодеяниях английских секретных служб… А кроме того, один из Бениных сотрудников был весьма похож на этого Сиднея Розенблюма, что тоже открывало неплохие перспективы. Дело в том, что в Лондоне скоро должен был произойти несчастный случай, в результате которого некий полковник Фрезерджил прикажет нам долго жить… А больше в Сикрет Интеллидженс Сервис никто Розенблюма близко и не знал. А за пару встреч досконально запомнить человека, да чтобы через год обнаружить, что он несколько изменился, это далеко не у всякого получится. Потому как без хорошей информации и без еще лучшего канала втюхивания дезы – нам труба. Так размышлял я, идя из подвала левого крыла Гатчинского дворца на второй этаж своего правого крыла. Мне еще оставался вечер на обдумывание вопросов к завтрашнему совещанию.
Итак, впервые новая правящая верхушка Российской империи собралась в полном составе, и при этом рядом никто не помирал, ничего не горело и не взрывалось. Каждый из нас предупредил своих подчиненных, что отвлекать его можно только в случае мировой войны или аналогичных неприятностей.
Первой слово взяла Маша. Слово это было коротким и доступным даже мне, несмотря на мою далекую от безграничности осведомленность в тонких финансовых материях.
– Нате, читайте,– сказала ее величество, раздавая нам по листочку бумаги.
«О мерах по частичному восстановлению золотого стандарта»,– прочитал я заголовок и с подозрением посмотрел на племянницу. Гоша с хитрым видом следил за мной – он-то наверняка уже был знаком с супругиным творением. Мари спокойно изучала свой экземпляр документа, причем даже не надевая очков,– почему-то, в отличие от меня, походы по порталам улучшили ее зрение. Я попытался вникнуть в текст, и со второго раза у меня начало получаться.
Еще Николай с нашей подачи резко ограничил возможности вывоза золота из страны, мотивировав это начавшейся войной. Мера получилась непопулярная, но тогда сразу произошло столько событий, что конкретно по этому поводу мало кто возмущался. Теперь, в силу того что наступили мирные дни, финансовую ситуацию предлагалось вернуть в прежнее, довоенное состояние… Почти. Вывоз золота был разрешен, но только с согласия специального комитета при министерстве финансов. Для получения этого согласия нужно было заполнить декларацию, причем неточности в ней карались уголовным наказанием с конфискацией имущества. Аналогичная картина была и для заграничных валют, а вот все ограничения на вывоз рублей снимались. То есть под видом частичного восстановления золотой стандарт имени покойного Витте был практически похоронен…
– Замечательно,– выразил свое отношение я,– у меня, кстати, есть предложение в тему. Оно состоит в том,– я вытащил пару листков из своей папки,– что в нашем уголовном праве просто недопустимо мало статей, согласно которым подлежит конфискация. Вот, значит, мои предложения по расширению этой чрезвычайно действенной меры: в основном я предлагаю дополнить этим большинство политических статей. Ну и некоторые уголовные такая фенечка очень украсит… В общем, вместо всех этих уложений и сводов пора нормальный уголовный кодекс писать, причем поручать это минюсту как-то не хочется. Там и напишут не то, да еще и растрезвонят об этом по всему свету. Так что предлагаю создать рабочую группу и приступать не откладывая… Мои предложения по персоналиям на втором листе.
– Возражения есть? – обвел нас взглядом Гоша.– У меня тоже нет, так что принимаем оба предложения.
Он сделал пометку в своих бумагах.
– А теперь то, что хочу предложить я. Реформа образования. Подробно она расписана здесь,– он показал три тоненькие брошюрки,– а я вкратце поясню, что предлагается. Обязательное всеобщее четырехклассное образование. Да понимаю я, что не успеть за пять лет, но начать-то нужно! Увеличение числа реальных училищ на балансе государства и перевод классического образования на полную самоокупаемость. Ну а греческий с латынью все желающие будут зубрить за свой счет… Уточнение статуса императорских высших учебных заведений. То есть раз они императорские, то бесплатные, но учить в них будут тому, что надо императору, и так, как он указал. Однако это никоим образом не отменяет частных вузов, где вольнолюбивое студенчество сможет колбаситься, как сейчас, но только уже целиком за свои деньги. Необходимо и создание сети государственных педагогических училищ и, главное, разработка мер, которые сделают обучение там престижным… Жора, это к твоему информбюро. Профтехобразование по образцу того, что сделано в Георгиевске, вроде неплохо получилось. Отдельный вопрос: кому все это поручить? Есть предложения?
– Есть,– усмехнулся я,– замечательная кандидатура, зовут Оля Оболенская.– То, что на самом деле она сестра Татьяны и ее фамилия Кубышкина, знал только я.– Организация поездов-госпиталей у нее получилась отлично, да и вообще ее вклад в медицинское обеспечение войск оценивается весьма неплохо – из девочки вырос толковый администратор.
– Назначить ее министром просвещения? – усомнился Гоша.
– Зачем? Она работает дуэтом с великой княжной Ольгой, вместе у них замечательно выходит… Вот и назначить Ольгу-высочество главой госкомитета по делам образования, а Оболенскую ее товарищем.
– Поддерживаю,– кивнула Мари.– А вот реформа правописания… Это обязательно?
– Маман, пожалей Жору! – засмеялся Гоша.– Он мне уже четыре года про это плачется…
Мой пятилетний план развития промышленности особых возражений не вызвал. Правда, Гоша поначалу порывался увеличить цифры, утверждая, что деньги он как-нибудь найдет. Пришлось минут десять объяснять ему, что дело не в деньгах, а в кадрах – рабочих просто мало. Даже переселение части крестьян в города проблему не решает, потому что из них получаются только подсобные рабочие… Поэтому я исходил из кадровых, а не финансовых соображений.
Высказанные Машей предложения о внутренних займах с выигрышными облигациями возражений не вызвали.
У Мари своих идей не было. Вообще, чувствовалось, что ей скучновато, но она считала присутствие здесь своим долгом и безропотно его исполняла.
После обеда началось обсуждение внешнеполитических проблем.
– Гатчинский договор с Германией накануне подписания,– объявил Гоша.– В нем стороны обязуются помогать друг другу в случае нападения на них какой-либо третьей стороны. Помощь разделена на обязательную – это прекращение торговли с агрессором – и прямую военную, которая может оказываться по просьбе подвергшейся нападению стороны.
– А что скажет приезжающая на днях французская делегация? – поинтересовалась Мари.
– Это вопрос к дяде Жоре, он у нас предиктор,– хмыкнула невдовствующая императрица.
– Что скажет? Вопить будет, слюной брызгать,– предположил я,– напоминать про союзный договор… Я его, кстати, почитал и могу сказать, что ни буквы из него мы не нарушаем, договор с Германией – это не союз. То есть пока Франция ни на кого не напала, ее эта бумага вообще не касается.
– Я хочу сделать заявление, что Россия готова заключить такой договор с любой поддерживающей ее мирные устремления страной,– уточнил Гоша.
– Окстись,– испугался я,– к тебе же через пять минут сербский посол прибежит! А этим только дай волю, так на них все Балканы нападут и половина остальной Европы в придачу.
– Идея! Надо сопровождать договор… э-э-э… назовем это взаимозалогом. То есть стороны обязуются разместить друг у друга определенные средства… Чтоб всякая нищета хулиганистая в компанию к серьезным людям не лезла,– озарилась Маша.
– А Черногория?
– Дядя, я тебе самая богатая женщина планеты или кто? И черногорско-курильская королева, между прочим… Так что не тронь мою Черногорию, с ней все в порядке. Кстати, действительно, а почему у нас с этой империей до сих пор такой бумаги нет? Ваше величество, это недоработка.
– Отлично,– обрадовался Гоша,– договор потихоньку обретает черты общеевропейской системы коллективной безопасности.
– С нарушителями которой мы будем поступать очень строго,– кивнул я.– В связи с чем меня несколько беспокоит Австрия…
– Но у нас же с Габсбургами терпимые отношения,– пожала плечами Мари.
– Ага, настолько терпимые, что во время войны пришлось перебросить к австрийской границе еще две дивизии,– уточнил Гоша.– Причем Вилли утверждает, будто бы Вена с ним не консультировалась, и вообще он по поводу ее поведения в некотором недоумении…
– Англии нужен кто-то, согласный воевать за ее интересы с Россией,– высказал я свое видение ситуации.– И в качестве этого «кого-то» Австрия вполне сойдет… Я прогнозирую усиленную активность британских дипломатов в Вене. Вопрос же в том, как нам на это реагировать. Кстати, и в Германии последнее время начались какие-то проанглийские шевеления, возглавляемые вроде Каприви… Я этим уже занимаюсь.
– А что мешает заняться тем же самым и в Австрии? – не поняла Маша.
– Неясность вопроса: а очень ли она нам нужна? Ведь если окажется, что настроить Австрию против России не получится, в Англии мгновенно забудут все противоречия со Штатами и начнут их обхаживать по полной программе. Оно нам надо?
– Значит, вопрос с Австрией нуждается в дополнительной проработке,– подвел черту Гоша. После чего помолчал, обвел нас взглядом и продолжил: – Я хочу внести в пятилетний план еще одно направление. Только заранее прошу не вертеть головами в поисках санитаров… Россия открывает космическую программу. Разумеется, я не жду реальных полетов ни в этой, ни в ближайших, следующих за ней пятилетках, но понемногу начинать надо. В частности, и для того, чтобы было чем увлечь активную часть молодежи.
– При чем тут санитары? Я бы и сам такое предложил, разве что чуть позже. Но раз будет государственное финансирование – очень хорошо.
– Не только государственное,– уточнила Маша,– я, как частное лицо, тоже внесу посильную лепту.
– Не разоришься?
– Наоборот,– негромко сказал Гоша.
«А, все та же вечная тема! – подумал я.– Почему это все филантропы – очень богатые люди? Где тут причина, а где следствие?..» Вслух же сказал:
– Ставить во главе проекта Циолковского категорически нельзя.
– И не будем,– кивнул Гоша.– Поморцев же справляется? Вот его и нагрузим немножко. А Циолковский будет главным теоретиком космонавтики, ведь должен же быть такой? И ее главным популяризатором заодно.
На этой оптимистической ноте и закончилось первое заседание того, что потом получило неофициальное название «политбюро».
А с утра я отправился в подвал левого крыла, где некто Рейли-Розенблюм буквально места себе не находил от желания со мной поговорить. Меня сопровождал сотрудник шестого отдела Игорь Рюмин.
По дороге я немного беспокоился, не перестарался ли младший следователь, ведь не прошло и двух суток, но увиденное меня успокоило – клиент имел вполне товарный вид. Седина ему даже шла, а дрожал и заикался он, только наткнувшись взглядом на господина Ли…
– Я так понимаю, что вы раздумали пудрить мне мозги про приверженность идеалам социал-демократии? – Собеседник быстро закивал.– Ну и хорошо… Значит, вас переводят в более комфортабельную трехкомнатную камеру. С вами будет жить господин… э-э-э… господин Максим Максимович Исаев. Он вас подробно расспросит про работу на Сикрет Сервис, ну и вообще про жизнь… А в случае чего – вы, самое главное, не волнуйтесь! – господин Ли всегда сможет помочь вам принять правильное решение, даже не дожидаясь специальной просьбы. В общем, как закончите икать, можете собираться, вас проводят.
ГЛАВА 4
«Надо же,– уважительно подумал я по внимательном прочтении пятилетнего плана в области образования,– величество неплохо поработало!» Причем видно было, что автором документа является именно Гоша.
Первым этапом было максимальное приближение населения к всеобщей грамотности. До начала развертывания сети начальных школ движущей силой процесса должны были стать георгиевцы – подготовленные в преддверии войны агитаторы для работы в глубинке – и приходские священники. Крестьянам, имеющим грамотных детей, полагались налоговые послабления, вплоть до полного освобождения их от налогов на какой-то срок. Критерием считалось как количество детей (многодетные семьи), так и качество их начального образования: пусть их один-два, но они шибко грамотные относительно среднего уровня.
В городах задача возлагалась на предприятия. Частные ставились перед выбором: или обеспечить рабочим и, главное, их детям возможность учиться, получив за это налоговые льготы, или не делать ничего, но со следующего года платить специальный налог, величину которого еще требовалось обдумать. На госпредприятиях у дирекции появлялась дополнительная головная боль. Но чтобы они не очень возмущались, в документе имелась приписка: «Ответственный – государственный канцлер, меры убеждения на его усмотрение». В армии, естественно, обучение солдат грамоте возлагалось на командиров.
Тут, конечно, высокого качества образования ждать не приходилось. Но ведь требовалось всего лишь научить людей читать, а с этим в состоянии справиться каждый третий.
Далее предлагались единые программы для всех государственных начальных и средних учебных заведений, примерно слизанные с советских: один иностранный язык, треть часов на гуманитарные дисциплины, две трети – на естественные. После восьми классов желающий продолжать образование имел выбор: ПТУ (два года), техникум (три), или еще два года в школе, а потом подготовительное отделение вуза (год). Тут учащимся уже полагалась стипендия. В ПТУ всем, в техникумах и вузах только отслужившим в армии или отличникам.
Учебники должны были стать едиными для всей империи, причем тут уже имелась ссылка на меня: «За образец принять те, по которым учился государственный канцлер, ответственный он же».
Затем предполагалось создать государственную систему отбора способных учеников: конкурсы, олимпиады с призами, а также привлечение специалистов, которые будут следить, чтобы выявленные таланты имели возможность продолжить и расширить образование.
Выделялись средства на специальное издательство «Наука», основной продукцией которого должны были стать научно-популярные книги. На моем экземпляре Гоша от руки приписал: «Будь добр, найди Перельмана и помоги ему написать его занимательные физику, математику и прочее».
«Молодец его величество»,– самокритично подумал я, царапая срочную записку в секретариат.
Кончался документ еще одним призывом ко мне: «Раз уж не хочешь писать сам, подготовь к изданию учебник по изобретательству твоего Альтшуллера!»
Тут я задумался. Ситуация выглядела так: вдобавок ко всем моим обязанностям на меня еще маленько навалили. А что должен делать нормальный начальник среднего звена, если высшее руководство что-то ему поручило? Правильно, тут же перепоручить это нижестоящим! По тем направлениям, которыми я занимался давно, это примерно тогда же и было сделано, но мне захотелось решить задачу в целом. Итак, кто я есть? Личный представитель императора для работы на отдельных направлениях, причем в порученных мне областях мои права равны императорским. Значит, нужны какие-то уполномоченные уже мной люди, которые будут иметь подобные моим права, ограниченные лишь местом и временем. Например, вот эта возня с грамотностью. Несколько заводов поручаются комиссару, который смотрит, хорошо ли администрация выполняет приказ насчет учить читать. Если хорошо – открывает первую страницу служебной инструкции, где прописаны поощрения, и выбирает. Если плохо – на то будет вторая страница…
Итак, как только величество поручает мне что-то новое, я тут же вызываю из резерва комиссара, наспех царапаю ему бумажку с задачей и правами по ее решению и отправляю служить отечеству. То есть прямо тут, во дворце, благо он большой, в ближайшее время должна появиться контора – Исполнительный Комиссариат ГК. Кадры? Ну, для начала Танечку и Беню ограблю человек на пять-семь каждого, а дальше уж пусть они сами штаты расширяют. Кстати, пусть эти комиссары шастают в черной форме наподобие моей, но попроще, примерно как у штурмфюреров.
Пока я воспарял мыслью на бюрократические темы, позвонили из секретариата и сообщили, что Перельмана искать не надо. В данный момент он находится в Георгиевске, конкретно – в гостинице Приемного парка, и пишет книгу про авиацию. Грант на это дело, между прочим, прошел за личной подписью моей светлости…
М-да… я подумал и включил терминал узла связи – умеренно секретные переговоры можно было вести и из моего кабинета. Вызвав Георгиевск, я попросил без особой срочности связаться с Татьяной.
Действительно, припомнил я, подписывалась такая бумажка во время моего последнего прилета, вот только фамилия соискателя не запомнилась – кто же знал, что это тот самый Перельман! А тут и Татьяна вышла на связь.
– Добрый день, Танечка,– приветствовал я ее.– Вы когда в Питер вылетаете? Нет, не волнуйтесь, не тороплю, завтрашнее утро меня вполне устраивает. Нет, ничего не случилось, разве что меня тут птичьей кличкой обозвали, а я и не знал… Это самое… там в Приемном парке сидит популяризатор Перельман… Что? Нет, не от слов «лизать попу». Он писатель, пишет простыми словами про сложные вещи, конкретно сейчас – про самолеты. Очень полезный господин, захватите его с собой в Питер. Со всей возможной вежливостью, уточняю…
Чуть забегая вперед, скажу, что услышанное слово Татьяне очень понравилось, и она долго еще называла директора моего информбюро, Константина, исключительно «популизатором».
Сразу по прилете Татьяне предстояло взвалить на себя еще один геморрой – предстоящую коронацию их величеств. Совместно с Беней, ибо дело было до крайности важное.
Наверняка народ прекрасно помнил Ходынку, и надо было проследить, чтобы предстоящая коронация настолько отличалась в лучшую сторону от предыдущей, что даже самый тупой обыватель начал делать правильные выводы. Но если посмотреть с другой стороны, то было бы крайне желательно такое развитие событий, при котором за промахи в организации торжеств Гоша имел бы повод выразить московскому генерал-губернатору, великому князю Сергею, свое неудовольствие. От того, как он на это прореагирует, зависела его судьба – на своем прежнем месте при новом царе он был совершенно не нужен, но и сразу вот так, с ходу устраивать ему несчастный случай было бы проявлением неуместной торопливости.
Кстати, их величества изволили пожелать явиться в Москву на самолетах, причем со своей ближайшей свитой, благо размеры двух наших «Кондоров» позволяли. Ну, Маша ладно, а вот у Гоши откуда такой садизм – половина же весь полет будет пребывать в обмороке от страха… Хотя надо будет посмотреть, кого он собирается сажать на первый борт, на котором полетит сам, а кого на второй, к императрице-королеве. Врачей, что ли, намерен добавить к составу пассажиров? Нет, на фиг, в программе обучения стюардесс есть оказание первой помощи, вот пускай и тренируются. Зато памятку для летящих в первый раз надо обязательно составить, где крупными буквами будет категорически запрещено что-нибудь есть перед полетом и столь же категорически рекомендовано перед покорением пятого океана обязательно посетить сортир.
Отдав распоряжение отправить группу специалистов из Георгиевского БАО [2] в Тушино, на предмет начала подготовки летного поля, я снял трубку и велел запускать пришедшего ко мне визитера. Встретил я его стоя.
Евгений Сергеевич Боткин зашел в мой кабинет и остановился в некоторой растерянности.
– Прошу… – Я показал на стул около журнального столика, на котором уже стояли чай, кофе – как заварной, так и растворимый – и какие-то печенюшки.
– Нам не довелось встретиться с вами на войне,– начал я,– но ваша деятельность там известна мне достаточно хорошо и ничего, кроме восхищения, не вызывает. Хотите заняться тем же самым, но в масштабах всей России? При его величестве образуется комитет по народному здравоохранению. Со временем, я думаю, он станет министерством. На пост главы этого комитета и предлагается ваша кандидатура.
– Но я же всего лишь врач…
– Один из лучших в России. Именно такой и нужен во главе создаваемого учреждения. То есть вы, как врач, будете говорить, что надо делать. Находящиеся же в вашем подчинении чиновники придумают, как им реализовать ваши планы.
– А если не придумают? – осторожно спросил доктор.
– Я помогу. Зря вы на меня так смотрите, именно я, а не мой особый отдел… Для назначения именно вас есть две причины. Первая, как я уже говорил,– вы хороший врач. Вторая, не менее важная – у меня нет ни малейших сомнений в вашей высочайшей честности. То есть вы не допустите, чтобы из дела сохранения здоровья русского народа кто-то сделал себе кормушку… А суммы будут весьма значительными.
Первым этапом было максимальное приближение населения к всеобщей грамотности. До начала развертывания сети начальных школ движущей силой процесса должны были стать георгиевцы – подготовленные в преддверии войны агитаторы для работы в глубинке – и приходские священники. Крестьянам, имеющим грамотных детей, полагались налоговые послабления, вплоть до полного освобождения их от налогов на какой-то срок. Критерием считалось как количество детей (многодетные семьи), так и качество их начального образования: пусть их один-два, но они шибко грамотные относительно среднего уровня.
В городах задача возлагалась на предприятия. Частные ставились перед выбором: или обеспечить рабочим и, главное, их детям возможность учиться, получив за это налоговые льготы, или не делать ничего, но со следующего года платить специальный налог, величину которого еще требовалось обдумать. На госпредприятиях у дирекции появлялась дополнительная головная боль. Но чтобы они не очень возмущались, в документе имелась приписка: «Ответственный – государственный канцлер, меры убеждения на его усмотрение». В армии, естественно, обучение солдат грамоте возлагалось на командиров.
Тут, конечно, высокого качества образования ждать не приходилось. Но ведь требовалось всего лишь научить людей читать, а с этим в состоянии справиться каждый третий.
Далее предлагались единые программы для всех государственных начальных и средних учебных заведений, примерно слизанные с советских: один иностранный язык, треть часов на гуманитарные дисциплины, две трети – на естественные. После восьми классов желающий продолжать образование имел выбор: ПТУ (два года), техникум (три), или еще два года в школе, а потом подготовительное отделение вуза (год). Тут учащимся уже полагалась стипендия. В ПТУ всем, в техникумах и вузах только отслужившим в армии или отличникам.
Учебники должны были стать едиными для всей империи, причем тут уже имелась ссылка на меня: «За образец принять те, по которым учился государственный канцлер, ответственный он же».
Затем предполагалось создать государственную систему отбора способных учеников: конкурсы, олимпиады с призами, а также привлечение специалистов, которые будут следить, чтобы выявленные таланты имели возможность продолжить и расширить образование.
Выделялись средства на специальное издательство «Наука», основной продукцией которого должны были стать научно-популярные книги. На моем экземпляре Гоша от руки приписал: «Будь добр, найди Перельмана и помоги ему написать его занимательные физику, математику и прочее».
«Молодец его величество»,– самокритично подумал я, царапая срочную записку в секретариат.
Кончался документ еще одним призывом ко мне: «Раз уж не хочешь писать сам, подготовь к изданию учебник по изобретательству твоего Альтшуллера!»
Тут я задумался. Ситуация выглядела так: вдобавок ко всем моим обязанностям на меня еще маленько навалили. А что должен делать нормальный начальник среднего звена, если высшее руководство что-то ему поручило? Правильно, тут же перепоручить это нижестоящим! По тем направлениям, которыми я занимался давно, это примерно тогда же и было сделано, но мне захотелось решить задачу в целом. Итак, кто я есть? Личный представитель императора для работы на отдельных направлениях, причем в порученных мне областях мои права равны императорским. Значит, нужны какие-то уполномоченные уже мной люди, которые будут иметь подобные моим права, ограниченные лишь местом и временем. Например, вот эта возня с грамотностью. Несколько заводов поручаются комиссару, который смотрит, хорошо ли администрация выполняет приказ насчет учить читать. Если хорошо – открывает первую страницу служебной инструкции, где прописаны поощрения, и выбирает. Если плохо – на то будет вторая страница…
Итак, как только величество поручает мне что-то новое, я тут же вызываю из резерва комиссара, наспех царапаю ему бумажку с задачей и правами по ее решению и отправляю служить отечеству. То есть прямо тут, во дворце, благо он большой, в ближайшее время должна появиться контора – Исполнительный Комиссариат ГК. Кадры? Ну, для начала Танечку и Беню ограблю человек на пять-семь каждого, а дальше уж пусть они сами штаты расширяют. Кстати, пусть эти комиссары шастают в черной форме наподобие моей, но попроще, примерно как у штурмфюреров.
Пока я воспарял мыслью на бюрократические темы, позвонили из секретариата и сообщили, что Перельмана искать не надо. В данный момент он находится в Георгиевске, конкретно – в гостинице Приемного парка, и пишет книгу про авиацию. Грант на это дело, между прочим, прошел за личной подписью моей светлости…
М-да… я подумал и включил терминал узла связи – умеренно секретные переговоры можно было вести и из моего кабинета. Вызвав Георгиевск, я попросил без особой срочности связаться с Татьяной.
Действительно, припомнил я, подписывалась такая бумажка во время моего последнего прилета, вот только фамилия соискателя не запомнилась – кто же знал, что это тот самый Перельман! А тут и Татьяна вышла на связь.
– Добрый день, Танечка,– приветствовал я ее.– Вы когда в Питер вылетаете? Нет, не волнуйтесь, не тороплю, завтрашнее утро меня вполне устраивает. Нет, ничего не случилось, разве что меня тут птичьей кличкой обозвали, а я и не знал… Это самое… там в Приемном парке сидит популяризатор Перельман… Что? Нет, не от слов «лизать попу». Он писатель, пишет простыми словами про сложные вещи, конкретно сейчас – про самолеты. Очень полезный господин, захватите его с собой в Питер. Со всей возможной вежливостью, уточняю…
Чуть забегая вперед, скажу, что услышанное слово Татьяне очень понравилось, и она долго еще называла директора моего информбюро, Константина, исключительно «популизатором».
Сразу по прилете Татьяне предстояло взвалить на себя еще один геморрой – предстоящую коронацию их величеств. Совместно с Беней, ибо дело было до крайности важное.
Наверняка народ прекрасно помнил Ходынку, и надо было проследить, чтобы предстоящая коронация настолько отличалась в лучшую сторону от предыдущей, что даже самый тупой обыватель начал делать правильные выводы. Но если посмотреть с другой стороны, то было бы крайне желательно такое развитие событий, при котором за промахи в организации торжеств Гоша имел бы повод выразить московскому генерал-губернатору, великому князю Сергею, свое неудовольствие. От того, как он на это прореагирует, зависела его судьба – на своем прежнем месте при новом царе он был совершенно не нужен, но и сразу вот так, с ходу устраивать ему несчастный случай было бы проявлением неуместной торопливости.
Кстати, их величества изволили пожелать явиться в Москву на самолетах, причем со своей ближайшей свитой, благо размеры двух наших «Кондоров» позволяли. Ну, Маша ладно, а вот у Гоши откуда такой садизм – половина же весь полет будет пребывать в обмороке от страха… Хотя надо будет посмотреть, кого он собирается сажать на первый борт, на котором полетит сам, а кого на второй, к императрице-королеве. Врачей, что ли, намерен добавить к составу пассажиров? Нет, на фиг, в программе обучения стюардесс есть оказание первой помощи, вот пускай и тренируются. Зато памятку для летящих в первый раз надо обязательно составить, где крупными буквами будет категорически запрещено что-нибудь есть перед полетом и столь же категорически рекомендовано перед покорением пятого океана обязательно посетить сортир.
Отдав распоряжение отправить группу специалистов из Георгиевского БАО [2] в Тушино, на предмет начала подготовки летного поля, я снял трубку и велел запускать пришедшего ко мне визитера. Встретил я его стоя.
Евгений Сергеевич Боткин зашел в мой кабинет и остановился в некоторой растерянности.
– Прошу… – Я показал на стул около журнального столика, на котором уже стояли чай, кофе – как заварной, так и растворимый – и какие-то печенюшки.
– Нам не довелось встретиться с вами на войне,– начал я,– но ваша деятельность там известна мне достаточно хорошо и ничего, кроме восхищения, не вызывает. Хотите заняться тем же самым, но в масштабах всей России? При его величестве образуется комитет по народному здравоохранению. Со временем, я думаю, он станет министерством. На пост главы этого комитета и предлагается ваша кандидатура.
– Но я же всего лишь врач…
– Один из лучших в России. Именно такой и нужен во главе создаваемого учреждения. То есть вы, как врач, будете говорить, что надо делать. Находящиеся же в вашем подчинении чиновники придумают, как им реализовать ваши планы.
– А если не придумают? – осторожно спросил доктор.
– Я помогу. Зря вы на меня так смотрите, именно я, а не мой особый отдел… Для назначения именно вас есть две причины. Первая, как я уже говорил,– вы хороший врач. Вторая, не менее важная – у меня нет ни малейших сомнений в вашей высочайшей честности. То есть вы не допустите, чтобы из дела сохранения здоровья русского народа кто-то сделал себе кормушку… А суммы будут весьма значительными.