Страница:
Так вот, представленное на мое рассмотрение изделие навевало воспоминания как раз об этой ситуации.
Для скорости в тридцать километров движок должен был крутиться на максимальных оборотах. Пальцы для гусениц были рассчитаны впритык. Коробка от грузовика с максимальным полным весом в семь тонн должна была передавать момент для движения пятнадцатитонной махины… В общем, по допускам и запасам получалось нечто вроде Т-34 первых выпусков, когда моторесурс в сто часов являлся малодостижимой мечтой. А ДТ-54 моего деда-тракториста протарахтел пятнадцать лет!
В общем, я занялся решительным урезанием. Лобовую броню с тридцати миллиметров пришлось сократить до двадцати, остальную до десяти-пятнадцати. Башня на первых выпусках становилась-таки, к радости конструкторов, невращающейся. Вместо обычной трехдюймовки туда предполагалось ставить ее горную модификацию или вообще сорокасемимиллиметровку Гочкиса, просто потому, что на флоте их было около тысячи, а прошедшая война показала полную непригодность такого калибра для решения любых задач на море.
Зато легкий броневик вопросов не вызывал. На «Оку» вместо двухтактника поставили оппозитный четырехтактный мотор, в результате чего она конструктивно еще более приблизилась к «Кюбельвагену», слегка забронировали и увенчали пулеметной башенкой, а точнее, вращающимся колпаком для головы и плеч пулеметчика. Эту коробку уже начинали строить, и я предполагал довольно большую массовость производства, ибо девайс предназначался в основном на экспорт. Чертежи и данные броневичка вторую неделю обсуждались с немецкой делегацией, которая при виде этих бумаг впала в энтузиазм. Кстати, немцам бронеока предлагалась под именем Pz-1 – это я, не думая, черкнул на титульном листе такие буквы. Потом, когда гансы поинтересовались, что сие означает, пришлось сочинять, будто это сокращение от русского слова «Pizdetc», которое на английский можно перевести примерно как «Utter annihilation of all surrounding» [4], а как это будет по-немецки, я сказать не берусь, поскольку я не сведущ в немецком.
В самолетах я разбирался по определению лучше, чем в бронетехнике, поэтому и участие в разработке будущих машин мог принимать более серьезное.
Определяя модельный ряд нашей авиации, следует исходить из возможностей производства, считал я. Возможности же были умеренные.
Первый авиазавод в Георгиевске по сути представлял собой опытное производство и за четыре года своего существования выпустил около трех сотен самолетов, правда, очень разных.
Завод в Иркутске был крупнее и лучше приспособлен для серийного производства, но опыт показал, что одновременно на нем могут создаваться не более двух моделей, и те со сходными технологиями. Поэтому было решено строить небольшие самолеты смешанной конструкции. Для цельнометаллических уже начали готовить площадку под будущий завод, который должен был образоваться на краю Москвы, примерно там, где сейчас метро «Сокол».
Самолетов смешанной конструкции я предполагал иметь два – истребитель и штурмовик, настала пора разделять эти типы. По конструкции они предполагались похожими, но штурмовик должен был иметь неубирающиеся колеса, побольше брони и оружия. Истребитель же мне представлялся типичным самолетиком по поликарповской схеме, нечто вроде И-16, но не такой толстомордый из-за меньшего диаметра двухрядной звезды. И попроще в пилотировании, ибо в основном это должна быть именно учебная машина, а к началу войны, если не напортачим со сроками, она все равно уже устареет.
Для московского завода потихоньку начали прорабатываться эскизы фронтового бомбардировщика, сына «кошки», с названием, естественно, «котенок». От мамы он отличался несколько большими размерами и вдвое увеличенной мощностью движков, а также тем, что ему предстояло стать первым в мире цельнометаллическим самолетом. Благо нам наконец-то удалось запустить один большой пресс, а второй был на грани этого события.
Со стратегическими бомберами я решил пока не связываться – рано.
В качестве первоначально-учебного, связного и народнохозяйственного самолета мы собирались оставить «тузика», только заменив ему двухтактник на трехцилиндровую звезду.
Но отдохнуть душой удалось только один день, а потом снова предстояло возвращение в Питер, где Максим Исаев (по фамилии Рюмин) должен был доложить, что он готов к жизни в шкуре Сиднея Рейли (по фамилии Розенблюм).
Через три дня Нью-Рейли отправился в Киев, чтобы там связаться с англичанами – якобы все это время он скрывался от найденовских ищеек (несчастный случай с хорошо знавшим его лично полковником уже произошел). По дороге суперагент не терял времени зря и организовал хоть и небольшую, но жутко оппозиционную либерально-социалистическую партию и теперь собирался требовать финансовой поддержки, намекая, что при ее отсутствии партии не останется другого выхода, кроме как легализоваться.
А я сел анализировать ситуацию в России на предмет ее революционности.
Вроде получалось, что классической революционной ситуации пока нет. Да, верхи теоретически не могли править по-старому, потому как Гоша требовал от них новаций, а больше половины к ним было решительно не готово. Впрочем, довольно значительная часть вообще никак править не могла, ибо была занята воровством и взяточничеством. Низы тоже не хотели жить по-старому: они надеялись, что новое царствование им вот прямо сразу даст если и не все, то хоть что-то! Впрочем, выкупные платежи за землю Гоша отменил в манифесте от пятого августа.
Второго пункта – резкого обнищания народа – не наблюдалось. Третий тоже был под вопросом – пока имеющаяся активность масс почти целиком уходила на выборы делегатов Собора.
Однако расслабляться не стоило – забастовки происходили все чаще, и в них начали засвечиваться и политические требования. Кстати, в том же манифесте была объявлена и свобода забастовок, за исключением оборонных или выполняющих оборонный заказ предприятий, а также железной дороги и телеграфа.
Насчет свободы слова мы сделали такой финт – специальным указом в порядке эксперимента сняли цензуру с московского желтого листка «Копейка» и двух аналогичных питерских. Владельцы же были неофициально предупреждены, что пользоваться свободой надо с умом, тогда точно получится воспользоваться вдруг свалившимися на них вместе со свободой приличными деньгами… В общем, уже второй месяц эти газеты трудолюбиво обгаживали все и всех. А Гоша собирался вставить в свою речь на Соборе вопрос: типа она нам очень нужна, такая свобода? Больно уж воняет мерзко…
Реорганизация высшего образования готовилась в глубокой тайне, а пока студенты увлеченно бузили, не зная, что на халяву это у них выходит последние месяцы, а потом придется либо оплачивать такой образ жизни, либо решительно его менять. Нам же время было нужно еще и для того, чтобы завербовать в этой среде достаточное количество осведомителей. Кстати, уже просматривалась закономерность – технические вузы оказались меньше подвержены революционному влиянию.
Как раз в это время в Лондоне, в здании Форин Офис, происходила интересная беседа, про которую я узнал только через несколько лет. Одним из собеседников был директор только что образованной МИ-6 – новой британской спецслужбы. Вторым – мой не то чтобы хороший, но все же знакомый сэр Эндрю Нэвил Пакс. И занимался он тем, что вкратце пересказывал содержание своего объемистого доклада о том, кто есть такой инженер Найденов…
– Так вот,– продолжал сэр Пакс,– я считаю, что говорить о Найденове как об инженере является ошибкой. Если, разумеется, основываться не на слухах, а на достоверных данных. Итак, что говорят слухи? Летом тысяча восемьсот девяносто девятого года неизвестно откуда взявшийся господин вылечивает наследника от туберкулеза и строит ему аэроплан. Первое событие подтверждено и сомнений не вызывает, второе – наоборот. Если внимательно присмотреться к трем имеющимся снимкам этого якобы аэроплана, то на одном вообще ничего не видно, а два других показывают элементы конструкции, которая никак не может летать, заключение экспертов прилагается. Просто тогда этого еще никто не знал…
Далее, практически одновременно происходят три события: в Серпухове появляется Густав Тринклер, затем два студента из Москвы, и вскоре первый в мире аэроплан действительно поднимается в воздух. Опять же по заключению экспертов, он представляет собой нагромождение едва ли не всех возможных ошибок, которые можно сделать при конструировании. Вкратце: появились новые люди – и появилась новая техника, поначалу несовершенная. В дальнейшем события всегда происходят по этому сценарию. В Георгиевске появляется новый человек – и сразу за этим событием происходит рождение какой-то новой машины… Я считаю, что гениальный инженер Найденов – это миф. Есть личность, чьи таланты лежат в совершенно иной области. Он умеет лечить людей, это проверено. Он умеет находить нестандартно мыслящих и выбирать из них лучших. Возможно, наши ученые со временем подведут под это явление научную базу, пока же его следует принимать как необъяснимое, но неоднократно подтвержденное.
Отсюда следуют два вывода. Первый – поздно тратить силы и средства на ликвидацию Найденова, он уже нашел, а Георгий пристроил на нужные места достаточно людей, которые обеспечивают новый курс России. Второй – надо внимательно отслеживать появление около Найденова новых лиц, с целью – заранее понять, что именно они будут делать. Кстати, одно из таких лиц подлежит особенно внимательному изучению – это Налетов. То, что вся его деятельность связана только с катамаранами, я не верю. Наверняка он занимается еще чем-то, подозреваю – подводными лодками. Даже не лодками, а крейсерами! Если допустить наличие у русских таких кораблей, некоторые необъяснимые события прошедшей войны становятся понятными.
– Простите, но тогда появление в Георгиевске Циолковского означает…
– Совершенно верно. Хотя это кажется беспочвенной фантазией, но я не удивлюсь, если через некоторое время русские приступят к воплощению идей этого господина. И еще один момент, на который я хотел бы обратить ваше внимание. Если предположить, что сам по себе Найденов не является гениальным изобретателем, а может только находить таковых и создавать им условия для работы, то не обратить ли внимание на его политическую деятельность? Тут тоже есть странность. Первый год своего пребывания около Георгия он остается в тени, про него мало кто знает. Но вдруг в Георгиевске появляется некто Татьяна Князева, и тут, как по волшебству, у Найденова сразу проявляются и недюжинные политические способности, и хорошо продуманная жесткая линия, которую он тотчас начинает энергично проводить в жизнь… Это тоже вопрос, нуждающийся в дополнительном исследовании.
Но, как я говорил, копию этого документа мы получили только через несколько лет, а пока информация ограничилась тем, что создано это самое МИ-6 и что Пакс стал там начальником русского отдела. На встречу с Рейли он не поленился приехать лично и первое, что спросил: встречался ли его собеседник с Татьяной Князевой? Получив дважды правдивый ответ «да», ибо с этой дамой встречался и Розенблюм и Рюмин, Пакс был слегка разочарован и предложил Рейли посетить город Николаев. Вопрос с финансированием партии он обещал решить в ближайшее же время.
А вскоре на очередном докладе Татьяна, посмеиваясь, сообщила мне, что к ней подбивают клинья.
– Кто? – поинтересовался я.
– Саша Янушкевич.
– Постойте, это не генерал ли из окружения Ник-Ника?
– Нет, это его двоюродный племянник. До недавнего времени работал помощником у Сазонова в Лондоне, а теперь вот вернулся в родные пенаты… Красавец-мужчина, между прочим.
– Хотите сказать, что вы не устояли?
– Шеф, ну как вы могли такое подумать? Я же замужем! И нарушать верность своему супругу никак не могу, во всяком случае, без консультации с вами. Да и не очень охота, честно говоря, повод-то незначительный.
– В общем, да. То, что английская разведка вами интересуется, это не секрет. Что думаете делать?
– Пусть поухаживает маленько. Поначалу я создам у него мнение, что верна мужу, но это преодолимо. Потом – что на самом деле я верна вовсе даже другому человеку, упоминать которого всуе категорически не рекомендуется. А за это время надо будет решить, брать его для обработки или использовать втемную.
– Ладно, подумаем. А удалось ли вам зафиксировать хоть какие-нибудь слухи о последнем увлечении кайзера?
– Что удивительно, никаких. То есть и сам молчит как рыба, и пара человек из его окружения, подозревающие об этом, тоже своими подозрениями ни с кем не делятся. Получается, могут немцы хранить тайну, если им это надо…
– Вот и я как раз про это. Скоро туда выезжает делегация от Бени, заниматься обеспечением секретности. Так что вы прикиньте, кого из ваших сотрудниц надо будет включить официально в ее состав, а кого и не очень.
«Ну вот,– подумал я,– Генштаба еще нет, я еще только соображаю, где взять английского шпиона для заполнении вакансии, а тут он сам объявляется… Красота! А Танечка молодец, что не проявила поспешности и не поддалась этому Янушкевичу. Кстати, еще надо подумать, перед кем правильнее будет не устоять – перед этим племянником или его дядей». А Танечке я сказал:
– Пошлите человека на мой склад, там для вашей службы имеется полтора кило противозачаточных таблеток и два с половиной – презервативов, на этот квартал поставки увеличены, как вы и просили.
ГЛАВА 9
Для скорости в тридцать километров движок должен был крутиться на максимальных оборотах. Пальцы для гусениц были рассчитаны впритык. Коробка от грузовика с максимальным полным весом в семь тонн должна была передавать момент для движения пятнадцатитонной махины… В общем, по допускам и запасам получалось нечто вроде Т-34 первых выпусков, когда моторесурс в сто часов являлся малодостижимой мечтой. А ДТ-54 моего деда-тракториста протарахтел пятнадцать лет!
В общем, я занялся решительным урезанием. Лобовую броню с тридцати миллиметров пришлось сократить до двадцати, остальную до десяти-пятнадцати. Башня на первых выпусках становилась-таки, к радости конструкторов, невращающейся. Вместо обычной трехдюймовки туда предполагалось ставить ее горную модификацию или вообще сорокасемимиллиметровку Гочкиса, просто потому, что на флоте их было около тысячи, а прошедшая война показала полную непригодность такого калибра для решения любых задач на море.
Зато легкий броневик вопросов не вызывал. На «Оку» вместо двухтактника поставили оппозитный четырехтактный мотор, в результате чего она конструктивно еще более приблизилась к «Кюбельвагену», слегка забронировали и увенчали пулеметной башенкой, а точнее, вращающимся колпаком для головы и плеч пулеметчика. Эту коробку уже начинали строить, и я предполагал довольно большую массовость производства, ибо девайс предназначался в основном на экспорт. Чертежи и данные броневичка вторую неделю обсуждались с немецкой делегацией, которая при виде этих бумаг впала в энтузиазм. Кстати, немцам бронеока предлагалась под именем Pz-1 – это я, не думая, черкнул на титульном листе такие буквы. Потом, когда гансы поинтересовались, что сие означает, пришлось сочинять, будто это сокращение от русского слова «Pizdetc», которое на английский можно перевести примерно как «Utter annihilation of all surrounding» [4], а как это будет по-немецки, я сказать не берусь, поскольку я не сведущ в немецком.
В самолетах я разбирался по определению лучше, чем в бронетехнике, поэтому и участие в разработке будущих машин мог принимать более серьезное.
Определяя модельный ряд нашей авиации, следует исходить из возможностей производства, считал я. Возможности же были умеренные.
Первый авиазавод в Георгиевске по сути представлял собой опытное производство и за четыре года своего существования выпустил около трех сотен самолетов, правда, очень разных.
Завод в Иркутске был крупнее и лучше приспособлен для серийного производства, но опыт показал, что одновременно на нем могут создаваться не более двух моделей, и те со сходными технологиями. Поэтому было решено строить небольшие самолеты смешанной конструкции. Для цельнометаллических уже начали готовить площадку под будущий завод, который должен был образоваться на краю Москвы, примерно там, где сейчас метро «Сокол».
Самолетов смешанной конструкции я предполагал иметь два – истребитель и штурмовик, настала пора разделять эти типы. По конструкции они предполагались похожими, но штурмовик должен был иметь неубирающиеся колеса, побольше брони и оружия. Истребитель же мне представлялся типичным самолетиком по поликарповской схеме, нечто вроде И-16, но не такой толстомордый из-за меньшего диаметра двухрядной звезды. И попроще в пилотировании, ибо в основном это должна быть именно учебная машина, а к началу войны, если не напортачим со сроками, она все равно уже устареет.
Для московского завода потихоньку начали прорабатываться эскизы фронтового бомбардировщика, сына «кошки», с названием, естественно, «котенок». От мамы он отличался несколько большими размерами и вдвое увеличенной мощностью движков, а также тем, что ему предстояло стать первым в мире цельнометаллическим самолетом. Благо нам наконец-то удалось запустить один большой пресс, а второй был на грани этого события.
Со стратегическими бомберами я решил пока не связываться – рано.
В качестве первоначально-учебного, связного и народнохозяйственного самолета мы собирались оставить «тузика», только заменив ему двухтактник на трехцилиндровую звезду.
Но отдохнуть душой удалось только один день, а потом снова предстояло возвращение в Питер, где Максим Исаев (по фамилии Рюмин) должен был доложить, что он готов к жизни в шкуре Сиднея Рейли (по фамилии Розенблюм).
Через три дня Нью-Рейли отправился в Киев, чтобы там связаться с англичанами – якобы все это время он скрывался от найденовских ищеек (несчастный случай с хорошо знавшим его лично полковником уже произошел). По дороге суперагент не терял времени зря и организовал хоть и небольшую, но жутко оппозиционную либерально-социалистическую партию и теперь собирался требовать финансовой поддержки, намекая, что при ее отсутствии партии не останется другого выхода, кроме как легализоваться.
А я сел анализировать ситуацию в России на предмет ее революционности.
Вроде получалось, что классической революционной ситуации пока нет. Да, верхи теоретически не могли править по-старому, потому как Гоша требовал от них новаций, а больше половины к ним было решительно не готово. Впрочем, довольно значительная часть вообще никак править не могла, ибо была занята воровством и взяточничеством. Низы тоже не хотели жить по-старому: они надеялись, что новое царствование им вот прямо сразу даст если и не все, то хоть что-то! Впрочем, выкупные платежи за землю Гоша отменил в манифесте от пятого августа.
Второго пункта – резкого обнищания народа – не наблюдалось. Третий тоже был под вопросом – пока имеющаяся активность масс почти целиком уходила на выборы делегатов Собора.
Однако расслабляться не стоило – забастовки происходили все чаще, и в них начали засвечиваться и политические требования. Кстати, в том же манифесте была объявлена и свобода забастовок, за исключением оборонных или выполняющих оборонный заказ предприятий, а также железной дороги и телеграфа.
Насчет свободы слова мы сделали такой финт – специальным указом в порядке эксперимента сняли цензуру с московского желтого листка «Копейка» и двух аналогичных питерских. Владельцы же были неофициально предупреждены, что пользоваться свободой надо с умом, тогда точно получится воспользоваться вдруг свалившимися на них вместе со свободой приличными деньгами… В общем, уже второй месяц эти газеты трудолюбиво обгаживали все и всех. А Гоша собирался вставить в свою речь на Соборе вопрос: типа она нам очень нужна, такая свобода? Больно уж воняет мерзко…
Реорганизация высшего образования готовилась в глубокой тайне, а пока студенты увлеченно бузили, не зная, что на халяву это у них выходит последние месяцы, а потом придется либо оплачивать такой образ жизни, либо решительно его менять. Нам же время было нужно еще и для того, чтобы завербовать в этой среде достаточное количество осведомителей. Кстати, уже просматривалась закономерность – технические вузы оказались меньше подвержены революционному влиянию.
Как раз в это время в Лондоне, в здании Форин Офис, происходила интересная беседа, про которую я узнал только через несколько лет. Одним из собеседников был директор только что образованной МИ-6 – новой британской спецслужбы. Вторым – мой не то чтобы хороший, но все же знакомый сэр Эндрю Нэвил Пакс. И занимался он тем, что вкратце пересказывал содержание своего объемистого доклада о том, кто есть такой инженер Найденов…
– Так вот,– продолжал сэр Пакс,– я считаю, что говорить о Найденове как об инженере является ошибкой. Если, разумеется, основываться не на слухах, а на достоверных данных. Итак, что говорят слухи? Летом тысяча восемьсот девяносто девятого года неизвестно откуда взявшийся господин вылечивает наследника от туберкулеза и строит ему аэроплан. Первое событие подтверждено и сомнений не вызывает, второе – наоборот. Если внимательно присмотреться к трем имеющимся снимкам этого якобы аэроплана, то на одном вообще ничего не видно, а два других показывают элементы конструкции, которая никак не может летать, заключение экспертов прилагается. Просто тогда этого еще никто не знал…
Далее, практически одновременно происходят три события: в Серпухове появляется Густав Тринклер, затем два студента из Москвы, и вскоре первый в мире аэроплан действительно поднимается в воздух. Опять же по заключению экспертов, он представляет собой нагромождение едва ли не всех возможных ошибок, которые можно сделать при конструировании. Вкратце: появились новые люди – и появилась новая техника, поначалу несовершенная. В дальнейшем события всегда происходят по этому сценарию. В Георгиевске появляется новый человек – и сразу за этим событием происходит рождение какой-то новой машины… Я считаю, что гениальный инженер Найденов – это миф. Есть личность, чьи таланты лежат в совершенно иной области. Он умеет лечить людей, это проверено. Он умеет находить нестандартно мыслящих и выбирать из них лучших. Возможно, наши ученые со временем подведут под это явление научную базу, пока же его следует принимать как необъяснимое, но неоднократно подтвержденное.
Отсюда следуют два вывода. Первый – поздно тратить силы и средства на ликвидацию Найденова, он уже нашел, а Георгий пристроил на нужные места достаточно людей, которые обеспечивают новый курс России. Второй – надо внимательно отслеживать появление около Найденова новых лиц, с целью – заранее понять, что именно они будут делать. Кстати, одно из таких лиц подлежит особенно внимательному изучению – это Налетов. То, что вся его деятельность связана только с катамаранами, я не верю. Наверняка он занимается еще чем-то, подозреваю – подводными лодками. Даже не лодками, а крейсерами! Если допустить наличие у русских таких кораблей, некоторые необъяснимые события прошедшей войны становятся понятными.
– Простите, но тогда появление в Георгиевске Циолковского означает…
– Совершенно верно. Хотя это кажется беспочвенной фантазией, но я не удивлюсь, если через некоторое время русские приступят к воплощению идей этого господина. И еще один момент, на который я хотел бы обратить ваше внимание. Если предположить, что сам по себе Найденов не является гениальным изобретателем, а может только находить таковых и создавать им условия для работы, то не обратить ли внимание на его политическую деятельность? Тут тоже есть странность. Первый год своего пребывания около Георгия он остается в тени, про него мало кто знает. Но вдруг в Георгиевске появляется некто Татьяна Князева, и тут, как по волшебству, у Найденова сразу проявляются и недюжинные политические способности, и хорошо продуманная жесткая линия, которую он тотчас начинает энергично проводить в жизнь… Это тоже вопрос, нуждающийся в дополнительном исследовании.
Но, как я говорил, копию этого документа мы получили только через несколько лет, а пока информация ограничилась тем, что создано это самое МИ-6 и что Пакс стал там начальником русского отдела. На встречу с Рейли он не поленился приехать лично и первое, что спросил: встречался ли его собеседник с Татьяной Князевой? Получив дважды правдивый ответ «да», ибо с этой дамой встречался и Розенблюм и Рюмин, Пакс был слегка разочарован и предложил Рейли посетить город Николаев. Вопрос с финансированием партии он обещал решить в ближайшее же время.
А вскоре на очередном докладе Татьяна, посмеиваясь, сообщила мне, что к ней подбивают клинья.
– Кто? – поинтересовался я.
– Саша Янушкевич.
– Постойте, это не генерал ли из окружения Ник-Ника?
– Нет, это его двоюродный племянник. До недавнего времени работал помощником у Сазонова в Лондоне, а теперь вот вернулся в родные пенаты… Красавец-мужчина, между прочим.
– Хотите сказать, что вы не устояли?
– Шеф, ну как вы могли такое подумать? Я же замужем! И нарушать верность своему супругу никак не могу, во всяком случае, без консультации с вами. Да и не очень охота, честно говоря, повод-то незначительный.
– В общем, да. То, что английская разведка вами интересуется, это не секрет. Что думаете делать?
– Пусть поухаживает маленько. Поначалу я создам у него мнение, что верна мужу, но это преодолимо. Потом – что на самом деле я верна вовсе даже другому человеку, упоминать которого всуе категорически не рекомендуется. А за это время надо будет решить, брать его для обработки или использовать втемную.
– Ладно, подумаем. А удалось ли вам зафиксировать хоть какие-нибудь слухи о последнем увлечении кайзера?
– Что удивительно, никаких. То есть и сам молчит как рыба, и пара человек из его окружения, подозревающие об этом, тоже своими подозрениями ни с кем не делятся. Получается, могут немцы хранить тайну, если им это надо…
– Вот и я как раз про это. Скоро туда выезжает делегация от Бени, заниматься обеспечением секретности. Так что вы прикиньте, кого из ваших сотрудниц надо будет включить официально в ее состав, а кого и не очень.
«Ну вот,– подумал я,– Генштаба еще нет, я еще только соображаю, где взять английского шпиона для заполнении вакансии, а тут он сам объявляется… Красота! А Танечка молодец, что не проявила поспешности и не поддалась этому Янушкевичу. Кстати, еще надо подумать, перед кем правильнее будет не устоять – перед этим племянником или его дядей». А Танечке я сказал:
– Пошлите человека на мой склад, там для вашей службы имеется полтора кило противозачаточных таблеток и два с половиной – презервативов, на этот квартал поставки увеличены, как вы и просили.
ГЛАВА 9
«Куда уехал цирк, уехал он куда? Да в общем-то, не очень далеко, в Москву, на Старую площадь»,– думал я в канун нового года, улицы имени которого в той же Москве еще не было. Собор закончился, изрядно повеселив народ, так что Гошин вердикт о том, что в существующем виде этот орган принимать государственные решения практически неспособен, был встречен с пониманием. Депутаты разъехались, оставив небольшую учредительную комиссию, которая должна была озаботиться вопросами созыва и регламента Второго Всероссийского Собора. Я написал статейку по результатам работы уже состоявшегося большого сборища и предполагаемым – малого. Получилось неплохо, отдельные выражения из нее потом неоднократно цитировали… Но образовалась небольшая тонкость. Дело в том, что председателем этой комиссии был назначен Гучков. И сейчас его брат не поленился приехать в Питер, чтобы лично вручить мне вызов на дуэль.
Я еще раз прочитал красиво оформленную бумажку и поднял глаза на собеседника.
– Жаль, жаль,– вздохнул я,– мне так хотелось надеяться, что в лице вашего брата я получу лидера нормальной конструктивной оппозиции. Между нами, Милюков на эту должность совершенно не тянет, противный он какой-то… Может, ну ее, эту дуэль, тогда и убивать никого не придется?
– Вы собираетесь извиняться?
– Не собираюсь сам и не жду ничего подобного от Александра Ивановича.
– Тогда о чем идет речь? Или, как говорили нам некоторые, вы поручите дело своим подручным? Александра этим не запугаешь.
– Не буду,– покладисто согласился я.– И потом, какие еще к чертям подручные? Он же лично меня вызывает! Не скажу, что собственноручно урыть его является мечтой всей моей жизни, но перепоручение этого дела заместителям отрицательно скажется на моем имидже, так что придется самому. Я же, как лицо вызванное, вроде имею право на выбор оружия?
Гучков-старший кивнул.
– Тогда мой выбор – истребители российского ИВВФ «бобики» первой серии.– У собеседника вытянулось лицо. Я же продолжил: – Вы не откажетесь передать несколько советов Александру Ивановичу? То, что у него есть пилотское удостоверение с Ходынки, это ерунда. Вот разрешение, по нему ваш брат может являться хоть в Гатчину, хоть в Георгиевск и тренироваться по двести пятьдесят рублей за час. Инструкции по пилотированию и наставление по воздушному бою ему выдадут. Да, на всякий случай – пусть наденет в полет нормальные очки! А то с пенсне на носу он и без моей помощи гробанется. Ну и перед дуэлью настоятельно рекомендую пару раз прыгнуть с парашютом, всего-то по шестьдесят рублей. Сроки – как Александр Иванович будет готов, пусть согласует с моим секретариатом. Все? Спасибо за приятное общество!
Следующим посетителем был еще один делегат, Павел Рябушинский.
«Ну, этот вряд ли по аналогичному поводу»,– подумал я и оказался прав. Человек хотел организовать автозавод и пришел ко мне насчет лицензий на производство машин и мотоциклов.
– Перед вами два пути,– объяснил я ему.– Один – обратиться в секретариат ее величества Марии (блин, чуть не ляпнул Машки!) Первой.
По лицу собеседника было заметно, что безудержного восторга эта идея у него не вызывает.
– Ага, значит, порядок сумм вы себе представляете,– хмыкнул я,– а также то, что вряд ли получится производить в обход наших патентов хоть что-то способное ездить. Но есть и несколько иной путь – сотрудничество со мной. Тонкость тут в том, что я не предприниматель, а инженер и политик. А это означает, что прибыль от производства вы будете получать в той мере, в которой это не противоречит моим инженерным и политическим целям.
– Это интересно,– оживился Рябушинский.– Можно подробнее?
– Пожалуйста. Чертежи основной модели и оборудование для производства ее двигателя, сварочные агрегаты, плюс разработка конвейера – это мое и оценивается в сорок девять процентов. Объемы производства – как минимум, десятки тысяч в год. Основная модель – предельно дешевое авто, попроще «Оки», с ценой не более пятисот рублей. И легкий грузовичок примерно на полтонны на ее базе. Это, так сказать, инженерная часть. Политическая же состоит в том, что этот завод должен стать одним из первых частных предприятий, уровень оплаты труда и социальных гарантий на котором не будет уступать георгиевским заводам. Если мои условия вас устраивают, можете рассчитывать на мою полную поддержку. Ах да, чуть не забыл! Этот автомобиль должен называться «Чайка».
Любой человек, смотревший кино «Операция «Ы», без проблем сказал бы, на базе какого прототипа будет делаться эта птичка…
Вечером меня навестил Гоша. Он сообщил мне о нормальном здоровье супруги, хотя прекрасно знал, что уж об этом-то я в курсе не хуже его, слегка пожаловался на некоторые финансовые трудности: кредитов нет, французских – уже, немецких – еще. Впрочем, мы наметили сгладить эту проблему выпуском государственных чеков для безналичных расчетов между предприятиями, так что Рябушинский подсуетился вовремя.
– Ну а с Гучковым никак мирно разойтись не получилось? – поинтересовалось величество.
– С этим бретером? С ним разойдешься, как же… Главное, обаятельный ведь, даже жалко его… того…
– Обязательно?
– Сам думаю. С одной стороны, в какой-то мере он нам союзник. Правда, у нас уже был один такой, ты еще на его похоронах прочувствованную речь говорил, помнишь? В лице злодейски убитого Сергея Юльевича мы потеряли… Блин, уже забыл кого. И этот из той же серии. И не в том дело, что он видит Россию конституционной, я бы даже сказал, весьма конституционной монархией с собой во главе парламента, хотя меня такая перспектива и не вдохновляет. Гораздо хуже, что он злейшего врага России, мировую финансовую олигархию считает другом и союзником! Ну и последнее соображение. Ты у нас немножко авантюрист. Я, в общем-то, тоже. На Маше в этом отношении вообще пробы негде ставить. И так перебор, а тут еще один, да такой, что сойдет за полтора имеющихся? Не, на фиг, на фиг нам такое счастье! В общем, буду целиться по мотору, а там уж как получится. Или все-таки сразу по баку? Дилемма, однако.
– Сейчас решим,– обнадежил Гоша и достал из кармана монету-червонец.– Орел – бак, Ники – мотор. Бросаю… М-да. Интересно, с какого это ракурса надо атаковать «бобик», чтобы разбить движок, не задев ни бак, ни пилота?
– Сбоку-сверху, понятно,– хмыкнул я.– Пожалуй, мне тоже раз несколько потренироваться придется, чтоб не опозориться перед кинокамерами.
– Снимать будешь?
– А как же! И после дуэли оба самолета загоню коллекционерам, то есть мой самолет и обломки его. Билеты на аэродром, само собой… Дуэль дуэлью, а про бабки сам только что жаловался! На биржах, правда, это вряд ли вызовет какие-либо колебания…
– Не факт,– задумался Гоша.– Знаешь, я, пожалуй, поеду, надо прямо сейчас с Машей посоветоваться.
«Ну вот,– думал я через полтора месяца,– в этот день люди будут от дам получать подарки и поцелуи, а я тут мерзни на высоте… Десятое ведь февраля на дворе! По европейскому календарю – двадцать третье. А все гуманизм, черти бы его драли!» Была ведь мысль провести бой на малых высотах, там теплее, но в этом случае оппоненту не светило воспользоваться парашютом. Так что пришлось быстро набирать пару километров, потом ждать, пока сюда приползет Гучков, потом смотреть, как он на ровном месте срывается в штопор… Видно, вспомнил, что в этом случае надо бросить управление, потому как вышел и опять полез вверх. Ладно, хватит ему набирать высоту, подходим сзади, смотрим, как реагирует. Никак? А, понятно, ему не до окружающего, удержать бы самолет… Я обогнал противника, сделал широкий вираж и зашел ему в лоб. В центре винта приближающегося самолета заплясали вспышки – Гучков открыл огонь. С полукилометра! Снайпер, однако! Трасса очереди прошла метрах в ста от меня. Я сделал боевой разворот и оказался на параллельных курсах с Александром Ивановичем, метрах в трехстах выше. Естественно, он меня потерял, но не суетился, не вертел головой, помнил, чем это у него кончилось в первый раз. Ладно, снижаемся. Примерно с пятидесяти метров я дал две короткие очереди. Как там «пересвет» с оператором? Нормально, ракурс хороший, снято должно быть качественно. Еще, что ли, дубль устроить? Нет, поздно – противник клюнул носом, его мотор выплюнул клуб черного дыма и встал. Хорошо хоть, что заклинило его с винтом в горизонтальном положении, так проще и лететь, и садиться. Или он прыгать будет? Вот, завозился в кабине, привстал… Ну что ты будешь делать – застрял, урод!
Самолет тем временем перешел в крутую спираль. Гучков оставил тщетные попытки покинуть машину и снова взялся за управление. Да куда же он летит, козел?! Прямо в Приемный парк! Впрочем, это ничего, там дома стоят довольно редко. И гляди-ка ты, вроде восстановил контроль над машиной, выровнял ее над центральной аллеей и явно собирается садиться. Интересно, аллеи ему хватит? И где «пересвет» с киношниками?
Аллеи Гучкову практически хватило – в подъезд стоящего в конце нее дома он вмазался, имея всего около двадцати километров скорости. Дом этот был Таниной гордостью, рестораном «Путаниум»…
Я посмотрел, как, мягко говоря, полуодетые сотрудницы заведения вытаскивают авиатора из кабины, жестами показывают мне «жив, травмы несерьезные», потом убедился, что киношники на «Пересвете» тоже подоспели к финалу, и полетел на аэродром.
С командно-диспетчерского пункта я позвонил в «Путаниум», где мне сказали, что небесный гость приведен в себя, поцелован, перевязан и сейчас ему выписывают счет за разгромленный парадный вход. «В общем, с клиентом все в порядке, он в надежных руках»,– подумал я и велел готовить «тузик», заранее пригнанный из Москвы в Георгиевск. Лететь мне предстояло в свою резиденцию в Нескучном. Во-первых, наконец-то был закончен евроремонт моего дома. А во-вторых, намечалась встреча с довольно интересным человеком…
Младший брат Павла Рябушинского, Дмитрий, в начале века решил посвятить себя науке, а именно – аэродинамике. С целью повысить образование он выехал в Германию, но через неделю после его отъезда в Серпухове состоялся полет моего первого «святогора»… Тогда Дмитрий переключился на теорию авторотации воздушного винта. Достигнув успехов в разработке этой теории, он совсем было собрался перейти к экспериментам, но тут в Берлин приехал некто Найденов и подарил кайзеру автожир – то есть прибор, летающий на принципе той самой авторотации. Дмитрий снова переключился на новое и приступил к разработке теории космических перелетов. И вот, прочитав в газетах, что в России и на это уже есть государственная программа под патронажем Найденова, он вернулся на родину и послал мне просьбу о встрече.
Казалось бы, вопрос ясный – человек пришел сам, бери его и нагружай созданием ЦАГИ… Но все было не так просто. Дмитрий Павлович был выдающимся ученым. Он являлся и неплохим администратором, но на роль руководителя института с хоть сколько-нибудь широкой тематикой не годился совершенно – весь институт просто стал бы его дополнительными руками. Но это еще полбеды. Он был глубоко убежден, что исследования надо проводить по следующей схеме: например, ученый что-то этакое открыл, затем он должен написать свой доклад на трех языках и отправить материал в европейские и американские издания и после этого на симпозиумах обсуждать с зарубежными коллегами тонкости отдельных частных случаев… Поэтому я не решился допускать его до настоящей аэродинамики.
За кофе я извинился перед своим гостем, что непреднамеренно реализовал его идеи, причем несколько раз подряд. Он посмеялся, после чего мы перешли к делу.
Я еще раз прочитал красиво оформленную бумажку и поднял глаза на собеседника.
– Жаль, жаль,– вздохнул я,– мне так хотелось надеяться, что в лице вашего брата я получу лидера нормальной конструктивной оппозиции. Между нами, Милюков на эту должность совершенно не тянет, противный он какой-то… Может, ну ее, эту дуэль, тогда и убивать никого не придется?
– Вы собираетесь извиняться?
– Не собираюсь сам и не жду ничего подобного от Александра Ивановича.
– Тогда о чем идет речь? Или, как говорили нам некоторые, вы поручите дело своим подручным? Александра этим не запугаешь.
– Не буду,– покладисто согласился я.– И потом, какие еще к чертям подручные? Он же лично меня вызывает! Не скажу, что собственноручно урыть его является мечтой всей моей жизни, но перепоручение этого дела заместителям отрицательно скажется на моем имидже, так что придется самому. Я же, как лицо вызванное, вроде имею право на выбор оружия?
Гучков-старший кивнул.
– Тогда мой выбор – истребители российского ИВВФ «бобики» первой серии.– У собеседника вытянулось лицо. Я же продолжил: – Вы не откажетесь передать несколько советов Александру Ивановичу? То, что у него есть пилотское удостоверение с Ходынки, это ерунда. Вот разрешение, по нему ваш брат может являться хоть в Гатчину, хоть в Георгиевск и тренироваться по двести пятьдесят рублей за час. Инструкции по пилотированию и наставление по воздушному бою ему выдадут. Да, на всякий случай – пусть наденет в полет нормальные очки! А то с пенсне на носу он и без моей помощи гробанется. Ну и перед дуэлью настоятельно рекомендую пару раз прыгнуть с парашютом, всего-то по шестьдесят рублей. Сроки – как Александр Иванович будет готов, пусть согласует с моим секретариатом. Все? Спасибо за приятное общество!
Следующим посетителем был еще один делегат, Павел Рябушинский.
«Ну, этот вряд ли по аналогичному поводу»,– подумал я и оказался прав. Человек хотел организовать автозавод и пришел ко мне насчет лицензий на производство машин и мотоциклов.
– Перед вами два пути,– объяснил я ему.– Один – обратиться в секретариат ее величества Марии (блин, чуть не ляпнул Машки!) Первой.
По лицу собеседника было заметно, что безудержного восторга эта идея у него не вызывает.
– Ага, значит, порядок сумм вы себе представляете,– хмыкнул я,– а также то, что вряд ли получится производить в обход наших патентов хоть что-то способное ездить. Но есть и несколько иной путь – сотрудничество со мной. Тонкость тут в том, что я не предприниматель, а инженер и политик. А это означает, что прибыль от производства вы будете получать в той мере, в которой это не противоречит моим инженерным и политическим целям.
– Это интересно,– оживился Рябушинский.– Можно подробнее?
– Пожалуйста. Чертежи основной модели и оборудование для производства ее двигателя, сварочные агрегаты, плюс разработка конвейера – это мое и оценивается в сорок девять процентов. Объемы производства – как минимум, десятки тысяч в год. Основная модель – предельно дешевое авто, попроще «Оки», с ценой не более пятисот рублей. И легкий грузовичок примерно на полтонны на ее базе. Это, так сказать, инженерная часть. Политическая же состоит в том, что этот завод должен стать одним из первых частных предприятий, уровень оплаты труда и социальных гарантий на котором не будет уступать георгиевским заводам. Если мои условия вас устраивают, можете рассчитывать на мою полную поддержку. Ах да, чуть не забыл! Этот автомобиль должен называться «Чайка».
Любой человек, смотревший кино «Операция «Ы», без проблем сказал бы, на базе какого прототипа будет делаться эта птичка…
Вечером меня навестил Гоша. Он сообщил мне о нормальном здоровье супруги, хотя прекрасно знал, что уж об этом-то я в курсе не хуже его, слегка пожаловался на некоторые финансовые трудности: кредитов нет, французских – уже, немецких – еще. Впрочем, мы наметили сгладить эту проблему выпуском государственных чеков для безналичных расчетов между предприятиями, так что Рябушинский подсуетился вовремя.
– Ну а с Гучковым никак мирно разойтись не получилось? – поинтересовалось величество.
– С этим бретером? С ним разойдешься, как же… Главное, обаятельный ведь, даже жалко его… того…
– Обязательно?
– Сам думаю. С одной стороны, в какой-то мере он нам союзник. Правда, у нас уже был один такой, ты еще на его похоронах прочувствованную речь говорил, помнишь? В лице злодейски убитого Сергея Юльевича мы потеряли… Блин, уже забыл кого. И этот из той же серии. И не в том дело, что он видит Россию конституционной, я бы даже сказал, весьма конституционной монархией с собой во главе парламента, хотя меня такая перспектива и не вдохновляет. Гораздо хуже, что он злейшего врага России, мировую финансовую олигархию считает другом и союзником! Ну и последнее соображение. Ты у нас немножко авантюрист. Я, в общем-то, тоже. На Маше в этом отношении вообще пробы негде ставить. И так перебор, а тут еще один, да такой, что сойдет за полтора имеющихся? Не, на фиг, на фиг нам такое счастье! В общем, буду целиться по мотору, а там уж как получится. Или все-таки сразу по баку? Дилемма, однако.
– Сейчас решим,– обнадежил Гоша и достал из кармана монету-червонец.– Орел – бак, Ники – мотор. Бросаю… М-да. Интересно, с какого это ракурса надо атаковать «бобик», чтобы разбить движок, не задев ни бак, ни пилота?
– Сбоку-сверху, понятно,– хмыкнул я.– Пожалуй, мне тоже раз несколько потренироваться придется, чтоб не опозориться перед кинокамерами.
– Снимать будешь?
– А как же! И после дуэли оба самолета загоню коллекционерам, то есть мой самолет и обломки его. Билеты на аэродром, само собой… Дуэль дуэлью, а про бабки сам только что жаловался! На биржах, правда, это вряд ли вызовет какие-либо колебания…
– Не факт,– задумался Гоша.– Знаешь, я, пожалуй, поеду, надо прямо сейчас с Машей посоветоваться.
«Ну вот,– думал я через полтора месяца,– в этот день люди будут от дам получать подарки и поцелуи, а я тут мерзни на высоте… Десятое ведь февраля на дворе! По европейскому календарю – двадцать третье. А все гуманизм, черти бы его драли!» Была ведь мысль провести бой на малых высотах, там теплее, но в этом случае оппоненту не светило воспользоваться парашютом. Так что пришлось быстро набирать пару километров, потом ждать, пока сюда приползет Гучков, потом смотреть, как он на ровном месте срывается в штопор… Видно, вспомнил, что в этом случае надо бросить управление, потому как вышел и опять полез вверх. Ладно, хватит ему набирать высоту, подходим сзади, смотрим, как реагирует. Никак? А, понятно, ему не до окружающего, удержать бы самолет… Я обогнал противника, сделал широкий вираж и зашел ему в лоб. В центре винта приближающегося самолета заплясали вспышки – Гучков открыл огонь. С полукилометра! Снайпер, однако! Трасса очереди прошла метрах в ста от меня. Я сделал боевой разворот и оказался на параллельных курсах с Александром Ивановичем, метрах в трехстах выше. Естественно, он меня потерял, но не суетился, не вертел головой, помнил, чем это у него кончилось в первый раз. Ладно, снижаемся. Примерно с пятидесяти метров я дал две короткие очереди. Как там «пересвет» с оператором? Нормально, ракурс хороший, снято должно быть качественно. Еще, что ли, дубль устроить? Нет, поздно – противник клюнул носом, его мотор выплюнул клуб черного дыма и встал. Хорошо хоть, что заклинило его с винтом в горизонтальном положении, так проще и лететь, и садиться. Или он прыгать будет? Вот, завозился в кабине, привстал… Ну что ты будешь делать – застрял, урод!
Самолет тем временем перешел в крутую спираль. Гучков оставил тщетные попытки покинуть машину и снова взялся за управление. Да куда же он летит, козел?! Прямо в Приемный парк! Впрочем, это ничего, там дома стоят довольно редко. И гляди-ка ты, вроде восстановил контроль над машиной, выровнял ее над центральной аллеей и явно собирается садиться. Интересно, аллеи ему хватит? И где «пересвет» с киношниками?
Аллеи Гучкову практически хватило – в подъезд стоящего в конце нее дома он вмазался, имея всего около двадцати километров скорости. Дом этот был Таниной гордостью, рестораном «Путаниум»…
Я посмотрел, как, мягко говоря, полуодетые сотрудницы заведения вытаскивают авиатора из кабины, жестами показывают мне «жив, травмы несерьезные», потом убедился, что киношники на «Пересвете» тоже подоспели к финалу, и полетел на аэродром.
С командно-диспетчерского пункта я позвонил в «Путаниум», где мне сказали, что небесный гость приведен в себя, поцелован, перевязан и сейчас ему выписывают счет за разгромленный парадный вход. «В общем, с клиентом все в порядке, он в надежных руках»,– подумал я и велел готовить «тузик», заранее пригнанный из Москвы в Георгиевск. Лететь мне предстояло в свою резиденцию в Нескучном. Во-первых, наконец-то был закончен евроремонт моего дома. А во-вторых, намечалась встреча с довольно интересным человеком…
Младший брат Павла Рябушинского, Дмитрий, в начале века решил посвятить себя науке, а именно – аэродинамике. С целью повысить образование он выехал в Германию, но через неделю после его отъезда в Серпухове состоялся полет моего первого «святогора»… Тогда Дмитрий переключился на теорию авторотации воздушного винта. Достигнув успехов в разработке этой теории, он совсем было собрался перейти к экспериментам, но тут в Берлин приехал некто Найденов и подарил кайзеру автожир – то есть прибор, летающий на принципе той самой авторотации. Дмитрий снова переключился на новое и приступил к разработке теории космических перелетов. И вот, прочитав в газетах, что в России и на это уже есть государственная программа под патронажем Найденова, он вернулся на родину и послал мне просьбу о встрече.
Казалось бы, вопрос ясный – человек пришел сам, бери его и нагружай созданием ЦАГИ… Но все было не так просто. Дмитрий Павлович был выдающимся ученым. Он являлся и неплохим администратором, но на роль руководителя института с хоть сколько-нибудь широкой тематикой не годился совершенно – весь институт просто стал бы его дополнительными руками. Но это еще полбеды. Он был глубоко убежден, что исследования надо проводить по следующей схеме: например, ученый что-то этакое открыл, затем он должен написать свой доклад на трех языках и отправить материал в европейские и американские издания и после этого на симпозиумах обсуждать с зарубежными коллегами тонкости отдельных частных случаев… Поэтому я не решился допускать его до настоящей аэродинамики.
За кофе я извинился перед своим гостем, что непреднамеренно реализовал его идеи, причем несколько раз подряд. Он посмеялся, после чего мы перешли к делу.