Очень бодрит такой образ (не помню, у кого я его прочитала, но впечатляет, по-моему, сильно): чтобы утопить человека, не обязательно привязывать ему на шею большой камень – точно так же не позволит всплыть и мешок с песком; а ведь как мала каждая песчинка, почти невесома!
   – Ну что, сдал грешки?
   – Сдал. Пошли.
   У меня тут мелочевка всякая. Получи, батюшка. И ты, Господи, получи. Рассчитались? Я свободен? У Тебя ко мне больше нет претензий? Вот и ладненько.
   Иногда стоишь к исповеди именно в этом состоянии.
   Как в скафандре.
   К счастью, почти всегда перед аналоем – проходит. По молитве.
 
   Бывает и другая крайность.
   Не нарушить закон невозможно. Попробуй ни на кого не взглянуть с вожделением. Ни разу не нарушить пост. А уж заповедь любви к ближним – и вовсе неудобоисполнима! Слабо любить всех – вообще всех и каждого, встречного-поперечного? Деятельно любить, активно? Слабо!
   Тут легко и в отчаяние впасть. Все, нет мне спасения.
   Ну конечно, нет. Кто бы возражал. Своими силами – нет. Именно об этом и говорил Христос, отвечая на вопрос учеников: «Так кто же может спастись?» – «Человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф. 19, 26).
 
   Стыдно? Да. Этот стыд приходится пережить. Он-то и исцеляет. Очень опасно впасть в иную крайность – решить, что ты не хуже иных и твои грешки вполне вписываются в рамки дозволенного. В том-то и дело, дорогие мои, что не вписываются, выпирают «из ряда – вон, чтоб не сказать похлеще!». Все мы не вписываемся в просвет ворот, ведущих в Царство Небесное. Все – немощнейшие сосуды.
   Так что не станем ни безнадежно убиваться о своих грехах, ни оправдывать их.
   А как же тогда?
   Каяться. И не смотреть на других. И доверять Небесному Врачу.
   На исповеди происходит нечто, умом не постижимое, но душой явственно ощутимое. Вот стоишь, ждешь. Вроде бы ничего себе стоишь, ровненько – список грехов перечитываешь.
   Опускаешься раскаянием внутрь сердца. И тут начинается! Оттуда начинают лезть натуральные змеи. Стараешься все картинки убрать, не допускать никакой экзальтации, а они спокойно и упрямо лезут и лезут вверх.
   Пошли вон, что за наваждение.
   Лезут. Толстая, в руку толщиной, мощная змеища вроде питона.
   Под ней извиваются какие-то гадюки и всякая мелочь, вроде мелких мельтешащих червей. Все это я таскаю в себе?
   Хватаешь самую крупную и тащишь ее к Кресту и Евангелию, на аналой.
 
   Иногда перед исповедью тихий вкрадчивый голосок говорит: «Вот про это только не рассказывай сейчас, ладно? Такая мелочь! Смотри, какая у батюшки очередь исповедников. Зачем лишнее время у него отнимать? Честное слово, это полная ерунда, забудь».
   Практика показывает, что в данный момент именно этот грешок-крошка – самый главный. И если тебе на него дополнительно указали (угадай, кто?) как на несущественный, о котором и говорить не стоит – значит, как раз о нем-то говорить и стоит.
 
   Что же мне нужно в Таинстве Покаяния? Исцеление.
   Возвращение к Нему, Его силы лечить мою бедную изуродованную душу.
   Он так и обещал в молитве перед исповедью: «Да не неисцелен отыдеши». После разрешительной молитвы отходишь от аналоя, прощенный и исцеленный. Раны перевязаны. Процесс заживления пошел.
   От нас это скрыто, не чувствуем. Господь действует тайно. Именно поэтому Покаяние – Таинство.
 
Мой друг пришел с Синявинских болот
на краткий отдых, сразу после схватки,
еще не смыв с лица горячий пот,
не счистив грязь с пробитой плащ-палатки.
Пока в передней, тихий и усталый,
он плащ снимал и складывал пилотку, —
я, вместо «здравствуй», крикнула: – Полтава!
– А мы, – сказал он, – заняли высотку…
 
Ольга Берггольц
   Лечебница. Фронтовой лазарет. Раненые вповалку. Стоны, крики. А врачей, как обычно, не хватает – работают один, два. Перевязки – одному, другому, третьему. Вот этому – срочная операция. Вне очереди подносят на носилках полутруп. Очередная повязка, она прекращает кровотечение из развороченной плоти. Кто следующий?
   Тебя перевязали, обработали – и начинается период выздоровления. На это нужно время. И постоянное наблюдение врача. То рана нагноилась, то нужно вот тут еще шовчик наложить.
   А ты тем временем живи и действуй в мире, стараясь не травмировать больное место, поберечь его.
 
   И все равно ты вновь сдерешь повязки, и откроется тот же струп, и из него потечет тот же гной. Потому что «от юности моея мнози борют мя страсти», и душа за годы и годы срослась именно с таким поведением, образом мыслей и чувств, лично выпестовала в себе всех своих змей.
   Медленно, поливая каждую пядь своей души потом, кровью и слезами, молясь и прося молитв любимых и любящих, молитв духовного отца – придется ее исцелять. Зачем?
   Чтобы стать таким, каким тебя задумал Бог. У Него на тебя планы, ты должен нечто сделать в этом мире, чего не сделает никто кроме тебя. Не просто построить дом, посадить дерево и вырастить сына. А построить дом, в котором людям будет радостно жить. И дерево вырастить плодоносное. И сына – хорошего.
   Для этого нужно самому быть нормальным. Здоровым.
   А здоровье, каким его хочет для тебя Господь, – это свобода от немощи телесной и душевной. Чтобы тело не мямлило, что неплохо бы, наверное, пойти помочь, но такая навалилась усталость – как-нибудь в другой раз, а быстро и деятельно выполняло желаемое. «Душа обязана трудиться – и день и ночь».
   Потому-то Он раз за разом очищает от всего скверного. Чтобы войти в тебя и навек остаться с тобой.
   Он не будет жить в грязном вертепе. На этом пути явные победы так редки, а явных поражений так много.
   Но итог стоит любых скорбей. Лишь бы удержаться…

ТАИНСТВО ТАИНСТВ

   Таинством Таинств называется Евхаристия, причастие Святых Христовых Таин.
   Как готовиться к причастию – поститься, молиться, исповедаться – написано такое множество книг, что и эту тему я затрагивать здесь не буду.
 
   Вопрос принципиально иной: зачем вообще причащаться? Что лично я с этого буду иметь? Представления бывают самые разные, в том числе наидичайшие: «причастие лечит гастрит», «для здоровья полезно», «от сглазу и порчи», «чтобы все в жизни хорошо было».
   Все это категорически неверно.
   Правильный ответ содержит молитва, которую читает священник перед причастием:
   «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз. Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое и сия самая есть честная Кровь Твоя. Молюся убо Тебе: помилуй мя и прости ми прегрешения моя, вольная и невольная, яже словом, яже делом, яже ведением и неведением и сподоби мя неосужденно причаститися пречистых Твоих Таин во оставление грехов и в жизнь вечную. Аминь».
   Значит, причащаемся мы, чтобы были оставлены грехи и чтобы войти в вечную жизнь. А условие этого – исповедание (добровольное признание, если нужно – прилюдное, если потребуется – до страданий и даже смерти за Него) Христа Богом, Святых Даров – Его Телом и Кровью, себя грешником, которого нужно простить и спасти.
 
   Чем духовнее человек, тем больше он стремится к причастию. Во что бы то ни стало – дойти, доползти, дотянуться. Такой с температурой под сорок в церковь притащится; с палкой, едва ноги передвигая, доползет. Самая большая ценность в жизни. Единственная реальная ценность. Почему? Потому что в причастии мы соединяемся с Богом. И сам Христос входит в нас.
   Жалко слушать бедных людей, которые говорят: «Да мне и так хорошо. Я Богу дома молюсь, Он меня не оставляет». Представьте себе: вы пришли на праздничный пир, голодный, измученный, усталый и истерзанный. Великолепно накрыт стол – и на нем преогромный пирог. Каждому отрезают по куску этого чудо-пирога, который вмиг восстановит силы и вернет бодрость. Но вы отодвигаете тарелку: «Нет, не нужно. Я сыт», – и, наклонившись, из последних сил подбираете с пола упавшие крошки пирога. Это образ причастия, которое отвергают люди, молясь «Богу, который у них в душе».
 
   Бывает иначе. Начинаешь ходить в церковь, уже понял смысл и действенность исповеди. Но то, что несет с собой Святое Причастие, пока скрыто за горами, за долами. И предстоит еще стоптать семь пар железных сапог, сгрызть семь железных хлебов, пока дойдешь до сути. И потому пока что – постоянные сбои: «Да, нужно причаститься. В следующий раз обязательно». И тогда: «И в этот раз не попадаю на причастие, проспала». И еще: «Наверное, завтра не получится…»
   Причины кажутся несомненно вескими. Но подлинная лишь одна: не хочу причащаться. Да, я знаю, что это нужно – но знаю головой. А сердце молчит. И так может длиться месяцами, годами.
   Но в какой-то момент что-то случается. Либо ты себя заставляешь и раз, и другой, и третий, не давая послаблений и не принимая во внимание никаких отговорок «смертельно уставшего» тела и «измученной» души. А потом Господь Сам укрепит и изменит твою душу, и ты помчишься к причастию, вскочив ни свет ни заря.
 
   Иногда, чтобы почувствовать нужду в причастии, приходится пройти через отлучение от него. – Не хочешь? Не надо.
   Духовник налагает запрет на причастие на несколько месяцев или иной продолжительный срок. Бывает, этого вполне довольно, чтобы очнуться и расставить акценты правильно.
 
   Соединение с Господом в Таинстве происходит невидимым для нас образом. Мы отошли от Святой Чаши со Христом, наполненные Им, – и через мгновение уже поддались дурному душевному движению или движению своего языка. Все. Мы изгнали Его из своей души. Одна секунда с Богом внутри меня – много или мало? Если эти секунды сложить, то шестьдесят причащений дадут мне уже минуту пребывания с Богом и в Боге. Для изменения души, для преображения в другого человека – невероятно мало. Но чтобы Господь узнал меня, когда предстану перед Ним после смерти – достаточно. «Помню-помню, встречались, ты мне не чужая». Наверное, это повысит мои шансы – оправдаться перед Ним, получить местечко на отшибе райских обителей.
   Но если я хочу быть с Ним всецело здесь, на земле, следовать за Ним, любить Его, если мне не «спасеньице» нужно, а пламень, пожар любви к Нему и через Него – ко всему миру. Тогда, похоже, нужно учиться хранить в себе дары, полученные в причащении, и наращивать объемы совместного бытия с Ним.
 
   Причастник невидимо пылает. От нас это скрыто. Зато отлично видно бесам. Огонь Христов для них нестерпим. Страшно, когда подводят к Святой Чаше бесноватых – пятеро мужчин с трудом удерживают рвущуюся прочь субтильную женщину. Потому-то бесы делают все, чтобы мы не смогли причаститься. Мы уже говорили: многие считают, что бесы в храм – ни ногой. Но это не так. Например, в случае с бесноватыми или, как их еще называют, болящими, люди просто притаскивают нечисть с собой. В Православии нет разработанной теории демонологии и демоноведение не особо в чести. Допытываться, почему да отчего бесы действуют так, а не иначе – не нужно, не полезно, ни к чему. Достаточно опыта, практики.
 
   А коли уж, к горячему сожалению бесов, вы все же причастились – они прилагают все усилия, чтобы немедленно потеряли все обретенное и нестерпимый для них пламень погас.
   Добиться своей цели они могут несколькими простыми, но эффективными способами.
   Пришла с исповеди поздно, забыла посмотреть на часы, увлеклась ужином, – и он затянулся позже 12 часов ночи (вариант: проснулась, все позабыла и в каком-то мороке глотнула водички, ибо захотелось пить, в ту же секунду опомнилась: я же причащаться хотела!). Все. Проехали. На сей раз – без причастия.
   Постилась, исповедалась, подготовилась к причастию – и проспала. Проснулась точнехонько к концу службы, к проповеди.
   Все нормально, бодрой походкой собираюсь выходить из дома – и тут что-то случается. Что угодно: температура у ребенка, приезд из Мариуполя любимой тети на сутки раньше, чем договаривались, телефонный звонок, требующий тебя немедленно на работу, трескучий скандал с домашними. Что бы ни произошло, ты останешься дома, а если и вырвешься в храм, то в растрепанных чувствах, и собирать себя будешь долго – а это и было целью бесовского воздействия.
   Так происходит со многими. Правда, с течением времени тебя подлавливают все реже – то ли опыт накапливается, то ли те самые секундочки с Богом начинают перевешивать часы и годы зла.
   Зато расцветает другой способ оставить тебя без плодов причастия: заставить после него рассердиться, огорчиться, заболтаться.
   Так что – будем бдительны.
 
   Бог в человеке действует тайно. Не думай, что, причастившись, почувствуешь что-то необычное. Вовсе не обязательно. Нам дается то и столько, что и сколько мы можем сейчас вместить. В один стакан нельзя налить два стакана компота. Я почти пустая, слабая, разболтанная, едва-едва верующая – мне не дается причастие в ощущении. Зато есть другое. Невозможность не идти к Чаше.
 
   Одна Чаша и одна ложка на всех – кто-то брезгует. Коронный вопрос недавно пришедших в храм:
   – А вы знаете, сколько там микробов?
   В нашем больничном храме, где на солее стоит с потиром настоятель – доктор медицинских наук, – а половина прихожан либо медики, либо больничные сестры, на него существует такой же коронный ответ:
   – А вы знаете, сколько здесь врачей?
   Быть может, им невдомек про микробов и заразу? Да нет, просто знают: огонь Тела и Крови Христовых попаляет, сжигает наши грехи и страсти, не то что бедных маленьких микробов.
 
   – У меня диабет. Я не могу голодать до 12 часов дня, до причастия. Возможна кома.
   – Я практически не вижу, не могу вычитать правило перед причащением. Потому и не причащаюсь.
   – У ребенка целиакия. Ему нельзя хлеба ни в каком виде. А в потире – частицы просфоры.
   – У меня маленькие дети. Им не выстоять в храме всю службу, а оставить их не с кем. Как же мне причащаться? Никак.
   – Каждое воскресенье работаю. Такой у меня график. Так что ни на службу не попасть, ни к причастию.
   Мы все уверены, что никогда никто на свете не переживал ничего подобного нам и не попадал в аналогичные ситуации. Потому сами и решаем свои проблемы. Как же иначе? Мой вопрос уникален и только я знаю все нюансы. Но это обычная ловушка. На свете много диабетиков, слабовидящих людей и молодых одиноких мам. И среди них немало православных воцерковленных христиан. Подойдите к священнику, спросите, как быть, как он вас благословит готовиться к причастию и посещать богослужение. Попробуйте. Узнаете много неожиданного. Только намекну: все решается индивидуально, ибо цель Господа и священников – не прижать нас как можно сильнее, а дать приобщиться Телу и Крови Христовой и тем исцелить душу.

СВЯЩЕННИКИ

   «Ваши священники – просто опытные психологи. К ним вон сколько народу приходит, они и учатся со всеми общаться. На практике». Вы согласны? Напрасно. Все вовсе не так.
   Когда человека рукополагают во священники, Святой Дух подает ему особые дары, которыми он осуществляет свое служение: священнодействует, предстоит, учит и управляет. От лица всех нас стоит перед престолом и просит за нас и за весь мир. Совершает Таинства. Учит и наставляет. Ведет к Богу своих духовных детей.
   «Педагогика» в переводе означает «детоводительство». У древних греков в доме был особый человек, которому вменялась единственная обязанность – ежедневно водить детей в школу или любое иное место, куда потребует отец. Взял за руку, довел до пункта назначения в целости и сохранности – значит, выполнил что требуется. Его и звали детоводителем.
   Так и пастыри. Куда они ведут своих чад и Кому должны сдать с рук на руки? Можете угадывать до трех раз.
 
   «Почему ты столько лет ходишь именно в тот храм? Есть церкви и поближе», – сестра глотнула чаю и взглянула вопросительно.
   Я отвечу тебе. Я не могу видеть пребывающего на Небе Бога, слышать Его голос. Но Он все же открывает мне Себя. По-разному. В событиях, ситуациях – об этом мы говорим в другом месте этой книги. Но еще и – в людях. Христос, родившийся на земле, был внешне такой же человек, как мы. Голова. Руки-ноги. Глаза. Голос.
   Во время славления в конце литургии весь храм дружно и в меру складно поет тропарь с величанием сегодняшнему святому. Над всеми – голос учителя. И в нем, как всегда, слышу Христа: «По Мне гряди». Во время вечерней службы: «Слава Тебе, показавшему нам свет!» И в этом голосе – Он. Другие священники произносят то же самое, и их голосами Господь говорит с кем-то, но не со мной. А я год за годом слышу Его в одном-единственном месте на свете – в своей церкви.
   Глаза. Вроде бы они есть у всех, но взор Спасителя обращен на меня именно с лица моего духовного отца.
   И еще жесты. Интонации. Все внутреннее, Господне, выраженное вовне – открыто мне именно в этих людях, в этих священниках.
   Зачем мне в другую церковь?
   Что я там забыла?
 
   Через священника с нами говорит Господь. И не нужно иронично поднимать бровь. Слышали-слышали, мол, про попов-мздоимцев, попов-мракобесов, пьяниц и тунеядцев. Честно признаюсь, я таких не встречала. Но вполне допускаю, что просто плохо смотрела. Или смотрела не на то. Да и надо ли на это смотреть.
   Но как же быть? Вы пришли в какой-то храм впервые. У вас важнейший вопрос, от ответа на который зависит в жизни многое. И ответ нужен сразу, сейчас. А священник, к которому можно подойти и задать его – какой-то не такой. И нос у него иудейский, и ряса грязноватая, и голос неприятный. И местные кумушки шепчут: «Этот батюшка у нас новенький. Вот завтра отец Иоанн будет, его и спросите. Если пробьетесь, конечно». Что делать? Уходить? Не солоно хлебавши?
   Нет. Православная Церковь учит, что благодать Божия – на любом рукоположенном священнике. И через него Бог обязательно откроет Свою волю. Для этого нужно подходить с молитвой, в которой просить Господа именно об этом – чтоб Он Сам ответил нам устами этого иерея. И тогда первые слова священника в ответ на наш вопрос будут именно словами Бога.
   Но если они нам не понравятся и мы захотим что-то в ответе поправить, изменить, если вступим со священником в некие легкие, легчайшие даже пререкания, то он изречет нам и второе слово. И оно уже будет не от Бога, а от него, от человека. Либо умного, опытного, духовного – либо не очень образованного, уставшего, чем-то расстроенного, предвзятого. А ведь мы шли за ответом не к человеку – к Богу. Значит, нужно внимательно вслушаться в первые слова. Обдумать их. Решить непременно исполнить. И лишь тогда, если осталась неясность или требуется уточнение, подойти еще раз. И тоже с молитвой.
   А просто посоветоваться – зачем тебе в церковь? Умных людей на свете много.
 
   Из проповеди настоятеля протоиерея Сергия Филимонова:
   «Во времена старца Захария, великого подвижника Свято-Троицкой Сергиевой лавры, один из священников употреблял алкоголь. И духовные чада не хотели брать у него благословение, забывая, что священнический сан никто с него не снимал, что благодать священства продолжала почивать на этом человеке, и таинства, им совершаемые, оставались непреложными. Этого священника звали Гавриил. Что же сказал старец Захария как бы в укор этим чадам? При нем сказал, не стесняясь: „Хотя Гаврило и свиное рыло, но брать благословение у него положено“. И это таким отрезвляющим образом подействовало на отца Гавриила, что он с того самого дня на всю оставшуюся жизнь перестал пить. А его духовные чада устыдились своего отношения к священному сану, и никогда больше не преступали эту грань, всегда брали благословение у любого священника и просили его святых молитв, где бы и с кем бы ни встречались».

ДУХОВНИК И ДУХОВНЫЙ ОТЕЦ

   Духовник и духовный отец – это не одно и то же. Ты начинаешь ходить в церковь. Исповедуешься. Просишь советов и получаешь их. Постепенно, потихоньку понимаешь – вот к этому священнику легла душа. Ему доверяю. Так ты обретаешь духовника. И Христос теперь говорит с тобой именно через него.
   Услышав неприятное и неудобоисполнимое, не беги к другому священнику. Ибо иной канал связи для тебя пока что перекрыт. Все, что ты услышишь не от духовника, тебе никак не пригодится. Потому что ты нарушаешь благословленную Самим Господом иерархию: от Него – через духовника – к тебе.
   Но если обстоятельства изменились, если изменилось твое отношение к священнику, если в жизни явственно ощутим духовный тупик – ты можешь поменять духовника. Лучше, конечно, испросив на то его согласия. И подключить свой кислородный прибор к иному баллону. (Этот образ предлагает о. Андрей Кураев.)
 
   А кто же тогда духовный отец? О, это совсем другая история. Между духовным отцом и духовником разница та же, что между школьным учителем и родным отцом. Педагог научит, поможет, поддержит, наставит. Но он не подписывался тебя любить – и отвечает за тебя ровно в рамках преподанного тебе школьного курса. Усвоил тему? Молодец, пиши контрольную и пойдем дальше.
   Тем временем отец трудится ради тебя, своего чада. Бегает по твоим делам, хлопочет, ботинки твои сношенные чинит и предстает перед завучем вместе с тобой, в полной мере отвечая и за разбитое тобой окно (оплачивает либо сам вставляет стекло), и за грубость учителю («простите нас»), и за общую неуспеваемость и неуспешность. Эта связь на всю жизнь. Он не может перестать быть тебе отцом, тогда как с учителем ты распростишься, выйдя за школьный порог.
 
   «А зачем священнику это надо?» – сестра была потрясена. Не знаю. Думаю, что просто – родил он тебя, своего ребенка. Свободной своей волей согласился любить. Вести, нести, тащить, волочь и спасать. Предстоять за тебя перед Богом: «Прости чадо мое неразумное, Господи».
   Так Моисей, когда вел по пустыне ропотливый, упирающийся, непокорный народ, снова и снова бросался спасать его, молить за него Бога. Они соделывали идолов и плясали в ликовании вокруг золотого тельца. Они роптали, что не хотят больше манны с небес, надоела, сколько можно. Они препирались с первосвященником, поставленным Самим Богом, и требовали вместо него своих выборных: у нас, мол, каждая кухарка сумеет управлять государством.
   Сколько раз хотел Господь покарать их всех, этот избранный Им народ! Но раз за разом падал перед ним Моисей – лицом в землю: прости их еще раз, они не ведают, что творят; не истреби их, дай им еще шанс, «прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал» (Исх. 32, 32). Вы слышите? «Изгладь и меня» вместе с ними.
   И по молитвам его Господь снова и снова прощал его – и Свой – народ.
   Как найти своего духовного отца? На эту тему, как и предыдущие, тоже написано немало. Священниками, святыми отцами, миссионерами. Они советуют молиться о его обретении. Пришла пора – Господь пошлет. Не готова душа, не нужно еще, нет условий – придется пока потерпеть.
   Могу поделиться собственным опытом. Много лет назад мы ходили с маленьким сыном в чудесную деревянную церковь неподалеку от дома. Тамошний настоятель создал сильный приход. Проповеди его звучали мощно и страстно. На исповедях я получала за свои дела по полной программе. Все шло расчудесно, мы потихоньку-полегоньку воцерковлялись.
   Но ситуация сложилась так (даже знаю, Кто ее так сложил), что пришлось подойти к о. Алексию с довольно дерзкой, как теперь понимаю, просьбой взять меня в духовные чада. Мне был срочно – и заметьте, по не мной высказанному требованию – нужен духовный отец. А о. Алексий был единственной и явно, с моей нахальной точки зрения, подходящей кандидатурой.
   Правда, что-то чуть-чуть в его проповедях изредка настораживало. Как-то самую малость иногда интонация или взгляд казались чужими, слегка отталкивали. Но на маленького червячка сомнения в душе я, понятное дело, внимания не обращала. Он там, в душе, тихохонько ворочался, ну и ладно.
   Выслушав просьбу, о. Алексий отшатнулся: «Ты что придумала? Я привык, что мои чада меня с первого раза слушаются. Нет-нет, слаб я для тебя, немощен. Откуда, говоришь, прислали? Из прихода иерея Сергия Филимонова? Вот и ступай к нему. Иди-иди, мне с тобой не справиться».
   Не могу сказать, что этот ответ был мне приятен. Однако, как ни странно, червячок в душе тут же затих, и даже, кажется, блаженно вздохнув, засопел носиком (интересно, как сопят червячки?). Вместо обиды и разочарования, темных туч и дождя в сердце почему-то распустились березки и зачирикали птахи.
   И я пошла к о. Сергию.
   Конец первой серии.
   Продолжение следует.
   И никаких сомнений. Ни малейших. За все годы.
 
   Можно ли сменить духовного отца? Нет. Пробовала. Сдуру. Показалось, что удастся усидеть на двух стульях. Но он мне живо объяснил, что такая возможность допустима лишь, если твой пастырь умер, отпал от Православия (стал раскольником, еретиком) либо кто-то из вас двоих уехал так далеко, что постоянная связь невозможна. Так что ты, дорогая, конечно, свободна идти на все четыре стороны, но обратной дороги не будет. И из всего многолетнего доверия к нему, из опыта, уже прожитого, родился нормальный вопрос ребенка к отцу:
   – Батюшка, значит, это будет неправильно?
   – Да.
   – Тогда позвольте остаться. И простите.
 
   Как любить своего духовника? Чтобы не впасть при этом в придыхания, экзальтацию и душевные обожания: чего это батюшка вон ее и исповедует долго, и по головке погладит – а со мной по-быстрому разобрался – и до свидания, доченька? Или: ах, бедный батюшка, так болен, а пришел служить, и голоса у него нет, и руки дрожат от слабости… И вообще поговорила бы я с ним подробненько, о жизни своей, о проблемах, да он требует краткости и вменяемых конкретных вопросов.