Анна Малышева. Привидения являются в полдень

   – Это я, – сказала Катя, – говорила с вами по телефону.
   Она обращалась только к следователю. Он кивнул ей, представился и попросил пройти вместе с ним в ту самую комнату, где она вчера говорила с Ликой. Это было единственное место в доме, где можно было на что-то сесть. Ни Тимур, ни милиционер за ними не пошли.
   Катя машинально опустилась в то самое кресло, где сидела вчера. Дрожь прошла, но ей все еще было очень холодно, хотя день выдался совсем жаркий. Тем не менее у нее на шее и на груди, открытой вырезом пиджака, выступила испарина, и ей подумалось, что следователь это видит и думает, что она очень волнуется.
   – Я веду это дело, – сказал он. – С вами надо было поговорить уже насчет Ардашевой, но события развиваются слишком быстро. Мы будем говорить сразу о двух женщинах. Вы готовы?
   – Я готова, – сказала Катя и сглотнула слюну. – Скажите, как это случилось? С Ликой, про Иру я уже знаю. Ее мать вчера…
   – Да, она нам об этом сообщила, – сказал следователь. – Вы туда приезжали. Она вам рассказала, как погибла Ардашева?
   – Да. Ее задушили в подъезде, – ответила Катя. – Не ограбили и не изнасиловали. Верно?
   – Да. Но с Салаховой случай несколько иной.
   – Ее не задушили?
   – Задушили, и предположительно тем же самым платком. Характер удушения точно такой же, как в первом случае. Сходится очень многое – она не была ограблена, видимых причин для убийства никто не знает. Но ее изнасиловали.
   – Как?… – растерянно спросила Катя. – Вы думаете, тот же самый убийца…
   – Тот же почерк, – жестко сказал следователь. – С нее сняли одну часть туалета…
   – Да, да… – Катя закивала. – Мне сказала мать Иры… Значит, это все же маньяк…
   – Ну вот, вы и сами это поняли… Разрешите курить?
   Он достал из кармана сигареты и предложил сперва Кате. Она отказалась и некоторое время смотрела на то, как он выпускает дым и щурится. Потом подала голос:
   – Вы можете предположить, почему убийца выбрал именно их?
   – А вы? – ответил он вопросом на вопрос. – Как вы сами думаете?
   – Не могу понять. Они никому не сделали ничего дурного… Во всяком случае, за Лику я ручаюсь.
   – Почему именно за нее? А за Ардашеву – нет?
   – Потому что… – Катя мучительно искала нужные слова. – Потому что Ира Ардашева, знаете, была таким человеком…
   – Каким?
   – Довольно жестким, могла сказать как отбрить, могла напрямую заявить, что она о тебе думает… Не выбирала слов, когда волновалась и хотела высказаться. Конечно, это причина недостаточная, чтобы ее убить… Да и убил, видимо, какой-то маньяк, а среди ее знакомых такого… – Она осеклась, и следователь немедленно ее подбодрил:
   – Продолжайте. Я не буду вам мешать. Говорите все, что хотите, все, что придет на ум. Почему вы остановились?
   – Потому что я, в сущности, общалась с ней не много и ничего не знала о ее знакомых… – медленно сказала она. – И кроме того, как можно заподозрить маньяка в твоем знакомом? Конечно, пока он не набросит тебе платок на шею… Вы как думаете, это кто-то со стороны или все же кто-то из ее окружения?
   – Окружение у Ардашевой было слишком большое, – вздохнул следователь. – Работа к тому обязывала. Мы могли бы, конечно, искать всех, кого она стригла, с кем иногда виделась. Но это отнимет очень много времени. А этот человек, кто бы он ни был, не дает нам такой форы. Второе убийство произошло на другой же день.
   – Вы думаете, это один и тот же человек? – спросила Катя. – Он убил их специально? То есть я хочу сказать, специально убил именно их?
   – А почему вы так думаете?
   – Нет, это вы думаете! – поправила его Катя. – Чтобы что-то думать, надо что-то знать, а я не знаю ничего. Вы нашли что-то общее в его поведении? – Поймав его взгляд, она пояснила: – Не удивляйтесь, что я так говорю. Когда-то я начинала работать как журналистка, и осталась привычка задавать подобные вопросы.
   – Да, нашли что-то общее… – медленно проговорил он. – Трусики с обеих женщин были срезаны, притом что колготки не были сняты до конца.
   – И я так подумала! – воскликнула Катя. – Ее мать, то есть мать Иры, рассказала мне, в каком положении нашли ее дочь, и я сразу поняла, что трусики были срезаны. Иначе он не мог бы их снять.
   – Вы верно догадались. Он воспользовался в обоих случаях одними и теми же тупыми ножницами. Очень спешил и потому оставил на обоих трупах царапины. В характерных местах… – Он показал на своем бедре где. – И это для нас все равно что визитная карточка, скажем. Ну, как если бы воспользовались одним и тем же оружием.
   – Ясно, – кивнула Катя. – Да, в таком случае можно утверждать, что это один и тот же человек… Но есть ведь одна разница…
   – Изнасилование? Действительно, тут расхождение. Но пока мы ничего не можем установить. Почему в первом случае он ограничился подобной фетишистской кражей, а во втором ему понадобилось еще и это… Но такое тоже бывает.
   – Да, конечно… – Катя сгорбилась и сложила руки на коленях. – А скажите, почему он выбрал именно этих женщин? Они жили в разных районах, работали в разных местах, редко встречались… Случайно?
   – Эту версию мы исключили. Он действовал избирательно, и это неприятней всего. В первом случае он знал, на что шел, – выкрутил лампочки в подъезде. Во втором – дожидался, когда Салахова выйдет с работы; она ушла последней, значит, он приметил ее и дожидался, когда она выйдет. В любом случае первое убийство было совершено не случайно. Насчет второго можно спорить, но есть один момент, который исключает случайность и тут.
   Он как-то особенно пристально посмотрел на Катю, и ей вдруг стало не по себе от этого взгляда.
   – Что же это за момент? – спросила она, чтобы прервать это разглядывание.
   – Тот момент, что обе женщины, как вы сказали, совершенно разные, живущие в разных районах и прочее, тем не менее связаны одной особенностью. Они обе учились в одном классе одной школы и вместе ее закончили. Я прав?
   Катя пожала плечами и не нашлась что ответить.
   – Ведь и вы учились с ними? – продолжал следователь. – Вы все – школьные подруги?
   – Да… – пробормотала она наконец. – Но что это, по-вашему, значит? Что он почему-то решил убить всех бывших выпускниц из одного класса? Тогда он должен как минимум быть нашим знакомым…
   – И к сожалению, именно это мы и предполагаем, – сказал следователь, вздохнув. – Есть у нас еще одно подозрение.
   Катя ждала, когда он скажет ей, что же это за подозрение, но вместо этого он закурил новую сигарету, а окурок прежней раздавил в пепельнице. Он молчал, и она не выдержала:
   – Вы мне ничего не сказали!
   – Разве? – словно опомнился он. – А вы-то сами ни о чем не думаете?
   – Как я могу о чем-то думать?… – Катя начинала испытывать раздражение. Сперва следователь ей понравился, особенно понравилось то, как он с ней разговаривал – просто, доверительно, без занудных вопросов. Она не думала, что с ней будут говорить именно так. Но его молчание не нравилось ей все больше. – Вы начали что-то говорить и не закончили. И вот я жду.
   – Так что ж… – вздохнул он. – Видите ли, пока именно тот факт, что обе женщины учились в одной школе, является для нас основным связующим звеном в этом деле. Именно поэтому я веду оба дела сразу – оба убийства. Я-предполагаю, что они относятся к одному делу. А вы…
   – Что – я?
   – Вы ведь тоже учились с ними. И у меня есть подозрение, правда, еще неясное…
   Катя вдруг поняла, а поняв, внезапно вспыхнула:
   – Вы думаете, что он и меня убьет?
   – Не думаю, что убьет, вернее, думаю, что теперь ему будет труднее это сделать, ведь вы знаете о смерти ваших подруг. Но есть такая мысль. Не знаю почему, но есть. Может, потому, что за исключением одной школы женщин этих ничто не связывало.
   – Но послушайте… – Катя рассмеялась, и смех этот ей не понравился – он получился визгливым, неестественным. Она заставила себя замолчать и спустя минуту сказала: – Но это просто нелепо. Кому это нужно?
   – Это мы и пытаемся понять. – Он сменил доверительный тон на деловой: – И вы нам должны помочь.
   – Нет, вы действительно думаете, что теперь он захочет убить меня? Меня? – Катя не находила слов от волнения. – Но почему именно меня?! Почему?! Ведь если вы решили, что он убивает моих одноклассниц, точнее, не моих одноклассниц, я тут ни при чем, я не являюсь точкой отсчета… Просто учениц одного класса. Так ведь нас же было двадцать шесть человек! Вычесть парней – останется меньше половины, человек двенадцать – одиннадцать, у нас в классе почему-то было больше мальчишек, чем девчонок, хотя чаще бывает наоборот. И почему вы думаете, что он захочет убить именно меня?
   – Вас или кого-то другого, – сказал он. – Вам будет легче, если это случится?
   – О чем вы говорите?… Но все же вы сказали – убить меня! Я хочу знать – почему?! Вы что же, располагаете какими-то фактами?
   – Никакими, – устало сказал он, и она только сейчас заметила его глаза: с такими же покрасневшими веками, как у Тимура. Он провел бессонную ночь. – Никакими особенными фактами мы не располагаем, только теми, что вы виделись с обеими жертвами именно в день их гибели. Это верно?
   – Да, тут вы правы… – Она задумалась. – И о чем это говорит?
   – Ни о чем. Но вы можете вспомнить что-то, в отличие от других ваших одноклассниц.
   – А, так вы потому решили, что я паду следующей жертвой, что я была дружна с обеими… – Она осеклась, чуть не сказав «жертвами», как он, но в конце концов не сказала ничего. – Да, мы дружили со школы, иногда виделись, пожалуй, тут вы правы. Это нас как-то объединяет. Для вас это важно?
   – Важно все.
   «Где я это слышала? – подумала Катя. – Важно все. И мы были подругами, верно. Мы учились вместе, мы поддерживали отношения. Наша неразлучная четверка – Катя, Лика, Ира, Лена… Лена! Она-то, надеюсь, жива?!» И она немедленно задала этот вопрос. Реакция следователя была молниеносной.
   – Лена? Ничего о ней не знаю. Кто это?
   – Ну как же… Наша подруга. – Катя оживилась. – Мы дружили вчетвером, понимаете? Держались немного особняком, ну, как обычно бывает в школе… Тесные компании. Я, Ира, Лика и она. Если уж вы решили искать среди ближайших подруг убитых новые жертвы, то это будем мы: я и Лена. Вот я вас и спрашиваю.
   – У вас есть ее координаты?
   – Телефон. – Катя достала записную книжку и продиктовала следователю телефон Лены Напалковой. – Прошу вас, позвоните ей сейчас! А то и вправду что-нибудь случится!
   – Подождите меня тут.
   Он вышел из комнаты и отсутствовал несколько минут. Катя за это время успела о многом подумать и в конце концов пришла к одному выводу: случайности в этом деле быть не могло, тут следователь был прав. Могло быть что угодно, но не случайность. «Маньяк обычно действует в своем любимом районе или убивает женщин, как-то отвечающих его личному вкусу, то есть достаточно однотипных, чем-то похожих. Но чем могли быть похожи Ира с Ликой? Ничего у них не было общего, кроме того, что мы учились вместе и после не теряли друг друга из виду. И все же он выследил их, подстерег, убил и обошелся с ними почти одинаково, если не считать того, что Лику изнасиловали… Лика, несчастная Лика… Что будет с ее сыном? Тимуру он не нужен… А сын Ирки? Кому теперь нужен он? Кому вообще нужны чужие дети? Все охают и ахают: ах, сиротки! Но стараются держаться от чужих сирот подальше, чтобы не навлечь на себя расходы и проблемы… И теперь судьба этих детей сложится совсем иначе, чем в том случае, если бы их матери остались живы… У меня детей нет, никто не осиротеет. Да что это я?! – оборвала она сама себя. – Что за мысли? Осиротеет! Да разве меня убьют? Разве смогут? Разве захотят?! Кому я сделала зло?» И тут же она поймала себя на мысли: «Сделала, и даже очень сделала». Но думать об этом сейчас не было смысла, иначе это увело бы ее слишком далеко.
   Следователь вернулся и, встретив ее взгляд, покачал головой:
   – Ее нет дома, она на работе. Я говорил с ее сестрой.
   – С Наташей?
   – Да, ее зовут Наталья. Она моложе своей сестры?
   – Да, у них большая разница, во всяком случае, вместе они не учились, – вздохнула Катя. – Так что ее из числа будущих жертв можете исключить. Но с Леной все в порядке?
   – Да. Она должна вернуться через час. Тогда я поговорю с ней самой. Я предупредил сестру, чтобы она, в случае если та позвонит, велела ей немедленно возвращаться домой и быть осторожной.
   – А мне? Мне тоже надо быть осторожной?
   – А как вы думаете? – Следователь потер лицо рукой и снова уселся напротив Кати. – Я вам прямо скажу, что такие дела ненавижу. Больше всего.
   – Ненавидите разговаривать с будущими жертвами? – уточнила Катя. – Или ненавидите маньяков? Вам случалось уже заниматься подобными делами?
   – Это моя специальность.
   – Тогда вы ненавидите свою специальность, – вздохнула она. – Что ж, бывает…
   Следователь никак не прокомментировал ее замечание, а предложил ей ответить на несколько вопросов. Сам он закурил новую сигарету и снова предложил Кате пачку. «Рассеянный следователь, не запомнил, что я не курю, – подумала она. – Нам, девочкам из 10 „А“, крупно повезло. Маньяк, которого ловит рассеянный, невыспавшийся следователь».
   А он тем временем задавал вопросы:
   – Когда вы виделись в последний раз с Ардашевой?
   – Позавчера, пятого мая. Я у нее стриглась. Я всегда стригусь у нее.
   – Вас не было в списке, который мы у нее нашли.
   – В списке?
   – В списке, куда она вносила желающих подстричься у нее в тот день. По записи.
   – А, ничего удивительного, она меня никогда не вносит… – начала было Катя, а закончила, после запинки, куда тише: – Не вносила. Стригла без очереди. Как старую знакомую.
   – О чем вы говорили?
   – Не помню. Ни о чем.
   – Как так? – Он поднял на нее усталые глаза, перестав чиркать ручкой в блокноте. – Прошу вас вспомнить. Вы сами понимаете, что это важно. Ну, например, не говорила ли она, что у нее неприятности? Что кто-то ее преследует, что она встретила недавно старого знакомого и тому подобное?
   – Вот как раз ничего подобного, – возразила Катя. – Надо знать Иру. Она никогда не жаловалась ни на что. На личные дела тем более, была сильной личностью, так все и считали, еще со школы.
   – Прекрасно, но о чем-то вы все же говорили? Никогда не поверю, чтобы парикмахер стриг кого-то молча, особенно своего знакомого.
   – Ну, о чем-то, не более… Она говорила, что хотела бы отдохнуть в этом году где-нибудь за рубежом, спрашивала меня, где дешевле и лучше. Я рекомендовала ей Словакию. Я работаю в турагентстве, – пояснила она следователю. – Со мной консультируются многие мои знакомые.
   – Прекрасно. Что-нибудь еще? Какие-нибудь имена называла? Может, кто-то назначил ей встречу и она торопилась вас постричь и уйти?
   – И снова нет. Я повторяю, не было сказано ничего особенного, вообще ничего, что запомнилось бы. Она просто болтала ни о чем. Говорила, что мне надо остричься покороче, чем обычно.
   – Почему?
   – Ну, это надо было спрашивать у нее… – вздохнула Катя. – Я осталась недовольна результатом. Во всяком случае, я привыкла к чему-то другому. Я всегда стриглась у Иры и не ожидала ничего радикально нового. Пожалуй, вот единственная необычная подробность нашей встречи – моя стрижка. Я чуть не заплакала, увидев, что она мне настригла. Будто назло.
   – Будто или все же назло? – Следователь внимательно смотрел на нее. – Вы поссорились с Ардашевой? В-тот день или до этого?
   – Никогда, – отчеканила Катя. – Во-первых, мы редко виделись, чаще всего именно когда я стриглась, а потому у нас никогда не возникало серьезных разногласий. Если и были, то какие-то бабские пустяки, вроде несходства вкусов в одежде или еще в чем-то.
   – Но все же вы считаете, что в тот день она была настроена несколько необычно?
   – Постригла она меня необычно, а настроена была самым обычным образом, – пояснила Катя. – Нет, ничего необычного не было. Я бы заметила.
   – Хорошо. – Он провел у себя в блокноте горизонтальную черту. Катя это отметила по движению ручки. – Теперь расскажите, что вам известно про жизнь вашей подруги.
   – Обычная жизнь. Не тема для разговора… – Катя пожала плечами. – Работа и сын.
   – Она одна воспитывала ребенка?
   – Да. Отца никто не знал.
   – То есть они не были в разводе или в ссоре? Его просто не знали? Так я понял?
   – Не так. Ира, конечно, знала отца. Она не из тех, кто может родить от случайной встречи. Я уверена, что она потерпела какую-то личную катастрофу. После этого она замкнулась еще больше, хотя и прежде общительностью не отличалась.
   – Когда это случилось?
   – Что именно?
   – Катастрофа.
   – Тогда же, когда она забеременела. Ее нельзя было узнать. «Не подходи – убьет», как линия высокого напряжения. Потом она стала потише, но все равно что-то в ней перегорело. Наверное, она надеялась на семью. А вышло иначе.
   – Еще что-нибудь можете добавить? Ее старые приятели? Друзья, сожители? Знаете кого-нибудь?
   – Никого.
   – Но что-нибудь слышали о них? От нее самой или от подруг? Как я понял, вы вчетвером дружили очень тесно.
   – И это нас погубит… – пробормотала Катя.
   – Что вы говорите?
   – Ничего, глупости. Странно, что кому-то помешали мои подруги и могу помешать я сама. Надо быть настоящим маньяком, чтобы додуматься до такого. Вы действительно уверены, что это может быть кто-то из наших знакомых?
   – Не важно, в чем я уверен. Пока об этом рано говорить. Что ж, раз вы больше ничего не можете рассказать об Ардашевой, перейдем к вашей второй подруге.
   Катя машинально оглянулась на дверь. Он перехватил ее взгляд и спросил:
   – Какие отношения были у Салаховой с мужем?
   – Плохие… – Катя не сразу решилась сказать это, но все же сказала. В таком деле она боялась скрывать или вуалировать что-либо. Она прекрасно понимала, что это может обернуться чем-то серьезным. – Она мне пожаловалась на его неверность.
   – Вчера?
   – Во время нашего вчерашнего разговора. Я к ней заехала по ее просьбе, хотя в общем-то встретились мы чисто случайно, спонтанно.
   – Почему – случайно?
   – У меня оказалось дело в этом районе, по работе. И вышло так, что Лика про это узнала и просила меня зайти, поговорить.
   – Значит, вчера она была расстроена, возбуждена? В отличие от Ардашевой?
   – Да, – твердо сказала Катя. – Она сперва вела себя обычно, шутила, смеялась, потом вдруг стала плакать и сказала, что муж ей неверен. Она боялась распада семьи. Это уже второй ее брак.
   – Ребенок, как я понял, у нее от первого брака?
   – Да, но Тимур его усыновил, она мне рассказывала.
   – Скажите… – начал он, но она по его глазам догадалась, что услышит, и перебила его:
   – Послушайте, я в это не верю. Это не Тимур. Он мог ей изменять, но я никогда не поверю, что он убил ее только затем, чтобы избавиться от надоевшей жены. Для этого существует развод. Кроме того, зачем тогда связывать эти два убийства? Ведь Иру он убил бы вообще зря.
   – Насчет развода не соглашусь, бывают разные ситуации… – Следователь почему-то улыбнулся. – А вот насчет ее мужа вы меня несколько опередили. Я вовсе не хотел сказать, что это он.
   – Но вы подозреваете именно его?
   – Не можем исключить такую возможность, хотя я лично в это не верю. Но то, во что я верю и во что не верю, никого не касается. Во всяком случае, к следствию мою веру не приобщишь. Нужны факты, а факт тот, что Салахова ссорилась с мужем вчера, и весь коллектив ее мастерской знал это. Она жаловалась подругам весь день, пока они не разошлись. Когда же она сама решила уйти, кто-то убил ее на обратной дороге к дому.
   – Ясно, – хмуро сказала Катя. – Но не в подъезде?
   – Нет.
   – Он ведет себя не совсем так же, как в первый раз, верно? – заметила она. – Это характерно для маньяка или нет?
   – Его поведение прежде всего характерно для человека, который тщательно обдумал эти два нападения. Он убил обеих женщин в тех местах и в такое время, когда ему никто не мог помешать. Та дорога, по которой шла Салахова домой, в это время совершенно безлюдна, и можно быть уверенным, что никто не помешает сделать задуманное.
   – Для этого надо следить, для этого надо всех нас знать, – пробормотала Катя. – Да, вы правы, это кто-то из наших знакомых. Или из знакомых Лики и Иры – общих знакомых, с которыми я знакома не была. Если это так, то мне ничто не угрожает, верно?
   – Я хотел бы, чтобы это было так. И все же вспомните, не говорила ли она, что чего-то или кого-то боится? Может, упоминала кого-то?
   – Нет, ничего подобного. Жаловалась на личные проблемы, больше ничего… Переживала, что муж не успеет сделать ремонт до ее отпуска, они вместе собрались ехать в Эмираты.
   – Значит, отношения все же были достаточно прочными, если они задумали совместную поездку?
   – Спросите у Тимура… – вздохнула Катя. – Кто его знает? Может, ему просто были нужны лишние руки, чтобы тащить сумки с товаром… Впрочем, я несправедлива. Простите меня.
   – Да не за что мне вас прощать. – Четвертая сигарета задымилась в его руке, и Катя подумала, что он устал так, что вряд ли что-то запомнит из того, что она ему сообщила. – Скажите лучше, можете ли вы составить мне список ваших общих знакомых? Пока я имею в виду всех, подчеркиваю, всех ваших знакомых. Я не требую, чтобы вы сделали это сию минуту, знаю, что это невозможно. Но я прошу вас посвятить этому сегодняшний день. Вечером я заеду к вам и заберу результаты. Договорились?
   – Конечно. – Следователь снова стал нравиться ей. Молодой, усталый, приятное лицо. Образ грубого мента – расхожий стереотип – значительно побледнел после этой встречи. – Я напишу сегодня на работе. И знаете что? Вы попросите Лену, чтобы она сделала то же самое. Я могу кого-то забыть. Она тоже журналистка… – Катя замялась. – Впрочем, я напрасно говорю «тоже», ведь я давно занимаюсь не своим делом. У нее хорошая память, и она вам поможет лучше, чем я.
   – Вы мне очень помогли. И я прошу вас, будьте в эти дни особенно осторожны. Никаких поездок в чужих машинах, подчеркиваю, никаких. Никого не зовите в гости и сами никуда не ходите. Старайтесь везде появляться вдвоем с человеком, которому вы доверяете, хотя мне и страшно советовать вам это.
   – Потому что именно этот человек может оказаться тем самым? – уточнила Катя. – Тогда мне лучше всего соблюдать целибат.
   – Что?! – удивился следователь.
   – Обет безбрачия у католических священников, – мило улыбнулась Катя. – Ни с кем вообще не общаться. А вы лучше дайте мне охрану.
   – Сам бы вас охранял, да не могу. – Тут он тоже улыбнулся, предлагая оценить шутку. – И приставить к вам кого-то тоже. Прошу быть бдительной, и тогда, надеюсь, вы обойдетесь и без охраны. Женщины погибли именно потому, что не соблюдали простейших правил осторожности, которые теперь станете соблюдать вы.
   – И Лена?
   – И она.
   – И все мои одноклассницы? Все те девчонки, которые учились в нашей школе в выпускных классах? А то и во всех?
   – Вашу иронию я ценю, – сказал он довольно грустно. – Но для меня она означает только огромный объем потенциальных жертв. Мне надо сузить этот круг, этим я и буду заниматься. Помогите мне! Я говорил с вами не так, как требуют правила форменного допроса, потому что вы для меня не обыкновенный свидетель. Вы, если даже вам это не по душе, потенциальная жертва, да, да, не качайте головой. И я не хочу, чтобы потенциальная энергия перешла в кинетическую.
   – Всегда была не в ладах с физикой, но на этот раз я вас поняла. – Катя поднялась и взяла сумочку. – Всегда лучше учиться на жизненных примерах… Вот моя визитка, тут мой домашний адрес и телефон, а вот рабочие… И простите, ради Бога, но не могли бы вы повторить, как вас зовут? Я думала о другом, когда вы представлялись.
   – Неудивительно. А зовут меня Василий Андреевич Былицкий. Вот мой телефон.
   – Домашний?
   Он улыбнулся и покачал головой.
   На работу Катя попала в половине пятого. Она могла бы приехать туда и раньше, но у нее сейчас не было сил возвращаться, разговаривать с Димой и с Зиной, рассказывать им про эти убийства (или не рассказывать?). Диме рассказать, Зина обойдется – таково было ее решение. Целый час она бродила по улицам, останавливалась перед витринами, не видя того, что было за ними, сидела где-то на лавочке у фонтана и отшила парочку уличных приставал, которые пытались к ней обратиться. Все это время она обдумывала рекомендацию следователя быть осторожной, очень осторожной.
   «Я буду очень осторожна, но как это совместить с моей жизнью? – думала она. – Возможно, маньяк сейчас следит за мной, ведь я одна, меня некому защитить.
   Он торопится, почему он торопится, как будто что-то гонит его? Что-то или кто-то? Но что толку думать, что и кто, для этого надо знать, кто он такой. Кто он такой…»
   Она поехала в агентство и уселась за свой стол. Дима отсутствовал, и она была этому рада. Зина болтала в своей комнатушке по телефону со своим другом или с кем-то еще, не имеет значения. Для Кати сейчас ничего не имело значения, кроме этих двух убийств. Она взяла чистый лист бумаги, ручку, пожелала мысленно, чтобы никто не захотел никуда ехать и не отвлек ее, и углубилась в составление списка. Дело шло туговато – кого включать, а кого нет? Если включать всех, не хватит бумаги, не хватит милиционеров, чтобы найти всех, кого она запишет; если подойти к делу избирательно, записать только тех людей, с которыми общались все четыре подруги, среди них может не оказаться убийцы. «А почему четыре подруги? – спросила она у себя и погрызла кончик ручки, совсем как в школе. – Четыре танкиста и собака. Четыре мушкетера. Нас было четверо, и вот уже двое. Никто не воскреснет, как бывает в замечательных фильмах, от которых сходишь с ума в детстве. И надо быть внимательной, очень внимательной…»