Страница:
Анна Ольховская
Бог с синими глазами
ПРОЛОГ
Сирена выла. Звук, дробясь на крохотные капельки, проникал сквозь кожу, добирался до вен и артерий и летел по ним, попутно надавав пинков сердцу, к голове. И уж там-то, там-то! Мозгу, пребывавшему в состоянии анабиоза после вчерашнего, приходилось совсем туго. От мерзкого, гнусного, нудного воя спрятаться было невозможно. Мозг метался, сжимался, пытался скрутиться в рулончик, притвориться мезозойской окаменелостью, растечься лужицей – бесполезно. Дурной визг запекал беднягу, словно взбесившаяся микроволновка.
Да что же это такое, в конце-то концов! Почему эта сирена не заткнется?! Если это чья-то автосигнализация сработала, то почему никто до сих пор ее не отключил? И кстати, зачем ставить машину на сигнализацию в охраняемом поместье? Придушил бы идиота, попадись он мне!
Хали с трудом открыл глаза. Думал, что открыл. Надеялся. Не получилось. Глаза открываться не желали. Голос прорезываться – тоже. Все пошло вразнос из-за истерики мозга, отдавать команды было некому. Работал один слух. А что ему, бедолаге, оставалось делать, если все тело превратилось в одно большое ухо и даже слегка резонировало дикому ору.
– Нет, господа, так не пойдет! Кто, я вас спрашиваю, в теле хозяин? – мысленно возмутился Хали.
– Когда как, – философски протянул один из органов.
– Без намеков тут мне! Ишь, распустились! А ну, – гаркнул хозяин тела, – по местам! Вы что, забыли, что имеете честь служить мужчине!
– Я-то нет, – опять не удержался наглец.
– Молча-а-ать! Всем сосредоточиться и начать функционировать!
– Но ведь я…
– Ладно, ладно, отдыхай, только заткнись. Всем остальным – марш, марш, марш! И чтобы без фокусов! Черт, как же мне надоел этот визг! Сабину, что ли, разбудить, пусть прекратит это безобразие, она ведь тут хозяйка. Ладно, думаю, сама сейчас проснется, будить ее с перепоя – себе дороже.
Хали предпринял еще одну попытку проснуться. На этот раз получилось. Медленно, с мерзким скрипом, но глаза все-таки открылись. И первое, что увидел Хали, когда окружающий мир обрел резкость и четкость изображения, был источник звука. Или источница?
Оказалось, что оглушительный вой издает вовсе не машина. И не полиция. И не пожарники. И даже не «Скорая помощь». Звук мощностью в 120 децибелл порождает невысокая полная женщина, одетая в платье горничной. Именно из ее широко раскрытого рта и несется этот умопомрачительный (причем в прямом смысле слова) ор.
С минуту Хали ошарашенно смотрел на горничную его нынешней пассии, французской кинодивы Сабины Лемонт. Ничего себе связки у прислуги! И чего она тогда в горничных подвизается, ей самое место на оперной сцене, свечи в зале голосом тушить. Был ведь лет сто назад русский оперный певец, как его, а, Шальяпин, кажется, который именно это и проделывал. Но, похоже, эта горластая баба способна своим воплем потушить пожар в лесу, а не только жалкие свечки.
Слегка придя в себя, Хали приподнялся на локте, нашарил рукой подушку (черт, что мы с Сабиной творили прошлой ночью, вся подушка в какой-то липкой гадости!) и запустил ею в горничную. Попал, как ни странно. Вой тут же прекратился. Женщина перевела взгляд на Хали, потом на подушку, валявшуюся у ее ног, потом опять на Хали. Лицо у бедняги исказилось от ужаса так, что стало похожим на маску из фильма «Крик». Она опять широко открыла рот (отчего сходство стало еще большим), но на этот раз, к огромному облегчению Хали, смогла издать лишь сорванный писк.
– Сюзанна, ты что, совсем с ума сошла? – хрипло проговорил Хали, не оставляя при этом попыток принять вертикальное положение. Получалось неважнецки. – Какого дьявола ты орешь, словно тебя режут? Хочешь хозяйку разбудить? Лучше принеси мне свежевыжатый апельсиновый сок, да побыстрее!
– Режут? Разбудить? Сок? – очумело лепетала Сюзанна, глядя на Хали, словно кролик на удава, одновременно медленно-медленно пятясь к выходу.
– Совсем прислуга у Сабины распустилась, – проворчал Хали и, сумев наконец сесть, заорал: – А ну, марш за соком, кретинка, а то задавлю сейчас, как цыпленка! Мало того, что спать не даешь своими воплями, так еще и тормозишь! Бегом, пошла!
Подействовало. Сюзанна резво повернулась, но вместо того, чтобы тихо удалиться готовить сок, опять включила свою сирену и так, завывая, пулей вылетела из комнаты.
– Идиотка, – буркнул Хали ей вслед.
Ох ты, как же плохо! Сидеть оказалось гораздо труднее, чем лежать, к горлу подкатила тошнота, нетерпеливо переминаясь на скользких лапках. Ну-ну, миленький, шевельнись чуть резче, и я на воле!
Ага, сейчас! И так, похоже, оттянулись они вчера с Сабиной по полной программе, очень уж странное амбре в комнате, какой-то приторный, сладковатый запах. Не хватало еще украсить его новыми изысканными нотками. Лучше все-таки опять лечь и подождать, пока проснется Сабина и приведет в чувство свою свихнувшуюся прислугу. Однако и в горизонтальном положении состояние Хали улучшилось ненамного. Правда, тошнота убралась, укоризненно вздыхая и с надеждой оглядываясь – может, все-таки?.. Нет? Ну ладно.
Но теперь, когда вой прекратился, в голове начался концерт группы больших японских барабанов «Тайкоза». С японскими же фейерверками. Низкорослые вспотевшие японцы с энтузиазмом колотили в свои барабаны. Вернее, они думали, что лупят в барабаны, но это были барабанные перепонки Хали, который в отчаянии прижал руки к ушам, пытаясь хоть как-то прекратить это издевательство. Не удалось. И руки были в чем-то липком, мерзком.
Нет, Хали, дружочек, пора прекращать такую жизнь. Не мальчик уже, сороковник скоро, сколько можно плейбойствовать? Что, нравится вот так просыпаться? Нет? Так какого… за ум не возьмешься?
Увы, такие мысли, частенько навещавшие по утрам Хали Салима, наследника многомиллионного состояния, известнейшего светского персонажа и современного Казановы, обычно через полчаса исчезали без следа, как только контрастный душ, стакан сока и чашечка крепчайшего кофе с первой утренней сигаретой возвращали Хали к жизни, оставляя недомогание вместе с раскаянием в прошлом.
И Хали Салим снова был готов к подвигам. И его отцу, Мустафе Салиму, ничего не оставалось, как, сжав зубы, ждать, пока его единственный сын, блестяще отучившийся в Оксфорде, владеющий пятью языками, обладающий цепким умом и великолепной деловой хваткой, наконец перебесится и остепенится. Мустафа, начинавший свой бизнес с одного крохотного отельчика в Тунисе, на сегодняшний день являлся владельцем целой сети роскошных отелей под общим названием «EASTERN PARADISE». Расположенные на всех самых популярных курортах Средиземноморья, эти отели полностью соответствовали своему названию, были настоящим восточным раем. Поэтому и обладали звездностью от 5 и выше.
Мустафа управлял своей империей четко и слаженно. Ум, хитрость, жесткость, способность мгновенно принимать единственно верное решение – все это позволило ему стать тем, кем он стал. Но он старел. Конкуренты дышали в затылок, пытались перехватить инициативу, завладеть его отелями, отправить на покой. И взрослеющий сын, который, казалось, перенял все лучшие качества отца, был его гордостью, его надеждой, символом того, что империя не развалится, попадет в хорошие руки и станет еще мощнее и богаче.
Да что там говорить, символ получился хоть куда, все шло к тому, что вот-вот Хали займет соседний с отцом кабинет и его современное видение, его ум и способности будут служить расцвету их теперь уже общего бизнеса.
Но… Мустафа до сих пор не мог простить себе, что после окончания Оксфорда не забрал сына сразу домой, а разрешил ему отдохнуть и развеяться после учебы. И совсем упустил из виду один огромный, просто космический недостаток сына. Хали был слишком хорош собой. Причем не той голубоватой красотой мальчиков с подиума, а другой, на которую женщины реагировали слишком бурно. Высокий рост, великолепное тело, не созданное в качалках, а подаренное матушкой-природой, густые вьющиеся черные волосы, смуглая кожа, резкие черты лица и – пронзительно-синие глаза, цвет которых казался ненастоящим, настолько насыщенной была синева. В общем, все вместе производило убойное впечатление. Женщины обожали Хали. А Хали обожал женщин.
И отдых наследника империи тянулся уже больше 10 лет. За эти годы Мустафа очень часто встречал имя сына в газетах и журналах, видел его на телеэкране. Но увы… Не в разделе финансовых новостей, а в разделе светской хроники. Связи с известнейшими красотками, скандалы, неприятности, из которых непутевого сынка приходилось выручать. Года два назад, после одной особо неприятной истории с русской моделью, Мустафа увез сына домой, посадил его под домашний арест и спешно начал готовиться к свадьбе. Невесту ему нашел подходящую, дочь одного из давних партнеров-недругов, Омара аль-Магдари. Очень хорошая девушка, тоже получила неплохое образование и могла бы стать прекрасной парой сыну Мустафы. Правда, внешность не так чтобы очень уж хорошая, но собаки при виде ее не воют и вороны замертво не падают. А с папашей ее лучше дружить, чем враждовать, хотя и неприятен был Мустафе Салиму аль-Магдари. Жестокий, беспринципный, способный ради достижения цели на любые подлости, аль-Магдари набирал все больший и больший вес в бизнесе. Происхождение его стартового капитала было довольно сомнительным, а методы приумножения этого капитала – еще более удручающими. Омар давно уже пытался наложить лапу на отели Салима, но пока ничего не получалось. Мустафа стоял на ногах прочно. Тогда-то Омар и придумал замечательный, на его взгляд, выход – если нельзя поглотить чужой бизнес, то ведь можно объединиться с ним. А тут и Лейла, доченька любимая, подросла. И давно уже сохнет по красавчику Хали. Папа знает, папа видел фото этого синеглазого бездельника у кровати доченьки.
В общем, все шло к свадьбе, слияние капиталов сулило фантастические перспективы, что понял даже сам Хали (мозги-то у парня на месте) и смирился с перспективой жениться и остепениться. Пока не увидел невесту. На свадьбе.
Хали поморщился, вспомнив свой шок при виде будущей жены. Впечатление было настолько сильным, что он, не соображая, что делает, не думая о последствиях, позорно сбежал с собственной свадьбы. Через окно туалета.
Прошло уже больше года, но отец до сих пор и слышать ничего не хочет о своем беспутном сыне. Империю все еще лихорадило, Омар аль-Магдари был в ярости, да и как иначе после такого унижения собственной дочери! Бедняжка никак не могла прийти в себя, да и цель не была достигнута, отели все еще были собственностью Салима, такой лакомый кусок прошел мимо рта! Короче, круги по воде шли и поныне. А этот мерзавец, так нагадивший собственному отцу, опять взялся за старое. И ведь даже деньгами его не прижмешь, поскольку после блестящего окончания Оксфорда Мустафа лично открыл на имя сына счет, куда перевел сразу миллион долларов. Конечно, за эти годы от денег ничего бы не осталось, трать их Хали бездумно. Но в промежутках между загулами он умудрялся быстро прокручивать некоторые суммы, играл на бирже, в общем, работала та самая деловая хватка, на которую так уповал отец. И деньги на счету Хали не кончались, увы…
Опа, снова сирена. Хали помотал головой и тут же с испугом подхватил ее, казалось, еще секунда, и голова оторвется и покатится в самый дальний угол. Да что тут происходит, в самом-то деле! Сначала прислуга визжит, психопатка, а теперь полиция, похоже, прискакала. Ага, вот и «Скорая» подключилась к общему хору. Хали опять сел и, все еще держась руками за голову, позвал:
– Сабина!
Молчание.
– Сабина, как ты можешь спать при такой адской какофонии?! У меня сейчас мозги лопнут, а она дрыхнет! Сабина, черт тебя дери!
Молчание.
– Ну ты и нализалась, детка, – застонал Хали, с трудом поворачиваясь к своей разоспавшейся подруге, – да и я, похоже, тоже. Ничего не помню. Что мы такое выпили, Са…
Слова остановились, тупо постояли и с диким топотом унеслись обратно. Язык одеревенел. С кончиков пальцев, все быстрее и быстрее, за пару секунд завладев всем телом, понеслись морозные мурашки. Хали затрясло так, что он не мог двинуться с места. Мозг отключился, он был в состоянии лишь удерживать изображение, но анализировать его, соображать, что к чему, делать какие-то выводы…
Этого не могло быть, но это было.
Блокированное сознание машинально фиксировало происходящее. Вот в комнату ворвались полицейские, вот они подбегают к нему, Хали, валят его на кровать, защелкивают наручники, потом поднимают и волокут к выходу. А там, на кровати, среди еще вчера белоснежных, а сегодня отвратительно ржавых простыней, осталось то, что совсем недавно было Сабиной Лемонт, очаровательной большеглазой женщиной, жизнерадостной и легкой. Но теперь при виде ЭТОГО почему-то вспоминалась лишь бойня.
Кровь. Много крови. И нож. Длинный и тонкий. Вон он, на полу. И отпечатки чьих-то кровавых ладоней на белье. И собственные руки, липкие и ржавые…
Да что же это такое, в конце-то концов! Почему эта сирена не заткнется?! Если это чья-то автосигнализация сработала, то почему никто до сих пор ее не отключил? И кстати, зачем ставить машину на сигнализацию в охраняемом поместье? Придушил бы идиота, попадись он мне!
Хали с трудом открыл глаза. Думал, что открыл. Надеялся. Не получилось. Глаза открываться не желали. Голос прорезываться – тоже. Все пошло вразнос из-за истерики мозга, отдавать команды было некому. Работал один слух. А что ему, бедолаге, оставалось делать, если все тело превратилось в одно большое ухо и даже слегка резонировало дикому ору.
– Нет, господа, так не пойдет! Кто, я вас спрашиваю, в теле хозяин? – мысленно возмутился Хали.
– Когда как, – философски протянул один из органов.
– Без намеков тут мне! Ишь, распустились! А ну, – гаркнул хозяин тела, – по местам! Вы что, забыли, что имеете честь служить мужчине!
– Я-то нет, – опять не удержался наглец.
– Молча-а-ать! Всем сосредоточиться и начать функционировать!
– Но ведь я…
– Ладно, ладно, отдыхай, только заткнись. Всем остальным – марш, марш, марш! И чтобы без фокусов! Черт, как же мне надоел этот визг! Сабину, что ли, разбудить, пусть прекратит это безобразие, она ведь тут хозяйка. Ладно, думаю, сама сейчас проснется, будить ее с перепоя – себе дороже.
Хали предпринял еще одну попытку проснуться. На этот раз получилось. Медленно, с мерзким скрипом, но глаза все-таки открылись. И первое, что увидел Хали, когда окружающий мир обрел резкость и четкость изображения, был источник звука. Или источница?
Оказалось, что оглушительный вой издает вовсе не машина. И не полиция. И не пожарники. И даже не «Скорая помощь». Звук мощностью в 120 децибелл порождает невысокая полная женщина, одетая в платье горничной. Именно из ее широко раскрытого рта и несется этот умопомрачительный (причем в прямом смысле слова) ор.
С минуту Хали ошарашенно смотрел на горничную его нынешней пассии, французской кинодивы Сабины Лемонт. Ничего себе связки у прислуги! И чего она тогда в горничных подвизается, ей самое место на оперной сцене, свечи в зале голосом тушить. Был ведь лет сто назад русский оперный певец, как его, а, Шальяпин, кажется, который именно это и проделывал. Но, похоже, эта горластая баба способна своим воплем потушить пожар в лесу, а не только жалкие свечки.
Слегка придя в себя, Хали приподнялся на локте, нашарил рукой подушку (черт, что мы с Сабиной творили прошлой ночью, вся подушка в какой-то липкой гадости!) и запустил ею в горничную. Попал, как ни странно. Вой тут же прекратился. Женщина перевела взгляд на Хали, потом на подушку, валявшуюся у ее ног, потом опять на Хали. Лицо у бедняги исказилось от ужаса так, что стало похожим на маску из фильма «Крик». Она опять широко открыла рот (отчего сходство стало еще большим), но на этот раз, к огромному облегчению Хали, смогла издать лишь сорванный писк.
– Сюзанна, ты что, совсем с ума сошла? – хрипло проговорил Хали, не оставляя при этом попыток принять вертикальное положение. Получалось неважнецки. – Какого дьявола ты орешь, словно тебя режут? Хочешь хозяйку разбудить? Лучше принеси мне свежевыжатый апельсиновый сок, да побыстрее!
– Режут? Разбудить? Сок? – очумело лепетала Сюзанна, глядя на Хали, словно кролик на удава, одновременно медленно-медленно пятясь к выходу.
– Совсем прислуга у Сабины распустилась, – проворчал Хали и, сумев наконец сесть, заорал: – А ну, марш за соком, кретинка, а то задавлю сейчас, как цыпленка! Мало того, что спать не даешь своими воплями, так еще и тормозишь! Бегом, пошла!
Подействовало. Сюзанна резво повернулась, но вместо того, чтобы тихо удалиться готовить сок, опять включила свою сирену и так, завывая, пулей вылетела из комнаты.
– Идиотка, – буркнул Хали ей вслед.
Ох ты, как же плохо! Сидеть оказалось гораздо труднее, чем лежать, к горлу подкатила тошнота, нетерпеливо переминаясь на скользких лапках. Ну-ну, миленький, шевельнись чуть резче, и я на воле!
Ага, сейчас! И так, похоже, оттянулись они вчера с Сабиной по полной программе, очень уж странное амбре в комнате, какой-то приторный, сладковатый запах. Не хватало еще украсить его новыми изысканными нотками. Лучше все-таки опять лечь и подождать, пока проснется Сабина и приведет в чувство свою свихнувшуюся прислугу. Однако и в горизонтальном положении состояние Хали улучшилось ненамного. Правда, тошнота убралась, укоризненно вздыхая и с надеждой оглядываясь – может, все-таки?.. Нет? Ну ладно.
Но теперь, когда вой прекратился, в голове начался концерт группы больших японских барабанов «Тайкоза». С японскими же фейерверками. Низкорослые вспотевшие японцы с энтузиазмом колотили в свои барабаны. Вернее, они думали, что лупят в барабаны, но это были барабанные перепонки Хали, который в отчаянии прижал руки к ушам, пытаясь хоть как-то прекратить это издевательство. Не удалось. И руки были в чем-то липком, мерзком.
Нет, Хали, дружочек, пора прекращать такую жизнь. Не мальчик уже, сороковник скоро, сколько можно плейбойствовать? Что, нравится вот так просыпаться? Нет? Так какого… за ум не возьмешься?
Увы, такие мысли, частенько навещавшие по утрам Хали Салима, наследника многомиллионного состояния, известнейшего светского персонажа и современного Казановы, обычно через полчаса исчезали без следа, как только контрастный душ, стакан сока и чашечка крепчайшего кофе с первой утренней сигаретой возвращали Хали к жизни, оставляя недомогание вместе с раскаянием в прошлом.
И Хали Салим снова был готов к подвигам. И его отцу, Мустафе Салиму, ничего не оставалось, как, сжав зубы, ждать, пока его единственный сын, блестяще отучившийся в Оксфорде, владеющий пятью языками, обладающий цепким умом и великолепной деловой хваткой, наконец перебесится и остепенится. Мустафа, начинавший свой бизнес с одного крохотного отельчика в Тунисе, на сегодняшний день являлся владельцем целой сети роскошных отелей под общим названием «EASTERN PARADISE». Расположенные на всех самых популярных курортах Средиземноморья, эти отели полностью соответствовали своему названию, были настоящим восточным раем. Поэтому и обладали звездностью от 5 и выше.
Мустафа управлял своей империей четко и слаженно. Ум, хитрость, жесткость, способность мгновенно принимать единственно верное решение – все это позволило ему стать тем, кем он стал. Но он старел. Конкуренты дышали в затылок, пытались перехватить инициативу, завладеть его отелями, отправить на покой. И взрослеющий сын, который, казалось, перенял все лучшие качества отца, был его гордостью, его надеждой, символом того, что империя не развалится, попадет в хорошие руки и станет еще мощнее и богаче.
Да что там говорить, символ получился хоть куда, все шло к тому, что вот-вот Хали займет соседний с отцом кабинет и его современное видение, его ум и способности будут служить расцвету их теперь уже общего бизнеса.
Но… Мустафа до сих пор не мог простить себе, что после окончания Оксфорда не забрал сына сразу домой, а разрешил ему отдохнуть и развеяться после учебы. И совсем упустил из виду один огромный, просто космический недостаток сына. Хали был слишком хорош собой. Причем не той голубоватой красотой мальчиков с подиума, а другой, на которую женщины реагировали слишком бурно. Высокий рост, великолепное тело, не созданное в качалках, а подаренное матушкой-природой, густые вьющиеся черные волосы, смуглая кожа, резкие черты лица и – пронзительно-синие глаза, цвет которых казался ненастоящим, настолько насыщенной была синева. В общем, все вместе производило убойное впечатление. Женщины обожали Хали. А Хали обожал женщин.
И отдых наследника империи тянулся уже больше 10 лет. За эти годы Мустафа очень часто встречал имя сына в газетах и журналах, видел его на телеэкране. Но увы… Не в разделе финансовых новостей, а в разделе светской хроники. Связи с известнейшими красотками, скандалы, неприятности, из которых непутевого сынка приходилось выручать. Года два назад, после одной особо неприятной истории с русской моделью, Мустафа увез сына домой, посадил его под домашний арест и спешно начал готовиться к свадьбе. Невесту ему нашел подходящую, дочь одного из давних партнеров-недругов, Омара аль-Магдари. Очень хорошая девушка, тоже получила неплохое образование и могла бы стать прекрасной парой сыну Мустафы. Правда, внешность не так чтобы очень уж хорошая, но собаки при виде ее не воют и вороны замертво не падают. А с папашей ее лучше дружить, чем враждовать, хотя и неприятен был Мустафе Салиму аль-Магдари. Жестокий, беспринципный, способный ради достижения цели на любые подлости, аль-Магдари набирал все больший и больший вес в бизнесе. Происхождение его стартового капитала было довольно сомнительным, а методы приумножения этого капитала – еще более удручающими. Омар давно уже пытался наложить лапу на отели Салима, но пока ничего не получалось. Мустафа стоял на ногах прочно. Тогда-то Омар и придумал замечательный, на его взгляд, выход – если нельзя поглотить чужой бизнес, то ведь можно объединиться с ним. А тут и Лейла, доченька любимая, подросла. И давно уже сохнет по красавчику Хали. Папа знает, папа видел фото этого синеглазого бездельника у кровати доченьки.
В общем, все шло к свадьбе, слияние капиталов сулило фантастические перспективы, что понял даже сам Хали (мозги-то у парня на месте) и смирился с перспективой жениться и остепениться. Пока не увидел невесту. На свадьбе.
Хали поморщился, вспомнив свой шок при виде будущей жены. Впечатление было настолько сильным, что он, не соображая, что делает, не думая о последствиях, позорно сбежал с собственной свадьбы. Через окно туалета.
Прошло уже больше года, но отец до сих пор и слышать ничего не хочет о своем беспутном сыне. Империю все еще лихорадило, Омар аль-Магдари был в ярости, да и как иначе после такого унижения собственной дочери! Бедняжка никак не могла прийти в себя, да и цель не была достигнута, отели все еще были собственностью Салима, такой лакомый кусок прошел мимо рта! Короче, круги по воде шли и поныне. А этот мерзавец, так нагадивший собственному отцу, опять взялся за старое. И ведь даже деньгами его не прижмешь, поскольку после блестящего окончания Оксфорда Мустафа лично открыл на имя сына счет, куда перевел сразу миллион долларов. Конечно, за эти годы от денег ничего бы не осталось, трать их Хали бездумно. Но в промежутках между загулами он умудрялся быстро прокручивать некоторые суммы, играл на бирже, в общем, работала та самая деловая хватка, на которую так уповал отец. И деньги на счету Хали не кончались, увы…
Опа, снова сирена. Хали помотал головой и тут же с испугом подхватил ее, казалось, еще секунда, и голова оторвется и покатится в самый дальний угол. Да что тут происходит, в самом-то деле! Сначала прислуга визжит, психопатка, а теперь полиция, похоже, прискакала. Ага, вот и «Скорая» подключилась к общему хору. Хали опять сел и, все еще держась руками за голову, позвал:
– Сабина!
Молчание.
– Сабина, как ты можешь спать при такой адской какофонии?! У меня сейчас мозги лопнут, а она дрыхнет! Сабина, черт тебя дери!
Молчание.
– Ну ты и нализалась, детка, – застонал Хали, с трудом поворачиваясь к своей разоспавшейся подруге, – да и я, похоже, тоже. Ничего не помню. Что мы такое выпили, Са…
Слова остановились, тупо постояли и с диким топотом унеслись обратно. Язык одеревенел. С кончиков пальцев, все быстрее и быстрее, за пару секунд завладев всем телом, понеслись морозные мурашки. Хали затрясло так, что он не мог двинуться с места. Мозг отключился, он был в состоянии лишь удерживать изображение, но анализировать его, соображать, что к чему, делать какие-то выводы…
Этого не могло быть, но это было.
Блокированное сознание машинально фиксировало происходящее. Вот в комнату ворвались полицейские, вот они подбегают к нему, Хали, валят его на кровать, защелкивают наручники, потом поднимают и волокут к выходу. А там, на кровати, среди еще вчера белоснежных, а сегодня отвратительно ржавых простыней, осталось то, что совсем недавно было Сабиной Лемонт, очаровательной большеглазой женщиной, жизнерадостной и легкой. Но теперь при виде ЭТОГО почему-то вспоминалась лишь бойня.
Кровь. Много крови. И нож. Длинный и тонкий. Вон он, на полу. И отпечатки чьих-то кровавых ладоней на белье. И собственные руки, липкие и ржавые…
Часть 1
ГЛАВА 1
Провыв особенно проникновенно последнее слово, отчего окрестные собаки готовы были утопиться от зависти, Славочка Тумилов и Серега Горенко затихли, обводя присутствующих растроганными взглядами. Им так хотелось понимания и участия! Но понимание и участие, возмущенно ругаясь и подталкивая друг дружку, давным-давно покинули нашу гулянку. Это было в тот временной период, когда тусовка еще могла претендовать на звание вечеринки. Звучали еще вполне связные речи, народ кучковался вместе, вспоминая общее студенческое прошлое. Еще прислушивались к говорившему, комментируя и дополняя, подкалывая и похихикивая. Но близок, близок был тот рубеж, когда вечеринка плавно переходит в пьянку, и следом за пониманием и участием к выходу потянулись здравый смысл, связные речи, самоконтроль. Последней, удрученно оглядываясь и тяжело вздыхая, ушла память.
Вот и встретились два одиночества,
Развели у дороги костер,
А костру разгораться не хочется,
Вот и весь, вот и весь
Разгов-о-о-ор!
И народ раскрепостился, народ отвязался. Или развязался? Нет, ведь развязанные – это состоявшиеся кобели в собачьем мире. Хотя… Судя по всему, таковых хватало и здесь. Забавно было наблюдать за своими однокурсниками, которые еще несколько часов назад, солидные и расфуфыренные, пришли на празднование 10-летия окончания политехнического института, а сейчас, похоже, многие забыли, ради чего, собственно, они сюда пришли.
Большинство из нас не виделись все эти годы ни разу…
Ох, погодите, я же не представилась. Я – Анна Лощинина, до недавнего времени скромная провинциальная журналистка на вольных хлебах. Десять лет назад закончила политехнический институт, но обстоятельства сложились так, что должность инженера мне сейчас предложил бы лишь оптимист с психическим диагнозом. Меня вполне устраивала моя тихая спокойная жизнь в родном городе. Сотрудничала с разными изданиями, писала статьи по заказу, деньги получала небольшие, но мне хватало. Побывала замужем, благополучно развелась, жила себе без проблем и потрясений в однокомнатной квартирке. И так бы все и продолжалось – душевно, спокойно, болотисто так, тинисто, пока я не обнаружила вдруг у себя совершенно неожиданный талант. Оказалось, что я могу писать стихи. А еще – неплохие тексты песен. Так и познакомилась с мегазвездой российского шоу-бизнеса Алексеем Майоровым. Он заинтересовался моими текстами, предложил сотрудничество. А потом… Так сложилось, что ближе и роднее Лешки для меня теперь человека нет. Скажи мне кто-либо пару лет назад, что моя половинка, мой самый родной и любимый человек – это вон тот расфуфыренный звездун с телеэкрана, я бы пожалела убогонького, всплакнула над трудной судьбой психа. Но судьба, хихикнув, подкинула мне вот такой сюрприз. И я бесконечно благодарна ей за это. Хотя она, судьба, словно компенсируя новообретенное счастье, щедрой дланью сыплет и сыплет на наши с Майоровым головы испытания, о которых я раньше только в книгах читала. О тихой жизни пришлось забыть (см. книги Анны Ольховской «Право бурной ночи», «Охота светской львицы»), нас штормит и поныне. Но сейчас Лешка уехал на гастроли, а я, чтобы не скучать, отправилась на десятилетие выпуска.
И не пожалела. Конечно, мы знали, как кто устроился, как живет, созванивались ведь, делились новостями. А о некоторых, как, например, об Илоне Якутович, нам сообщали страницы глянцевых журналов и телеэкраны. Да, наша Илонка высоко взлетела. Она была единственной знаменитостью нашего выпуска, остальные, пусть и добившиеся чего-то в жизни, были широко известны в узких кругах. Даже моя подружка, Светка Жеймовская, ох, простите, Светлана Леонидовна, ставшая заместителем директора крупнейшего металлургического комбината, разъезжавшая с личным шофером и прекрасно управлявшаяся с многотысячным коллективом, не вызывала у наших сокурсников, а особенно у сокурсниц, такого живейшего интереса, густо замешенного на зависти. Ну, сделала карьеру благодаря своему уму, настойчивости и фантастическому трудолюбию, ну и что? Ну, состоялась как специалист, не изменив, что большая редкость нынче, своему диплому, ну, защитила кандидатскую диссертацию, успев еще и замуж выйти, и дочку родить, ну и ничего особенного! Кто про нее, про Светку, знает?
А вот Илона Якутович – это да! Пусть и не работала по специальности и дня, пусть с трудом диплом защитила, так это все ерунда. Еще тогда мы знали, что инженером Илона не будет. Когда мы учились на третьем курсе, Илонка пошла по посудной части. По какой посудной? А по той, где миски коллекционируют. Вернее, Мисски. Сначала Илона стала Мисс Факультета, потом – Мисс Института, потом конкурсы, бывшие тогда не столь распространенными, как сейчас, вывели нашу однокурсницу вначале на орбиту города, затем области, а там уже и столица замаячила. Какая там учеба, на пятом курсе мы Илонку и не видели совсем. Честно говоря, мы уже думали, что ее отчислили, но на защите диплома Илона неожиданно появилась.
Сказать, что мы обалдели, – значит не сказать ничего. Особенно наши парни. Как они, бедняги, все же смогли защититься – до сих пор не понимаю. Глаза у всех были стеклянные, они то краснели, то бледнели, они теснились постоянно неподалеку от Илоны, роем перелетая следом, когда та перемещалась в пространстве.
Да и немудрено, если честно. Тогда, 10 лет назад, качественная косметика, фирменная одежда, элегантная обувь, не говоря уже о таком барстве, как аксессуары, – все было малодоступно, все приходилось «доставать». Каталог «ОТТО» листался с завистливыми вздохами – живут же люди! И понятно, что мы тогда выглядели, как бы это сформулировать… Простовато, что ли. Парадные прически – но сделанные косорукими умелицами объединения «Восход», нарядные платья и костюмы – но отечественные и сидевшие на нас не всегда удачно. И косметика, потекшая от жары. Июнь ведь все-таки был.
И тут, словно видение, словно ожившая страничка супержеланного тогда журнала «Космополитен», в зал, где должна была состояться защита, впорхнула Илона Якутович. И тогда я впервые воочию смогла увидеть разницу между черной и белой завистью. Она была четко прописана на лицах моих однокурсниц. «Ух ты, какая!» и «Чтоб ты провалилась, зараза!» – понятно, где какая?
Высокая, стройная, с роскошными рыжими волосами, прозрачными зелеными глазами и белоснежной кожей без единой конопушки, Илона приветливо улыбнулась:
– Как дела, народ? Ужасно по вас соскучилась!
– Да неужели? – угрюмо буркнула Лена Горельцева, считавшая себя до появления соперницы самой красивой.
– Серьезно, – повернулась к ней Илона, словно не замечая свирепого выражения лица однокурсницы, – устаю очень, сплошные переезды, перелеты, гостиницы, фотосъемки, интервью – кошмар! Так иногда хотелось просто посидеть с вами на лекции, потанцевать на дискотеке!
– Бедняжка! – постаралась выдавить из себя максимальное количество сарказма Ленка, но, похоже, мучительная процедура выдавливания была напрасной, поскольку Илона, резко повернувшись, направилась к нашему куратору.
Ох, как хотелось, видимо, Горельцевой хоть на минутку стать героиней книги Стивена Кинга «Воспламеняющая взглядом»! Всего одна-единственная минуточка – и от этой рыжей гадючки с ее фарфоровым холеным личиком, с ее ухоженными ручками, на которых посверкивали отнюдь не стекляшки, с ее длиннющими ножками в о-бал-денных туфельках, с ее омерзительно эксклюзивными шмотками осталась бы кучка пепла.
В общем, Илона Якутович благополучно защитилась и получила диплом о высшем образовании. И больше мы ее до сегодняшнего дня не видели. В смысле – вот так, вживую. А на телеэкранах, на обложках журналов, в светской хронике – постоянно. Илона стала одной из первых русских моделей, успешно работавших на Западе. Она участвовала во всех престижных показах, работала с известнейшими кутюрье, снималась в рекламе. Ее интрижки с киноактерами, певцами и всякими-разными другими плейбоями вызывали обильное разлитие желчи у наших дам. Всякий раз (который, этот самый раз, случался не так уж и часто, слава богу), когда мне звонила Ленка Горельцева, она предрекала Илоне Утофф (так затейливо изменила Илонка свою не очень благозвучную фамилию) скорый закат карьеры, забвение и кончину где-нибудь под забором, желательно в непосредственной близости от помойки. Добрая она у нас душа, Ленка, нежная и ранимая.
Но Илона всех удивила. Очень четко уяснив, что уходить надо вовремя, в зените славы, а не тогда, когда табун молоденьких девиц затопчет тебя, она два года назад открыла в Москве собственный Дом Дизайна, собрала туда со всей России талантливых дизайнеров одежды, прически, аксессуаров, макияжа, интерьера, ландшафта – всего, где только применимо слово «дизайн». И теперь весьма успешно руководила процессом. Вбухала она в свой бизнес немалые деньги, но оно того стоило. Теперь наша Илонка стала ВИП-персоной московской светской тусовки, участвовала во всевозможных ток-шоу на телевидении и даже выпустила книгу о своей трудной жизни.
И естественно, когда наш бессменный староста группы Славочка Тумилов затеял всю эту байду с 10-летием выпуска, никто и подумать не мог, что Илона появится. Ни с кем из бывших сокурсников связи она не поддерживала, поскольку близких друзей среди нас у нее не было. Координат ее никто, разумеется, не знал, поэтому Славочка так, на всякий случай, послал на электронный адрес Илонкиного Дома Дизайна приглашение на встречу. Послал и забыл.
И когда возле ворот небольшой и уютной загородной гостинички, которую мы целиком арендовали на все выходные, притормозил роскошный золотистый «Лексус», народ, возбужденный встречей и оживленно трепавшийся, примолк. Все с любопытством смотрели на сие средство передвижения, которое, в свою очередь, равнодушно-брезгливо смотрело на нас. Потом хлопнуло раздраженно фарами. Потом гнусаво загудело. Мы переглянулись и пожали плечами. Может, заблудился кто? За тонированными стеклами не было видно ничего. И никого. Наконец дверь со стороны водителя распахнулась, и оттуда вышел гоблин. Правда, хорошо одетый гоблин, но от этого краше, изящнее и человекоподобнее он не стал. Посмотрев на нас странным взглядом, больше подходившим гробовщику при снятии мерок для своего изделия, он прорычал что-то невразумительное.
– Простите, что? – рискнул переспросить Славочка, стоявший ближе всех к этому славному парнишке.
– Это «Сказочный лес»? – справился наконец со своим не приспособленным к человеческой речи голосовым аппаратом гоблин.
– Ой, ну что вы, – не удержалась я, – это самый обычный лес, для людей. А где ваши собираются, мы понятия не имеем.
– Гмр-р-ф! – внятно прокомментировал ситуацию гоблин, с трудом переместив серые камешки глаз на меня. И как-то так сразу захотелось стать букашкой, что ли, или червячком каким, чтобы иметь шанс спрятаться под ближайшим листом подорожника.
– Да ладно тебе, Димочка, пугать моих сокурсников! Разумеется, это та самая гостиница, «Сказочный лес», я же тебе сразу сказала! – Мы и не заметили, как в машине опустилось одно из стекол, и из кожаного комфорта на нас смотрела улыбающаяся Илона Утофф, Якутович которая. – А ты, Анька, все такая же язва, не меняешься! Молодец!
– Опа! – вылез вперед Серега Горенко. – Это же Илонка! Ну ни фига себе! А ты настоящая, не глюк?
– Вот за что я тебя всегда ценила, Сереженька, – промурлыкала Илона, с помощью другого гоблина, являвшегося клоном Димочки, выплывая из машины, – так это за детскую непосредственность. Твоя реакция всегда настоящая, что видишь, то и говоришь. В данном случае получилось мило. А глючить, господа, еще рановато, вечер только начинается.
Появление Илонки внесло еще больше оживления, ее затеребили, затормошили со всех сторон, на что гоблины реагировали довольно нервно. Пришлось хозяйке отправить своих бодигардов пообщаться с местной охраной, а мы все дружно направились в ресторанный зал гостиницы, где нас уже ждал банкетный стол. Истомился, бедняга, от нетерпения.
И понеслось! Через 10 минут светская элита Илона Утофф стала просто Якутович, как раньше. Мы друг дружку чаще по фамилии звали. Девчонкам пришлось свои девичьи вспомнить, хорошо хоть я на своей осталась. Да и не знает из моих однокурсников никто, что второй раз замуж вышла. Даже Светка, поскольку последние годы мы с ней общались лишь при помощи Интернета, ведь жила она нынче довольно далеко от своего родного города. И отношения из дружеских постепенно стали приятельскими.