Страница:
Что ж, начало было многообещающим. Анри почувствовал, что его ожидают хорошие новости. Приятно было осознавать, что не только сидящему напротив красавчику можно завидовать, но и ты кое-чего тоже стоишь в этой жизни.
– Мои «морские волки», – сделавшись серьезным, перешел к делу ротмистр, – признали на картинах рейд Гельсингфорса, а также некоторые места в финских шхерах, в частности острова архипелага Виролахти.
Несколько лет назад Вильмонту приходилось бывать в Гельсингфорсе по делам службы. Так что главный вопрос уже готов был сорваться с его губ. Но Гарин опередил его. Не зря же он откомандировал в Гельсингфорс за собственный счет знакомого фотографа, чтобы тот сделал нужные снимки, снабдив его охранной грамотой, чтобы этого человека не арестовали, как шпиона.
– Да, да, мой друг! Вы оказались правы! Это любимые маршруты морских прогулок Его императорского величества с семьей. Они расположены на расстоянии всего одного дневного перехода от Петергофа. С помощью быстроходного катера легко поддерживать связь со столицей и управлять страной. По дальности это фактически дачная поездка. А места там просто удивительные! Девственная суровая природа, летом климат довольно мягкий. И безопасно. Охрана организована очень хорошо, да и местные жители в массе своей лояльны к властям и сразу докладывают в полицию о любом подозрительном незнакомце. В прошлые годы государь с семьей провел в финских шхерах почти четыре месяца, подолгу останавливался на островах. Специально для него императорский двор арендовал там землю у сельских общин.
Вильмонт подозвал официанта и попросил принести коктейль из холодного кофе и своего любимого коньяка. Он называл эту смесь «напитком успеха» и обычно баловал им себя в награду за какие-то стоящие достижения. Впрочем, это был и успех товарища.
Рассматривая принесенные Гариным фотоснимки, Анри восхищался его находчивостью. А он-то ломал голову над тем, под каким бы предлогом ему выманить хотя бы на время морские пейзажи у жены арестованного художника! Дело в том, что ни одна из картин Бурлака-Заволжского не была изъята полицией. Но чтобы на законном основании получить их, требовалось либо согласие жены попавшего за решетку автора, либо официальный ордер. Обращаться за ордером к новому начальству Вильмонт считал занятием совершенно бесполезным. Зато теперь в оригиналах отпала нужда, ибо на руках у Анри оказались снимки, сделанные почти с таких же ракурсов, с которых рисовал свои пейзажи находящийся сейчас в тюрьме художник.
– Значит, изображенная на картинах яхта – это…
– «Полярная звезда», – подтвердил очень довольный собой Гарин, откидываясь на спинку стула. – Говорят, она просто красавица! По богатству внутренней отделки пассажирских кают, особенно царского салона, не уступает Екатерининскому дворцу в Царском Селе и Зимнему.
– Ну конечно же! – радостно хлопнул себя по лбу Вильмонт. – Вспомнил, наконец, где я видел фотографию этой яхты! В газетах были публикации, когда год назад новую царскую яхту спускали на воду.
– А недавно она прошла ходовые испытания, и теперь дожидается в Гельсингфорсе прибытия государя.
Гарин сделал многозначительную паузу.
– Виденные же вами в газетах фотографии «Полярной звезды» делались издалека и только с одного разрешенного ракурса. Военная цензура строго следила за этим. Я специально справлялся. На картинах же этого Бурлака яхта изображена с разных сторон с хорошей передачей деталей ее оснастки.
Гарин не сомневался, что связанный с террористами художник неспроста многократно рисовал яхту, что называется, «и в профиль, и в анфас». По словам ротмистра, и консультировавшие его военные моряки это подтвердили, так обычно поступают, когда надо снабдить командиров ударных кораблей максимально точным изображением судна, которое им предстоит атаковать.
Вильмонт не мог понять главного: как посторонний человек сумел подобраться так близко к секретной яхте, оставаясь не замеченным для охраны.
– Мне трудно представить этого спившегося гения тайно подплывающим безлунной ночью в рыбачьей лодке к тщательно охраняемой, якорной стоянке, чтобы торопливо зарисовать ее. А может, он подкупил охрану?
Чувствовалось, что Гарину неприятно поднимать данную тему.
– У моих приятелей, морских офицеров, немало друзей служат в Гельсингфорсе, – пояснил он, – и они могут пострадать, если все выплывет наружу. Впрочем, теперь этого не утаишь… Одним словом, никаких шпионских навыков от нашего общего знакомого не требовалось.
Ларчик действительно открывался просто. Гельсингфорская полиция и охрана государя постоянно вылавливала подозрительных лиц и изымала у них блокноты и фотоаппараты. А вот насчет «высокой живописи» в строгих инструкциях ничего сказано не было. К тому же в тех местах Бурлака-Заволжского, оказывается, давно знали. Еще учась в Академии живописи, молодой художник часто приезжал в Финляндию на этюды. Со многими местными жителями и офицерами он был знаком лично и рисовал их. К нему просто привыкли. Даже самые строгие начальники снисходительно смотрели на чудаковатого вида пейзажиста, регулярно появляющегося вблизи секретных объектов.
На прощание Гарин пообещал поделиться с Вильмонтом результатами расшифровки записей из найденного в квартире художника блокнота.
– Не сомневайтесь, наш старик Судейкин расколет этот шифр, как орех.
Главный криптограф охранки Петр Тимофеевич Судейкин был настоящим гением в своем деле. Простые шифры он разгадывал с одного взгляда, а вот запутанные, особо сложные приводили его в состояние, близкое к трансу и нервному срыву, из которого Судейкин выходил, лишь решив задачу. Обычно штурм самых неприступных шифров занимал у него от силы дней десять.
Глава 2
Глава 3
– Мои «морские волки», – сделавшись серьезным, перешел к делу ротмистр, – признали на картинах рейд Гельсингфорса, а также некоторые места в финских шхерах, в частности острова архипелага Виролахти.
Несколько лет назад Вильмонту приходилось бывать в Гельсингфорсе по делам службы. Так что главный вопрос уже готов был сорваться с его губ. Но Гарин опередил его. Не зря же он откомандировал в Гельсингфорс за собственный счет знакомого фотографа, чтобы тот сделал нужные снимки, снабдив его охранной грамотой, чтобы этого человека не арестовали, как шпиона.
– Да, да, мой друг! Вы оказались правы! Это любимые маршруты морских прогулок Его императорского величества с семьей. Они расположены на расстоянии всего одного дневного перехода от Петергофа. С помощью быстроходного катера легко поддерживать связь со столицей и управлять страной. По дальности это фактически дачная поездка. А места там просто удивительные! Девственная суровая природа, летом климат довольно мягкий. И безопасно. Охрана организована очень хорошо, да и местные жители в массе своей лояльны к властям и сразу докладывают в полицию о любом подозрительном незнакомце. В прошлые годы государь с семьей провел в финских шхерах почти четыре месяца, подолгу останавливался на островах. Специально для него императорский двор арендовал там землю у сельских общин.
Вильмонт подозвал официанта и попросил принести коктейль из холодного кофе и своего любимого коньяка. Он называл эту смесь «напитком успеха» и обычно баловал им себя в награду за какие-то стоящие достижения. Впрочем, это был и успех товарища.
Рассматривая принесенные Гариным фотоснимки, Анри восхищался его находчивостью. А он-то ломал голову над тем, под каким бы предлогом ему выманить хотя бы на время морские пейзажи у жены арестованного художника! Дело в том, что ни одна из картин Бурлака-Заволжского не была изъята полицией. Но чтобы на законном основании получить их, требовалось либо согласие жены попавшего за решетку автора, либо официальный ордер. Обращаться за ордером к новому начальству Вильмонт считал занятием совершенно бесполезным. Зато теперь в оригиналах отпала нужда, ибо на руках у Анри оказались снимки, сделанные почти с таких же ракурсов, с которых рисовал свои пейзажи находящийся сейчас в тюрьме художник.
– Значит, изображенная на картинах яхта – это…
– «Полярная звезда», – подтвердил очень довольный собой Гарин, откидываясь на спинку стула. – Говорят, она просто красавица! По богатству внутренней отделки пассажирских кают, особенно царского салона, не уступает Екатерининскому дворцу в Царском Селе и Зимнему.
– Ну конечно же! – радостно хлопнул себя по лбу Вильмонт. – Вспомнил, наконец, где я видел фотографию этой яхты! В газетах были публикации, когда год назад новую царскую яхту спускали на воду.
– А недавно она прошла ходовые испытания, и теперь дожидается в Гельсингфорсе прибытия государя.
Гарин сделал многозначительную паузу.
– Виденные же вами в газетах фотографии «Полярной звезды» делались издалека и только с одного разрешенного ракурса. Военная цензура строго следила за этим. Я специально справлялся. На картинах же этого Бурлака яхта изображена с разных сторон с хорошей передачей деталей ее оснастки.
Гарин не сомневался, что связанный с террористами художник неспроста многократно рисовал яхту, что называется, «и в профиль, и в анфас». По словам ротмистра, и консультировавшие его военные моряки это подтвердили, так обычно поступают, когда надо снабдить командиров ударных кораблей максимально точным изображением судна, которое им предстоит атаковать.
Вильмонт не мог понять главного: как посторонний человек сумел подобраться так близко к секретной яхте, оставаясь не замеченным для охраны.
– Мне трудно представить этого спившегося гения тайно подплывающим безлунной ночью в рыбачьей лодке к тщательно охраняемой, якорной стоянке, чтобы торопливо зарисовать ее. А может, он подкупил охрану?
Чувствовалось, что Гарину неприятно поднимать данную тему.
– У моих приятелей, морских офицеров, немало друзей служат в Гельсингфорсе, – пояснил он, – и они могут пострадать, если все выплывет наружу. Впрочем, теперь этого не утаишь… Одним словом, никаких шпионских навыков от нашего общего знакомого не требовалось.
Ларчик действительно открывался просто. Гельсингфорская полиция и охрана государя постоянно вылавливала подозрительных лиц и изымала у них блокноты и фотоаппараты. А вот насчет «высокой живописи» в строгих инструкциях ничего сказано не было. К тому же в тех местах Бурлака-Заволжского, оказывается, давно знали. Еще учась в Академии живописи, молодой художник часто приезжал в Финляндию на этюды. Со многими местными жителями и офицерами он был знаком лично и рисовал их. К нему просто привыкли. Даже самые строгие начальники снисходительно смотрели на чудаковатого вида пейзажиста, регулярно появляющегося вблизи секретных объектов.
На прощание Гарин пообещал поделиться с Вильмонтом результатами расшифровки записей из найденного в квартире художника блокнота.
– Не сомневайтесь, наш старик Судейкин расколет этот шифр, как орех.
Главный криптограф охранки Петр Тимофеевич Судейкин был настоящим гением в своем деле. Простые шифры он разгадывал с одного взгляда, а вот запутанные, особо сложные приводили его в состояние, близкое к трансу и нервному срыву, из которого Судейкин выходил, лишь решив задачу. Обычно штурм самых неприступных шифров занимал у него от силы дней десять.
Глава 2
Эристов вернулся из Крыма всего на несколько дней, специально для того, чтобы встретиться с Вильмонтом. Полученная от подчиненного телеграмма заинтриговала и смутила его. Не то чтобы командира летучего отряда одолели сомнения, нет, Арнольд Михайлович по-прежнему был уверен, что ближайшей целью террористического подполья является брат государя – Великий князь Владимир Александрович Романов, отдыхающий сейчас в Ливадии. Тем не менее обнаруженные его лучшим учеником новые факты заслуживали самого пристального изучения.
Вооружившись массивным увеличительным стеклом на толстой медной ручке, Эристов долго разглядывал фотографии мест, которые интересовали арестованного художника. Наконец оторвавшись от снимков, он посмотрел на ожидающего его реакции подчиненного:
– Вот что, возьмите с собой Чеснокова и сегодня же выезжайте в Гельсингфорс.
Чесноков – это была фамилия одного из лучших филеров[11] летучего отряда. Он был недоучившимся студентом. Для охранки это было нетипично. Чаще всего филерами здесь служили отставные солдаты, бывшие официанты, парикмахеры, рабочие. Большинство из них были полуграмотными, едва умели писать. Но командир особого «летучего отряда» Арнольд Эристов предпочитал вербовать на службу людей образованных и умных. За особые качества и старание Арнольд Михайлович доплачивал рядовым сотрудникам к их скромному жалованью из собственного кармана.
Еще одного первоклассного филера Эристов пообещал откомандировать в помощь капитану сразу по своему возвращению в Ливадию.
– Учтите, от сердца отрываю.
Тем не менее Вильмонт чувствовал разочарование. Он ждал от командира совсем другой реакции, особых полномочий. А так выходило, что он должен отправиться в Финляндию фактически в качестве частного лица. Эристов заметил это.
– Напрасно вы обижаетесь – сказал он. – Я считаю добытую вами информацию очень важной. Но сами знаете: как только речь заходит о венценосных особах, наши начальники сразу делаются большими дипломатами. Мне возразят, что государя очень раздражает, когда тайная полиция вмешивается в его планы без серьезных на то оснований. Особенно, мол, это неуместно теперь – в преддверии дружеского визита в Кронштадт французской военной эскадры и подписания эпохального русско-французского союзного договора. Добудьте более весомые факты, и вы получите полный карт-бланш.
– Ну тогда мне необходимо хотя бы допросить арестованного художника, – упрямо заявил Вильмонт. – Мы не можем подвергать жизнь государя опасности.
– Боюсь, наши коллеги вцепились в этого Бурлака-Заволжского мертвой хваткой и не уступят его нам обратно даже на час. Так стоит ли начинать открытую войну с ними?
Почувствовав долю скепсиса в словах командира, Вильмонт рассказал ему, как лет семь назад присутствовал на выступлении заезжего итальянского иллюзиониста. Играючи нарушая законы природы, знаменитый маг имел в тот вечер оглушительный успех у публики. После выступления в ту пору начинающий контрразведчик пробрался за кулисы и стал упрашивать иностранную «звезду» научить его нескольким своим коронным фокусам.
– Сами знаете: в нашем деле бывает полезно творить маленькие чудеса, – пояснил капитан, возвращая учителю незаметно вытащенные из его кармана золотые часы.
Итальянец долго отказывал посетителю, видимо, опасаясь, что чересчур любопытного юношу к нему подослали конкуренты, мечтающие выведать его профессиональные секреты. Но в конечном итоге молодому человеку удалось убедить мастера. Все его фокусы были построены на ловкости рук и искусных психологических манипуляциях. С помощью демонстративных движений артист на мгновение отвлекал внимание зрителей и таким образом легко обманывал их.
Эристов закурил и снова взял в руки принесенные Вильмонтом фотографии. Щурясь от дыма, он вновь принялся перебирать карточки.
– Хотите сказать, что история с крушением поезда – это стратегический блеф с целью отвлечь нас в ложном направлении от главной мишени?
Вильмонт подтвердил:
– Старая, как само искусство войны, игра: чтобы ударить и победить в одном месте, необходимо заставить противника поверить, что атака запланирована в другом.
Старый сыщик вздохнул и отложил фотографии в сторону. Заложив руки за спину, он прошелся по кабинету туда и обратно. Маятник старинных напольных часов мерно раскачивался в такт его шагам. Прокручивая назад в памяти события того дня, когда он обнаружил в лесу тайно построенную террористами железнодорожную ветку, Эристов теперь и сам склонялся к мысли, что «случайно» оказавшиеся на его пути улики могли быть намеренно подброшены ему. Руководителям террористов прекрасно известно, что штаты «охранки» не столь многочисленны, чтобы достаточными силами одновременно охранять всех, кто нуждается в защите. Так что идея совершения ложного выпада перед нанесением главного удара напрашивается сама собой.
– Да, все правильно, – вынужден был признать полную правоту ученика Эристов. – Я сейчас же отправляюсь к начальству – просить, чтобы нам позволили допросить художника. Необходимо любым способом вытряхнуть из него правду.
Арнольд Михайлович быстро вышел из кабинета. Вернулся он довольно быстро сильно разочарованный. Оказалось, что в тюремной камере у Бурлака-Заволжского случилось буйное помешательство. Теперь его перевели в больницу для душевнобольных.
Проанализировав ситуацию, Эристов предложил:
– Давайте поступим так: вы пока поезжайте в Гельсингфорс и начинайте работать. А я, как только у свидетеля минует острый приступ, добьюсь разрешения допросить его.
Бывалые столичные извозчики знали в лицо невыгодных ездоков из сыскной полиции и охранки и старались еще издали заметить их и свернуть в переулок. Однако против настоящих профессионалов их уловки были бесполезны. Тот, кто прошел школу Арнольда Эристова, знал, как быстро изменить внешность, чтобы не сразу быть узнанным даже собственной родней.
Заметив в конце улицы пролетку, Анри изменил походку, глубоко засунул руки в карманы, опустил голову, сгорбился. По осанке человека можно понять его судьбу, кто он и чем занимается. Лишившись своей офицерской выправки, Вильмонт стал выглядеть как сломленный неудачник. Он старался идти так, словно у него сильно стоптаны каблуки, пусто в карманах и тоскливо на душе – неуверенно, шатко, шаркая ногами. Это сработало. Хозяин наемной коляски беспечно ехал прямо к нему. И тут Анри вдруг увидел, что на козлах пролетки сидит Чесноков – один из двух филеров, с которыми он должен был отправиться на задание. Бывший студент, Николай Чесноков был чрезвычайно ценным сотрудником. К любому заданию он любил подходить творчески.
– Не желаете прокатиться, барин?
Некрасивое лошадиное лицо Чеснокова расплылось в широкой улыбке, обнажились крупные крепкие зубы.
Эта встреча обрадовала Вильмонта. Когда отправляешься в очередную поездку, которая неизвестно чем может для тебя закончиться, всегда приятно знать, что ты не один. Это как в кавалерийской атаке: рядом свистит шрапнель, то справа, то слева исчезают товарищи, а тебе страсть как весело со всем эскадроном восторженно нестись навстречу смерти или славе.
Вильмонт сел в пролетку. Липовый извозчик натянул вожжи, и под копытами зацокали камни мостовой. Периодически оборачиваясь к седоку, Чесноков рассказывал, что уже не в первый раз берет на принадлежащей Департаменту полиции конюшне лошадей и коляску, переодевается в долгополый зипун с нашитым на груди и спине большим желтым номером, нахлобучивает на голову особой формы шляпу с широкими полями и обязательной желтой лентой. Этот маскарад был оправдан тем, что далеко не везде пешему филеру удобно было вести наблюдение.
– Вот только дворники и сторожа допекают, – шевеля плечами, сетовал и одновременно хвалится своей ловкостью Чесноков. – Как увидят, что долго стою на одном месте, сразу гнать начинают, чтобы лошадь на их территории не нагадила. Но я уж знаю, как отвечать, чтоб отстали. Одному сбрехну, что «дохтура» жду, который к больному пошел. Другого угощу из бутылочки, которая всегда при мне. Третьему по секрету откроюсь, что «барина» велено караулить, проводящего время с чужой женой. Мол, знакомый купец всегда меня для своих тайных амурных поездок берет, так как знает, что если ему случится убегать от разъяренного мужа, то я и моя кобылка его не подведем.
Слушая Чеснокова, Анри чувствовал к нему все большую симпатию: «А он славный парень. Лучшего товарища мне теперь и пожелать нельзя. Спасибо Эристову – он действительно дал мне первоклассных сотрудников в помощь».
Вооружившись массивным увеличительным стеклом на толстой медной ручке, Эристов долго разглядывал фотографии мест, которые интересовали арестованного художника. Наконец оторвавшись от снимков, он посмотрел на ожидающего его реакции подчиненного:
– Вот что, возьмите с собой Чеснокова и сегодня же выезжайте в Гельсингфорс.
Чесноков – это была фамилия одного из лучших филеров[11] летучего отряда. Он был недоучившимся студентом. Для охранки это было нетипично. Чаще всего филерами здесь служили отставные солдаты, бывшие официанты, парикмахеры, рабочие. Большинство из них были полуграмотными, едва умели писать. Но командир особого «летучего отряда» Арнольд Эристов предпочитал вербовать на службу людей образованных и умных. За особые качества и старание Арнольд Михайлович доплачивал рядовым сотрудникам к их скромному жалованью из собственного кармана.
Еще одного первоклассного филера Эристов пообещал откомандировать в помощь капитану сразу по своему возвращению в Ливадию.
– Учтите, от сердца отрываю.
Тем не менее Вильмонт чувствовал разочарование. Он ждал от командира совсем другой реакции, особых полномочий. А так выходило, что он должен отправиться в Финляндию фактически в качестве частного лица. Эристов заметил это.
– Напрасно вы обижаетесь – сказал он. – Я считаю добытую вами информацию очень важной. Но сами знаете: как только речь заходит о венценосных особах, наши начальники сразу делаются большими дипломатами. Мне возразят, что государя очень раздражает, когда тайная полиция вмешивается в его планы без серьезных на то оснований. Особенно, мол, это неуместно теперь – в преддверии дружеского визита в Кронштадт французской военной эскадры и подписания эпохального русско-французского союзного договора. Добудьте более весомые факты, и вы получите полный карт-бланш.
– Ну тогда мне необходимо хотя бы допросить арестованного художника, – упрямо заявил Вильмонт. – Мы не можем подвергать жизнь государя опасности.
– Боюсь, наши коллеги вцепились в этого Бурлака-Заволжского мертвой хваткой и не уступят его нам обратно даже на час. Так стоит ли начинать открытую войну с ними?
Почувствовав долю скепсиса в словах командира, Вильмонт рассказал ему, как лет семь назад присутствовал на выступлении заезжего итальянского иллюзиониста. Играючи нарушая законы природы, знаменитый маг имел в тот вечер оглушительный успех у публики. После выступления в ту пору начинающий контрразведчик пробрался за кулисы и стал упрашивать иностранную «звезду» научить его нескольким своим коронным фокусам.
– Сами знаете: в нашем деле бывает полезно творить маленькие чудеса, – пояснил капитан, возвращая учителю незаметно вытащенные из его кармана золотые часы.
Итальянец долго отказывал посетителю, видимо, опасаясь, что чересчур любопытного юношу к нему подослали конкуренты, мечтающие выведать его профессиональные секреты. Но в конечном итоге молодому человеку удалось убедить мастера. Все его фокусы были построены на ловкости рук и искусных психологических манипуляциях. С помощью демонстративных движений артист на мгновение отвлекал внимание зрителей и таким образом легко обманывал их.
Эристов закурил и снова взял в руки принесенные Вильмонтом фотографии. Щурясь от дыма, он вновь принялся перебирать карточки.
– Хотите сказать, что история с крушением поезда – это стратегический блеф с целью отвлечь нас в ложном направлении от главной мишени?
Вильмонт подтвердил:
– Старая, как само искусство войны, игра: чтобы ударить и победить в одном месте, необходимо заставить противника поверить, что атака запланирована в другом.
Старый сыщик вздохнул и отложил фотографии в сторону. Заложив руки за спину, он прошелся по кабинету туда и обратно. Маятник старинных напольных часов мерно раскачивался в такт его шагам. Прокручивая назад в памяти события того дня, когда он обнаружил в лесу тайно построенную террористами железнодорожную ветку, Эристов теперь и сам склонялся к мысли, что «случайно» оказавшиеся на его пути улики могли быть намеренно подброшены ему. Руководителям террористов прекрасно известно, что штаты «охранки» не столь многочисленны, чтобы достаточными силами одновременно охранять всех, кто нуждается в защите. Так что идея совершения ложного выпада перед нанесением главного удара напрашивается сама собой.
– Да, все правильно, – вынужден был признать полную правоту ученика Эристов. – Я сейчас же отправляюсь к начальству – просить, чтобы нам позволили допросить художника. Необходимо любым способом вытряхнуть из него правду.
Арнольд Михайлович быстро вышел из кабинета. Вернулся он довольно быстро сильно разочарованный. Оказалось, что в тюремной камере у Бурлака-Заволжского случилось буйное помешательство. Теперь его перевели в больницу для душевнобольных.
Проанализировав ситуацию, Эристов предложил:
– Давайте поступим так: вы пока поезжайте в Гельсингфорс и начинайте работать. А я, как только у свидетеля минует острый приступ, добьюсь разрешения допросить его.
* * *
Итак, срочно на вокзал! Прикрепленный к капитану филер должен был найти его сам. Прежде чем поймать пролетку, Вильмонт специально отошел подальше от здания Департамента полиции. Городские извозчики, как прокаженных, сторонились полицейских и жандармов, стараясь за квартал объезжать учреждения, в которых они служили. Дело в том, что согласно постановлению санкт-петербургской городской думы с пассажиров, принадлежащих к этой категории, можно было брать только половинную таксу. Платя в час всего по десять копеек вместо двадцати, льготники, бывало, по полдня разъезжали в наемном экипаже. А зачастую пользовались своим правом не только в служебных целях. Страдали от такой повинности не только скромные «ваньки» – владельцы одноконных пролеток, дешевые и вездесущие, но и горделивые «лихачи» – обычно чрезвычайно разборчивые в выборе клиентов.Бывалые столичные извозчики знали в лицо невыгодных ездоков из сыскной полиции и охранки и старались еще издали заметить их и свернуть в переулок. Однако против настоящих профессионалов их уловки были бесполезны. Тот, кто прошел школу Арнольда Эристова, знал, как быстро изменить внешность, чтобы не сразу быть узнанным даже собственной родней.
Заметив в конце улицы пролетку, Анри изменил походку, глубоко засунул руки в карманы, опустил голову, сгорбился. По осанке человека можно понять его судьбу, кто он и чем занимается. Лишившись своей офицерской выправки, Вильмонт стал выглядеть как сломленный неудачник. Он старался идти так, словно у него сильно стоптаны каблуки, пусто в карманах и тоскливо на душе – неуверенно, шатко, шаркая ногами. Это сработало. Хозяин наемной коляски беспечно ехал прямо к нему. И тут Анри вдруг увидел, что на козлах пролетки сидит Чесноков – один из двух филеров, с которыми он должен был отправиться на задание. Бывший студент, Николай Чесноков был чрезвычайно ценным сотрудником. К любому заданию он любил подходить творчески.
– Не желаете прокатиться, барин?
Некрасивое лошадиное лицо Чеснокова расплылось в широкой улыбке, обнажились крупные крепкие зубы.
Эта встреча обрадовала Вильмонта. Когда отправляешься в очередную поездку, которая неизвестно чем может для тебя закончиться, всегда приятно знать, что ты не один. Это как в кавалерийской атаке: рядом свистит шрапнель, то справа, то слева исчезают товарищи, а тебе страсть как весело со всем эскадроном восторженно нестись навстречу смерти или славе.
Вильмонт сел в пролетку. Липовый извозчик натянул вожжи, и под копытами зацокали камни мостовой. Периодически оборачиваясь к седоку, Чесноков рассказывал, что уже не в первый раз берет на принадлежащей Департаменту полиции конюшне лошадей и коляску, переодевается в долгополый зипун с нашитым на груди и спине большим желтым номером, нахлобучивает на голову особой формы шляпу с широкими полями и обязательной желтой лентой. Этот маскарад был оправдан тем, что далеко не везде пешему филеру удобно было вести наблюдение.
– Вот только дворники и сторожа допекают, – шевеля плечами, сетовал и одновременно хвалится своей ловкостью Чесноков. – Как увидят, что долго стою на одном месте, сразу гнать начинают, чтобы лошадь на их территории не нагадила. Но я уж знаю, как отвечать, чтоб отстали. Одному сбрехну, что «дохтура» жду, который к больному пошел. Другого угощу из бутылочки, которая всегда при мне. Третьему по секрету откроюсь, что «барина» велено караулить, проводящего время с чужой женой. Мол, знакомый купец всегда меня для своих тайных амурных поездок берет, так как знает, что если ему случится убегать от разъяренного мужа, то я и моя кобылка его не подведем.
Слушая Чеснокова, Анри чувствовал к нему все большую симпатию: «А он славный парень. Лучшего товарища мне теперь и пожелать нельзя. Спасибо Эристову – он действительно дал мне первоклассных сотрудников в помощь».
Глава 3
В Гельсингфорс они прибыли в разных вагонах. Вильмонт под видом морского офицера – капитана второго ранга. Форму он получил в костюмерной Охранного отделения. Работавший там портной тщательно подогнал ее точно по фигуре Вильмонта. Так что Анри чувствовал себя комфортно в новом образе и даже старался подражать походке морских офицеров, которые ехали в одном вагоне с ним.
Филеру же Чеснокову предстояло вжиться в роль приказчика богатого московского купца, чей хозяин намеревался с разрешения финского магистрата построить в портовом городе консервный и пивной заводики. Второй филер должен был приехать чуть позже.
Гельсингфорс напоминал Петербург. Выгодное же отличие его было в том, что столица Великого княжества Финляндского и одна из главных баз российского Балтийского флота сумела сохранить черты милой провинциальности. Почти за каждым слюдяным окошком стояли горшки с домашними цветами и керамические статуэтки. Прохожие здесь при встрече раскланивались друг с другом, ибо большинство местных жителей знали друг друга по именам. Впрочем, и приезжие тоже, к своему смущению и удивлению, вдруг начинали замечать, что люди вокруг любезно кивают им. По вечерам и в выходные на бульварах, веселя народ, играли популярные мелодии скрипачи и небольшие оркестры из местных жителей. Российские военные с удовольствием подхватили эту традицию и отряжали в город корабельные и полковые духовые оркестры.
Музыка разносилась далеко во все стороны и, казалось, сливалась с окружающими домами. Тридцатичетырехлетнему мужчине временами начинало казаться, что он вернулся в детство и все ему здесь знакомо. «Ну, точно же! – ловил он себя. – Это именно та улица, которую описывал великий сказочник Андерсен, а вот под эту музыку няня или покойная матушка читала мне его сказки».
Вильмонт уже однажды посещал этот город по служебным делам, и с тех пор был очарован его домашней уютной атмосферой. Он шел по мощенным брусчаткой улицам и с удовольствием вдыхал ароматы моря и расположенного поблизости рыбного рынка, останавливался, чтобы послушать дивную-дивную музыку скандинавской Европы или купить сувенир; отвечал улыбкой и поклонами на приветствия финнов. Местное население в массе своей не демонстрировало враждебности по отношению к русским военным. Наверное, именно поэтому с некоторых пор затравленные террористами русские цари предпочитали проводить свой отдых не в Крыму, а именно среди здешних природных красот и не интересующихся политикой жителей.
Неожиданно заморосил дождь, прохожие, кутаясь в свои одежды, спешили укрыться в кафе. Вильмонт попытался узнать у пожилой финки с зонтом: где находится ближайшее заведение для господ офицеров. Но дама плохо говорила по-русски. К тому же она попеременно пыталась отвечать симпатичному моряку и своей крошечной собачонке. Анри быстро перестал понимать, какие фразы предназначены ему, а какие – милому песику. Ситуация выглядела комичной.
Дождь вдруг полил как из ведра, и капитан, поблагодарив по-французски искренне желавшую ему помочь старушку, заскочил в ближайшую открытую дверь. Его встретила атмосфера старинной харчевни с плавающими в воздухе облаками табачного дыма, стуком сталкивающихся глиняных кружек, запахами простой, но вкусной кухни. Это была кухмистерская – небольшое кафе, где можно было перекусить, поговорить со знакомыми, выпить крепкого финского пива. Уютно барабанили капли дождя по стеклу, трещали поленья в огромном камине. Народу здесь было полным-полно. Много моряков с торговых и рыболовецких судов. В финский говор вплетались и русские слова находящихся в увольнительных матросов с русских броненосцев и солдат береговых батарей.
На вошедшего офицера посмотрели удивленно. Господам с золотыми погонами предписывалось правилами проводить свое время в заведениях классом выше. Но не снова же лезть под дождь из-за дурацких предрассудков! Не обращая внимания, что он выглядит здесь белой вороной, Анри заказал себе кружку пива и соленой рыбы. Рядом с ним за столом сидел боцман со шведского парохода. Они разговорились.
Когда дождь, наконец, закончился, Вильмонт вышел из пивной. Где-то поблизости щемяще-нежно играла шарманка. Анри огляделся: на углу одноногий человек в матросском бушлате крутил ручку огромного пестрого ящика, который висел у него на широком кожаном ремне, перекинутом через плечо. Маленькая и бойкая дрессированная обезьяна на привязи бегала у ног шарманщика и выделывала разные штуки, забавляющие зрителей.
– Узнайте свою судьбу, приманите Фортуну! – в черед с громкими зазываниями на финском, осипшим басом простуженного «морского волка» кричал он по-русски.
– Удача улыбнется вам! Не пропустите свой шанс! Купите билет и узнайте, что вас ждет! Купите билет! Узнайте судьбу…
Вокруг продавца счастья собралась небольшая толпа зевак. Особенно много было детей.
Мелодия была знакома Вильмонту. Ему вспомнился каток в Юсуповом саду[12]: скрипящий под коньками лед, специально выстраиваемые на зимний период павильоны, где посетители катка могли переодеться, теплая рука Лизы в его ладони. Воспоминание о давно потерянной девушке, которую он продолжал любить, испортило мужчине настроение. Поэтому, когда шарманщик вдруг подошел к нему, Анри встретил его неприязненно. Однако привычного ко всякому обхождению уличного музыканта не смутил неприветливый взгляд офицера.
– Не угодно ли будет Вашему высокоблагородию послушать вальс из города Вены? – осведомился он. – А может, желаете марш?
Шарманщик весь промок и мечтал заработать хотя бы несколько монет, чтобы хватило на ужин с пивом. Его напарница-обезьянка тоже была голодна и с озабоченными криками бегала вокруг хозяина, иногда ловко вскакивая ему на плечо. День для артистов выдался на редкость неудачным. Любопытные прохожие, с удовольствием слушавшие музыку и глазевшие на хвостатую акробатку, не спешили раскошеливаться, чтобы обезьянка вытащила им из красивой коробки билетик с предсказаниями судьбы. Зрители сразу отходили прочь, как только открутивший мелодию шарманщик снимал с головы шляпу и предлагал им в благодарность за представление кинуть в нее несколько монет. Голодный и обозленный шарманщик вконец охрип. Его зазывное обращение к публике: «Приветствую вас, господа! Я пришел сюда вас повеселить да себе что-нибудь в карман положить! – уже не звучало по-цирковому празднично, а скорее напоминало вопли нищих на церковном парапете: «Подайте хоть что-нибудь на пропитание, люди добрые! Ах вы, скупые нехристи, чтоб вас черти поджаривали в аду за вашу жадность!!!!»
Случайно попавшийся на глаза шарманщику офицер был одной из последних его надежд на то, что не придется возвращаться в свою каморку голодным и трезвым.
Вильмонт собрался было уйти, но неожиданно ему в голову пришла интересная идея, и он окинул более внимательным взглядом живописную фигуру шарманщика: из-под толстого бушлата мужика выглядывала тельняшка. Вокруг его красной шеи был небрежно обмотан шерстяной шарф. Холстяные штаны были в заплатках, на правой ноге изувеченный сапог. Вместо левой – вытертый до блеска протез.
Анри протянул шарманщику горсть мелких монет, пожелав послушать вальс.
Обрадованный, одноногий торопливо закрутил ручку, стараясь скоростью сгладить недостатки своего пискливого инструмента. Отыграв мелодию, он осведомился: не желает ли Ваше благородие узнать еще и свою судьбу.
– Изволь. – Вильмонт добавил двугривенный[13].
По команде хозяина обезьянка вытащила из красивой коробочки синий билетик. В нем было написано: «В этом городе вы станете богатым и найдете потерянную любовь». Вильмонту снова вспомнилась Лиза, и он грустно улыбнулся про себя: «Ах, если бы сокровенные желания действительно исполнялись так легко!» Тем не менее в груди его отчего-то приятно потеплело. Поэтому в ответ на следующее предложение ошалевшего от удивительной прухи уличного музыканта приобрести еще и заговоренный специально для моряков амулет от свирепых штормов и морских чудовищ Вильмонт вполне добродушно и не слишком уверенно пожал плечами.
Шарманщик начал горячо убеждать его, что для любого моряка это совершенно необходимая вещь. И что каждый год морской дьявол собирает в этих холодных, суровых водах свою страшную дань кораблями и их экипажами:
– Как! Разве вы не слышали о пропавшем в прошлом году броненосце «Ястреб»?! Он вышел из ревельской гавани и должен был через сутки прибыть на гельсингфорский рейд. Но вместо этого бесследно исчез. Никто больше не видел ни одного человека из его команды: тринадцать офицеров и почти четыреста матросов.
– По-твоему, их забрал морской дьявол в качестве налога? – не скрывая иронии, осведомился Вильмонт.
Бывший моряк был в этом совершенно убежден.
– А кто же еще! Огромные броненосцы просто так не исчезают. Ясно, что это дело кракена или чудища пострашней. У скандинавских народов множество былин сложено про демонов моря, которые внезапно появляются из глубин и утаскивают в пучину рыболовецкие лодки и корабли.
Филеру же Чеснокову предстояло вжиться в роль приказчика богатого московского купца, чей хозяин намеревался с разрешения финского магистрата построить в портовом городе консервный и пивной заводики. Второй филер должен был приехать чуть позже.
Гельсингфорс напоминал Петербург. Выгодное же отличие его было в том, что столица Великого княжества Финляндского и одна из главных баз российского Балтийского флота сумела сохранить черты милой провинциальности. Почти за каждым слюдяным окошком стояли горшки с домашними цветами и керамические статуэтки. Прохожие здесь при встрече раскланивались друг с другом, ибо большинство местных жителей знали друг друга по именам. Впрочем, и приезжие тоже, к своему смущению и удивлению, вдруг начинали замечать, что люди вокруг любезно кивают им. По вечерам и в выходные на бульварах, веселя народ, играли популярные мелодии скрипачи и небольшие оркестры из местных жителей. Российские военные с удовольствием подхватили эту традицию и отряжали в город корабельные и полковые духовые оркестры.
Музыка разносилась далеко во все стороны и, казалось, сливалась с окружающими домами. Тридцатичетырехлетнему мужчине временами начинало казаться, что он вернулся в детство и все ему здесь знакомо. «Ну, точно же! – ловил он себя. – Это именно та улица, которую описывал великий сказочник Андерсен, а вот под эту музыку няня или покойная матушка читала мне его сказки».
Вильмонт уже однажды посещал этот город по служебным делам, и с тех пор был очарован его домашней уютной атмосферой. Он шел по мощенным брусчаткой улицам и с удовольствием вдыхал ароматы моря и расположенного поблизости рыбного рынка, останавливался, чтобы послушать дивную-дивную музыку скандинавской Европы или купить сувенир; отвечал улыбкой и поклонами на приветствия финнов. Местное население в массе своей не демонстрировало враждебности по отношению к русским военным. Наверное, именно поэтому с некоторых пор затравленные террористами русские цари предпочитали проводить свой отдых не в Крыму, а именно среди здешних природных красот и не интересующихся политикой жителей.
* * *
Был уже поздний вечер, а вокруг смех, музыка, громкие голоса. И по-северному светло, куда бы ты ни пошел.Неожиданно заморосил дождь, прохожие, кутаясь в свои одежды, спешили укрыться в кафе. Вильмонт попытался узнать у пожилой финки с зонтом: где находится ближайшее заведение для господ офицеров. Но дама плохо говорила по-русски. К тому же она попеременно пыталась отвечать симпатичному моряку и своей крошечной собачонке. Анри быстро перестал понимать, какие фразы предназначены ему, а какие – милому песику. Ситуация выглядела комичной.
Дождь вдруг полил как из ведра, и капитан, поблагодарив по-французски искренне желавшую ему помочь старушку, заскочил в ближайшую открытую дверь. Его встретила атмосфера старинной харчевни с плавающими в воздухе облаками табачного дыма, стуком сталкивающихся глиняных кружек, запахами простой, но вкусной кухни. Это была кухмистерская – небольшое кафе, где можно было перекусить, поговорить со знакомыми, выпить крепкого финского пива. Уютно барабанили капли дождя по стеклу, трещали поленья в огромном камине. Народу здесь было полным-полно. Много моряков с торговых и рыболовецких судов. В финский говор вплетались и русские слова находящихся в увольнительных матросов с русских броненосцев и солдат береговых батарей.
На вошедшего офицера посмотрели удивленно. Господам с золотыми погонами предписывалось правилами проводить свое время в заведениях классом выше. Но не снова же лезть под дождь из-за дурацких предрассудков! Не обращая внимания, что он выглядит здесь белой вороной, Анри заказал себе кружку пива и соленой рыбы. Рядом с ним за столом сидел боцман со шведского парохода. Они разговорились.
Когда дождь, наконец, закончился, Вильмонт вышел из пивной. Где-то поблизости щемяще-нежно играла шарманка. Анри огляделся: на углу одноногий человек в матросском бушлате крутил ручку огромного пестрого ящика, который висел у него на широком кожаном ремне, перекинутом через плечо. Маленькая и бойкая дрессированная обезьяна на привязи бегала у ног шарманщика и выделывала разные штуки, забавляющие зрителей.
– Узнайте свою судьбу, приманите Фортуну! – в черед с громкими зазываниями на финском, осипшим басом простуженного «морского волка» кричал он по-русски.
– Удача улыбнется вам! Не пропустите свой шанс! Купите билет и узнайте, что вас ждет! Купите билет! Узнайте судьбу…
Вокруг продавца счастья собралась небольшая толпа зевак. Особенно много было детей.
Мелодия была знакома Вильмонту. Ему вспомнился каток в Юсуповом саду[12]: скрипящий под коньками лед, специально выстраиваемые на зимний период павильоны, где посетители катка могли переодеться, теплая рука Лизы в его ладони. Воспоминание о давно потерянной девушке, которую он продолжал любить, испортило мужчине настроение. Поэтому, когда шарманщик вдруг подошел к нему, Анри встретил его неприязненно. Однако привычного ко всякому обхождению уличного музыканта не смутил неприветливый взгляд офицера.
– Не угодно ли будет Вашему высокоблагородию послушать вальс из города Вены? – осведомился он. – А может, желаете марш?
Шарманщик весь промок и мечтал заработать хотя бы несколько монет, чтобы хватило на ужин с пивом. Его напарница-обезьянка тоже была голодна и с озабоченными криками бегала вокруг хозяина, иногда ловко вскакивая ему на плечо. День для артистов выдался на редкость неудачным. Любопытные прохожие, с удовольствием слушавшие музыку и глазевшие на хвостатую акробатку, не спешили раскошеливаться, чтобы обезьянка вытащила им из красивой коробки билетик с предсказаниями судьбы. Зрители сразу отходили прочь, как только открутивший мелодию шарманщик снимал с головы шляпу и предлагал им в благодарность за представление кинуть в нее несколько монет. Голодный и обозленный шарманщик вконец охрип. Его зазывное обращение к публике: «Приветствую вас, господа! Я пришел сюда вас повеселить да себе что-нибудь в карман положить! – уже не звучало по-цирковому празднично, а скорее напоминало вопли нищих на церковном парапете: «Подайте хоть что-нибудь на пропитание, люди добрые! Ах вы, скупые нехристи, чтоб вас черти поджаривали в аду за вашу жадность!!!!»
Случайно попавшийся на глаза шарманщику офицер был одной из последних его надежд на то, что не придется возвращаться в свою каморку голодным и трезвым.
* * *
Профессиональный полицейский, Вильмонт быстро оглядел шарманщика, машинально делая для себя некоторые выводы: видно было, что тот давно впал в крайнюю нищету и никогда с утра не бывал уверен: доставит ли ему сегодня его скудный промысел кусок хлеба. Он таскал свою шарманку на спине, как тяжкий крест, ибо не мог из-за своего увечья найти более верного и доходного заработка. Из-под разодранного картуза этого человека, напоминающего по покрою шляпу рыбака – зюйдвестку, в беспорядке выбивались длинные и черные как смоль волосы, ниспадающие на сгорбленные плечи. Пораженная ревматизмом левая рука его с трудом вертела медную ручку, прикрепленную с одной стороны музыкального ящика, порождая звуки то заунывные, то веселые.Вильмонт собрался было уйти, но неожиданно ему в голову пришла интересная идея, и он окинул более внимательным взглядом живописную фигуру шарманщика: из-под толстого бушлата мужика выглядывала тельняшка. Вокруг его красной шеи был небрежно обмотан шерстяной шарф. Холстяные штаны были в заплатках, на правой ноге изувеченный сапог. Вместо левой – вытертый до блеска протез.
Анри протянул шарманщику горсть мелких монет, пожелав послушать вальс.
Обрадованный, одноногий торопливо закрутил ручку, стараясь скоростью сгладить недостатки своего пискливого инструмента. Отыграв мелодию, он осведомился: не желает ли Ваше благородие узнать еще и свою судьбу.
– Изволь. – Вильмонт добавил двугривенный[13].
По команде хозяина обезьянка вытащила из красивой коробочки синий билетик. В нем было написано: «В этом городе вы станете богатым и найдете потерянную любовь». Вильмонту снова вспомнилась Лиза, и он грустно улыбнулся про себя: «Ах, если бы сокровенные желания действительно исполнялись так легко!» Тем не менее в груди его отчего-то приятно потеплело. Поэтому в ответ на следующее предложение ошалевшего от удивительной прухи уличного музыканта приобрести еще и заговоренный специально для моряков амулет от свирепых штормов и морских чудовищ Вильмонт вполне добродушно и не слишком уверенно пожал плечами.
Шарманщик начал горячо убеждать его, что для любого моряка это совершенно необходимая вещь. И что каждый год морской дьявол собирает в этих холодных, суровых водах свою страшную дань кораблями и их экипажами:
– Как! Разве вы не слышали о пропавшем в прошлом году броненосце «Ястреб»?! Он вышел из ревельской гавани и должен был через сутки прибыть на гельсингфорский рейд. Но вместо этого бесследно исчез. Никто больше не видел ни одного человека из его команды: тринадцать офицеров и почти четыреста матросов.
– По-твоему, их забрал морской дьявол в качестве налога? – не скрывая иронии, осведомился Вильмонт.
Бывший моряк был в этом совершенно убежден.
– А кто же еще! Огромные броненосцы просто так не исчезают. Ясно, что это дело кракена или чудища пострашней. У скандинавских народов множество былин сложено про демонов моря, которые внезапно появляются из глубин и утаскивают в пучину рыболовецкие лодки и корабли.