Антон Кротков. Загадка о морском пейзаже

Антон Кротков
Загадка о морском пейзаже

Вступление

   23 января 1891 года
 
   Секретно!
 
   Докладная записка Директору Департамента полиции Петру Николаевичу Дурново
   От командира особого летучего отряда Охранного отделения полковника Игнатова
 
   «Об обеспечении безопасности Их Императорских Величеств»
 
   По оперативной информации, полученной мною от агента (псевдоним «Трой») на ближайшие полгода руководством боевой организации, объявившей себя преемницей недавно разгромленной политической полицией партии «Народная воля», запланирован крупный теракт в отношении членов монаршей семьи. По некоторым сведениям, для организации покушения эмиссары революционеров, выдавая себя за официальных представителей военных ведомств некоторых стран Латинской Америки, изучают возможность закупки новейших образцов военной техники у крупнейших оружейных фирм Европы. Так, достоверно известно о контактах террористов с представителями германской фирмы Круппа и британской «Армстронг, Уитворт и Ко».
   Пока нет достоверной информации, к чему привели эти переговоры, в какие еще фирмы обращались мнимые «латиноамериканцы» и какого типа угроза может исходить от наших противников. Однако известно точно, что несколько боевых групп, действующих в кавказских губерниях, получили приказ от Центрального комитета упомянутой партии срочно подготовить и осуществить ограбление банковских учреждений или инкассаторских перевозок с целью добычи крупной денежной суммы. Деньги должны быть переправлены за границу. Можно предположить, что они предназначены для расчета с фирмой, взявшей заказ на изготовление необходимой злоумышленникам техники.
   До выяснения всех обстоятельств дела предлагаю Вашему Высокопревосходительству план мероприятий по усилению охраны государя и членов его семьи…

   Около полуночи начальника небольшой станции Ивана Степановича Булыкина разбудил дежурный:
   – Ваше благородие, на десятой версте оторвались вагоны!
   – Какие еще вагоны?! Что ты мелешь! – непонимающе щурился на подчиненного начальник. Он не спал больше суток, лично наблюдая за тем, чтобы все в его маленьком хозяйстве в преддверии важного события имело образцовый вид. Вконец вымотавшись, Булыкин всего на часок прилег на топчане в своем кабинете, распорядившись беспокоить себя только по исключительным поводам. Поэтому его естественной реакцией на бредовую новость стало крайнее раздражение:
   – Когда оторвались? От кого? С ума спятил! Предыдущий состав без происшествий миновал перегон восемь часов назад.
   – Не могу знать. Только железнодорожный сторож Мигулько по телефону сообщил, что видел какие-то вагоны.
   Новость встревожила и одновременно крайне озадачила Ивана Степановича. Через несколько часов в его зону ответственности должен был поступить поезд, на котором едет сам брат государя, Великий князь. Случись с ним здесь какая беда, и с виновного начальство погоны снимет вместе с головой.
   У железнодорожного чина даже закололо в затылке, когда он представил, что с ним могут сделать за малейший недосмотр в отношении экстренного поезда чрезвычайной важности. Впрочем, так ли уж все действительно ужасно?
   «Да полноте, – окончательно проснувшись, успокоил себя Иван Степанович. – Поводов-то для особых волнений нет. Откуда тут нынче взяться бесхозным вагонам! Но даже если допустить, что они непостижимым образом материализовались на участке этого непутевого Мигулько, то, принимая во внимание наклон рельсов, должны катиться не навстречу особо важному поезду, а к следующей станции. Следовательно, по здравому размышлению, это у соседей должна голова болеть, а не у меня».
   Однако принять меры все же было необходимо и безотлагательно. Первым делом Булыкин сообщил о ЧП начальнику дистанции. Тут же от станции к станции полетел тревожный сигнал: «Немедленно задержать все поезда вплоть до выяснения обстановки!!!» Уже успевший поступить на ближайший перегон княжеский поезд тут же вернули на десять километров в противоположную сторону, а опасный участок дороги наглухо закрыли семафорной сигнализацией.
   Затем начальник станции – еще достаточно молодой и энергичный службист – взялся за свое любимое дело – начал бойко отдавать команды. Он даже повеселел, вдруг сообразив, что, возможно, само Провидение посылает ему шанс выдвинуться перед высоким начальством. Ведь появились же откуда-то эти вагоны, благослови их Господь! А вот как князю доложат о том, кто первый обнаружил опасность и вовремя принял меры. Высокий пассажир, возможно, запомнит фамилию скромного чиновника и пожелает наградить. Не век же ему куковать на этом Богом забытом полустанке.

* * *

   По приказу Ивана Степановича была срочно выслана машина с дорожными мастерами, которым было приказано во что бы то ни стало обнаружить злополучные вагоны, поймать их и приволочь на буксире на станцию.
   Прошло около часа после получения странного известия, когда отряженный на поиски локомотив осторожно вступил на опасный участок, освещая себе дорогу тремя мощными рефлекторами. Перед паровозом по краям железнодорожного полотна, словно опытные охотники, готовые заарканить опасного зверя, шли вооруженные необходимым инструментом путейцы с горящими факелами в руках.

* * *

   Ожидая возвращения своих людей, начальник станции мерил перрон нервными шагами, выбегал на пути и опять возвращался в свой кабинет – взволнованный, немного испуганный и издерганный. О карьерном скачке он уже не помышлял. Каждые несколько минут мелкому чиновнику приходилось снимать трубку и докладывать все более высоким руководителям обстановку. Начальство нетерпеливо требовало срочно разобраться и обеспечить скорейшее прохождение экстренного поезда с августейшей особой. При этом звонившие не скупились на брань, словно лично он во всем был виноват. «Кретин», «болван», «размазня» – это были самые мягкие эпитеты, которыми незаслуженно награждали Булыкина.
   Через два часа вернулась поисковая партия. Рабочие добросовестно прошли большую часть перегона и встретились с командой, высланной им навстречу со следующей станции. Но, как и следовало ожидать, никаких вагонов обнаружено не было. Выведенный из себя начальник станции теперь точно знал, кому он обязан своим позором.
   Тем временем переполох усилился. Видимо, поднимаясь по инстанциям, новость обрастала страшными подробностями воображаемой опасности. Перед самым возвращением ремонтной бригады Иван Степанович получил очередной разнос. От него требовали срочного исправления ситуации и грозили в случае дальнейшего затягивания дела с позором выгнать со службы. Уволенный с таким аттестатом после скандальной истории, он точно не сможет устроиться на приличное место.

* * *

   Выслушав старшину ремонтников, Иван Степанович поспешил отрапортовать по начальству, что все в порядке и его участок готов к приему экстренного поезда. Теперь можно было отомстить за пережитое унижение и страх.
   – Дрезину мне! Срочно!!! – потребовал взбешенный хозяин крохотного железнодорожного княжества. Несколько часов его пинали вышестоящие господа. Но и он в своей небольшой вотчине тоже царь и бог. Он сам во всем разберется и жестоко покарает виновного.

* * *

   Стрелки на часах показывали двадцать минут третьего. Начальник станции сыпал проклятиями, представляя, как сразу с размаху въедет кулаком в пьяную харю этому пьянице Мигулько, собьет его с ног и начнет топтать ногами.
   «Отведу душу, а после уволю, сволочь! Завтра же выкину его вон. Как паршивого пса», – мстительно говорил себе начальник станции, зная, что у провинившегося обходчика большое семейство, и без прилагающегося к его будке казенного огородика и верного заработка он сразу окажется в бедственном положении.

* * *

   На перроне в ожидании дальнейших распоряжений начальства столпились вернувшиеся из недавних поисков рабочие и с ними еще несколько станционных служащих. Прежде чем подчиненные заметили сердитую фигуру шефа, до руководителя долетели обрывки разговора. Одни приняли все всерьез и высказывали разные версии происходящего вплоть до самых фантастических. Другие же посмеивались над явно страдающим белой горячкой обходчиком и опростоволосившимся по его вине начальником.
   – Допился мужик. А наш-то, «Зайчик-Степанчик» (этим прозвищем подчиненные за глаза наградили шефа-сладкоежку за привычку всегда иметь в кармане конфеты одноименной марки, а также за отчество Степанович), совсем растерялся. Курьерским носится по станции, сам не свой. Ручки дрожат, глазки бегают, пар из ушей идет, даже конфетки от нервов не помогают.
   – Вот теперь всыпет ему начальство. Будет у него задница того же цвета, что и его красная фуражечка. Что ни говори, а пьяница на железной дороге страшнее любой иной напасти.
   – Да ты что говоришь, Федул, бог с тобой! – возмущенно отреагировала кассирша. – Мигулько совсем не пьющий. Это же всем известно. Никогда прежде никаких замечаний не имел. Исправный, старательный мужик.
   – Пьющий-непьющий, какая теперь разница! – усмехнулся здоровенный детина-монтер. – Надо же начальнику крайнего найти. А крайний у нас всегда стрелочник или путевой обходчик. Вот ему и достанется нынче на орехи. Вон, глядите, и дрезина уже их благородию подана. И поделом! Нечего воду мутить, если мерещится всякая чертовщина.
   Услышал это Иван Степанович и передумал ехать: «Успею еще поквитаться с гадиной. А то как увижу его пьяную красную морду, так под горячую руку еще, чего доброго, зашибу до смерти. Отвечай потом. Нет. Нынче дело есть поважней – княжеский поезд надо принять».
   С другой стороны, внутренний голос подсказывал Булыкину, что надо бы все-таки съездить, чтобы разобраться во всем на месте. Но уж больно не хотелось в такую мерзопакостную погоду отправляться в путь в открытой дрезине, а единственная, имеющаяся в его распоряжении маневровка^[1] сейчас – в преддверии прибытия важного поезда – должна была покинуть основной путь. Таковы были правила. Между тем заморосил дождь. На открытых участках пути задувал пронизывающий до костей ветер. «Не поеду! – после некоторых колебаний принял окончательное решение начальник станции и сразу почувствовал улучшение настроения. – Надо скорее забыть про эту глупую историю. Да и другие вскоре ее забудут, как только княжеский поезд благополучно минует перегон».

* * *

   Старый путевой обходчик Игнат Крутилин хорошо знал Василя Мигулько. Обходя дважды в день свою версту, Крутилин часто встречал соседа-будочника. Много лет проработали они бок о бок в этой глуши и стали почти родней друг другу. И бабы их между собой дружили, и детишки. Поэтому Игнат так болезненно воспринял промашку сослуживца. Вместе с путевыми рабочими Крутилин тоже ходил искать злополучные вагоны. При нем дружка крыли последними словами, а наехавший с соседней станции сердитый инженер даже ударил в лицо.
   – Видно, кончилась моя служба! – уныло пожаловался товарищу Мигулько, утирая кровь с разбитых губ. – Теперь точно со свету сживут, штрафами замучают. Как подумаю, что перед самими холодами придется уходить от дома, тепла, землицы – в чисто поле, – жить не хочется. Хоть на ближайшей осине вешайся или на рельсы ложись.
   Крутилин очень сочувствовал соседу и в то же время не понимал, как у него могла выйти такая досадная осечка. Ведь тот был моложе его на 17 лет и, следовательно, должен был обладать более ясной головой. Но Василь даже после того, как все поиски окончилось ничем, все равно продолжал твердить про какие-то вагоны.
   – Как же можно было без доношения, если они, окаянные, на моем околотке как из-под земли выросли! Не сообщи я, потом сказали бы: «Прозевал Мигулько, под суд его, злодея!» Эти лешие, что с чертовыми вагонами были, ведь споймать меня хотели. Только я убег от них и сразу к телефону – тревогу поднимать. А мне за это вместо благодарности кулак в зубы!

* * *

   Погруженный в свои мысли, Крутилин мерно шагал привычной дорогой. Перед прохождением важного поезда требовалось еще раз проверить путь.
   Это был худой жилистый человек в старой фуражке путейца, в длиннополом дождевике поверх форменного бушлата, в видавших виды, но еще крепких сапогах. Через плечо на длинной лямке у него висела холщовая сумка с бутылкой молока, куском сала, краюхой хлеба. В кармане штанов курево, спички и на случай дождя самодельная зажигалка. Обходчик нес молоток на длинной ручке, пристроив его на правое плечо, как солдат ружье в походе. При себе мастер также имел гаечный ключ. На ремне у него висели сигнальные флаги – зеленый и красный. В особом пенале – комплект петард, которые в случае опасности надлежало класть на шпалы, чтобы, взрываясь, они предупредили локомотивную бригаду об опасности.
   В этот предутренний час на землю опустился плотный туман. Даже имея в руках фонарь, разобрать очертания предметов можно было не далее чем за десять шагов. Впрочем, в пределах своего околотка Игнат до трещинки знал каждую шпалу, каждый пикетный столбик, отмеряющий сотню метров железнодорожного пути. Он мог бы с завязанными глазами пройти этот путь туда и обратно, на ощупь проверяя исправность вверенного его заботам казенного имущества. В некотором смысле это была его страховка на случай потери здоровья. Одного знакомого Крутилина, тоже обходчика, работавшего на другой дистанции, уволили со службы в связи с потерей зрения. В одночасье на старости лет тот лишился всего – жалованья, крыши над головой, куска земли. Несчастный подавал руководству дороги ходатайство о выделении ему хотя бы единовременного пособия в размере шестидесяти рублей. Однако из правления дороги пришел отказ: «Никакого закона о назначении пенсий и пособий в подобных случаях не существует». Зная о столь печальной судьбе коллеги, Крутилин решил, что если когда-нибудь ослепнет, попытается как можно дольше скрывать это от начальства. А уж поймать его на плохой работе никому не удастся. Еще никто и ни разу не упрекнул Игната в ненадлежащем исполнении своих служебных обязанностей…

* * *

   Время от времени тишину окружающего леса нарушал звонкий металлический стук. Походка у старого обходчика неторопливая, взгляд внимательный, все движения обстоятельные, выверенные. Пройдет немного, остановится, увидев ослабший костыль, которым рельс прибит к шпале, – подобьет несколькими точными ударами молотка. Заметит немного разболтавшийся стык – затянет гайку, насыпь подравняет, водяные трубы осмотрит. Малейшая изменившаяся кривизна рельсов, подозрительная неровность – и обходчик, знающий на своем участке каждую шпалу, каждую потаенную особенность полотна, немедленно опустится на корточки, чтобы досконально изучить подозрительное место.
   Точно так же в идеальном порядке Игнат содержал свое домашнее хозяйство: маленький огородик с полдесятиной пахотной земли, лепящийся к самому железнодорожному полотну, и корову. Дрова, керосин и прочие необходимые припасы ему дважды в месяц бесплатно доставляли со станции на маневровом паровозике, именуемом всеми «бычком». Одним словом, если исправно исполняешь свое привычное дело, то работа обходчика имела массу достоинств. Правда, по молодости бывало, что порой и заскучаешь в такой глуши. Но с годами Игнат прикипел душой к этой жизни и иной уже не желал.
   Он давно перестал бояться таких ночных прогулок в одиночку. Хотя за его долгий век всякое бывало. Однажды зимой на обходчика напала стая оголодавших волков, посчитав одинокого человека легкой добычей. Вначале за деревьями в темноте ему померещилось какое-то передвижение. А потом Игнат увидел горящие в темноте глаза и понял, что к нему подбираются серые хищники. Таких ужасных волков обходчик никогда не видел – ни до, ни после того случая – исхудавшие, и оттого особенно злые, как порождения Ада, шерсть на загривках дыбом, круглые ненавидящие глазища, оскаленные пасти, из которых течет слюна. И самое страшное – двухдюймовые кривые клыки, щелкающие в неистовой злобе. Когда мужик понял, что лесная стая согласованно отрезает ему пути для бегства, у него под шапкой зашевелились волосы. А волки молча начали сжимать вокруг своей жертвы кольцо.
   К счастью, случилось это недалеко от дома. Каким-то чудом ему удалось отбиться своим нехитрым инструментом и добежать до хаты. Но ох и сильно ж ему тогда досталось! Одежда на нем была изорвана в клочья. В нескольких местах длинные клыки добрались до тела и причинили ему страшные рваные раны. Пока Игнат лечился, его заменяла жена. Несколько раз в день, надев мужнин овчинный тулуп и взяв сумку с инструментами, она отправлялась той самой дорожкой, на которой волки подкараулили мужа. Уж такова служба обходчика, что в любую погоду и время суток, невзирая на поджидающие тебя опасности, ты обязан выйти на маршрут.
   Жизнь железнодорожного сторожа течет совсем не так, как у большинства обычных людей. Ударил мороз – все по домам, а тебе долг велит выходить на рельсы. Дождь, гроза, ураган, – добрый хозяин пса на улицу не выгонит, а дорожный мастер закутается потеплее или накинет плащ и в путь – проверить, не лопнула ли рельса от страшного мороза, проходит ли вода в трубы и кюветы по руслам водостоков, не размыло ли где-нибудь песчаное полотно. То же самое в жару, когда все стремятся укрыться в теньке, а обгоревший на солнце смотритель непременно накануне прохода поезда убедится, что из-за расширения раскаленного металла рельсы не сдвинулись со своих мест. Как солдат, верный своему долгу, обходчик никогда не покинет доверенного ему поста и предпочтет умереть, но не допустить крушения.

* * *

   Прошел обходчик свою часть пути. Вот и пограничный столбик. За ним начинается следующий участок, которым ведает проштрафившийся нынче Василь Мигулько. Здесь они всегда встречаются. Присядут обычно на рельсу, покурят, перебросятся парой скупых фраз, ибо за долгие годы все меж ними по многу раз переговорено. И разойдутся, чтобы снова сойтись через несколько часов. Однако на этот раз Мигулько на месте не оказалось. Это удивило Игната. Привык он, что выходят они в обход примерно в одно и то же время, прекрасно зная манеру друг друга. «Наверное, не хочет никого сегодня видеть из-за этой неприятности с вагонами, – понял приятеля Крутилин. – Что ж, неудивительно. После такой конфузии любой людей начнет сторониться. Не слишком приятно, когда тебя за выжившего из ума брехуна считают».
   И все-таки Игнату было неприятно, что давно ставший ему близким другом сосед, вместо того чтобы по-родственному излить душу, чурается его.

* * *

   Вздохнув и тихо беззлобно выругавшись себе под нос, Крутилин присел на рельсу и достал кисет с махоркой. Прошло минуты три. Внезапно Игнат ощутил под собой дрожание рельса. Это было странно: следующий поезд должен был появиться здесь только через два часа. Обходчик прислушался. Вскоре он отчетливо разобрал далекое металлическое постукивание колес на рельсовых стыках. Не было сомнения – что-то тяжелое катится сюда по рельсам, покуда скрытое пеленой тумана. Однако привычных опытному уху шумов, производимых паровозом, слышно не было. Только необъяснимое жужжание примешивалось к перестуку металлических катков и лязгу межвагонных сцепок. Сердце обходчика забилось чаще от охватившего его волнения.
   Крутилин машинально взглянул на находящееся в пределах видимости крылышко уклоноуказателя. Оно показывало, что неизвестные вагоны уверенно вползали на довольно крутой и затяжной подъем. Впрочем, обходчик и без всяких указателей это прекрасно знал. Но как такое возможно?! В этом направлении паровоз иной раз тянул состав из последних сил, а помощнику машиниста частенько приходилось бежать впереди локомотива и сыпать на рельсы песок балласта или битое стекло для лучшего сцепления колес. А тут почти в полной тишине нечто тяжелое само без помощи машины взбиралось в горку.
   – Чертовщина какая-то!
   Игнату вспомнились слова соседа про загадочные вагоны-призраки, неизвестно откуда появляющиеся на полотне. Он вскочил на ноги. Мурашки побежали у него по спине.
   Надо было что-то делать, а Игнат стоял как вкопанный и смотрел в сторону уходящих под наклоном вниз рельсов. А оттуда – из невидимой глубины доносился быстро нарастающий шум приближающейся беды.
   Поднявшийся ветер начал разгонять туман. И тут они выплыли из редеющего серого облака – один за другим два насыпных вагона и груженная лесом платформа. Были они поменьше обычных вагонов, но вместе представляли собой серьезный монолит, грозящий большой бедой. Вагоны бойко катились в горку, наталкиваясь один на другой, бряцая цепями стяжек и полязгивая буферами. Нагруженные колеса вдавливали шпалы в песок. И по-прежнему никакого шипения и тяжелого дыхания паровоза. Только этот необъяснимый приглушенный гул, который напоминал рычание изготовившегося к прыжку зверя. Этого просто не могло быть!

* * *

   Игнат словно прирос ногами к шпалам, не мог сдвинуться с места. Как завороженный глядел он на приближающуюся темную махину и не мог поверить в реальность происходящего. Все это казалось ему страшным сном. А вагоны приближались все ближе. В свете фонаря их уже можно было разглядеть – темные, закопченные, покрытые рыжей ржавчиной. Сейчас его повалит и мгновенно перережет десятками тяжелых вращающихся катков.
   И тут обходчику показалось, что он слышит приглушенные голоса. Они вывели его из оцепенения. Если поблизости люди, то происходящее не порождение дьявола. У Крутилина словно ураган пронесся в голове. «Надо срочно предупредить начальство!» Он бросился бежать, размахивая красным фонарем. Но из-за деревьев уже появились темные фигуры в накинутых на головы, остроконечных капюшонах. Они легко догнали старика, сбили с ног и поволокли его в лес…

* * *

   Каждому машинисту знакомо это противнейшее состояние, когда среди ночи в комнату отдыха входит дежурный и бесцеремонно объявляет: «Пора вставать!» Особенно мерзко, если начальство что-то переигрывает в расписании и у тебя отбирают твои законные часы сна. В эти минуты ты ненавидишь свою работу, проклинаешь тот день, когда впервые поднялся в паровозную будку. Каждая частичка твоего тела протестует против такой несправедливости. Тоска сжимает грудь, сон не отступает, а, напротив, приобретает в твоих глазах особенную ценность. И лишь усилием воли ты заставляешь себя подняться с лежанки, берешь в руки «шарманку» – жестяной крашеный сундучок с нехитрыми пожитками и идешь к машине. На улице тебя встречает пробирающий до костей холод. Шагнув за дверь, словно проваливаешься в прорубь…
   Странное чувство испытывал сегодня паровозный машинист Николай Бирюков. И дело было не только в недосыпе и внезапной надобности ехать в этот ранний час. Необъяснимая тревога, защемив сердце, кричала в уши: «Не надо сегодня ехать! Откажись под любым предлогом, откажись!» «Может, действительно отказаться, – размышлял машинист. – Но кто вместо меня поедет? Григорьев. Или Окунев. А как же мальчишка мой? Нет, отдавать его чужому дяде не след. Еще не опытный, с другим механиком тяжело ему придется».

* * *

   На фоне черной громадины паровоза уже суетится молодой помощник в засаленной одежде. В одной руке паренек держал факел, в другой – масленку. Юноша весело перебегал от одной буксы к другой – заливал в них масло. Парень раньше своего машиниста узнал о предстоящем рейсе и старался подготовить паровоз к его приходу. Расторопный малый уже слазил на тендер, набросал с него угля поближе к топке, чтобы хватило на долгую поездку.
   Намахавшись за предыдущий день лопатой и почти не спав, помощник тем не менее имел вид бодрый. Он насвистывал какой-то заводной мотивчик и даже как будто пританцовывал на ходу. «И откуда только силы берутся?» – удивился машинист. Кочегарам во время стоянки отдых был не положен. Жизнь подмастерья была во много раз тяжелее машинистской. Они должны были постоянно находиться при паровозе в ожидании своего механика и греть машину на случай срочного выезда.

* * *

   Завидев мастера, кочегар весело подбежал к Бирюкову, вытирая пучком пакли руки. На закопченном, как у негра, блестящем лице паренька разительно выделялись белки глаз и оскаленные в улыбке, белые зубы:
   – Наш крейсер готов, мастер! Через двадцать минут приказано отчаливать.
   Однако машинист Николай Бирюков не зря носил прозвище «Бирюк». Первым делом он дал помощнику подзатыльник:
   – Сколько раз говорил тебе, Гришаня, – не свисти!
   – Так ведь мы же при деньгах, Николай Данилович. Только вчерась жалованье получили, – оправдывался запамятовший уроки учителя помощник. – И всегда свое заработаем.
   Мастер в очередной раз напомнил ученику, что дело тут не в примете. Просто любой свист можно принять за неисправность. Свистеть могут подшипники или греющаяся втулка – да что угодно. Поэтому подходя к машине, опытный паровозник слушает ее, как дирижер свой оркестр, чтобы вовремя обнаружить поломку.
   – Машину уважать и любить надо. Паровоз тебе не касса, а кормилец и верный друг. Содержи его в чистоте, заботься о нем, и он тебе тоже ответит добром.
   Бирюков с недовольным видом обошел локомотив, однако не нашел к чему еще придраться. Паровоз прогрет и действительно готов в дорогу.
   Машинист поднялся по высокой подножке в тесную кабину, вынул из кармана белый платок и прошелся им по всем ручкам и вентилям, совсем как адмирал, инспектирующий военный корабль. Платок остался чист. Сменяя гнев на милость, Бирюков уже без прежней сердитости буркнул помощнику: