Страница:
Она вздыхает, от чего ее блузка сильно натягивается. Я пользуюсь случаем, чтобы рассмотреть ее груди, и как по волшебству мои мысли принимают другое направление.
— Может, уйдем, Жизель?
— Как хотите…
Мы выходим на улицу Аркад. Становится все чернее и холоднее, на что зимняя ночь имеет полное право. Мы идем под ручку, следуя за белыми облаками нашего дыхания.
— Куда вы меня ведете?
— Вам не кажется, что нам будет гораздо лучше в каком-нибудь уютном уголке? — Я рискую на полную катушку:
— Мы могли бы пойти к одному моему приятелю, который держит поблизости гостиницу, и там спокойно побеседовать.
— Какой ужас! — вскрикивает она. — Полиция постоянно устраивает там облавы… Нет, лучше пойдем ко мне. У меня очень милая квартира. — Она смеется и добавляет:
— У меня тепло и есть что выпить…
Я беру ее за запястье и заявляю, что она может вести меня куда угодно.
Ее квартирушка находится на улице Лаборд. Как и сказала Жизель — это просто игрушка. Представьте себе прямоугольник с обтянутыми кретоном стенами, с современной мебелью из светлого дерева, с книгами и безупречно белым, как невинность девочки, радиоприемником. Электронагреватель распространяет приятное тепло.
Жизель берет у меня пальто и указывает на диван. Я устраиваюсь так, словно должен дождаться на нем окончания военных действий. Включаю радио. В комнату входит медленная музыка. Я довольно улыбаюсь.
— Коньяк или шампанское?
— Ваши губы!
Возможно, это не шедевр оригинальности, но моей медсестричке доставляет удовольствие. Она садится на диван рядом со мной.
Если позволите, здесь я задерну штору. Во-первых, потому что то, что будет происходить после этого момента, вас не касается; во-вторых, потому что если бы я все же рассказал вам о наших подвигах, вы бы отложили эту книгу и пошли спросить свою жену, не хочет ли она сыграть партийку в ты-меня-хочешь-ты-меня-имеешь. Единственное, что я могу, вам сообщить, не нарушая приличествующей джентльмену сдержанности: у моей маленькой Жизель на высоте не только глазки и сисечки. О-ля-ля, дамы! Если бы вы видели ее попку, то лет шесть просили бы милостыню, лишь бы получить такую же. От нее просто глаз не отвести.
Как медсестра она неплоха, но как любовница — просто фейерверк. Я нисколько не жалею, что воспользовался ее услугами как в том, так и в другом плане.
Когда я заливаю в желудок стаканчик коньячку — уже одиннадцатый час вечера. Радио продолжает играть, но на него никто не обращает внимания. На этом звуковом фоне можно говорить проникновенные вещи, не боясь пауз. Но музыка заканчивается/и диктор сообщает, что пришло время сводки новостей.
— Закрой ему пасть! — просит Жизель. — Ненавижу новости, которые читают по этому поганому радио.
Я тяну руку, чтобы выполнить ее просьбу, и — увы! — делаю неловкое движение и опрокидываю на свои брюки стакан вина — Безрукий!
— Ничего страшного, — говорит моя цыпочка. — Я смою это холодной водой.
Жизель идет на кухню и возвращается с мокрым полотенцем. Пока она возится на столе с моими штанами, диктор заливается соловьем. Он рассказывает, что Люфтваффе посбивало все английские самолеты, а америкашек вышвырнули из Северной Африки за меньшее время, чем нужно, чтобы сварить яйцо всмятку. Все это обычная брехня, которую слышишь и читаешь каждый день. На нее никто не обращает внимания. Но вот, выложив набор туфты, парень делает небольшую паузу.
“Последние новости, — объявляет он — Нам только что сообщили, что полицейский патруль обнаружил на улице Жубер труп знаменитого комиссара Сан-Антонио. Офицер полиции был буквально изрешечен пулями, две из которых попали ему прямо в сердце. Имеются предположения, что это месть. Напоминаем, что Сан-Антонио прославился до войны своими исключительными способностями в деле сыска”.
Не знаю, бывало ли с вами такое, но могу заверить, что посмертные похвалы по вашему адресу вызывают странные чувства, особенно когда вы находитесь в обществе киски, которой только что доказали, что очень даже живы.
Жизель смотрит на меня глазами, какие были, наверное, у Гамлета, когда он пялился на привидение своего папаши.
— Тони! — кричит она. — Тони, дорогой, что это значит?
Я встаю.
— У тебя есть телефон?
Она ведет меня к стоящему в спальне аппарату. Я быстро набираю свой домашний номер, чтобы успокоить Фелиси на случай, если она слушала радио Сделав это, я хватаю пальто.
— Ты куда? — спрашивает Жизель.
— Посмотреть на “свой” труп.
— Ой, возьми меня с собой!
Я стою в нерешительности, поскольку не очень люблю таскать за собой красоток, когда бросаюсь в дело, где идет свинцовый дождь. Но за короткое время бедная девочка стала свидетельницей стольких странных вещей, что если я откажу ей в этом удовольствии, завтра консьержка найдет ее умершей от любопытства.
— Одевайся.
Она не заставляет повторять дважды. Обычно женщины тратят на одевание от двух часов до трех месяцев, но эта управляется с такой быстротой, что мне кажется, будто я смотрю мультфильм. Десять минут спустя мы уже бежим в комиссариат на улице Тебу. По причине позднего времени комиссар отсутствует, но есть его заместитель Вилан, которого я прекрасно знаю. Увидев меня, он выкатывает шары и становится зеленым, как лужайка весной. Я вижу, как дрожат на столе его руки.
— Привет, Вилан. Вам что, нездоровится? — спрашиваю я, смеясь.
— Но это… не может быть! — задыхается он.
— Нет ничего невозможного. Я пришел опознать свой труп.
Вилан никак не придет в себя.
— Это самое удивительное сходство, с которым я когда-либо сталкивался, — бормочет он наконец. — Я сам проводил первый осмотр на улице Жубер Не очень красивое зрелище. Я думал, это вы… Я был так в этом уверен, что передал сведения прессе.
Я предлагаю Жизель стул, а сам сажусь на угол стола.
— Придите в себя, старина. Вы же видите, что я в полном здравии, как говорит академик из “Зеленого фрака”. Вы слышали о “несчастном случае”, произошедшем со мной два месяца назад?
Вилан утвердительно кивает.
— Конечно. Потому-то я и не сомневался, опознавая вас. Прецедент уже был.
— Согласен, вы столкнулись с темным случаем, но для меня он светлеет, как северное утро. У меня был двойник. Одного из нас кто-то хотел убить. Один раз он ошибся. Вопрос только в том, когда именно: тогда, когда стрелял в меня или в тот момент, когда саданул в похожего на меня парня? Я склонен думать, что убийца обмишурился, паля именно в меня. А теперь, будьте любезны, расскажите мне, как все было.
Вилан начинает свою повесть.
Около девяти вечера ему по телефону сообщили, что совершавший объезд участка велопатруль на улице Жубер нашел жмурика. Он отправился на место происшествия…
Я его перебиваю:
— Жмурик лежал случайно не перед четырнадцатым домом?
Вилан смотрит на меня так, будто я превратился в сиамского кота.
— Откуда вы знаете, шеф?
— От моего пальца. У него нет от меня секретов. Продолжайте, дружище.
Бросаю взгляд на Жизель. Красавица в восторге. Она считала, что такие приключения бывают только в книжках.
— Консьержка дома показала, что убитого звали Луи Дюран и жил он…
— На четвертом этаже, дверь слева, — шепчет Жизель.
Я разражаюсь хохотом. Она поняла, что к чему. Вилан ее как будто только что увидел и гипнотизирует своими вытаращенными зенками точь-в-точь так, как только что гипнотизировал меня. Когда по возвращении домой он расскажет обо всем произошедшем жене, та выплеснет ему в морду ведро холодной воды, потому что решит, что муженек надрался.
— Ну, дорогая, — подмигнув, говорю я куколке, — дай месье сказать.
Вилан пожимает плечами.
— Чего говорить, — ворчит он, — если вы все знаете лучше меня?
Мне не очень нравится, когда младший по званию начинает разговаривать таким тоном.
— Мы остановились на консьержке, — сухо напоминаю я.
Он краснеет и продолжает:
— Имя Луи Дюран меня не удивило: я решил, что вы не хотели называться своим собственным. Я велел перенести тело в квартиру, потому что сегодня на вечер немцы реквизировали все “скорые”. Криминальная полиция сейчас должна быть там.
— Что дал первый осмотр?
Он машет рукой.
— Почти ничего. Выстрелов никто не слышал.
— Черт! Убийца стрелял через карман… — Я встаю. — Раз уж я здесь, будьте добры выдать мадемуазель и мне аусвайсы. Мне кажется, что мы задержимся на улице и после наступления комендантского часа, а оказаться в комендатуре у фрицев нам вовсе не хочется.
Он спешит исполнить мою просьбу.
— На будущее, когда окажетесь перед трупом, похожим на меня, посмотрите на его грудь, чтобы не ошибиться при опознании.
Я распахиваю рубашку.
— На моей два метра шрамов, от подбородка до колен. — И добавляю совершенно серьезным тоном: — Я так продырявлен, что дамы, дарящие мне свою благосклонность, просыпаясь наутро, думают, что спали с девяносто кило швейцарского сыра…
Я галантно подставляю свою руку Жизель, и мы выходим под ошеломленным взглядом Вилана. Ставлю деревянную ногу против канатной дороги, он уверен, что у меня уехала крыша.
Большинство людей таковы: стоит вам над ними подшутить, как они считают, что у вас в котелке ослабли пружины.
— Может, уйдем, Жизель?
— Как хотите…
Мы выходим на улицу Аркад. Становится все чернее и холоднее, на что зимняя ночь имеет полное право. Мы идем под ручку, следуя за белыми облаками нашего дыхания.
— Куда вы меня ведете?
— Вам не кажется, что нам будет гораздо лучше в каком-нибудь уютном уголке? — Я рискую на полную катушку:
— Мы могли бы пойти к одному моему приятелю, который держит поблизости гостиницу, и там спокойно побеседовать.
— Какой ужас! — вскрикивает она. — Полиция постоянно устраивает там облавы… Нет, лучше пойдем ко мне. У меня очень милая квартира. — Она смеется и добавляет:
— У меня тепло и есть что выпить…
Я беру ее за запястье и заявляю, что она может вести меня куда угодно.
Ее квартирушка находится на улице Лаборд. Как и сказала Жизель — это просто игрушка. Представьте себе прямоугольник с обтянутыми кретоном стенами, с современной мебелью из светлого дерева, с книгами и безупречно белым, как невинность девочки, радиоприемником. Электронагреватель распространяет приятное тепло.
Жизель берет у меня пальто и указывает на диван. Я устраиваюсь так, словно должен дождаться на нем окончания военных действий. Включаю радио. В комнату входит медленная музыка. Я довольно улыбаюсь.
— Коньяк или шампанское?
— Ваши губы!
Возможно, это не шедевр оригинальности, но моей медсестричке доставляет удовольствие. Она садится на диван рядом со мной.
Если позволите, здесь я задерну штору. Во-первых, потому что то, что будет происходить после этого момента, вас не касается; во-вторых, потому что если бы я все же рассказал вам о наших подвигах, вы бы отложили эту книгу и пошли спросить свою жену, не хочет ли она сыграть партийку в ты-меня-хочешь-ты-меня-имеешь. Единственное, что я могу, вам сообщить, не нарушая приличествующей джентльмену сдержанности: у моей маленькой Жизель на высоте не только глазки и сисечки. О-ля-ля, дамы! Если бы вы видели ее попку, то лет шесть просили бы милостыню, лишь бы получить такую же. От нее просто глаз не отвести.
Как медсестра она неплоха, но как любовница — просто фейерверк. Я нисколько не жалею, что воспользовался ее услугами как в том, так и в другом плане.
Когда я заливаю в желудок стаканчик коньячку — уже одиннадцатый час вечера. Радио продолжает играть, но на него никто не обращает внимания. На этом звуковом фоне можно говорить проникновенные вещи, не боясь пауз. Но музыка заканчивается/и диктор сообщает, что пришло время сводки новостей.
— Закрой ему пасть! — просит Жизель. — Ненавижу новости, которые читают по этому поганому радио.
Я тяну руку, чтобы выполнить ее просьбу, и — увы! — делаю неловкое движение и опрокидываю на свои брюки стакан вина — Безрукий!
— Ничего страшного, — говорит моя цыпочка. — Я смою это холодной водой.
Жизель идет на кухню и возвращается с мокрым полотенцем. Пока она возится на столе с моими штанами, диктор заливается соловьем. Он рассказывает, что Люфтваффе посбивало все английские самолеты, а америкашек вышвырнули из Северной Африки за меньшее время, чем нужно, чтобы сварить яйцо всмятку. Все это обычная брехня, которую слышишь и читаешь каждый день. На нее никто не обращает внимания. Но вот, выложив набор туфты, парень делает небольшую паузу.
“Последние новости, — объявляет он — Нам только что сообщили, что полицейский патруль обнаружил на улице Жубер труп знаменитого комиссара Сан-Антонио. Офицер полиции был буквально изрешечен пулями, две из которых попали ему прямо в сердце. Имеются предположения, что это месть. Напоминаем, что Сан-Антонио прославился до войны своими исключительными способностями в деле сыска”.
Не знаю, бывало ли с вами такое, но могу заверить, что посмертные похвалы по вашему адресу вызывают странные чувства, особенно когда вы находитесь в обществе киски, которой только что доказали, что очень даже живы.
Жизель смотрит на меня глазами, какие были, наверное, у Гамлета, когда он пялился на привидение своего папаши.
— Тони! — кричит она. — Тони, дорогой, что это значит?
Я встаю.
— У тебя есть телефон?
Она ведет меня к стоящему в спальне аппарату. Я быстро набираю свой домашний номер, чтобы успокоить Фелиси на случай, если она слушала радио Сделав это, я хватаю пальто.
— Ты куда? — спрашивает Жизель.
— Посмотреть на “свой” труп.
— Ой, возьми меня с собой!
Я стою в нерешительности, поскольку не очень люблю таскать за собой красоток, когда бросаюсь в дело, где идет свинцовый дождь. Но за короткое время бедная девочка стала свидетельницей стольких странных вещей, что если я откажу ей в этом удовольствии, завтра консьержка найдет ее умершей от любопытства.
— Одевайся.
Она не заставляет повторять дважды. Обычно женщины тратят на одевание от двух часов до трех месяцев, но эта управляется с такой быстротой, что мне кажется, будто я смотрю мультфильм. Десять минут спустя мы уже бежим в комиссариат на улице Тебу. По причине позднего времени комиссар отсутствует, но есть его заместитель Вилан, которого я прекрасно знаю. Увидев меня, он выкатывает шары и становится зеленым, как лужайка весной. Я вижу, как дрожат на столе его руки.
— Привет, Вилан. Вам что, нездоровится? — спрашиваю я, смеясь.
— Но это… не может быть! — задыхается он.
— Нет ничего невозможного. Я пришел опознать свой труп.
Вилан никак не придет в себя.
— Это самое удивительное сходство, с которым я когда-либо сталкивался, — бормочет он наконец. — Я сам проводил первый осмотр на улице Жубер Не очень красивое зрелище. Я думал, это вы… Я был так в этом уверен, что передал сведения прессе.
Я предлагаю Жизель стул, а сам сажусь на угол стола.
— Придите в себя, старина. Вы же видите, что я в полном здравии, как говорит академик из “Зеленого фрака”. Вы слышали о “несчастном случае”, произошедшем со мной два месяца назад?
Вилан утвердительно кивает.
— Конечно. Потому-то я и не сомневался, опознавая вас. Прецедент уже был.
— Согласен, вы столкнулись с темным случаем, но для меня он светлеет, как северное утро. У меня был двойник. Одного из нас кто-то хотел убить. Один раз он ошибся. Вопрос только в том, когда именно: тогда, когда стрелял в меня или в тот момент, когда саданул в похожего на меня парня? Я склонен думать, что убийца обмишурился, паля именно в меня. А теперь, будьте любезны, расскажите мне, как все было.
Вилан начинает свою повесть.
Около девяти вечера ему по телефону сообщили, что совершавший объезд участка велопатруль на улице Жубер нашел жмурика. Он отправился на место происшествия…
Я его перебиваю:
— Жмурик лежал случайно не перед четырнадцатым домом?
Вилан смотрит на меня так, будто я превратился в сиамского кота.
— Откуда вы знаете, шеф?
— От моего пальца. У него нет от меня секретов. Продолжайте, дружище.
Бросаю взгляд на Жизель. Красавица в восторге. Она считала, что такие приключения бывают только в книжках.
— Консьержка дома показала, что убитого звали Луи Дюран и жил он…
— На четвертом этаже, дверь слева, — шепчет Жизель.
Я разражаюсь хохотом. Она поняла, что к чему. Вилан ее как будто только что увидел и гипнотизирует своими вытаращенными зенками точь-в-точь так, как только что гипнотизировал меня. Когда по возвращении домой он расскажет обо всем произошедшем жене, та выплеснет ему в морду ведро холодной воды, потому что решит, что муженек надрался.
— Ну, дорогая, — подмигнув, говорю я куколке, — дай месье сказать.
Вилан пожимает плечами.
— Чего говорить, — ворчит он, — если вы все знаете лучше меня?
Мне не очень нравится, когда младший по званию начинает разговаривать таким тоном.
— Мы остановились на консьержке, — сухо напоминаю я.
Он краснеет и продолжает:
— Имя Луи Дюран меня не удивило: я решил, что вы не хотели называться своим собственным. Я велел перенести тело в квартиру, потому что сегодня на вечер немцы реквизировали все “скорые”. Криминальная полиция сейчас должна быть там.
— Что дал первый осмотр?
Он машет рукой.
— Почти ничего. Выстрелов никто не слышал.
— Черт! Убийца стрелял через карман… — Я встаю. — Раз уж я здесь, будьте добры выдать мадемуазель и мне аусвайсы. Мне кажется, что мы задержимся на улице и после наступления комендантского часа, а оказаться в комендатуре у фрицев нам вовсе не хочется.
Он спешит исполнить мою просьбу.
— На будущее, когда окажетесь перед трупом, похожим на меня, посмотрите на его грудь, чтобы не ошибиться при опознании.
Я распахиваю рубашку.
— На моей два метра шрамов, от подбородка до колен. — И добавляю совершенно серьезным тоном: — Я так продырявлен, что дамы, дарящие мне свою благосклонность, просыпаясь наутро, думают, что спали с девяносто кило швейцарского сыра…
Я галантно подставляю свою руку Жизель, и мы выходим под ошеломленным взглядом Вилана. Ставлю деревянную ногу против канатной дороги, он уверен, что у меня уехала крыша.
Большинство людей таковы: стоит вам над ними подшутить, как они считают, что у вас в котелке ослабли пружины.
Глава 3
— Я никогда не видела убитых, — говорит мне Жизель.
— Тебя это пугает?
— Немного…
— Если хочешь, я могу отвезти тебя домой.
Она подскакивает.
— Ну нет! Я впервые попала в такое приключение и хочу пройти его до конца.
Когда я слышу, как девчонки несут подобную чушь, у меня начинает болеть грудь. Женщины все таковы: у них особый взгляд на жизнь, заставляющий их думать, что все происходящее в ней делается ради их прекрасных глаз. Если бы я послушался своего внутреннего голоса, то взял бы девочку под мышку и отшлепал ее! Но она оказалась способной смягчить меня одним только покачиванием своей замечательной попки…
Я вздыхаю.
— Слушай, красавица, я очень хочу, чтобы ты пошла со мной, но при непременном условии, что ты закроешь свой хорошенький ротик на висячий замок. Сыщики не любят отвлекаться на женскую болтовню.
Она останавливается в луче лунного света и, улыбаясь, смотрит на меня Ее улыбка превращает мой спинной мозг в майонез. Просто невероятно, как даже самый закаленный мужик может размякнуть от кривляний девчонки.
Раз уж мы остановились, я ее целую. У ее губной помады как раз мои любимые запах и вкус, напоминающие запах и вкус турецких сладостей.
Я беру ее за талию и веду на улицу Жубер.
И вот мы перед домом четырнадцать. Входная дверь открыта. У тротуара припаркована машина префектуры. За рулем сидит молодой парень.
— Полиция, — говорю я. — Как фамилия вашего комиссара?
Шофер смотрит на меня, как на лошадиное дерьмо, потом рассматривает Жизель и пожимает плечами.
— Слушай, приятель, — говорит он, — если у тебя смерзлись мозги, выпей горячего кофейку. Говорят, помогает…
Я двумя пальцами берусь за свой клюв, что является у меня признаком нервозности. Согласитесь, что неприятно, когда с тобой разговаривают, как с гнилым фруктом, да еще на глазах прекрасной блондинки.
Мною овладевает желание схватить этого придурка за волосы и, не открывая дверцы, вытащить из машины. Если бы я послушался своего внутреннего голоса, то разукрасил бы его как бог черепаху.
Показываю ему удостоверение.
— Малыш, — говорю я, — ты явно был молочным братом поросенка, и твоя мамочка ошиблась, когда забирала тебя от кормилицы.
Он молчит. Должно быть, до крови кусает губы.
— Фамилия моего коллеги?
— Старший инспектор Гийом.
Повезло: до войны он работал в моем подчинении.
Поворачиваюсь к Жизель.
— Пошли, отметим мое возвращение в дело.
Дом кипит. Несколько полицейских охраняют вход в квартиру убитого. На лестнице полно народу в пижамах и халатах. Эти болваны рады хотя бы прикоснуться к такому приключению. Каждый высказывает свое мнение. Они не чувствуют даже холода! Некоторые бабы не запахнули свои халаты, чтобы возбудить соседей. Жильцы четырнадцатого дома надолго запомнят эту ночь. Завтра они смогут пересказать увлекательный кровавый детектив всем друзьям и знакомым. При необходимости они кое-что добавят от себя. В кои-то веки в жизни этих лопухов произошло что-то интересное, и такой случай они не упустят. На лестнице пахнет дешевыми духами и заношенными тапочками.
На всех этажах слышится плач мальцов. Матери семейств убежали, забыв дать им соску, и теперь дамам приходится возвращаться, не досмотрев до конца этот увлекательный спектакль.
— Вы куда? — спрашивает ажан, закрывая нам путь растопыренными руками.
— Не играй в дирижера, не утомляйся. — советую я, доставая свое удостоверение.
Фараон отдает мне честь.
— Труп в столовой, — докладывает он.
— Значит, нам остается только сесть за стол.
Парень выглядит совершенно ошарашенным. Мы заходим в квартиру, где ребятишки из службы идентификации жгут магний.
— Какого черта вам здесь нужно? — вопит тип в два метра в высоту и в три метра в ширину.
Я стараюсь увидеть, что творится за этим Эверестом, и замечаю Гийома.
— Эй, Гийом!
Он оборачивается и смотрит в мою сторону, но поскольку спина его подчиненного не прозрачная, он решает обойти его. Узнав меня, он делает шаг назад. Его рот раскрывается до такой степени, что невольно начинаешь ждать, когда из него выедет поезд.
— Но… — бормочет он. — Но…
В этот момент огромный полицейский присматривается ко мне. Кажется, в этом парне столько же интеллекта, сколько в килограмме солянки. За то время, что его мозги усваивают изображение, переданное сетчаткой, можно успеть вымыть ноги. Но все имеет конец. Хотя мысли катятся в его черепе, как стальные шары в электрическом биллиарде, он осознает, что я похож на убитого, и издает звук, являющийся чем-то средним между боевым кличем команчей, пароходным гудком и выражающим оргазм криком самки кенгуру.
— Черт побери, шеф! — наконец лопочет он.
Сценка привлекает внимание медэксперта и фотографа. По примеру своих коллег они таращатся на меня с таким же ошарашенным видом.
— С-с-сан-Антонио! — восклицает наконец и Гийом.
— Он самый, дружище.
Я приветствую присутствующих общим поклоном.
— Вот, узнал, что меня убили, и захотел посмотреть, как выгляжу в мертвом виде.
Я делаю Жизель знак остаться на месте и подхожу к дивану, на котором лежит мой двойник. Вот это сенсация! Честное слово, если бы я не видел себя несколько дней, то был бы убежден, что это я. Сходство невероятное; у жмурика мое лицо, мой рост, мои волосы… Понятно, почему тип с волосами бобриком обознался; неудивительно, раз даже мои коллеги без колебаний опознали меня…
— Если бы я знал этого парня, когда он еще вдыхал кислород, мы бы могли организовать отличную пару чечеточников.
Медэксперт приходит в себя.
— Так могут быть похожи только близнецы, — говорит он.
Мой друг радостно пожимает мне руку.
— Как я рад, что вы живы, шеф! Видите, в это проклятое время, когда человеческая жизнь ничего не стоит, мы начали расследование по всем правилам.
— Спасибо за трогательное внимание.
Жизель кашляет. Все эти куколки — стоит хотя бы на минуту перестать обращать на них внимание — начинают рвать и метать и готовы поджечь собственные трусы, лишь бы вновь привлечь к себе взгляды почтеннейшего собрания.
Несколько смутившись, я представляю ее:
— Мадемуазель Жизель Моден, моя сиделка.
Она принимает изъявления почтения со стороны полицейских и подходит к дивану. Только бы не шлепнулась в обморок! Но, к счастью, Жизель выдерживает испытание. Правда, в силу своей профессии она привыкла к виду мертвых и, может быть поэтому , приветливо смотрит на убитого.
— Невероятно!
Уф! Я боялся, что она станет выдавать бессмертные истины о случайностях, различного рода феноменах и прочих премудростях.
Чтобы отвлечь внимание, я спрашиваю:
— Каково ваше заключение, доктор?
— Две пули в область сердца, вошли сверху вниз. Я полагаю, его застрелили в тот момент, когда он спускался по лестнице. Он умер не сразу, а сумел выйти на улицу, где и упал.
Гийом дополняет:
— Самое любопытное, что в доме его никто не знает. Консьержка видела его всего лишь раза два. Он появлялся здесь эпизодически. Будучи убежденным, что речь идет о вас, я думал, что вы сняли эту квартиру под вымышленным именем, чтобы пользоваться ею в тех случаях, когда не имели возможности вернуться к себе…
Я с улыбкой смотрю на него.
— Ничего подобного. Вы думали, что я связан с Сопротивлением и гестапо свело со мной счеты. После покушения на меня в Большом доме об этом только и шепчутся, так?
Он краснеет и не отвечает.
Чтобы помочь ему выйти из глупого положения, я отвешиваю ему хлопок по спине, причем достаточно сильный, чтобы выбить из него легкие, если они плохо закреплены.
— Нашли что-нибудь интересное?
— Ничего, шеф. Эта, квартира совершенно безликая. Должно быть, этот тип действительно пользовался ею редко, как и уверяет консьержка.
К нам подходит Эверест мяса и глупости.
— Посмотрите, что я нашел, — говорит он.
Гигант разжимает широкую, как салатница в семейном пансионе, руку, мы наклоняемся над ней и обнаруживаем перочинный нож с роговой рукояткой, на которой написано слово: “Venganza”.
— Это испанский, — уверяет Гийом. — В переводе означает “месть”.
— Вы позволите мне оставить его себе на память о моей смерти?
— Конечно, месье комиссар.
Я кладу крошечный ножичек в карман и спрашиваю:
— Так к какому же выводу вы пришли?
— Официально: сведение счетов… Так лучше для всех, правда? — отвечает инспектор. — Сейчас все перемешалось. Убийство не отличить от казни, честного человека от вора, а героя от предателя. Я понимаю, почему вы перешли в резерв. Заниматься нашим ремеслом в такое время очень невеселое дело.
Мы обмениваемся несколькими банальностями на общие темы, после чего все вместе выходим из квартиры.
— Я оставлю на ночь двух человек у консьержки, — заявляет мой коллега, — а завтра мы перевезем вашего двойника в морг. Но все-таки вы меня здорово напугали, патрон.
На лестничной площадке врач — толстый старик с седыми усами — начинает высмеивать жильцов, которых называет садистами, извращенцами и психами. Те обращаются в беспорядочное бегство. Там, где не помогли грубые окрики ажанов, сарказм медэксперта сотворил чудо. Все любители падали ворча расходятся по своим конурам.
Бабы запахивают халаты и закрывают свои телеса. Старый хрен снимает руку с задницы маленькой брюнетки. Мужчины возвращаются посмотреть, удержит ли король пик свою корону. Мамаши вспоминают о своих, уже сорвавших глотки, отпрысках. Лестничная площадка пустеет, как кинозал после того, как герой-любовник взасос поцеловал свою партнершу.
Мы выходим на улицу. Гийом раздает инструкции своим парням, после чего поворачивается ко мне.
— Что я могу для вас сделать, патрон?
Я морщусь.
— Если бы вы могли на час или два предоставить в мое распоряжение машину, то были бы лучшим из всех полицейских.
Он улыбается.
— Поехали с нами в контору, а там я оставлю вам машину.
Мы рассаживаемся. Жизель садится спереди, рядом с шофером, а мы набиваемся на заднее сиденье, что далеко не Просто, поскольку амбал Гийома тоже лезет с нами.
— Забавный этот ваш малый, — говорю я инспектору. — Где вы его откопали?
— Смейтесь, но в случае заварухи он первоклассный помощник.
Через несколько минут мы подъезжаем к Островерхой башне. Следует неизбежная серия рукопожатий, и наконец я вступаю во владение тачкой.
— Какая программа? — беспокоится моя подружка.
— Пункт первый: твоя квартира, где я уложу тебя спать, как послушную девочку, каковой ты и являешься. Пункт второй: я нанесу один ночной визит.
Цыпочка надувает свои губки.
— Не вредничай, Тони. Ты не можешь бросить меня теперь.
— Я это сделаю, прекрасная дама.
Она не отвечает. Я думаю, что она дуется, но тут замечаю две огромные слезы, катящиеся по ее щеке. Молчаливая скорбь всегда трогала мое сердце. Обычно, когда куколка начинает кричать и плакать, я влепляю ей пару пощечин, чтобы вылечить от возможного флюса. Но тихие слезы выворачивают мне душу.
— Ну пожалуйста, не надо! Пойми, Жижи, до сих пор я водил тебя с собой, потому что это было совершенно безопасно. Сейчас же все может измениться. Отметь, что я ни в чем не уверен, но если с тобой что-нибудь случится, я себе этого никогда не прощу…
— Хочешь, я напишу расписку, снимающую с тебя всю ответственность?
Раз она относится к этому с юмором, я согласен.
— Хорошо, поедем вместе. Но если это повредит твоему здоровью, пеняй на себя.
Я на полной скорости мчусь на улицу Аркад.
Сейчас я изложу вам свою мысль во всех подробностях. Сначала позвольте вас просветить насчет моих внутренних чувств. События этого вечера разбудили во мне дремавшую жажду подраться. Я прекрасно понимаю, что мое сходство с убитым простое совпадение, но все-таки хотелось бы разобраться в ходах и пружинах этого дела. Кажется, я имею на это право, а? Кто поймал брюхом порцию свинца? Сан-Антонио или герцог Виндзорский? Пусть стрелок ошибся, но если я его найду, это не помешает мне сделать из него фарш для равиоли. Хотя бы для того, чтобы он понял, что прежде, чем нажимать на спусковой крючок, нужно удостовериться в личности сидящего напротив.
Долгожданный случай поговорить с этим козлом представился как раз сегодня вечером. Волей чудесного стечения обстоятельств я сунул свой длинный нос в общую тарелку очень странной компании. На данный момент в этой истории пять действующих лиц: во-первых, я сам, потом гад со стрижкой бобриком, затем мой двойник, лежащий в столовой, и, наконец, саксофонист и неизвестный, которому адресовалась известная вам музыкальная передача.
Будем действовать методом исключения.
Мой двойник мертв, как филе селедки. Тип, ожидавший в ресторане закодированное в саксофонном соло сообщение, мне неизвестен. Значит, чтобы добраться до покушавшегося на меня ублюдка, остается один саксофонист. Он служит посредником, и я должен его отыскать.
— Тебя это пугает?
— Немного…
— Если хочешь, я могу отвезти тебя домой.
Она подскакивает.
— Ну нет! Я впервые попала в такое приключение и хочу пройти его до конца.
Когда я слышу, как девчонки несут подобную чушь, у меня начинает болеть грудь. Женщины все таковы: у них особый взгляд на жизнь, заставляющий их думать, что все происходящее в ней делается ради их прекрасных глаз. Если бы я послушался своего внутреннего голоса, то взял бы девочку под мышку и отшлепал ее! Но она оказалась способной смягчить меня одним только покачиванием своей замечательной попки…
Я вздыхаю.
— Слушай, красавица, я очень хочу, чтобы ты пошла со мной, но при непременном условии, что ты закроешь свой хорошенький ротик на висячий замок. Сыщики не любят отвлекаться на женскую болтовню.
Она останавливается в луче лунного света и, улыбаясь, смотрит на меня Ее улыбка превращает мой спинной мозг в майонез. Просто невероятно, как даже самый закаленный мужик может размякнуть от кривляний девчонки.
Раз уж мы остановились, я ее целую. У ее губной помады как раз мои любимые запах и вкус, напоминающие запах и вкус турецких сладостей.
Я беру ее за талию и веду на улицу Жубер.
И вот мы перед домом четырнадцать. Входная дверь открыта. У тротуара припаркована машина префектуры. За рулем сидит молодой парень.
— Полиция, — говорю я. — Как фамилия вашего комиссара?
Шофер смотрит на меня, как на лошадиное дерьмо, потом рассматривает Жизель и пожимает плечами.
— Слушай, приятель, — говорит он, — если у тебя смерзлись мозги, выпей горячего кофейку. Говорят, помогает…
Я двумя пальцами берусь за свой клюв, что является у меня признаком нервозности. Согласитесь, что неприятно, когда с тобой разговаривают, как с гнилым фруктом, да еще на глазах прекрасной блондинки.
Мною овладевает желание схватить этого придурка за волосы и, не открывая дверцы, вытащить из машины. Если бы я послушался своего внутреннего голоса, то разукрасил бы его как бог черепаху.
Показываю ему удостоверение.
— Малыш, — говорю я, — ты явно был молочным братом поросенка, и твоя мамочка ошиблась, когда забирала тебя от кормилицы.
Он молчит. Должно быть, до крови кусает губы.
— Фамилия моего коллеги?
— Старший инспектор Гийом.
Повезло: до войны он работал в моем подчинении.
Поворачиваюсь к Жизель.
— Пошли, отметим мое возвращение в дело.
Дом кипит. Несколько полицейских охраняют вход в квартиру убитого. На лестнице полно народу в пижамах и халатах. Эти болваны рады хотя бы прикоснуться к такому приключению. Каждый высказывает свое мнение. Они не чувствуют даже холода! Некоторые бабы не запахнули свои халаты, чтобы возбудить соседей. Жильцы четырнадцатого дома надолго запомнят эту ночь. Завтра они смогут пересказать увлекательный кровавый детектив всем друзьям и знакомым. При необходимости они кое-что добавят от себя. В кои-то веки в жизни этих лопухов произошло что-то интересное, и такой случай они не упустят. На лестнице пахнет дешевыми духами и заношенными тапочками.
На всех этажах слышится плач мальцов. Матери семейств убежали, забыв дать им соску, и теперь дамам приходится возвращаться, не досмотрев до конца этот увлекательный спектакль.
— Вы куда? — спрашивает ажан, закрывая нам путь растопыренными руками.
— Не играй в дирижера, не утомляйся. — советую я, доставая свое удостоверение.
Фараон отдает мне честь.
— Труп в столовой, — докладывает он.
— Значит, нам остается только сесть за стол.
Парень выглядит совершенно ошарашенным. Мы заходим в квартиру, где ребятишки из службы идентификации жгут магний.
— Какого черта вам здесь нужно? — вопит тип в два метра в высоту и в три метра в ширину.
Я стараюсь увидеть, что творится за этим Эверестом, и замечаю Гийома.
— Эй, Гийом!
Он оборачивается и смотрит в мою сторону, но поскольку спина его подчиненного не прозрачная, он решает обойти его. Узнав меня, он делает шаг назад. Его рот раскрывается до такой степени, что невольно начинаешь ждать, когда из него выедет поезд.
— Но… — бормочет он. — Но…
В этот момент огромный полицейский присматривается ко мне. Кажется, в этом парне столько же интеллекта, сколько в килограмме солянки. За то время, что его мозги усваивают изображение, переданное сетчаткой, можно успеть вымыть ноги. Но все имеет конец. Хотя мысли катятся в его черепе, как стальные шары в электрическом биллиарде, он осознает, что я похож на убитого, и издает звук, являющийся чем-то средним между боевым кличем команчей, пароходным гудком и выражающим оргазм криком самки кенгуру.
— Черт побери, шеф! — наконец лопочет он.
Сценка привлекает внимание медэксперта и фотографа. По примеру своих коллег они таращатся на меня с таким же ошарашенным видом.
— С-с-сан-Антонио! — восклицает наконец и Гийом.
— Он самый, дружище.
Я приветствую присутствующих общим поклоном.
— Вот, узнал, что меня убили, и захотел посмотреть, как выгляжу в мертвом виде.
Я делаю Жизель знак остаться на месте и подхожу к дивану, на котором лежит мой двойник. Вот это сенсация! Честное слово, если бы я не видел себя несколько дней, то был бы убежден, что это я. Сходство невероятное; у жмурика мое лицо, мой рост, мои волосы… Понятно, почему тип с волосами бобриком обознался; неудивительно, раз даже мои коллеги без колебаний опознали меня…
— Если бы я знал этого парня, когда он еще вдыхал кислород, мы бы могли организовать отличную пару чечеточников.
Медэксперт приходит в себя.
— Так могут быть похожи только близнецы, — говорит он.
Мой друг радостно пожимает мне руку.
— Как я рад, что вы живы, шеф! Видите, в это проклятое время, когда человеческая жизнь ничего не стоит, мы начали расследование по всем правилам.
— Спасибо за трогательное внимание.
Жизель кашляет. Все эти куколки — стоит хотя бы на минуту перестать обращать на них внимание — начинают рвать и метать и готовы поджечь собственные трусы, лишь бы вновь привлечь к себе взгляды почтеннейшего собрания.
Несколько смутившись, я представляю ее:
— Мадемуазель Жизель Моден, моя сиделка.
Она принимает изъявления почтения со стороны полицейских и подходит к дивану. Только бы не шлепнулась в обморок! Но, к счастью, Жизель выдерживает испытание. Правда, в силу своей профессии она привыкла к виду мертвых и, может быть поэтому , приветливо смотрит на убитого.
— Невероятно!
Уф! Я боялся, что она станет выдавать бессмертные истины о случайностях, различного рода феноменах и прочих премудростях.
Чтобы отвлечь внимание, я спрашиваю:
— Каково ваше заключение, доктор?
— Две пули в область сердца, вошли сверху вниз. Я полагаю, его застрелили в тот момент, когда он спускался по лестнице. Он умер не сразу, а сумел выйти на улицу, где и упал.
Гийом дополняет:
— Самое любопытное, что в доме его никто не знает. Консьержка видела его всего лишь раза два. Он появлялся здесь эпизодически. Будучи убежденным, что речь идет о вас, я думал, что вы сняли эту квартиру под вымышленным именем, чтобы пользоваться ею в тех случаях, когда не имели возможности вернуться к себе…
Я с улыбкой смотрю на него.
— Ничего подобного. Вы думали, что я связан с Сопротивлением и гестапо свело со мной счеты. После покушения на меня в Большом доме об этом только и шепчутся, так?
Он краснеет и не отвечает.
Чтобы помочь ему выйти из глупого положения, я отвешиваю ему хлопок по спине, причем достаточно сильный, чтобы выбить из него легкие, если они плохо закреплены.
— Нашли что-нибудь интересное?
— Ничего, шеф. Эта, квартира совершенно безликая. Должно быть, этот тип действительно пользовался ею редко, как и уверяет консьержка.
К нам подходит Эверест мяса и глупости.
— Посмотрите, что я нашел, — говорит он.
Гигант разжимает широкую, как салатница в семейном пансионе, руку, мы наклоняемся над ней и обнаруживаем перочинный нож с роговой рукояткой, на которой написано слово: “Venganza”.
— Это испанский, — уверяет Гийом. — В переводе означает “месть”.
— Вы позволите мне оставить его себе на память о моей смерти?
— Конечно, месье комиссар.
Я кладу крошечный ножичек в карман и спрашиваю:
— Так к какому же выводу вы пришли?
— Официально: сведение счетов… Так лучше для всех, правда? — отвечает инспектор. — Сейчас все перемешалось. Убийство не отличить от казни, честного человека от вора, а героя от предателя. Я понимаю, почему вы перешли в резерв. Заниматься нашим ремеслом в такое время очень невеселое дело.
Мы обмениваемся несколькими банальностями на общие темы, после чего все вместе выходим из квартиры.
— Я оставлю на ночь двух человек у консьержки, — заявляет мой коллега, — а завтра мы перевезем вашего двойника в морг. Но все-таки вы меня здорово напугали, патрон.
На лестничной площадке врач — толстый старик с седыми усами — начинает высмеивать жильцов, которых называет садистами, извращенцами и психами. Те обращаются в беспорядочное бегство. Там, где не помогли грубые окрики ажанов, сарказм медэксперта сотворил чудо. Все любители падали ворча расходятся по своим конурам.
Бабы запахивают халаты и закрывают свои телеса. Старый хрен снимает руку с задницы маленькой брюнетки. Мужчины возвращаются посмотреть, удержит ли король пик свою корону. Мамаши вспоминают о своих, уже сорвавших глотки, отпрысках. Лестничная площадка пустеет, как кинозал после того, как герой-любовник взасос поцеловал свою партнершу.
Мы выходим на улицу. Гийом раздает инструкции своим парням, после чего поворачивается ко мне.
— Что я могу для вас сделать, патрон?
Я морщусь.
— Если бы вы могли на час или два предоставить в мое распоряжение машину, то были бы лучшим из всех полицейских.
Он улыбается.
— Поехали с нами в контору, а там я оставлю вам машину.
Мы рассаживаемся. Жизель садится спереди, рядом с шофером, а мы набиваемся на заднее сиденье, что далеко не Просто, поскольку амбал Гийома тоже лезет с нами.
— Забавный этот ваш малый, — говорю я инспектору. — Где вы его откопали?
— Смейтесь, но в случае заварухи он первоклассный помощник.
Через несколько минут мы подъезжаем к Островерхой башне. Следует неизбежная серия рукопожатий, и наконец я вступаю во владение тачкой.
— Какая программа? — беспокоится моя подружка.
— Пункт первый: твоя квартира, где я уложу тебя спать, как послушную девочку, каковой ты и являешься. Пункт второй: я нанесу один ночной визит.
Цыпочка надувает свои губки.
— Не вредничай, Тони. Ты не можешь бросить меня теперь.
— Я это сделаю, прекрасная дама.
Она не отвечает. Я думаю, что она дуется, но тут замечаю две огромные слезы, катящиеся по ее щеке. Молчаливая скорбь всегда трогала мое сердце. Обычно, когда куколка начинает кричать и плакать, я влепляю ей пару пощечин, чтобы вылечить от возможного флюса. Но тихие слезы выворачивают мне душу.
— Ну пожалуйста, не надо! Пойми, Жижи, до сих пор я водил тебя с собой, потому что это было совершенно безопасно. Сейчас же все может измениться. Отметь, что я ни в чем не уверен, но если с тобой что-нибудь случится, я себе этого никогда не прощу…
— Хочешь, я напишу расписку, снимающую с тебя всю ответственность?
Раз она относится к этому с юмором, я согласен.
— Хорошо, поедем вместе. Но если это повредит твоему здоровью, пеняй на себя.
Я на полной скорости мчусь на улицу Аркад.
Сейчас я изложу вам свою мысль во всех подробностях. Сначала позвольте вас просветить насчет моих внутренних чувств. События этого вечера разбудили во мне дремавшую жажду подраться. Я прекрасно понимаю, что мое сходство с убитым простое совпадение, но все-таки хотелось бы разобраться в ходах и пружинах этого дела. Кажется, я имею на это право, а? Кто поймал брюхом порцию свинца? Сан-Антонио или герцог Виндзорский? Пусть стрелок ошибся, но если я его найду, это не помешает мне сделать из него фарш для равиоли. Хотя бы для того, чтобы он понял, что прежде, чем нажимать на спусковой крючок, нужно удостовериться в личности сидящего напротив.
Долгожданный случай поговорить с этим козлом представился как раз сегодня вечером. Волей чудесного стечения обстоятельств я сунул свой длинный нос в общую тарелку очень странной компании. На данный момент в этой истории пять действующих лиц: во-первых, я сам, потом гад со стрижкой бобриком, затем мой двойник, лежащий в столовой, и, наконец, саксофонист и неизвестный, которому адресовалась известная вам музыкальная передача.
Будем действовать методом исключения.
Мой двойник мертв, как филе селедки. Тип, ожидавший в ресторане закодированное в саксофонном соло сообщение, мне неизвестен. Значит, чтобы добраться до покушавшегося на меня ублюдка, остается один саксофонист. Он служит посредником, и я должен его отыскать.
Глава 4
Мы заходим в ресторан, когда липовые новобрачные уже отбыли в свадебное путешествие, а гарсоны, взгромоздив стулья на столы, начали мыть полы. Тот, что обслуживал нас, узнал меня и, унюхав чаевые, подошел к нам, сузив рот в куриную гузку.
— Месье и дама что-то забыли?
— Я хочу поговорить с хозяином.
Он кланяется и ведет меня на кухню. На столе, между рыбьим скелетом и остатками майонеза, владелец ресторана, упаковывая внушительную стопку хрустов в пачки по десять “штук”, подсчитывает выручку. Навар хороший. На эти бабки он запросто может купить себе авианосец.
Мой визит ему явно не нравится. Вы, наверное, замечали, что люди не любят, когда их беспокоят во время жратвы, траханья и подсчета бабок? Это потому, что для большинства людей еда, любовь и деньги — вещи святые.
Он хмурит брови.
— Чего вы хотите?
— Сказать вам пару слов.
Он раздраженно машет рукой.
— Сейчас полночь, — замечает он.
Я качаю головой.
— Я пришел не за тем, чтобы спрашивать, который час.
— Месье, — скрипит он, — мне не нравятся шуточки подобного рода.
Чтобы нагнать на него страху, я достаю свое удостоверение.
Если бы вы могли видеть морду этого малого, то расхохотались бы так, что для того, чтобы излечить вас от смеха, пришлось бы позвать тещу или исповедника. Просто невероятно, как этот придурок сдрейфил.
— Г-г-господин ко… господин комиссар, — блеет он, — что случилось?
Он с отчаянием смотрит на свои бабки, затем его глаза находят мои и делают мне немое предложение. Я понимаю, что если захочу, мне достаточно будет только протянуть руку и в нее сразу же посыплются крупные купюры. Жизель нежно улыбается. Она заметила, что хозяин ресторана принимает меня за человека из контроля, и веселится, как на фильме Чарли Чаплина. Я даю ресторанщику потрястись, прежде чем покачать головой:
— Не психуйте, я пришел не за тем, чтобы устраивать вам неприятности. Просто хочу узнать одну вещь.
Мой собеседник переводит дух, суетится, виляет хвостом, истекает слюной. Если так пойдет и дальше, он поползет на пузе.
Он уверяет, что готов дать мне все сведения, которыми располагает. Если бы это могло доставить мне удовольствие, этот малый продал бы мне отца с матерью и младшей сестрой в придачу. Он доведен до кондиции. Это один из тех трусов, которые садятся за стол и широко открывают рот еще до того, как приходится доставать штопор.
— Сегодня за ужином… свадебным ужином, были два музыканта. Вы их знаете?
Он отрицательно качает головой.
— Слушайте, барон, — обращаюсь я к нему, — вам не стоит принимать мою голову за банку с ямайским перцем…
— Но…
— Никаких “но”. Чтобы дать народу пожрать, вы ежевечерне устраиваете спектакль под названием “Свадьба”. Для входа в ваш театр надо знать пароль. И вы хотите убедить меня, что те двое лабухов явились к вашему сегодняшнему столу с петухом в винном соусе, с кроликом с горчицей и копченым лососем просто с улицы?.. Вы закрываете двери перед министрами, если они не входят в число избранных, а какие-то фраера могут заходить сюда со своими инструментами, и вы даже не спрашиваете, кто они и откуда? Не шутите, приятель.
— Месье и дама что-то забыли?
— Я хочу поговорить с хозяином.
Он кланяется и ведет меня на кухню. На столе, между рыбьим скелетом и остатками майонеза, владелец ресторана, упаковывая внушительную стопку хрустов в пачки по десять “штук”, подсчитывает выручку. Навар хороший. На эти бабки он запросто может купить себе авианосец.
Мой визит ему явно не нравится. Вы, наверное, замечали, что люди не любят, когда их беспокоят во время жратвы, траханья и подсчета бабок? Это потому, что для большинства людей еда, любовь и деньги — вещи святые.
Он хмурит брови.
— Чего вы хотите?
— Сказать вам пару слов.
Он раздраженно машет рукой.
— Сейчас полночь, — замечает он.
Я качаю головой.
— Я пришел не за тем, чтобы спрашивать, который час.
— Месье, — скрипит он, — мне не нравятся шуточки подобного рода.
Чтобы нагнать на него страху, я достаю свое удостоверение.
Если бы вы могли видеть морду этого малого, то расхохотались бы так, что для того, чтобы излечить вас от смеха, пришлось бы позвать тещу или исповедника. Просто невероятно, как этот придурок сдрейфил.
— Г-г-господин ко… господин комиссар, — блеет он, — что случилось?
Он с отчаянием смотрит на свои бабки, затем его глаза находят мои и делают мне немое предложение. Я понимаю, что если захочу, мне достаточно будет только протянуть руку и в нее сразу же посыплются крупные купюры. Жизель нежно улыбается. Она заметила, что хозяин ресторана принимает меня за человека из контроля, и веселится, как на фильме Чарли Чаплина. Я даю ресторанщику потрястись, прежде чем покачать головой:
— Не психуйте, я пришел не за тем, чтобы устраивать вам неприятности. Просто хочу узнать одну вещь.
Мой собеседник переводит дух, суетится, виляет хвостом, истекает слюной. Если так пойдет и дальше, он поползет на пузе.
Он уверяет, что готов дать мне все сведения, которыми располагает. Если бы это могло доставить мне удовольствие, этот малый продал бы мне отца с матерью и младшей сестрой в придачу. Он доведен до кондиции. Это один из тех трусов, которые садятся за стол и широко открывают рот еще до того, как приходится доставать штопор.
— Сегодня за ужином… свадебным ужином, были два музыканта. Вы их знаете?
Он отрицательно качает головой.
— Слушайте, барон, — обращаюсь я к нему, — вам не стоит принимать мою голову за банку с ямайским перцем…
— Но…
— Никаких “но”. Чтобы дать народу пожрать, вы ежевечерне устраиваете спектакль под названием “Свадьба”. Для входа в ваш театр надо знать пароль. И вы хотите убедить меня, что те двое лабухов явились к вашему сегодняшнему столу с петухом в винном соусе, с кроликом с горчицей и копченым лососем просто с улицы?.. Вы закрываете двери перед министрами, если они не входят в число избранных, а какие-то фраера могут заходить сюда со своими инструментами, и вы даже не спрашиваете, кто они и откуда? Не шутите, приятель.