— Откуда вы идете в столь поздний час, прекрасная незнакомка?
   — Из кино.
   — Понравился фильм?
   — Я работаю билетершей…
   Отличная работа… Вот они, настоящие ночные девочки. Все время ходят по темному залу со своими фонариками, а игривые зрители поглаживают их ножки.
   У этой, во всяком случае, вид совсем не строгий.
   — Кажется, нам по пути, — замечаю я.
   — Да, — соглашается нежное создание.
   — Где вы живете?
   — На авеню Леопольда Первого.
   — Забавно, я тоже иду туда…
   — Я живу в доме сто восемьдесят шесть, — говорит она.
   — Не может быть!
   — Почему?
   — Потому что я тоже иду именно в этот дом. Мы обмениваемся восклицаниями, как и должно быть при таком невероятном совпадении. Она заявляет, что жизнь забавная штука, случай — это великая вещь, а мир тесен.
   Я поражаюсь уместности ее тирады.
   — Если вы живете в сто восемьдесят шестом, — закидываю я удочку, то должны знать моего друга Рибенса. Я иду его проведать…
   Она со смущенным видом кивает:
   — Да, я его хорошо знаю. Мы одно время были друзьями.
   Ну ты смотри! Оказывается, парень трахал малышку! У этого Рибенса большая склонность к любовным похождениям… Должно быть, девчонки в его постели следуют одна за другой в ускоренном темпе.
   — Ну и как он? — осторожно спрашиваю я, опасаясь задеть ее выражением слишком большой радости, а то вдруг они разругались?
   — Пфф, — фыркает она, — совсем ребенок. У него полный беспорядок в мыслях… А кроме того, он большой бабник.
   — Как это нехорошо!
   Она бросает на меня взгляд сбоку, и на ее губах появляется улыбка.
   — Кажется, вы тоже, — говорит малышка.
   — Вы так думаете?
   — Черт возьми! Вы же француз!
   — Как вы догадались?
   — По вашему произношению.
   Девушка на секунду замолкает, мы делаем четыре с половиной шага, и она добавляет:
   — Я очень люблю французов… У меня среди них много друзей…
   Чем больше я на нее смотрю, тем больше убеждаюсь, что она не должна быть слишком несговорчивой. Она не из тех куколок, что зовут на помощь, когда начинаешь с ними детальный разговор.
   Чтобы проверить, верна ли моя догадка, я беру ее под локоток. Она нисколько не вырывается, даже наоборот. Я прижимаюсь к ней сильнее.
   — Спорю, Рибенс ухаживал за вами? — говорю.
   — О! Он ухаживает за всеми…
   — Он работает?
   — Стажером у адвоката.
   — И какую жизнь он ведет? Она не сразу понимает.
   — У него есть любовница, — отвечает она. — Блондинка, которая его часто навещает.
   Девушка описывает блондинку достаточно четко, чтобы я понял, что это Югетт Ван Борен.
   — Других гостей у него не бывает?
   — О! Еще сколько: девушки, приятели, с которыми он устраивает загулы…
   — Какой тип! Вы никогда не видели у него высокого мужчину в плаще и в круглой шляпе? У него светлые топорщащиеся усы и необычные глаза.
   Она пожимает плечами.
   — Нет!
   — Вы уверены?
   — Еще бы! Мы живем под ним, этажом ниже…
   — Мы?
   — Мои родители и я…
   Я невольно насупливаюсь. Я представлял себе, что малышка живет одна, безо всяких родителей, и уже строил планы на ближайшее будущее с ней.
   — А! Вы живете с родителями? Жаль.
   — Почему?
   — Ну, я надеялся, что вы пригласите меня выпить стаканчик.
   — Я бы с удовольствием, но… Вы понимаете? Я беру ее за талию, она по-прежнему не возражает. Чувствую, как вздымаются ее груди, и от этого в моем спинном мозге и нервных центрах происходит короткое замыкание.
   Эта малышка просто сгусток энергии, честное слово! Мы останавливаемся в темном углу, и я жадно целую ее в губы, с одного раза стирая всю губную помаду. Она здорово целуется. Должно быть, научилась этому в своем кино: когда герой прилипает губами ко рту партнерши, она открывает глаза пошире.
   Мы стоим в двух шагах от дома Рибенса. Она вынимает из кармана ключ, открывает дверь и заходит первой. Я следую за ней и закрываю дверь. Мы оказываемся в полной темноте.
   Здесь можно проявлять фотографии, но я занимаюсь совсем не этим.
   Прежде чем она успевает нажать на выключатель, я ловлю ее за бюст и прижимаю к стене…
   Лапание и новые поцелуи!
   После таких дыхательных упражнений можно поступать работать ловцом губок.
   Она вибрирует, как туго натянутая скрипичная струна. Волны ее желания совпадают с моими, они пересекаются. Поверьте, мы ведем свою передачу на одной волне.
   Потом мы возвращаемся к реальности. Она устраняет беспорядок в одежде, как пишут в романах для хорошего общества. Термин очень деликатный, почему я его и употребляю: я питаю слабость к деликатности.
   Доказательство? Вы никогда не увидите меня сморкающимся в шторы вашей гостиной или плюющим косточками от вишни в декольте дам.
   Эта киска мне нравится, потому что идет прямо к цели.
   Она слушается только своего инстинкта. Мы даже не знаем имен друг друга. Зачем нужны представления, если есть опьянение? Мы так разогрелись, что эта температура может разжечь Везувий.
   Между нами говоря, таких лапочек надо использовать всего раз.
   Только не вздумайте выходить с ними на люди, иначе вам крышка. Они вцепляются в вас мертвой хваткой, и потом вы от них уже не отделаетесь…
   — Это было чудесно, милый, — мурлычет она в темноте.
   Я отвечаю ей взаимной любезностью:
   — Мы безумно любили друг друга, мой ангел, и вы бросили меня в море наслаждения…
   — Мы увидимся снова? — жадно спрашивает она.
   Я мысленно напеваю знаменитую песенку:
   "На небо, на небо, на небо…
   Отправлюсь я однажды ее повидать…"
   Мы увидимся в ином мире, где парни не думают о войнах, а девчонки не вертят задницей. Только на таких условиях я соглашусь еще раз встретиться с этим ходячим пулеметом.
   — Завтра, — отвечаю я с легкой торжественностью.
   Она на ощупь, если так можно выразиться, ищет мои губы.
   Маленькая билетерша готова повторить сеанс.
   — Ты мне нравишься, — уверяет она, как будто после такой демонстрации ее чувств у меня могли остаться какие-то сомнения.
   — Ты мне тоже, — отвечаю я. — Мы квиты. Ну, деточка, давай подниматься наверх.
   После жертвы, принесенной Венере, подниматься по лестнице очень непросто.
   — Ты так спешишь меня покинуть? — спрашивает она голосом, слегка окрашенным меланхолией.
   — Наоборот, я хотел бы провести рядом с тобой всю жизнь, но, если мы еще задержимся здесь, явятся соседи, и остаток ночи мы проведем в каталажке.
   — Ладно… Подожди, я включу свет.
   Она включает его, и это позволяет нам констатировать, что мы любили друг друга в пятидесяти сантиметрах от трупа Рибенса.


Глава 11


   Ослепленный внезапно вспыхнувшим ярким светом, я его не сразу замечаю. Мое внимание привлекает окаменевшее лицо малышки Огонь-в-заднице. Я слежу за ее взглядом и вижу темную массу, лежащую на плитке коридора. Наклоняюсь. Бледное, бескровное лицо смотрит на лампочку остекленевшими глазами. Это Рибенс. Его голова наполовину отрезана великолепным ударом бритвы. Он потерял литра три крови, и мы, я и потаскушка, некоторое время топтались в ней. Ею покрыта наша обувь и забрызган низ одежды. Прямо как на бойне!
   Отличный десерт после экстаза, как вы понимаете!
   Моя шлюшка слабо икает и качается. Я хватаю ее за лапку в тот самый момент, когда она начинает падать.
   Первым делом я вывожу ее из дома и сажаю на порог. Свежий воздух приведет ее в чувство. Разобравшись с этим делом, я бегу поднимать тревогу.
   Первая же дверь служит мне инструментом для соло на звонке.
   Открывает перепуганный тип в колпаке, как на рисунках Домье, в ночной рубашке и домашних туфлях.
   — Э, что случилось? — кричит он.
   — Убийство. Позвоните в полицию.
   Бедняга роняет свою вставную челюсть, поднимает ее, сдувает пыль и сует в рот.
   На помощь ему вылетает его благоверная с тридцатью кило дрожащего жира спереди и с бигуди на голове.
   Новые восклицания… В доме начинается оживление. Я оставляю мою красавицу объясняться с соседями. Пусть говорит что хочет, ее версия будет моей.
   Перепрыгивая через ступеньки, поднимаюсь в квартиру Рибенса. Моим глазам предстает неожиданное зрелище: у него все перевернуто, разворочено, разорено…
   Не теряя времени, я быстренько спускаюсь вниз, где уже собралась большая компания.
   Народ продолжает валить. Большой вальс навозных мух! Справа по курсу труп! И они вскакивают в штаны, набрасывают халаты! Прощайте, подушка и жена! Всеобщий сбор. Прибежавший первым получит лучшее место!
   Посреди толпы девица, чье тело я обрабатывал, объясняет, как мы обнаружили жмурика, не уточнив, правда, чем мы занимались непосредственно перед этим.
   Я слушаю ее болтовню, думая совсем о другом, потому что пересказ предыдущих глав меня не интересует. Я говорю себе, что убийца чертовски смелый парень, и спрашиваю себя, не человек ли в круглой шляпе это сделал.
   Его возвращение в квартиру, после того как он нокаутировал меня и узнал, что я полицейский, кажется настоящим вызовом самой что ни на есть элементарной осторожности… А он показался мне умным человеком.
   С другой стороны, если бы он был профессиональным убийцей, то не оставил бы меня в живых, потому что я представляю серьезную угрозу для его безопасности.
   Приезд полиции, за которой вскоре появляется “скорая”, привносит нечто новенькое.
   Комиссар, руководящий операцией, — толстый сангвиник с бычьей шеей и глазами без ресниц. Его кожа похожа на крокодилью, причем наивысшего качества.
   Я отзываю его в сторонку и представляюсь. Он выглядит взволнованным и недовольным. По всей видимости, он бы предпочел, чтобы я не совался в криминальные дела, находящиеся в его компетенции.
   — Я живу в отеле “Тропик”, — говорю я ему, — где вы можете меня найти, когда захотите. А сейчас мне надо бежать.
   Успокоившись, он дает мне благословение, и я отваливаю, бросив сальный взгляд знатока на мою Мисс Задери-повыше-юбку.
   Ночь прохладная. Легкий туман обволакивает город, погружая дома в волшебный мир (чертовски удачно закрученная фраза. Если вы свободны завтра во второй половине дня, дорогая мадам, заходите ко мне в кабинет, я для вас приготовлю другие, не хуже!).
   Я отчаянно ищу такси, но в этот час они стоят где-то с выключенными моторами. Тем хуже, потопаем на своих двоих, не портить же себе из-за этого нервы.
   Через четверть часа я заявляюсь на улицу Этюв, весь в поту — а как может быть иначе на улице с таким названием?
   Останавливаюсь перед домом Ван Боренов. Где там моя отмычечка?
   Дверной замок поддается на мои убеждения, и я захожу в подъезд. Идет второй час ночи. Все тихо…
   Дойдя до квартиры прекрасной Югетт, я навостряю уши. Ни единого звука. Должно быть, милашка спит без задних ног, наплевав на то, что за один день стала дважды вдовой. Не везет ей на мужиков!
   А может, им не везет с ней. Есть такие девицы, которые приносят несчастье… Или порочные женщины, убивающие мужика по своей гнусной природе, как самка богомола “мочит” самца, после того как приняла его (оцените широту моих познаний, ребята!).
   Я спрашиваю себя, следует ли звонить, чего требуют правила хорошего тона, или можно проникнуть путем взлома, как выражается Уголовный кодекс. Было бы смешно разбудить Югетт внезапно. Ее может хватить желтуха, и ей не придется ехать на юг, чтобы ее мордашка покрылась загаром… Это особенно вероятно, если я ей расскажу, каким образом дал дуба ее любовник… Утром муж, вечером его дублер! Случаев облачиться в траур у прекрасной вдовы хоть отбавляй! В общем, ей несладко. Всем несладко: ей потому, что осталась без мужика; полиции потому, что надо расследовать убийства; мне потому, что осталось всего несколько часов, чтобы распутать эту загадку, если я хочу сохранить свою репутацию; а парню в круглой шляпе потому, что он до сих пор не нашел то, что ищет…
   Итак, я без предупреждения проникаю в кокетливо обставленную квартирку, включаю свет… Все выглядит нормально.
   Иду прямиком в спальню. Никого. В других комнатах тоже. Это не вдова, а какой-то ветер!


Глава 12


   В квартире все стоит на своих местах, все в порядке… Иду на кухню и вижу на плите сковородку, на которой жарили яйца. Это доказывает, что Югетт подкрепилась, прежде чем сделать ноги.
   Вопрос заключается в том, чтобы узнать, смылась ли она насовсем или поехала к родственникам. Вполне нормально, что молодая вдова не остается одна ночью после смерти мужа в доме, служившем фоном для их идиллии (если позволите так выразиться!).
   С другой стороны, ничто не указывает на окончательный отъезд…
   Даже пижама красотки лежит на кровати. В шкафу хранятся стопки тонкого белья, заставляющего вздрогнуть… Значит, в этой сбруе прекрасная вдова выходила на похотливую охоту. Я до самого смертного ложа, если оно у меня будет, не забуду ее белые шелковые трусики шириной в два пальца с черными кружевами по краям.
   Если потаскушка отваливает без таких безделушек, значит, ее отсутствие будет недолгим…
   Я присаживаюсь в кресло перевести дух. Если вы вспомните, что все то, о чем я рассказал, произошло за двадцать часов, то признаете, что я веду очень насыщенную жизнь.
   Поскольку мне нужно повторить пройденные шаги, я закрываю глаза и начинаю вспоминать.
   Первое: я вижу типа, засовывающего брильянты в засахаренные фрукты.
   Второе: он посылает драгоценную посылку по почте жене, которая живет в нескольких сотнях метров от отеля, где он остановился.., и которой он собирается нанести визит, вот что важно. Ван Борен от начала и до конца вел себя парадоксально…
   Третье: через несколько часов он пикирует вниз головой в шахту лифта своего дома; поскольку двери лифта на всех этажах были закрыты, напрашивается вывод, что в шахту его столкнули.
   Четвертое: в тот момент, когда он совершал свой полет, его достойная супруга была в обществе своего молодого любовника.
   Пятое: одна соседка видела мужчину в круглой шляпе, удравшего, узнав труп.
   Шестое: мужчина в круглой шляпе отправляется в отель Ван Борена забрать его багаж и заполучает квитанцию на отправленную утром посылку.
   Седьмое: инспектор Робьер обнаруживает в часах погибшего крохотную фотографию. Что на ней изображено? Загадка.
   Восьмое: навестив квартиру Рибенса, я нахожу засахаренные фрукты, использованные для той же цели, для которой их использовал Ван Борен.
   Девятое: человек в круглой шляпе тоже является к Рибенсу и тоже что-то там ищет. Он задает мне сильную трепку.
   Десятое: вернувшись несколько часов спустя к Рибенсу, я нахожу его лежащим с перерезанным горлом в подъезде дома.
   Одиннадцатое: прибежав затем к вдовушке Ван Борен, я не нахожу ее дома…
   Ну вот, все! Дайте-ка мне аспирину и водички запить…
   Согласитесь, что все эти задачки представляют большую сложность даже для людей, не обделенных серым веществом!
   Брильянты, мертвецы, тумаки, фотографии.., всего в избытке.
   Я говорю себе, что раз уж оказался один в квартире Ван Борена, то могу провести небольшой обыск. Очень даже неплохая мыслишка.
   Снова начинаю поиски в ящиках, шкафах, комоде и так далее. Нахожу то, что обычно лежит в таких местах, то есть белье, счета, не представляющие интереса семейные документы, почтовые открытки от кузена Люлю, письма от тетушки Эрманс, иностранные трамвайные билеты, вырезки из журналов мод и еще тысячи всяких ерундовин, не имеющих ценности для постороннего.
   Прохожу в маленькую комнатку, в которой стоят письменный стол и картотека. Я надеюсь найти что-нибудь интересненькое здесь, но не тут-то было.
   Письма на официальных бланках на имя Ван Борена, досье, содержащие переписку с клиентами на предмет фотоаппаратов… Всего пятьдесят различных имен. Все выглядит нормально. Может быть, я нашел бы что-нибудь, внимательно изучив каждую бумажку, но на это у меня нет времени…
   Несмотря на храпака, заданного во второй половине дня, я чувствую груз усталости от хождений туда-сюда и эмоций. Опускаюсь во вращающееся кресло кабинета, и тут мои глаза падают (это проходит безболезненно, спасибо) на листок бумаги, вставленный в печатную машинку, стоящую на столе. (Уф! Я уж и не надеялся закончить эту фразу; если вы сумеете произнести ее вслух не переводя дыхания, значит, у вас есть задатки ныряльщика.) На листке плохо напечатаны несколько слов. Я читаю фразу, выглядящую шуткой: “Жорж, я в — ”.
   И все! Надо признать, что этого очень мало. Я говорю себе, что это сообщение адресовано Рибенсу, а следовательно, Югетт не знает, что он протянул ноги, и ждет его визита.
   Господи, какая запутанная история! Вот и двенадцатый пункт, которого я совершенно не ждал…
   И что это означает: “Я в — ”? Это скорее похоже на код, чем на мельницу для перца.
   Я вытаскиваю листок из машинки и сую его в карман, желая себе найти решение этой новой загадки. Задача из двенадцати пунктов…
   Остается только ждать тринадцатого, надеясь, что он принесет мне удачу.
   Я выхожу из квартиры и, поскольку ноги у меня просто отваливаются, решаю спуститься на лифте. Предварительно убедившись, что кабина передо мной, поскольку совершенно не желаю свалиться с пятого этажа, захожу в нее и собираюсь закрыть дверь, но тут замечаю, что она снабжена механизмом, автоматически закрывающим ее. Это открытие заставляет меня задуматься. Дурак! Я даже не догадался проверить систему запирания дверей. Раз они закрываются автоматически, значит, можно вернуться к версии о несчастном случае.
   Ладно, допустим, это несчастный случай… До он мог произойти только тогда, когда Ван Борен уходил. Его жена клянется, что не видела его. Если она врет, значит, сама его и убила. Если не она угробила своего Джефа, то его вообще не было в доме.
   Мне снова понадобился аспирин. Принесите коробочку побольше!
   Возвращаюсь к себе в отель, пережевывая тринадцатый пункт моего личного отчета: несчастный случай или убийство?
   That is the question!
   В номер я попадаю в три ночи. Соседи за стенкой утихомирились.
   Отовсюду доносится храп.
   Засыпая прямо на ходу, я снимаю телефонную трубку. Гудок раздается довольно долго, прежде чем ночной дежурный отвечает липким от сна голосом:
   — Да?
   — Соедините меня с полицией.
   — С чем?
   — С по-ли-ци-ей.
   — Что-нибудь случилось?
   — Нет, ничего…
   — Но…
   — Позвоните в полицию, старина, если не хотите оказаться завтра безработным.
   Он наконец выполняет то, о чем я прошу. После переговоров и “подождите, я посмотрю, здесь ли он”, меня соединяют с комиссаром, приезжавшим недавно за охлажденным мясом Рибенса. Напоминаю ему, кто я.
   — Скажите, — продолжаю я, не дав ему выразить мне свое безграничное уважение, — у Рибенса были при себе ключи?
   — Конечно, — удивляется тот. — При нем была связка и один маленький “йаловский” ключ.
   — Проверьте, подходит ли этот ключ к квартире мадам Ван Борен, проживающей на улице Этюв, дом восемнадцать.
   — Как, вы сказали, ее фамилия?
   — Ван Борен…
   — Это не…
   — Да. Как только получите ответ, будьте любезны, позвоните мне!
   — Договорились.
   Тип внизу не пропустил ни слова из нашего разговора, потому что я слышу шум его дыхания.
   — Эй, дежурный, — говорю я, — можете положить трубку, я закончил.
   Снимаю пиджак и ложусь на кровать в брюках. Места, обработанные типом в круглой шляпе и с двухцветными глазами, начинают болеть. У этого субчика была печатка, и он рассадил мне скулу.
   Я выключаю свет, потому что электричество действует мне на глазной нерв. С темнотой на мое бедное лицо, словно паутина, падает чудесное успокоение. (Еще одна цитата, которую вы сможете где-нибудь при случае вставить. Она придаст вам оригинальности.) Я пытаюсь думать, но даже самые сильные выдыхаются.
   Вот и мои мозги уже не работают.
   Начинаю засыпать… Передо мной в необыкновенно медленном хороводе проходят лица персонажей: Рибенс, Ван Борен (оба покойные)… Югетт…
   Мерзавец с длинными руками… Робьер… И малышка без комплексов, с которой мы перемахнулись в подъезде, рядом с трупом.
   Потом хоровод останавливается и я отключаюсь.


Глава 13


   Спать мне пришлось недолго. Телефонный звонок вырывает меня из полной черноты. Голос комиссара доносит слова, которые я не сразу понимаю… Тяжело спать урывками. Сон — он как любовь: надо делать большой сеанс сразу, иначе и начинать не стоит.
   — Вы были правы, — говорит полицейский, — ключ подходит к двери квартиры Ван Боренов. Кажется, Рибенс был любовником вдовы. Ее в квартире нет, исчезла в начале вечера…
   — Спасибо…
   — Могу я вас спросить, как…
   — Завтра я вам все расскажу во всех подробностях… Сейчас действительно не самое удачное время для чтения университетской лекции о сексуальном поведении ангорского кролика.
   Кладу трубку на рычаг. Башка тяжелая. Я сую ее под холодную воду, и это меня немного успокаивает и будит. Кроме того, это будит соседей за стенкой, которые сразу возобновляют переговоры с того самого места, на котором их остановили.
   В ход идет какой-то тяжелый предмет, которым другие жильцы дубасят в стенку, требуя тишины, но чтобы заставить эту парочку остановиться, нужно окатить их водой, и то еще результат не гарантирован!
   Отказавшись от мысли поспать еще, я умываюсь и бреюсь. Гул моего “Филипса” теряется в шумах из-за стенки. Где-то церковные колокола отстукивают шесть ударов.
   Что-то я сегодня рано поднялся!
   Убедившись, что волосяной покров с физиономии удален, я вызываю себя на ультрасекретное совещание. Из этой беседы следует вывод, что первым делом надо заполучить камушки. Сегодня утром почтальон должен принести их к Ван Борену. Надо перехватить посылочку по дороге. У меня есть одна идейка, которой я поделюсь с вами, так что раскрывайте пошире уши.
   Я сказал себе, что парень с двухцветными глазами нашел квитанцию, а раз она была так спрятана, он не мог ею не заинтересоваться.
   Почтовый штемпель указал, что посылка была отправлена этим же утром.
   Он тоже думает, что ее принесут сегодня, и сделает все возможное и невозможное, чтобы завладеть ею.
   Естественно, я могу посвятить в курс дела полицию, но предпочитаю действовать в одиночку. Полиция предпримет крупномасштабную операцию, а это насторожит хитрого лиса…
   Понимаете, у меня есть шанс отыскать моего колотильщика, и я не хочу его упускать… Теперь это наше с ним личное дело. Посредников просим не беспокоиться, мы разберемся между собой, с глазу на глаз, или, если вам так больше нравится, с кулака на кулак!
   Моя матушка мне всегда говорила, что мир принадлежит тем, кто встает рано.
   Одевшись, я отряхиваю с брюк пыль и выхожу, когда киска за стенкой сообщает публике, что сейчас помрет, и зовет типа, убивающего ее: “Иди ко мне!"
   Погода сегодня паршивая. Город как будто решил поспать подольше.
   Должно быть, это вызвано проекцией моего настроения на окружающие вещи. Люди всегда окрашивают мир в цвета своих мыслей. (Как я сегодня разошелся. Прям Мориак в расцвете таланта!) Я направляюсь на улицу Этюв и спрашиваю дворника, где находится ближайшее почтовое отделение. Он мне его указывает и уверяет, что в такое время оно еще закрыто, чему я охотно верю.
   У торговца, моющего порог своего магазина, я интересуюсь, в котором часу разносят посылки. Он мне отвечает, что в девять. Времени у меня много.
   Я захожу в только что открывшееся кафе, куда валят местные пролетарии, съесть плотный завтрак. У бельгийцев счастливый вид, что мне больше всего в них нравится. Глядя на них, никогда не скажешь, что по их земле прошла война. Их здоровье выдержало все испытания… (Если я пущу слезу, удержите меня!) Шум придает мне недостававшей бодрости. Итак, я кладу на весы большой груз… Посмотрим, кто перетянет, неизвестный боксер или ваш друг Сан-Антонио!
   Я замечаю, что посетители кафе бросают на меня частые взгляды.
   Зеркало сообщает мне, что спутать меня с Марлоном Брандо невозможно.
   Правда, рожа у меня многоцветная. Полученные вчера удары разукрасили ее в синий и красный цвета с некоторой примесью желтого и большим количеством зеленого…
   Кажется, мне бы сейчас очень подошли черные очки. Маленький толстяк, завтракающий на углу стола, по-доброму улыбается мне.
   — Что с вами случилось? — спрашивает он.
   — Очень смешная вещь… — отвечаю.
   — Да?
   — Да…
   — И какая же?
   — Подушка…
   — Подушка?
   — Да. В гостинице мне досталась очень жесткая подушка.
   Я встаю, оставляя его с куском пирога размером с Гибралтарскую скалу в зубах.
   Около часа я фланирую вдоль живописных берегов Мезы. На ней много барж… Мне очень нравится смотреть на воду — успокаивает нервы.
   Наконец, когда прозвонило восемь часов, возвращаюсь в центр. Я иду по улицам, отведенным проституткам. В Льеже они сидят в витринах. Они сидят в кокетливых комнатках, в красивом белье, очень миленькие. Если вам хочется, вы заходите, дама задергивает шторку, изолируя вас от улицы, и вы получаете четверть часа антракта… Интересная система.
   Вот бы ее ввели в Париже. Она заняла бы достойное место в рамках компании по борьбе с шумом!
   В открывшемся магазине покупаю очки с затемненными стеклами, которые ничего не добавляют к моей природной изысканности, но делают меня не таким разноцветным.
   Час “Ч” уже близок. Я подхожу к указанному мне ранее почтовому отделению и останавливаюсь на улочке, где идет активная деятельность.
   Из двери выходят почтальоны с тяжело нагруженными сумками на плече.