Сан-Антонио. Подайте мне Джоконду

Сан-Антонио

ПОДАЙТЕ МНЕ ДЖОКОНДУ

Глава 1

   Это была собака, которая корчилась посреди дороги. Издалека, в свете фар, я принял ее за смятый лист газеты, шевелящийся под порывами ночного ветерка. Но, приблизившись, увидел, что это собака. Белая.
   Она дала себя сбить. Челюсти ее еще шевелились, но зад был раздавлен в лепешку.
   Я почувствовал, как во мне зашевелилась жалость. Резко затормозил и вышел из машины. Увы, помочь псине было уже невозможно. Для этого требовался по меньшей мере Иисус Христос, а меня, как вы знаете, зовут иначе.
   Он подыхал, этот несчастный пес. Его лапы лихорадочно царапали асфальт, жалобные короткие хрипы вырывались из измазанной кровью пасти.
   Единственное, что я мог для него сделать, — нанести последний удар и отправить беднягу в собачий рай. Только вот под рукой ничего не, было. Разве что машиной?..
   Надеюсь, вы не решили, что ваш старый приятель Сан-Антонио вступил в обществе защиты животных? Уверяю вас, ничего общего. Терпеть не могу слюнявого сюсюканья. Но собакам я симпатизирую.
   Короче, сжал я зубы и стукнул ее как следует. Она коротко взвизгнула и замерла. Я снова выбрался из машины и убедился, что дело сделано. Отмучилась.
   Тут я выругался, заметив здоровенное кровавое пятно на бампере.
   Вот к чему приводит доброта! Лениво размышляя на эту, честно признаюсь, достаточно отвлеченную тему, я стоял и покуривал на обочине возле собачьего трупа. Ночь была темна, как интеллект жандармского бригадира. Слышен был лишь робкий шепот ветерка в листве (какой свежий образ, не правда ли? Как все-таки жаль, что я не стал поэтом). В небе новорожденная луна играла в турецкий флаг.
   Я прикурил новую сигарету от окурка предыдущей, испытывая острое недовольство собственной персоной. Снова я стал жертвой своей природной доброты. Что мне стоило спокойненько проехать мимо? Собачка прекрасно бы издохла сама по себе. А теперь вот стой и мучайся вместо нее! Господи, да будь она на моем месте — разве что лапку задрала бы у ближайшего столбика! Ну, может, еще отметила бы мимоходом, что подыхающий агент — забавное зрелище…
   Поразмышляв таким образом о бренности бытия, я сообразил, что в данных обстоятельствах неплохо бы оттащить покойницу на обочину иначе к ней может присоединиться какой-нибудь лихач, от большого ума решивший, что ночное шоссе — идеальное место, дабы проверить, на что способна его тележка. Как видите, доброта — основное качество моего характера; она всегда умеет настоять на своем, даже когда все прочие чувства кричат, что ничего хорошего из этого не выйдет.
   Словом, ухватил я дохлого Медорку за ошейник, изо всех сил стараясь не вымазать в крови еще и костюм, и слегка прибалдел. Что-то не приходилось мне раньше встречать цельнометаллические ошейники. Я, как вы знаете, человек от природы любопытный; рассудив, что хозяину это украшение по объективным причинам уже вряд ли понадобится, я стащил с него ошейник и поднес его к фаре, чтобы разглядеть как следует. Не-ет, такой штуки я и правда никогда не видел! Больше всего она походила на здоровенную металлическую шайбу; с одной стороны (на собаке она была сверху) из нее торчал стальной стерженек сантиметров в пять длиной, похожий на миниатюрную антенну, а на конце его был шарик, весь в мелких дырочках. Если вы не полные идиоты, то понимаете, почему в этот момент между вашим другом Сан-Антонио и статуей, символизирующей полное обалдение, разницы было не больше, чем между депутатом справа и депутатом слева.
   Я был озабочен. Даже не зная назначения этой штуки, ее нетрудно представить в экипировке террориста, но при чем тут честный Туту? В конце концов, повертев ошейник и так и сяк и ни до чего не додумавшись, я сунул его в карман на дверце моей машины и отчалил. Не торчать же посреди дороги до Рождества только из-за того, что какая-то собака носила странный ошейник! Конечно, при моей профессии время от времени приходится раскапывать секреты даже в дупле муравьиного зуба, но эту тайну я решил оставить в покое. Я ехал в отпуск! Давненько со мной такого не случалось…
   Однако на сей раз потребность малость прийти в себя была такова, что босс даже не спросил у меня, куда я намылился свалить. Кстати, впервые за все время, что я занимаюсь этой паршивой работой. Обычно я даже пожрать не могу сходить, не оставив номер телефона. А уж в отпуске, как правило, и двух дней не проходит, как он начинает названивать, будто колокол в гаврском порту в день большого шторма.
   Имея, таким образом, в перспективе пятнадцать дней полнейшей свободы, я решил подышать чистым воздухом альпийских вершин, никому об этом не говоря.
   Один мой старинный приятель содержал отель в окрестностях Гренобля и уже раз этак с тысячу уговаривал провести у него отпуск. Хибара была шикарная, и красивые куколки слетались туда стаями. Думаю, последнее обстоятельство в основном и заставило меня наконец решиться. Вы-то, я думаю, уже давно убедились, что ваш старый друг Сан-Антонию реагирует на красоток, как бык на мулету. В конце концов, что еще надо парню моего формата, чтобы жизнь стала похожей на цветную открытку?
   У Дюбона, по счастью, со времен нашей последней встречи ничего не изменилось. Едва войдя в отель, я засек блондинку, которая могла бы шутя обойти конкуренток на любом конкурсе красоты, а если и не сделала этого, то виновата была наверняка ее мама, не позволившая доченьке выставить свою кандидатуру. Вообразите себе шикарную куколку в голливудском стиле, потом богиню в стиле моей родной Франции, соедините оба образа — и вы в какой-то степени приблизитесь к истине.
   Она казалась неправдоподобно воздушной, эта девчонка. Поначалу я даже не мог понять, за какой бок ее ухватить, чтобы она не переломилась между пальцами. Но позже убедился, что первое впечатление обманчиво: темперамента в ней было столько, что хватило бы на десяток сатиров (Сан-Антонио — знаток античности, не правда ли?). И то, боюсь, в конце концов ребятки почувствовали бы себя несостоятельными.
   В отель она заявилась в сопровождении старого гриба, который вполне подошел бы на роль ее дедушки, однако оказался ее покровителем.
   Парнишка был старше ее по меньшей мере на полвека; два ряда обвисших морщин делали его физиономию похожей на рождественскую елку, и он давно не мыслил своего существования без вставной челюсти и бандажа.
   Совершенно не представляю, на кой черт ему понадобилась красотка, но ни минуты не сомневаюсь, что свои подагрические пальчики он в ее букет фиалок запускал не часто. Скорее всего, он ее таскал за собой исключительно ради удовольствия, которое она доставляла его слепнущим глазкам, ну и еще для ценителей типа вашего друга Сан-Антонио — за ним, как вы понимаете, не заржавеет. Что же до моего личного мнения ему куда больше подошла бы компания наемного боксера поздоровей. Такой спутник гарантировал бы куда большую верность.
   Почему-то мне втемяшилось, что ее зовут Альберта; позже выяснилось, что настоящее ее имя — Соня, и оно шло ей куда больше. Но, как бы то ни было, с первого же взгляда, которым мы обменялись, я почувствовал, что дело в шляпе. Впрочем, чего вам объяснять? Сами небось знаете: вовсе не требуется быть факиром Али из Бомбея, чтобы это понять. Мне, во всяком случае, достаточно увидеть у крошки этакие искорки в глазах, чтобы сообразить: время “ножки в воздухе” не за горами.
   В первый же вечер я, закутавшись в халат, выбрался из номера, чтобы подышать чистым горным воздухом на большущем балконе, окружавшем по периметру весь дом. Конечно, моя курочка была уже там, вертя в пальчиках швейцарскую сигарету, длинную, как термометр. Я предложил ей огня. Банальный ход, согласен, но совершенно неизбежный. Да и к чему ломать себе голову в поисках новых трюков, когда старые все еще действуют безотказно? Она пролепетала “спасибо”; я, естественно, уверил ее, что для меня это — сплошное удовольствие.
   Через пять минут все, чего я о ней не знал, можно было бы уместить на телеграфном бланке. Имя ее я вам уже сообщил. Жила она в Париже.
   Старый краб был фабрикантом — не знаю уж, что там делали на его фабриках, но доходов от этого папаше Ромали вполне хватало, чтобы обеспечивать Соню по самое некуда.
   Старик не мог спать без снотворного, и это давало малышке некоторую свободу маневра.
   Я сообщил девушке, что в чемодане у меня нечаянно оказалась бутылка редкостного белого чинзано, и предложил продегустировать. Она согласилась. А десять минут спустя профессор, занимавший соседний номер, уже тарабанил в нашу дверь, крича, что, если мы не успокоимся, он или вызовет полицию или попросится в долю.
   Утром Соня представила меня своему старику. Меня он принял хорошо: надо полагать, ежеутренние визави с зеркалом во время бритья давно убедили его, что времена, ревности канули в лету и, если старый обмылок начнет возражать против моего присутствия, — появится кто-нибудь еще, только и всего. Дураком он, судя по всему, не был и, глядя на открытую, добродушную рожу Сан-Антонио, сообразил, что парень явно не из сутенеров. Ну и дай бог ему счастья.
   Днем старикан с удовольствием наслаждался природой в нашем обществе. Я не возражал. И не смейтесь: таким невинным человеческим слабостям надо потакать. Зато вечером он глотал свое снотворное и мы с Соней оставались вдвоем. В постели ее таланты отличались изобилием и многообразием, но тайной слабостью была “китайская клумбочка”.
   Предоставляю вам догадаться, кто был садовником. Орала она при этом так, что наш сосед-профессор не выдержал и провертел дырку в стене — я обнаружил ее пару дней спустя. Этот пакостник решил получить счастливый билетик задарма, но качество спектакля от того не ухудшилось. Я пробовал заделывать дырки жевательной резинкой, но это приводило лишь к тому, что он проделывал новые, и через восемь дней стена стала похожа на решето. В конце концов я плюнул, решив, что каждый развлекается как может. По утрам, за общим столом, этот тип был строг, как тридцать шесть пап, и мы с Соней хихикали про себя, любуясь его левым глазом, красным, как стоп-сигнал.
   Короче, это была хорошая жизнь. До того самого вечера.
   Уже не помню, кто первый предложил прокатиться: Соня, ее обмылок или я сам. Поехали мы на моей машине: тачка старика своими размерами уступала разве что авиалайнеру. Я до сих пор не понимаю, как он умудрился протащить ее по горным дорогам. Все шло вполне мило; мы уже возвращались в отель, когда Соне захотелось закурить. Она запустила руку в карман на дверце, куда перед прогулкой засунула свои “Кравен”, и наткнулась на ошейник задавленной собаки — я о нем к тому времени, признаться, успел забыть.
   — Это еще что такое? — удивилась красотка.
   — Кто его знает? — пожал я плечами. — На всякий случай, пока не вышло нового распоряжения, я эту штуку называю собачьим ошейником.
   Соня задохнулась от смеха, я же, признаться, только тут разглядел, насколько нелепой выглядела эта штука. Девушка крутила ее в своих лапках, демонстрируя старику, и в этот момент машина как-то странно дернулась. Я остановил ее и вылез посмотреть, что случилось. Оказалось — всего лишь прокол, поймали гвоздь в шину. Тут мне пришло в голову, что тормоза тормозами, а, меняя колесо на крутом склоне, неплохо бы подложить под соседнее какую-нибудь каменюку посолидней. Огляделся и увидел, что шагах в десяти валяется как раз подходящая. Подошел к ней и только нагнулся, как почувствовал мощный пинок в зад и очутился на земле.
   Через секунду до меня дошло, что это за моей спиной что-то взорвалось. Поднял голову и обнаружил вместо своей машины густое черное облако. Все еще не вполне осознавая происходящее, я поднялся и медленно, будто в дурном сне, побрел к тому, что минуту назад было моей тачкой.
   Впечатление было такое, будто гигантская рука вскрыла ее, будто коробку консервов. Внутри было черно. На земле я увидел вставную челюсть папаши. Потом взгляд мой упал на то, что осталось от Сони, и я почувствовал, как содержимое желудка бурно устремилось вверх. Я торопливо кинулся к кустам… Прошу прощения, но при подобных обстоятельствах ничего другого не остается.
   Вот так все и началось.

Глава 2

   Моя добрая матушка Фелиси утверждает, что встречаются бедолаги, с детских лет отмеченные роком. Ни секунды не сомневаюсь, что в первую очередь она имеет в виду меня. Это же надо — встретить такую девочку и так ее потерять! Не-ет, будь моя воля — связал бы своей паршивкесудьбе руки и ноги да выставил в Лувре, зевакам на обозрение…
   Примерно такой глубины мысли крутились в моей голове, пока я приходил в себя. Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что виной всему — тот самый собачий ошейник. Не ошейник, а мечта террориста. Меня аж в дрожь кинуло, когда я вспомнил, как крутил в руках эту адскую штуковину. Надо же — целых десять дней она валялась в моей тачке, готовая рвануть от малейшего толчка!
   Тут прибыли местные стражи порядка. С первого взгляда я понял, что с интеллектом у них все в порядке, — достаточно было увидеть их лбы: все как один — не шире околыша форменного кепи. Добавьте к этому глазки, тусклые, как у рыбы, три месяца провалявшейся в холодильнике, и вы получите о них полное представление. То обстоятельство, что они имеют дело с комиссаром Секретной службы — то бишь с вашим покорным слугой, — нисколько их не впечатлило. Они узрели, что моя машина взорвалась именно в тот момент, когда я из нее вышел, и угробила двух пассажиров, нашли, что это подозрительно, и ничто иное в их мозги проникнуть уже не могло. Их бригадир изложил мне это в весьма ученых терминах, усиленных повелительным наклонением. А поскольку в этой жизни он, судя по всему, знал только свой долг и таблицу умножения до пяти, то для более тонкого осмысления событий решил отвезти меня в жандармерию.
   Я не возражал — в какой-то степени меня это даже устраивало.
   Терпеть не могу быть мишенью, но ничего не имею против расширенной аудитории.
   Короче, притащились мы в местный участок. Ну, все, как обычно: выбеленные известкой стены пестрят объявлениями, ветхие столы шатаются, с какой стороны ни притронься, а служивые, тут же решившие взять меня в оборот, еще тупее первых — насколько это, конечно, возможно. Я уж решил, что попал за кулисы Фоли-Бержер. Однако они упорно не хотели оставить меня в покое, и единственное, что оставалось, — навесить им на уши побольше лапши. И я взорвался как фейерверк. Рассказывал им, какая я большая шишка в Париже, как одно мое имя заставляет мелюзгу вроде них вставать во фрунт, и объяснил, что с ними будет, если они не предоставят мне любую мыслимую помощь вместо того, чтобы меня ловить.
   Я орал так громко, что лейтенант сдался. Правда, предварительно изучив мои бумаги разве что не под микроскопом.
   — Хорошо, господин комиссар, чего вы хотите?
   — Наконец-то, — облегченно вздохнул я. Видать, парень встал с той ноги. А может жена ему нынче угодила… Впрочем, меня это не касается. — Позвонить в Париж.
   — Ради бога, — тут же согласился он. — Только сначала я предупрежу службу в Гренобле.
   Почему бы и нет? Я подождал, пока он выполнит все формальности, а потом набрал номер. Вроде мне уже случалось вам говорить, в чем основное достоинство Старика? Он никогда не вылазит из своей конуры.
   Когда ни позвони — всегда на проводе.
   — Здравствуйте, Сан-Антонио, — проскрипел он в своей обычной манере.
   — Привет, патрон.
   — Как отдыхается?
   Может, я от всех переживаний мнительным стал, но в голосе его мне отчетливо послышалась насмешка. Сам-то он отдых презирает, а отпуска не брал с тех самых пор, как стал во главе нашей Службы.
   — Потрясно отдыхается, — заявил я и изложил всю историю начиная от издыхающей на дороге собаки.
   — Очень любопытно, — лениво пробормотал он. Ну да меня не обманешь — слишком давно мы знакомы. Мысленно он взвился до потолка.
   — Вы полагаете? — тем же тоном поинтересовался я.
   — Стало быть, в ошейнике была взрывчатка, — продолжил он, обращаясь больше к себе, чем ко мне. — И сильная. Маленькая антенна служила взрывателем. Наверное, та девица нечаянно привела его в действие.
   Я промолчал. Да и что тут скажешь?
   — Вы, случаем, не читали такую повестушку — “Капут”? — внезапно спросил шеф.
   Ничего себе. Нашел время для разговоров о литературе.
   — Нет вроде…
   — Хотя конечно, куда вам. Она давно вышла. Так вот, в ней рассказывается, как в последней войне Советы дрессировали собак, чтобы взрывать немецкие танки. Псов учили брать еду из-под гусениц. А когда начиналась танковая атака, их и запускали. У этих животин тоже взрывчатка была на шее, а антенна служила детонатором.
   — Вы что же, стало быть, считаете — эту собачку из России притащили? — съязвил я, забыв, что с юмором у Старика слабовато.
   — Разумеется, нет, — сухо ответил он. — Но кто-то мог набрести на туже мысль. Где, говорите, вы видели собаку?
   — Шоссе Леон — Гренобль, поворот на Ла-Грив.
   — А вы не думаете?.. — начал он.
   — Думаю, — согласился я. — Неплохо бы там поспрошать. Только на мне повисли ребята из местной полиции. Вы не можете меня от них избавить?
   — Сейчас позвоню в Гренобль.
   — Вот и чудесно. Буду держать вас в курсе.
   — Я на это рассчитываю, — с достоинством обронил он, вешая трубку.
   Я тоже швырнул свою на рычаг. Через минуту раздался звонок. После короткого разговора мой лейтенант, став донельзя почтительным, объявил, что и сам он, и его бойскауты полностью к моим услугам и ждут не дождутся распоряжений.
   Я объяснил ему, что требуется самая малость — поскорее доставить меня в гостиницу, поскольку я в силу обстоятельств остался без колес.
   Там я надеялся раздобыть что-нибудь подходящее, не сомневаясь, что Дюбон меня в беде не оставит.
   Дюбон, если вы еще не забыли, — хозяин гостиницы и мой старый друг.
   Личность, надо сказать, довольно своеобразная — кем-кем, а паймальчиком его уж точно не назовешь. Я, правда, так и не смог понять, чего его вдруг потянуло в эту коробку, но в его биографии и не такие зигзаги случались. Для начала он закончил Лионскую консерваторию по классу органа и даже успел стать лауреатом какого-то конкурса. Но тут началась война, и парня потянуло на подвиги. Он был одним из первых французов, перешедших Рейн, за что и получил в петлицу ленточку Почетного легиона. Стоит ему куда-нибудь войти — женщины ложатся штабелем, а если кому из мужчин это не нравится — он отправляет беднягу в окно, не затрудняясь тем, чтобы его открыть, и не беспокоясь о том, на каком этаже находится.
   Час спустя я с большой помпой причалил к его коробке со жратвой.
   Дюбон играл в белот с моим соседом-профессором и, как водится, выигрывал.
   — У тебя найдется пара секунд? — шепнул я. Он швырнул на ковер свой выигрыш и потащил меня в угол зала.
   — Представь себе… — начал я.
   — Знаю, знаю, — отмахнулся он. — Из-за тебя я потерял двух клиентов.
   — Ты в курсе? — удивился я. — Откуда?
   — Сорока на хвосте принесла, — ухмыльнулся Дюбон. — Ну, еще поставщик подкинул кое-какие подробности. Кстати, из-за меня можешь не переживать: потеряв эту парочку, я приобрел прорву новых. Люди — они что мухи: на падаль стаями слетаются. Я с утра поставщиков обзваниваю — припасов не хватает. Между прочим, а как это у тебя так лихо получилось? Ты что, в своей тачке бенгальские огни перевозил?
   Я изложил ему историю с собакой.
   — Обидно, — вздохнул Дюбон. — Староват я стал для таких дел. Так и скисну тут, в этом отеле.
   — Ничего, у тебя тут тоже развлечений хватает, — утешил я его. Только смотри, приятель, личная просьба: рот на замок.
   — Ты же знаешь — могила болтливее меня, — снова вздохнул он. — На ней все-таки что-нибудь да написано. Слушай, а ты сам-то хоть что-нибудь понимаешь в этой истории? У нас ведь, знаешь, собаки, начиненные взрывчаткой, на дорогах не каждый день бегают. Я так соображаю, что повезло тому парнишке, которому она предназначалась.
   Вместо него она досталась на ужин одному моему приятелю. Ты его знаешь, вроде бы, — Сан-Антонио его зовут. Ей-богу, старик, ни с кем больше таких фокусов не случается — только с тобой!
   — Кончай причитать, — оборвал я его. — Мне тачка нужна. Можешь помочь? Хочу прокатиться в этот чертов Ла-Грив.
   Он задумчиво поскреб бритую макушку.
   — Ну, если не боишься выглядеть не вполне элегантно — так и быть, дам тебе мой джип. Не карета, конечно, но четыре колеса есть. И все ведущие.
   — Заметано.
   Мы вышли на стоянку.
   — Вон она, — кивнул Дюбон. — Бак полон. Только постарайся не отправить за облака хоть эту. У меня к ней слабость — уж больно подходит по размеру к моему скелету.
   Я было решил тут же и отчалить, но желудок категорически запротестовал. Он кричал от голода, как ласточка перед бурей.
   Я поделился с Дюбоном этим ценным наблюдением.
   — А как же! — согласился он, — Перед выходом на дело непременно надо пожрать, уж я-то знаю. Пустой живот годится только на барабан. Скажи там повару, пусть поджарит еще одного цыпленка-кэрри. Говорят, английская королева его одобряет.
   Я тоже. У этой птички есть одна замечательная особенность — она чертовски возбуждает жажду.

Глава 3

   У Дюбона для мужских глоток всегда найдется глоток “Памара”. Не знаю, где он добывает это пойло, но делает его отнюдь не кооператив водолазов с альпийских вершин, могу вас уверить. Нектар. Уничтожив на пару литра три, мы и на сей раз пришли к единодушному мнению, что жизнь стоит прожить. Потом посмотрели на часы и решили повторить.
   — Куда ты попрешься в такую пору? — заметил Дюбон. — На место приедешь аккурат среди ночи, все двери будут закрыты. Поселяне, знаешь ли, в это время тоже имеют обыкновение дрыхнуть.
   — Ерунда, — после минутного раздумья возразил я. — Тебе никто не говорил, что крестьяне спят вполглаза? Они боятся, что кто-нибудь подожжет их амбар. А если я появлюсь у них среди ночи, это может оказаться очень даже небесполезно. Психологический шок делает людей разговорчивыми. Понял?
   — Тебе судить — ты у нас в этих вопросах специалист. Только сдается мне, что ты попусту ударился в поэзию, приписывая этим буйволам наличие психологии. Им это не присуще.
   Я объявил, что не разделяю его пессимизма, и мы простились, торжественно пожав друг другу руки.
   По альпийским дорогам я несся со скоростью, которой позавидовал бы сам доблестный Фанжио. Ночь была полна зыбких, мигающих огней от автомобильных фар. Наличествовала и луна — на сей раз она решила поиграть в японский флаг и по такому случаю была кругла, как биллиардный шар. Погода, как вы уже поняли, была отличная и навевала поэтические образы. Я молнией проскочил Гренобль, потом Вуарон и прибыл на место в рекордный срок.
   Управлять джипом Дюбона — сплошное удовольствие. В Ла-Грив я влетел на скорости сто километров в час.
   Для здешних горных краев местечко довольно плоское. Весь городок ряд унылых домиков вдоль шоссе. Я быстро нашел поворот, где прикончил раненую собаку, — оказалось, это в двух шагах от бистро, обозначенного пыльной витриной с двумя бутылками неизвестного предназначения и рекламой кока-колы.
   Почему бы мне сразу не приступить к делу? В распивочных обычно обо всем хоть что-нибудь да знают.
   Приближаюсь и барабаню в ставни, закрывающие стеклянную дверь.
   Спустя минуту я все еще слышу шум только собственного дыхания.
   Повторяю эксперимент, и — ура! — одно из окон первого этажа освещается.
   За мутным стеклом обозначаются расплывчатые контуры лица — по всей видимости, человеческого, ибо хриплый женский голос задает традиционный вопрос: “Кто там?” Отвечаю магическим словом “полиция”. Господи, — бормочет женщина.
   Главные слова сказаны. Через минуту дверь открывается.
   — Вы хозяйка бистро? — осведомляюсь я.
   — Да.
   Она моргает глазами. Щеки ее свисают двумя дряблыми складками.
   Халат она как будто нашла на свалке. Лет этой милой даме где-то в районе пятидесяти — точнее, можно было бы ей столько дать, если бы у нее нашлось хоть на десять кругляшек кокетства. Но, похоже, столь ценное качество напрочь отсутствует в ее обиходе. Не мылась она, судя по всему, с тех самых пор, как в последний раз попала под дождь. От нее разит бойней.
   Вхожу. Бистро, как и следовало ожидать, вполне под стать хозяйке.
   — Что случилось? — с беспокойством повторяет она. Я демонстрирую ей удостоверение:
   — Извините, что беспокою среди ночи, но служба обязывает.
   Затем немедленно перехожу к делу, чтобы у нее не успел возникнуть соблазн наплести мне с три короба.
   — Десять дней тому назад на шоссе, в двух шагах отсюда, раздавили собаку. Вы вспоминаете?
   — Собаку? — обалдело переспрашивает она.
   — Да. Такое, знаете, животное на четырех лапках с острой мордочкой.
   Делает “гав-гав”. Та, о которой я говорю, была белая. Не породистая понимаете, что я имею в виду? Как будто она произошла от скрещивания дворняжки и газовщика.
   — Ах, эта! — восклицает мадам Грязнуля. — Она валялась на краю оврага, возле бензонасоса.
   — Точно.
   Я поднимаю на нее глаза и усиливаю вольтаж до максимума. В таком состоянии ваш друг Сан-Антонио способен загипнотизировать добрую дюжину кобр, а не то что какую-то замарашку.
   — Кому он принадлежит, этот Туту? — самым нежным голосом воркую я.
   — Не знаю, — лепечет дивное создание, не сводя с меня покорного взора.
   — То есть как? — удивляюсь я, — Вы хотите сказать, что не знаете, как выглядят здешние собаки?