– Товарищ Берия, мы не можем мириться с такими упущениями в работе… – уселась я на пол и еще раз ковырнула ногтем деревянные плашки.
Кот пристроился рядом и тоже уставился на пол немигающим взглядом.
– Лаврентий Палыч, Вы кого в квартиру приглашали? Аккуратнее надо быть со знакомствами. Вот, пожалуйста, кусок паркета вынесли… Так и остальное упрут… Шуба!!! – вскочила я на ноги и бросилась в кладовку.
В отличии о бабы Веры, Любаша использовала темную комнату в качестве стенного шкафа и хранила там свои многочисленные наряды, самым ценным предметом из которых была норковая шуба неземной красоты: роскошное манто жемчужного цвета. Шуба была на месте, висела в чехле, как ни в чем не бывало!
Я вернулась в комнату и обессилено опустилась в кресло. Палыч воспользовался моим замешательством и вспрыгнул на колени. Я машинально гладила его спину и перебирала в голове всевозможные варианты загадочного происшествия. Вариантов набиралось немного. В результате долгого раздумья я пришла к выводу, что Любаша договорилась с мастером-циклевщиком, а меня забыла предупредить о предстоящих ремонтных работах.
– Товарищ Берия, поручаю Вам важное задание: проследите за тщательностью выполнения ремонта. В случае необходимости примите соответствующие меры, но не допускайте перегибов и искажений линии партии, – почесала я полосатого зверя за ухом.
Лаврентий дернул головой и жалобно мяукнул. На пальцах у меня осталась какая-то липкая жидкость желтоватого цвета.
– Птенчик ты мой, – расстроилась я. – Что, опять ухо загноилось?
Палыч иногда страдал этой труднообъяснимой хворью. Любаша сбилась с ног, таская его по ветеринарам. Те не могли дать ответ о причинах недуга, сваливали все на нервную почву.
– Ладно, собирайся. Ко мне жить пойдешь. А завтра после работы отвезу тебя в ветлечебницу.
Лаврентий Палыч недовольно фыркнул, видимо, считая обращение на «ты» непростительной фамильярностью.
Из комнаты бабы Веры неслись страстные вздохи и скрип кроватных пружин.
Тетушка опять смотрела эротику. Вот удивительное дело, достигнув почтенного возраста, когда количество прожитых лет делает качественный скачок и переходит в разряд мудрости, баба Вера не утратила романтических иллюзий.
Она с упоением рыдала над мексиканскими сериалами и переживала за героинь примитивных мелодрам с порнографическим уклоном. "Ах, какая любовь!" – протирала она стекла очков, запотевших от накала страстей.
– Мария, это ты? – крикнула баба Вера из своей кельи. – Запри дверь на засов. Сейчас в «Криминале» сказали, что скоропостижно скончался почетный вор в законе по кличке Куприян. Несчастье произошло в зимнем саду загородной резиденции, личный врач поставил предварительный диагноз: отравление фитонцидами.
Глава 2
Глава 3
Кот пристроился рядом и тоже уставился на пол немигающим взглядом.
– Лаврентий Палыч, Вы кого в квартиру приглашали? Аккуратнее надо быть со знакомствами. Вот, пожалуйста, кусок паркета вынесли… Так и остальное упрут… Шуба!!! – вскочила я на ноги и бросилась в кладовку.
В отличии о бабы Веры, Любаша использовала темную комнату в качестве стенного шкафа и хранила там свои многочисленные наряды, самым ценным предметом из которых была норковая шуба неземной красоты: роскошное манто жемчужного цвета. Шуба была на месте, висела в чехле, как ни в чем не бывало!
Я вернулась в комнату и обессилено опустилась в кресло. Палыч воспользовался моим замешательством и вспрыгнул на колени. Я машинально гладила его спину и перебирала в голове всевозможные варианты загадочного происшествия. Вариантов набиралось немного. В результате долгого раздумья я пришла к выводу, что Любаша договорилась с мастером-циклевщиком, а меня забыла предупредить о предстоящих ремонтных работах.
– Товарищ Берия, поручаю Вам важное задание: проследите за тщательностью выполнения ремонта. В случае необходимости примите соответствующие меры, но не допускайте перегибов и искажений линии партии, – почесала я полосатого зверя за ухом.
Лаврентий дернул головой и жалобно мяукнул. На пальцах у меня осталась какая-то липкая жидкость желтоватого цвета.
– Птенчик ты мой, – расстроилась я. – Что, опять ухо загноилось?
Палыч иногда страдал этой труднообъяснимой хворью. Любаша сбилась с ног, таская его по ветеринарам. Те не могли дать ответ о причинах недуга, сваливали все на нервную почву.
– Ладно, собирайся. Ко мне жить пойдешь. А завтра после работы отвезу тебя в ветлечебницу.
Лаврентий Палыч недовольно фыркнул, видимо, считая обращение на «ты» непростительной фамильярностью.
Из комнаты бабы Веры неслись страстные вздохи и скрип кроватных пружин.
Тетушка опять смотрела эротику. Вот удивительное дело, достигнув почтенного возраста, когда количество прожитых лет делает качественный скачок и переходит в разряд мудрости, баба Вера не утратила романтических иллюзий.
Она с упоением рыдала над мексиканскими сериалами и переживала за героинь примитивных мелодрам с порнографическим уклоном. "Ах, какая любовь!" – протирала она стекла очков, запотевших от накала страстей.
– Мария, это ты? – крикнула баба Вера из своей кельи. – Запри дверь на засов. Сейчас в «Криминале» сказали, что скоропостижно скончался почетный вор в законе по кличке Куприян. Несчастье произошло в зимнем саду загородной резиденции, личный врач поставил предварительный диагноз: отравление фитонцидами.
Глава 2
Студентки с платного курса совершенно отбились от рук и не желали познавать технологию хлебопечения. Они сорвали лабораторную работу, замесив тесто с таким количеством дрожжей, что все содержимое расстойника вывалилось наружу, и затопило аудиторию. Я в сердцах наставила им «неудов», за что получила выговор от завкафедрой и наслушалась «лестных» эпитетов в свой адрес от уборщицы.
Короче, день не задался с самого утра.
Наскоро перекусив с бабой Верой рассольником, котлетой с гречневой кашей и компотом из сухофруктов, я затолкала Лаврентия в хозяйственную сумку в надежде успеть в ветлечебницу до закрытия.
Тротуар у подъезда перегораживал уже знакомый «Ленд-Крузер» с тонированными стеклами.
Ну, вот, пожалуйста! Баба Вера как в воду глядела: братки вернулись за деньгами. Либо почетный вор в законе ожил, либо предварительный диагноз оказался ошибочным, и причина смерти незабвенного Куприяна выглядела более прозаично: пуля в черепе или нож в сердце.
Стекло опустилось, и знакомый голос позвал из поднебесья:
– Слышь, садись, подвезу.
Я прикинула в уме две возможности: меня пристрелят на глазах у бабы Веры, и вызовут у нее тем самым сердечный приступ, или сделают это в другом месте, и выбрала второй вариант. На всякий случай, я помахала рукой в направлении наших окон на четвертом этаже, зная, что бдительная тетушка уже записывает номер машины, и храбро вскарабкалась на переднее сидение шикарной "тачки".
"Шкаф" был один.
– Тебе куда? – галантно сплюнул он в открытое окно.
– На Октябрьское поле, в ветлечебницу, – ответила я и не узнала своего голоса, такой он был писклявый.
Браток кивнул головой и включил зажигание.
– Как звать-то?
– Маша.
– Да не тебя, а кота.
– Лаврентий Палыч, – солидно представила я полосатого страдальца, усатая морда которого выглядывала из сумки.
Водитель уважительно кивнул головой и включил музыку на полную громкость. Мы двинулись в путь под бравурные раскаты "Полета валькирий"
Вагнера в исполнении симфонического оркестра. Браток вел машину мастерски: выезжал на встречную полосу, подрезал другие иномарки и распугивал "Жигули".
Я вцепилась в сумку с котом и боялась выдохнуть. Лаврентий не подавал признаков жизни. Видимо, тоже струхнул и, смирившись со своей участью, прикинулся дохлым для профилактики.
Как это ни странно, до ветлечебницы мы добрались живьем. Я вывалилась из «Ленд-Крузера» и безвольно потащилась вслед за водителем-самоубийцей.
К врачу была очередь, причем безнадежная. В тесном предбаннике толпились школьницы с хомяками и кроликами, пенсионеры с собаками, домохозяйки с котами и один мужчина с толстым питоном. Вокруг мужчины наблюдалось некоторое свободное пространство. Владельцы разнокалиберной живности косились на него с опаской и крепче прижимали к себе хворых питомцев.
"Шкаф" уверенно раздвинул толпу плечами и поплыл к кабинету.
– Куда Вы, мужчина! Здесь очередь! – запротестовал один из пенсионеров.
– Завянь! – вежливо извинился мой спутник.
Пенсионер завял.
В кабинете сидел доктор в несвежем халате и с глазами уставшего от жизни сенбернара. Закаленная российским бытом домохозяйка жаловалась ему на здоровье злобного мопса.
– Кыш, – нежно дыхнул на свой перстень браток и дернул щекой.
Домохозяйка схватила мопса в охапку и молча ретировалась.
Дальше последовала душераздирающая сцена обследования больного уха Палыча. Мы со «Шкафом» держали обезумевшего кота, который издавал тигриный рык, змеиное шипение и волчий вой. Откуда в обыкновенном домашнем коте могла взяться такая дьявольская сила, сказать не могу. Но мой добровольный помощник налился румянцем и вспотел от напряжения. Доктор прочистил Лаврентию ухо, вколол в холку антибиотик и выписал солидную пачку рецептов.
Я расплатилась и, стараясь не встречаться глазами с посетителями ветлечебницы, выбежала на свежий воздух. Распаренный браток выпал следом, вынул из кармана сигареты и судорожно затянулся.
– Спасибо, Виктор Иванович, – вспомнила я, как зовут моего спутника.
– Да, Витюхой меня зови, чего там, – стряхнул он пепел мизинцем. – Вот садюга этот ветеринар! Что он с ним творил, а? Я понимаю, утюг на живот пристроить, если острая необходимость, или зубы выбить, если опять молчит, ну, в сортир мокнуть, если совсем партизан, но, чтобы уши выворачивать!..
Вот подлец!
Витек исходил праведным гневом и нервно смолил сигарету в кулак. Туман панического страха исчез из моих глаз, и я смогла рассмотреть человеческие черты на его лице: слегка перебитый крупный нос, глаза с ленинским прищуром, мощный подбородок и короткая стрижка темных волос. Баба Вера оценила бы его по достоинству.
Объединенные общими переживаниями, мы загрузились в машину и так лихо вырулили на дорогу, что мелкие отечественные автомобили прыснули из-под колес клопами. Наше стремительное передвижение сопровождалось грохотом увертюры к опере "Жизнь за царя".
Рядом с моим домом концерт классической музыки был прерван треньканьем мобильника. Витек выключил радио и с недовольной физиономией приник ухом к телефону:
– Ну!
Еще несколько раз «нукнув», он притормозил около арки моего дома.
– Ты Палыча береги, – заботливо покрутил он пудовым кулаком у меня перед носом и, не дожидаясь благодарностей с моей стороны, пришпорил своего "коня".
Еще не было и восьми часов вечера, а темнота на улице была почти полная. Редкие фонари, подернутые дымкой мелкого колючего дождя, отсвечивали лунными дорожками в лужах. Окна домов были плотно задрапированы светомаскировочными шторами, как будто диктор с голосом Левитана объявил по громкоговорителям воздушную тревогу. Только нахохлившиеся собачники упорно выгуливали своих питомцев, оживляя урбанистический пейзаж.
Проход под аркой выглядел, как Абсолютно черное тело. Не знаю, подчинялось ли в нем распределение энергии закону излучения Планка, но температура моего тела перераспределилась странным образом: руки и ноги превратились в ледышки, а спине стало жарко. Боязливо шаря глазами по сторонам, я прижала к себе сумку с Лаврентием, и ступила под каменные своды.
Под ногами хлюпали лужи. Эхо от моих шагов звучало гулким буханьем. Мне мерещились гроздья летучих мышей под арочным перекрытием и коварные вампиры, поджидающие в темноте запоздалых прохожих.
Впереди что-то шевельнулось, и голос с ярко выраженной алкогольной модуляцией спросил:
– Закурить не найдется?
Я пискнула и рванула вперед, не разбирая дороги, но далеко убежать – не получилось. Пьяный вампир уцепился за рукав куртки.
– Ты куда? А поговорить?..
Дальнейшее помню, как в тумане. Я вырывалась, вампир требовал понимания, Палыч орал в сумке благим матом, то ли подавал голос в защиту одиноких женщин, то ли в пылу борьбы я задела его больное ухо.
В минуты опасности люди реагируют двумя способами: кричат от страха или теряют голос. Я отношусь ко второй категории. Горло перехватил речевой спазм, и зов о помощи застрял на полпути. Уши тоже заложило, и звуки доносились до меня, как через подушку.
О том, что пришло избавление, я поняла не сразу. Вдруг оказалось, что пьяный вампир испарился, я сижу на асфальте, а надо мной кто-то наклонился, и терпеливо спрашивает:
– Девушка, с Вами все в порядке?
– Кажется, да… – засомневалась я.
Благородный спаситель подхватил меня подмышки и поставил на ноги.
– Разве можно ходить вечером в одиночестве в таких местах! – ворчал рыцарь совсем, как баба Вера.
– Я не одна, а с Лаврентием, – оправдывалась я, ощупывая руки и ноги в поисках увечий.
– Хорош Ваш Лаврентий. Сбежал с поля боя, бросив Вас на произвол судьбы. Грош цена такому Лаврентию!
– Ой! Он действительно сбежал! – подняла я с асфальта похудевшую сумку.
– Лаврентий Палыч! – заметалась я под аркой.
– Лыч, лыч… – ответило мне эхо.
Улица выглядела вымершей, кота нигде не было видно. Во дворе тоже было пустынно, как будто мы уже пережили третью мировую войну.
– Может быть, он уже дома сидит, чай пьет? – спросил рыцарь в доспехах из джинсов и куртки-канадки нараспашку.
Оказалось, что он тоже бегает со мной рядом, принимая участие в поисках Лаврентия.
– Вряд ли, у него нет ключей от квартиры, – усомнилась я. – Да и чай он не любит.
– Какой он на вид? Сколько лет? Во что одет? – уточнил спасатель.
– Усатый, с забинтованным левым ухом. Сколько лет – не знаю, но выглядит достаточно взрослым. Одет в шкуру, полосатую, – сосредоточенно перечисляла я приметы.
– Он что, неандерталец? Почему одет в шкуру?
– Да во что ж ему еще быть одетым?! – возмутилась я его бестолковости.
– Девушка, может быть Вас в травмопункт отвезти? – осторожно предложил благородный спасатель беззащитных и обездоленных.
Мы как раз прочесывали квадрат в районе детской песочницы.
– Лаврентий Палыч! – безнадежно позвала я в последний раз. – Кис, кис, кис…
– Мяу! – раздался жалобный призыв о помощи с ближайшего дерева.
Лаврентий сидел на самой верхотуре, чудом удерживаясь на тоненькой ветке.
– О, Господи! – проворчал мужчина и сунул мне в руки свою куртку и шарф.
Надо признать, героизм он проявил до конца, и, несмотря на отчаянное сопротивление Палыча, снял того с насеста. Мы затолкали упирающегося кота в сумку, и тут настала моя очередь проявить свои лучшие качества.
– Пойдемте, я забинтую Ваши кровавые раны, – предложила я, сочувственно рассматривая царапины на его щеке и руках.
Из комнаты бабы Веры неслись предсмертные хрипы.
– Мария, это ты? – уточнила тетушка из своей кельи. – Задрай дверь на все запоры, в программе «События» сказали, что причиной смерти Куприяна стало отравление не фитонцидами, а цианидами.
Я послушно выполнила тетушкину просьбу, чем привела в трепет своего благородного избавителя. Да и было чему удивиться. Дело в том, что покойный муж бабы Веры был на все руки мастер. Еще на заре эпохи тотального увлечения укреплением дверных коробок, он притащил откуда-то сейфовую дверь и приладил ее вместо хлипкой прежней конструкции. На бронированном монстре имелось поворотное колесо, как на крышках люков в подводных лодках или в бомбоубежищах, и при желании мы могли выдержать атаку осадных орудий.
– Баба Вера, я не одна, – предупредила я, ведя раненого в кухню.
Царапины оказались пустяковыми, Лаврентий лишь попугал незнакомого человека. Но долг гостеприимства заставил меня отнестись к обязанностям медсестры с полной ответственностью. Поэтому я от души обработала следы когтей перекисью водорода и наклеила на руки несколько пластырей.
При свете люстры спаситель мне понравился еще больше, чем в темноте.
Высокий рост и солидный разворот плеч я заметила еще во время поисков кота.
А сейчас с удовольствием отметила интеллигентное лицо, насмешливые глаза в пушистых ресницах, обаятельную улыбку и ямочку на подбородке.
Предсмертные хрипы прекратились, и в двери появилась тетушка в розовом нейлоновом халатике, мой подарок на Восьмое марта.
– Здравствуйте, молодой человек! – пропела она. – Маша, что же ты не предупредила, мы бы достойно встретили твоего знакомого. Да, Вы садитесь, голубчик. Маша мне много о Вас рассказывала, у Вас такая красивая машина!
Я пнула бабу Веру под столом ногой.
– Что с Вами случилось? Надеюсь, это следы не Машиного маникюра у Вас на лице и руках? Неужели, она Вас так ревнует? Ха-ха-ха…
Я опять пнула бабу Веру под столом.
– Ах, что я говорю!.. Соловья баснями не кормят… Вот, блинчики… Еще тепленькие! – тетушка ловко метнула на стол блюдо с горой блинов, исходивших паром и таким запахом, что даже закружилась голова. – Откушайте… Так как Вас зовут? – тараторила она, расставляя тарелки, перекладывая варенье и мед в вазочки, и разливая чай в чашки.
– Илья, – ответил рыцарь, уплетая блинчики с абрикосовым вареньем.
– Баба Вера, мы познакомились только что. Молодой человек помог мне достать Лаврентия с ветки, когда тот выскочил из сумки и забрался на дерево, – строго сказала я, чтобы избежать дальнейших недоразумений.
Тетушка ненадолго замолкла, делая оргвыводы.
– А позвольте узнать, – не утерпела она. – Вы где-то здесь живете поблизости или проездом оказались в наших краях?
– Я к знакомому заезжал, он здесь рядом работает.
– Вы ешьте, не стесняйтесь… Надеюсь, Вы не очень торопитесь домой, к семье? – задала баба Вера свой излюбленный провокационный вопрос.
– Нет, не тороплюсь. У меня семьи нет, я в разводе… А блины у Вас замечательные и варенье вкусное.
Я почувствовала, что баба Вера разочарована ответом. Разведенных мужчин она не жаловала. "Одну бросил, значит и тебя бросит", – делилась она житейской мудростью.
– Ну, надо же, и не засахарилось даже… – покрутила тетушка в руках вазочку с абрикосовым вареньем. – А ведь банка с сорок девятого года стоит на балконе.
Илья поперхнулся и потерял интерес к блинам.
Гость не стал долго засиживаться. Мы тепло простились, я даже поправила ему на шее шарф в сине-зеленую шотландскую клетку. Он поблагодарил за медпомощь, посоветовал не ходить в безлюдных местах в одиночку и лучше присматривать за Лаврентием, однако, номер моего телефона не попросил… Ну, и ладно. Не больно-то и хотелось. Это только баба Вера считает, что в таких девушек, как я, влюбляются с первого взгляда и до гробовой доски, главное, чтобы взгляд был правильным. Зеркало безжалостно говорило, что ничего особенного в Марии нет: миниатюрная блондинка с хорошеньким носиком и глазами зеленовато-коричневого цвета, но не более. Ни тебе чувственных губ, ни египетского разреза глаз, ни роковой загадочности. В утешительных целях тетушка утверждала, что женщина должна быть грациозным ландышем, а не монументом, подобно статуе Свободы.
Я помыла посуду и немного послонялась по комнатам. Баба Вера, судя по всему, смотрела фильм про каратистов, из-за двери неслись характерные возгласы «Кей-я», звуки ударов и звон цимбал. Лаврентий Палыч благополучно пережил стрессовую ситуацию и сладко спал на моей кровати, свернувшись шерстяным клубком. Пристроившись рядом с ним, я раскрыла тетрадь, в которой покойный Петр Силантьевич оставил потомкам свои гениальные мысли о Вечном:
"… в тот день, когда воскрес Иисус Христос! В этот день завершился Эксперимент! Да-да! Я не шучу! На земле проводился Эксперимент! И Христос был его активным участником!
Ведь что получилось? Каким-то непостижимым образом в глухой провинциальной деревне появился Лидер, Вождь, Поэт, тонкий Психолог, талантливый Оратор, выдающийся Экстрасенс и т. д. Более тридцати лет Он жил тихой незаметной жизнью и вдруг принялся активно проповедовать. Что произошло? Отчего именно в это время и в этом месте?
Ответ прост! В стране сложилась революционная ситуация. Классический расклад: "кризис верхов", так как после смерти Ирода Великого и смещения его наследника Архелая власть была отдана временщикам – первосвященникам Иерусалима. Как и следовало ожидать, государственная машина пошла вразнос, чему также способствовали и внутриполитические проблемы, происходившие в это же время в Италии. Император Тиберий навсегда покинул Рим, а управление страной поручил своему фавориту Луцию Сеяну.
Далее… Обострение выше обычного нужды и бедствий угнетенных классов.
Жители Палестины несли тройной гнет: отдавали часть своих скудных доходов римским мытарям, платили десятину Иерусалиму, а также терпели притеснения от местных землевладельцев. Ну, и, конечно же, повышение политической активности масс: восстание зелотов под предводительством Иуды Гавлонита, а также ряд других выступлений, которые жестоко подавлялись с помощью римских легионеров.
Нельзя забывать и о духовном кризисе. В Палестине с каждым годом сгущалась атмосфера мистических чаяний. Израильтяне надеялись, что вот-вот явиться пророк Илия, совершит помазание над Посланником Божиим, и "Бог посетит народ свой". И в этот критический момент…".
– Мария, ты проверяла сегодня Любашину квартиру? – крикнула баба Вера из своей комнаты под звуки заключительных аккордов цимбал и победных возгласов каратистов.
Я спохватилась, и запоздало отправилась в дозор. Кто-то выкрутил лампочку на лестничной площадке третьего этажа, поэтому ключ в замочную скважину попал не сразу. В квартире было темно и пахло пылью. Стоит на пару недель покинуть жилище, и стены дома забывают своего хозяина, начинают жить собственными интересами, неодушевленными.
В коридоре мне на глаза попалась метла. Она стояла в углу, возле вешалки. "Что значит конкуренция и капитализм с человеческим лицом! – порадовалась я. – Разве могли мы подумать при социализме, что рабочие способны убирать за собой строительный мусор! Непременно вызову этих мастеров-циклевщиков, когда соберусь обновлять лак в нашей квартире!"
Я включила свет в комнате, чтобы полюбоваться на отреставрированный кусок паркета.
На паркет я не обратила внимания, так как в комнате имелось нечто гораздо более впечатляющее: на полу лежал мужчина в спортивном костюме «Адидас». Можно было подумать, что он просто прилег на минуточку, если бы не кровавое месиво на его затылке. Рядом валялся молоток для отбивания мяса.
Короче, день не задался с самого утра.
Наскоро перекусив с бабой Верой рассольником, котлетой с гречневой кашей и компотом из сухофруктов, я затолкала Лаврентия в хозяйственную сумку в надежде успеть в ветлечебницу до закрытия.
Тротуар у подъезда перегораживал уже знакомый «Ленд-Крузер» с тонированными стеклами.
Ну, вот, пожалуйста! Баба Вера как в воду глядела: братки вернулись за деньгами. Либо почетный вор в законе ожил, либо предварительный диагноз оказался ошибочным, и причина смерти незабвенного Куприяна выглядела более прозаично: пуля в черепе или нож в сердце.
Стекло опустилось, и знакомый голос позвал из поднебесья:
– Слышь, садись, подвезу.
Я прикинула в уме две возможности: меня пристрелят на глазах у бабы Веры, и вызовут у нее тем самым сердечный приступ, или сделают это в другом месте, и выбрала второй вариант. На всякий случай, я помахала рукой в направлении наших окон на четвертом этаже, зная, что бдительная тетушка уже записывает номер машины, и храбро вскарабкалась на переднее сидение шикарной "тачки".
"Шкаф" был один.
– Тебе куда? – галантно сплюнул он в открытое окно.
– На Октябрьское поле, в ветлечебницу, – ответила я и не узнала своего голоса, такой он был писклявый.
Браток кивнул головой и включил зажигание.
– Как звать-то?
– Маша.
– Да не тебя, а кота.
– Лаврентий Палыч, – солидно представила я полосатого страдальца, усатая морда которого выглядывала из сумки.
Водитель уважительно кивнул головой и включил музыку на полную громкость. Мы двинулись в путь под бравурные раскаты "Полета валькирий"
Вагнера в исполнении симфонического оркестра. Браток вел машину мастерски: выезжал на встречную полосу, подрезал другие иномарки и распугивал "Жигули".
Я вцепилась в сумку с котом и боялась выдохнуть. Лаврентий не подавал признаков жизни. Видимо, тоже струхнул и, смирившись со своей участью, прикинулся дохлым для профилактики.
Как это ни странно, до ветлечебницы мы добрались живьем. Я вывалилась из «Ленд-Крузера» и безвольно потащилась вслед за водителем-самоубийцей.
К врачу была очередь, причем безнадежная. В тесном предбаннике толпились школьницы с хомяками и кроликами, пенсионеры с собаками, домохозяйки с котами и один мужчина с толстым питоном. Вокруг мужчины наблюдалось некоторое свободное пространство. Владельцы разнокалиберной живности косились на него с опаской и крепче прижимали к себе хворых питомцев.
"Шкаф" уверенно раздвинул толпу плечами и поплыл к кабинету.
– Куда Вы, мужчина! Здесь очередь! – запротестовал один из пенсионеров.
– Завянь! – вежливо извинился мой спутник.
Пенсионер завял.
В кабинете сидел доктор в несвежем халате и с глазами уставшего от жизни сенбернара. Закаленная российским бытом домохозяйка жаловалась ему на здоровье злобного мопса.
– Кыш, – нежно дыхнул на свой перстень браток и дернул щекой.
Домохозяйка схватила мопса в охапку и молча ретировалась.
Дальше последовала душераздирающая сцена обследования больного уха Палыча. Мы со «Шкафом» держали обезумевшего кота, который издавал тигриный рык, змеиное шипение и волчий вой. Откуда в обыкновенном домашнем коте могла взяться такая дьявольская сила, сказать не могу. Но мой добровольный помощник налился румянцем и вспотел от напряжения. Доктор прочистил Лаврентию ухо, вколол в холку антибиотик и выписал солидную пачку рецептов.
Я расплатилась и, стараясь не встречаться глазами с посетителями ветлечебницы, выбежала на свежий воздух. Распаренный браток выпал следом, вынул из кармана сигареты и судорожно затянулся.
– Спасибо, Виктор Иванович, – вспомнила я, как зовут моего спутника.
– Да, Витюхой меня зови, чего там, – стряхнул он пепел мизинцем. – Вот садюга этот ветеринар! Что он с ним творил, а? Я понимаю, утюг на живот пристроить, если острая необходимость, или зубы выбить, если опять молчит, ну, в сортир мокнуть, если совсем партизан, но, чтобы уши выворачивать!..
Вот подлец!
Витек исходил праведным гневом и нервно смолил сигарету в кулак. Туман панического страха исчез из моих глаз, и я смогла рассмотреть человеческие черты на его лице: слегка перебитый крупный нос, глаза с ленинским прищуром, мощный подбородок и короткая стрижка темных волос. Баба Вера оценила бы его по достоинству.
Объединенные общими переживаниями, мы загрузились в машину и так лихо вырулили на дорогу, что мелкие отечественные автомобили прыснули из-под колес клопами. Наше стремительное передвижение сопровождалось грохотом увертюры к опере "Жизнь за царя".
Рядом с моим домом концерт классической музыки был прерван треньканьем мобильника. Витек выключил радио и с недовольной физиономией приник ухом к телефону:
– Ну!
Еще несколько раз «нукнув», он притормозил около арки моего дома.
– Ты Палыча береги, – заботливо покрутил он пудовым кулаком у меня перед носом и, не дожидаясь благодарностей с моей стороны, пришпорил своего "коня".
Еще не было и восьми часов вечера, а темнота на улице была почти полная. Редкие фонари, подернутые дымкой мелкого колючего дождя, отсвечивали лунными дорожками в лужах. Окна домов были плотно задрапированы светомаскировочными шторами, как будто диктор с голосом Левитана объявил по громкоговорителям воздушную тревогу. Только нахохлившиеся собачники упорно выгуливали своих питомцев, оживляя урбанистический пейзаж.
Проход под аркой выглядел, как Абсолютно черное тело. Не знаю, подчинялось ли в нем распределение энергии закону излучения Планка, но температура моего тела перераспределилась странным образом: руки и ноги превратились в ледышки, а спине стало жарко. Боязливо шаря глазами по сторонам, я прижала к себе сумку с Лаврентием, и ступила под каменные своды.
Под ногами хлюпали лужи. Эхо от моих шагов звучало гулким буханьем. Мне мерещились гроздья летучих мышей под арочным перекрытием и коварные вампиры, поджидающие в темноте запоздалых прохожих.
Впереди что-то шевельнулось, и голос с ярко выраженной алкогольной модуляцией спросил:
– Закурить не найдется?
Я пискнула и рванула вперед, не разбирая дороги, но далеко убежать – не получилось. Пьяный вампир уцепился за рукав куртки.
– Ты куда? А поговорить?..
Дальнейшее помню, как в тумане. Я вырывалась, вампир требовал понимания, Палыч орал в сумке благим матом, то ли подавал голос в защиту одиноких женщин, то ли в пылу борьбы я задела его больное ухо.
В минуты опасности люди реагируют двумя способами: кричат от страха или теряют голос. Я отношусь ко второй категории. Горло перехватил речевой спазм, и зов о помощи застрял на полпути. Уши тоже заложило, и звуки доносились до меня, как через подушку.
О том, что пришло избавление, я поняла не сразу. Вдруг оказалось, что пьяный вампир испарился, я сижу на асфальте, а надо мной кто-то наклонился, и терпеливо спрашивает:
– Девушка, с Вами все в порядке?
– Кажется, да… – засомневалась я.
Благородный спаситель подхватил меня подмышки и поставил на ноги.
– Разве можно ходить вечером в одиночестве в таких местах! – ворчал рыцарь совсем, как баба Вера.
– Я не одна, а с Лаврентием, – оправдывалась я, ощупывая руки и ноги в поисках увечий.
– Хорош Ваш Лаврентий. Сбежал с поля боя, бросив Вас на произвол судьбы. Грош цена такому Лаврентию!
– Ой! Он действительно сбежал! – подняла я с асфальта похудевшую сумку.
– Лаврентий Палыч! – заметалась я под аркой.
– Лыч, лыч… – ответило мне эхо.
Улица выглядела вымершей, кота нигде не было видно. Во дворе тоже было пустынно, как будто мы уже пережили третью мировую войну.
– Может быть, он уже дома сидит, чай пьет? – спросил рыцарь в доспехах из джинсов и куртки-канадки нараспашку.
Оказалось, что он тоже бегает со мной рядом, принимая участие в поисках Лаврентия.
– Вряд ли, у него нет ключей от квартиры, – усомнилась я. – Да и чай он не любит.
– Какой он на вид? Сколько лет? Во что одет? – уточнил спасатель.
– Усатый, с забинтованным левым ухом. Сколько лет – не знаю, но выглядит достаточно взрослым. Одет в шкуру, полосатую, – сосредоточенно перечисляла я приметы.
– Он что, неандерталец? Почему одет в шкуру?
– Да во что ж ему еще быть одетым?! – возмутилась я его бестолковости.
– Девушка, может быть Вас в травмопункт отвезти? – осторожно предложил благородный спасатель беззащитных и обездоленных.
Мы как раз прочесывали квадрат в районе детской песочницы.
– Лаврентий Палыч! – безнадежно позвала я в последний раз. – Кис, кис, кис…
– Мяу! – раздался жалобный призыв о помощи с ближайшего дерева.
Лаврентий сидел на самой верхотуре, чудом удерживаясь на тоненькой ветке.
– О, Господи! – проворчал мужчина и сунул мне в руки свою куртку и шарф.
Надо признать, героизм он проявил до конца, и, несмотря на отчаянное сопротивление Палыча, снял того с насеста. Мы затолкали упирающегося кота в сумку, и тут настала моя очередь проявить свои лучшие качества.
– Пойдемте, я забинтую Ваши кровавые раны, – предложила я, сочувственно рассматривая царапины на его щеке и руках.
Из комнаты бабы Веры неслись предсмертные хрипы.
– Мария, это ты? – уточнила тетушка из своей кельи. – Задрай дверь на все запоры, в программе «События» сказали, что причиной смерти Куприяна стало отравление не фитонцидами, а цианидами.
Я послушно выполнила тетушкину просьбу, чем привела в трепет своего благородного избавителя. Да и было чему удивиться. Дело в том, что покойный муж бабы Веры был на все руки мастер. Еще на заре эпохи тотального увлечения укреплением дверных коробок, он притащил откуда-то сейфовую дверь и приладил ее вместо хлипкой прежней конструкции. На бронированном монстре имелось поворотное колесо, как на крышках люков в подводных лодках или в бомбоубежищах, и при желании мы могли выдержать атаку осадных орудий.
– Баба Вера, я не одна, – предупредила я, ведя раненого в кухню.
Царапины оказались пустяковыми, Лаврентий лишь попугал незнакомого человека. Но долг гостеприимства заставил меня отнестись к обязанностям медсестры с полной ответственностью. Поэтому я от души обработала следы когтей перекисью водорода и наклеила на руки несколько пластырей.
При свете люстры спаситель мне понравился еще больше, чем в темноте.
Высокий рост и солидный разворот плеч я заметила еще во время поисков кота.
А сейчас с удовольствием отметила интеллигентное лицо, насмешливые глаза в пушистых ресницах, обаятельную улыбку и ямочку на подбородке.
Предсмертные хрипы прекратились, и в двери появилась тетушка в розовом нейлоновом халатике, мой подарок на Восьмое марта.
– Здравствуйте, молодой человек! – пропела она. – Маша, что же ты не предупредила, мы бы достойно встретили твоего знакомого. Да, Вы садитесь, голубчик. Маша мне много о Вас рассказывала, у Вас такая красивая машина!
Я пнула бабу Веру под столом ногой.
– Что с Вами случилось? Надеюсь, это следы не Машиного маникюра у Вас на лице и руках? Неужели, она Вас так ревнует? Ха-ха-ха…
Я опять пнула бабу Веру под столом.
– Ах, что я говорю!.. Соловья баснями не кормят… Вот, блинчики… Еще тепленькие! – тетушка ловко метнула на стол блюдо с горой блинов, исходивших паром и таким запахом, что даже закружилась голова. – Откушайте… Так как Вас зовут? – тараторила она, расставляя тарелки, перекладывая варенье и мед в вазочки, и разливая чай в чашки.
– Илья, – ответил рыцарь, уплетая блинчики с абрикосовым вареньем.
– Баба Вера, мы познакомились только что. Молодой человек помог мне достать Лаврентия с ветки, когда тот выскочил из сумки и забрался на дерево, – строго сказала я, чтобы избежать дальнейших недоразумений.
Тетушка ненадолго замолкла, делая оргвыводы.
– А позвольте узнать, – не утерпела она. – Вы где-то здесь живете поблизости или проездом оказались в наших краях?
– Я к знакомому заезжал, он здесь рядом работает.
– Вы ешьте, не стесняйтесь… Надеюсь, Вы не очень торопитесь домой, к семье? – задала баба Вера свой излюбленный провокационный вопрос.
– Нет, не тороплюсь. У меня семьи нет, я в разводе… А блины у Вас замечательные и варенье вкусное.
Я почувствовала, что баба Вера разочарована ответом. Разведенных мужчин она не жаловала. "Одну бросил, значит и тебя бросит", – делилась она житейской мудростью.
– Ну, надо же, и не засахарилось даже… – покрутила тетушка в руках вазочку с абрикосовым вареньем. – А ведь банка с сорок девятого года стоит на балконе.
Илья поперхнулся и потерял интерес к блинам.
Гость не стал долго засиживаться. Мы тепло простились, я даже поправила ему на шее шарф в сине-зеленую шотландскую клетку. Он поблагодарил за медпомощь, посоветовал не ходить в безлюдных местах в одиночку и лучше присматривать за Лаврентием, однако, номер моего телефона не попросил… Ну, и ладно. Не больно-то и хотелось. Это только баба Вера считает, что в таких девушек, как я, влюбляются с первого взгляда и до гробовой доски, главное, чтобы взгляд был правильным. Зеркало безжалостно говорило, что ничего особенного в Марии нет: миниатюрная блондинка с хорошеньким носиком и глазами зеленовато-коричневого цвета, но не более. Ни тебе чувственных губ, ни египетского разреза глаз, ни роковой загадочности. В утешительных целях тетушка утверждала, что женщина должна быть грациозным ландышем, а не монументом, подобно статуе Свободы.
Я помыла посуду и немного послонялась по комнатам. Баба Вера, судя по всему, смотрела фильм про каратистов, из-за двери неслись характерные возгласы «Кей-я», звуки ударов и звон цимбал. Лаврентий Палыч благополучно пережил стрессовую ситуацию и сладко спал на моей кровати, свернувшись шерстяным клубком. Пристроившись рядом с ним, я раскрыла тетрадь, в которой покойный Петр Силантьевич оставил потомкам свои гениальные мысли о Вечном:
"… в тот день, когда воскрес Иисус Христос! В этот день завершился Эксперимент! Да-да! Я не шучу! На земле проводился Эксперимент! И Христос был его активным участником!
Ведь что получилось? Каким-то непостижимым образом в глухой провинциальной деревне появился Лидер, Вождь, Поэт, тонкий Психолог, талантливый Оратор, выдающийся Экстрасенс и т. д. Более тридцати лет Он жил тихой незаметной жизнью и вдруг принялся активно проповедовать. Что произошло? Отчего именно в это время и в этом месте?
Ответ прост! В стране сложилась революционная ситуация. Классический расклад: "кризис верхов", так как после смерти Ирода Великого и смещения его наследника Архелая власть была отдана временщикам – первосвященникам Иерусалима. Как и следовало ожидать, государственная машина пошла вразнос, чему также способствовали и внутриполитические проблемы, происходившие в это же время в Италии. Император Тиберий навсегда покинул Рим, а управление страной поручил своему фавориту Луцию Сеяну.
Далее… Обострение выше обычного нужды и бедствий угнетенных классов.
Жители Палестины несли тройной гнет: отдавали часть своих скудных доходов римским мытарям, платили десятину Иерусалиму, а также терпели притеснения от местных землевладельцев. Ну, и, конечно же, повышение политической активности масс: восстание зелотов под предводительством Иуды Гавлонита, а также ряд других выступлений, которые жестоко подавлялись с помощью римских легионеров.
Нельзя забывать и о духовном кризисе. В Палестине с каждым годом сгущалась атмосфера мистических чаяний. Израильтяне надеялись, что вот-вот явиться пророк Илия, совершит помазание над Посланником Божиим, и "Бог посетит народ свой". И в этот критический момент…".
– Мария, ты проверяла сегодня Любашину квартиру? – крикнула баба Вера из своей комнаты под звуки заключительных аккордов цимбал и победных возгласов каратистов.
Я спохватилась, и запоздало отправилась в дозор. Кто-то выкрутил лампочку на лестничной площадке третьего этажа, поэтому ключ в замочную скважину попал не сразу. В квартире было темно и пахло пылью. Стоит на пару недель покинуть жилище, и стены дома забывают своего хозяина, начинают жить собственными интересами, неодушевленными.
В коридоре мне на глаза попалась метла. Она стояла в углу, возле вешалки. "Что значит конкуренция и капитализм с человеческим лицом! – порадовалась я. – Разве могли мы подумать при социализме, что рабочие способны убирать за собой строительный мусор! Непременно вызову этих мастеров-циклевщиков, когда соберусь обновлять лак в нашей квартире!"
Я включила свет в комнате, чтобы полюбоваться на отреставрированный кусок паркета.
На паркет я не обратила внимания, так как в комнате имелось нечто гораздо более впечатляющее: на полу лежал мужчина в спортивном костюме «Адидас». Можно было подумать, что он просто прилег на минуточку, если бы не кровавое месиво на его затылке. Рядом валялся молоток для отбивания мяса.
Глава 3
– Что случилось? – выглянула баба Вера из своей комнаты, и я поняла, что уже нахожусь дома, стою, навалившись на дверь плечом, тщетно пытаясь довернуть колесо запора на несуществующий оборот.
Тетушка щедро налила мне валерианки и себе накапала валокордина за компанию. На запах тут же примчался кот и умолял взять его в долю. Баба Вера была непреклонна, Лаврентий обиделся. Он вскочил на верхний этаж буфета и затаился между консервными банками. Трясущимися руками я влила в себя гадкую жидкость и попыталась связно рассказать, что произошло.
– Он лежит, голова вдребезги…
Баба Вера обновила напитки. Мы выпили и закусили вафлями. Я сделала вторую попытку, более удачную.
– На полу, в спортивном костюме, на голове кровь, рядом кухонный молоток, страшно.
Мы застыли в молчании. Я тряслась мелкой дрожью, а тетушка напряженно морщила лоб. Она недоверчиво хмыкнула. В мою голову также стали закрадываться сомнения в реальности происшествия. Где это видано, чтобы в квартирах соседей без присмотра валялись трупы мужчин? Такое может случаться только в кино! Баба Вера набрала номер телефона Любаши и долго вслушивалась в длинные гудки. Понятное дело, ей никто не ответил. Хозяйка – в Сочи, трупы по телефону не разговаривают, а убийцам не до праздной болтовни: им следы заметать надо. Тетушка перестегнула английскую булавку, скреплявшую немного широковатый воротник нейлонового халатика, побарабанила пальцами по столу и сказала:
– Надо проверить!
Тетушка скрылась в кладовке, долго гремела там какими-то бидонами и вернулась в авиационном шлеме времен покорения Северного полюса. В руках она держала подводное ружье, из длинного дула которого торчал трезубый гарпун.
– Возьми скалку и фонарик! – скомандовала баба Вера.
Прижимаясь к стенам лестничного пролета, мы спустились на третий этаж.
В кромешной тьме добрались до Любашиной квартиры и, подсвечивая фонариком, повернули ключ в замке. На счет «три» я распахнула дверь ногой и отпрянула за косяк, опасаясь выстрелов из прихожей. Никто не стрелял. Я посветила фонарем, а баба Вера скакнула в дверной проем и грозно прицелилась, по-снайперски держа подводное ружье. В прихожей было пусто. Мы проделали тот же маневр в дверном проеме комнаты. Тетушка стояла в позе профессионала из группы «Альфа», а я прикрывала тылы, занеся скалку над головой. В комнате никого не было. То есть – совершенно никого.
Мы убедились в этом, включив люстру. Тахта стояла на месте, мини-стенка с телевизором – тоже, и кресло присутствовало в том же углу, а вот тела с пробитой головой – не было.
Не теряя бдительности, мы проверили кладовку, кухню и ванную комнату – та же картина. Баба Вера почесала шлем на затылке. Я последовала ее примеру.
Не помогло. Тело не появилось.
– Ты уверена? – с жалостью посмотрела на меня тетушка.
– А как же! – растерянно хлопала я глазами. – Он лежал на животе, в темно-синем костюме с белой надписью на спине «Адидас», на ногах кроссовки, руки вытянуты вперед, как будто его кто-то тянул за ноги к двери перед моим приходом. Справа валялся молоток для отбивания мяса, весь в крови. На правой руке тела виднелись часы желтого металла, наверное, золотые. Лица не было видно, так как голова была повернута от меня, но могу поклясться, что оно было лицом кавказской национальности. А самое неприятное, что на левый кулак у него был намотан шарф Ильи.
Баба Вера, кряхтя, опустилась на пол.
– Дай фонарик, – велела она.
Паркет по середине комнаты был чисто вымыт и даже чуть-чуть еще влажноват. Я победно посмотрела на тетушку: нечего было сомневаться в моих умственных способностях! Дотошное обследование места происшествия показало, что все следы уничтожены, лишь на отциклеванном участке пола сохранилось крошечное пятнышко крови. Кухонный молоток также исчез.
– Подведем итоги, – устало села в кресло баба Вера. – Лицо кавказской национальности проникло в Любашину квартиру с неизвестной целью. Сзади к нему подкрался убийца, ударил по голове кухонным молотком, тело потащил в прихожую, но тут пришла ты и прервала процесс ликвидации следов. Убийца спрятался в кладовке или другом месте, дождался твоего ухода и довершил начатое: унес труп и уничтожил следы преступления. Ищи теперь ветра в поле… Ограбление отпадает, все вещи на месте, даже шуба… Пострадавший был левшой, о чем говорят часы на правой руке. И он не ожидал нападения.
Убийца пришел раньше и успел найти молоток на кухне. Значит, другого оружия у него с собой не было, цель его визита – не убийство… – тетушка перевела дух и продолжила:
– А может быть все гораздо проще? Любаша с новым милым вернулась из Сочи, он ее вывел из себя, и она учинила над ним расправу.
Испугалась, помыла пол и в настоящий момент прячет свою бывшую любовь в мусорном баке.
– Нет, нет! – запротестовала я. – Любаша на такое не способна!
Физиономию расцарапать или чайником с кипятком запустить – это, пожалуйста, но чтобы сзади подкрасться – не в ее натуре. И потом – Любаша примерно такой же комплекции, как и я. Лицо кавказской национальности было мужчиной в самом расцвете сил, физически хорошо развитым. Она бы не смогла его снести по лестнице, а лифт у нас опять не работает… Следовательно, дело могло происходить так: один из бывших «милых» пришел навестить Любашу, но встретил здесь другого соискателя. Они поссорились, и более удачливый хахаль набросился на другого с молотком. И этот удачливый был Ильей! В пылу борьбы он потерял свой шарф! А ведь такой интеллигентный с виду молодой человек! – вскочила я с тахты и забегала по комнате.
Тетушка щедро налила мне валерианки и себе накапала валокордина за компанию. На запах тут же примчался кот и умолял взять его в долю. Баба Вера была непреклонна, Лаврентий обиделся. Он вскочил на верхний этаж буфета и затаился между консервными банками. Трясущимися руками я влила в себя гадкую жидкость и попыталась связно рассказать, что произошло.
– Он лежит, голова вдребезги…
Баба Вера обновила напитки. Мы выпили и закусили вафлями. Я сделала вторую попытку, более удачную.
– На полу, в спортивном костюме, на голове кровь, рядом кухонный молоток, страшно.
Мы застыли в молчании. Я тряслась мелкой дрожью, а тетушка напряженно морщила лоб. Она недоверчиво хмыкнула. В мою голову также стали закрадываться сомнения в реальности происшествия. Где это видано, чтобы в квартирах соседей без присмотра валялись трупы мужчин? Такое может случаться только в кино! Баба Вера набрала номер телефона Любаши и долго вслушивалась в длинные гудки. Понятное дело, ей никто не ответил. Хозяйка – в Сочи, трупы по телефону не разговаривают, а убийцам не до праздной болтовни: им следы заметать надо. Тетушка перестегнула английскую булавку, скреплявшую немного широковатый воротник нейлонового халатика, побарабанила пальцами по столу и сказала:
– Надо проверить!
Тетушка скрылась в кладовке, долго гремела там какими-то бидонами и вернулась в авиационном шлеме времен покорения Северного полюса. В руках она держала подводное ружье, из длинного дула которого торчал трезубый гарпун.
– Возьми скалку и фонарик! – скомандовала баба Вера.
Прижимаясь к стенам лестничного пролета, мы спустились на третий этаж.
В кромешной тьме добрались до Любашиной квартиры и, подсвечивая фонариком, повернули ключ в замке. На счет «три» я распахнула дверь ногой и отпрянула за косяк, опасаясь выстрелов из прихожей. Никто не стрелял. Я посветила фонарем, а баба Вера скакнула в дверной проем и грозно прицелилась, по-снайперски держа подводное ружье. В прихожей было пусто. Мы проделали тот же маневр в дверном проеме комнаты. Тетушка стояла в позе профессионала из группы «Альфа», а я прикрывала тылы, занеся скалку над головой. В комнате никого не было. То есть – совершенно никого.
Мы убедились в этом, включив люстру. Тахта стояла на месте, мини-стенка с телевизором – тоже, и кресло присутствовало в том же углу, а вот тела с пробитой головой – не было.
Не теряя бдительности, мы проверили кладовку, кухню и ванную комнату – та же картина. Баба Вера почесала шлем на затылке. Я последовала ее примеру.
Не помогло. Тело не появилось.
– Ты уверена? – с жалостью посмотрела на меня тетушка.
– А как же! – растерянно хлопала я глазами. – Он лежал на животе, в темно-синем костюме с белой надписью на спине «Адидас», на ногах кроссовки, руки вытянуты вперед, как будто его кто-то тянул за ноги к двери перед моим приходом. Справа валялся молоток для отбивания мяса, весь в крови. На правой руке тела виднелись часы желтого металла, наверное, золотые. Лица не было видно, так как голова была повернута от меня, но могу поклясться, что оно было лицом кавказской национальности. А самое неприятное, что на левый кулак у него был намотан шарф Ильи.
Баба Вера, кряхтя, опустилась на пол.
– Дай фонарик, – велела она.
Паркет по середине комнаты был чисто вымыт и даже чуть-чуть еще влажноват. Я победно посмотрела на тетушку: нечего было сомневаться в моих умственных способностях! Дотошное обследование места происшествия показало, что все следы уничтожены, лишь на отциклеванном участке пола сохранилось крошечное пятнышко крови. Кухонный молоток также исчез.
– Подведем итоги, – устало села в кресло баба Вера. – Лицо кавказской национальности проникло в Любашину квартиру с неизвестной целью. Сзади к нему подкрался убийца, ударил по голове кухонным молотком, тело потащил в прихожую, но тут пришла ты и прервала процесс ликвидации следов. Убийца спрятался в кладовке или другом месте, дождался твоего ухода и довершил начатое: унес труп и уничтожил следы преступления. Ищи теперь ветра в поле… Ограбление отпадает, все вещи на месте, даже шуба… Пострадавший был левшой, о чем говорят часы на правой руке. И он не ожидал нападения.
Убийца пришел раньше и успел найти молоток на кухне. Значит, другого оружия у него с собой не было, цель его визита – не убийство… – тетушка перевела дух и продолжила:
– А может быть все гораздо проще? Любаша с новым милым вернулась из Сочи, он ее вывел из себя, и она учинила над ним расправу.
Испугалась, помыла пол и в настоящий момент прячет свою бывшую любовь в мусорном баке.
– Нет, нет! – запротестовала я. – Любаша на такое не способна!
Физиономию расцарапать или чайником с кипятком запустить – это, пожалуйста, но чтобы сзади подкрасться – не в ее натуре. И потом – Любаша примерно такой же комплекции, как и я. Лицо кавказской национальности было мужчиной в самом расцвете сил, физически хорошо развитым. Она бы не смогла его снести по лестнице, а лифт у нас опять не работает… Следовательно, дело могло происходить так: один из бывших «милых» пришел навестить Любашу, но встретил здесь другого соискателя. Они поссорились, и более удачливый хахаль набросился на другого с молотком. И этот удачливый был Ильей! В пылу борьбы он потерял свой шарф! А ведь такой интеллигентный с виду молодой человек! – вскочила я с тахты и забегала по комнате.