Страница:
ЖОРЖ
(четким голосом).Да, мадам, не случится.
ГЕРЦОГИНЯ.Тогда простимся с этой прекрасной мечтой.
(Подходит к окну.)Что это Юспар так долго?.. Парк у вас огромный, а наш Юспар чуть подслеповат… Уверена, что он заблудился.
ВАЛЕНТИНА
(тихо, Жоржу).Почему вы на меня так смотрите? Надеюсь, вы не собираетесь ворошить все это старье?
ЖОРЖ
(серьезно).Простив вас, я все забыл.
ВАЛЕНТИНА.Тогда не глядите на меня зверем при каждом слове этой старой дуры!
Г-ЖА РЕНО
(которая не слышала этого разговора и ничего не знает об этой истории).Миленькая моя Валентина. Да посмотри, Жорж, она сама не своя от волнения… Как я рад! что она до сих пор помнит о нашем Жаке, правда, Жорж?
ЖОРЖ.Правда, мама.
ГЕРЦОГИНЯ.Ах, вот и он!
ЮСПАР входит один.
Так я и знала, что вы его не найдете!
ЮСПАР.Я его нашел, только не решился побеспокоить.
ГЕРЦОГИНЯ.Что вы такое говорите? Что он делает?
ЮСПАР.Стоит перед статуей.
ВАЛЕНТИНА
(кричит).Перед Дианой-охотницей, это в глубине парка, да? Там еще круглая скамья?
ЮСПАР.Да. Постойте-постойте, да его отсюда видно.
Все глядят в окно.
ЖОРЖ
(резко).Ну, и что это доказывает?
ГЕРЦОГИНЯ
(Юспару).Как это волнительно, дорогой мэтр!
ВАЛЕНТИНА
(кротко).Не знаю. Мне помнится, ему нравилась эта статуя, эта скамья…
ГЕРЦОГИНЯ
(Юспару).Мы сгораем! Буквально сгораем!
Г-ЖА РЕНО.Да что ты говоришь, дорогая Валентна! Раньше этот уголок парка входил в поместье господина Дюбантона. Правда, во времена Жака мы уже прикупили этот участок, но забор снесли только после войны.
ВАЛЕНТИНА
(смущенно).Не знаю, очевидно, вы правы.
ЮСПАР.Когда он стоял перед статуей, у него был такой вид, что я не осмелился его побеспокоить и решил сначала спросить у вас — имеет ли этот факт какое-нибудь значение или нет. Раз не имеет, пойду приведу его.
(Уходит.)
ЖОРЖ
(тихо, Валентине).Вы с ним на этой скамейке встречались?
ВАЛЕНТИНА.Я не понимаю, на что вы намекаете.
ГЕРЦОГИНЯ.Как ни естественно ваше волнение, мадам, умоляю вас, держите себя в руках.
Г-ЖА РЕНО.Можете смело на меня положиться.
Входят ЮСПАР и ГАСТОН.
(Шепотом.)Боже, да это он, он…
ГЕРЦОГИНЯ
(подходит к Гастону и становится в театральную позу так, чтобы ему не было видно остальных).Гастон, попытайтесь ни о чем не думать, расслабьте свою волю, не делайте над собой никаких усилий. А теперь присмотритесь к каждому.
Пауза. Все застыли на местах. ГАСТОН подходит сначала к ЖОРЖУ, глядит на него, потом направляется к Г-ЖЕ РЕНО. Только перед ВАЛЕНТИНОЙ, он задерживается на мгновение.
ВАЛЕНТИНА
(еле слышно шепчет).Любимый мой…
ГАСТОН
(удивленно вскидывает на нее глаза, проходит мимо, любезно поворачивается к герцогине, разводя руки жестом бессилия; вежливо).Я сожалею, но…
Занавес
Картина вторая
Плотно закрытая двухстворчатая дверь в стиле Людовика XV, перед ней толпятся и шушукаются слуги господ Рено. КУХАРКА, нагнувшись, подглядывает в замочную скважину; все прочие стоят рядом.
КУХАРКА
(бросает остальным).Да подождите вы… Смотрят на него, как на диковинного зверя. Бедный малый не знает, куда руки девать.
ШОФЕР.Дай поглядеть.
КУХАРКА.Подожди! Вскочил со стула. Чашку опрокинул. Видать, обрыдли ему их вопросы… Мсье Жорж отводит его к окну. Держит его за руку так ласково, будто ничего и но было…
ШОФЕР.Ну и что!
ЖЮЛЬЕТТА.Ох, если бы вы только слышали, что было, когда мсье Жорж после войны нашел их письма!.. А теперь стал тихенький, что твой ягненок. Уж поверьте мне, было дело!
ЛАКЕЙ.А я вот что тебе скажу — он был в своем праве.
ЖЮЛЬЕТТА
(зашлась от злости).Как это в своем праве? Еще чего? Где же это видано, чтобы мертвых попрекать? Значит, по-твоему, честно мертвых попрекать?
ЛАКЕЙ.Ну и поделом этим мертвецам! Зачем нам рога наставляли!
ЖЮЛЬЕТТА.Уж молчал бы, а то заладил свое! Ведь с первого дня, как мы с тобой поженились, одно и то же твердишь. Да не мертвые вам рога наставляют, а живые. Они, бедняги, и рады бы, да только как? А вот живые — другое дело. Вы, живые, на мертвых не валите, они тут ни при чем.
ЛАКЕЙ.Здорово ловко получается. Наставишь рога, а сам ни сном, ни духом — попробуй поймай. А у него только и заслуги-то что мертвый.
ЖЮЛЬЕТТА.Ну не говори, быть мертвым тоже не сахар!
ЛАКЕЙ.И рогачом тоже!..
ЖЮЛЬЕТТА.Уж больно ты разговорился, смотри не накликай!
КУХАРКА
(ее теснит от замочной скважины шофер).Постой-постой… Отошли в сторону. Показывают фотографии…
(Отходит от двери.)Вот уж пошли нынче замочные скважины, все глаза сломаешь. Не то что прежние.
ШОФЕР
(нагнувшись к замочной скважине).Да это он, он! Ну прямо сразу его мерзкую рожу узнал, ох ты, мерзавец!
ЖЮЛЬЕТТА.Почему ты так говоришь, скажи, почему? У тебя у самого рожа мерзкая!
ЛАКЕЙ.А ты почему его защищаешь? Видишь, как другие к нему относятся?
ЖЮЛЬЕТТА.Я мсье Жака любила… и сильно. Ты-то чего лезешь? Ведь ты его не знал. А я его любила.
ЛАКЕЙ.Ну так что же? Он твоим хозяином был. Ты ему ботинки чистила.
ЖЮЛЬЕТТА.И все-таки его любила! При чем тут ботинки?
ЛАКЕЙ.Ух ты, вылитый брат… тоже мне дрянь!
ШОФЕР
(уступая место Жюльетте).Какое там — брат! Хуже, куда хуже. Эх, как же он меня манежил; бывало, до четырех часов утра перед кабаками торчишь… А на рассвете, ккогда ты как собака промерз, выходит, видите ли, морда красная, винищем за три метра разит… да еще заблюет тебе всю машину… У, сволочь!
КУХАРКА.Верно говоришь… Я сама за ним сколько грязи вывезла, уж поверь мне на слово! И это в восемнадцать-то лет!
ШОФЕР.А вместо благодарности еще облает!
КУХАРКА.А уж скот, прости господи! Помнишь, тогда у нас на кухне был поваренок. Так ведь каждый раз, как увидит беднягу, или его за ухо дернет, или даст в зад пинка.
ШОФЕР.И хоть бы за дело, а то ведь зря! Чистая сволочь был. Мы, что же, люди не злые, а когда узнали в восемнадцатом, что его ухлопали, все так и говорили, правильно, мол.
МЕТРДОТЕЛЬ.Да хватит вам, пора идти.
ШОФЕР.Куда торопиться-то! А разве вы с нами не согласны, мсье Жюль?
МЕТРДОТЕЛЬ.Да я бы еще такое мог порассказать, побольше вашего!.. Сам слышал, какие у них за столом баталии происходили. Он ведь при мне на мадам руку поднял…
КУХАРКА.Это на мать-то родную!.. И в восемнадцать лет!..
МЕТРДОТЕЛЬ.А их шашни с мадам Валентиной я все знаю, можно сказать, в самых подробностях…
ШОФЕР.Разрешите заметить, что вы здорово на все глаза закрывали, мсье Жюль!
МЕТРДОТЕЛЬ.Хозяева, они и есть хозяева, чего в их дела мешаться…
ШОФЕР.Да, но с таким типчиком… Пусти, дай еще посмотреть….
ЖЮЛЬЕТТА
(отходя).Ох, это он, уверена, что он… мсье Жак! А какой он в то время был красавец! Настоящий красавец! А уж изящный!..
ЛАКЕЙ.Да брось ты, есть парни покрасивее, да и помоложе!
ЖЮЛЬЕТТА.Верно. Ведь почти двадцать лет прошло. А это не шутка. Интересно, что-то он скажет про меня — здорово изменилась я или нет?
ЛАКЕЙ.А тебе-то что?
ЖЮЛЬЕТТА.Да так, ничего…
ЛАКЕЙ
(после минутного размышления, пока другие слуги пересмеиваются за его спиной).Скажи-ка… Почему это ты все вздыхаешь с тех пор, как узнала, что он возвращается?
ЖЮЛЬЕТТА.Да нипочему.
Слуги хихикают.
ЛАКЕЙ.А почему ты все время перед зеркалом прихорашиваешься и спрашиваешь — изменилась, не изменилась?
ЖЮЛЬЕТТА.Я?
ЛАКЕЙ.Сколько тебе было лет, когда он на войну пошел?
ЖЮЛЬЕТТА.Пятнадцать.
ЛАКЕЙ.Почтальон у тебя первым был?
ЖЮЛЬЕТТА.Ведь я же тебе говорила, что он мне в рот кляп засунул и снотворного дал…
Слуги хихикают.
ЛАКЕЙ.Ты уверена, что он был у тебя первым?
ЖЮЛЬЕТТА.Чего спрашиваешь-то? Такие вещи девушки помнят. Помню даже, что этот грубиян успел бросить свою сумку, и все письма по полу в кухне разлетелись…
ШОФЕР
(у замочной скважины).А Валентина-то, Валентина, так его глазами и ест… Ей-богу, если он останется здесь, дядюшка Жорж схлопочет вторую пару рогов от собственного брательника!
МЕТРДОТЕЛЬ
(становясь на его место).Мерзость-то какая!..
ШОФЕР.Ничего не поделаешь, мсье Жюль, уж такой он у нас любитель…
Хохочут.
ЛАКЕЙ.Просто смех берет с ихним беспамятством… Если бы малый был здешний, он бы их уже давно признал. Такой же он «беспамятный», как ты.
КУХАРКА.Не знаю, голубок, не знаю. Иной раз сама не помню, посолила я уже соус или нет, а ты говоришь!
ЛАКЕЙ.Да ведь семья, не что-нибудь!
КУХАРКА.Нужен он семье, такой кутила, держи карман шире…
МЕТРДОТЕЛЬ
(у замочной скважины).Он это, он! Голову прозакладываю.
КУХАРКА.Но ведь, говорят, что еще пять семейств представили доказательства.
ШОФЕР.Вы все не о том, а я вам вот что скажу. И нам и всем другим вовсе ни к чему, чтобы этот мерзавец живым оказался!
КУХАРКА.Да уж ясно.
ЖЮЛЬЕТТА.Вот я бы на вас, на мертвых, поглядела…
МЕТРДОТЕЛЬ.Да и ему самому этого не пожелаешь! Потому, раз человек так начал свою жизнь, к добру это все равно не приведет.
ШОФЕР.А потом, он, может, там у себя в приюте привык жить спокойно, без всяких этих штучек… А теперь, браток, придется ему узнать многое!.. История с сыном Граншана, история с Валентиной, история с полмиллионом монет, а сколько нам еще всего неизвестно…
МЕТРДОТЕЛЬ.Это уж наверняка. Я-то, поверь, не поменялся бы с ним местами.
ЛАКЕЙ
(подглядывая в скважину).Тихо вы, они встали! Идут к двери в коридор.
Слуги бросаются врассыпную.
ЖЮЛЬЕТТА
(с порога).А все-таки мсье Жак…
ЛАКЕЙ
(идет за ней следом, подозрительно).Что все-таки? Что мсье Жак?
ЖЮЛЬЕТТА.Да так, ничего.
Уходят.
Занавес
Картина третья
Комната Жака Рено и ведущие к ней длинные темные коридоры, как обычно в старых буржуазных домах. Справа холл, вымощенный плиткой, из него ведет вниз широкая каменная, лестница с коваными чугунными перилами. Г-ЖА РЕНО, ЖОРЖ и ГАСТОН поднимаются по лестнице, пересекают холл.
Г-ЖА РЕНО.Простите, но я пройду первая. Вот видишь, коридор, по которому ты ходил в свою комнату.
(Открывает дверь.)А вот и твоя комната.
Все трое входят.
Ни на кого нельзя положиться! Ведь я просила открыть ставни.
(Открывает ставни.)
В окно врывается яркий свет, комната обставлена в стиле 1910 года.
ГАСТОН
(оглядывает комнату).Моя комната…
Г-ЖА РЕНО.Ты тогда потребовал, чтобы ее обставили по твоим рисункам. У тебя были такие ультрасовременные вкусы!
ГАСТОН.Очевидно, у меня было чрезмерное пристрастие к вьюнкам и лютикам…
ЖОРЖ.Ты уже и тогда любил дерзать.
ГАСТОН.Оно и видно.
(Разглядывает нелепо-смехотворную мебель.)А это что такое? Дерево, изогнутое бурей?
ЖОРЖ.Нет, это пюпитр для нот.
ГАСТОН.Значит, я был музыкант?
Г-ЖА РЕНО.Нам очень хотелось, чтобы ты выучился играть на скрипке, но ты ни за что не соглашался. Когда мы пытались заставить тебя играть, на тебя находила бешеная ярость. Ты давил скрипки каблуком. Только один пюпитр уцелел.
ГАСТОН
(улыбаясь).И очень жаль.
(Подходит к своему портрету.)Это он?
Г-ЖА РЕНО.Да, это ты. Тут тебе двенадцать лет.
ГАСТОН.А я-то считал, что был блондином, застенчивым ребенком.
ЖОРЖ.Ты был темный шатен. Целыми днями гонял в футбол, крушил все на своем пути.
Г-ЖА РЕНО
(показывает ему на большой чемодан).А ну, посмотри, что я велела принести с чердака…
ГАСТОН.Что это такое? Мой старый чемодан? Но… если так пойдет дальше, я, чего доброго, поверю, что жил при Реставрации…
Г-ЖА РЕНО.Да нет, глупенький. Это чемодан дяди Густава, а в нем твои игрушки.
ГАСТОН
(открывает чемодан).Мои игрушки!.. Значит, и у меня тоже были игрушки? Значит, это правда, а я и не знал, были ли у меня игрушки…
Г-ЖА РЕНО.Смотри, вот твоя рогатка.
ГАСТОН.Рогатка… И, по-моему, даже не слишком игрушечная…
Г-ЖА РЕНО.Господи! Но ведь ты убивал из рогатки птиц! Ты был просто бич божий… И хоть бы стрелял в саду одних воробьев… Так нет, у меня была вольера с ценными породами птиц; в один прекрасный день ты пробрался в вольеру и перестрелял всех птичек!
ГАСТОН.Птичек? Маленьких?
Г-ЖА РЕНО.Ну да, маленьких.
ГАСТОН.А сколько мне было лет?
Г-ЖА РЕНО.Лет семь, может, девять…
ГАСТОН
(качает головой).Это не я.
Г-ЖА РЕНО.Нет, ты, ты…
ГАСТОН.Нет, в семь лет я выходил в сад с полной пригоршней крошек и скликал воробьев, чтобы они клевали хлеб с моей ладони.
ЖОРЖ.Бедняги, да ты бы им всем шею свернул!
Г-ЖА РЕНО.А собака, которой он перешиб камнем лапу?
ЖОРЖ.А мышь, которой он привязал к хвосту нитку и таскал ее целый день?
Г-ЖА РЕНО.А белки, ласки, хорьки. Правда, это уже потом… Господи, сколько же ты поубивал этих несчастных зверушек! А из самых красивых велел делать чучела. Там, на чердаке, хранится целая коллекция… Надо бы велеть ее принести.
(Роется в чемодане.)Вот твои ножи, твои детские карабины…
ГАСТОН
(тоже роется в чемодане).Неужели у меня не было ни полишинелей, ни Ноева ковчега?
Г-ЖА РЕНО.С самого раннего возраста ты требовал только механические игрушки. Вот твои волчки, твои пробирки, твои электромагниты, твои колбы, твоя механическая лебедка.
ЖОРЖ.Мы мечтали сделать из тебя блестящего инженера.
ГАСТОН
(фыркнув).Из меня?
Г-ЖА РЕНО.Но больше всего ты любил книги о путешествиях! Кстати, по географии ты всегда шел первым в классе…
ЖОРЖ.Уже в десять лет ты мог перечислить все департаменты в обратном порядке.
ГАСТОН.В обратном… Правда, я потерял память… Потом, в приюте, я пытался выучить их все заново… Но даже в обычном порядке не получалось… Оставим в покое этот чемодан с сюрпризами. Боюсь, что он нам не поможет. Совсем не таким я видел себя в детстве.
(Закрывает чемодан, бродит по комнате, трогает различные предметы, садится по очереди во все кресла. И вдруг спрашивает.)А был у него друг, у этого маленького мальчика? Другой мальчик, который никогда с ним не расставался и с которым он обменивался своими мыслями и марками?
Г-ЖА РЕНО
(скороговоркой).Ну конечно, у тебя было много приятелей. А как же иначе — ты же учился в коллеже!
ГАСТОН.Да, но… не приятели. А друг… Вы сами видите, я сначала спросил не о женщинах, с которыми был близок, а о друге.
Г-ЖА РЕНО
(шокирована).Но ведь ты был совсем мальчиком, Жак, когда тебя призвали!
ГАСТОН
(улыбаясь).И все-таки я вас и об этом потом спрошу… Но сначала я спросил вас о друге, мне гораздо, гораздо важнее узнать у вас, какой у меня был друг.
Г-ЖА РЕНО.Чудесно, ты можешь всех их видеть на фотографии, у нас сохранился групповой снимок вашего класса. Там есть и те, с которыми ты гулял по вечерам…
ГАСТОН.А тот, с которым я предпочитал гулять, которому я рассказывал все?
Г-ЖА РЕНО
(скороговоркой, искоса поглядывая на Жоржа).Ты никому не отдавал предпочтения.
ГАСТОН
(смотрит на нее).Значит, у вашего сына не было друга, А жаль. То есть, я хочу сказать, будет жаль, если выяснится, что я это я. По-моему, когда человек взрослеет, единственное и самое надежное для него утешение — это увидеть отблеск своего детства в глазах какого-нибудь другого тогдашнего мальчика. Жаль. Признаюсь вам даже, я надеялся, что именно воображаемый друг детства вернет мне память, окажет мне эту вполне законную услугу.
ЖОРЖ
(после небольшого колебания).Ну да… у тебя… у тебя действительно был друг, и ты его очень любил. И ваша дружба продолжалась вплоть до семнадцати лет… Мы умолчали об этом, слишком тяжело вспоминать.
ГАСТОН.Он умер?
ЖОРЖ.Нет-нет. Не умер, но вы разошлись, поссорились… навсегда.
ГАСТОН.Навсегда в семнадцать лет?!
(Пауза.)А вы знали причину этой ссоры?
ЖОРЖ.Только смутно…
ГАСТОН.И ни ваш брат, ни тот мальчик даже не пытались увидеться вновь?
Г-ЖА РЕНО.Ты забываешь, что тогда была война. А потом… Словом, вы поссорились из-за какого-то пустяка, даже подрались, как обычно дерутся в таком возрасте мальчики… И, конечно, без всякого дурного умысла ты сделал резкое движение… вернее, злополучное. Словом, столкнул его с лестницы. И, падая, он повредил себе позвоночник. Его долго держали в гипсе, и он остался калекой. Поэтому, сам понимаешь, как мучительно трудна, даже для тебя, будет любая попытка увидеться с ним.
ГАСТОН
(помолчав).Понимаю. А где произошла эта ссора, в коллеже, у него дома?
Г-ЖА РЕНО
(поспешно).Нет, здесь. Давай не будет говорить о таких страшных вещах, такие вещи лучше не вспоминать, Жак.
ГАСТОН.Если я вспомню хоть что-нибудь одно, придется вспомнить все, вы же сами знаете. Прошлое в розницу не продается. Где эта лестница? Я хочу ее видеть.
Г-ЖА РЕНО.Да здесь, рядом с твоей комнатой, Жак. Но к чему все это?
ГАСТОН
(Жоржу).Не проведете ли вы меня туда?
ЖОРЖ.Если хочешь, но я тоже не совсем понимаю, зачем тебе видеть это место.
Проходят в холл.
Г-ЖА РЕНО.Вот здесь.
ЖОРЖ.Здесь.
ГАСТОН
(оглядывается, свешивается через перила).А где мы дрались?
ЖОРЖ.Представь, мы сами точно не знаем. Нам рассказывала служанка…
ГАСТОН.Это же был не обычный случай… Очевидно, она сообщила вам все подробности. Где мы дрались? Ведь площадка широкая…
Г-ЖА РЕНО.Должно быть, вы дрались на самом краю. Он оступился. Возможно, ты его даже не толкал.
ГАСТОН
(поворачивается к ней).Но раз это был лишь несчастный случай, почему же тогда я не навещал больного каждый день? Почему не проводил с ним все четверги, вместо того чтобы гонять по улицам? Почему хоть отчасти не смягчил, несправедливость содеянного?
ЖОРЖ.Пойми, каждый истолковывал этот случай по-своему… А тут еще пошли злобные сплетни…
ГАСТОН.А какая служанка нас видела?
Г-ЖА РЕНО.К чему тебе знать подробности! Впрочем, эта девушка у нас уже не служит.
ГАСТОН.Но ведь остались же еще слуги, которые тогда были в доме?.. Вот их я и расспрошу.
Г-ЖА РЕНО.Надеюсь все-таки, ты не примешь на веру кухонные сплетни. Они, слуги, тебе такого наговорят, если только ты начнешь их расспрашивать. Ты ведь знаешь, какие это люди…
ГАСТОН
(оборачиваясь к Жоржу).Мсье, я уверен, что именно вы, вы меня поймете. До сих пор здесь у вас я еще ничего не вспомнил. То, что вы рассказывали мне о детстве вашего брата, кажется мне бесконечно чуждым моему характеру, как я сам себе его представляю. Но, возможно, это следствие усталости, а возможно, и нечто другое, — только я впервые, слушая рассказ о моем детстве, ощутил какое-то смутное волнение.
Г-ЖА РЕНО.Ах, Жак, сынок, я так и знала…
ГАСТОН.Не нужно умиляться и преждевременно называть меня сынком. Мы сошлись сюда, чтобы вести расследование, тщательно, как полицейские, и так же, как полицейские, по возможности не вкладывая в это дело ни грана чувств. Эта попытка сближения с существом, полностью мне чуждым, и которое мне придется, быть может, еще сегодня признать частью самого себя, — эта странная помолвка с призраком — и так уже достаточно мучительны, а тут еще я вынужден отбиваться и от вас. Я соглашусь пройти через любые испытания, выслушать всякие истории, но внутренний голос говорит мне, что прежде я обязан узнать правду об этой ссоре. Правду, как бы жестока она ни была…
Г-ЖА РЕНО
(нерешительно).Ну так вот: из-за какого-то пустяка, как обычно у мальчиков, вы подрались. Ты сам знаешь, в этом возрасте быстры на расправу…
ГАСТОН
(прерывает ее).Нет, не Вы. Эта слушаний еще здесь, ведь верно, ведь вы только что солгали мне?
ЖОРЖ
(помолчав немного, решительно).Да, она еще у нас.
ГАСТОН.Пожалуйста, позовите ее сюда, мсье. К чему все эти колебания, вы же знаете, я все равно разыщу ее и рано или поздно сам расспрошу!..
ЖОРЖ.Как глупо, как чудовищно глупо!
ГАСТОН.Но я ведь здесь не затем, чтобы узнавать приятные вещи. Да и к тому же, если подробности этого события смогут вернуть мне память, вы просто не вправе скрывать их от меня.
ЖОРЖ.Ну, раз ты настаиваешь, я сейчас ее позову.
(Звонит.)
Г-ЖА РЕНО.Но ты весь дрожишь, Жак… Скажи, ты хоть не болен?
ГАСТОН.Я дрожу?
Г-ЖА РЕНО.Может быть, как раз в эту минуту что-то для тебя прояснилось, скажи, ты ничего не чувствуешь?
ГАСТОН.Нет… Все тот же мрак, окончательный, беспросветный.
Г-ЖА РЕНО.Тогда почему же ты дрожишь?
ГАСТОН.Все это ужасно глупо. Но, перебирая тысячи возможных воспоминаний, я с особой нежностью призывал воспоминания о друге. Именно наша воображаемая дружба была основой, на которой я воздвигал здание прошлого. Наши пылкие, беседы во время прогулок, книги, которые мы открывали для себя вместе, девушка, которую мы любили вместе, и ради него я пожертвовал своим чувством и даже — только не смейтесь, пожалуйста, — однажды я спас ему жизнь, когда он упал из лодки. Поэтому-то, если я ваш сын, мне придется привыкать к правде до того далекой от моих грез…
Входит ЖЮЛЬЕТТА.
ЖЮЛЬЕТТА.Мадам звонили?
Г-ЖА РЕНО.Мсье Жак хотел бы поговорить с вами, Жюльетта.
ЖЮЛЬЕТТА.Со мной?
ЖОРЖ.Да, с вами. Поскольку вы были свидетельницей несчастного случая с Марселем Граншаном, ему хотелось бы расспросить вас об этом.
Г-ЖА РЕНО.Вы же знаете всю правду, милочка. Знаете также, что, хотя у мсье Жака был бешеный характер, никаких преступных замыслов он питать не мог…
ГАСТОН
(снова ее перебивает).Пожалуйста, ничего ей не говорите! Где вы находились, мадемуазель, в то время, как произошел несчастный случай?
ЖЮЛЬЕТТА.На той же площадке, мсье Жак.
ГАСТОН.Пока еще не называйте меня мсье Жаком. С чего началась ссора?
ЖЮЛЬЕТТА
(украдкой поглядывая на г-жу Рено и Жоржа).Значит, то есть…
ГАСТОН
(подходит к ним).Не будете ли вы так любезны оставить меня с ней наедине? По-моему, вы ее стесняете.
Г-ЖА РЕНО.Я готова сделать все, что ты хочешь, лишь бы ты к нам вернулся, Жак.
ГАСТОН
(провожая их до двери).Я вас потом позову.
(Жюлъетте.)Садитесь, пожалуйста.
ЖЮЛЬЕТТА.Мсье разрешает?
ГАСТОН
(усаживаясь напротив нее).И давайте оставим это обращение в третьем лице. Оно только стесняет нас обоих. Сколько вам лет?
ЖЮЛЬЕТТА.Тридцать три. И вы сами это отлично знаете, мсье Жак, ведь когда вы ушли на фронт, мне было пятнадцать. Зачем же вы спрашиваете?
ГАСТОН.Во-первых, я этого не знаю, во-вторых, я вам уже говорил, что, возможно, я вовсе и не мсье Жак.
ЖЮЛЬЕТТА.Да нет же, я вас сразу узнала, мсье Жак…
ГАСТОН.А разве вы его хорошо знали?
ЖЮЛЬЕТТА
(внезапно разражаясь рыданиями).Ах, да разве можно так забывать!.. Значит, вы совсем-совсем ничего не помните, мсье Жак?
ГАСТОН.Ровно ничего.
ЖЮЛЬЕТТА
(кричит сквозь слезы).Каково мне слышать такие слова, после всего, что было!.. Да это же чистая мука для женщины…
ГАСТОН
(поначалу опешил, потом все понял).О, простите, пожалуйста. Простите меня. Но, значит, мсье Жак…
ЖЮЛЬЕТТА
(всхлипывая).Да…
ГАСТОН.О, тогда прошу меня простить… А сколько вам было лет?
ЖЮЛЬЕТТА.Пятнадцать, это мой первый…
ГАСТОН
(вдруг улыбается, видимо, напряжение его ослабело).Вам пятнадцать, ему семнадцать… Но это же прелестная история! Первое, что я услышал более или менее приятное. А долго это длилось?
ЖЮЛЬЕТТА.Пока он не уехал.
ГАСТОН.А я-то так упорно пытался узнать, как выглядела моя первая подружка! Оказывается, она была очаровательна!
ЖЮЛЬЕТТА.Может, и была очаровательна, да только не одна она была!..
ГАСТОН
(снова улыбается).Ах, не одна?
ЖЮЛЬЕТТА.Конечно, не одна!
ГАСТОН.Впрочем, и ото тоже не так уж неприятно!
ЖЮЛЬЕТТА.Вам, конечно, может, и весело! Но все-таки, признайтесь, женщине…
ГАСТОН.Конечно, конечно, женщине…
ЖЮЛЬЕТТА.Женщине-то тяжело, когда попирают ее скорбную любовь!
ГАСТОН
(слегка опешив).Скорб… Да-да, конечно.
ЖЮЛЬЕТТА.Пусть я была самой ничтожной служанкой, но это не помешало мне испить всю чашу жестоких мук поруганной любовницы…
ГАСТОН.Жестоких?.. Да, конечно, конечно.
ЖЮЛЬЕТТА.Вы никогда не читали «Изнасилования в день свадьбы»?
ГАСТОН.Нет, не читал.
ЖЮЛЬЕТТА.Непременно прочтите, сами увидите, ну прямо с нас списано. Бесчестный соблазнитель Бертранды тоже уезжает — только он в Америку едет, его туда дядя миллионер вызвал. И она, Бертранда, говорит ему, что она выпила до дна чашу жестоких мук поруганной любовницы.
ГАСТОН
(поняв).Значит, эта фраза из книги!