Аполлинер Гийом. Ранние стихотворения (1896-1910)

Меня любил поэт — и был он молчаливым,

И некрасивым был в каком-то там году…»


 

 

Увы, я некрасив, а вы всех смертных краше

И ждете рыцаря, обещанного вам,

Который оживит желанные миражи,

Где счастье быть вдвоем полетать волшебным снам.


 

 

Сеньоры знатные склонятся перед вами,

За ласку посулят алмаз и изумруд,

Потом, от вас вдали, с разбитыми сердцами,

Как тени бедные и бледные умрут…


 

   

^{Перевод М. Яснова}

ПРОЩАЛЬНЫЕ СТИХИ

 

Когда утратите вы красоту с годами,

Когда проступит желчь на высохших чертах,

И не узнает взгляд в суровой старой даме

Принцессу юную, что славил я в стихах,


 

 

Тогда в душе у вас, могу ручаться в этом,

Мой образ оживет, представ совсем иным:

Величье времени дарует блеск поэтам

И даже красоту оно дарует им.


 

 

У женщины в глазах с годами меркнет пламя,

Ложится на виски слепой узор морщин;

Скрывает женщина свой возраст, но с годами

Все толще слой румян, все строже взор мужчин.


 

 

И вот тогда на ум придет вам мысль смешная:

«Когда-то жил поэт, в меня влюблен он был,

И только я одна, старуха, вспоминаю,

Как был он некрасив, как молча он любил».


 

 

Я волею судеб уродлив, вы красивы,

И принца ждете вы — он был обещан вам;

Он поведет вас в край, где зреют счастья нивы,

И радость быть вдвоем познаете вы там.


 

 

Пред вами голову склонят любимцы славы

И совесть продадут во имя ваших глаз,

Затем вдали от вас, беспомощны и слабы,

С истерзанной душой свой встретят смертный час.


 

   

^{Перевод М. Кудинова}

АКВАРЕЛИСТКА

   Мадемуазель Ивонне М.
^[19]

 

Сосредоточена и несколько бледна,

Ивонна с кисточкой садится у окна


 

 

И краски в чашечках рассеянно мешает.

Она художница сейчас. Она решает,


 

 

Что выбрать мастеру семи неполных лет.

Не сделать ли портрет сегодня? Но портрет


 

 

И долго рисовать, и надо, чтоб похоже.

Зверенка, может быть? Но с ним морока тоже.


 

 

И все, что движется, оставив на потом,

Ивонна думает и выбирает дом


 

 

И час разумница колдует над картоном.

Картина кончена — вот домик на зеленом,


 

 

И безмятежнее, чем ясный детский взор,

Его окрестности, но там, над охрой гор


 

 

И кровью черепиц, такие в небе страсти,

Сплошная киноварь и вечное ненастье.


 

 

Мне тоже, глупенькая, не было семи,

Я тоже в локонах, как ты, играл с детьми


 

 

И, ветер вызвездив воздушными шарами,

Изображал дома в зеленой панораме,


 

 

Но небо, милая, когда мне было шесть,

Я синим-синим рисовал — таким как есть.


 

   

^{Перевод А. Гелескула}

ГОРОД И СЕРДЦЕ
^[20]

 

Бесстрастье города, где цепенеют крыши,

А флюгера кружат в поспешности слепой,

Как сходно с сердцем ты, чье краткое затишье

Причуды новые мутят наперебой.


 

 

Живете оба вы причудою случайной,

И под рукой стучат как целое одно

Мой город, и маня и оставаясь тайной,

И сердце, всем живым до слез потрясено.


 

   

^{Перевод Б. Дубина}

В САДУ АННЫ
^[21]

 

Право же если бы мы жили в тысяча семьсот шестидесятом

Это та самая дата Анна которую вы разобрали на каменной лавке

И если б к несчастью я оказался немцем

Но к счастью оказался бы рядом с вами

Мы бы тогда о любви болтали

Двусмысленно и что ни слово по-французски

И на моей руке повисая

Вы бы страстно слушали как развешиваю словеса я

Рассуждая о Пифагоре а думая о кофе

О том что до него еще полчаса

И осень была бы такой же как наша точно такою

Увенчанная барбарисом и виноградной лозою

И порой я склонялся бы взор потупя при виде

Знатных тучных и томных дам

В одиночестве по вечерам

Я сидел бы подолгу смакуя

Рюмку мальвазии или токая

И надевал бы испанский наряд выбегая

Навстречу старой карете в которой

Приезжала бы меня навещать

Моя испанская бабка отказавшаяся понимать немецкую речь

Я писал бы вирши напичканные мифологией

О ваших грудках о сельской жизни

О местных дамах

И поколачивал бы крестьян упрямых

О спины их трость ломая

И любил бы слушать музыку ее заедая

Ветчиной

И на чистом немецком я клялся бы вам утверждая

Что невиновен когда бы меня вы застали

С рыжей служанкой

И на прогулке в черничном лесу получил бы прощенье

И тогда замурлыкал бы тихий припев

А потом мы бы слушали с вами как между дерев

с тихим шорохом в лес опускаются тени


 

   

^{Перевод М. Яснова}

ИЗ «РЕЙНСКИХ СТИХОВ», НЕ ВОШЕДШИХ В КНИГУ «АЛКОГОЛИ»

ЭЛЕГИЯ

 

Слетались облака и стаи птиц ночных

На кипарисы Бриз кружил благоговейно

Как у возлюбленных сплетая ветви их

Как романтичен был тот домик возле Рейна


 

 

С такими окнами большими и с такой

Крутою крышею где флюгер басовито

Скрипел в ответ на шепот ветра Что с тобой

А ниже на дверях была сова прибита


 

 

Над низкою стеной бриз пел и выл взахлеб

А мы болтали и читали то и дело

На камне выбитую надпись в память об

Убийстве Ты порой на камне том сидела


 

 

— Здесь в тысяча шестьсот тридцатом убиенный

Почиет Готтфрид молодой

В душе невесты он пребудет незабвенный

Усопшему Господь навек даруй покой


 

 

Гора вдали была обагрена закатом

Наш поцелуй как сок смородиновый тек

И ночь осенняя мерцающим агатом

В слезах падучих звезд легла у наших ног


 

 

Сплетались крыльями любовь и смерть над нами

Цыгане с песнями расселись у костров

Мчал поезд глядя вдаль открытыми глазами

Мы вглядывались в ночь прибрежных городов


 

   

^{Перевод М. Яснова}

ТЫСЯЧА СОЖАЛЕНИЙ

 

Закат над Рейном чист и тянет вдаль тоска

На свадьбе в кабачке гуляющие пары

Тоска Кругом дымят кто трубкой кто сигарой

Тут спит любовь моя в зловонье табака


 

 

Du dicke Du
^[22]Любовь как бумеранг верна

Верна до тошноты вернувшись тенью снова

Аллеей тополей вдоль берега речного

Мерещатся столы с бутылками вина


 

 

Влюбленный граммофон в пылу И тенора

Которым жизнь чужда как женщина живая

За десять пфеннигов квартетом изнывая

Готовы про любовь скулить хоть до утра


 

 

Гуляет городок Румяны от питья

Два толстяка wie du
^[23]белесых табакура

Моя нездешняя но тоже белокурой

Была О Господи да будет власть твоя


 

 

Пусть обратится в снедь святая плоть твоя

Пусть молодая пьет и гомонит застолье

Все в памяти Любовь твоя да будет воля

Не продохнуть уже Расстанемся друзья


 

 

Друзья расстанемся Я слышу вдалеке

Шум веток на ветру и пение кукушки

И елки рейнские как добрые старушки

Со мной судачили о злой моей тоске


 

   

^{Перевод Б. Дубина}

СТРАСТИ ХРИСТОВЫ

 

У придорожного Христа стою опять я

Крест почернел коза пасется у распятья


 

 

А хутора вокруг томятся от страстей

Того кто вымышлен но мне всего милей


 

 

Лачуги вразнобой видны на заднем плане

Коза глядит с тоской как под вечер крестьяне


 

 

Покинув бедный лес оставив нищий сад

Бредут усталые уставясь на закат


 

 

Пропахший скошенной травой сухой и пряной

Как бог языческий округлый и багряный


 

 

Подстать моей душе уходит солнце в ночь

Ни людям ни Христу ее не превозмочь


 

   

^{Перевод М. Яснова}

СТРАСТИ ХРИСТОВЫ

 

Христос из дерева томится у дороги;

Привязана коза к распятью, и убоги


 

 

Селенья, что больны от горьких дум того,

Кто создан вымыслом. Я полюбил его.


 

 

Коза, подняв рога, глядит на деревушки,

Объятые тоской, когда с лесной опушки,


 

 

С трепещущих полей или покинув сад,

Усталый люд бредет и смотрит на закат,


 

 

Благоухающий, как скошенные травы.

И как моя душа, округло и кроваво,


 

 

Скользит языческое солнце в пустоту,

Скрываясь в сумраке и смерть неся Христу.


 

   

^{Перевод М. Кудинова}

СУМЕРКИ

 

Руины Рейна-старика

Здесь тень здесь мы нежны и кротки

Но открывает нас река

И поцелуи шлют нам с лодки


 

 

Внезапно как любовь на нас

Нисходит вечер на руины

И нам являются тотчас

То нибелунги то ундины


 

 

По виноградникам ночным

Разносятся хмельные пени

Там гномы пьют Все мало им

Не бойся слушай Рейна пенье


 

   

^{Перевод М. Яснова}

КЕЛЬНСКАЯ БОГОРОДИЦА С ЦВЕТКОМ ФАСОЛИ В РУКАХ
^[24]

 

Владычица с цветком фасоли белокура

И крошка Иисус как мать русоволос

В глазах ее лазурь и столь нежна фигура

Как будто Параклет
^[25]сюда ее занес


 

 

На триптихе с боков две мученицы млеют

Восторженно грустя о принятых страстях

И внемлют ангелам которые белеют

На тесных небесах набившись как в гостях


 

 

Три дамы и малыш У них в предместье Кельна

Фасоль росла в саду как там заведено

Летели журавли и мастер их невольно

Занес в небесный причт к себе на полотно


 

 

Прелестней в том краю не сыщется виденья

Живя у рейнских вод она молилась всласть

Портрету своему где в набожное рвенье

Достойный мэтр Гийом вложил земную страсть


 

   

^{Перевод Г. Русакова}

КЕЛЬНСКАЯ ДЕВА С ЦВЕТКОМ ФАСОЛИ В РУКЕ

 

В ее руке цветок, она светловолоса,

И так же белокур Исус, ее дитя.

Глаза ее чисты, как утренние росы,

Большие, синие, они глядят, грустя.


 

 

На створках триптиха застыли две святые,

Задумавшись о днях своих великих мук;

И ангелочков хор мелодии простые

Выводит в небесах, пугливо сбившись в круг.


 

 

Три дамы и дитя когда-то в Кельне жили.

Цветок близ Рейна рос… И, вспомнив журавлей,

Художник поспешил представить в изобилье

Малюток с крылышками облака белей.


 

 

Прекрасней Девы нет. Близ Рейна в доме скромном

Жила она, молясь и летом и зимой

Портрету своему, что мастером Гийомом

Был создан в знак любви небесной и земной.


 

   

^{Перевод М. Кудинова}

ПРЫЖОК В ВОДУ

 

За жемчугом речным вниз головой сквозь воду

То голубую то как охра в непогоду

Тень впереди тебя летит в стальную мглу

Рога трубят Тра-ра ветра гудят У-у


 

 

Вниз головой глаза открыты промельк плоти

И ноги буквой «V» распахнуты в полете

А корабли плывут волне наперерез

И поезд берегом ползет прополз исчез


 

   

^{Перевод М. Яснова}

ПАРОМЫ

 

По Рейну движутся паромы

Весной и летом там и тут

На них паромщики как дома

И тянут лямку и живут


 

 

За годом год снуют паромы

Покуда не уснут на дне

Влекут их цепи в глубине

Невидимы и невесомы


 

 

Паромщик в будке день-деньской

Проводит на лежанке сгорбясь

Святого Христофора
^[26]образ

Да перед ним цветы весной


 

 

Да четки да его услада

Две-три бутыли под столом

С прозрачным золотым вином

Иного старику не надо


 

 

Когда же колокол зовет

С ночного берега порою

Под ливнем или под луною

Паромщик крестится и вот


 

 

Встает обувку надевает

Гремит цепями гонит сон

Святого Христофора он

Себе на помощь призывает


 

 

Входите все И ты Христос

И вы ребята и красотки

Здесь места больше чем на лодке

Вам для любви молитв и слез


 

 

А все ж ему милей картина

Карет погруженных на борт

Все вдоль реки плывут Он горд

Что правит поперек стремнины


 

 

До смерти кружат по волне

Паромщики снуют паромы

В воде их цепи невесомы

И не видны на глубине


 

 

До изнуренья до истомы

Тяни паром тяни паром

Туда оттуда чередом

По Рейну движутся паромы


 

   

^{Перевод М. Яснова}

ПРАЗДНИК

 

В сумрачной чаще сердца рог протрубил

Там шла охота на ланей воспоминаний

И тогда я унес этот лес трубящий лес во мне растущий

В гущу рощи


 

   

^{Перевод М. Яснова}

ВЕСНА

 

Забыв про женихов сбежавших с обрученья

Весна ерошит пух расцветки голубой

Качая кипарис под птицей голубой

Под принцем нежных грез и первого влеченья


 

 

Мадонна нарвала левкоев на букет

И завтра на заре шиповником захочет

Переложить гнездо голубок коих прочит

За голубей что мчат в закат как Параклет


 

 

В лимоновых кустах исполненные страсти

Любезной нам звучат стенанья пылких дев

Подобно векам их сады дрожат от счастья

Лимоны их сердец висят среди дерев


 

 

Сестрицы я люблю Мы все больны любовью

Сестрицы мой Амур пропал на полпути

Скорей сестра скорей бы нам его найти

Забудем про сердца сочащиеся кровью


 

 

А ветреный Амур порядком разозлясь

На то что был в ночи застигнут у фонтана

Когда стоял тайком на ирисы мочась

Родник и горизонт взмутил дыханьем пьяным


 

 

Красавицы за ним ударились вдогон

Спустили голубей Проказник где-то рядом

А он издалека пристроившись за садом

Бьет золотой стрелой в качнувшийся лимон


 

 

И пронзены сердца И стрелкой обозначен

Тот час когда родник красоток встретил плачем

В ночи и отомстив Амур вспорхнул опять

А их печаль в садах осталась тосковать


 

 

Скопленье лепестков под персиком в цветенье

Как злые ноготки нежнейшей из подруг

Лишь в мае отцветут вишневники вокруг

Пригоршней их цветов рассыпаны селенья


 

 

Садов-то в деревнях раскиданных окрест

Вокруг пустых лачуг раздолье птицеловам

Скорее ветер в путь Простимся с этим кровом

Где столь таинственен любой фатальный жест


 

 

Деревья на ветру трепещут точно веки

И принялись моргать вишневые кусты

Проходит птицелов силки его пусты

Ждут простодушных птиц чирикающих с ветки


 

 

По селам в солнцепек раскиданы сады

Где из травы пестрят гвоздики серым цветом

И ящерки презрительно-горды

Шарахаются гекк чуть не бранясь при этом


 

 

Для путника в садах соблазнам счета нет

То поманят с оград настурцией склоненной

То дикий виноград и цепкий страстоцвет

Протянутся к нему сплетя шипы короной


 

 

Весна садов и сел опалена слегка

Мимозами с утра а ночью светляками

Толпа нагих принцесс идет издалека

Глядеть на свет пыльцы и в пляшущее пламя


 

 

Зеленый горизонт разорвало на миг

Являя синеву пучины своевольной

И тонущий закат принцессам что довольны

Кончиной божества влюбившегося в них


 

 

Вздувайся к ночи глубь Голодными зрачками

Акулы до утра следили издали

За костяками дней обглоданных звездами

Под клики волн и клятв несущихся с земли


 

 

У моря глубь тепла и нрав обманно-кроток

Не жалуясь оно к земле несло челнок

Чтоб песнями весна утешила красоток

Поверивших в кольцо и в данный с ним зарок


 

 

Потом вернулся день над площадями пыша

В приморском городе открывшемся глазам

В котором посвящен Маммоне
^[27]каждый храм

И голуби устав спускаются на крыши


 

 

Дремотный город сер от утра как от мук

А в глубине террас мелькание прелестниц

Что завтра предадут спустив веревки лестниц

Любовников приняв в окружья голых рук


 

 

Корабль пустился в путь Принцессы поскорее

Сошли в недвижность вод куда глядятся феи

Окрестных гротов в час полуденной тиши

Покуда на террасах ни души


 

 

Потом принцессы вплавь в пылу любовной тяги

Достигли корабля под грохот баркарол

И он ушел туда где бродят лотофаги
^[28]

Искать иных сердец иной цветущий дол


 

 

И от ирландских вод до берегов Китая

Бродяжили они по свету пролетая

В заливах прибежав на пальцевидный мыс

Народ махал им вслед когда они неслись


 

 

Гребцы грядущего сливались в общем хоре

Их песня голытьбой Европы рождена

Меж тем придя в себя от макового сна

Плутала джонка в шторм на Целебесском море


 

 

Я в равноденствия суровые черты

Сумел вдохнуть восторг пленительный и чистый

Ведь творчество для нас продление мечты

Как сказано про то в Пимандре Трисмегистом
^[29]


 

 

А все что вне меня реально Это так

Ветра сошли во гроб в венках из анемоны

Звездами по ночам увенчан лик Мадонны

О третий месяц ты пречистой девы знак


 

 

О Дева образ твой так явственен и четок

Стеной цветущих роз обставь пути вокруг

Чтоб сборщики в тоске не опускали рук

Когда обронит май дороги ниткой четок


 

   

^{Перевод Г. Русакова}

ПИЗАНСКАЯ НОЧЬ

 

Пизанки с темнотой выходят помечтать

В сады где светляков дрожащие уколы

Где стонут за стеной то флейты то виолы

Ушедшую любовь пытаясь наверстать


 

 

Вздыхатели уйдут отплакав сладкогласо

А может невзначай припомнив что вот-вот

Устало прокричав пройдет с огнем обход

Пизанок мучит страх от приближенья часа


 

 

Той тьмы где светляки дрожащие вокруг

Сверкают до утра как слезы сожаленья

А на душе у вас еще не стихло пенье

Звучит виол д'амур вибрирующий звук


 

 

Потом настанет миг о нежные созданья

Тот миг когда нельзя не подчиниться сну

Пройдет дозор чей крик нарушит тишину

Как жалоба любви просящей состраданья


 

 

И слушая родник слабеющий в кустах

Безмолвно замерев почти с наклоном Башни

Пизанки ждут прихода их любви вчерашней

Пугаясь тишины и пряча смертный страх


 

   

^{Перевод Г. Русакова}

НА УГЛУ

 

Старики горемыки стоят, башмаками стучат на ветру ледянящем,

Не подвернется ли, ждут, работенки какой завалящей,

Стоят и молчат, меж собой не знакомы и так друг на друга похожи.

Порой то один, то другой пробормочет: «О Господи Боже…»


 

 

Их толкают прохожие в теплых пальто, их водой обдают экипажи,

Старики горемыки стоят, стоят терпеливо на страже,

А пойдут проливные дожди,

Воротник пиджачка приподымут, подбородок опустят к груди

И сквозь кашель про Бога словечко соленое скажут.


 

 

За неделей неделя — стоят, а потом в захудалой больнице

Кашель последний и последняя мысль: «Что ж, сыграем, брат, в ящик».

И заплачет старик, как больной мальчуган, которому ночью не спится,

И умрет, бормоча: «Уж теперь-то Господь работенкой снабдит подходящей».


 

   

^{Перевод М. Ваксмахера}

БУДУЩЕЕ

 

Когда охватит страх всевластных всемогущих

Когда им не унять озноб воздетых рук

То выйдя из руин спокойны в самой гуще

Нагих покойников наваленных вокруг


 

 

Мы медленно пойдем светясь счастливым взором

Мы будем созерцать улыбки мертвецов

Спустясь под эшафот пройдем по мандрагорам
^[30]

Кто ранен кто убит пустяк в конце концов


 

 

Повсюду будет кровь и мы в багровых лужах

Склонясь найдем свои спокойные черты

А в красных зеркалах неистовствует ужас

Любовники мертвы и здания пусты


 

 

И все-таки мы рук ничем не замараем

Лишь будем созерцать как некогда Нерон
^[31]

Все рушится горит округа вымирает

И тихо запоем как пел когда-то он


 

 

Мы будем петь огонь и чистоту горнила

Могучесть силачей увертливость шпаны

Героев на одре и факелы-светила

Чьи нимбы как венцы на нас водружены


 

 

Мы будем петь весну напор телесной тяги

Врачующее глаз обилие смертей

Предчувствие зари ночную свежесть влаги

Извечность бытия счастливый мир детей


 

 

Нам больше не нужны ни вымысел о вдовах

Ни почести ярма ни пушечный набат

Ни прошлое И впредь в лучах восходов новых

Махины Мемнона уже не зазвучат
^[32]


 

 

В жару от мертвецов потянет душным смрадом

А уцелевшим смерть на воле суждена

Тела да солнцепек Земле того и надо

Для русой красоты и тучного зерна


 

 

Чума земную твердь очистит от позора

Кто выжил заживут без горести и мук

В добре и чистоте А море и озера

Помогут им отмыть следы с кровавых рук


 

   

^{Перевод Г. Русакова}

УБИЙЦА

 

Каждый день лишь открою глаза

Предо мной появляется женщина

В ней я вижу проснувшись с утра

Все что было со мною вчера


 

 

Я на днях заглянул под навес

Ее длинных волос и увидел

Лес дремучий нехоженый лес

Где сплетаются в зарослях темных

Ветви мыслей моих

А в лице ее в каменных домнах

О мой утренний враг

Вчера отливали и плавили

Все металлы мной сказанных слов

А ее кулаки настороженно сжатые

Как кувалды чугунные беспощадные

Узнаю в них о да узнаю

В этих молотах

Волю свою


 

   

^{Перевод И. Кузнецовой}

ОСЕНЬ И ЭХО

 

Владыка осени вершит моей судьбою

Мне тягостны цветы и сладостны плоды

За каждый поцелуй винясь перед собою

Я в запахах ловлю предчувствие беды


 

 

Ты здесь моя пора духовного крепчанья

Ладони блеклых дев легли на твой наряд

С цветов ни лепестка не опадет в молчанье

И голуби летят прощально на закат


 

 

Вот жизнь моя ее непрочная основа

Я жду прихода толп стекающих гурьбой

А милая моя печалится и снова

Твердит что цвет любви как время голубой


 

 

Прохожие спешат И страстные желанья

Жарой воспламенен лепечет каждый рот

Тот рвется жить в саду порою созреванья

Тот требует любви забыв что сам урод


 

 

Я слушаю смотрю я слышу все повторы

Стенаний а поля а горы а леса

Не спят и я ищу хотя бы след который

Смеясь забыла та что дразнит голоса


 

 

Вот здесь она спала трава едва остыла

Прилягу переклик передразню с земли

А голос мне в ответ все с той же звонкой силой

Хохочет на бегу и прячется вдали


 

 

Я вижу для тебя о нимфа лишь забава

Давно любимое поэтами и мной

Все женщины как ты У вас дурная слава

С трагических времен покрытых сединой


 

 

Ведь пламенный Орфей убит руками женщин
^[33]

Страдающий Терамб скрывается в кусты
^[34]

Мне мерзостны цветы Они подобье женщин

Я мучаюсь от их бесстыдной наготы


 

 

Моя душа вошла в свою скупую пору

Я слышу вполуслух тяжелых яблок стук

А между рук моих расчетливо и споро

Для блеклой мошкары готовит сеть паук


 

   

^{Перевод Г. Русакова}

ЛА ГРЕНУЙЕР
^[35]

 

Под берегом острова друг о дружку

Бьются бортами пустые лодки

Нынче не встретишь

Ни в будни ни по воскресным дням

Ни художников ни Мопассана

Что засучив рукава катали вдоль острова дам

Пышногрудых и тупоголовых

Ах лодочки-лодки как много печали там

Под берегом острова


 

   

^{Перевод М. Яснова}

НИЩИЙ

 

Когда придет твой час ты в киммерийском мраке
^[36]

Прохожий не ищи меня среди теней

Паромщик плоть мою швырнет на корм собаке

А духу припасет удел того страшней


 

 

Слоняясь вдоль реки где длятся перелеты