Страница:
И воздух кажется теплей,
И птички ранние запели.
Туманы, сдвинувшись сперва,
Несутся, ветром вдаль гонимы.
Теперь таков наш край родимый,
Теперь Россия такова.
6 января 1858
К ПРОПАВШИМ ПИСЬМАМ
Как по товарищу недавней нищеты
Друзья терзаются живые,
Так плачу я о вас, заветные листы,
Воспоминанья дорогие!..
Бывало, утомясь страдать и проклинать,
Томим бесцельною тревогой,
Я с напряжением прочитывал опять
Убогих тайн запас убогий.
В одних я уловлял участья краткий миг,
В других какой-то смех притворный,
И все благословлял, и все в мечтах моих
Хранил я долго и упорно.
Но больше всех одно мне памятно... Оно
Кругом исписано все было,..
Наместо подписи - чернильное пятно,
Как бы стыдяся, имя скрыло;
Так много было в нем раскаянья и слез,
Так мало слов и фразы шумной,
Что, помню, я и сам тоски не перенес
И зарыдал над ним, безумный.
Кому же нужно ты, нескладное письмо,
Зачем другой тобой владеет?
Кто разберет в тебе страдания клеймо
И оценить тебя сумеет?
Хозяин новый твой не скажет ли, шутя,
Что чувства в авторе глубоки,
Иль просто осмеет, как глупое дитя,
Твои оплаканные строки?..
Найду ли я тебя? Как знать! Пройдут года.
Тебя вернет мне добрый гений...
Но как мы встретимся?.. Что буду я тогда,
Затерянный в глуши сомнений?
Быть может, как рука, писавшая тебя,
Ты станешь чуждо мне с годами,
А может быть, опять, страдая и любя,
Я оболью тебя слезами!..
Бог весть! Но та рука еще живет; на ней,
Когда-то теплой и любимой,
Всей страсти, всей тоски, всей муки прежних дней
Хранится след неизгладимый.
А ты?.. Твой след пропал... Один в тиши ночной
С пустой шкатулкою сижу я,
Сгоревшая свеча дрожит передо мной,
И сердце замерло, тоскуя.
25 января 1858
МОЕ ОПРАВДАНИЕ
Не осуждай меня холодной думой,
Не говори, что только тот страдал,
Кто в нищете влачил свой век угрюмый,
Кто жизни яд до капли выпивал.
А тот, кого едва не с колыбели
Тяжелое сомнение гнетет,
Кто пред собой не видит ясной цели
И день за днем безрадостно живет;
Кто навсегда утратил веру в счастье,
Томясь, молил отрады у людей
И не нашел желанного участья,
И потерял изменчивых друзей;
Чей скорбный стон, стесненный горький шепот
В тиши ночей мучительно звучал...
Ужели в том таиться должен ропот?
Ужели тот, о, Боже! не страдал!
12 марта 1858
ПОДРАЖАНИЕ ДРЕВНИМ
Он прийти обещал до рассвета ко мне,
Я томлюсь в ожидании бурном,
Уж последние звезды горят в вышине,
Погасая на небе лазурном.
Без конца эта ночь, еще долго мне ждать...
Что за шорох? не он ли, о, Боже!
Я встаю, я бегу, я упала опять
На мое одинокое ложе.
Близок день, над водою поднялся туман,
Я сгорю от бесплодных мучений,
Но вот щелкнул замок,- уж теперь не обман,-
Вот дрожа, заскрипели ступени...
Это он, это он, мой избранник любви,
Еще миг - он войдет, торжествуя...
О, как пламенны будут лобзанья мои,
О, как жарко его обниму я.
6 апреля 1858
А.А. ФЕТУ
Прости, прости, поэт! Раз, сам того не чая,
На музу ты надел причудливый убор;
Он был ей не к лицу, как вихорь - ночи мая,
Как русской деве - томный взор!
Его заметила на музе величавой
Девчонка резвая, бежавшая за ней,
И стала хохотать, кривляяся лукаво
Перед богинею твоей.
Но строгая жена с улыбкою взирала
На хохот и прыжки дикарки молодой,
И, гордая, прошла и снова заблистала
Неувядаемой красой.
КАРТИНА
С невольным трепетом я, помню, раз стоял
Перед картиной безымянной.
Один из Ангелов случайно пролетал
У берегов земли туманной.
И что ж! на кроткий лик немая скорбь легла;
В его очах недоуменье:
Не думал он найти так много слез и зла
Среди цветущего творенья!
Так Вам настанет срок. На шумный жизни пир
Пойдете тихими шагами...
Но он Вам будет чужд, холодный этот мир,
С его безумством и страстями!
Нет, пусть же лучше Вам не знать его; пускай
Для Вас вся жизнь пройдет в покое,
Как покидаемый навеки Вами рай,
Как Ваше детство золотое!
11 июня 1858
* * * * *
Гремела музыка, горели ярко свечи,
Вдвоем мы слушали, как шумный длился бал,
Твоя дрожала грудь, твои пылали плечи,
Так ласков голос был, так нежны были речи;
Но я в смущении не верил и молчал.
В тяжелый горький час последнего прощанья
С улыбкой на лице я пред тобой стоял,
Рвалася грудь моя от боли и страданья,
Печальна и бледна, ты жаждала признанья...
Но я в волнении томился и молчал.
Я ехал. Путь лежал передо мной широко...
Я думал о тебе, я все припоминал,
О, тут я понял все, я полюбил глубоко,
Я говорить хотел, но ты была далеко,
Но ветер выл кругом... я плакал и молчал.
22 июля 1858
MEMENTO MORI
Когда о смерти мысль приходит мне случайно,
Я не смущаюся ее глубокой тайной,
И, право, не крушусь, где сброшу этот прах,
Напрасно гибнущую силу -
На пышном ложе ли, в изгнаньи ли, в волнах,
Для похорон друзья сберутся ли уныло,
Напьются ли они на тех похоронах
Иль неотпетого свезут меня в могилу,-
Мне это все равно... Но если. Боже мой!
Но если не всего меня разрушит тленье
И жизнь за гробом есть,- услышь мой стон больной,
Услышь мое тревожное моленье!
Пусть я умру весной. Когда последний снег
Растает на полях и радостно на всех
Пахнет дыханье жизни новой,
Когда бессмертия постигну я мечту,
Дай мне перелететь опять на землю ту,
Где я страдал так горько и сурово.
Дай мне хоть раз еще взглянуть на те поля,
Узнать, все так же ли вращается земля
В своем величьи неизменном,
И те же ли там дни, и так же ли роса
Слетает по утрам на берег полусонный,
И так же ль сини небеса,
И так же ль рощи благовонны?
Когда ж умолкнет все и тихо над землей
Зажжется свод небес далекими огнями,
Чрез волны облаков, облитые луной,
Я понесусь назад, неслышный и немой,
Несметными окутанный крылами.
Навстречу мне деревья, задрожав,
В последний раз пошлют свой ропот вечный,
Я буду понимать и шум глухой дубрав,
И трели соловья, и тихий шелест трав,
И речки говор бесконечный.
И тем, по ком страдал я чувством молодым,
Кого любил с таким самозабвеньем,
Явлюся я... не другом их былым,
Не призраком могилы роковым,
Но грезой легкою, но тихим сновиденьем.
Я все им расскажу. Пускай хоть в этот час
Они поймут, какой огонь свободный
В груди моей горел, и тлел он, и угас,
Неоцененный и бесплодный.
Я им скажу, как я в былые дни
Из душной темноты напрасно к свету рвался,
Как заблуждаются они,
Как я до гроба заблуждался!
19 сентября 1858
* * * * *
Когда так радостно в объятиях твоих
Я забывал весь мир с его волненьем шумным,
О будущем тогда не думал я. В тот миг
Я полон был тобой да счастием безумным.
Но ты ушла. Один, покинутый тобой,
Я посмотрел кругом в восторге опьяненья,
И сердце в первый раз забилося тоской,
Как бы предчувствием далекого мученья.
Последний поцелуй звучал в моих ушах,
Последние слова носились близко где-то...
Я звал тебя опять, я звал тебя в слезах,
Но ночь была глуха, и не было ответа!
С тех пор я все зову... Развенчана мечта,
Пошли иные дни, пошли иные ночи...
О, Боже мой! Как лгут прекрасные уста,
Как холодны твои пленительные очи!
16 февраля 1859
* * * * *
Мне было весело вчера на сцене шумной,
Я так же, как и все, комедию играл;
И радовался я, и плакал я безумно,
И мне театр рукоплескал.
Мне было весело за ужином веселым,
Заздравный свой стакан я также поднимал,
Хоть ныла грудь моя в смущении тяжелом
И голос в шутке замирал.
Мне было весело... Над выходкой забавной
Смеясь, ушла толпа, веселый говор стих,-
И я пошел взглянуть на залу, где недавно
Так много, много было их!
Огонь давно потух. На сцене опустелой
Валялися очки с афишею цветной,
Из окон лунный свет бродил по ней несмело,
Да мышь скреблася за стеной.
И с камнем на сердце оттуда убежал я,
Бессонный и немой сидел я до утра;
И плакал, плакал я, и слез уж не считал я...
Мне было весело вчера.
19 апреля 1859
* * * * *
Когда был я ребенком, родная моя,
Если детское горе томило меня,
Я к тебе приходил, и мой плач утихал:
На груди у тебя я в слезах засыпал.
Я пришел к тебе вновь... Ты лежишь тут одна,
Твоя келья темна, твоя ночь холодна,
Ни привета кругом, ни росы, ни огня...
Я пришел к тебе... жизнь истомила меня.
О, возьми, обними, уврачуй, успокой
Мое сердце больное рукою родной,
О, скорей бы к тебе мне, как прежде, на грудь,
О, скорей бы мне там задремать и заснуть.
11 июня 1859
СТАНСЫ ТОВАРИЩАМ
5 декабря 1860 г.
Из разных стран родного края,
Чтоб вспомнить молодость свою,
Сошлись мы, радостью блистая,
В одну неровную семью.
Иным из нас светла дорога,
Легко им по свету идти,
Другой, кряхтя, по воле Бога
Бредет на жизненном пути.
Все, что с слезами пережито,
Чем сердце сжалося давно,
Сегодня будет позабыто
И глубоко затаено.
Но хоть наш светлый пир беспечен,
Хоть мы весельем сроднены,
Хоть наш союз и свят, и вечен,
Мы им гордиться не должны.
Мы братья, да. Пусть без возврата
От нас отринут будет тот,
Кто от страдающего брата
С холодным смехом отойдет.
Но не кичась в пределах тесных,
Должны мы пламенно желать,
Чтоб всех правдивых, добрых, честных
Такими ж братьями назвать.
Вельможа ль он, мужик, вития,
Купец иль воин,- все равно;
Всех назовет детьми Россия,
Всем имя братское одно.
СОВРЕМЕННЫМ ВИТИЯМ
Посреди гнетущих и послушных,
Посреди злодеев и рабов
Я устал от ваших фраз бездушных,
От дрожащих ненавистью слов!
Мне противно лгать и лицемерить,
Нестерпимо - отрицаньем жить...
Я хочу во что-нибудь да верить,
Что-нибудь всем сердцем полюбить!
Как монах, творя обет желанный,
Я б хотел по знойному пути
К берегам земли обетованной
По песку горячему идти;
Чтобы слезы падали ручьями,
Чтоб от веры трепетала грудь,
Чтоб с пути, пробитого веками,
Мне ни разу не пришлось свернуть!
Чтоб оазис в золотые страны
Отдохнуть меня манил и звал,
Чтоб вдали тянулись караваны,
Шел корабль,- а я бы все шагал!
Чтоб глаза слипались от дороги,
Чтоб сгорали жаждою уста,
Чтоб мои подкашивались ноги
Под тяжелым бременем креста...
В ТЕАТРЕ
Покинутый тобой, один в толпе бездушной
Я в онемении стоял:
Их крикам радости внимал я равнодушно,
Их диких слез не понимал.
А ты? Твои глаза блестели хладнокровно,
Твой детский смех мне слышен был,
И сердце билося твое спокойно, ровно,
Смиряя свой ненужный пыл.
Не знало сердце то, что близ него другое,
Уязвлено, оскорблено,
Дрожало, мучилось в насильственном покое,
Тоской и злобою полно!
Не знали те глаза, что ищут их другие,
Что молят жалости они,
Глаза печальные, усталые, сухие,
Как в хатах зимние огни!
ИЗ ПОЭМЫ "СЕЛО КОЛОТОВКА"
На родине моей картины величавой
Искать напрасно будет взор.
Ни пышных городов, покрытых громкой славой,
Ни цепи живописных гор, -
Нет, только хижины; овраги да осины
Среди желтеющей травы...
И стелются кругом унылые равнины,
Необозримы... и мертвы.
На родине моей не светит просвещенье
Лучами мирными нигде,
Коснеют, мучатся и гибнут поколенья
В бессмысленной вражде;
Все грезы юности, водя сурово бровью,
Поносит старый сибарит,
А сын на труд отца, добытый часто кровью,
С насмешкою глядит.
На родине моей для женщины печально
Проходят лучшие года;
Весь век живет она рабынею опальной
Под гнетом тяжкого труда;
Богата - ну так будь ты куклою пустою,
Бедна - мученьям нет конца...
И рано старятся под жизнью трудовою
Черты прелестного лица.
На родине моей не слышно громких песен,
Ликующих стихов;
Как древний Вавилон, наш край угрюм и тесен
Для звуков пламенных певцов.
С погостов да из хат несется песня наша,
Нуждою сложена,
И льется через край наполненная чаша,
Тоскою жгучею полна.
На родине моей невесело живется
С нуждой и горем пополам;
Умрем - и ничего от нас не остается
На пользу будущим векам.
Всю жизнь одни мечты о счастии, о воле
Среди тупых забот...
И бедны те мечты, как бедно наше поле,
Как беден наш народ.
2
Огонек в полусгнившей избенке
Посреди потемневших полей,
Да плетень полусгнивший в сторонке,
Да визгливые стоны грачей,-
Что вы мне так нежданно предстали
В этот час одинокий ночной,
Что вы сердце привычное сжали
Безысходною старой тоской?
Еле дышат усталые кони,
Жмет колеса сыпучий песок,
Словно жду я какой-то погони,
Словно путь мой тяжел и далек!
Огонек в полусгнившей избенке,
Ты мне кажешься плачем больным
По родимой моей по сторонке,
По бездольным по братьям моим.
И зачем я так жадно тоскую,
И зачем мне дорога тяжка?
Видно, въелася в землю родную
Ты, родная кручина-тоска!
Тобой вспахана наша землица,
Тобой строены хата и дом,
Тебя с рожью усталая жница
Подрезает тяжелым серпом;
Ты гнетешь богатырскую силу,
Ты всю жизнь на дороге сидишь
Вместе с заступом роешь могилу,
Из могилы упреком глядишь.
С молоком ты играешь в ребенке
С поцелуем ты к юноше льнешь...
Огонек в полусгнившей избенке,
Старых ран не буди, не тревожь!
За огоньком другой, и третий,
И потянулись избы в ряд...
Собаки воют, плачут дети,
Лучины дымные горят.
Ну, трогай шибче! За рекою
Мне церковь старая видна.
Крестов и насыпей толпою
Она кругом обложена.
.............................
.............................
4, 5, 6
.............................
.............................
7
Отчего в одиноком мечтаньи,
В шуме дня и в ночной тишине,
Ты, погибшее рано созданье,
Стало часто являться ко мне?
Вот как дело печальное было:
Вздумал свадьбу состроить сосед,
Целый день накануне варила
Кухня яства на званый обед.
Ровно в полдень сошлись, повенчали,
И невеста была весела.
Только тетки тайком замечали,
Что бледна она что-то была.
Гости все налицо, разодеты.
Время. Свадебный стынет обед...
Да невеста запряталась где-то.
Ищут, кличут,- нигде ее нет.
Вдруг мальчишка-садовник вбегает,
Босоногий, с лопатой в руке,
И, от страха дрожа, объявляет,
Что "утопла невеста в реке".-
Суматоха... Кричат во всю глотку:
"Люди, девушки, в реку, спасать!"
Кто про невод кричит, кто про лодку
И не знают, с чего им начать.
Через час наконец отыскали,
Принесли, положили на стол.
Тут записка нашлась, и в печали
Безысходной хозяин прочел:
"Вот, papa и maman, на прощанье
Вам последнее слово мое:
Я исполнила ваше желанье,
Так исполню ж теперь и свое!"
Изумлялися все чрезвычайно
И причину сыскать не могли.
И доныне та страшная тайна
Спит безмолвная в недрах земли.
Погрустили родные прилично,
И утешился скоро жених,
И, к людскому страданью привычный,
Позабыл бы давно я о них.
Но зачем же в безмолвном мечтанья,
В шуме дня и в ночной тишине,
Ты, погибшее рано созданье,
Так упорно являешься мне?
Ты лежишь на столе как живая...
На лице изумленье и страх,
И улыбка скривилась немая
На твоих побелевших губах.
И сплетаются травы речные
В волосах и в венчальном венке,
И чернеют следы роковые
На холодной, на бледной руке...
ДВЕ ГРЕЗЫ
Измученный тревогою дневною,
Я лег в постель без памяти и сил,
И голос твой, носяся надо мною,
Насмешливо и резко говорил:
"Что ты глядишь так пасмурно, так мрачно?
Ты, говорят, влюблен в меня, поэт?
К моей душе, спокойной и прозрачной,
И доступа твоим мечтаньям нет.
Как чужды мне твои пустые бредни!
И что же в том, что любишь ты меня?
Не первый ты, не будешь и последний
Гореть и тлеть от этого огня!
Ты говоришь, что в шумном вихре света
Меня ты ищешь, дышишь только мной...
И от других давно, я слышу это,
Окружена влюбленною толпой.
Я поняла души твоей мученье,
Но от тебя, поэт, не утаю:
Не жалость, нет, а только изумленье
Да тайный смех волнуют грудь мою!"
Проснулся я.- Враждебная, немая
Вокруг меня царила тишина,
И фонари мне слали, догорая,
Свой тусклый свет из дальнего окна.
Бессильною поникнув головою,
Едва дыша, я снова засыпал,
И голос твой, носяся надо мною,
Приветливо и ласково звучал:
"Люби меня, люби! Какое дело,
Когда любовь в душе заговорит,
И до того, что в прошлом наболело,
И до того, что в будущем грозит?
Моя душа уж свыклася с твоею,
Я не люблю, но мысль отрадна мне,
Что сердце есть, которым я владею,
В котором я господствую вполне.
Коснется ли меня тупая злоба,
Подкрадется ль нежданная тоска,
Я буду знать, что, верная до гроба,
Меня поддержит крепкая рука!
О, не вверяйся детскому обману,
Себя надеждой жалкой не губи:
Любить тебя я не хочу, не стану,
Но ты, поэт, люби меня, люби!"
Проснулся я.- Уж день сырой и мглистый
Глядел в окно. Твой голос вдруг затих,
Но долго он без слов, протяжный, чистый,
Как арфы звук, звенел в ушах моих.
Начало 1860-х годов
* * * * *
Я ждал тебя... Часы ползли уныло,
Как старые, докучные враги...
Всю ночь меня будил твой голос милый
И чьи-то слышались шаги...
Я ждал тебя... Прозрачен, свеж и светел,
Осенний день повеял над землей...
В немой тоске я день прекрасный встретил
Одною жгучею слезой...
Пойми хоть раз, что в этой жизни шумной,
Чтоб быть с тобой,- я каждый миг ловлю,
Что я люблю, люблю тебя безумно...
Как жизнь, как счастие люблю!..
* * * * *
Мне снился сон (то был ужасный сон!)...
Что я стою пред статуей твоею,
Как некогда стоял Пигмалион,
В тоске моля воскреснуть Галатею.
Высокое, спокойное чело
Античною сияло красотою,
Глаза смотрели кротко и светло,
И все черты дышали добротою...
Вдруг побледнел я и не мог вздохнуть
От небывалой, нестерпимой муки:
Неистово за горло и за грудь
Меня схватили мраморные руки
И начали душить меня и рвать,
Как бы дрожа от злого нетерпенья...
Я вырваться хотел и убежать,
Но, словно труп, остался без движенья...
Я изнывал, я выбился из сил,
Но, в ужасе смертельном холодея,
Измученный, я все ж тебя любил,
Я все твердил: "Воскресни, Галатея!.."
И на тебя взглянуть я мог едва
С надеждою, мольбою о пощаде...
Ни жалости, ни даже торжества
Я не прочел в твоем спокойном взгляде...
По-прежнему высокое чело
Античною сияло красотою,
Глаза смотрели кротко и светло,
И все черты дышали добротою...
Тут холод смерти в грудь мою проник,
В последний раз я прошептал: "Воскресни!.."
И вдруг в ответ на мой предсмертный крик
Раздался звук твоей веселой песни...
В. М-МУ
Мой друг, тебя томит неверная примета,
Бесплодную боязнь рассудком укроти:
Когда твоя душа сочувствием согрета,
Она не может горя принести!
Но видя ряд могил, о прошлых днях тоскуя,
Дрожишь ты часто за живых,
И гибель лучших смутно чуя,
С двойною силой любишь их.
Так сердце матери невольно отличает
Того из всех своих детей,
Кому грозит беда, чья радость увядает,
Кто немощней, и жалче, и слабей...
Пусть тем, кого уж нет, не нужно сожалений,
Но мысли не прогнать: зачем они ушли?
Увы! Ни мощный ум, ни сердца жар, ни гений
Не созданы надолго для земли.
И только то живет без горьких опасений,
Что пресмыкается в пыли!
1870-е годы
ПАРА ГНЕДЫХ
(Перевод из Донаурова)
Пара гнедых, запряженных с зарею,
Тощих, голодных и грустных на вид,
Вечно бредете вы мелкой рысцою,
Вечно куда-то ваш кучер спешит.
Были когда-то и вы рысаками
И кучеров вы имели лихих,
Ваша хозяйка состарелась с вами,
Пара гнедых!
Ваша хозяйка в старинные годы
Много имела хозяев сама,
Опытных в дом привлекала из моды,
Более нежных сводила с ума.
Таял в объятьях любовник счастливый,
Таял порой капитал у иных;
Часто стоять на конюшне могли вы,
Пара гнедых!
Грек из Одессы и жид из Варшавы,
Юный корнет и седой генерал -
Каждый искал в ней любви и забавы
И на груди у нее засыпал.
Где же они, в какой новой богине
Ищут теперь идеалов своих?
Вы, только вы и верны ей доныне,
Пара гнедых!
Вот отчего, запрягаясь с зарею
И голодая по нескольку дней,
Вы подвигаетесь мелкой рысцою
И возбуждаете смех у людей.
Старость, как ночь, вам и ей угрожает,
Говор толпы невозвратно затих,
И только кнут вас порою ласкает,
Пара гнедых!
1870-е годы
О ЦЫГАНАХ
Посвящается А. И. Гончарову
1
Когда в Москве первопрестольной
С тобой сойдемся мы вдвоем,
Уж знаю я, куда невольно
Умчит нас тройка вечерком.
Туда весь день, на прибыль зорки,
Стяжанья жаждою полны,
Толпами лупят с Живодерки
Индейца бедные сыны.
Им чужд их предок безобразный,
И, правду надобно сказать,
На них легла изнанкой грязной
Цивилизации печать.
Им света мало свет наш придал,
Он только шелком их одел;
Корысть - единственный их идол,
И бедность - вечный их удел.
Искусства также там, хоть тресни,
Ты не найдешь - напрасный труд:
Там исказят мотивы песни
И стих поэта переврут.
Но гнаться ль нам за совершенством?
Что нам за дело до того,
Что так назойливо с "блаженством"
У них рифмует "божество"?
В них сила есть пустыни знойной
И ширь свободная степей,
И страсти пламень беспокойный
Порою брызжет из очей.
В них есть какой-то, хоть и детский,
Но обольщающий обман...
Вот почему на раут светский
Не променяем мы цыган.
2
Льется вино. Усачи полукругом,
Черны, небриты, стоят, не моргнут,
Смуглые феи сидят друг за другом:
Саша, Параша и Маша - все тут.
Что же все смолкли? Их ночь утомила,
Вот отдохнут, запоют погодя.
Липочка "Няню" давно пробасила;
В глупом экстазе зрачками водя,
"Утро туманное" Саша пропела...
Ох! да была же она хороша,
Долгий роман она в жизни имела,
Знала цыганка, что значит душа!
Но зажила в ней сердечная рана,
Старые бури забыты давно,
В этом лице не ищите романа:
Сытостью властною дышит оно.
Что ж и мудреного, что процветает
Духом и здравием Саша моя?
С выручки полной она получает,
Шутка ли, три с половиной пая.
Те, что постарше и менее пылки,
Заняты ужином скромным своим;
Всюду сигары, пустые бутылки,
Тучами ходит по комнате дым.
Старая Анна хлопочет за чаем,
"Жубы" болят отчего-то у ней,
Только, никем и ничем не смущаем,
Коля бренчит на гитаре своей;
Голос прелестный раздался... О, Боже!
Паша поет, не для ней, вишь, весна...
Не для тебя, так скажи, для кого же?
Ты черноброва, свежа и стройна,
Из-под ресниц твоих солнца светлее
Тянутся вешнего счастья лучи...
"Ну-ка, затягивай "Лен", да живее!"
Грянула песня. Гудят усачи.
Липочка скачет, несется куда же?
Где остановишься ты на пути?
Лица горят; Марья Карповна даже,
Кажется, хочет вприсядку пойти...
Кончено... Стой! Неужли ж расставаться?
Как-нибудь надо вам сон превозмочь.
"Ну-ка, цыганки, живей, одеваться!
Едем к нам в город доканчивать ночь!"
3
И морозом, и метелью
Охватило нас кругом,
Смотрят брачною постелью
Сани, крытые ковром.
"Паша! к нам - сюда! Дорогой
Будем петь, садись правей...
Липа здесь! Живее трогай,
Не жалей же лошадей!"
Подхватили лихо кони,
Ветер свищет, словно зверь...
От какой бы мы погони
Не умчалися теперь?
И какая бы кручина
Не забылася легко?
Всюду снежная равнина,
До заставы далеко;
В небе темь и мгла густая,
И не видно ямщика,
И дрожит в руке другая
Чья-то теплая рука!
4
Вот и приехали... "Ну, шевелися,
Чаю скорее, за ромом пошли!"
Мигом по комнатам все разбрелися,
С жадным вниманием дом обошли,
Все любопытно им: двери, паркеты,
Книги, альбомы, звонок за стеной...
Вот и красавиц московских портреты:
"Кто из них, Паша, сравнится с тобой?-
Вот собралйся, уселись за чаем,
Тише признанья, но смех веселей...
Только, ничем и никем не смущаем,
Коля бренчит на гитаре своей.
Длятся часы. Задушевное пенье,
Словно волшебный таинственный сон,
Льет нам минутное жизни забвенье...
Вдруг раздался неожиданный звон:
Колокол грянул из церкви соседней...
Знаю, он разом веселье смутит!
"Что это? К ранней звонили обедне?" -
Старая Анна впросонках ворчит.
Вот и прощанье звучит роковое:
"Поздно, до завтра, пора по домам!"
Утро туманное, утро седое,
Знать, и взаправду подкралося к нам.
5
Один я... Город шевелится,
Морозный день глядит в окно;
Я лег в постель, но мне не спится:
В душе и пусто и темно,
И жаль мне ночи беззаботной,
В которой, на один хоть час,
Блеснула гостьей мимолетной
Жизнь, не похожая на нас.
И снова голос полуночный
Звучит при тусклом свете дня:
Весна придет в свой час урочный,
Весна придет... не для меня!
П. ЧАЙКОВСКОМУ
Ты помнишь, как, забившись в "музыкальной",
Забыв училище и мир,
Мечтали мы о славе идеальной...
Искусство было наш кумир,
И жизнь для нас была обвеяна мечтами.
Увы, прошли года, и с ужасом в груди
Мы сознаем, что все уже за нами,
Что холод смерти впереди.
Мечты твои сбылись. Презрев тропой избитой,
Ты новый путь себе настойчиво пробил,
Ты с бою славу взял и жадно пил
Из этой чаши ядовитой.
О, знаю, знаю я, как жестко и давно
Тебе за это мстил какой-то рок суровый
И сколько в твой венец лавровый
Колючих терний вплетено.
Но туча разошлась. Душе твоей послушны,
Воскресли звуки дней былых,
И злобы лепет малодушный
Пред ними замер и затих.
А я, кончая путь "непризнанным" поэтом,
Горжусь, что угадал я искру божества
В тебе, тогда мерцавшую едва,
Горящую теперь таким могучим светом.
Декабрь (?) 1877
ПАМЯТНАЯ НОЧЬ
Зачем в тиши ночной, из сумрака былого,
Ты, роковая ночь, являешься мне снова
И смотришь на меня со страхом и тоской?
- То было уж давно... на станции глухой,
Где ждал я поезда... Я помню, как сначала
Дымился самовар и печь в углу трещала;
Курил и слушал я часов шипевший бой,
Далекий лай собак да сбоку, за стеной,
Храпенье громкое... И вдруг, среди раздумья,-
То было ль забытье, иль тяжкий миг безумья -
Замолкло, замерло, потухло все кругом.
Луна, как мертвый лик, глядела в мертвый дом,
Сигара выпала из рук, и мне казалось,
Что жизнь во мне самом внезапно оборвалась.
Я все тогда забыл: кто я, зачем я тут?
Казалось, что не я - другие люди ждут
Другого поезда на станции убогой.
Не мог я разобрать, их мало или много,
Мне было все равно, что медлит поезд тот,
Что опоздает он, что вовсе не придет...
Не знаю, долго ли то длилось испытанье,
Но тяжко и теперь о нем воспоминанье!
С тех пор прошли года. В тиши немых могил
Родных людей и чувств я много схоронил,
Измен, страстей и зла вседневные картины
По сердцу провели глубокие морщины,
И с грузом опыта, с усталою душой
Я вновь сижу один на станции глухой.
Я поезда не жду, увы!.. пройдет он мимо...
Мне нечего желать, и жить мне нестерпимо!
К ПОЭЗИИ
Посвящается А. В. П-вой
В те дни, когда широкими волнами
Катилась жизнь, спокойна и светла,
Нередко ты являлась между нами,
И речь твоя отрадной нам была;
Над пошлостью житейской ты царила,
Светлели мы в лучах твоей красы,
И ты своим избранникам дарила
Бессонные и сладкие часы.
Те дни прошли... Над родиной любимой,
Над бедною, померкшею страной
И птички ранние запели.
Туманы, сдвинувшись сперва,
Несутся, ветром вдаль гонимы.
Теперь таков наш край родимый,
Теперь Россия такова.
6 января 1858
К ПРОПАВШИМ ПИСЬМАМ
Как по товарищу недавней нищеты
Друзья терзаются живые,
Так плачу я о вас, заветные листы,
Воспоминанья дорогие!..
Бывало, утомясь страдать и проклинать,
Томим бесцельною тревогой,
Я с напряжением прочитывал опять
Убогих тайн запас убогий.
В одних я уловлял участья краткий миг,
В других какой-то смех притворный,
И все благословлял, и все в мечтах моих
Хранил я долго и упорно.
Но больше всех одно мне памятно... Оно
Кругом исписано все было,..
Наместо подписи - чернильное пятно,
Как бы стыдяся, имя скрыло;
Так много было в нем раскаянья и слез,
Так мало слов и фразы шумной,
Что, помню, я и сам тоски не перенес
И зарыдал над ним, безумный.
Кому же нужно ты, нескладное письмо,
Зачем другой тобой владеет?
Кто разберет в тебе страдания клеймо
И оценить тебя сумеет?
Хозяин новый твой не скажет ли, шутя,
Что чувства в авторе глубоки,
Иль просто осмеет, как глупое дитя,
Твои оплаканные строки?..
Найду ли я тебя? Как знать! Пройдут года.
Тебя вернет мне добрый гений...
Но как мы встретимся?.. Что буду я тогда,
Затерянный в глуши сомнений?
Быть может, как рука, писавшая тебя,
Ты станешь чуждо мне с годами,
А может быть, опять, страдая и любя,
Я оболью тебя слезами!..
Бог весть! Но та рука еще живет; на ней,
Когда-то теплой и любимой,
Всей страсти, всей тоски, всей муки прежних дней
Хранится след неизгладимый.
А ты?.. Твой след пропал... Один в тиши ночной
С пустой шкатулкою сижу я,
Сгоревшая свеча дрожит передо мной,
И сердце замерло, тоскуя.
25 января 1858
МОЕ ОПРАВДАНИЕ
Не осуждай меня холодной думой,
Не говори, что только тот страдал,
Кто в нищете влачил свой век угрюмый,
Кто жизни яд до капли выпивал.
А тот, кого едва не с колыбели
Тяжелое сомнение гнетет,
Кто пред собой не видит ясной цели
И день за днем безрадостно живет;
Кто навсегда утратил веру в счастье,
Томясь, молил отрады у людей
И не нашел желанного участья,
И потерял изменчивых друзей;
Чей скорбный стон, стесненный горький шепот
В тиши ночей мучительно звучал...
Ужели в том таиться должен ропот?
Ужели тот, о, Боже! не страдал!
12 марта 1858
ПОДРАЖАНИЕ ДРЕВНИМ
Он прийти обещал до рассвета ко мне,
Я томлюсь в ожидании бурном,
Уж последние звезды горят в вышине,
Погасая на небе лазурном.
Без конца эта ночь, еще долго мне ждать...
Что за шорох? не он ли, о, Боже!
Я встаю, я бегу, я упала опять
На мое одинокое ложе.
Близок день, над водою поднялся туман,
Я сгорю от бесплодных мучений,
Но вот щелкнул замок,- уж теперь не обман,-
Вот дрожа, заскрипели ступени...
Это он, это он, мой избранник любви,
Еще миг - он войдет, торжествуя...
О, как пламенны будут лобзанья мои,
О, как жарко его обниму я.
6 апреля 1858
А.А. ФЕТУ
Прости, прости, поэт! Раз, сам того не чая,
На музу ты надел причудливый убор;
Он был ей не к лицу, как вихорь - ночи мая,
Как русской деве - томный взор!
Его заметила на музе величавой
Девчонка резвая, бежавшая за ней,
И стала хохотать, кривляяся лукаво
Перед богинею твоей.
Но строгая жена с улыбкою взирала
На хохот и прыжки дикарки молодой,
И, гордая, прошла и снова заблистала
Неувядаемой красой.
КАРТИНА
С невольным трепетом я, помню, раз стоял
Перед картиной безымянной.
Один из Ангелов случайно пролетал
У берегов земли туманной.
И что ж! на кроткий лик немая скорбь легла;
В его очах недоуменье:
Не думал он найти так много слез и зла
Среди цветущего творенья!
Так Вам настанет срок. На шумный жизни пир
Пойдете тихими шагами...
Но он Вам будет чужд, холодный этот мир,
С его безумством и страстями!
Нет, пусть же лучше Вам не знать его; пускай
Для Вас вся жизнь пройдет в покое,
Как покидаемый навеки Вами рай,
Как Ваше детство золотое!
11 июня 1858
* * * * *
Гремела музыка, горели ярко свечи,
Вдвоем мы слушали, как шумный длился бал,
Твоя дрожала грудь, твои пылали плечи,
Так ласков голос был, так нежны были речи;
Но я в смущении не верил и молчал.
В тяжелый горький час последнего прощанья
С улыбкой на лице я пред тобой стоял,
Рвалася грудь моя от боли и страданья,
Печальна и бледна, ты жаждала признанья...
Но я в волнении томился и молчал.
Я ехал. Путь лежал передо мной широко...
Я думал о тебе, я все припоминал,
О, тут я понял все, я полюбил глубоко,
Я говорить хотел, но ты была далеко,
Но ветер выл кругом... я плакал и молчал.
22 июля 1858
MEMENTO MORI
Когда о смерти мысль приходит мне случайно,
Я не смущаюся ее глубокой тайной,
И, право, не крушусь, где сброшу этот прах,
Напрасно гибнущую силу -
На пышном ложе ли, в изгнаньи ли, в волнах,
Для похорон друзья сберутся ли уныло,
Напьются ли они на тех похоронах
Иль неотпетого свезут меня в могилу,-
Мне это все равно... Но если. Боже мой!
Но если не всего меня разрушит тленье
И жизнь за гробом есть,- услышь мой стон больной,
Услышь мое тревожное моленье!
Пусть я умру весной. Когда последний снег
Растает на полях и радостно на всех
Пахнет дыханье жизни новой,
Когда бессмертия постигну я мечту,
Дай мне перелететь опять на землю ту,
Где я страдал так горько и сурово.
Дай мне хоть раз еще взглянуть на те поля,
Узнать, все так же ли вращается земля
В своем величьи неизменном,
И те же ли там дни, и так же ли роса
Слетает по утрам на берег полусонный,
И так же ль сини небеса,
И так же ль рощи благовонны?
Когда ж умолкнет все и тихо над землей
Зажжется свод небес далекими огнями,
Чрез волны облаков, облитые луной,
Я понесусь назад, неслышный и немой,
Несметными окутанный крылами.
Навстречу мне деревья, задрожав,
В последний раз пошлют свой ропот вечный,
Я буду понимать и шум глухой дубрав,
И трели соловья, и тихий шелест трав,
И речки говор бесконечный.
И тем, по ком страдал я чувством молодым,
Кого любил с таким самозабвеньем,
Явлюся я... не другом их былым,
Не призраком могилы роковым,
Но грезой легкою, но тихим сновиденьем.
Я все им расскажу. Пускай хоть в этот час
Они поймут, какой огонь свободный
В груди моей горел, и тлел он, и угас,
Неоцененный и бесплодный.
Я им скажу, как я в былые дни
Из душной темноты напрасно к свету рвался,
Как заблуждаются они,
Как я до гроба заблуждался!
19 сентября 1858
* * * * *
Когда так радостно в объятиях твоих
Я забывал весь мир с его волненьем шумным,
О будущем тогда не думал я. В тот миг
Я полон был тобой да счастием безумным.
Но ты ушла. Один, покинутый тобой,
Я посмотрел кругом в восторге опьяненья,
И сердце в первый раз забилося тоской,
Как бы предчувствием далекого мученья.
Последний поцелуй звучал в моих ушах,
Последние слова носились близко где-то...
Я звал тебя опять, я звал тебя в слезах,
Но ночь была глуха, и не было ответа!
С тех пор я все зову... Развенчана мечта,
Пошли иные дни, пошли иные ночи...
О, Боже мой! Как лгут прекрасные уста,
Как холодны твои пленительные очи!
16 февраля 1859
* * * * *
Мне было весело вчера на сцене шумной,
Я так же, как и все, комедию играл;
И радовался я, и плакал я безумно,
И мне театр рукоплескал.
Мне было весело за ужином веселым,
Заздравный свой стакан я также поднимал,
Хоть ныла грудь моя в смущении тяжелом
И голос в шутке замирал.
Мне было весело... Над выходкой забавной
Смеясь, ушла толпа, веселый говор стих,-
И я пошел взглянуть на залу, где недавно
Так много, много было их!
Огонь давно потух. На сцене опустелой
Валялися очки с афишею цветной,
Из окон лунный свет бродил по ней несмело,
Да мышь скреблася за стеной.
И с камнем на сердце оттуда убежал я,
Бессонный и немой сидел я до утра;
И плакал, плакал я, и слез уж не считал я...
Мне было весело вчера.
19 апреля 1859
* * * * *
Когда был я ребенком, родная моя,
Если детское горе томило меня,
Я к тебе приходил, и мой плач утихал:
На груди у тебя я в слезах засыпал.
Я пришел к тебе вновь... Ты лежишь тут одна,
Твоя келья темна, твоя ночь холодна,
Ни привета кругом, ни росы, ни огня...
Я пришел к тебе... жизнь истомила меня.
О, возьми, обними, уврачуй, успокой
Мое сердце больное рукою родной,
О, скорей бы к тебе мне, как прежде, на грудь,
О, скорей бы мне там задремать и заснуть.
11 июня 1859
СТАНСЫ ТОВАРИЩАМ
5 декабря 1860 г.
Из разных стран родного края,
Чтоб вспомнить молодость свою,
Сошлись мы, радостью блистая,
В одну неровную семью.
Иным из нас светла дорога,
Легко им по свету идти,
Другой, кряхтя, по воле Бога
Бредет на жизненном пути.
Все, что с слезами пережито,
Чем сердце сжалося давно,
Сегодня будет позабыто
И глубоко затаено.
Но хоть наш светлый пир беспечен,
Хоть мы весельем сроднены,
Хоть наш союз и свят, и вечен,
Мы им гордиться не должны.
Мы братья, да. Пусть без возврата
От нас отринут будет тот,
Кто от страдающего брата
С холодным смехом отойдет.
Но не кичась в пределах тесных,
Должны мы пламенно желать,
Чтоб всех правдивых, добрых, честных
Такими ж братьями назвать.
Вельможа ль он, мужик, вития,
Купец иль воин,- все равно;
Всех назовет детьми Россия,
Всем имя братское одно.
СОВРЕМЕННЫМ ВИТИЯМ
Посреди гнетущих и послушных,
Посреди злодеев и рабов
Я устал от ваших фраз бездушных,
От дрожащих ненавистью слов!
Мне противно лгать и лицемерить,
Нестерпимо - отрицаньем жить...
Я хочу во что-нибудь да верить,
Что-нибудь всем сердцем полюбить!
Как монах, творя обет желанный,
Я б хотел по знойному пути
К берегам земли обетованной
По песку горячему идти;
Чтобы слезы падали ручьями,
Чтоб от веры трепетала грудь,
Чтоб с пути, пробитого веками,
Мне ни разу не пришлось свернуть!
Чтоб оазис в золотые страны
Отдохнуть меня манил и звал,
Чтоб вдали тянулись караваны,
Шел корабль,- а я бы все шагал!
Чтоб глаза слипались от дороги,
Чтоб сгорали жаждою уста,
Чтоб мои подкашивались ноги
Под тяжелым бременем креста...
В ТЕАТРЕ
Покинутый тобой, один в толпе бездушной
Я в онемении стоял:
Их крикам радости внимал я равнодушно,
Их диких слез не понимал.
А ты? Твои глаза блестели хладнокровно,
Твой детский смех мне слышен был,
И сердце билося твое спокойно, ровно,
Смиряя свой ненужный пыл.
Не знало сердце то, что близ него другое,
Уязвлено, оскорблено,
Дрожало, мучилось в насильственном покое,
Тоской и злобою полно!
Не знали те глаза, что ищут их другие,
Что молят жалости они,
Глаза печальные, усталые, сухие,
Как в хатах зимние огни!
ИЗ ПОЭМЫ "СЕЛО КОЛОТОВКА"
На родине моей картины величавой
Искать напрасно будет взор.
Ни пышных городов, покрытых громкой славой,
Ни цепи живописных гор, -
Нет, только хижины; овраги да осины
Среди желтеющей травы...
И стелются кругом унылые равнины,
Необозримы... и мертвы.
На родине моей не светит просвещенье
Лучами мирными нигде,
Коснеют, мучатся и гибнут поколенья
В бессмысленной вражде;
Все грезы юности, водя сурово бровью,
Поносит старый сибарит,
А сын на труд отца, добытый часто кровью,
С насмешкою глядит.
На родине моей для женщины печально
Проходят лучшие года;
Весь век живет она рабынею опальной
Под гнетом тяжкого труда;
Богата - ну так будь ты куклою пустою,
Бедна - мученьям нет конца...
И рано старятся под жизнью трудовою
Черты прелестного лица.
На родине моей не слышно громких песен,
Ликующих стихов;
Как древний Вавилон, наш край угрюм и тесен
Для звуков пламенных певцов.
С погостов да из хат несется песня наша,
Нуждою сложена,
И льется через край наполненная чаша,
Тоскою жгучею полна.
На родине моей невесело живется
С нуждой и горем пополам;
Умрем - и ничего от нас не остается
На пользу будущим векам.
Всю жизнь одни мечты о счастии, о воле
Среди тупых забот...
И бедны те мечты, как бедно наше поле,
Как беден наш народ.
2
Огонек в полусгнившей избенке
Посреди потемневших полей,
Да плетень полусгнивший в сторонке,
Да визгливые стоны грачей,-
Что вы мне так нежданно предстали
В этот час одинокий ночной,
Что вы сердце привычное сжали
Безысходною старой тоской?
Еле дышат усталые кони,
Жмет колеса сыпучий песок,
Словно жду я какой-то погони,
Словно путь мой тяжел и далек!
Огонек в полусгнившей избенке,
Ты мне кажешься плачем больным
По родимой моей по сторонке,
По бездольным по братьям моим.
И зачем я так жадно тоскую,
И зачем мне дорога тяжка?
Видно, въелася в землю родную
Ты, родная кручина-тоска!
Тобой вспахана наша землица,
Тобой строены хата и дом,
Тебя с рожью усталая жница
Подрезает тяжелым серпом;
Ты гнетешь богатырскую силу,
Ты всю жизнь на дороге сидишь
Вместе с заступом роешь могилу,
Из могилы упреком глядишь.
С молоком ты играешь в ребенке
С поцелуем ты к юноше льнешь...
Огонек в полусгнившей избенке,
Старых ран не буди, не тревожь!
За огоньком другой, и третий,
И потянулись избы в ряд...
Собаки воют, плачут дети,
Лучины дымные горят.
Ну, трогай шибче! За рекою
Мне церковь старая видна.
Крестов и насыпей толпою
Она кругом обложена.
.............................
.............................
4, 5, 6
.............................
.............................
7
Отчего в одиноком мечтаньи,
В шуме дня и в ночной тишине,
Ты, погибшее рано созданье,
Стало часто являться ко мне?
Вот как дело печальное было:
Вздумал свадьбу состроить сосед,
Целый день накануне варила
Кухня яства на званый обед.
Ровно в полдень сошлись, повенчали,
И невеста была весела.
Только тетки тайком замечали,
Что бледна она что-то была.
Гости все налицо, разодеты.
Время. Свадебный стынет обед...
Да невеста запряталась где-то.
Ищут, кличут,- нигде ее нет.
Вдруг мальчишка-садовник вбегает,
Босоногий, с лопатой в руке,
И, от страха дрожа, объявляет,
Что "утопла невеста в реке".-
Суматоха... Кричат во всю глотку:
"Люди, девушки, в реку, спасать!"
Кто про невод кричит, кто про лодку
И не знают, с чего им начать.
Через час наконец отыскали,
Принесли, положили на стол.
Тут записка нашлась, и в печали
Безысходной хозяин прочел:
"Вот, papa и maman, на прощанье
Вам последнее слово мое:
Я исполнила ваше желанье,
Так исполню ж теперь и свое!"
Изумлялися все чрезвычайно
И причину сыскать не могли.
И доныне та страшная тайна
Спит безмолвная в недрах земли.
Погрустили родные прилично,
И утешился скоро жених,
И, к людскому страданью привычный,
Позабыл бы давно я о них.
Но зачем же в безмолвном мечтанья,
В шуме дня и в ночной тишине,
Ты, погибшее рано созданье,
Так упорно являешься мне?
Ты лежишь на столе как живая...
На лице изумленье и страх,
И улыбка скривилась немая
На твоих побелевших губах.
И сплетаются травы речные
В волосах и в венчальном венке,
И чернеют следы роковые
На холодной, на бледной руке...
ДВЕ ГРЕЗЫ
Измученный тревогою дневною,
Я лег в постель без памяти и сил,
И голос твой, носяся надо мною,
Насмешливо и резко говорил:
"Что ты глядишь так пасмурно, так мрачно?
Ты, говорят, влюблен в меня, поэт?
К моей душе, спокойной и прозрачной,
И доступа твоим мечтаньям нет.
Как чужды мне твои пустые бредни!
И что же в том, что любишь ты меня?
Не первый ты, не будешь и последний
Гореть и тлеть от этого огня!
Ты говоришь, что в шумном вихре света
Меня ты ищешь, дышишь только мной...
И от других давно, я слышу это,
Окружена влюбленною толпой.
Я поняла души твоей мученье,
Но от тебя, поэт, не утаю:
Не жалость, нет, а только изумленье
Да тайный смех волнуют грудь мою!"
Проснулся я.- Враждебная, немая
Вокруг меня царила тишина,
И фонари мне слали, догорая,
Свой тусклый свет из дальнего окна.
Бессильною поникнув головою,
Едва дыша, я снова засыпал,
И голос твой, носяся надо мною,
Приветливо и ласково звучал:
"Люби меня, люби! Какое дело,
Когда любовь в душе заговорит,
И до того, что в прошлом наболело,
И до того, что в будущем грозит?
Моя душа уж свыклася с твоею,
Я не люблю, но мысль отрадна мне,
Что сердце есть, которым я владею,
В котором я господствую вполне.
Коснется ли меня тупая злоба,
Подкрадется ль нежданная тоска,
Я буду знать, что, верная до гроба,
Меня поддержит крепкая рука!
О, не вверяйся детскому обману,
Себя надеждой жалкой не губи:
Любить тебя я не хочу, не стану,
Но ты, поэт, люби меня, люби!"
Проснулся я.- Уж день сырой и мглистый
Глядел в окно. Твой голос вдруг затих,
Но долго он без слов, протяжный, чистый,
Как арфы звук, звенел в ушах моих.
Начало 1860-х годов
* * * * *
Я ждал тебя... Часы ползли уныло,
Как старые, докучные враги...
Всю ночь меня будил твой голос милый
И чьи-то слышались шаги...
Я ждал тебя... Прозрачен, свеж и светел,
Осенний день повеял над землей...
В немой тоске я день прекрасный встретил
Одною жгучею слезой...
Пойми хоть раз, что в этой жизни шумной,
Чтоб быть с тобой,- я каждый миг ловлю,
Что я люблю, люблю тебя безумно...
Как жизнь, как счастие люблю!..
* * * * *
Мне снился сон (то был ужасный сон!)...
Что я стою пред статуей твоею,
Как некогда стоял Пигмалион,
В тоске моля воскреснуть Галатею.
Высокое, спокойное чело
Античною сияло красотою,
Глаза смотрели кротко и светло,
И все черты дышали добротою...
Вдруг побледнел я и не мог вздохнуть
От небывалой, нестерпимой муки:
Неистово за горло и за грудь
Меня схватили мраморные руки
И начали душить меня и рвать,
Как бы дрожа от злого нетерпенья...
Я вырваться хотел и убежать,
Но, словно труп, остался без движенья...
Я изнывал, я выбился из сил,
Но, в ужасе смертельном холодея,
Измученный, я все ж тебя любил,
Я все твердил: "Воскресни, Галатея!.."
И на тебя взглянуть я мог едва
С надеждою, мольбою о пощаде...
Ни жалости, ни даже торжества
Я не прочел в твоем спокойном взгляде...
По-прежнему высокое чело
Античною сияло красотою,
Глаза смотрели кротко и светло,
И все черты дышали добротою...
Тут холод смерти в грудь мою проник,
В последний раз я прошептал: "Воскресни!.."
И вдруг в ответ на мой предсмертный крик
Раздался звук твоей веселой песни...
В. М-МУ
Мой друг, тебя томит неверная примета,
Бесплодную боязнь рассудком укроти:
Когда твоя душа сочувствием согрета,
Она не может горя принести!
Но видя ряд могил, о прошлых днях тоскуя,
Дрожишь ты часто за живых,
И гибель лучших смутно чуя,
С двойною силой любишь их.
Так сердце матери невольно отличает
Того из всех своих детей,
Кому грозит беда, чья радость увядает,
Кто немощней, и жалче, и слабей...
Пусть тем, кого уж нет, не нужно сожалений,
Но мысли не прогнать: зачем они ушли?
Увы! Ни мощный ум, ни сердца жар, ни гений
Не созданы надолго для земли.
И только то живет без горьких опасений,
Что пресмыкается в пыли!
1870-е годы
ПАРА ГНЕДЫХ
(Перевод из Донаурова)
Пара гнедых, запряженных с зарею,
Тощих, голодных и грустных на вид,
Вечно бредете вы мелкой рысцою,
Вечно куда-то ваш кучер спешит.
Были когда-то и вы рысаками
И кучеров вы имели лихих,
Ваша хозяйка состарелась с вами,
Пара гнедых!
Ваша хозяйка в старинные годы
Много имела хозяев сама,
Опытных в дом привлекала из моды,
Более нежных сводила с ума.
Таял в объятьях любовник счастливый,
Таял порой капитал у иных;
Часто стоять на конюшне могли вы,
Пара гнедых!
Грек из Одессы и жид из Варшавы,
Юный корнет и седой генерал -
Каждый искал в ней любви и забавы
И на груди у нее засыпал.
Где же они, в какой новой богине
Ищут теперь идеалов своих?
Вы, только вы и верны ей доныне,
Пара гнедых!
Вот отчего, запрягаясь с зарею
И голодая по нескольку дней,
Вы подвигаетесь мелкой рысцою
И возбуждаете смех у людей.
Старость, как ночь, вам и ей угрожает,
Говор толпы невозвратно затих,
И только кнут вас порою ласкает,
Пара гнедых!
1870-е годы
О ЦЫГАНАХ
Посвящается А. И. Гончарову
1
Когда в Москве первопрестольной
С тобой сойдемся мы вдвоем,
Уж знаю я, куда невольно
Умчит нас тройка вечерком.
Туда весь день, на прибыль зорки,
Стяжанья жаждою полны,
Толпами лупят с Живодерки
Индейца бедные сыны.
Им чужд их предок безобразный,
И, правду надобно сказать,
На них легла изнанкой грязной
Цивилизации печать.
Им света мало свет наш придал,
Он только шелком их одел;
Корысть - единственный их идол,
И бедность - вечный их удел.
Искусства также там, хоть тресни,
Ты не найдешь - напрасный труд:
Там исказят мотивы песни
И стих поэта переврут.
Но гнаться ль нам за совершенством?
Что нам за дело до того,
Что так назойливо с "блаженством"
У них рифмует "божество"?
В них сила есть пустыни знойной
И ширь свободная степей,
И страсти пламень беспокойный
Порою брызжет из очей.
В них есть какой-то, хоть и детский,
Но обольщающий обман...
Вот почему на раут светский
Не променяем мы цыган.
2
Льется вино. Усачи полукругом,
Черны, небриты, стоят, не моргнут,
Смуглые феи сидят друг за другом:
Саша, Параша и Маша - все тут.
Что же все смолкли? Их ночь утомила,
Вот отдохнут, запоют погодя.
Липочка "Няню" давно пробасила;
В глупом экстазе зрачками водя,
"Утро туманное" Саша пропела...
Ох! да была же она хороша,
Долгий роман она в жизни имела,
Знала цыганка, что значит душа!
Но зажила в ней сердечная рана,
Старые бури забыты давно,
В этом лице не ищите романа:
Сытостью властною дышит оно.
Что ж и мудреного, что процветает
Духом и здравием Саша моя?
С выручки полной она получает,
Шутка ли, три с половиной пая.
Те, что постарше и менее пылки,
Заняты ужином скромным своим;
Всюду сигары, пустые бутылки,
Тучами ходит по комнате дым.
Старая Анна хлопочет за чаем,
"Жубы" болят отчего-то у ней,
Только, никем и ничем не смущаем,
Коля бренчит на гитаре своей;
Голос прелестный раздался... О, Боже!
Паша поет, не для ней, вишь, весна...
Не для тебя, так скажи, для кого же?
Ты черноброва, свежа и стройна,
Из-под ресниц твоих солнца светлее
Тянутся вешнего счастья лучи...
"Ну-ка, затягивай "Лен", да живее!"
Грянула песня. Гудят усачи.
Липочка скачет, несется куда же?
Где остановишься ты на пути?
Лица горят; Марья Карповна даже,
Кажется, хочет вприсядку пойти...
Кончено... Стой! Неужли ж расставаться?
Как-нибудь надо вам сон превозмочь.
"Ну-ка, цыганки, живей, одеваться!
Едем к нам в город доканчивать ночь!"
3
И морозом, и метелью
Охватило нас кругом,
Смотрят брачною постелью
Сани, крытые ковром.
"Паша! к нам - сюда! Дорогой
Будем петь, садись правей...
Липа здесь! Живее трогай,
Не жалей же лошадей!"
Подхватили лихо кони,
Ветер свищет, словно зверь...
От какой бы мы погони
Не умчалися теперь?
И какая бы кручина
Не забылася легко?
Всюду снежная равнина,
До заставы далеко;
В небе темь и мгла густая,
И не видно ямщика,
И дрожит в руке другая
Чья-то теплая рука!
4
Вот и приехали... "Ну, шевелися,
Чаю скорее, за ромом пошли!"
Мигом по комнатам все разбрелися,
С жадным вниманием дом обошли,
Все любопытно им: двери, паркеты,
Книги, альбомы, звонок за стеной...
Вот и красавиц московских портреты:
"Кто из них, Паша, сравнится с тобой?-
Вот собралйся, уселись за чаем,
Тише признанья, но смех веселей...
Только, ничем и никем не смущаем,
Коля бренчит на гитаре своей.
Длятся часы. Задушевное пенье,
Словно волшебный таинственный сон,
Льет нам минутное жизни забвенье...
Вдруг раздался неожиданный звон:
Колокол грянул из церкви соседней...
Знаю, он разом веселье смутит!
"Что это? К ранней звонили обедне?" -
Старая Анна впросонках ворчит.
Вот и прощанье звучит роковое:
"Поздно, до завтра, пора по домам!"
Утро туманное, утро седое,
Знать, и взаправду подкралося к нам.
5
Один я... Город шевелится,
Морозный день глядит в окно;
Я лег в постель, но мне не спится:
В душе и пусто и темно,
И жаль мне ночи беззаботной,
В которой, на один хоть час,
Блеснула гостьей мимолетной
Жизнь, не похожая на нас.
И снова голос полуночный
Звучит при тусклом свете дня:
Весна придет в свой час урочный,
Весна придет... не для меня!
П. ЧАЙКОВСКОМУ
Ты помнишь, как, забившись в "музыкальной",
Забыв училище и мир,
Мечтали мы о славе идеальной...
Искусство было наш кумир,
И жизнь для нас была обвеяна мечтами.
Увы, прошли года, и с ужасом в груди
Мы сознаем, что все уже за нами,
Что холод смерти впереди.
Мечты твои сбылись. Презрев тропой избитой,
Ты новый путь себе настойчиво пробил,
Ты с бою славу взял и жадно пил
Из этой чаши ядовитой.
О, знаю, знаю я, как жестко и давно
Тебе за это мстил какой-то рок суровый
И сколько в твой венец лавровый
Колючих терний вплетено.
Но туча разошлась. Душе твоей послушны,
Воскресли звуки дней былых,
И злобы лепет малодушный
Пред ними замер и затих.
А я, кончая путь "непризнанным" поэтом,
Горжусь, что угадал я искру божества
В тебе, тогда мерцавшую едва,
Горящую теперь таким могучим светом.
Декабрь (?) 1877
ПАМЯТНАЯ НОЧЬ
Зачем в тиши ночной, из сумрака былого,
Ты, роковая ночь, являешься мне снова
И смотришь на меня со страхом и тоской?
- То было уж давно... на станции глухой,
Где ждал я поезда... Я помню, как сначала
Дымился самовар и печь в углу трещала;
Курил и слушал я часов шипевший бой,
Далекий лай собак да сбоку, за стеной,
Храпенье громкое... И вдруг, среди раздумья,-
То было ль забытье, иль тяжкий миг безумья -
Замолкло, замерло, потухло все кругом.
Луна, как мертвый лик, глядела в мертвый дом,
Сигара выпала из рук, и мне казалось,
Что жизнь во мне самом внезапно оборвалась.
Я все тогда забыл: кто я, зачем я тут?
Казалось, что не я - другие люди ждут
Другого поезда на станции убогой.
Не мог я разобрать, их мало или много,
Мне было все равно, что медлит поезд тот,
Что опоздает он, что вовсе не придет...
Не знаю, долго ли то длилось испытанье,
Но тяжко и теперь о нем воспоминанье!
С тех пор прошли года. В тиши немых могил
Родных людей и чувств я много схоронил,
Измен, страстей и зла вседневные картины
По сердцу провели глубокие морщины,
И с грузом опыта, с усталою душой
Я вновь сижу один на станции глухой.
Я поезда не жду, увы!.. пройдет он мимо...
Мне нечего желать, и жить мне нестерпимо!
К ПОЭЗИИ
Посвящается А. В. П-вой
В те дни, когда широкими волнами
Катилась жизнь, спокойна и светла,
Нередко ты являлась между нами,
И речь твоя отрадной нам была;
Над пошлостью житейской ты царила,
Светлели мы в лучах твоей красы,
И ты своим избранникам дарила
Бессонные и сладкие часы.
Те дни прошли... Над родиной любимой,
Над бедною, померкшею страной