Арбенина Ирина. Черное солнце

   Самолет, с борта которого избранные будут наблюдать затмение, не опасаясь туч и не завися от случайностей и погоды. Это великое затмение ученые обещали у же давно.
   На самолете избранные приблизятся к Солнцу — станут к нему несколько ближе, чем остальные смертные! — и смогут увидеть, как оно, всемогущее, посылающее на Землю то благодать, то несчастье, станет на мгновения бессильным, потеряет свою способность вечно сиять — и превратится в черный круг… В черное солнце.
   Это не было блажью и транжириванием денег. Марион теперь знала, что генерал Тегишев в состоянии оплатить ей такое развлечение.
   Вариант, что ему это не понравится, Крам не исключила, хотя ей казалось маловероятным, что он предпримет какие-то опасные для нее действия.
   И на всякий случай Марион поэтому составила завещание.
   Но каким он окажется, этот случай, в результате которого она отправится на тот свет, Марион предугадать не могла, несмотря на всю свою хитрость и проницательность.

* * *

   Приблизительно вот такая история жизни и смерти Марион Крам вырисовалась для Ани из того, что ей удалось узнать об этой женщине.
   После разговора с Фокиной Аня постоянно пыталась оживить в своем воображении эту Крам. Представить, что Марион чувствовала, чем руководствовалась в своих поступках.
   А поступки Крам были таковы.
   Одна из жертв вируса, Аля Фокина, приезжает к ней в Амстердам, чтобы узнать правду. Поскольку Фокина знала о близких отношениях Марион Крам с генералом Тегишевым во времена своей молодости. "Любовницы всегда «в курсе», — рассуждает Фокина.
   Так Марион узнает, что вирус начал свою работу.
   Разговор с Фокиной, судя по всему, произвел на Машу-Марион сильное впечатление. Но откровенничать со своей неожиданной посетительницей Марион Крам не стала. По сути дела, она ничего Фокиной не объяснила, не рассказала, мотивируя это тем, что знать ничего не знает.
   Она даже посмеялась над Фокиной, над ее наивной надеждой на откровенность со стороны Марион. «Идиотка!» — бросила она вслед несчастной.
   Мол, если что и произошло двадцать лет назад в Октябрьском-27, то ей-то, простой продавщице из магазина, откуда об этом знать?
   На самом же деле, Николаев, Полоцухин, Гец, Семенова, Фокина.., все, что с ними случилось, выводило на Октябрьский-27. Это единственное место, где «пересекались» судьбы жертвы.
   И Маша Крамарова именно там познакомилась с Тегишевым, недолгий срок была его любовницей.
   Оттуда они и разлетелись, разбрелись, разъехались по всему свету.
   И оттуда родом был вирус, убивший их всех.

* * *

   Марион не мучила совесть. С какой стати? Она работала продавщицей в магазине-распределителе и уж никоим боком не была причастна к работе объекта в Октябрьском.
   Это обстоятельство перечеркивает и версии о том, что Крамарова тоже была заражена вирусом.
   Вероятность, что в момент ЧП Маша могла оказаться на объекте, чрезвычайно мала, однако не исключена. Оказался там и невинный младенец «Женечка Семенов номер один». А кто бы мог такое подумать?
   Точно так же и Маша Крамарова могла к кому-нибудь именно тогда зайти попить чаю.
   Чаю в лаборатории?!
   Да, а что такого?! Достаточно заглянуть в любой НИИ или больницу. Люди запросто едят вареную картошку на операционном столе. Пьют кофе рядом с гинекологическим креслом. Аппетитно режут колбасу среди пробирок, колб и препаратов. Всюду жизнь. И эта жизнь берет свое. Люди едят там, где работают. А уж где они работают — это как кому повезет.
   К счастью, Маша Крамарова не пила чай двадцать лет назад в секретной лаборатории.

* * *

   Но, очевидно, что про вирус, когда к ней приехала Фокина, Крам сразу все поняла. Знала она немало. С молодой красивой женщиной Тегишев, курировавший в Октябрьском-27 секретные исследования по вирусам, был откровенен.

* * *

   Ясновидящая из Кутозера, Яна Орефьева, впервые натолкнула Светлову на мысль, что причина смерти всех этих людей — не какой-то отдельный человек, преступник, а стихия.
   Странные совпадения: бормотания юродивой, «попадающей» благодаря своему дару в «мировой информационный банк» и описывающей некие открывающиеся ей картины (островок с черепахами-самоубийцами и Стрэнджеров!) и затем увиденные по телевизору кадры, переданные мировыми агентствами, — казались Светловой удивительными.
   И заставляли поверить в то, что видения Яны — это не мистика.
   Смерть Крам и нежелание Тегишева иметь к ее наследству хоть какое-то отношение, намеренная отстраненность — кому угодно могли показаться подозрительными. Показалось это подозрительным и детективу Светловой.
   Две линии: поездки к жертвам Октябрьского-27 и Анино общение с генералом Тегишевым — неизбежно пересекались в одной точке.
   И все погибшие вместе с Тегишевым имели единую точку соприкосновения — все они были как-то связаны с той лабораторией.
   Тоня Семенова открыла ей, что причина смерти в каждом отдельном случае — вирусы, и они могли появиться только в Октябрьском.

* * *

   Позже с помощью Федора Андреевича и «специалиста», им рекомендованного, Анна получит данные, которые позволят утверждать, что первоначально эта стихия была рукотворной: вирусы из Октябрьского-27 созданы людьми.
   Но Крам могла обо всем этом догадаться и без ясновидящей.
   Старая любовь, как известно, не ржавеет.
   «Он у меня попляшет!» — пробормотала тогда фру Марион в присутствии Фокиной.
   Отсюда само собой напрашивалась версия о шантаже. А кто более всего подходил для роли шантажиста? Кто «много знал»? Конечно же, бывшая любовница. Да еще какая любовница! Из Октябрьского-27!
   И это подтверждение того, что шантаж действительно имел место.
   Возможно, дело было не столько в деньгах…
   И точнее, не только в них. Без этих денег, скажем так, Крам бы обошлась, прожила… Но обида брошенной женщины — мотив из самых сильных. Какой бы бурной ни была ее жизнь после Октябрьского, а Тегишева Маша Крамарова забыть, наверное, так и не смогла.
   Не в тот ли момент, когда Марион, мурлыкая, перекрашивала усы генерала Тегишева в черный цвет — такими они были во времена их совместной жизни, а не, как нынче, седые! — она и обдумала свою нехитрую затею? Взять да и потребовать с Игоря Багримовича деньги за свое молчание. За то, что никому не рассказывает то, что знает. Никаким журналистам!
   Марион до мельчайших подробностей припомнилась тогда сцена из прошлого — ее разговор с молодым еще военным Тегишевым. «Возможно, мы только через двадцать-тридцать лет узнаем, во что выльется этот опыт. Если доживем…» — сказал тогда своей возлюбленной будущий генерал.
   Генерал дожил.
   А Крам увидела отличный повод для шантажа.
   После визита Фокиной, взволнованная открывшейся возможностью, Марион написала письмо Геннадию Гецу. Ей хотелось выудить побольше информации, подробностей о той давнишней истории. Она-то из откровенных разговоров с Тегишевым во времена их молодости знала расстановку сил и понимала, что, если кто и «в курсе», так это Гец.
   Но она не успела ничего узнать.
   Вирус всех опередил. Гец скоротечно скончался.
   Его жена Инна повезла его хоронить в Россию.
   А Светловой достался обгоревший в камине конверт с адресом Марион Крам.
   Сама же Марион была убита.

* * *

   Все это Светлова и собиралась изложить генералу.
   Все-таки теперь Тегишеву придется с ней побеседовать! Больше он дверь перед носом у Светловой не захлопнет!
   Может, вообще ему назначить встречу на улице, чтобы вообще не было никакой двери?.. Никакой двери, которую можно нагло захлопнуть перед носом?
   Если надо… В крайнем случае, если генерал так любит дуэли…
   И Анна со спокойным сердцем — такое редкое состояние, и никто не объяснит почему, но точно знаешь, что делать и как быть — присела боком к столу и, примостив узкий лист бумаги рядом с чашкой кофе, принялась писать:
 
   Надо бы начать с чего-то, вроде «Милостивый государь!».
   Как там, в старину, ее назначали? Как там было у Дантеса и Александра Сергеевича? «На углу Невского и Мойки… У кондитерской Вольфа и Беранже…»
   "Но я хотела бы знать… Не откажите во встрече .
   В семь часов вечера…" И все написать по-французски! Если же у генерала возникнут трудности с переводом, его унижение со словарем доставит Анне маленькое — пти плезир — удовольствие!
   Правда, Светлова обошлась без высокопарностей. Никаких кондитерских, никакого Вольфа и Беранже… Тем более что они были не в Петербурге.
   Она банально назначила Тегишеву встречу возле его дома в Безбожном. Впрочем, без особой надежды, что он явится.

Глава 12

   Сердце у Светловой замерло. Тегишев действительно явился и уже стоял на углу, в ярко освещенном круге света. Он пришел. Но лицо его было отрешенно. И в то же время — сдержанно и гневно Очевидно, ему все-таки пришлось повозиться со словарем.
   — Вы хоть понимаете, как это глупо? — наконец спросил он.
   — Да, — честно призналась Светлова. — А как бы я еще могла добиться встречи с вами? Мне нужно было поговорить.
   — Нет, вы только подумайте! — он постучал себя по лбу. — Вы что, влюблены в меня, что назначаете свидания?
   — Нет. — Ответ Светловой был тверд, как гранит набережной, по которому гуляли дуэлянты. И приврала-то она при этом совсем чуть-чуть: после всего, что Аня узнала, быть влюбленной в генерала было бы просто неприлично.
   — Тогда, если можно, объясняйтесь!
   — Сейчас. — Аня набрала в легкие воздуху. — Я все знаю.
   — Вот как? — Тегишев иронично склонил голову. — Вы не преувеличиваете?
   — Напрасно вы так. — Аня опять глубоко вздохнула. — Вам лучше больше не притворяться.
   — Вы все время торопитесь, — сказал Тегишев с прежней насмешкой в голосе. — Суетитесь. Считайте хоть, как ребенок, до ста, когда вам опять придет в голову принимать опрометчивое решение.
   — Попробую.
   — Кстати, вы не поделитесь секретом? — Генерал не изменился лицом, просто перестал улыбаться. — Вы этим увлекаетесь из любви к занятию или из чувства долга?
   Аня отчего-то покраснела.
   — Что же вы молчите? — усмехнулся он.
   — Считаю до ста, — ответила Светлова. — Вы же сами мне только что посоветовали…
   — Как вы стали послушны. — В его голосе снова послышалась насмешка. — Вот это правильно — вам давно пора пойти на уступки. Не опасаетесь, что пострадаете от излишней любознательности?
   Нет, не опасаюсь. Расскажу вам одну историю.
   Начинается она с того, что активность, вспышка на солнце активизирует некий вирус. Этот вирус избирательно действует только на мужчин.
   Но пострадал и транссексуал, женщина-мужчина Алевтина Фокина. У нее обезображено лицо.
   «Женщина в белом» Аля Фокина пробует анализировать то, что случилось. И в поисках истины, поскольку ей кажется, что она уже обречена, объезжает всех, кто кажется ей причастным к событиям в Октябрьском-27.
   — С детства не переношу страшных сказок… Одна кошмарная история — и уже не сплю всю ночь. — Голос Тегишева стал глуховатым.
   — В том числе Фокина добирается до Амстердама и посещает Марион Крам. То есть таким образом и Марион Крам узнает о том, что случилось.
   Она-то сама избежала в свое время заражения вирусом, поскольку работала всего-навсего в магазине. А не в лабораториях. Но она была любовницей тогда еще молодого, делающего карьеру военного.
   — Перестаньте меня преследовать! — Игорь Багримович строго, по-учительски взглянул на Аню. — Я не собираюсь… Подчеркиваю: не собираюсь перед вами оправдываться! Если каждый, кто в чем-то когда-то участвовал в нашей державе, начнет каяться.., жизнь остановится. Все только и будут заниматься покаянием. Да и, знаете ли, не перед кем…
   Не та аудитория. Только надумаешь перед кем-нибудь покаяться.., ан, оказывается, ему самому давно уже пора это сделать.
   — Между тем носители вируса, так или иначе, умирают, — продолжала Светлова. — Врач Гец, работавший в немецкой клинике. Полоцухин… Бывший солдат Осип Николаев. Маленький, недавно родившийся Женя Семенов — сын Семенова…
   — Черт меня угораздил впустить вас тогда в свой дом! — Тегишев посмотрел на Анну, и в глазах его появился странный печальный блеск. — Как вы все разузнали-то? Впрочем, неважно. Поднимемся ко мне в квартиру, что ли, Анна.., как вас там?
   — Анна Владимировна, если не возражаете.
   — Да. Анна Владимировна. А то здесь довольно холодно. Или, может… Вы ведь все равно, как я понимаю, не торопитесь? Едемте за город? Разговор предстоит долгий.
   — Это еще зачем, за город?
   — У меня там замечательный дом. Вы ведь его в прошлый раз толком так и не видели. Посетить еще не желаете?
   — Ну, если это будет способствовать откровенности и добросердечному признанию…
   Светлова проверила, на месте ли ее добрый друг «Макаров», и, нежно улыбнувшись генералу, согласилась.

* * *

   В самом деле, оказалось, что основной-то красоты Светлова в прошлый раз так и не разглядела.
   На этот раз генерал остановил свой выбор на голубой гостиной.
   — Самая красивая комната в доме, если не возражаете.
   Аня присела. Прямо над ней светилось, нежно голубея, предутреннее небо с бледными звездами.
   — Это я «содрал» у князя Юсупова. У него была татарская родословная, и плафон самой изящной его гостиной был расписан, как шатер юрты. В нарисованное отверстие вытекает нарисованный дым, и сияют звезды.
   Тегишев молча и долго смотрел на Анну.
   — Вещи, среди которых мы живем, в основном уродливы, — промолвил он наконец. — И глаза быстро ко всему этому привыкают. Уродство так обычно, что, когда появляется красота, мы как бы и не замечаемое, увы…
   Глаза, видите ли, давно не упражнялись, разучились отличать… Им все равно.
   Такие островки красоты еще спасают… Вот эта гостиная… Она обладает странным свойством: если женщина, которая появилась в ней, действительно красива, поражаешься, как раньше этого не замечал. Я, собственно, нарочно вас сюда привез… Проверить.
   Аня покраснела, как самая последняя дура.
   — А ведь вы, Анна Владимировна, кажется, совершенно не похожи на человека, которому доставляет удовольствие лезть не в свое дело? — спросил он вдруг.
   — Ну, в общем, да, — соврала Аня. — Это просто.., так получилось. Мы просто не вовремя с вами пересеклись.
   — Пожалуй, — он кивнул. — Хотя сегодня и в хорошем месте. Если бы вы знали, как я люблю этот дом! Я бы и умирать согласился тут. Знаете, я бы с удовольствием умер в моей «мавританской» гостиной… Ранней весной, когда двери впервые открыты в сад, деревья в бледной дымке зелени, а на драгоценном полу из мозаики серый след зимней пыли и сухой прошлогодний лист…
   — Да вы, оказывается, поэт!
   — А вы, очевидно, предполагаете, — он посмотрел на Светлову снисходительно, — что я злодей?
   Ваше воображение испорчено газетными штампами. Этот мир обречен. И началось это задолго до моего появления на свет. Не вчера началось и не сегодня закончится. Ну, да бог с ним. Теперь я должен вам объяснить, к какой тайне вы — по чистой, нелепой, невозможной случайности! — прикоснулись.
   Вот уж никогда не думал, что судьба явится мне когда-нибудь в лице милой девушки.
   Он подошел к каминной полке, где стояла небольшая мраморная копия Психеи.
   — Знаете, как я ее называю? «Молчащая». Видите, она крадется на цыпочках и прижала к губам палец.
   Чуть похожа на вас. Давайте так ее, назовем: «Молчащая Анна». А я вам обещаю, что ваши опасения не сбудутся.
   — Но…
   — Вы убедитесь в этом скоро.., и абсолютно. Хорошо? Или вы любопытны и болтливы? Самое неприятное сочетание: сначала любопытство, потом болтливость.
   — Нет. Я не болтлива.
   — Тогда пожалуйте ручку, мадам.
   Он легко, чуть небрежно притронулся к Аниным пальцам и легким шагом человека, сбросившего с себя наконец после длительного перехода тяжелую поклажу, пересек голубую гостиную и сел напротив Светловой.
   Таким Аня генерала еще не видела.
   Потом она надолго запомнит выражение его глаз.
   Горячие огромные глаза, чуть выпуклые веки, удлиненное лицо с большим красивым ртом. Аки трепещущий конь, учуявший в лесу, за деревьями, опасность. И при этом лицо человека, невыразимо уставшего. «Досчитай до ста.., потом отдохнешь». Он уже, наверное, добрался до девяносто девяти.
   — Итак?
   — Тогда ведь все было не так, как сейчас. Все иначе. Я молодой военный… Я был военным, понимаете? И я делал то, что полагалось мне по долгу службы. Не очень, кстати сказать, задумываясь над тем, что мы вообще там делали. К тому же, знаете ли, эпоха глобального противостояния… В свете реальной угрозы ядерной войны — пара-тройка новых вирусов… Право же, все это казалось пустяками. Ну, ничего зазорного мы тогда в этом не видели! К тому же военные во всем мире одинаковы, их профессия — война и.., мы создали его. Что вы теперь от меня хотите?..
   — Ничего себе, «что я хочу»?! Я хочу не подвергаться опасности заражения! И другие люди тоже, думаю, рассчитывают на такой-то пустяк. Такую «любезность» с вашей стороны.
   — Этот вирус не может стать источником эпидемии. Он не передается от человека к человеку. Ну, извините, с чиханием или кровью…
   — Ни «едва соприкоснувшись рукавами»?
   — Никак! Этот вирус создавался как оружие одноразового применения. Для спецагентов, разведки… Ну, в общем, для всех заинтересованных. Для определенного контингента сотрудников. Укол — и жертва умирает от болезни с симптомами лихорадки.
   — Но ведь Гец и другие заразились!
   — Да, заразились. В результате внештатной ситуации и ЧП. От вируса из разбитой пробирки, а не от другого человека! В чем вы меня обвиняете?

* * *

   Анна уже готова была согласиться. Возможно, действительно, вирус не передается от человека к человеку. Ни в деревне Ковде, ни в Линибурге не было случаев заражения. Получалось, что вирус, в самом деле, погибал вместе со своими носителями.

* * *

   — Игорь Багримович… А что за инъекции были сделаны Осипу Николаеву?
   Тегишев отвернулся к окну.
   — Дело прошлое.
   — А все-таки?! Умер-то Осип в настоящее время.
   — Я не хочу об этом говорить.
   — Почему он умер?
   — Какое это теперь имеет значение, если он все равно умер?
   — Но ведь он должен был спастись?
   — Это…
   Обычно уверенный в себе генерал говорил теперь с некоторым затруднением.
   — Это то, в чем я, действительно, виноват. Я сказал им всем, что вакцина готова. Я ввел их в заблуждение.
   — Как вы могли?
   — Не было тогда еще полноценной вакцины, и я не мог ничем помочь. Но все же вроде обошлось.
   Кто мог подумать, что так случится? И спустя столько времени… Двадцать лет!
   — Но как вам удалось все скрыть?
   — Понимаете, схема организации была такова, что работа нескольких отделов замыкалась на мне.
   Между собой сотрудники этих отделов и лабораторий не взаимодействовали. Это было категорически запрещено. Все давали подписку о неразглашении. Поэтому они не могли проверить мои слова.
   — Я еще могу поверить, что вы в состоянии заставить молчать солдата из деревни Ковда. Но как вы договорились с Гецем?
   — Видите ли, он страстно мечтал уйти из армии.
   У него было блестящее медицинское образование.
   Но как выпускник Военно-медицинской академии он должен был отслужить свое. Я обещал ему и, в общем, помог в итоге уйти на гражданку. Успокоил его тем, что вакцина нейтрализует вирус и просил Забыть об остальном.
   — Но вспомнить ему все-таки пришлось, правда, двадцать лет спустя!
   — А вакцина… Знаете, это обычная вещь при социалистическом планировании. Вариантов, когда вирус выходит из-под контроля, немало. Один отдел, занимающийся созданием биологического оружия, уже закончил работу, а другой, работающий над созданием вакцины и защиты, — запаздывает.
   Работа над этой противовирусной вакциной еще не была окончательно завершена. Но Николаеву сделали укол…
   — Так же, как Гецу?
   — Да. Но вакцина, очевидно, не уничтожила вирус, а только, может быть, подавила его на время.
   — И все эти годы он продолжал существовать в организме Геца и Николаева?
   — Возможно.
   — А потом что-то случилось?
   — Возможно.
   «Солнце.., солнце оказалось черным!» — подумала про себя Светлова.
   — А Марион Крам вас шантажировала? — вдруг спросила она.
   — Да, представьте! Она прислала мне глупое письмо с угрозами и немыслимыми требованиями. Но что из того? Я и не думал относиться к этому всерьез. Мне, знаете ли, это было совсем не страшно.
   — Генерал, вы никогда не спрашивали о смерти Марион Крам. Хотите знать, как это случилось?
   — Она была больна?
   — По заключению экспертов, она была практически идеально здорова — для своего возраста. Все внутренние органы в идеальном порядке. Она погибла от циана.
   — Может быть, это самоубийство?
   — А потом, отравившись, она расшибла сама себе голову?!
   — Ну, не знаю…
   — А я знаю… Ее убили. А уже потом, мертвой, ей размозжили голову каким-то тяжелым предметом.
   Аня заметила, как генерал побледнел.
   — Искали орудие преступления. В том числе и на дне амстердамского канала. Но ничего не нашли.
   — Ну, чем же я-то могу помочь?
   Было заметно, что Тегишеву с трудом удается сохранять безразличный вид.
   — Почему вы не уничтожили письмо Марион Крам?
   — Почему? — Генерал усмехнулся. — А почему любят стерв? Именно потому, что они стервы. Милые добрые покладистые женщины — пресны. Скучны.
   Такой была Юлина мама. Самый решительный поступок, который она совершила, — это умерла.
   А так — ни рыба ни мясо — сплошное собачье заглядывание в глаза, материнская забота и «чего изволите?».
   Я, конечно, отыскал бы после того, как мы расстались, Машку — не выдержал. Но она упорхнула куда-то за границу. Вышла замуж. Ну а бегать за ней по миру мне уж было не с руки. Да и вряд ли она уже променяла бы эту их цивилизованную жизнь на мои условия. Пусть даже и генеральские.
   Но это я потом затосковал, много позже…
   А тогда, в Октябрьском-27, когда мне предложили повышение, я понимал, что если женюсь и увезу ее с собой, то пропал. Эта замечательная хищница разорвет меня в клочья: на тряпочки, колготки, шубки, брильянтики. Это ведь ее жизненное предназначение — поедать мужчин. С этим свойством такие, как она, знаете ли, рождаются. Перенять это, научиться — невозможно. Иногда обычные женщины пытаются им подражать. Начинают стервозничать, требовать и удивляются, когда их посылают — далеко и с легкостью. Не срабатывает.
   Таких женщин, как Маша, узнаешь с первого взгляда. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что к чему. Стоило взглянуть на нее…
   Конечно, для мужчин это сладкая погибель. Но я был молод, амбициозен, и мне хотелось еще «пожить»: сделать карьеру, иметь детей — наследников, семью, дом.
   Для всего этого замечательная Маша с ее дикими голубыми глазищами не годилась. И я ее бросил.
   Тут, знаете, даже есть момент утверждения превосходства: мне хотелось доказать себе — я сильней и могу это сделать. Могу, если захочу, избежать капкана, хоть Маше и казалось, что он уже захлопнулся.
   К тому же с помощью моей покойной ныне жены, вернее, с помощью ее отца, я быстро сделал карьеру, многого добился. Как видите, генерал.
   Почему я не уничтожил письмо Крамаровой? Да я бы не расстался с ним ни за какие деньги! Почему целуют коготки, которые норовят тебя оцарапать?
   Если хотите, мне было даже приятно. Потому что это означало, что, несмотря на прошедшие годы и на эту ее Голландию, она меня не забыла. То есть я тоже не давал ей покоя. Уверен и сейчас, что дело было не в деньгах — дело было в этой ее чертовой досаде: она не могла забыть, что ей не удалось удержать меня.
   Для таких женщин, как она, это равно профессиональному поражению. И простить мне, что я ускользнул, она, конечно, не могла. Я уверен, что бы ни происходило потом в ее жизни, она меня всегда помнила. А потому достать меня, помучить, напомнить о себе…
   — А Юлсу?
   — Что — Юлсу?
   — Она не могла догадываться о таком вашем отношении к Марион?
   Генерал пожал плечами.
   — Я, разумеется, никогда ей ни о чем не говорил.
   Но есть чувства, о которых невозможно не догадаться. А она…
   Он замолчал.
   — Да, а она, — вздохнула Светлова, — очень умная девочка.
   — Не могу не согласиться: умная.
   — И готовит отлично… Кстати, тот цыпленок, которым Юля меня угощала в ваше отсутствие, был замечательный! — похвалила Светлова. — Я, как говорится, с большим чувством и отменным аппетитом…
   — Ну и на здоровье!
   — А вот дочка ваша что-то даже и не попробовала.., столь замечательную стряпню.
   — Да, с аппетитом у Юли какие-то проблемы, — нехотя согласился генерал.
   — Бедная девочка! — Аня сокрушенно покачала головой. — Такая худенькая!
   — Бедная? — Игоря Багримовича словно пришпорили.
   Светлова довольно хмыкнула: «Ах, так, вы — неразговорчивый? Ну, что ж, посмотрим, посмотрим…»
   Прием был безотказным. Достаточно посокрушаться на предмет вашего дитяти — и любой родитель, нарушив обет молчания, тут же ринется в словесный бой и приведет вам множество фактов и аргументов, неоспоримо доказывающих, что его замечательный ребенок обладает целым сонмом достоинств.
   Генерал Тегишев не стал исключением из этого правила., Есть много крючков, заставляющих неразговорчивого и намеренно молчащего собеседника включиться в беседу. Самый безотказный — заговорить о том, что для него дорого, бесконечно дорого.