Они разошлись. Двое пошли вниз к реке, а огромная, лохматая фигура Фомы долго чернела на косогоре, шатаясь и размахивая руками, на фоне бледной зеленоватой зари.
— Поп, известно поп, а я мужик… серый… — бормотал Фома, пока не свалился под забором в жидкую и липкую грязь.
— Поп, известно поп, а я мужик… серый… — бормотал Фома, пока не свалился под забором в жидкую и липкую грязь.
XV
Куприян и Васька, цепляясь за мокрые тонкие ветви вербы и скользя по размокшему глинистому скату, спустились к реке.
Вода текла медленно-медленно, и от нее несло сыростью и холодом. Небольшие волны тихо поплескивали под ногами и чуть-чуть пенились. Прошлогодний тростник, обломанный и придавленный половодьем, низко стлался над темной глубиной и жалобно поскрипывал, точно говоря: «Холодно, братцы».
Тучи нависли совсем низко, и казалось, вот-вот пойдет дождь, медленный, тягучий. Наверху берега безнадежно мотались по ветру чахлые, тоненькие кустики лозы.
Васька поежился.
— Ишь жуть, — пробормотал он.
Другого берега не было видно, и казалось, что черная, неумолчно плещущая вода сливается там, на середине, с темным и тяжелым небом.
— Где ночевать будем?
— Да тут и заночуем, — равнодушно ответил Куприян.
Васька повел плечами.
— Чего?
— Да… так…
Куприян насмешливо на него поглядел.
— Ну пойдем к Федору…
— Сцапают.
— Ну так и болтать нечего…
Куприян потоптал ногами, выбрал место посуше и сел.
Васька почесал затылок и опустился рядом.
Оба молчали, глядя на темную гладь реки, и жались друг к другу, стараясь защищаться от ветра, порывами гнавшего волны вдоль берега, порой обдавая их мелкими, как пыль, холодными брызгами, сорванными с верхушек волн.
Васька скоро начал дремать, согнув спину. Куприян долго смотрел на реку пристальным и неподвижным взглядом и думал о чем-то.
Вдруг он пошевелился.
— Поп-то…
Васька очнулся.
— Чего?
— Говорю, поп-то…
— Да-а, — протянул Васька, опять начиная дремать.
Ветер рванул с особенной силой, так что сухой тростник зазвенел долгим, слабым и тоскливым звоном.
— Так, значит, поп на ярмарке? — сказал Куприян.
Васька опять поднял голову.
— Не иначе, что так… Сам видел, утром один ехал.
— На одной али на паре?
— На одной…
Васька сморщился, как бы что-то соображая, и вдруг прищелкнул пальцами.
— Ну и ловко! В самый раз… Он приподнялся и оскалил зубы.
— Идем, что ли? — спросил Куприян.
— Конечное дело… другого такого случая — жди!..
Куприян встал, поправил шапку и полез обратно на скат, хватаясь за ветви и скользя. Васька карабкался за ним.
— Черт знает, как это самому невдомек… Ловко!
Они вылезли наверх и притаились, как два голодных волка, высматривая дорогу. Сейчас же за выгоном начинались плетни и заборы, а за ними чернелись и пропадали в темноте темные кучи строений с ободранными, голыми остовами крыш.
Ветлы и березы уныло раскачивали над ними голыми верхушками с долгим, непрестанным шумом. Тишина была мертвая, только где-то по ту сторону села однообразно позвякивал колокольчик да далеко-далеко слабо тявкала собака.
Куприян и Васька двинулись обратно через выгон, зорко осматриваясь по сторонам. Прошли мимо огородов, мимо изб с черными слепыми окнами и вышли на площадь, посреди которой слабо белела в темноте церковная ограда.
— А может, поп вернулся? — заметил вполголоса Васька.
— Нет… должно, нет, — возразил так же тихо Куприян, — в окнах светится… должно, к ночи ждут.
Поповский дом, белый, с железной крышей, стоял рядом с большим лавочным амбаром. В одном окне его слабо светил огонь и видны были ситцевые занавески на окне и два горшка с цветами.
Куприян и Васька подошли к воротам.
— Собаки есть? — спросил Куприян.
— Должна быть, коли за попом не убегла…
— Ты стукни…
Васька слабо постучал в забор.
Со двора никто не отозвался.
— Должно, нет, — заметил Васька и поднялся на лавочку возле ворот. — Не видать.
— Лезь, — шепотом сказал Куприян.
Васька ловко и бесшумно поднялся над забором, посидел наверху, чутко прислушиваясь, и легко спрыгнул вниз. Щеколда тихо звякнула, и калитка отворилась.
Куприян вошел во двор.
Двор был большой, поросший травой и чистый.
Они тихо, крадучись, прошли мимо дома к конюшне. Васька попробовал рукой.
— На замке! — сообщил он.
Куприян в свою очередь пощупал замок, достал из кармана маленький ломик, заложил в петлю и нажал. Замок не поддался. Куприян нажал сильнее, что-то затрещало, и запор со звоном обрушился вниз.
— Эх, черт!.. — пробормотал Куприян.
Васька вздрогнул и оглянулся. Оба замерли, повернувшись к дому. Там было по-прежнему темно и тихо; в крайнем окне слабо брезжил свет.
— Дома один старый поп… батька молодого, заштатный… Он, чай, и глухой уже, — совсем старый! — прошептал Васька.
Куприян отворил дверь. Изнутри пахнуло теплым навозом и послышалось ласковое пофыркивание лошади, не видной в темноте.
Васька остался у дверей.
Все было тихо. Ветер слабо и глухо шумел у церкви в верхушках лип. В окне у попа мерцал огонек. В конюшне осторожно позвякивала уздечка, и лошадь, почуяв незнакомого, пугливо фыркала и перебирала ногами по мягкому навозу. Куприян точно утонул в темноте.
Васька смотрел, смотрел, глаза у него расширились и заслезились от напряжения.
— Скоро? — шепнул он в темноту.
— Сейчас, — тихо донеслось оттуда.
Копыта лошади застучали по деревянному мосту; темнота точно заколыхалась, и вдруг из нее вынырнула фигура Куприяна, а за ним большая голова лошади, пугливо прядающей ушами.
— Гнедая, — радостно сказал Васька, — эта много лучше той… Недавно купил поп-то, по всему селу хвастался!..
Куприян зло ухмыльнулся.
— Так ему и надо… Пущай теперь и он подождет…
— Чего? — с недоумением переспросил Васька.
— Лошадку пусть подождет… Фомке приказал ждать-то?..
Васька захихикал.
— Одначе куда ее? — спросил Куприян.
— К цыгану… Трофиму… больше некуда.
Куприян подумал.
— Двигай ты, а у меня тут того… дело есть.
— Опять насчет бабы?
Куприян неохотно пробормотал что-то.
Васька ухмыльнулся и пожал плечами.
— Чудасия!..
— Ну, ладно, — недовольно прервал Куприян, — сдашь коня Трофиму, дешево не отдавай — конь добрый, а сам к ночи назавтра назад… беспременно.
— Как найду? — спросил Васька, схватив лошадь за гриву и взваливаясь на нее животом.
Лошадь тяжело и покорно вздохнула, пугливо глядя своими кроткими большими глазами.
Куприян погладил ее по морде.
— Гунявого спросишь, знать будет.
— Ну ладно… Пущай!
Куприян отступил. Васька тронул лошадь, и она, легко перебирая ногами, двинулась через двор к воротам. Куприян пошел за нею и снизу смотрел на темный силуэт Васьки, отчетливо вырисовывавшийся на небе.
— Лошадь добрая, — повторил Куприян. Они поравнялись с крыльцом дома. Дверь на крыльце скрипнула, и старческий голос, шамкая, спросил:
— Это ты, отец? Что поздно?
Васька инстинктивно дернул лошадь, и она быстро двинулась к воротам, но Куприян схватил ее за узду и придержал.
— Постой, — сказал он Ваське.
Тот только удивленно и испуганно на него покосился.
— Ты, что ль, отец? — повторил с крыльца старый поп.
— Я, — громко ответил Куприян, — счастливо оставаться, батюшка!
Васька опять испуганно тронул лошадь, но Куприян еще раз придержал ее.
— Ась? — спросил с крыльца поп.
— Ну, то же самое… — злорадно ответил Куприян.
— Что ты? — прошептал Васька.
— Мое дело, — огрызнулся Куприян.
Поп вгляделся и понял, в чем дело.
— Разбойники, вы что тут делаете? — дрожащим голосом закричал он.
— Лошадкой вашей попользовались, батюшка! — притворно ласково ответил Куприян.
— Ратуйте, ой! — кричал поп тоненьким напряженным голосом.
— Ну, ты, старый! — угрожающе цыкнул Куприян.
Васька дернул лошадь; она рысью вылетела за ворота и, повернув вдоль улицы, понеслась вскачь.
Куприян не трогался.
— Ты, батюшка, скажи отцу Ивану, что это ему за Фомкину бабу, — сипло проговорил он, подвигаясь к крыльцу, — пущай тоже подождет… лошади-то…
Поп отступил в сени и, захлопывая дверь, закричал еще громче и напряженней:
— Караул… люди… ратуйте!..
Куприян вышел за ворота, посмотрел вслед Ваське и побежал в противоположную сторону, к реке, слыша за собой голос старого попа и еще чей-то женский, отчаянно взывавший о помощи.
— Ратуйте! — раздавалось в молчании ночи.
По соседним дворам начали лаять собаки и послышались движения и голоса.
Куприян бежал по улице.
Возле волостного правления его внимание привлекли легкие позвякивания бубенчиков и освещенные окна.
Там сидели вернувшиеся с проводов исправника старшина, писарь и урядник. Они пили водку и засиделись. Урядник собирался к утру выехать, и у волости стояли уже готовые лошади, не земские, а старшинские, которые старшина дал уряднику из уважения и потому, что земские лошади все были в разгоне.
Ямщик ушел в сени, а лошади стояли у крыльца, понурив головы и тихо встряхивая бубенцами.
Куприян, увидев их, на миг остановился, быстро влез в бричку, собрал вожжи и дернул лошадей с места во весь дух. Бубенцы дико и нестройно зазвенели, телега затряслась и затрещала.
Из волостного правления выскочили один за другим душ десять мужиков, писарь и урядник.
— А-ах ты, Боже мой! — ударил об полы старшина.
— Держи! — завопил писарь тоненьким голосом.
Урядник выхватил револьвер.
— Сто-ой, стой! — закричал он, прицелился дрожащими руками и выстрелил.
Куприян только пригнулся и еще шибче погнал лошадей, стоя в бричке на коленях, и, сам не зная зачем, только чувствуя какое-то светлое и бесшабашное чувство, заливавшее его грудь, крикнул во все горло:
— Ловите Куприяна-а!..
Урядник еще раз выстрелил.
Отовсюду выскакивали мужики, лаяли собаки, хлопали калитки.
— Держи! — взывал старшина, рысью несясь по улице.
Лошади вылетели за околицу и пошли забирать к лесу. Куприян уже не кричал, а только гнал и нахлестывал лошадей.
На селе лаяли собаки и криком кричало много голосов, мужских и бабьих.
Доскакав до лесу, Куприян остановил лошадей, соскочил с брички, подбежал к коням и снял бубенчики. Потом опять погнал что есть духу и скоро свернул с дороги в лес. Версты за три от дороги он загнал в чащу, остановил взмыленных, храпящих и шатающихся лошадей и, привязав их вожжами к дереву, побежал прочь от них по лесу.
Вода текла медленно-медленно, и от нее несло сыростью и холодом. Небольшие волны тихо поплескивали под ногами и чуть-чуть пенились. Прошлогодний тростник, обломанный и придавленный половодьем, низко стлался над темной глубиной и жалобно поскрипывал, точно говоря: «Холодно, братцы».
Тучи нависли совсем низко, и казалось, вот-вот пойдет дождь, медленный, тягучий. Наверху берега безнадежно мотались по ветру чахлые, тоненькие кустики лозы.
Васька поежился.
— Ишь жуть, — пробормотал он.
Другого берега не было видно, и казалось, что черная, неумолчно плещущая вода сливается там, на середине, с темным и тяжелым небом.
— Где ночевать будем?
— Да тут и заночуем, — равнодушно ответил Куприян.
Васька повел плечами.
— Чего?
— Да… так…
Куприян насмешливо на него поглядел.
— Ну пойдем к Федору…
— Сцапают.
— Ну так и болтать нечего…
Куприян потоптал ногами, выбрал место посуше и сел.
Васька почесал затылок и опустился рядом.
Оба молчали, глядя на темную гладь реки, и жались друг к другу, стараясь защищаться от ветра, порывами гнавшего волны вдоль берега, порой обдавая их мелкими, как пыль, холодными брызгами, сорванными с верхушек волн.
Васька скоро начал дремать, согнув спину. Куприян долго смотрел на реку пристальным и неподвижным взглядом и думал о чем-то.
Вдруг он пошевелился.
— Поп-то…
Васька очнулся.
— Чего?
— Говорю, поп-то…
— Да-а, — протянул Васька, опять начиная дремать.
Ветер рванул с особенной силой, так что сухой тростник зазвенел долгим, слабым и тоскливым звоном.
— Так, значит, поп на ярмарке? — сказал Куприян.
Васька опять поднял голову.
— Не иначе, что так… Сам видел, утром один ехал.
— На одной али на паре?
— На одной…
Васька сморщился, как бы что-то соображая, и вдруг прищелкнул пальцами.
— Ну и ловко! В самый раз… Он приподнялся и оскалил зубы.
— Идем, что ли? — спросил Куприян.
— Конечное дело… другого такого случая — жди!..
Куприян встал, поправил шапку и полез обратно на скат, хватаясь за ветви и скользя. Васька карабкался за ним.
— Черт знает, как это самому невдомек… Ловко!
Они вылезли наверх и притаились, как два голодных волка, высматривая дорогу. Сейчас же за выгоном начинались плетни и заборы, а за ними чернелись и пропадали в темноте темные кучи строений с ободранными, голыми остовами крыш.
Ветлы и березы уныло раскачивали над ними голыми верхушками с долгим, непрестанным шумом. Тишина была мертвая, только где-то по ту сторону села однообразно позвякивал колокольчик да далеко-далеко слабо тявкала собака.
Куприян и Васька двинулись обратно через выгон, зорко осматриваясь по сторонам. Прошли мимо огородов, мимо изб с черными слепыми окнами и вышли на площадь, посреди которой слабо белела в темноте церковная ограда.
— А может, поп вернулся? — заметил вполголоса Васька.
— Нет… должно, нет, — возразил так же тихо Куприян, — в окнах светится… должно, к ночи ждут.
Поповский дом, белый, с железной крышей, стоял рядом с большим лавочным амбаром. В одном окне его слабо светил огонь и видны были ситцевые занавески на окне и два горшка с цветами.
Куприян и Васька подошли к воротам.
— Собаки есть? — спросил Куприян.
— Должна быть, коли за попом не убегла…
— Ты стукни…
Васька слабо постучал в забор.
Со двора никто не отозвался.
— Должно, нет, — заметил Васька и поднялся на лавочку возле ворот. — Не видать.
— Лезь, — шепотом сказал Куприян.
Васька ловко и бесшумно поднялся над забором, посидел наверху, чутко прислушиваясь, и легко спрыгнул вниз. Щеколда тихо звякнула, и калитка отворилась.
Куприян вошел во двор.
Двор был большой, поросший травой и чистый.
Они тихо, крадучись, прошли мимо дома к конюшне. Васька попробовал рукой.
— На замке! — сообщил он.
Куприян в свою очередь пощупал замок, достал из кармана маленький ломик, заложил в петлю и нажал. Замок не поддался. Куприян нажал сильнее, что-то затрещало, и запор со звоном обрушился вниз.
— Эх, черт!.. — пробормотал Куприян.
Васька вздрогнул и оглянулся. Оба замерли, повернувшись к дому. Там было по-прежнему темно и тихо; в крайнем окне слабо брезжил свет.
— Дома один старый поп… батька молодого, заштатный… Он, чай, и глухой уже, — совсем старый! — прошептал Васька.
Куприян отворил дверь. Изнутри пахнуло теплым навозом и послышалось ласковое пофыркивание лошади, не видной в темноте.
Васька остался у дверей.
Все было тихо. Ветер слабо и глухо шумел у церкви в верхушках лип. В окне у попа мерцал огонек. В конюшне осторожно позвякивала уздечка, и лошадь, почуяв незнакомого, пугливо фыркала и перебирала ногами по мягкому навозу. Куприян точно утонул в темноте.
Васька смотрел, смотрел, глаза у него расширились и заслезились от напряжения.
— Скоро? — шепнул он в темноту.
— Сейчас, — тихо донеслось оттуда.
Копыта лошади застучали по деревянному мосту; темнота точно заколыхалась, и вдруг из нее вынырнула фигура Куприяна, а за ним большая голова лошади, пугливо прядающей ушами.
— Гнедая, — радостно сказал Васька, — эта много лучше той… Недавно купил поп-то, по всему селу хвастался!..
Куприян зло ухмыльнулся.
— Так ему и надо… Пущай теперь и он подождет…
— Чего? — с недоумением переспросил Васька.
— Лошадку пусть подождет… Фомке приказал ждать-то?..
Васька захихикал.
— Одначе куда ее? — спросил Куприян.
— К цыгану… Трофиму… больше некуда.
Куприян подумал.
— Двигай ты, а у меня тут того… дело есть.
— Опять насчет бабы?
Куприян неохотно пробормотал что-то.
Васька ухмыльнулся и пожал плечами.
— Чудасия!..
— Ну, ладно, — недовольно прервал Куприян, — сдашь коня Трофиму, дешево не отдавай — конь добрый, а сам к ночи назавтра назад… беспременно.
— Как найду? — спросил Васька, схватив лошадь за гриву и взваливаясь на нее животом.
Лошадь тяжело и покорно вздохнула, пугливо глядя своими кроткими большими глазами.
Куприян погладил ее по морде.
— Гунявого спросишь, знать будет.
— Ну ладно… Пущай!
Куприян отступил. Васька тронул лошадь, и она, легко перебирая ногами, двинулась через двор к воротам. Куприян пошел за нею и снизу смотрел на темный силуэт Васьки, отчетливо вырисовывавшийся на небе.
— Лошадь добрая, — повторил Куприян. Они поравнялись с крыльцом дома. Дверь на крыльце скрипнула, и старческий голос, шамкая, спросил:
— Это ты, отец? Что поздно?
Васька инстинктивно дернул лошадь, и она быстро двинулась к воротам, но Куприян схватил ее за узду и придержал.
— Постой, — сказал он Ваське.
Тот только удивленно и испуганно на него покосился.
— Ты, что ль, отец? — повторил с крыльца старый поп.
— Я, — громко ответил Куприян, — счастливо оставаться, батюшка!
Васька опять испуганно тронул лошадь, но Куприян еще раз придержал ее.
— Ась? — спросил с крыльца поп.
— Ну, то же самое… — злорадно ответил Куприян.
— Что ты? — прошептал Васька.
— Мое дело, — огрызнулся Куприян.
Поп вгляделся и понял, в чем дело.
— Разбойники, вы что тут делаете? — дрожащим голосом закричал он.
— Лошадкой вашей попользовались, батюшка! — притворно ласково ответил Куприян.
— Ратуйте, ой! — кричал поп тоненьким напряженным голосом.
— Ну, ты, старый! — угрожающе цыкнул Куприян.
Васька дернул лошадь; она рысью вылетела за ворота и, повернув вдоль улицы, понеслась вскачь.
Куприян не трогался.
— Ты, батюшка, скажи отцу Ивану, что это ему за Фомкину бабу, — сипло проговорил он, подвигаясь к крыльцу, — пущай тоже подождет… лошади-то…
Поп отступил в сени и, захлопывая дверь, закричал еще громче и напряженней:
— Караул… люди… ратуйте!..
Куприян вышел за ворота, посмотрел вслед Ваське и побежал в противоположную сторону, к реке, слыша за собой голос старого попа и еще чей-то женский, отчаянно взывавший о помощи.
— Ратуйте! — раздавалось в молчании ночи.
По соседним дворам начали лаять собаки и послышались движения и голоса.
Куприян бежал по улице.
Возле волостного правления его внимание привлекли легкие позвякивания бубенчиков и освещенные окна.
Там сидели вернувшиеся с проводов исправника старшина, писарь и урядник. Они пили водку и засиделись. Урядник собирался к утру выехать, и у волости стояли уже готовые лошади, не земские, а старшинские, которые старшина дал уряднику из уважения и потому, что земские лошади все были в разгоне.
Ямщик ушел в сени, а лошади стояли у крыльца, понурив головы и тихо встряхивая бубенцами.
Куприян, увидев их, на миг остановился, быстро влез в бричку, собрал вожжи и дернул лошадей с места во весь дух. Бубенцы дико и нестройно зазвенели, телега затряслась и затрещала.
Из волостного правления выскочили один за другим душ десять мужиков, писарь и урядник.
— А-ах ты, Боже мой! — ударил об полы старшина.
— Держи! — завопил писарь тоненьким голосом.
Урядник выхватил револьвер.
— Сто-ой, стой! — закричал он, прицелился дрожащими руками и выстрелил.
Куприян только пригнулся и еще шибче погнал лошадей, стоя в бричке на коленях, и, сам не зная зачем, только чувствуя какое-то светлое и бесшабашное чувство, заливавшее его грудь, крикнул во все горло:
— Ловите Куприяна-а!..
Урядник еще раз выстрелил.
Отовсюду выскакивали мужики, лаяли собаки, хлопали калитки.
— Держи! — взывал старшина, рысью несясь по улице.
Лошади вылетели за околицу и пошли забирать к лесу. Куприян уже не кричал, а только гнал и нахлестывал лошадей.
На селе лаяли собаки и криком кричало много голосов, мужских и бабьих.
Доскакав до лесу, Куприян остановил лошадей, соскочил с брички, подбежал к коням и снял бубенчики. Потом опять погнал что есть духу и скоро свернул с дороги в лес. Версты за три от дороги он загнал в чащу, остановил взмыленных, храпящих и шатающихся лошадей и, привязав их вожжами к дереву, побежал прочь от них по лесу.
XVI
Переночевав в яме, полной осыпавшихся листьев, Куприян целый день сидел в лесу, у болота, на условленном с Васькой месте.
День был солнечный и какой-то прозрачный. Солнце светило тихо и не грело, а только золотило желтые листья и паутину, длинными нитями протянувшуюся повсюду по траве, по опалым листьям, по деревьям. Легкие пряди ее тихо летали в воздухе, и казалось, что весь лес насквозь проткан золотыми нитями. Небо было ярко-голубое и тоже прозрачное. По временам высоко над лесом слышались какие-то звуки. Тогда Куприян подымал голову и видел чуть-чуть мреющую в голубом просторе стаю журавлей. Их заунывное курлыканье было единственным звуком, который слышал Куприян.
«Ишь ты, — думал Куприян, — летят… хорошее дело! Лети себе, куда хочешь… ни земли пахать, ни коней красть, ни податей платить… хорошо!»
Около полудня над болотом вышел волк и, чутко насторожившись, постоял по ту сторону просеки. Куприяну были видны его втянутые ребра и облезлые ляжки, на которых мотались клочки шерсти. Волк постоял, понюхал и, высоко поджимая свои худые ноги, поскакал в чащу.
«Наш брат, — усмехнулся Куприян. — Тоже поймают — спуску не дадут… а вся вина, что жрать надо».
Куприяну стало грустно и скучно.
Он уже с тоской поглядывал в ту сторону, откуда должен был появиться Васька. Но там все так же неподвижной стеной стоял лес, медленно и бесшумно роняя кружащиеся листья. Паутина продолжала тянуться золотыми нитями.
Куприян то ложился, то вставал.
Солнце стало клониться к западу, и по всему лесу протянулись косые стрелы от лучей. Над болотом стал мерещиться туман.
Наконец Куприян не выдержал и встал.
«Ну его к черту! — с досадой плюнул он. — Этак и с голоду помрешь. Завяз где-то, черт… жди его теперь».
Он помялся еще немного.
«Матрена наказывала к вечеру прийти, — подумал он, — пора идти… пока доберусь».
Он вспомнил, как до приезда Егора он, бывало, вечером пробирался к Матрене в избу. И ему вдруг стало жаль, что уж не вернется это время. Потом он припоминал, как «жалела» его Матрена, и вспомнил, как он грубо с ней обошелся в последнюю встречу.
«И что это на меня нашло?.. Разве она чем виновата? Такая уж участь наша горькая… А, должно, в последнее мы с ней сегодня повстречаемся, подумал Куприян. — После вчерашнего мне в село ни ногой… Старшина своей тройки не забудет, да и поп… Уходить надо! Двинем с Васькой под Одест. Васька говорит, места вольные. — А там — когда опять вернусь?.. Может, и не вернусь, а коли и приведется, — забудет баба-то».
Куприян тряхнул головой и покривился.
«Хоть попрощаться-то хорошенько…»
Солнце как-то вдруг погасло в лесу; сразу стало холодней, и туман явственно потянул с болота.
«Не дождаться Васьки», — подумал Куприян, потоптался в нерешительности и вдруг быстро и твердо направился по знакомой тропке к селу.
День был солнечный и какой-то прозрачный. Солнце светило тихо и не грело, а только золотило желтые листья и паутину, длинными нитями протянувшуюся повсюду по траве, по опалым листьям, по деревьям. Легкие пряди ее тихо летали в воздухе, и казалось, что весь лес насквозь проткан золотыми нитями. Небо было ярко-голубое и тоже прозрачное. По временам высоко над лесом слышались какие-то звуки. Тогда Куприян подымал голову и видел чуть-чуть мреющую в голубом просторе стаю журавлей. Их заунывное курлыканье было единственным звуком, который слышал Куприян.
«Ишь ты, — думал Куприян, — летят… хорошее дело! Лети себе, куда хочешь… ни земли пахать, ни коней красть, ни податей платить… хорошо!»
Около полудня над болотом вышел волк и, чутко насторожившись, постоял по ту сторону просеки. Куприяну были видны его втянутые ребра и облезлые ляжки, на которых мотались клочки шерсти. Волк постоял, понюхал и, высоко поджимая свои худые ноги, поскакал в чащу.
«Наш брат, — усмехнулся Куприян. — Тоже поймают — спуску не дадут… а вся вина, что жрать надо».
Куприяну стало грустно и скучно.
Он уже с тоской поглядывал в ту сторону, откуда должен был появиться Васька. Но там все так же неподвижной стеной стоял лес, медленно и бесшумно роняя кружащиеся листья. Паутина продолжала тянуться золотыми нитями.
Куприян то ложился, то вставал.
Солнце стало клониться к западу, и по всему лесу протянулись косые стрелы от лучей. Над болотом стал мерещиться туман.
Наконец Куприян не выдержал и встал.
«Ну его к черту! — с досадой плюнул он. — Этак и с голоду помрешь. Завяз где-то, черт… жди его теперь».
Он помялся еще немного.
«Матрена наказывала к вечеру прийти, — подумал он, — пора идти… пока доберусь».
Он вспомнил, как до приезда Егора он, бывало, вечером пробирался к Матрене в избу. И ему вдруг стало жаль, что уж не вернется это время. Потом он припоминал, как «жалела» его Матрена, и вспомнил, как он грубо с ней обошелся в последнюю встречу.
«И что это на меня нашло?.. Разве она чем виновата? Такая уж участь наша горькая… А, должно, в последнее мы с ней сегодня повстречаемся, подумал Куприян. — После вчерашнего мне в село ни ногой… Старшина своей тройки не забудет, да и поп… Уходить надо! Двинем с Васькой под Одест. Васька говорит, места вольные. — А там — когда опять вернусь?.. Может, и не вернусь, а коли и приведется, — забудет баба-то».
Куприян тряхнул головой и покривился.
«Хоть попрощаться-то хорошенько…»
Солнце как-то вдруг погасло в лесу; сразу стало холодней, и туман явственно потянул с болота.
«Не дождаться Васьки», — подумал Куприян, потоптался в нерешительности и вдруг быстро и твердо направился по знакомой тропке к селу.
XVII
Матрена целый день была сама не своя.
Утром к ней забежала солдатка Палашка и, вызвав ее на огород, чтобы не слыхал Егор, поведала ей с прикрасами все ночные события.
— И такой он, Куприян, отчаянной жизни человек, — тараторила Палашка, сам скачет по улице, сам и кричит: «Ловите Куприяна!» Старшина теперь его живьем бы съел, а поп чуть, говорят, не помер… Отчаянный!..
У Матрены в сердце так сразу и захолонуло.
Первая мысль у нее была послать к Куприяну, чтобы не приходил сегодня. Когда Палашка ушла, она вышла на улицу выглядывать Анютку. Анютка, игравшая с девочками около церковной ограды, сама увидела ее издали и прискакала на одной ножке, болтая локтями.
— Здравствуй, тетка Матрена! — просюсюкала она.
Матрена боязливо оглянулась вдоль по улице.
— Куприяна видела? — тихо спросила она.
— Вчерась видела.
— Сказала?
— Сказала. Обещал беспременно… «Скажи, — говорит, — приду».
Матрена еще раз оглянулась по улице.
— Ты бы, Анютка, сбегала до него. Скажи, чтоб не приходил.
Анютка вытаращила глаза.
— Чтоб не приходил? — переспросила она.
— То-то ж. Скажи, Матрена говорила, чтоб не ходил, а то мужики очень серчают, так чтоб худо ему не было. Скажешь?
— Скажу.
— Ну, беги…
— Сичас, — просюсюкала девчонка и проворно затопала босыми пятками к избе Гунявого.
Матрена вздохнула, поглядела ей вслед и пошла в избу.
Егор с утра ушел к винной лавке, где он теперь был постоянно. Маленький Федька спал в чулане. Матрена месила тесто и плакала.
Начала она плакать так, сразу, сама не зная отчего. Стало на сердце тяжело, и слезы закапали в тесто.
Она боялась за Куприяна и в то же время жаль было ей не видеть его. И мысли у нее все были грустные и безотрадные.
«Уйдет он, чай, теперь, — думала Матрена, — нельзя ему тут оставаться, а я одна останусь…»
Матрена заплакала сильней.
— Ни от кого-то я ласки не увижу… Егор только водку пить да за волосы таскать… Пошла бы да и утопилась, коли б не Федька. Федьку жалко… И ему не жить: забьет Егор. Вчера как толкнул-то! Ку-упря мой… желанный! всхлипнула она громко.
Под окном кто-то осторожно стукнул.
Матрена выглянула.
— Нету дяденьки Куприяна, — просюсюкала Анютка.
У Матрены опять захолонуло в сердце.
— Как так?
— Дедушка Федор говорит — и ночевать не приходил: с вечера ушел и не приходил. Матрена молчала.
— А у винной, тетенька, мужики кричат, — сообщила девчонка, — все дяденьку Куприяна поминают, грозятся страшно!.. Я мимо бегла, так подслушала… И дяденька Егор таматка…
— Пьяный? — машинально спросила Матрена.
— Не… только сердитый такой, что и-и!.. Матрена опустилась на лавку и потупилась.
— Ну что ж, я пойду, — сказала Анютка, — я, тетенька Матрена, к лавке сбегаю, послушаю… таково мужики стра-ашно грозятся, у-у!..
— Иди, — прошептала Матрена.
Анютка убежала.
Целый день Матрена места себе не находила. Иногда она выходила на крыльцо и прислушивалась к голосам мужиков, горланивших у винной лавки.
Егор не приходил до вечера.
К вечеру Матрена чисто убрала избу, уложила Федьку и, накинув на голову большой платок, вышла на огород.
Утром к ней забежала солдатка Палашка и, вызвав ее на огород, чтобы не слыхал Егор, поведала ей с прикрасами все ночные события.
— И такой он, Куприян, отчаянной жизни человек, — тараторила Палашка, сам скачет по улице, сам и кричит: «Ловите Куприяна!» Старшина теперь его живьем бы съел, а поп чуть, говорят, не помер… Отчаянный!..
У Матрены в сердце так сразу и захолонуло.
Первая мысль у нее была послать к Куприяну, чтобы не приходил сегодня. Когда Палашка ушла, она вышла на улицу выглядывать Анютку. Анютка, игравшая с девочками около церковной ограды, сама увидела ее издали и прискакала на одной ножке, болтая локтями.
— Здравствуй, тетка Матрена! — просюсюкала она.
Матрена боязливо оглянулась вдоль по улице.
— Куприяна видела? — тихо спросила она.
— Вчерась видела.
— Сказала?
— Сказала. Обещал беспременно… «Скажи, — говорит, — приду».
Матрена еще раз оглянулась по улице.
— Ты бы, Анютка, сбегала до него. Скажи, чтоб не приходил.
Анютка вытаращила глаза.
— Чтоб не приходил? — переспросила она.
— То-то ж. Скажи, Матрена говорила, чтоб не ходил, а то мужики очень серчают, так чтоб худо ему не было. Скажешь?
— Скажу.
— Ну, беги…
— Сичас, — просюсюкала девчонка и проворно затопала босыми пятками к избе Гунявого.
Матрена вздохнула, поглядела ей вслед и пошла в избу.
Егор с утра ушел к винной лавке, где он теперь был постоянно. Маленький Федька спал в чулане. Матрена месила тесто и плакала.
Начала она плакать так, сразу, сама не зная отчего. Стало на сердце тяжело, и слезы закапали в тесто.
Она боялась за Куприяна и в то же время жаль было ей не видеть его. И мысли у нее все были грустные и безотрадные.
«Уйдет он, чай, теперь, — думала Матрена, — нельзя ему тут оставаться, а я одна останусь…»
Матрена заплакала сильней.
— Ни от кого-то я ласки не увижу… Егор только водку пить да за волосы таскать… Пошла бы да и утопилась, коли б не Федька. Федьку жалко… И ему не жить: забьет Егор. Вчера как толкнул-то! Ку-упря мой… желанный! всхлипнула она громко.
Под окном кто-то осторожно стукнул.
Матрена выглянула.
— Нету дяденьки Куприяна, — просюсюкала Анютка.
У Матрены опять захолонуло в сердце.
— Как так?
— Дедушка Федор говорит — и ночевать не приходил: с вечера ушел и не приходил. Матрена молчала.
— А у винной, тетенька, мужики кричат, — сообщила девчонка, — все дяденьку Куприяна поминают, грозятся страшно!.. Я мимо бегла, так подслушала… И дяденька Егор таматка…
— Пьяный? — машинально спросила Матрена.
— Не… только сердитый такой, что и-и!.. Матрена опустилась на лавку и потупилась.
— Ну что ж, я пойду, — сказала Анютка, — я, тетенька Матрена, к лавке сбегаю, послушаю… таково мужики стра-ашно грозятся, у-у!..
— Иди, — прошептала Матрена.
Анютка убежала.
Целый день Матрена места себе не находила. Иногда она выходила на крыльцо и прислушивалась к голосам мужиков, горланивших у винной лавки.
Егор не приходил до вечера.
К вечеру Матрена чисто убрала избу, уложила Федьку и, накинув на голову большой платок, вышла на огород.
XVIII
Куприян был уже под осиной.
Он пробрался задами и никого не встретил, кроме Фомы Болото, который, пьяный и лохматый, попался ему на выгоне.
Он узнал Куприяна, но ничего не сказал и, шатаясь, пошел своей дорогой.
Было еще рано и совершенно светло, но светло каким-то обманчивым светом: вблизи было все видно, как днем, издали сливалось в общую массу.
— Здравствуйте, Куприян Васильевич, — застенчиво проговорила Матрена, подходя к нему.
— Мотря, — тихо ответил Куприян, — не серчаешь, желанная?
Матрена вспыхнула и расцвела.
— Не… не серчаю я…
Куприян ее обнял.
— Вам, Куприян Васильевич, грех меня обижать, — заговорила Матрена, потому я вас оченно почитаю и всегда…
— Я это понимаю, а только горько мне, так-то наше дело выходит, ответил Куприян грустно.
— Вам теперь на село ходить нельзя, Куприян Васильевич… оченно мужики серчают.
— Пущай, — махнул рукой Куприян, — я их не очень-то боюсь, а что мне уйти отсюда следует, так это верно.
Он тряхнул головой.
На глазах у Матрены показались слезы.
— Куда же вы уйдете? — спросила она.
— Под Одест Васька зовет… Да я бы пошел, если бы не такая наша доля… чтобы в разлуке.
— От Бога все, Куприян Васильевич, — со слезами в голосе вздохнула Матрена.
— Да уж там… А так жить душа не стерпит… Оба молчали.
Небо все больше и больше темнело и зеленело с одного края.
— Не поминай, значит, лихом! — сказал Куприян. Матрена заплакала.
— Бог вам на помощь, Куприян Васильевич, а я вас всегда… Может, когда вспомните, дедушке Федору письмо для меня пришлите… Куприян отвернулся.
— Когда же вы?..
— Сегодня ночью и двинемся, — неровным голосом ответил Куприян.
У Матрены ноги подкосились. Она присела на бугорок и сильнее заплакала.
— Ну, что же ты… Мотря! Ты не плачь, — заговорил Куприян. — Может, еще и свидимся.
— Нет уж, — прошептала Матрена. В это время ворота двора сильно скрипнули. Матрена и Куприян сразу подняли головы. От дома по дорожке бежал Егор Шибаев с толстой жердью в руках.
— Ой, Боже мой! — вскрикнула Матрена, закрывая лицо руками.
Куприян съежился и оглянулся вокруг.
Он пробрался задами и никого не встретил, кроме Фомы Болото, который, пьяный и лохматый, попался ему на выгоне.
Он узнал Куприяна, но ничего не сказал и, шатаясь, пошел своей дорогой.
Было еще рано и совершенно светло, но светло каким-то обманчивым светом: вблизи было все видно, как днем, издали сливалось в общую массу.
— Здравствуйте, Куприян Васильевич, — застенчиво проговорила Матрена, подходя к нему.
— Мотря, — тихо ответил Куприян, — не серчаешь, желанная?
Матрена вспыхнула и расцвела.
— Не… не серчаю я…
Куприян ее обнял.
— Вам, Куприян Васильевич, грех меня обижать, — заговорила Матрена, потому я вас оченно почитаю и всегда…
— Я это понимаю, а только горько мне, так-то наше дело выходит, ответил Куприян грустно.
— Вам теперь на село ходить нельзя, Куприян Васильевич… оченно мужики серчают.
— Пущай, — махнул рукой Куприян, — я их не очень-то боюсь, а что мне уйти отсюда следует, так это верно.
Он тряхнул головой.
На глазах у Матрены показались слезы.
— Куда же вы уйдете? — спросила она.
— Под Одест Васька зовет… Да я бы пошел, если бы не такая наша доля… чтобы в разлуке.
— От Бога все, Куприян Васильевич, — со слезами в голосе вздохнула Матрена.
— Да уж там… А так жить душа не стерпит… Оба молчали.
Небо все больше и больше темнело и зеленело с одного края.
— Не поминай, значит, лихом! — сказал Куприян. Матрена заплакала.
— Бог вам на помощь, Куприян Васильевич, а я вас всегда… Может, когда вспомните, дедушке Федору письмо для меня пришлите… Куприян отвернулся.
— Когда же вы?..
— Сегодня ночью и двинемся, — неровным голосом ответил Куприян.
У Матрены ноги подкосились. Она присела на бугорок и сильнее заплакала.
— Ну, что же ты… Мотря! Ты не плачь, — заговорил Куприян. — Может, еще и свидимся.
— Нет уж, — прошептала Матрена. В это время ворота двора сильно скрипнули. Матрена и Куприян сразу подняли головы. От дома по дорожке бежал Егор Шибаев с толстой жердью в руках.
— Ой, Боже мой! — вскрикнула Матрена, закрывая лицо руками.
Куприян съежился и оглянулся вокруг.
XIX
Фома, шатаясь и ругаясь, побрел с выгона по селу. Около винной лавки его окликнул Семен.
— Эй, Фома… шапку пропил! — закричал он. Фома остановился.
— Похоронил, что ль, старуху? — спросил Семен.
— Не… пробормотал Фома. Мужики засмеялись.
— Впрок солить ее хочешь, что ли? глупо зубоскалил Семен.
Фома тупо улыбнулся.
— Негодящий мужик, — вздохнул лысенький Битюгов.
— Народ, — отозвался Егор, — у него жена померла, а он натрескался… пьянчуга!..
Фома вдруг обиделся.
— Ну ты, солдат, — с пьяным задором отозвался он, — не на твои деньги пью, так тебе какое дело?
— Ну, проваливай, — строго возразил Егор Шибаев.
— Чего проваливай, — не унимался Фома, — а до моей жены тебе дела нет… померла, так не твоя печаль… Ты за своей смотри.
Егор Шибаев встал.
— Ну, ну!.. — угрожающе проговорил он.
Битюгов придержал его за рукав.
— Плюньте вы на него… известно, пьяный человек болтает, сам не знает…
— Нет, знаю, — угрюмо возразил Фома.
— Что ты знаешь? — багровея и приступая к нему, прохрипел Егор.
— А то и знаю, что к твоей бабе Куприян-конокрад пошел и сейчас там.
— Что врешь, пьяная голова? — вступился Касьян Рыжий.
— Ничего не вру… сам видал сейчас… на задах встретил. Прямо к нему на огород попер.
Егор Шибаев посинел.
— Братцы, — тоненьким голоском вдруг заговорил он, — подсобите…
Фома покачивался и ухмылялся.
— Поди, поди… он тебе еще нос расквасит, — насмешливо бормотал он.
— А и то, мужики, что ж ему спущать-то! — поддержал Касьян Рыжий.
— Переломать ему ребра, чтоб знал, как коней уводить.
— К начальству приставим!
— Иди, что ль!..
— Вали!
— Держи его! — закричал уже кто-то пьяным голосом.
Мужики повалили к избе Егора, по дороге выдергивая палки из плетней.
— Заходи из Семенова огорода! — командовал Битюгов.
— Ладно, не учи, — отвечали мужики, разделяясь на две партии. Одна часть пошла через двор Егора, другая повалила Семеновым огородом.
Когда Егор Шибаев увидел издали Куприяна с женой, у него потемнело в глазах, и он рысью побежал к ним по огороду.
Куприян сразу увидел опасность и огляделся вокруг.
Егор, с налитыми кровью глазами и перекошенным ртом, тяжело бежал по дорожке. — А… — только мычал он.
За ним бежали Битюгов и Семен.
— Держи! — кричали они Егору.
Куприян вдруг бросился навстречу Егору и со всей силы ударил его сапогом в живот.
— Ой-ой! — закричал Егор плачущим голосом, роняя палку и сгибаясь в три погибели. — Держи-и!..
Битюгов налетел на Куприяна, но поскользнулся и упал. Семен попятился назад.
— Беги, Купря… ой, Господи! — голосила Матрена.
Куприян бросился бежать по огороду, прыгая через грядки.
«Эх, хоть бы Васька…» — подумал он.
Наперерез ему бежали мужики из Семенова огорода.
— Упустили… держи! — кричали они.
Куприян бежал изо всех сил, слыша, как сзади бегут Битюгов и Егор, оправившийся от удара.
«Не догонят», — задорно подумал Куприян.
Но в это время что-то ударило его по ногам и попалось под ногу. Куприян споткнулся и упал, едва успев подумать:
«Пропал!..»
— Вот так… держи! — крикнул Касьян Рыжий, бросивший ему под ноги палку.
В ту же минуту Куприян вскочил на ноги, но сзади на него навалился Егор.
Куприян хватил его локтем в лицо, но страшный удар по голове сшиб его самого с ног. У него все закружилось в глазах. Падая, он ударился лицом о чье-то колено, вскочил и опять упал, вцепившись пальцами в чей-то зипун. Удары посыпались на него градом. Кто-то со всей силы ударил его тяжелым сапогом в грудь, и что-то горячее хлынуло у него изо рта. Куприян закричал тоненьким голоском и, выпустив захваченную полу зипуна, встал на четвереньки, чувствуя, как кровь течет у него по лицу и заливает глаза.
«Голову разбили…» — смутно мелькнуло в его сознании, и он снова упал.
Сквозь рев, удары, ругательства и сопение возившихся с ним мужиков он услышал еще голос, как ему показалось, Федора Гунявого, но на голову ему обрушилась с страшной силой какая-то гора, и земля попала ему в рот…
Над ним образовалась спутанная куча зипунов, лаптей, сапогов, поднимающихся и опускающихся кулаков…
Федор Гунявый, Мозявый, сотский Шпрунь и другие мужики действительно бежали со двора, от церкви, услышав пронзительный крик о помощи Матрены и рев пьяных, бешеных голосов. Им удалось растащить мужиков, возбужденных, красных и потных, с оборванными полами и бородами, но Куприян лежал ничком, подогнув голову, и уже не шевелился. Волосы его слиплись от крови и грязи.
Мужики, тяжело дыша, смущенные и испуганные, стояли вокруг.
— Ишь ты, — недоумело пробормотал Касьян Рыжий.
— Ах ты, грех-то какой! — ударил об полы Битюгов, оторопело рассматривая убитого. — Как же это так?
— Звери, не люди, — горько пробормотал Гунявый.
Вечером Васька узнал об этом и весь вечер плакал навзрыд, а потом напился и стал грозиться сжечь село.
— Один конец! — сквозь зубы кричал он. — Куда пойдешь? Где она, жисть-то?
— Молчи, заводский! — спокойно и сурово сказал Гунявый.
1902
— Эй, Фома… шапку пропил! — закричал он. Фома остановился.
— Похоронил, что ль, старуху? — спросил Семен.
— Не… пробормотал Фома. Мужики засмеялись.
— Впрок солить ее хочешь, что ли? глупо зубоскалил Семен.
Фома тупо улыбнулся.
— Негодящий мужик, — вздохнул лысенький Битюгов.
— Народ, — отозвался Егор, — у него жена померла, а он натрескался… пьянчуга!..
Фома вдруг обиделся.
— Ну ты, солдат, — с пьяным задором отозвался он, — не на твои деньги пью, так тебе какое дело?
— Ну, проваливай, — строго возразил Егор Шибаев.
— Чего проваливай, — не унимался Фома, — а до моей жены тебе дела нет… померла, так не твоя печаль… Ты за своей смотри.
Егор Шибаев встал.
— Ну, ну!.. — угрожающе проговорил он.
Битюгов придержал его за рукав.
— Плюньте вы на него… известно, пьяный человек болтает, сам не знает…
— Нет, знаю, — угрюмо возразил Фома.
— Что ты знаешь? — багровея и приступая к нему, прохрипел Егор.
— А то и знаю, что к твоей бабе Куприян-конокрад пошел и сейчас там.
— Что врешь, пьяная голова? — вступился Касьян Рыжий.
— Ничего не вру… сам видал сейчас… на задах встретил. Прямо к нему на огород попер.
Егор Шибаев посинел.
— Братцы, — тоненьким голоском вдруг заговорил он, — подсобите…
Фома покачивался и ухмылялся.
— Поди, поди… он тебе еще нос расквасит, — насмешливо бормотал он.
— А и то, мужики, что ж ему спущать-то! — поддержал Касьян Рыжий.
— Переломать ему ребра, чтоб знал, как коней уводить.
— К начальству приставим!
— Иди, что ль!..
— Вали!
— Держи его! — закричал уже кто-то пьяным голосом.
Мужики повалили к избе Егора, по дороге выдергивая палки из плетней.
— Заходи из Семенова огорода! — командовал Битюгов.
— Ладно, не учи, — отвечали мужики, разделяясь на две партии. Одна часть пошла через двор Егора, другая повалила Семеновым огородом.
Когда Егор Шибаев увидел издали Куприяна с женой, у него потемнело в глазах, и он рысью побежал к ним по огороду.
Куприян сразу увидел опасность и огляделся вокруг.
Егор, с налитыми кровью глазами и перекошенным ртом, тяжело бежал по дорожке. — А… — только мычал он.
За ним бежали Битюгов и Семен.
— Держи! — кричали они Егору.
Куприян вдруг бросился навстречу Егору и со всей силы ударил его сапогом в живот.
— Ой-ой! — закричал Егор плачущим голосом, роняя палку и сгибаясь в три погибели. — Держи-и!..
Битюгов налетел на Куприяна, но поскользнулся и упал. Семен попятился назад.
— Беги, Купря… ой, Господи! — голосила Матрена.
Куприян бросился бежать по огороду, прыгая через грядки.
«Эх, хоть бы Васька…» — подумал он.
Наперерез ему бежали мужики из Семенова огорода.
— Упустили… держи! — кричали они.
Куприян бежал изо всех сил, слыша, как сзади бегут Битюгов и Егор, оправившийся от удара.
«Не догонят», — задорно подумал Куприян.
Но в это время что-то ударило его по ногам и попалось под ногу. Куприян споткнулся и упал, едва успев подумать:
«Пропал!..»
— Вот так… держи! — крикнул Касьян Рыжий, бросивший ему под ноги палку.
В ту же минуту Куприян вскочил на ноги, но сзади на него навалился Егор.
Куприян хватил его локтем в лицо, но страшный удар по голове сшиб его самого с ног. У него все закружилось в глазах. Падая, он ударился лицом о чье-то колено, вскочил и опять упал, вцепившись пальцами в чей-то зипун. Удары посыпались на него градом. Кто-то со всей силы ударил его тяжелым сапогом в грудь, и что-то горячее хлынуло у него изо рта. Куприян закричал тоненьким голоском и, выпустив захваченную полу зипуна, встал на четвереньки, чувствуя, как кровь течет у него по лицу и заливает глаза.
«Голову разбили…» — смутно мелькнуло в его сознании, и он снова упал.
Сквозь рев, удары, ругательства и сопение возившихся с ним мужиков он услышал еще голос, как ему показалось, Федора Гунявого, но на голову ему обрушилась с страшной силой какая-то гора, и земля попала ему в рот…
Над ним образовалась спутанная куча зипунов, лаптей, сапогов, поднимающихся и опускающихся кулаков…
Федор Гунявый, Мозявый, сотский Шпрунь и другие мужики действительно бежали со двора, от церкви, услышав пронзительный крик о помощи Матрены и рев пьяных, бешеных голосов. Им удалось растащить мужиков, возбужденных, красных и потных, с оборванными полами и бородами, но Куприян лежал ничком, подогнув голову, и уже не шевелился. Волосы его слиплись от крови и грязи.
Мужики, тяжело дыша, смущенные и испуганные, стояли вокруг.
— Ишь ты, — недоумело пробормотал Касьян Рыжий.
— Ах ты, грех-то какой! — ударил об полы Битюгов, оторопело рассматривая убитого. — Как же это так?
— Звери, не люди, — горько пробормотал Гунявый.
Вечером Васька узнал об этом и весь вечер плакал навзрыд, а потом напился и стал грозиться сжечь село.
— Один конец! — сквозь зубы кричал он. — Куда пойдешь? Где она, жисть-то?
— Молчи, заводский! — спокойно и сурово сказал Гунявый.
1902