Страница:
Маги, превратившись в драконов, воспарили в небо. Вот-вот начнется самое захватывающее – и надо же такому случиться: именно сейчас мочевой пузырь хозяина решил, что от выпитого пива надобно срочно избавиться! До отхожего места бежать недалеко, но оно на задворках, оттуда поля не видать! Ай, да что за дело, можно б выйти и под стеночкой… того… но ведь отвернуться нельзя, самое же интересное! Ночь на дворе, значит, вот-вот всё решится.
Ах, нельзя отворачиваться!
Ой, терпеть больше нет сил!
– Вы, хозяин, вышли бы, не страдали, – подал голос старший из троих. – Клянусь, за это время ничего особенного не случится.
– Ага, не случится! – запальчиво воскликнул тот. – Неужели не знаете: когда отворачиваешься, все самое главное и происходит!
И тут же, не выдержав, махнул рукой, ругнулся вполголоса и побежал к двери, неуклюже переставляя ноги.
Выскочил.
Зажурчал.
Дверь за ним с тихим хлопком закрылась, и засов сам собою скользнул в пазы.
– Недоверчивый народ, – посетовал тот из посетителей, что был помоложе.
Третий, совсем мальчишка, дерзко хмыкнул и потянулся за очередным куском пирога с бараниной. Он, мальчишка, вообще все время молчал и работал челюстями, как и полагается воспитанным, неглупым слугам.
– Обратно ломиться-то не станет? – спросил тот, что помоложе.
– Нет, – ответил седой. – Он будет поединок досматривать и на какое-то время обо всем забудет. А потом – забудет только про нас, я сделаю, не впервые. – Седой усмехнулся: – Дед у него, помню, был с махонькой искрой таланта, всегда ухитрялся что-нибудь да вспомнить. Встретит меня на улице, робеет спрашивать, но – любопытный! – уходить тоже не хочет. Так и стоит, смотрит мне вслед, пока не уйду. Однажды я решил подразнить его, спросил: «Чего задумался, Илиах?» – «Да вот, магистр, не знаю, то ли схожу я с ума, то ли не схожу. Вспоминается что-то… но, если не схожу, значит, так вы сами хотели. Я уж спрашивать о том не буду, вы просто ответьте: заразился я безумием или нет».
– И что ты ответил?
– Пообещал: если он действительно начнет сходить с ума, я ему об этом сообщу. – И старик громко захохотал.
Его собеседник тряхнул копной рыжих волос:
– Забавно. С этим так же поступишь, если что-нибудь вспомнит?
– Не вспомнит. Но и рисковать я бы не хотел. Если придется вымарывать из его памяти слишком многое, можно навредить, а это ни к чему. Знаешь, какое первое правило свинопаса? «Дорожи каждым своим подопечным!» Так что, – подытожил седой, – давай-ка займемся делом. Драконы продержатся в небе еще какое-то время, потом будут фениксы, а дальше, надеюсь, итог станет ясен, и мы просто отобразим его в зримых образах.
Они отставили в сторону кружки, сели прямо, переплетя кисти «крестом», и впились друг в друга взглядами. Так продолжалось какое-то время, в течение которого, казалось, ничего не происходило. Мальчишка-слуга, усыпленный Фриухом одним движением руки, тихо похрапывал и всхлипывал во сне.
Рыжий первым вздрогнул и помотал головой, приходя в себя. Ослабевшей ладонью утер со лба пот.
– Молодец, – сказал ему седой. – Хорошо держался. Говоришь, Донн, когда учил тебя, был доволен?
– «Донн» и «доволен» – два несовместимых слова! Старый зануда только и делал, что ворчал: то не так, это не этак.
– Узнаю характер Бурого! – засмеялся Финдбеннах. – А все-таки ты зря ушел от него, он бы еще многому тебя научил.
– Да – если бы прежде не замучил до смерти своими причудами. Но я все равно ему благодарен. Бурый – один из лучших магов. Хотя вы, пожалуй, будете посильней.
– Глупости! – резко произнес Финдбеннах, вставая. – Ты судишь по себе, но ты еще не превзошел своего учителя. Если захочешь продолжить спор, возвращайся сюда лет через сорок, а до того поброди по свету и хорошенько приглядись к людям, поживи среди них. Пока же – прощай.
Финдбеннах достал из кошелька на поясе серебряную монету и положил на стол.
– Но магистр! – обиженно воскликнул Фриух. – По уговору, платит проигравший.
– Вот и заплатишь. А монету при случае передашь Бурому Донну.
– Только монету? А на словах?..
– Скажешь, что всё забыто и уже не важно, кто ошибался. Бурый поймет. – И Финдбеннах, попрощавшись, вышел во двор, чтобы позаботиться о воспоминаниях падкого на зрелища хозяина.
В ночном небе белый феникс одолевал рыжего.
– Хорош, – признал мальчишка.
Фриух и его слуга шли прочь от города по ночной дороге. Согласно условиям поединка, сразу после его завершения они должны были покинуть Иллгайрэт.
– Пожалуй, за последние несколько турниров это твой лучший дракон. Но Финдбеннахова феникса ты так и не превзошел. – Мальчишка помолчал, подбрасывая в воздух серебряную монетку. Зависнув у него над головой, она на мгновение превращалась то в мотылька, то в воробышка, а потом снова становилась монеткой и падала в подставленную ладонь. – И ты мог бы продержаться подольше! – сварливо заметил Бурый. – Конечно, если бы не был так упоен величием собственного дракона!
– Но, учитель…
– «Но, учитель»! – передразнил маг. – Скажи мне, Фриух, ты хоть понял, что сегодня Финдбеннах преподал тебе очень важный урок?
– Понял, конечно, – обиделся рыжий. – Первое правило свинопаса, верно?
– Ну, значит, есть еще надежда, что я не зря потратил на тебя столько лет! Только не радуйся раньше времени: ты слишком безответственен, чтобы можно было поручить тебе заботу о горожанах. Быть магом – это не только владеть силой, но и знать, как и когда ее применять. И главное, о чем надлежит помнить каждому из нас: те, за кого мы в ответе, – простые люди. Ты уже сейчас неплохо управляешься со своим даром, но слишком гордишься этим. Тебе недостает смирения. Прав был Финдбеннах: тебе надо походить по миру, пожить среди обычных людей. Тогда и поглядим…
– Позвольте вопрос, магистр?
Донн кивнул, и рыжему показалось, что из-под иллюзорной мальчишечьей личины проступило другое, настоящее лицо: густые брови, крючковатый нос, колючий взгляд карих глаз.
– Скажите, что просил передать вам Финдбеннах? Что именно «забыто»?
– А, это!.. Было у нас одно давнее недоразумение, – туманно отозвался Донн. – Повздорили когда-то, молодые были, горячие. Пожалуй, я навещу старика, когда ты станешь достаточно взрослым, чтобы можно было хоть ненадолго оставить тебя без присмотра. И кстати, – добавил он, прищурившись, – что это ты имел в виду, когда говорил про «старого зануду»?
А потом один талантливый писатель и проницательный издатель сказал про «Первое правило…», что это – и не рассказ-то вовсе, а фрагмент из чего-то большего. И ведь как в воду глядел! Во всяком случае еще одна история про Финдбеннаха и Бурого Донна уже какое-то время ждет своей очереди. Надеюсь, дождется…
Каморка под лестницей
Ядословец работал рецензентом не один год. Поэтому когда услышал краем уха: «Не подскажете, где я могу найти…» – понял, задницей почувствовал: пришли за ним. И не подарками осыпать, не с благодарностями в ножки падать, а совсем для другого.
Для таких случаев в Книжной палате существовал черный ход, которым Ядословец и воспользовался. По отполированной сотнями подошв лестнице скатился вниз, выскользнул на улицу Св. Розенталя, оттуда поднялся к площади Всех Грешников, а там и до дома было рукой подать. Жил Ядословец в квартале тихом, пристойном, а еще пару-тройку квартир снимал «на всякий случай», вот как раз на такой, как сегодня. Потому что перед домом-то слонялся тот самый, из Палаты, вопрошатель: худой, взъерошенный, с пламенным взором. Ядословец даже голову не стал ломать, кто из «отказников» последней партии мог настолько возжелать его крови: возжелать мог любой.
Ядословец отправился на съемную квартиру, что была на аллее Спящих Красавиц, аккурат под похоронной конторой «В гробу стеклянном». Место тихое, работать можно и на дому, рецензентам в Палате такое дозволялось. Он послал в Книжную почтового нетопыря, с тем чтобы завтра по этому адресу доставили новые сочиненья борзописцев. А утром, по глупости да рассеянности, не взглянул в волшебное зеркальце, что над входной дверью висело, замки отпер, засовы откинул – и здрасьте, на пороге… а вот уже и в квартире – стоит давешний вопрошатель. Протягивает сверток: «Из Палаты просили передать».
Ядословец, от такого проворства опешивший, сверток принял, а гость уже в кресле устроился, ногу на ногу забросил, вопросец задал. Привычный, в общем-то, вопросец, «отказники» его всегда задают, аккурат перед членовредительством:
– Не узнаёте?
– Отчего же, узнаю. – Ядословец очень хорошо помнил «Правила обращенья с “отказниками”, буде таковые, с целями агрессивными, проникнут в жилище ваше». Он даже прислушался к свертку, не тикает ли там жучок-бомбуин. Нет, сверток лишь шелестел привычным рукописным шелестом, а гость, между тем, ждал ответа, снисходительно усмехаясь. – Конечно же узнаю, как не узнать!
– И это по меньшей мере странно, ведь последний и единственный раз мы встречались двадцать пять лет назад.
Без членовредительства не обойдется, понял Ядословец и примерился уже швырнуть в «отказника» сверток да дать деру через окно (во внутреннем дворе, под окном, он нарочно устроил клумбу с цветами-матрасиками). Однако ж следующие слова гостя спасли клумбу:
– Так что помнить вы меня не можете, да и сочиненья мои вряд ли читали. Точнее, читать могли, а рецензировать – нет.
– Как же так? – не понял Ядословец.
– С моими работает другой мастер, – пояснил гость. – А прочесть их вы могли в книжках, где же еще.
Ядословец не стал объяснять, что ему довольно рукописей из Палаты и что он никогда не читает для удовольствия, ибо нет занятия глупей и бесполезней. Вместо этого он задал вполне резонный вопрос:
– Тогда зачем же вы хотели меня видеть?
– Чтобы предложить сотрудничество.
– Простите, но я…
Гость покачал головою:
– Выслушайте, прежде чем отказываться. Это не займет много времени.
Ну что же, Ядословец выслушал. И, конечно, не поверил.
– Сочинять с вами в соавторстве?!
– Не совсем так. Выпускать в соавторстве книги.
– А сочинять…
– Они уже сочинены.
– Вами?
Гость засмеялся:
– Не мною, что вы! Собственно, я не знаю, кто их автор. В том-то и загвоздка: эти книги никому не принадлежат, они ничьи. Это даже не совсем книги. Впрочем… убедитесь сами, – и он указал на сверток, который Ядословец по-прежнему держал в руках.
В свертке лежали несколько рукописей, оформленных должным образом: имя автора вымарано, вместо него – шифр (ничто не должно влиять на объективность рецензента!). Впрочем, нет, на одной не было ни имени автора, ни шифра.
– Прочтите, – сказал гость, – сочиненьице небольшое. Это лучше всего: сразу воочию убедитесь… – и он махнул рукой, дескать, читайте-читайте, потом все объясню.
Ядословец с профессиональной проворностью пробежал глазами по страницам, хмыкнул, вернулся к началу и прочел текст уже внимательней.
– Да, – сказал, – любопытно. Вполне, – сказал, – достойно лицензии. Признайтесь: ваше?
– Говорю же: нет! Видите ли, тут целая история. Недавно мне понадобилось поработать в Королевской библиотеке, в дальних архивах. Собирал материал для одной книжонки… впрочем, не важно. Проводил я в архивах изыскания и наткнулся, знаете, на каморку неприметную, под лестницей древней сокрытую. А может, попросту забытую или вообще никому не известную.
Ядословец, знакомый с Библиотекой не понаслышке, вполне мог подобное представить.
– А в каморке, значит, лежал этот вот опус? – Он приподнял пачку листов… и вдруг обнаружил, что те тают в воздухе. Мгновение – и следа от них не осталось.
– Не волнуйтесь, – сказал гость, – так оно всегда случается. Стоит рукопись прочесть, как она возвращается обратно в каморку.
– А если читать в каморке?
– Да сколько угодно! Только не слишком там почитаешь: места мало и с каждым днем становится все меньше. Я подозреваю, что некогда это была огромнейшая пустая зала, но со временем она заполнялась… и пополняется по сей день. Дверь ее отпирается внутрь, а над притолокой написано: «Рукописи не горят!»
– И что это должно означать?
– Полагаю, то, что все когда-либо существовавшие рукописи сочинений достойных, но по тем или иным причинам отвергнутых Книжной палатой, не исчезают во тьме веков, но хранятся в этой каморке.
– Достойные? – переспросил Ядословец.
– Вы сами только что…
– Хм… н-да… Ну и зачем вам нужен я?
– История Книжной палаты знает немало случаев, когда запрещенные тексты спустя годы получали лицензию на обнародование. Нравы и критерии меняются. Мне нужен тот, кто способен оценить сочинения с современной точки зрения.
– Но ведь, по сути, вы намереваетесь заняться воровством!
– Ничуть! Вы станете отбирать подходящие рукописи, я – читать их и переписывать по памяти, ведь в каморке работать невозможно. Если же я вынесу рукопись, то, едва лишь прочту ее, она возвратится в хранилище.
– Но вы ведь понимаете: дать стопроцентную гарантию невозможно?
– Разве что вы откажетесь от соавторства и сможете тогда рецензировать мои рукописи. Но на это не соглашусь я. Понимаете почему?
Ядословец медленно кивнул:
– Боитесь, что предам?
– Предпочитаю застраховаться от неприятных неожиданностей. И не вводить во искушение. Так вы согласны?
– Думаю, мы договоримся, – сказал Ядословец.
Словом, Ядословец согласился.
В тот же день они отправились к заветной каморке. Сочинитель (а звали его, кстати, Фимизменом) не солгал: находилась она в самом дальнем закутке, под древней, пыльной лестницей. Сам Ядословец ни за что не обратил бы внимания на маленькую дверцу с полустершейся надписью над притолокой. «Рукописи не горят!» – прочитал он, толкнул дверь – и отшатнулся: ему показалось, что все эти кипы пыльных листов – перевязанных бечевой, сложенных в пакеты, в конверты, в полуразвалившиеся коробки… – сейчас рухнут и погребут его!
– Впечатляет, не так ли? – с деланой усмешкой спросил Фимизмен.
Ядословец молча кивнул и огляделся уже внимательней. Стен видно не было, и он с трепетом представил себе возможные размеры помещения – не каморки, нет! – но бесконечной залы, заполненной миллионами рукописей. Ядословец вообразил, сколько труда вложено в эти листы: кто-то ведь прочел их все, оценил, отрецензировал… Ему ли тягаться с мастерами былых времен?
Впрочем – кому же еще?!
Взявши отпуск, Ядословец принялся за дело. С утра закупал он побольше снеди и отправлялся в Библиотеку, где читал одну за другой все эти рукописи… и с каждой прочитанной отчаяние его возрастало. Ибо все тексты были по-своему хороши.
– А чего ж вы ожидали? – удивлялся Фимизмен. – Мы ведь в библиотеке, сиречь, «собрании книг», а не пустых писаний разных бездарей. Посему в этом хранилище находятся достойные тексты – и только они! Наша же с вами задача – вернуть людям достойнейшие из достойных.
Вот в этом-то заключалась загвоздка. Чем больше Ядословец читал, тем более интересные сочинения находил и все сильнее тревожился: ведь если не прочесть всего, можно не заметить самого достойного! А ему хотелось, чтобы книга, написанная в соавторстве с Фимизменом, поразила буквально всех! Она должна быть самой лучшей!
Между тем рукописи прибывали. Нечасто (все же в Книжной палате ошибок почти не допускают!), примерно раз в несколько дней, из ниоткуда появлялась новая стопка листов. Чтобы не запутаться, Ядословец начал делать пометы на титульных страницах, однако пометы исчезали, так что он мог полагаться лишь на свою память. Он проработал правую от двери стену на три слоя в глубину, когда Фимизмен наконец прервал этот кошмар.
– Знаете ли, – заявил сочинитель, – я не могу ждать вечность. Давайте же с чего-то начнем! Я надеюсь, наше соавторство будет долгим и плодотворным, мы сумеем выпустить в свет не одно сочиненье, но лишь в том случае, если вы наконец выберете что-нибудь. Итак?..
Итак, Ядословец выбрал. В этом тексте было все: и глубокая идея, и несомненный литературный вкус сочинителя, и живые персонажи. Фимизмен прочел и согласился с рецензентом: «То, что нужно!»
Увы, другие рецензенты – те, к которым через месяц попала рукопись соавторов, – были иного мнения.
Ну что же, первый блин – комом; велика ли беда, если у них в запасе еще столько отличных текстов?! За это время Ядословец прочел немало новых сочинений и нашел парочку воистину замечательных!
И снова в Палате не дали лицензию.
– Возможно, – предположил Фимизмен, – дело в нас самих? Точнее, во мне. Я ведь переписываю чужие истории своими словами. Наверняка при этом что-то теряется. Попробуем-ка по-другому!
Теперь они отправлялись в Библиотеку, запасшись продуктами и чистыми листами. Один садился в каморке и вслух читал выбранное сочинение, другой – записывал. Затем менялись местами.
Вердикт Палаты был все тем же: «Обнародованию не подлежит!»
Как сказали Ядословцу по знакомству бывшие коллеги, слишком много новомодных вредных мыслей, способных смутить неокрепшие умы.
Они с Фимизменом выбрали иную рукопись – о ней в Палате отозвались как о «не способной заинтересовать современного читателя». Были и другие попытки, и другие отзывы, впрочем, все отказные формулировки Ядословец выучил наизусть, еще когда служил в Палате.
Между тем работать становилось все сложнее: в каморке почти не осталось места, Ядословец и Фимизмен читали друг другу тексты стоя, зажатые между кипами пыльных листов. Новые рукописи почти не просматривали, только однажды Ядословец поднял с пола кипу до боли знакомых страниц и узнал их с Фимизменом первое сочиненье… Больше он старался под ноги не смотреть.
Непоправимое случилось, когда соавторы искали материал для своей пятнадцатой книги. Закончились чернила, и Ядословец отправился за ними наверх, а Фимизмен остался в каморке. В городе Ядословец повстречал давнего приятеля, который тоже работал в Книжной палате, и разговорился с ним (втайне надеясь как-нибудь заручиться поддержкой). Приятель обещал помочь, чем сможет, хотя, конечно, ничего не гарантировал. Они зашли в ближайшую харчевню, перекусили да выпили (угощал Ядословец! никаких возражений!)…
Лишь к вечеру он вернулся к каморке. Неудачливый сочинитель принес с собою снедь, масло для светильника и чернила… а лучше бы захватил топор! Ибо дверь каморки оказалась наглухо завалена изнутри обрушившимися рукописями. Слабым голосом Фимизмен рассказал, как было дело. Дожидаясь Ядословца, он задремал, а очнулся от всеохватного шелеста, словно бы все мирозданье, состоящее из мириад рукописных страниц, пришло в движение и лавиною рушится на него, Фимизмена. Сочинитель ничего не мог поделать, только пытался прорыть себе ход поближе к двери, чтобы через щелочку дышать, – и теперь медленно, неотвратимо погибал под тяжестью чужих мыслей и слов.
Презрев возможность разоблачения, Ядословец помчался за помощью. Хотя от посетителя и разило спиртным, Библиотекарь поверил ему; взявши топоры, они вдвоем вернулись к древней, пыльной лестнице. Увы, сколько ни искали, двери Ядословец с Библиотекарем так и не нашли. Там, где лежали, брошенные в беспорядке, снедь, и масло, и пузырьки с чернилами, была лишь ровная каменная стена. Каморки под лестницей словно и не существовало.
Вскоре после случившейся в Библиотеке трагедии по городу прокатилась волна зверских убийств. Один за другим погибали самые «зубастые» рецензенты – погибали на тайных квартирах, иногда – при попытке скрыться от душегуба.
Злодея в конце концов поймали. Вина Ядословца была очевидна, да он и не отпирался. Комиссия из лучших лекарей подтвердила, что убивца находится не в своем уме, поэтому неудачливого сочинителя вместо казни приговорили к пожизненному заключению в казематах замка Якбы. Там он и скончался, с блаженною улыбкою на устах, перебирая в уме так и не опубликованные сочиненья.
Услышав о его смерти, прежние приятели Ядословца вздыхали и резонно замечали: «Вот бы заниматься человеку своим делом. Так ведь нет – славы взалкал, в сочинители подался. А сочинительство – вредное занятье, и для тела, и для рассудка, оно и не таких обарывало. А все же, – добавляли, хмыкнув, – было в его сочиненьях что-то… этакое, чего и словами не выскажешь. Ну да что теперь…» – и переходили к обсуждению цен на новую марку ковров-самолетов, за которую пройдохи-ткачи дерут втридорога, и ведь нет на них никакой управы, на негодяев!
Так же вышло и с «Каморкой под лестницей». Когда-то Ольга Трофимова предложила мне принять участие в антологии «Новые легенды-2» – и мы решили с ней, что я напишу не рассказ, а цикл миниатюр. Две или три к тому времени уже были готовы и выходили в киевской газете «Просто фантастика», действие их происходило в неком волшебном Королевстве, чаще всего – в Королевской библиотеке.
Стоило только обсудить и найти решение – и остальные рассказы придумались довольно быстро. То есть совершенно из ничего, на пустом месте вырос целый цикл. А «Каморка под лестницей» – как раз один из рассказов этого цикла.
Мастер дороги
«Возможно, – подумал принц, – к святая святых». И сразу же: «Но какая же “Книга” там хранится?»
Под сенью ветвей, сквозь солнца струны ехали молча. Копыт топот звучал глухо: ударами сердца.
Говорили мало.
– Все впустую, – бросил король. Обернулся: – Пора обратно. Что скажешь, мудрец?..
Стерх, седобородый учитель принца, почесал тонкий, острый нос тонкими, ломкими пальцами. Похлопал по шее начавшего было приплясывать коня, что-то шепнул ему на ухо.
– Думаю, – молвил королю, – нам по-прежнему нужен символ. Чтобы успокоить чернь… и не только ее.
Король отмахнулся. Солнечный зайчик метался по лабиринту из тончайших серебристых полос – венцу на королевском челе; сверкал, слепил.
– Сменные кони – вот что нам нужно, – отрезал король. – Тракт здесь целей, чем в иных баронствах. Значит, есть мастер дороги, значит, – и кони. А символ… давно пора уже было сыскать какой-нибудь камень, или шишку, или…
– Или птичку, – странным тоном произнес Ронди Рифмач. – Что скажете, мой принц, об этой вот птичке? А вы, ваше величество?
На широких, замшелых плитах дороги сидела малиновка.
Миг назад ее там не было.
Если бы принц не сводил глаз с Рифмача – решил бы, что тот и подбросил. Это было в его духе… хотя нет, сейчас разыгрывать короля не осмелился бы даже Ронди.
Путешествие к легендарному Темени Мира с самого первого дня не задалось. Отъезд сопровождался народными гуляньями и всеобщим восторгом, но гулянья были надрывными, восторг – истеричным. У ворот Льва королевский скакун вдруг захромал, пришлось сменить каурого на гнедого. Стерх, привстав на стременах, сообщил, что это добрый знак, грядут перемены.
«Если перемены – тогда, конечно, добрый, – шептались в толпе. – Хуже уже не будет. Некуда».
Дороги, проложенные самим Предчуром, тянулись от столицы во все стороны света. Через равные промежутки стояли вдоль дорог колонны с чашами-светильниками на верхушках. Чаши должны были сиять еженощно, освещать путь странникам. О том надлежало заботиться мастерам дороги – и королю. Прежде так и было, но теперь времена наступили скверные, хватало других забот.
С чего началось? – никто уже не помнил. Беда шла за бедой, каждая по отдельности вроде бы и не такая страшная. Три неурожайных лета. Зимы, которые становились все лютей. Слухи о том, что в лесах завелись диковинные твари: «ни копье, ни меч их не берут». Странные болезни. Мор, выкосивший всех собак. Самоубийства жрецов. Пожары в городах. Багровая луна. Ночи без звезд. Дождь из медведок.
Ах, нельзя отворачиваться!
Ой, терпеть больше нет сил!
– Вы, хозяин, вышли бы, не страдали, – подал голос старший из троих. – Клянусь, за это время ничего особенного не случится.
– Ага, не случится! – запальчиво воскликнул тот. – Неужели не знаете: когда отворачиваешься, все самое главное и происходит!
И тут же, не выдержав, махнул рукой, ругнулся вполголоса и побежал к двери, неуклюже переставляя ноги.
Выскочил.
Зажурчал.
Дверь за ним с тихим хлопком закрылась, и засов сам собою скользнул в пазы.
– Недоверчивый народ, – посетовал тот из посетителей, что был помоложе.
Третий, совсем мальчишка, дерзко хмыкнул и потянулся за очередным куском пирога с бараниной. Он, мальчишка, вообще все время молчал и работал челюстями, как и полагается воспитанным, неглупым слугам.
– Обратно ломиться-то не станет? – спросил тот, что помоложе.
– Нет, – ответил седой. – Он будет поединок досматривать и на какое-то время обо всем забудет. А потом – забудет только про нас, я сделаю, не впервые. – Седой усмехнулся: – Дед у него, помню, был с махонькой искрой таланта, всегда ухитрялся что-нибудь да вспомнить. Встретит меня на улице, робеет спрашивать, но – любопытный! – уходить тоже не хочет. Так и стоит, смотрит мне вслед, пока не уйду. Однажды я решил подразнить его, спросил: «Чего задумался, Илиах?» – «Да вот, магистр, не знаю, то ли схожу я с ума, то ли не схожу. Вспоминается что-то… но, если не схожу, значит, так вы сами хотели. Я уж спрашивать о том не буду, вы просто ответьте: заразился я безумием или нет».
– И что ты ответил?
– Пообещал: если он действительно начнет сходить с ума, я ему об этом сообщу. – И старик громко захохотал.
Его собеседник тряхнул копной рыжих волос:
– Забавно. С этим так же поступишь, если что-нибудь вспомнит?
– Не вспомнит. Но и рисковать я бы не хотел. Если придется вымарывать из его памяти слишком многое, можно навредить, а это ни к чему. Знаешь, какое первое правило свинопаса? «Дорожи каждым своим подопечным!» Так что, – подытожил седой, – давай-ка займемся делом. Драконы продержатся в небе еще какое-то время, потом будут фениксы, а дальше, надеюсь, итог станет ясен, и мы просто отобразим его в зримых образах.
Они отставили в сторону кружки, сели прямо, переплетя кисти «крестом», и впились друг в друга взглядами. Так продолжалось какое-то время, в течение которого, казалось, ничего не происходило. Мальчишка-слуга, усыпленный Фриухом одним движением руки, тихо похрапывал и всхлипывал во сне.
Рыжий первым вздрогнул и помотал головой, приходя в себя. Ослабевшей ладонью утер со лба пот.
– Молодец, – сказал ему седой. – Хорошо держался. Говоришь, Донн, когда учил тебя, был доволен?
– «Донн» и «доволен» – два несовместимых слова! Старый зануда только и делал, что ворчал: то не так, это не этак.
– Узнаю характер Бурого! – засмеялся Финдбеннах. – А все-таки ты зря ушел от него, он бы еще многому тебя научил.
– Да – если бы прежде не замучил до смерти своими причудами. Но я все равно ему благодарен. Бурый – один из лучших магов. Хотя вы, пожалуй, будете посильней.
– Глупости! – резко произнес Финдбеннах, вставая. – Ты судишь по себе, но ты еще не превзошел своего учителя. Если захочешь продолжить спор, возвращайся сюда лет через сорок, а до того поброди по свету и хорошенько приглядись к людям, поживи среди них. Пока же – прощай.
Финдбеннах достал из кошелька на поясе серебряную монету и положил на стол.
– Но магистр! – обиженно воскликнул Фриух. – По уговору, платит проигравший.
– Вот и заплатишь. А монету при случае передашь Бурому Донну.
– Только монету? А на словах?..
– Скажешь, что всё забыто и уже не важно, кто ошибался. Бурый поймет. – И Финдбеннах, попрощавшись, вышел во двор, чтобы позаботиться о воспоминаниях падкого на зрелища хозяина.
В ночном небе белый феникс одолевал рыжего.
***
– А дракон, ты видел дракона? Хорош был, верно?– Хорош, – признал мальчишка.
Фриух и его слуга шли прочь от города по ночной дороге. Согласно условиям поединка, сразу после его завершения они должны были покинуть Иллгайрэт.
– Пожалуй, за последние несколько турниров это твой лучший дракон. Но Финдбеннахова феникса ты так и не превзошел. – Мальчишка помолчал, подбрасывая в воздух серебряную монетку. Зависнув у него над головой, она на мгновение превращалась то в мотылька, то в воробышка, а потом снова становилась монеткой и падала в подставленную ладонь. – И ты мог бы продержаться подольше! – сварливо заметил Бурый. – Конечно, если бы не был так упоен величием собственного дракона!
– Но, учитель…
– «Но, учитель»! – передразнил маг. – Скажи мне, Фриух, ты хоть понял, что сегодня Финдбеннах преподал тебе очень важный урок?
– Понял, конечно, – обиделся рыжий. – Первое правило свинопаса, верно?
– Ну, значит, есть еще надежда, что я не зря потратил на тебя столько лет! Только не радуйся раньше времени: ты слишком безответственен, чтобы можно было поручить тебе заботу о горожанах. Быть магом – это не только владеть силой, но и знать, как и когда ее применять. И главное, о чем надлежит помнить каждому из нас: те, за кого мы в ответе, – простые люди. Ты уже сейчас неплохо управляешься со своим даром, но слишком гордишься этим. Тебе недостает смирения. Прав был Финдбеннах: тебе надо походить по миру, пожить среди обычных людей. Тогда и поглядим…
– Позвольте вопрос, магистр?
Донн кивнул, и рыжему показалось, что из-под иллюзорной мальчишечьей личины проступило другое, настоящее лицо: густые брови, крючковатый нос, колючий взгляд карих глаз.
– Скажите, что просил передать вам Финдбеннах? Что именно «забыто»?
– А, это!.. Было у нас одно давнее недоразумение, – туманно отозвался Донн. – Повздорили когда-то, молодые были, горячие. Пожалуй, я навещу старика, когда ты станешь достаточно взрослым, чтобы можно было хоть ненадолго оставить тебя без присмотра. И кстати, – добавил он, прищурившись, – что это ты имел в виду, когда говорил про «старого зануду»?
Примечание автора
История о поединке двух свинопасов входит в корпус текстов ирландского эпоса – и выглядит по сравнению с другими легендами достаточно странно. В самом деле, с чего бы вдруг двум свинопасам обладать такими волшебными способностями? Я попытался представить, что же на самом деле кроется за рассказом об их противостоянии.А потом один талантливый писатель и проницательный издатель сказал про «Первое правило…», что это – и не рассказ-то вовсе, а фрагмент из чего-то большего. И ведь как в воду глядел! Во всяком случае еще одна история про Финдбеннаха и Бурого Донна уже какое-то время ждет своей очереди. Надеюсь, дождется…
Каморка под лестницей
Из цикла «Королевская библиотека»
Ядословец работал рецензентом не один год. Поэтому когда услышал краем уха: «Не подскажете, где я могу найти…» – понял, задницей почувствовал: пришли за ним. И не подарками осыпать, не с благодарностями в ножки падать, а совсем для другого.
Для таких случаев в Книжной палате существовал черный ход, которым Ядословец и воспользовался. По отполированной сотнями подошв лестнице скатился вниз, выскользнул на улицу Св. Розенталя, оттуда поднялся к площади Всех Грешников, а там и до дома было рукой подать. Жил Ядословец в квартале тихом, пристойном, а еще пару-тройку квартир снимал «на всякий случай», вот как раз на такой, как сегодня. Потому что перед домом-то слонялся тот самый, из Палаты, вопрошатель: худой, взъерошенный, с пламенным взором. Ядословец даже голову не стал ломать, кто из «отказников» последней партии мог настолько возжелать его крови: возжелать мог любой.
Ядословец отправился на съемную квартиру, что была на аллее Спящих Красавиц, аккурат под похоронной конторой «В гробу стеклянном». Место тихое, работать можно и на дому, рецензентам в Палате такое дозволялось. Он послал в Книжную почтового нетопыря, с тем чтобы завтра по этому адресу доставили новые сочиненья борзописцев. А утром, по глупости да рассеянности, не взглянул в волшебное зеркальце, что над входной дверью висело, замки отпер, засовы откинул – и здрасьте, на пороге… а вот уже и в квартире – стоит давешний вопрошатель. Протягивает сверток: «Из Палаты просили передать».
Ядословец, от такого проворства опешивший, сверток принял, а гость уже в кресле устроился, ногу на ногу забросил, вопросец задал. Привычный, в общем-то, вопросец, «отказники» его всегда задают, аккурат перед членовредительством:
– Не узнаёте?
– Отчего же, узнаю. – Ядословец очень хорошо помнил «Правила обращенья с “отказниками”, буде таковые, с целями агрессивными, проникнут в жилище ваше». Он даже прислушался к свертку, не тикает ли там жучок-бомбуин. Нет, сверток лишь шелестел привычным рукописным шелестом, а гость, между тем, ждал ответа, снисходительно усмехаясь. – Конечно же узнаю, как не узнать!
– И это по меньшей мере странно, ведь последний и единственный раз мы встречались двадцать пять лет назад.
Без членовредительства не обойдется, понял Ядословец и примерился уже швырнуть в «отказника» сверток да дать деру через окно (во внутреннем дворе, под окном, он нарочно устроил клумбу с цветами-матрасиками). Однако ж следующие слова гостя спасли клумбу:
– Так что помнить вы меня не можете, да и сочиненья мои вряд ли читали. Точнее, читать могли, а рецензировать – нет.
– Как же так? – не понял Ядословец.
– С моими работает другой мастер, – пояснил гость. – А прочесть их вы могли в книжках, где же еще.
Ядословец не стал объяснять, что ему довольно рукописей из Палаты и что он никогда не читает для удовольствия, ибо нет занятия глупей и бесполезней. Вместо этого он задал вполне резонный вопрос:
– Тогда зачем же вы хотели меня видеть?
– Чтобы предложить сотрудничество.
– Простите, но я…
Гость покачал головою:
– Выслушайте, прежде чем отказываться. Это не займет много времени.
Ну что же, Ядословец выслушал. И, конечно, не поверил.
– Сочинять с вами в соавторстве?!
– Не совсем так. Выпускать в соавторстве книги.
– А сочинять…
– Они уже сочинены.
– Вами?
Гость засмеялся:
– Не мною, что вы! Собственно, я не знаю, кто их автор. В том-то и загвоздка: эти книги никому не принадлежат, они ничьи. Это даже не совсем книги. Впрочем… убедитесь сами, – и он указал на сверток, который Ядословец по-прежнему держал в руках.
В свертке лежали несколько рукописей, оформленных должным образом: имя автора вымарано, вместо него – шифр (ничто не должно влиять на объективность рецензента!). Впрочем, нет, на одной не было ни имени автора, ни шифра.
– Прочтите, – сказал гость, – сочиненьице небольшое. Это лучше всего: сразу воочию убедитесь… – и он махнул рукой, дескать, читайте-читайте, потом все объясню.
Ядословец с профессиональной проворностью пробежал глазами по страницам, хмыкнул, вернулся к началу и прочел текст уже внимательней.
– Да, – сказал, – любопытно. Вполне, – сказал, – достойно лицензии. Признайтесь: ваше?
– Говорю же: нет! Видите ли, тут целая история. Недавно мне понадобилось поработать в Королевской библиотеке, в дальних архивах. Собирал материал для одной книжонки… впрочем, не важно. Проводил я в архивах изыскания и наткнулся, знаете, на каморку неприметную, под лестницей древней сокрытую. А может, попросту забытую или вообще никому не известную.
Ядословец, знакомый с Библиотекой не понаслышке, вполне мог подобное представить.
– А в каморке, значит, лежал этот вот опус? – Он приподнял пачку листов… и вдруг обнаружил, что те тают в воздухе. Мгновение – и следа от них не осталось.
– Не волнуйтесь, – сказал гость, – так оно всегда случается. Стоит рукопись прочесть, как она возвращается обратно в каморку.
– А если читать в каморке?
– Да сколько угодно! Только не слишком там почитаешь: места мало и с каждым днем становится все меньше. Я подозреваю, что некогда это была огромнейшая пустая зала, но со временем она заполнялась… и пополняется по сей день. Дверь ее отпирается внутрь, а над притолокой написано: «Рукописи не горят!»
– И что это должно означать?
– Полагаю, то, что все когда-либо существовавшие рукописи сочинений достойных, но по тем или иным причинам отвергнутых Книжной палатой, не исчезают во тьме веков, но хранятся в этой каморке.
– Достойные? – переспросил Ядословец.
– Вы сами только что…
– Хм… н-да… Ну и зачем вам нужен я?
– История Книжной палаты знает немало случаев, когда запрещенные тексты спустя годы получали лицензию на обнародование. Нравы и критерии меняются. Мне нужен тот, кто способен оценить сочинения с современной точки зрения.
– Но ведь, по сути, вы намереваетесь заняться воровством!
– Ничуть! Вы станете отбирать подходящие рукописи, я – читать их и переписывать по памяти, ведь в каморке работать невозможно. Если же я вынесу рукопись, то, едва лишь прочту ее, она возвратится в хранилище.
– Но вы ведь понимаете: дать стопроцентную гарантию невозможно?
– Разве что вы откажетесь от соавторства и сможете тогда рецензировать мои рукописи. Но на это не соглашусь я. Понимаете почему?
Ядословец медленно кивнул:
– Боитесь, что предам?
– Предпочитаю застраховаться от неприятных неожиданностей. И не вводить во искушение. Так вы согласны?
– Думаю, мы договоримся, – сказал Ядословец.
***
Как настоящий профессионал, Ядословец сразу понял, что эта авантюра сулит множество хлопот. Он бы и отказался, если б не одно «но». Как всякий рецензент, в глубине души Ядословец был твердо уверен: уж он-то смог бы сочинять истории интересней, живее, содержательней, нежели иные борзописцы; а что не сочиняет – так это от недостатка времени. Однако непременно (уверен был он) наступит момент, когда рутинные дела отступят под натиском вдохновенья, и сочинение, равного коему не видел свет…Словом, Ядословец согласился.
В тот же день они отправились к заветной каморке. Сочинитель (а звали его, кстати, Фимизменом) не солгал: находилась она в самом дальнем закутке, под древней, пыльной лестницей. Сам Ядословец ни за что не обратил бы внимания на маленькую дверцу с полустершейся надписью над притолокой. «Рукописи не горят!» – прочитал он, толкнул дверь – и отшатнулся: ему показалось, что все эти кипы пыльных листов – перевязанных бечевой, сложенных в пакеты, в конверты, в полуразвалившиеся коробки… – сейчас рухнут и погребут его!
– Впечатляет, не так ли? – с деланой усмешкой спросил Фимизмен.
Ядословец молча кивнул и огляделся уже внимательней. Стен видно не было, и он с трепетом представил себе возможные размеры помещения – не каморки, нет! – но бесконечной залы, заполненной миллионами рукописей. Ядословец вообразил, сколько труда вложено в эти листы: кто-то ведь прочел их все, оценил, отрецензировал… Ему ли тягаться с мастерами былых времен?
Впрочем – кому же еще?!
Взявши отпуск, Ядословец принялся за дело. С утра закупал он побольше снеди и отправлялся в Библиотеку, где читал одну за другой все эти рукописи… и с каждой прочитанной отчаяние его возрастало. Ибо все тексты были по-своему хороши.
– А чего ж вы ожидали? – удивлялся Фимизмен. – Мы ведь в библиотеке, сиречь, «собрании книг», а не пустых писаний разных бездарей. Посему в этом хранилище находятся достойные тексты – и только они! Наша же с вами задача – вернуть людям достойнейшие из достойных.
Вот в этом-то заключалась загвоздка. Чем больше Ядословец читал, тем более интересные сочинения находил и все сильнее тревожился: ведь если не прочесть всего, можно не заметить самого достойного! А ему хотелось, чтобы книга, написанная в соавторстве с Фимизменом, поразила буквально всех! Она должна быть самой лучшей!
Между тем рукописи прибывали. Нечасто (все же в Книжной палате ошибок почти не допускают!), примерно раз в несколько дней, из ниоткуда появлялась новая стопка листов. Чтобы не запутаться, Ядословец начал делать пометы на титульных страницах, однако пометы исчезали, так что он мог полагаться лишь на свою память. Он проработал правую от двери стену на три слоя в глубину, когда Фимизмен наконец прервал этот кошмар.
– Знаете ли, – заявил сочинитель, – я не могу ждать вечность. Давайте же с чего-то начнем! Я надеюсь, наше соавторство будет долгим и плодотворным, мы сумеем выпустить в свет не одно сочиненье, но лишь в том случае, если вы наконец выберете что-нибудь. Итак?..
Итак, Ядословец выбрал. В этом тексте было все: и глубокая идея, и несомненный литературный вкус сочинителя, и живые персонажи. Фимизмен прочел и согласился с рецензентом: «То, что нужно!»
Увы, другие рецензенты – те, к которым через месяц попала рукопись соавторов, – были иного мнения.
Ну что же, первый блин – комом; велика ли беда, если у них в запасе еще столько отличных текстов?! За это время Ядословец прочел немало новых сочинений и нашел парочку воистину замечательных!
И снова в Палате не дали лицензию.
– Возможно, – предположил Фимизмен, – дело в нас самих? Точнее, во мне. Я ведь переписываю чужие истории своими словами. Наверняка при этом что-то теряется. Попробуем-ка по-другому!
Теперь они отправлялись в Библиотеку, запасшись продуктами и чистыми листами. Один садился в каморке и вслух читал выбранное сочинение, другой – записывал. Затем менялись местами.
Вердикт Палаты был все тем же: «Обнародованию не подлежит!»
Как сказали Ядословцу по знакомству бывшие коллеги, слишком много новомодных вредных мыслей, способных смутить неокрепшие умы.
Они с Фимизменом выбрали иную рукопись – о ней в Палате отозвались как о «не способной заинтересовать современного читателя». Были и другие попытки, и другие отзывы, впрочем, все отказные формулировки Ядословец выучил наизусть, еще когда служил в Палате.
Между тем работать становилось все сложнее: в каморке почти не осталось места, Ядословец и Фимизмен читали друг другу тексты стоя, зажатые между кипами пыльных листов. Новые рукописи почти не просматривали, только однажды Ядословец поднял с пола кипу до боли знакомых страниц и узнал их с Фимизменом первое сочиненье… Больше он старался под ноги не смотреть.
Непоправимое случилось, когда соавторы искали материал для своей пятнадцатой книги. Закончились чернила, и Ядословец отправился за ними наверх, а Фимизмен остался в каморке. В городе Ядословец повстречал давнего приятеля, который тоже работал в Книжной палате, и разговорился с ним (втайне надеясь как-нибудь заручиться поддержкой). Приятель обещал помочь, чем сможет, хотя, конечно, ничего не гарантировал. Они зашли в ближайшую харчевню, перекусили да выпили (угощал Ядословец! никаких возражений!)…
Лишь к вечеру он вернулся к каморке. Неудачливый сочинитель принес с собою снедь, масло для светильника и чернила… а лучше бы захватил топор! Ибо дверь каморки оказалась наглухо завалена изнутри обрушившимися рукописями. Слабым голосом Фимизмен рассказал, как было дело. Дожидаясь Ядословца, он задремал, а очнулся от всеохватного шелеста, словно бы все мирозданье, состоящее из мириад рукописных страниц, пришло в движение и лавиною рушится на него, Фимизмена. Сочинитель ничего не мог поделать, только пытался прорыть себе ход поближе к двери, чтобы через щелочку дышать, – и теперь медленно, неотвратимо погибал под тяжестью чужих мыслей и слов.
Презрев возможность разоблачения, Ядословец помчался за помощью. Хотя от посетителя и разило спиртным, Библиотекарь поверил ему; взявши топоры, они вдвоем вернулись к древней, пыльной лестнице. Увы, сколько ни искали, двери Ядословец с Библиотекарем так и не нашли. Там, где лежали, брошенные в беспорядке, снедь, и масло, и пузырьки с чернилами, была лишь ровная каменная стена. Каморки под лестницей словно и не существовало.
***
Дальнейшая история Ядословца коротка и печальна.Вскоре после случившейся в Библиотеке трагедии по городу прокатилась волна зверских убийств. Один за другим погибали самые «зубастые» рецензенты – погибали на тайных квартирах, иногда – при попытке скрыться от душегуба.
Злодея в конце концов поймали. Вина Ядословца была очевидна, да он и не отпирался. Комиссия из лучших лекарей подтвердила, что убивца находится не в своем уме, поэтому неудачливого сочинителя вместо казни приговорили к пожизненному заключению в казематах замка Якбы. Там он и скончался, с блаженною улыбкою на устах, перебирая в уме так и не опубликованные сочиненья.
Услышав о его смерти, прежние приятели Ядословца вздыхали и резонно замечали: «Вот бы заниматься человеку своим делом. Так ведь нет – славы взалкал, в сочинители подался. А сочинительство – вредное занятье, и для тела, и для рассудка, оно и не таких обарывало. А все же, – добавляли, хмыкнув, – было в его сочиненьях что-то… этакое, чего и словами не выскажешь. Ну да что теперь…» – и переходили к обсуждению цен на новую марку ковров-самолетов, за которую пройдохи-ткачи дерут втридорога, и ведь нет на них никакой управы, на негодяев!
Примечание автора
Должен сказать, что мне очень везет: рядом в необходимый момент всегда оказываются нужные люди, хорошие друзья и мудрые советчики. Многие рассказы возникают только благодаря им – составителям, редакторам, коллегам-писателям.Так же вышло и с «Каморкой под лестницей». Когда-то Ольга Трофимова предложила мне принять участие в антологии «Новые легенды-2» – и мы решили с ней, что я напишу не рассказ, а цикл миниатюр. Две или три к тому времени уже были готовы и выходили в киевской газете «Просто фантастика», действие их происходило в неком волшебном Королевстве, чаще всего – в Королевской библиотеке.
Стоило только обсудить и найти решение – и остальные рассказы придумались довольно быстро. То есть совершенно из ничего, на пустом месте вырос целый цикл. А «Каморка под лестницей» – как раз один из рассказов этого цикла.
Мастер дороги
Святославу Логинову – Стражу перевала
1
Лес походил на хран: стволы – колонны, кроны – кровля. Древний тракт уводил на запад, в самое сердце черной чащи…«Возможно, – подумал принц, – к святая святых». И сразу же: «Но какая же “Книга” там хранится?»
Под сенью ветвей, сквозь солнца струны ехали молча. Копыт топот звучал глухо: ударами сердца.
Говорили мало.
– Все впустую, – бросил король. Обернулся: – Пора обратно. Что скажешь, мудрец?..
Стерх, седобородый учитель принца, почесал тонкий, острый нос тонкими, ломкими пальцами. Похлопал по шее начавшего было приплясывать коня, что-то шепнул ему на ухо.
– Думаю, – молвил королю, – нам по-прежнему нужен символ. Чтобы успокоить чернь… и не только ее.
Король отмахнулся. Солнечный зайчик метался по лабиринту из тончайших серебристых полос – венцу на королевском челе; сверкал, слепил.
– Сменные кони – вот что нам нужно, – отрезал король. – Тракт здесь целей, чем в иных баронствах. Значит, есть мастер дороги, значит, – и кони. А символ… давно пора уже было сыскать какой-нибудь камень, или шишку, или…
– Или птичку, – странным тоном произнес Ронди Рифмач. – Что скажете, мой принц, об этой вот птичке? А вы, ваше величество?
На широких, замшелых плитах дороги сидела малиновка.
Миг назад ее там не было.
Если бы принц не сводил глаз с Рифмача – решил бы, что тот и подбросил. Это было в его духе… хотя нет, сейчас разыгрывать короля не осмелился бы даже Ронди.
Путешествие к легендарному Темени Мира с самого первого дня не задалось. Отъезд сопровождался народными гуляньями и всеобщим восторгом, но гулянья были надрывными, восторг – истеричным. У ворот Льва королевский скакун вдруг захромал, пришлось сменить каурого на гнедого. Стерх, привстав на стременах, сообщил, что это добрый знак, грядут перемены.
«Если перемены – тогда, конечно, добрый, – шептались в толпе. – Хуже уже не будет. Некуда».
Дороги, проложенные самим Предчуром, тянулись от столицы во все стороны света. Через равные промежутки стояли вдоль дорог колонны с чашами-светильниками на верхушках. Чаши должны были сиять еженощно, освещать путь странникам. О том надлежало заботиться мастерам дороги – и королю. Прежде так и было, но теперь времена наступили скверные, хватало других забот.
С чего началось? – никто уже не помнил. Беда шла за бедой, каждая по отдельности вроде бы и не такая страшная. Три неурожайных лета. Зимы, которые становились все лютей. Слухи о том, что в лесах завелись диковинные твари: «ни копье, ни меч их не берут». Странные болезни. Мор, выкосивший всех собак. Самоубийства жрецов. Пожары в городах. Багровая луна. Ночи без звезд. Дождь из медведок.