Аренев Владимир. Темная сторона города (сборник)

Темная сторона города: фантастические повести и рассказы (сборник)

Глобализация и призраки, или Следствие ведут мертвяки

   Призраки и криминал неразрывно связаны в произведениях мировой литературы, и традиция эта началась не вчера – достаточно вспомнить, как у Вильяма нашего Шекспира призрак оказал содействие детективу-любителю Гамлету в его расследовании, а Макбет вел беседу с окровавленным привидением.
   Иначе и быть не может. Души людей, мирно скончавшихся в своей постели, спокойно отлетают в мир иной. Но когда душа расстается с телом в результате мрачных и кровавых событий – вот тут-то и начинают бродить по коридорам замков женщины в белом, не отражающиеся в зеркалах, и звенят цепями заживо замурованные, проклиная своих погубителей, и грохочет копытами по дороге призрачная лошадь Гессенского кавалериста, разыскивающего свою отрубленную голову…
   Авторы повестей и рассказов, представленных в нашем сборнике, не отступают от почтенной традиции. Чем только не занимаются призраки, порожденные их творческой фантазией! Не только и не просто мстят своим убийцам, но и распутывают криминальные загадки, не дают свершиться новым преступлениям… А порой, наоборот, играют за другую команду, – например, похищают бриллианты астрономической стоимости.
   Казалось бы, декорации современного мегаполиса мало подходят для явления неприкаянных душ. Какая-нибудь «дама в белом» вполне уместна на руинах старинного замка или в полутемных коридорах старинного особняка, а в залитой ярким электрическим светом квартире улучшенной планировки – не комильфо.
   Но так лишь кажется.
   За сверкающими фасадами больших городов скрывается их темная, изнаночная сторона – и самые разные сущности, не только призраки, скрываются во мраке закоулков. Достаточно сбиться с пути, сделать лишь один шаг не туда – и вернуться обратно будет ох как не просто… Да и в квартирах улучшенной планировки свет иногда имеет обыкновение ни с того ни с сего гаснуть. И приходит темнота, а в ней оживают и материализуются древние страхи, зародившиеся задолго до появления городов, в те времена, когда круг света от костра очерчивал крохотный островок безопасности в темном и смертельно опасном мире.
   Но темнота и опасность всегда манили человека. Пугали, но манили, такой вот парадокс. Шагнуть в неведомую темноту из безопасной пещеры или из безопасной, напичканной технологиями квартиры – разница не так уж велика. Пожалуй, в наш виртуальный век стремление к риску и опасности даже возросло, и рост числа экстремалов всех мастей наглядное тому свидетельство. У пещерных жителей и без того хватало экстрима и адреналина в крови.
   Древние, из глубины веков пришедшие сущности никуда не исчезли – они затаились, они ждут. Ждут, когда мы сделаем шаг за грань.
   Однако от веяний нового тысячелетия – от Интернета, глобализации, всепроникающих цифровых технологий – никуда не деться, и не только люди, но и их темные попутчики стараются шагать в ногу со временем. Последователи древнего мрачного культа организуют туристический бизнес и пользуются услугами рекламных фирм для его грамотной раскрутки. Поставщики загадочных и опасных артефактов запросто реализуют свой товар через интернет-магазины. А неприкаянные души, застрявшие на границе миров, теперь игнорируют вращающиеся блюдца и раскачивающиеся столики – с миром живых куда проще и надежнее общаться посредством компьютерной переписки. Почему бы и нет? Виртуальный мир – вполне подходящее место для бесплотных сущностей…
   И мы приглашаем вас на экскурсию по темной стороне города, по ее закоулкам и тупичкам, – полюбопытствовать, как устроились в новом, постиндустриальном веке их исконные обитатели. Главное, не отходите далеко от гида. Помните: один шаг, сделанный не туда, – и мы снимаем с себя ответственность за судьбу опрометчивого экскурсанта.
   Итак, отправляемся. Посмотрите налево…
   Виктор Точинов

I. Живые и мертвые. Этюды в черных тонах

Подарок под елочку (Владимир Аренев)

1

   Последние лет двадцать пять Артур Тихомиров жил, опережая время. Новый год, к примеру, начинался у него в середине октября. Сперва были мюзиклы, потом – «Голубой огонек», концерты для «Интера», «СТБ» и трех музыкальных каналов. Плюс корпоративы – куда же без них. В этом году хит Тихомирова «Снежинка на ладони» уверенно держался в топе – и надо было ковать, не отходя.
   Уже 27 ноября Артур знал, что Новый год он работает в прямом эфире на «Плюсах»: Елена пробила очень выгодные условия. Как раз закроют «хвосты» по даче, еще и втроем с Настеной слетают куда-нибудь на море.
   Оставалось сущая безделица: объяснить все это Настене.
   – Взрослая девочка, должна понимать, – пожала плечами Елена. – Хочешь, поговорю с ней?
   Мигнув поворотником, она плавно свернула к ним во двор. Сыпался крупный, скрипучий снежок – первый в этом году. Фары высветили ряд машин, сугробы на скамейках, в центре двора – грандиозную елку. Пушистые лапы гнулись под тяжестью снежных шапок, отбрасывали химерные тени.
   Рядом с елкой нервно жестикулировали какие-то люди. Трое стояли возле замызганного грузовичка, еще семеро – напротив этой троицы. Лица у всех были напряженные, злые.
   – Опять, – сказал Тихомиров. – «Двор не гараж», наша песня хороша.
   Оказалось – нет, дело совсем в другом.
   – Артур Геннадьевич! – почти с радостью воскликнул дедок с первого этажа, этакий вечнозеленый борец за чужие права. – Хоть вы-то вмешайтесь!
   – Добрый вечер, – нейтрально кивнул Тихомиров. В последний раз, когда они с бойцом общались, тот был не в пример агрессивней, что-то кудахтал про отравленный воздух и мятую траву на газонах. Хотя Тихомиров всегда парковался аккуратно, на газонах вот – ни разу.
   – Эти трое, – негодовал дедок, – утверждают, что они якобы из ЖЭКа. Что якобы есть распоряжение. – Он яростно взмахнул рукой в ядовито-алой перчатке. – А сами даже документы не желают предъявить.
   Упомянутые трое переглянулись, старший – который повыше, с неровной щетиной на щеках, – нахмурился. Что-то отрывисто бросил своим, зыркнул на Тихомирова.
   – А елке, – поддержала дедка дама в летах, из третьего парадного, – елке-то больше полувека! Ее еще фронтовик один посадил, в пятидесятых…
   – О чем вообще речь? – вмешалась Елена.
   – У нас, – сказал ей щетинистый, – распоряжение из ЖЭКа. Елку срубить. Дерево старое, ствол изнутри прогнил. Рано или поздно упадет – и хорошо, – добавил он со значением, – если только на чью-нибудь машину. А если на людей?
   – Документы у вас есть?
   – Нам распоряжение на руки не выдают. Все в отделе, а нам сказали…
   – Кто сказал?
   – Начальник сказал, – нагло заявил щетинистый.
   – Значит так. – Этот ее тон Тихомиров знал очень хорошо. Она на такой переходила, когда обсуждала условия райдера. – Ефрем Степанович, вы участковому уже звонили? Если нет – вызывайте немедленно. И остальных соседей зовите, на всякий, – подчеркнула она, – случай.
   – Дура бешеная, – глухо сказал щетинистый. Сплюнул, кивнул своим и полез в кабину грузовичка.
   Жильцы во праведном гневе кричали им вдогонку, кто-то даже залихватски свистнул.
   Тихомиров стоял, стиснув кулаки, и свирепел.
   – Мог бы и вмешаться, между прочим, – сказала Елена – потом, когда ехали в лифте.
   – Пусть бы рубили. – Он отвернулся, злой, уставший от всего этого. – Пусть бы уже наконец, к чертовой матери. Зря ты вмешалась.
   – Настена же ее любит.
   – Потому что Алена любила. А когда умерла…
   Елена положила руку ему на плечо:
   – Тихомиров, я знаю, что это… больно. Если помнишь, мы с ней были подругами. Но… нельзя так.
   – Как?
   Она промолчала – да уже и приехали.
   – С Настеной, – вспомнил Артур, – я сам поговорю. Ну, насчет Нового года.
   Елена только кивнула.
   Это все, подумал Тихомиров, вре́менное. Тринадцать лет, переходной возраст, отсюда и бури. Настена ведь с Еленой прекрасно ладили – раньше, когда та была его продюсером… только продюсером. Надо просто переждать. Тяжелый год, тяжелый для всех.
   И хотя после смерти Алены прошло больше трех лет, для дочки, конечно, мало что изменилось. Она еще не умела, как он, насильно, осознанно забывать. Вообще, понимал теперь Тихомиров, это мало кто умеет, да ведь и он выучился не сразу.
   Может, думал Артур, такое передается с генами, их каким-нибудь хитрым сочетанием. Есть люди, которые помнят себя целиком, со школы-института и до глубокой старости, осознаю́т себя как единую цельную личность. А он относился к Тихомирову-школьнику, к Тихомирову-студенту, к Тихомирову-подающему-надежды-певцу как к дальним родственникам. Чужим, в общем-то, людям. Что-то о них знаешь, помнишь, но по-настоящему тебе их никогда не понять.
   Старые, прерывавшиеся на годы связи, старые песни свои – все это он воспринимал как чужое наследство. Вот досталось от кого-то – и что с этим теперь делать?
   То же самое было с воспоминаниями. Если расслабиться, размякнуть, – они могут прорваться сквозь все слои, прожечь насквозь. Но если не давать им воли – превращаются в пустой набор старых, плоских, черно-желтых открыток. В пачку фотографий из забытого альбома.
   Кто-то другой счел бы это предательством, но Тихомиров думал иначе. Иммунитет – вот что это было на самом деле, эмоциональный иммунитет. Чтобы не сдохнуть от переизбытка ощущений, от передозировки памятью, которая все равно уже никогда ни на что тебе больше не сгодится.
   Поэтому он так не любил елку во дворе: слишком многое с ней было связано. С ней и с Аленой.
   А вот дочка елку обожала с детства – и кажется, полюбила еще больше с тех пор, как они с Тихомировым остались одни. А уж после того, как Елена вышла за него замуж…
   В общем, Артур был бы рад, если бы те трое из замызганного грузовичка срубили елку к чертовой матери, прогнила она там или нет. Еще бы и приплатил. Зря Елена вмешалась – но что уж теперь, не догонять ведь их, в самом деле.
   Антонина Петровна между тем уже разогрела ужин. В прихожей, пока разувались, шепнула:
   – Настенька из школы пришла зареванная. Кажется, поссорилась с кем-то.
   – Кушала?
   – Нет, Елена Дмитриевна, апельсинчик один цапнула – и все. – Домработница пожала округлыми плечиками, закутанными в пуховый платок. – Я уж решила не настаивать, раз она не в духе.
   – Спасибо, – кивнул Тихомиров. – Все вы правильно сделали.
   – Я там наготовила на завтра, загляну уже после пяти, приберусь, а потом в понедельник, да?
   – Конечно-конечно… Лен, рассчитаешься за ноябрь?
   Сам он прошел по коридору и постучал в дверь, на которой вот уже полгода висел плакат с бомжеватым Гэндальфом.
   – Можно?
   Настена сидела за столом, верхний свет не включала, только лампу. Что-то рисовала. Это у нее с некоторых пор было новое увлечение: шрифты, узорчатые буквы. Она на дни рождения друзьям дарила самодельные открытки с аппликациями и рисунками, получалось очень красиво.
   – Привет. – Дочка поднялась из кресла и потянулась к нему, обнять. – Хорошо пелось?
   – Лучше всех. А как у тебя в школе дела?
   Она нахмурилась и поправила челку.
   – Знаешь, я тут подумала… не пойду я к Сушимниковой на день рождения.
   – Поссорились?
   – Да ну нет. Просто… не хочется. Я ей подарок потом отдам, она поймет. Слушай, па, вот я красивая вообще? Ну, по большому счету?
   – Спрашиваешь! Самая раскрасивая! Лучше всех!
   – Да ну тебя, – сказала она, улыбаясь. – Я серьезно, а ты… ты вообще предвзятый, вот что. Субъективный. Фу.
   Артур поднял руки:
   – Виноват, ваша честь. Ну что, ужинать идем?..
   Ночью, в постели, Елена спросила:
   – Забыл?
   – Просто не хотел портить ей настроение. В другой раз. Завтра.
   – Ох, Тихомиров… Сам же знаешь: чем позже, тем хуже.
   В общем-то она была права. Но, подумал Артур засыпая, в конце-то концов, не всегда «раньше» значит «лучше»…
   Утром, конечно, он проспал, потом был звонок от Горехина, решали насчет январских гастролей, потом оказалось, что Настена ушла в школу, – а ему с Еленой надо было уже в аэропорт. Со съемок звонил, но не по телефону ведь о таком.
   Вернулись через пару дней – измотанные, выжатые. Антонина Петровна с порога сообщила: буря вроде бы улеглась. Вплоть до того, что Настена все-таки собирается на день рождения к Сушимниковой.
   – Вот и славно. – Он перехватил ожидающий взгляд Елены, кивнул, мол, сейчас поговорю, но снова зазвонил телефон, Горехин хотел договориться насчет журналистов, интервью там или что, толком не мог объяснить, тараторил, глотал слова, – в общем, как обычно. Тихомиров зажал трубку плечом, сдергивал сапоги, кивал, пытался встрять, вставить фразу-другую… Краем глаза заметил, как в коридор выглянула Настена, – увидела, что он занят, махнула приветственно рукой и снова спряталась за этим своим Гэндальфом.
   – Да, Горехин, хорошо, послезавтра, все послезавтра. Ну «как съемки»? – обычно. Сказки у них закончились, так они перешли на мифологию. Ага, ветхозаветные сюжеты… Если бы!.. Ну какой из меня Самсон, Горехин? Лот, ага. Баловнева в женах, очень натурально, знаешь, превращается в соляную бабу – такую, знаешь, запасов на год всей стране хватит, лизать бы и лизать.
   Елена пнула его, мол, за языком-то следи. В ответ он показал ей язык – вот, мол, сама и следи. Настроение как-то само собой улучшилось. Завтра намечался выходной, и вообще.
   – Короче, Горехин, на связи, давай.
   «Поговори с ней», – беззвучно, одними губами, приказала Елена – и закрылась в ванной.
   Тихомиров со вздохом поднялся и пошел к Гэндальфу на поклон.
   Настена сидела, забравшись с ногами в кресло, ноут пододвинула к себе так, чтобы было удобней работать, и с кем-то чатилась. На заднем фоне темнело окошко браузера со знакомой заставкой. Официальный сайт Артура Тихомирова, подраздел «Гастроли и выступления».
   Он сперва глянул мимоходом, а потом вчитался и остолбенел – куда там безымянной Лотовой жене.
   «В Новогоднюю ночь Артур Тихомиров – в прямом эфире на «Плюсах»! Не пропустите!»
   Ну, сообразил, конечно: пресс-служба слила инфу или Горехин позаботился. Надо было попросить, чтобы придержали, но в голову тогда не пришло, а потом – чем только она не была забита, голова…
   Настена отклацала «пока. еще напишу позже», свернула окошко и оглянулась на него со странным выражением на лице.
   – Извини, – сказал Тихомиров. – Надо было раньше тебе сказать насчет Нового года, но ты тогда расстроилась из-за школы, и я не хотел…
   Она кивнула, очень по-взрослому. В который раз он напомнил себе: ей только тринадцать. Как бы ни вела себя, что бы ни говорила – только тринадцать, и у нее три года назад умерла мать.
   – Тогда, – сказала Настена, – ты меня отпустишь праздновать к Маринке?
   Он пожал плечами:
   – Ну… отчего бы и нет? Если вы, конечно, опять не повздорите.
   Настена сделала вид, что ей срочно нужно проверить почту.
   – Да, – бросила она через плечо, – пап, мне Ефрем Степаныч говорил, что ты в курсе насчет елки. И что снова приезжали эти… ну, которые типа из ЖЭКа.
   Только сейчас Артур догадался, кто такой Ефрем Степаныч.
   – Не то чтобы в курсе…
   – Па, ты же не дашь им спилить нашу елку?! – И теперь уже обернулась, теперь уже смотрела на него во все глаза.
   – Ну что ты от меня хочешь, малыш? Чтобы я дежурил там круглые сутки? Так твой Ефрем Степаныч и сам неплохо справляется…
   – Па! Он же все-таки старенький.
   Артур поморщился. Ну да, старенький он, – прошлым летом орал на весь двор, хуже сирены.
   – Давай завтра об этом поговорим. Мы только с дороги, умоемся, отдохнем, подумаем…
   – Я уже все придумала, па. Они же там считают, елка бесхозная. А мы им скажем, что наша.
   – Как это наша?! То есть, – добавил он, лихорадочно исправляясь, – наша, конечно, наша, но как ты им это докажешь? Не табличку же вешать.
   – Вот! – Она спрыгнула с кресла и чмокнула его в щеку. – Точно! Вешать, па. Повесим на ней наши игрушки, как раньше вешали. Помнишь?
   Конечно, он помнил. Каждый декабрь, пятнадцатого. Доставали коробки, все втроем несли их во двор. Это Алена придумала, сказала, они в детстве так же наряжали елку в селе. Некоторые игрушки были еще с тех времен: самодельные, похожие на упитанных удавчиков хлопушки, мятые бумажные шары, снежинки… Каждый год арсенал приходилось подновлять: одни размокали под снегом, другие терялись, третьи расклевывали любопытные вороны и грачи…
   На Новый год они никогда не покупали елку в дом, только ставили в вазы пару-тройку веток. А отмечать выходили во двор или, в те годы, когда Настена подхватывала к праздникам грипп, садились у окна, чтобы было видно «их елку». Гасили свет, звенели бокалами, шутили вполголоса…
   – Па?
   Он пожал плечами.
   – Пойду, – сказал преувеличенно бодрым голосом, – попытаюсь завербовать Лену.
   Настена помрачнела, но возражать не стала.

2

   Добрую половину того, что было в коробках, пришлось выбросить. Артур съездил в «Ашан» и вернулся с новыми игрушками и стремянкой. Выходной оказался как нельзя кстати: после обеда развешивали игрушки и гирлянды. Постепенно стали подтягиваться со своими украшениями соседи: тетка из третьего подъезда притащила ворох спутанного, еще как бы не брежневских времен, «дождика»; гоблин Ерфем Степаныч – надколотую верхушку в виде курантов, юная парочка со второго этажа – плюшевых зайцев…
   К вечеру управились. Елка теперь выглядела так, будто прямо над нею взорвались сани Санта-Клауса. Совершенно ничего общего с теми, прежними их елками.
   А главное, Тихомиров знал наверняка: грузовичная троица не имеет к ЖЭКу никакого отношения и вряд ли спасует перед этими дешевыми трюками. Какой-нибудь средней руки депутатик захотел елку себе на дачу – а секретарская шушера подсуетилась, нашла исполнителей, пообещала как следует заплатить. Поэтому рано или поздно дождутся, спилят и увезут.
   В общем, Артур не удивился, когда через пару дней обнаружил, что часть украшений пропала. Не стало обоих зайцев, игрушечного автомобильчика, трех сочно-оранжевых шаров и самой красивой хлопушки. Могло быть и хуже.
   Тихомиров пожал плечами и пошел домой. День был тяжелый, он вернулся с очередной студийной записи, усталый и голодный; уже в дверях его настиг звонок от Горехина, какие-то проблемы с дублями или с озвучкой, Горехин сам точно не знал, но пытался договориться, хотя бы на следующую неделю, да, повторить, да, иначе никак, это в твоих же, Тихомиров, интересах, ну в самом деле…
   Он односложно отвечал, между делом удивляясь, что в доме нет Антонины Петровны, потом сообразил: она ведь сегодня днем забегала, прибраться и приготовить ужин, – и, все так же прижимая трубку к уху, на ходу расстегивая кофту, постучался, заглянул к Настене, позвать на кухню, «питаться!» – и обнаружил вдруг, что дочка сидит за компом, правой отстукивает что-то в чат, левой вытирает слезы.
   – Совсем не в роль… – бубнил в ухе Горехин. – Они когда просмотрели… рвут и мечут…
   – Понял, понял. Потом, все, будь. – Тихомиров нажал на отбой и кивнул дочке: – Как ты?
   – Все в порядке, – тихо сказала Настена. – Пап…
   – Ты из-за елки расстроилась?
   – Елки? – она сморгнула. – А что?..
   Вот дурак, подумал Тихомиров, балда чугунная.
   – Да ерунда, – отмахнулся он. – Там пара игрушек пропала, всего-то. Оно даже к лучшему, а то мы в субботу перестарались, если честно, с украшательством этим…
   – Это они, – сказала Настена ровным, усталым голосом. – Точно. Сначала снимут все украшения, а потом… потом…
   Ее вдруг затрясло всю, она отвернулась, кусая губы, потом бросилась через всю комнату и ткнулась Артуру в бок. Заревела приглушенно, как будто пыталась загнать обратно все эти всхлипывания, всю эту боль.
   Тихомиров стоял столбом, затем обнял ее и стал гладить по голове, мягко-мягко.
   – Ну что ты, – говорил, – ну, тихо, все, все, еще же ничего не ясно, мы не дадим ее в обиду, конечно, не дадим, что ты, ну… – И так, кажется, по кругу, он и сам себя толком не слушал.
   И даже не понял, что же такое вдруг подступило к груди, холодное и пульсирующее, звенящее. Хотелось взять пилу, или топор, или даже простой кухонный нож – и срубить на хрен эту елку. Под корень, чтобы даже следа не осталось.
   Хотя – понял он мгновение спустя – пустота на том месте, где она сейчас стоит, будет этим самым следом. И значит… значит…
   – Сейчас, – сказал он чужим голосом, – сейчас мы все решим. Ну-ка, позволь.
   Он высвободил руку, достал мобильный и набрал номер.
   – Геннадьич! – мигом отозвался Горехин. – Слушай, дорогой…
   – Не болбочи, – оборвал его Тихомиров. – Лучше ты меня послушай. Нужна помощь, я знаю, ты же у нас полномочный представитель Греции, сам говорил: все, что угодно достанешь.
   – Ну, – осторожно сказал Горехин.
   – У меня тут во дворе елка, видел, может.
   Горехин издал некий горловой звук, среднее между кваканьем и кряканьем. Артур сообразил наконец, что да, конечно, видел: он же к ним в гости часто захаживал – то есть к ним с Аленой. Пару раз помогал развешивать украшения.
   – В общем, тут кто-то повадился снимать игрушки. И подозреваю, только этим дело не кончится. Нужен… я не знаю… капкан, что ли… но безобидный, чтобы без увечий, понимаешь? Чтобы все законно.
   Горехин снова крякнул.
   – Подумай, – попросил Артур. – Очень надо – и срочно.
   – Ты уверен?
   Тихомиров промолчал, но так, что Димыч сам все сообразил:
   – О'кей, понял-понял, извини. Хорошо. Но… Хорошо. Ладно. Как раз недавно я Петьке Извольскому такой же доставал, у него на даче, знаешь, есть там одна…
   – Сколько и когда?
   – Я тебе кину линк на почту. Это сетевой магазин, заполнишь форму – адрес там, имя-отчество, когда удобно, чтобы привезли, – товар доставят прямо под двери.
   – Точно без увечий?
   – Да ну блин, Геннадьич! А, я ж не сказал. Это не капкан, упаси бог. Это такой типа как подарок – ну, коробка в блестящей упаковке, с бантом таким.
   – Для воров? Подарок?! Горехин!..
   – Дослушай, что ты сразу!.. Новейшая разработка, говорят, цэрэушная вообще. Видел такие хрени, которые воткнешь в розетку – и они комаров отпугивают? Вот что-то вроде. Излучает волны в каком-то хитром диапазоне, отпугивает тех, кто приближается с дурными мыслями. Типа мозг тогда испускает волны особой длины, хрень эта их фиксирует – и выдает ответку.
   – И что?
   – Злоумышленник драпает, наклавши в штаны. Не буквально, конечно, не бойся.
   – Горехин… а есть что-нибудь менее эзотерическое? Без лапши на уши, фольги на голову?
   Тот хмыкнул:
   – Пугало поставь, снеговика. И морду ему пострашней намалюй. Геннадьич, – добавил он обиженно, – мы с тобой сколько лет знакомы? Было такое, чтобы я туфту порекомендовал?
   – Тебе по годам перечислить?
   – Нет, ну тот случай с солнечными лампочками не считается, там я сам маху дал. А здесь все проверено, Извольский вон вчера звонил, сердечно благодарил и, между прочим, обещал проставиться. Как бы не намекаю.
   – Как бы верю. Давай свой линк.
   – Слушай, а насчет съемок вот…
   – Потерпит завтра до утра? Сейчас не до них. Без обид, хорошо?
   Настена уже не плакала, просто смотрела на него странным взглядом.
   – Завтра все решим, – пообещал ей Артур. – Веришь мне?
   Товар доставили к девяти, как Тихомиров и попросил в примечаниях к заказу. Сайт вообще оказался странноватым, предельно простым. Хотя, подумал Артур, может, так сейчас модно.
   – Это тебе! – крикнула Елена. Она успела к двери раньше, пока он выкарабкивался из тренажера, уже открыла и заполняла платежку. – Слушай, что это вообще? – Она понизила голос: – Настене, что ли? Под елочку?
   – Почти. – Он поставил увесистый, размером с обувную коробку, пакет под вешалкой и расписался на платежке. – Паспорт показывать?
   Молодой курьер неловко дернул плечами и улыбнулся:
   – Да ну что вы… Нам паспорт и не нужен, в общем-то. Если можно, – добавил, кашлянув, – поставьте автограф, я сейчас листок дам, вот, сюда.
   Ишь, подумал Тихомиров.
   – Кому?
   – Оксане. Сеструхе моей, младшей, – зачем-то пояснил курьер.
   Тихомиров резко расписался, сунул ему листок и потянулся за пакетом.
   – Если вы не против, я проверю содержимое.
   – Там инструкция, – сказал парень. – Посмотрите внимательно, пожалуйста, и тоже распишитесь, одну страничку я заберу. Ну, что ознакомлены с правилами пользования и все такое. Главное: нельзя срывать печати.
   – Какие печати?
   – Да вот, с корпуса… в смысле, с коробки. Пломбы такие, снизу идут, семь штук. Видите?
   Они вдвоем развернули пакет. Елена к этому времени сбежала на кухню, снять с плиты свистевший чайник. Настена еще спала.
   – Ого, – сказал Тихомиров.
   Коробка была совсем небольшой. В пакете она лежала на боку, и примерно половину пространства занимал роскошный фиолетовый бант. На свету он переливался и отблескивал, словно сделан был из кожи экзотической змеи, аспида какого-нибудь или гюрзы. В змеях Тихомиров не очень разбирался.
   Сам же «корпус» представлял собой куб, обернутый подарочной бумагой. Бумага была испещрена миниатюрными оленями, санями и прочей дедморозовщиной. Выглядело все это солидно, богато. Класть такое во двор под елку… Тихомиров не знал, что и думать.
   Он перевернул куб бантом книзу и обнаружил на дне россыпь круглых черных бляшек.
   – Те самые пломбы?