Вана надолго замолчала. Гвидо показалось даже, что она уснула. И действительно, когда она снова заговорила, голос ее звучал сонно.
— Ты надеешься, что Джулия сейчас ждет тебя, как Пенелопа?
— Ничего похожего я не думаю, — Гвидо пожал плечами.
— А что же на самом деле?
— Мы с Джулией женаты уже два года. Так что ей пришло время искать замену.
— Что это за странный двухгодичный цикл? — рассмеялась Ванесса. — Почему именно два года, а не три, десять или один?
— Я не теоретизирую, — буркнул Гвидо. — Просто констатирую факты.
— Ты почувствовал, что надоел Джулии?
— Нет.
— Может быть, ты сам устал от нее?
— Нет, не то. Гораздо умнее разойтись, не дожидаясь, пока кому-нибудь из двоих станет скучно.
— Значит, ты хочешь развестись, чтобы проверить, сможешь ли ты после возвращения спать с Джулией с таким же удовольствием, как и с Майкой?
— Именно так.
— Ты будешь по-прежнему придерживаться той же системы: продолжать встречаться с каждой из них отдельно — или воспользуешься опытом, который приобрел со мной и Мидж, и станешь понемножку скрашивать однообразие повседневности? Если Джулия перестанет за тебя цепляться, она будет уже не такой наивной. Может оказаться, что ставки в игре, которую ведет Майка, чересчур высоки для дочери финансиста. Но я уверена, она не откажется увеличить количество игроков до трех.
— Я могу поверить в такое только из уважения к тебе.
— А когда новый меценат предложит тебе очередное пожертвование, ты тут же еще раз женишься?
— Пока что я совершенно не настроен заводить еще одну жену.
— Но ты можешь участвовать в решении вопроса о том, кто станет твоим преемником? Или тебе уже неважно, кто займет твое место в постели Джулии? Тогда неправда, что ты сам подбирал парней, которые постоянно увивались вокруг Джулии. И все же ты, наверное, уже знаешь своего преемника. Во всяком случае, знаешь, кто мог сменить тебя в тот день, когда ты сел на самолет и прилетел ко мне.
— Нет, я его не знаю. Когда я уезжал из Милана, мы с Джулией договорились, что не будем переписываться.
— Когда ты собирался уехать, у нее был кто-нибудь на примете?
— Нет, наверняка не было. К счастью, ей нравятся многие, так что она могла бы оказаться перед трудным выбором.
— Почему ты говоришь «могла бы»?
— Потому что ей не придется решать самой — так же, как и в первый раз, когда ее предложили мне. Мой босс по-прежнему на своем месте.
— И он назначит Джулии нового мужа? Или, может быть, уже назначил? Я думаю, девушку из такой хорошей семьи не отдадут какому-нибудь старому грубияну. При свободной любви такого не бывает.
— В столе у моего босса, — ответил Гвидо, — лежит бланк заявления на развод с моей подписью. Нужные сведения он впишет Сам.
— А Джулия участвует в решении этого вопроса?
— Она уже согласилась.
— Вот уж не ожидала, что в вашей передовой стране сохраняется система, которую и в Египте не часто увидишь.
— То, о чем .я тебе рассказал, не характерно для всей страны. Эта система основана на тайном эротическом договоре, который заключили между собой Майка, Джулия и другие женщины и несколько мужчин. Всем им нравится, что их жизнью управляют.
— Неужели им действительно нравится, что их «желают», назначают им цену и передают из рук в руки, как имущество? Иными словами, они довольны, что превратились в товар? Дорогостоящий, конечно, но все-таки товар.
— Помнишь наш первый разговор, Вана? Когда ты назвала меня психологом-дилетантом? Похоже, что сейчас ты сама перешла на тот же жаргон. Избитые фразы вроде «женщина превращается в товар» служили пищей для ума старикам, которые до сих пор не могут выйти из состояния оцепенения. Люди нашего поколения должны мыслить более оригинально. Мы должны быть готовы принять утверждение, что синапсы в чьем-то мозгу так настроены, чтобы человек получал удовольствие, когда его или ее продают. При таких же обстоятельствах другие люди склонны возмущаться и протестовать в силу иной регулировки синапсов.
— А эта синоптическая структура задана от рождения или формируется уже при жизни? Развивается она или всю жизнь остается неизменной?
— Открою тебе тайну и прошу никому ее не выдавать: на сегодняшний день никто не может ответить на твои вопросы. Более того, никто не знает, можно ли в принципе на них ответить. Как видишь, мы далеки от категоричности ложного знания.
— Тогда объясни, откуда тебе известно, что ни один человек этого не знает.
— Потому что я и есть тот самый «один человек»! И потому что никто в мире не знает об этом больше, чем я.
— А, понимаю… Или, вернее, теперь я совсем ничего не понимаю. Наверное, для меня лучше не знать слишком много.
— Что ж, тогда не будем больше говорить о моих женах.
— О да, не будем! Для меня это чересчур возбуждающая тема. Мои синапсы уже совсем проснулись.
— Ладно, тогда поехали дальше. Что ты еще хотела бы узнать?
— Как Майка и Джулия занимаются любовью?
— Я уже говорил тебе — обычным способом.
— Да, но… Расскажи еще раз.
— Ну… Словно мужчина и женщина: контакт через половые органы, которые целуются взасос, как губы.
— А я имею перед ними только одно преимущество?
— Да. Именно поэтому я стараюсь это преимущество использовать.
— Подумать только! Ведь я ничего об этом не знала!
— Ты ждала меня, чтобы узнать, на что ты в самом деле способна, так же, как и они.
— Так вот оно что! Ты свалил нас в одну кучу! Ну и как, доволен?
— Да. Мне никогда и в голову не приходило сравнивать какую-нибудь женщину с Джулией и Майкой. Ты единственное исключение, и не стоит этого стыдиться.
— Мне ничуть не стыдно. Я уже дошла до того, что мне нравятся эти две сучки. Думаю, что теперь я знаю их даже лучше, чем ты.
— Лучше, чем ты знаешь меня?
— Лучше, чем ты знаешь их.
— Неужели?
— Не сердись, Гвидо, но я разочарую тебя. Что бы тебе ни казалось, но ни Майку, ни Джулию, ни меня не нашел для тебя кто-то посторонний. Мы сами решили, что ты нам подходишь. Ты вообразил, будто мы тебе уступили, потому что в раннем детстве, или когда мы были еще в утробе матери, наши нейроны были соответственно запрограммированы. Как же ты ошибаешься, Гвидо! Твои торговцы наркотиками пришли слишком поздно и не смогли повлиять на наши синапсы. И наши родители, в определенном смысле, тоже не смогли. Наша сущность формировалась на протяжении бесчисленных поколений, и судороги экстаза, связанные с особенностями нашего пола, едва ли могут нас изменить. Как это ни парадоксально, то, что мы так сформировались, делает нас свободными. Вопреки тому, во что она заставила тебя поверить, Майка свободно выбирала тебя. Ведь это она убедила своего первого мужа, чтобы он завещал ее тебе. Ты был ступенькой, на которую ей необходимо было взобраться, чтобы приблизиться к вожделенной мечте — свободному и безоблачному разгулу. И, клянусь последним оргазмом, Джулия тоже всегда понимала, что главное для нее — движение к свободе. Чтобы избавиться от своей семьи, ей пришлось продать с молотка свою невинность, что во многом определило всю ее судьбу. И все же ей хотелось выяснить, чего на самом деле стоит ее тело. Чтобы узнать срою истинную цену, ей нужно было учиться, экспериментировать, готовиться. И ты оказался лучшим инструктором из тех, что были у нее под рукой. Взяв тебя напрокат, она сделала это в своих интересах, хотя тебе казалось, что инициативу проявил ты сам. Ну-ка, прикинь — кто из вас приобрел больше? Ты испытываешь одинаковый оргазм, когда кончаешь в рот одной возлюбленной или во влагалище другой. А эта дочь биржевика, которой пришлось бы всю жизнь корпеть над кредитами, открыла для себя новый мир, когда ты показал ей, что время можно проводить совсем по-другому. А теперь она настолько овладела искусством любви, что тебе в поисках новых ощущений пришлось ехать в такую даль и попасть в руки девушек, принадлежащих к более древней цивилизации, чем итальянская.
Произнося эту тираду, Вана сжимала фаллос Гвидо, постепенно переходя от легких ритмичных надавливаний к более сильным. Итальянец почувствовал, что вот-вот произойдет эякуляция.
— Прими мое семя! — взмолился он наконец. Вана не заставила себя долго упрашивать. Потом на мгновение замерла, прижавшись щекой к его животу. И тут же заговорила снова:
— Радуйся, обладатель скрытых талантов! Даже когда ты приобретаешь меньше, чем твои партнеры, ты все равно ничего не теряешь. В какую бы игру ты ни играл, на что бы ты ни делал ставку — всякий раз ты будешь получать свои деньги назад и всегда останешься в выигрыше.
— Ванесса, — вздохнул он, — Что-то я совсем перестал понимать. Должно быть, ты высосала из меня последнюю каплю сообразительности. Или ты разговариваешь во сне?
— Я притворяюсь, что сплю, — ответила она. — Так же, как ты притворяешься, что не выбираешь своих жен, а предоставляешь делать это другим. Другим людям и случаю. И все же этот случай и эти люди подбирают именно тех женщин, которые тебе нравятся. Женщин, к которым тебя влечет, хотя ты не хочешь в этом признаваться. А не признаешься ты в этом из-за своей слабости — ты менее решителен в словах, чем в поступках.
— Мне не хватает твоего везения.
— Это неважно! Ты никогда не стал бы брать женщин, которых предлагает тебе Ренато, или твой босс, или Аллан, если бы они не оказались теми же, что грезятся тебе в трансе рукоблудия. Теми, чьи придуманные образы удовлетворяли ваше преподобие за неимением живой плоти. Теми, которых ты полюбил еще до того, как с ними встретился. Теми, кого ты искал, зная, что ищешь именно их, и не сомневаясь, что рано или поздно найдешь.
— Я не так дальновиден, как тебе кажется.
— Нет, Гвидо, ты становишься ясновидящим, когда тебя вдохновляют твои желания. Ты способен предвидеть очень многое, когда руководствуешься воображением и интуицией. Но я, наверное, ошиблась, когда сказала, что ты ищешь. Ты вовсе не ищешь, а лишь мечтаешь о волшебных открытиях, которые мог бы совершить. И грезы об этих открытиях заставляют твой фаллос подниматься, когда ты вдруг просыпаешься среди ночи. Все дело в них! Ты признался мне, что когда впервые увидел Майку и ее легендарные меха, это не вызвало у тебя эрекции. Твой фаллос встал раньше — когда ты открывал дверь своей квартиры. Ты не возбуждаешься ради любимой, Гвидо. Наоборот — ты любишь то, что вызывает у тебя эрекцию. И лишь одно по-настоящему возбуждает тебя. Особое ощущение власти, которое ты сам называешь особым видом понимания.
— А как насчет тебя, Вана? Что Сильнее всего возбуждает тебя?
— Любопытство, как и тебя. Но мое любопытство совсем другого рода. Я не знаю, существует ли то, чего мне хочется. И это не имеет для меня никакого значения.
Глава шестая
— Ты надеешься, что Джулия сейчас ждет тебя, как Пенелопа?
— Ничего похожего я не думаю, — Гвидо пожал плечами.
— А что же на самом деле?
— Мы с Джулией женаты уже два года. Так что ей пришло время искать замену.
— Что это за странный двухгодичный цикл? — рассмеялась Ванесса. — Почему именно два года, а не три, десять или один?
— Я не теоретизирую, — буркнул Гвидо. — Просто констатирую факты.
— Ты почувствовал, что надоел Джулии?
— Нет.
— Может быть, ты сам устал от нее?
— Нет, не то. Гораздо умнее разойтись, не дожидаясь, пока кому-нибудь из двоих станет скучно.
— Значит, ты хочешь развестись, чтобы проверить, сможешь ли ты после возвращения спать с Джулией с таким же удовольствием, как и с Майкой?
— Именно так.
— Ты будешь по-прежнему придерживаться той же системы: продолжать встречаться с каждой из них отдельно — или воспользуешься опытом, который приобрел со мной и Мидж, и станешь понемножку скрашивать однообразие повседневности? Если Джулия перестанет за тебя цепляться, она будет уже не такой наивной. Может оказаться, что ставки в игре, которую ведет Майка, чересчур высоки для дочери финансиста. Но я уверена, она не откажется увеличить количество игроков до трех.
— Я могу поверить в такое только из уважения к тебе.
— А когда новый меценат предложит тебе очередное пожертвование, ты тут же еще раз женишься?
— Пока что я совершенно не настроен заводить еще одну жену.
— Но ты можешь участвовать в решении вопроса о том, кто станет твоим преемником? Или тебе уже неважно, кто займет твое место в постели Джулии? Тогда неправда, что ты сам подбирал парней, которые постоянно увивались вокруг Джулии. И все же ты, наверное, уже знаешь своего преемника. Во всяком случае, знаешь, кто мог сменить тебя в тот день, когда ты сел на самолет и прилетел ко мне.
— Нет, я его не знаю. Когда я уезжал из Милана, мы с Джулией договорились, что не будем переписываться.
— Когда ты собирался уехать, у нее был кто-нибудь на примете?
— Нет, наверняка не было. К счастью, ей нравятся многие, так что она могла бы оказаться перед трудным выбором.
— Почему ты говоришь «могла бы»?
— Потому что ей не придется решать самой — так же, как и в первый раз, когда ее предложили мне. Мой босс по-прежнему на своем месте.
— И он назначит Джулии нового мужа? Или, может быть, уже назначил? Я думаю, девушку из такой хорошей семьи не отдадут какому-нибудь старому грубияну. При свободной любви такого не бывает.
— В столе у моего босса, — ответил Гвидо, — лежит бланк заявления на развод с моей подписью. Нужные сведения он впишет Сам.
— А Джулия участвует в решении этого вопроса?
— Она уже согласилась.
— Вот уж не ожидала, что в вашей передовой стране сохраняется система, которую и в Египте не часто увидишь.
— То, о чем .я тебе рассказал, не характерно для всей страны. Эта система основана на тайном эротическом договоре, который заключили между собой Майка, Джулия и другие женщины и несколько мужчин. Всем им нравится, что их жизнью управляют.
— Неужели им действительно нравится, что их «желают», назначают им цену и передают из рук в руки, как имущество? Иными словами, они довольны, что превратились в товар? Дорогостоящий, конечно, но все-таки товар.
— Помнишь наш первый разговор, Вана? Когда ты назвала меня психологом-дилетантом? Похоже, что сейчас ты сама перешла на тот же жаргон. Избитые фразы вроде «женщина превращается в товар» служили пищей для ума старикам, которые до сих пор не могут выйти из состояния оцепенения. Люди нашего поколения должны мыслить более оригинально. Мы должны быть готовы принять утверждение, что синапсы в чьем-то мозгу так настроены, чтобы человек получал удовольствие, когда его или ее продают. При таких же обстоятельствах другие люди склонны возмущаться и протестовать в силу иной регулировки синапсов.
— А эта синоптическая структура задана от рождения или формируется уже при жизни? Развивается она или всю жизнь остается неизменной?
— Открою тебе тайну и прошу никому ее не выдавать: на сегодняшний день никто не может ответить на твои вопросы. Более того, никто не знает, можно ли в принципе на них ответить. Как видишь, мы далеки от категоричности ложного знания.
— Тогда объясни, откуда тебе известно, что ни один человек этого не знает.
— Потому что я и есть тот самый «один человек»! И потому что никто в мире не знает об этом больше, чем я.
— А, понимаю… Или, вернее, теперь я совсем ничего не понимаю. Наверное, для меня лучше не знать слишком много.
— Что ж, тогда не будем больше говорить о моих женах.
— О да, не будем! Для меня это чересчур возбуждающая тема. Мои синапсы уже совсем проснулись.
— Ладно, тогда поехали дальше. Что ты еще хотела бы узнать?
— Как Майка и Джулия занимаются любовью?
— Я уже говорил тебе — обычным способом.
— Да, но… Расскажи еще раз.
— Ну… Словно мужчина и женщина: контакт через половые органы, которые целуются взасос, как губы.
— А я имею перед ними только одно преимущество?
— Да. Именно поэтому я стараюсь это преимущество использовать.
— Подумать только! Ведь я ничего об этом не знала!
— Ты ждала меня, чтобы узнать, на что ты в самом деле способна, так же, как и они.
— Так вот оно что! Ты свалил нас в одну кучу! Ну и как, доволен?
— Да. Мне никогда и в голову не приходило сравнивать какую-нибудь женщину с Джулией и Майкой. Ты единственное исключение, и не стоит этого стыдиться.
— Мне ничуть не стыдно. Я уже дошла до того, что мне нравятся эти две сучки. Думаю, что теперь я знаю их даже лучше, чем ты.
— Лучше, чем ты знаешь меня?
— Лучше, чем ты знаешь их.
— Неужели?
— Не сердись, Гвидо, но я разочарую тебя. Что бы тебе ни казалось, но ни Майку, ни Джулию, ни меня не нашел для тебя кто-то посторонний. Мы сами решили, что ты нам подходишь. Ты вообразил, будто мы тебе уступили, потому что в раннем детстве, или когда мы были еще в утробе матери, наши нейроны были соответственно запрограммированы. Как же ты ошибаешься, Гвидо! Твои торговцы наркотиками пришли слишком поздно и не смогли повлиять на наши синапсы. И наши родители, в определенном смысле, тоже не смогли. Наша сущность формировалась на протяжении бесчисленных поколений, и судороги экстаза, связанные с особенностями нашего пола, едва ли могут нас изменить. Как это ни парадоксально, то, что мы так сформировались, делает нас свободными. Вопреки тому, во что она заставила тебя поверить, Майка свободно выбирала тебя. Ведь это она убедила своего первого мужа, чтобы он завещал ее тебе. Ты был ступенькой, на которую ей необходимо было взобраться, чтобы приблизиться к вожделенной мечте — свободному и безоблачному разгулу. И, клянусь последним оргазмом, Джулия тоже всегда понимала, что главное для нее — движение к свободе. Чтобы избавиться от своей семьи, ей пришлось продать с молотка свою невинность, что во многом определило всю ее судьбу. И все же ей хотелось выяснить, чего на самом деле стоит ее тело. Чтобы узнать срою истинную цену, ей нужно было учиться, экспериментировать, готовиться. И ты оказался лучшим инструктором из тех, что были у нее под рукой. Взяв тебя напрокат, она сделала это в своих интересах, хотя тебе казалось, что инициативу проявил ты сам. Ну-ка, прикинь — кто из вас приобрел больше? Ты испытываешь одинаковый оргазм, когда кончаешь в рот одной возлюбленной или во влагалище другой. А эта дочь биржевика, которой пришлось бы всю жизнь корпеть над кредитами, открыла для себя новый мир, когда ты показал ей, что время можно проводить совсем по-другому. А теперь она настолько овладела искусством любви, что тебе в поисках новых ощущений пришлось ехать в такую даль и попасть в руки девушек, принадлежащих к более древней цивилизации, чем итальянская.
Произнося эту тираду, Вана сжимала фаллос Гвидо, постепенно переходя от легких ритмичных надавливаний к более сильным. Итальянец почувствовал, что вот-вот произойдет эякуляция.
— Прими мое семя! — взмолился он наконец. Вана не заставила себя долго упрашивать. Потом на мгновение замерла, прижавшись щекой к его животу. И тут же заговорила снова:
— Радуйся, обладатель скрытых талантов! Даже когда ты приобретаешь меньше, чем твои партнеры, ты все равно ничего не теряешь. В какую бы игру ты ни играл, на что бы ты ни делал ставку — всякий раз ты будешь получать свои деньги назад и всегда останешься в выигрыше.
— Ванесса, — вздохнул он, — Что-то я совсем перестал понимать. Должно быть, ты высосала из меня последнюю каплю сообразительности. Или ты разговариваешь во сне?
— Я притворяюсь, что сплю, — ответила она. — Так же, как ты притворяешься, что не выбираешь своих жен, а предоставляешь делать это другим. Другим людям и случаю. И все же этот случай и эти люди подбирают именно тех женщин, которые тебе нравятся. Женщин, к которым тебя влечет, хотя ты не хочешь в этом признаваться. А не признаешься ты в этом из-за своей слабости — ты менее решителен в словах, чем в поступках.
— Мне не хватает твоего везения.
— Это неважно! Ты никогда не стал бы брать женщин, которых предлагает тебе Ренато, или твой босс, или Аллан, если бы они не оказались теми же, что грезятся тебе в трансе рукоблудия. Теми, чьи придуманные образы удовлетворяли ваше преподобие за неимением живой плоти. Теми, которых ты полюбил еще до того, как с ними встретился. Теми, кого ты искал, зная, что ищешь именно их, и не сомневаясь, что рано или поздно найдешь.
— Я не так дальновиден, как тебе кажется.
— Нет, Гвидо, ты становишься ясновидящим, когда тебя вдохновляют твои желания. Ты способен предвидеть очень многое, когда руководствуешься воображением и интуицией. Но я, наверное, ошиблась, когда сказала, что ты ищешь. Ты вовсе не ищешь, а лишь мечтаешь о волшебных открытиях, которые мог бы совершить. И грезы об этих открытиях заставляют твой фаллос подниматься, когда ты вдруг просыпаешься среди ночи. Все дело в них! Ты признался мне, что когда впервые увидел Майку и ее легендарные меха, это не вызвало у тебя эрекции. Твой фаллос встал раньше — когда ты открывал дверь своей квартиры. Ты не возбуждаешься ради любимой, Гвидо. Наоборот — ты любишь то, что вызывает у тебя эрекцию. И лишь одно по-настоящему возбуждает тебя. Особое ощущение власти, которое ты сам называешь особым видом понимания.
— А как насчет тебя, Вана? Что Сильнее всего возбуждает тебя?
— Любопытство, как и тебя. Но мое любопытство совсем другого рода. Я не знаю, существует ли то, чего мне хочется. И это не имеет для меня никакого значения.
Глава шестая
НАДПИСЬ НА РОЗЕТТСКОМ КАМНЕ НИКОГДА НЕ БУДЕТ РАСШИФРОВАНА
— Нике! — голос Ванессы прозвучал так пронзительно, что Гвидо невольно отдернул от уха руку с телефонной трубкой.
— В самом деле? — облегченно проговорил он.
— Когда я говорю, ты должен верить, — проворчала Вана. — И если я кричу «Победа!», ты должен понимать, что мы действительно победили.
— Выбор триумфального клича я предоставляю тебе.
— Нет, от этой привычки тебе придется отказаться!
— От какой еще привычки?
— Оставлять мне возможность выбора.
— Я и сам не умею принимать решение, хотя ты меня убеждаешь, что это не так.
— Не будем спорить. Лучше сдавайся без боя.
— Так я и сделаю.
— Ты знаешь, как я отношусь к обещаниям. Поэтому Незрин сдержал свое слово. Наши пропуска готовы. Он настаивает на том, чтобы вручить их нам лично. Незрин, Видишь ли, никому не передает свои полномочия. Чтобы отметить это событие, он устраивает в нашу честь небольшой прием. Так что сходи к парикмахеру и освежись.
По реакции собеседника Вана догадалась, что он о чем-то задумался.
— Что это нашло на Незрина? — вслух размышлял Гвидо. — Почему он вдруг решил предать гласности нашу поездку?
— Не волнуйся, — успокоила его Вана. — Наоборот, Незрин снова предупредил, что мы с тобой должны помалкивать. Единственной возможностью пробить нам разрешение в высоких инстанциях было использовать его старые связи. Власти Египта не планируют делать из Сиваха курорт для усталых бизнесменов.
— А как же тогда сегодняшняя вечеринка? — Там будет лишь несколько его близких друзей.
— Удивительно, что такой тип способен с кем-то дружить, — прорвало Гвидо.
— Ты не всеведущ. Как мне лучше одеться — поскромнее или совсем непристойно?
— Одевайся так, как нравится твоему хозяину.
— Какому хозяину?
— Ты что, уже забыла, что работаешь на Адли?
— Тот, кто мне платит, не владеет мной! — она бросила трубку, предоставляя Гвидо поразмыслить над этим изречением.
— Я задираю юбку не ради того, чтобы продемонстрировать тебе ножки, — заметила она. — Я это делаю по привычке. Хотя, наверное, всякая привычка — признак слабости.
— Нет, слабость — это то, что создает тебе неприятности. Разве у тебя что-нибудь болит?
— Нет, доктор. Но из-за моих привычек бывают неприятности у других. Мои школьные учительницы терпеть не могли, когда я задирала юбку. И мама тоже. Особенно когда я это делала в церкви. Совсем не обязательно быть верующим, чтобы восхищаться произведениями искусства, посвященными Богу, — Вана укоризненно посмотрела на него. — Храм Саграда Фамилиа — Святого Семейства, например… О, прости, я забыла, что от зданий в стиле барокко тебя тошнит.
— Они не в моем вкусе, только и всего. И меня удивляет, как они могут тебе нравиться.
— Моя мать научила меня видеть их особую красоту. К тому же не каждый день попадается церковь, в которую хочется зайти.
— Так ты заходила в Саграда Фамилиа?
— Да, всякий раз, когда видела вблизи головокружительные линии его свода, окруженного фаллическими группами наклонных колонн.
— А ты уже знала, что такое фаллос, когда была маленькой девочкой? — усмехнулся Гвидо.
— Чтобы узнать это, мне не нужен был практический опыт.
Их такси остановилось перед большим домом, к двери которого вела широкая каменная лестница — красивая, но не производящая впечатления претенциозности. Вана одернула платье и поцеловала Гвидо в щеку.
— Но я не грущу о своих детских привязанностях. Человеку нужно время от времени менять храмы.
Глаза Гвидо неотрывно следили за Незрином. Он пытался разгадать, чем живет этот человек. Итальянцу вспомнилась их первая встреча, когда египтянин прикидывался идиотом. Судя по результату, их тогдашнее соревнование в притворной тупости не прошло даром. Что ж, пропуск в Сивах, как и Париж, стоит мессы.
Незрин в тот вечер не казался ни скучным, ни скучающим. Он был даже весел и подстриг свою бороду, что ему очень шло. И белый смокинг сидел на нем не менее элегантно, чем вечерний костюм.
Возле больших ваз с цветами порхали модно одетые дамы, но ни одну из них не представили Гвидо как хозяйку дома.
Должно быть, Незрин был холост или прятал жену от посторонних глаз. Гвидо хотел было расспросить об этом Вану, но их разделил поток гостей. Судя по их количеству, у хозяина были довольно своеобразные представления об интимной вечеринке. В дом набилось уже несколько десятков любителей выпить шампанского и поскрипеть креслами.
Все проходило очень официально. Гвидо чувствовал себя так, словно его одурачили. Хотя чего еще можно было . ожидать. Он решил дать выход своему разочарованию.
— От этого дипломатического приема я чувствую себя совсем больным, — пожаловался он Незрину, перенимая беззастенчивую манеру египтянина. — Я не привык вращаться среди сильных мира сего.
— Согласен с вами, чернь более колоритна, — ответил Незрин. — Но мне тогда пришлось бы полностью изменить интерьер. Я должен следить, чтобы мои друзья соответствовали моим креслам. Гвидо с серьезным видом кивнул.
— Настоящий Людовик Пятнадцатый! Великолепная подделка.
— Как видите, я ничего не преувеличил, — скромно согласился Незрин.
— Значит, несмотря на обилие культурных связей, вы успеваете читать? — Гвидо с мрачным упорством продолжал изображать придурковатого увальня.
— Меня выручают знания, полученные в юности, — улыбнулся хозяин дома.
— А сколько вам лет? — спросил Гвидо, сознавая, что преступает грань приличий. И Незрин Адли не преминул указать ему на это.
— Как вы знаете, люди Востока предпочитают избегать этой темы. Давайте лучше я отведу вас к вашей возрастной группе.
Он взял итальянца под руку и подвел его к юной паре, методично поглощавшей содержимое буфета. Но Гвидо повернулся спиной к голодной парочке и пожал руку огромному человеку, втиснувшемуся рядом с тощей дамой.
— Синьор Андреотти, инженер, — с улыбкой представил его Незрин. — А это — достопочтенный Алистер Баррет и миссис Аврора Баррет.
Он поклонился и ушел искать Ванессу, а Гвидо принялся выяснять у англичанина, почему тот достопочтенный.
— Слушаю, босс! — насмешливо приветствовала Вана хозяина дома.
Незрин с дружеской укоризной потрепал ее по щеке.
— Пойдемте со мной.
Вслед за ним Вана прошла в небольшую комнату.
— Ваши бумаги, — Незрин достал из кармана небольшой конверт и передал его женщине.
Вспомнив о ее двусмысленном приветствии, хозяин дома сделал озабоченное лицо.
— Надеюсь, конверт поместится в вашу сумочку? Вана почувствовала иронию, скрытую в его вопросе.
— При дворе Людовика Пятнадцатого куртизанка, удостоенная столь щедрого дара, должна была бы спрятать его между 'грудей. К сожалению, моя грудь не такая большая и, боюсь, бумаги могут выпасть. Может быть, я лучше вручу их своему коллеге?
— В конверте лежит и чек, — сказал Незрин.
— Подразумевается, что я должна разделить его с компаньоном?
— Надеюсь, у вас есть другие потребности, кроме содержания своих поклонников, — укоризненно улыбнулся он. И добавил с вымученной любезностью, совершенно не соответствующей его обычной манере: — На некоторые вещи у меня отличная память. Она серьезно посмотрела на него.
— Незрин, вы не похожи на человека, который живет прошлым. Скажите, что у вас на уме? Я совершенно не понимаю, какая роль в ваших планах отводится мне.
— Поверьте, у меня нет никаких планов. Я привык жить сегодняшним днем.
Вана не стала продолжать этот разговор, и они вернулись в огромную гостиную. У Гвидо был довольно-таки унылый вид — он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Когда Ванесса подошла к нему, он молча сунул конверт в карман и попытался отыскать глазами Незрина, чтобы поблагодарить его. Но хозяина уже не было в комнате.
— Забавный старикан, —пожал плечами итальянец. — Ты его не боишься? — повернулся он к Ванессе.
— Нет, конечно, — рассмеялась она.
— Что ж, положусь на твою интуицию, — заключил Гвидо. — Будем считать, что он не опасен.
Они присоединились к остальным гостям, которые ходили вокруг стола, пробовали разные блюда и пили бокал за бокалом. Время тянулось медленно и тоскливо.
— Какая невероятная скука, — заметил Гвидо. — Единственное, что нам остается, — это напиться.
— Правильно, — поддержала Вана.
Долговязый краснолицый парень с гладкими седеющими волосами, подстриженный под пажа эпохи Ренессанса, подошел к ним, протянул руку Гвидо и заговорил по-английски с довольно приятным немецким акцентом.
— Вернер Вейнер, — представился он. — Мы с вами коллеги.
— Неужели? — холодно спросил Гвидо.
— Ведь вы этнолог. Так же, как и я, неправда ли?
— А что вы здесь делаете? — спросил Гвидо уже помягче.
— Пью пиво, разумеется! — воскликнул немец. — Я имею в виду в Египте. Что вы исследуете?
— Я? Ничего. У меня отпуск. Стараюсь уезжать в отпуск как можно чаще. К тому же, разве можно открыть что-нибудь в этой стране? Базарные торговцы уже вычистили все, что можно было.
— А он ничего, да? — заметила Вана. Гвидо кивнул и в следующее мгновение почувствовал на своем плече чью-то руку. Он оглянулся и обнаружил улыбающегося Никоса.
— Снова вы? — процедил Гвидо.
— Дорогой мой, я просто счастлив, что у вас все так замечательно устроилось! — воскликнул грек, еще более экспансивный, чем обычно.
— Устроилось? Но ведь еще ничего даже не началось.
— Ай-ай-ай, — укоризненно покачал головой Никое и призвал себе на помощь Ванессу. — Милая девушка, объясните своему другу, что нужно доверять людям. У Гвидо закружилась голова.
— Может быть, пойдем отсюда? — предложил он Ванессе и обоим мужчинам. — Здесь и без нас хватает народу.
Вана взяла под руки Гвидо и Вернера, наклонилась к Никосу и поцеловала его в губы.
— Когда-нибудь, — торжественно провозгласила она, — ваши бюсты будут выставлены в музеях, а я буду почтительно сдувать с них пыль.
— Нас будут ваять потому, что мы такие красивые, или за наши выдающиеся заслуги? — поинтересовался немец.
— Ни за то, ни за другое, — ответила Вана. — Вас увековечат потому, что я вас любила.
На эстраде египетских музыкантов сменила турецкая группа.
— Уйдем позже, — объявила Ванесса. Она по очереди танцевала с тремя будущими статуями, безуспешно пытаясь возбудить их. А потом, обвинив мужчин в излишней умеренности, бросила их на произвол судьбы и подошла к высокой, невероятно худой нубийке с огромными жгучими глазами. Вана заговорила с женщиной на ее родном языке, и та взорвалась громким смехом.
— Что вас так забавляет? — спросил подошедший к ним Незрин.
— Мы сами, — ответила Вана. — Вам не кажется, что мы здесь совершенно неуместны?
— Может быть, вы и неуместны, но вам удалось произвести фурор, — улыбнулся Незрин. — Кое-кто из моих друзей готов начать кувыркаться, лишь бы завязать с вами разговор.
— Кому вы нас обещали? — Вана посмотрела на него насмешливо и дерзко.
— Я не избавляюсь от своих гостей подобным образом, — ответил Незрин тоном оскорбленного достоинства.
— Напрасно, — Ванесса повернулась к юной африканке. — Кеми, ты согласна, чтобы тебя отправили вместе со мной?
Смех девушки прозвучал, как любовная песня птицы. Незрин выразительно взглянул на Вану.
— Я предпочел бы, чтобы каждый оставался со своей парой.
Она спокойно встретила его взгляд, пожала плечами и повернулась к залу. Гвидо танцевал с женой посла — эффектной платиновой блондинкой. Вана указала на них египтянину и лукаво заметила:
— Дорогой сэр, неужели вы не могли предложить почтенному гостю что-нибудь более аппетитное?
— Я вижу, милая, что вы не всегда способны судить справедливо, — парировал тот с выражением сдержанной иронии.
— Нам пора? — с надеждой спросил Гвидо.
— Нет еще, — ответила Ванесса. — Как тебе Кеми? Знаешь, что означает ее имя? Черная Земля. Так в древности называли Египет, потому что он был черным и прекрасным. А ты слышал поговорку, что свобода всегда черная, и поэтому ее часто путают с сексуальной свободой, которая по какой-то таинственной причине тоже черная? Кто смог до такого додуматься? Но как бы то ни было, скажи мне сначала — тебе нравится моя черная сестра? Он осмотрел нубийку снизу доверху.
— Мне нравятся ее волосы, — ответил он наконец, потрогав одну из бесчисленных косичек, окружающих лицо юной женщины. — Остальное я не могу оценить — на ней слишком много одежды.
— Вы правы, — согласился неожиданно возникший рядом с ними Незрин. — Парная баня, или хаммам, как мы ее называем, украсит ее лучше, чем прекрасная парча. А нам это тоже не повредит, правда?
— Сейчас? — удивился Гвидо.
— Но где?
— Разумеется, здесь, дома. Сейчас как раз подходящее время, чтобы показать вам мой дом. Начнем с сада — насладимся целомудрием ночи, прежде чем перейти к чистым радостям хаммам.
Гвидо совсем не хотелось сейчас наслаждаться экзотическими ощущениями. Единственным его желанием было вернуться домой и заснуть. Однако Вана решительно последовала за хозяином, который вел под руку Кеми. За ними двинулись остальные гости: Никое Айдре, британская чета, томный Вернер и юный француз, жена посла, с которой танцевал Гвидо, ее муж и еще четыре-пять человек. Недовольный Гвидо раздраженно ворчал, пока Незрин демонстрировал им сад, перечисляя непроизносимые названия редких растений. Наконец обход клумб и лужаек закончился и все двинулись к зеленому зданию хаммам.
Все еще мрачный, итальянец побрел в душевую кабину. Он резко огрызнулся, когда рука. парня, который его намыливал, задержалась на его яичках. Смыв под душем мыло и растеревшись полотенцем, он натянул на себя крошечную набедренную повязку и вышел. Остальные гости были в таком же наряде, окутанные облаками плотного голубоватого пара, в котором все выглядели очень привлекательно. Даже достопочтенный британец в пелене пара казался стройным.
Не зная, что делать в такой ситуации, Гвидо присел на скамью. К нему тут же присоединился посол.
— Вот вам прекрасный пример мудрости мусульманства, — начал посол. — Я впервые понял эту культуру, когда был в Гренаде.
— В самом деле? — облегченно проговорил он.
— Когда я говорю, ты должен верить, — проворчала Вана. — И если я кричу «Победа!», ты должен понимать, что мы действительно победили.
— Выбор триумфального клича я предоставляю тебе.
— Нет, от этой привычки тебе придется отказаться!
— От какой еще привычки?
— Оставлять мне возможность выбора.
— Я и сам не умею принимать решение, хотя ты меня убеждаешь, что это не так.
— Не будем спорить. Лучше сдавайся без боя.
— Так я и сделаю.
— Ты знаешь, как я отношусь к обещаниям. Поэтому Незрин сдержал свое слово. Наши пропуска готовы. Он настаивает на том, чтобы вручить их нам лично. Незрин, Видишь ли, никому не передает свои полномочия. Чтобы отметить это событие, он устраивает в нашу честь небольшой прием. Так что сходи к парикмахеру и освежись.
По реакции собеседника Вана догадалась, что он о чем-то задумался.
— Что это нашло на Незрина? — вслух размышлял Гвидо. — Почему он вдруг решил предать гласности нашу поездку?
— Не волнуйся, — успокоила его Вана. — Наоборот, Незрин снова предупредил, что мы с тобой должны помалкивать. Единственной возможностью пробить нам разрешение в высоких инстанциях было использовать его старые связи. Власти Египта не планируют делать из Сиваха курорт для усталых бизнесменов.
— А как же тогда сегодняшняя вечеринка? — Там будет лишь несколько его близких друзей.
— Удивительно, что такой тип способен с кем-то дружить, — прорвало Гвидо.
— Ты не всеведущ. Как мне лучше одеться — поскромнее или совсем непристойно?
— Одевайся так, как нравится твоему хозяину.
— Какому хозяину?
— Ты что, уже забыла, что работаешь на Адли?
— Тот, кто мне платит, не владеет мной! — она бросила трубку, предоставляя Гвидо поразмыслить над этим изречением.
* * *
Когда Гвидо в условленное время зашел за Ванессой, она была в длинном белом платье — не просвечивающемся, но сделанном из такой тонкой ткани, что казалось прозрачным. В такси она подняла его до самого верха бедер, и Гвидо сказал, что одобряет ее стиль.— Я задираю юбку не ради того, чтобы продемонстрировать тебе ножки, — заметила она. — Я это делаю по привычке. Хотя, наверное, всякая привычка — признак слабости.
— Нет, слабость — это то, что создает тебе неприятности. Разве у тебя что-нибудь болит?
— Нет, доктор. Но из-за моих привычек бывают неприятности у других. Мои школьные учительницы терпеть не могли, когда я задирала юбку. И мама тоже. Особенно когда я это делала в церкви. Совсем не обязательно быть верующим, чтобы восхищаться произведениями искусства, посвященными Богу, — Вана укоризненно посмотрела на него. — Храм Саграда Фамилиа — Святого Семейства, например… О, прости, я забыла, что от зданий в стиле барокко тебя тошнит.
— Они не в моем вкусе, только и всего. И меня удивляет, как они могут тебе нравиться.
— Моя мать научила меня видеть их особую красоту. К тому же не каждый день попадается церковь, в которую хочется зайти.
— Так ты заходила в Саграда Фамилиа?
— Да, всякий раз, когда видела вблизи головокружительные линии его свода, окруженного фаллическими группами наклонных колонн.
— А ты уже знала, что такое фаллос, когда была маленькой девочкой? — усмехнулся Гвидо.
— Чтобы узнать это, мне не нужен был практический опыт.
Их такси остановилось перед большим домом, к двери которого вела широкая каменная лестница — красивая, но не производящая впечатления претенциозности. Вана одернула платье и поцеловала Гвидо в щеку.
— Но я не грущу о своих детских привязанностях. Человеку нужно время от времени менять храмы.
Глаза Гвидо неотрывно следили за Незрином. Он пытался разгадать, чем живет этот человек. Итальянцу вспомнилась их первая встреча, когда египтянин прикидывался идиотом. Судя по результату, их тогдашнее соревнование в притворной тупости не прошло даром. Что ж, пропуск в Сивах, как и Париж, стоит мессы.
Незрин в тот вечер не казался ни скучным, ни скучающим. Он был даже весел и подстриг свою бороду, что ему очень шло. И белый смокинг сидел на нем не менее элегантно, чем вечерний костюм.
Возле больших ваз с цветами порхали модно одетые дамы, но ни одну из них не представили Гвидо как хозяйку дома.
Должно быть, Незрин был холост или прятал жену от посторонних глаз. Гвидо хотел было расспросить об этом Вану, но их разделил поток гостей. Судя по их количеству, у хозяина были довольно своеобразные представления об интимной вечеринке. В дом набилось уже несколько десятков любителей выпить шампанского и поскрипеть креслами.
Все проходило очень официально. Гвидо чувствовал себя так, словно его одурачили. Хотя чего еще можно было . ожидать. Он решил дать выход своему разочарованию.
— От этого дипломатического приема я чувствую себя совсем больным, — пожаловался он Незрину, перенимая беззастенчивую манеру египтянина. — Я не привык вращаться среди сильных мира сего.
— Согласен с вами, чернь более колоритна, — ответил Незрин. — Но мне тогда пришлось бы полностью изменить интерьер. Я должен следить, чтобы мои друзья соответствовали моим креслам. Гвидо с серьезным видом кивнул.
— Настоящий Людовик Пятнадцатый! Великолепная подделка.
— Как видите, я ничего не преувеличил, — скромно согласился Незрин.
— Значит, несмотря на обилие культурных связей, вы успеваете читать? — Гвидо с мрачным упорством продолжал изображать придурковатого увальня.
— Меня выручают знания, полученные в юности, — улыбнулся хозяин дома.
— А сколько вам лет? — спросил Гвидо, сознавая, что преступает грань приличий. И Незрин Адли не преминул указать ему на это.
— Как вы знаете, люди Востока предпочитают избегать этой темы. Давайте лучше я отведу вас к вашей возрастной группе.
Он взял итальянца под руку и подвел его к юной паре, методично поглощавшей содержимое буфета. Но Гвидо повернулся спиной к голодной парочке и пожал руку огромному человеку, втиснувшемуся рядом с тощей дамой.
— Синьор Андреотти, инженер, — с улыбкой представил его Незрин. — А это — достопочтенный Алистер Баррет и миссис Аврора Баррет.
Он поклонился и ушел искать Ванессу, а Гвидо принялся выяснять у англичанина, почему тот достопочтенный.
— Слушаю, босс! — насмешливо приветствовала Вана хозяина дома.
Незрин с дружеской укоризной потрепал ее по щеке.
— Пойдемте со мной.
Вслед за ним Вана прошла в небольшую комнату.
— Ваши бумаги, — Незрин достал из кармана небольшой конверт и передал его женщине.
Вспомнив о ее двусмысленном приветствии, хозяин дома сделал озабоченное лицо.
— Надеюсь, конверт поместится в вашу сумочку? Вана почувствовала иронию, скрытую в его вопросе.
— При дворе Людовика Пятнадцатого куртизанка, удостоенная столь щедрого дара, должна была бы спрятать его между 'грудей. К сожалению, моя грудь не такая большая и, боюсь, бумаги могут выпасть. Может быть, я лучше вручу их своему коллеге?
— В конверте лежит и чек, — сказал Незрин.
— Подразумевается, что я должна разделить его с компаньоном?
— Надеюсь, у вас есть другие потребности, кроме содержания своих поклонников, — укоризненно улыбнулся он. И добавил с вымученной любезностью, совершенно не соответствующей его обычной манере: — На некоторые вещи у меня отличная память. Она серьезно посмотрела на него.
— Незрин, вы не похожи на человека, который живет прошлым. Скажите, что у вас на уме? Я совершенно не понимаю, какая роль в ваших планах отводится мне.
— Поверьте, у меня нет никаких планов. Я привык жить сегодняшним днем.
Вана не стала продолжать этот разговор, и они вернулись в огромную гостиную. У Гвидо был довольно-таки унылый вид — он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Когда Ванесса подошла к нему, он молча сунул конверт в карман и попытался отыскать глазами Незрина, чтобы поблагодарить его. Но хозяина уже не было в комнате.
— Забавный старикан, —пожал плечами итальянец. — Ты его не боишься? — повернулся он к Ванессе.
— Нет, конечно, — рассмеялась она.
— Что ж, положусь на твою интуицию, — заключил Гвидо. — Будем считать, что он не опасен.
Они присоединились к остальным гостям, которые ходили вокруг стола, пробовали разные блюда и пили бокал за бокалом. Время тянулось медленно и тоскливо.
— Какая невероятная скука, — заметил Гвидо. — Единственное, что нам остается, — это напиться.
— Правильно, — поддержала Вана.
Долговязый краснолицый парень с гладкими седеющими волосами, подстриженный под пажа эпохи Ренессанса, подошел к ним, протянул руку Гвидо и заговорил по-английски с довольно приятным немецким акцентом.
— Вернер Вейнер, — представился он. — Мы с вами коллеги.
— Неужели? — холодно спросил Гвидо.
— Ведь вы этнолог. Так же, как и я, неправда ли?
— А что вы здесь делаете? — спросил Гвидо уже помягче.
— Пью пиво, разумеется! — воскликнул немец. — Я имею в виду в Египте. Что вы исследуете?
— Я? Ничего. У меня отпуск. Стараюсь уезжать в отпуск как можно чаще. К тому же, разве можно открыть что-нибудь в этой стране? Базарные торговцы уже вычистили все, что можно было.
— А он ничего, да? — заметила Вана. Гвидо кивнул и в следующее мгновение почувствовал на своем плече чью-то руку. Он оглянулся и обнаружил улыбающегося Никоса.
— Снова вы? — процедил Гвидо.
— Дорогой мой, я просто счастлив, что у вас все так замечательно устроилось! — воскликнул грек, еще более экспансивный, чем обычно.
— Устроилось? Но ведь еще ничего даже не началось.
— Ай-ай-ай, — укоризненно покачал головой Никое и призвал себе на помощь Ванессу. — Милая девушка, объясните своему другу, что нужно доверять людям. У Гвидо закружилась голова.
— Может быть, пойдем отсюда? — предложил он Ванессе и обоим мужчинам. — Здесь и без нас хватает народу.
Вана взяла под руки Гвидо и Вернера, наклонилась к Никосу и поцеловала его в губы.
— Когда-нибудь, — торжественно провозгласила она, — ваши бюсты будут выставлены в музеях, а я буду почтительно сдувать с них пыль.
— Нас будут ваять потому, что мы такие красивые, или за наши выдающиеся заслуги? — поинтересовался немец.
— Ни за то, ни за другое, — ответила Вана. — Вас увековечат потому, что я вас любила.
На эстраде египетских музыкантов сменила турецкая группа.
— Уйдем позже, — объявила Ванесса. Она по очереди танцевала с тремя будущими статуями, безуспешно пытаясь возбудить их. А потом, обвинив мужчин в излишней умеренности, бросила их на произвол судьбы и подошла к высокой, невероятно худой нубийке с огромными жгучими глазами. Вана заговорила с женщиной на ее родном языке, и та взорвалась громким смехом.
— Что вас так забавляет? — спросил подошедший к ним Незрин.
— Мы сами, — ответила Вана. — Вам не кажется, что мы здесь совершенно неуместны?
— Может быть, вы и неуместны, но вам удалось произвести фурор, — улыбнулся Незрин. — Кое-кто из моих друзей готов начать кувыркаться, лишь бы завязать с вами разговор.
— Кому вы нас обещали? — Вана посмотрела на него насмешливо и дерзко.
— Я не избавляюсь от своих гостей подобным образом, — ответил Незрин тоном оскорбленного достоинства.
— Напрасно, — Ванесса повернулась к юной африканке. — Кеми, ты согласна, чтобы тебя отправили вместе со мной?
Смех девушки прозвучал, как любовная песня птицы. Незрин выразительно взглянул на Вану.
— Я предпочел бы, чтобы каждый оставался со своей парой.
Она спокойно встретила его взгляд, пожала плечами и повернулась к залу. Гвидо танцевал с женой посла — эффектной платиновой блондинкой. Вана указала на них египтянину и лукаво заметила:
— Дорогой сэр, неужели вы не могли предложить почтенному гостю что-нибудь более аппетитное?
— Я вижу, милая, что вы не всегда способны судить справедливо, — парировал тот с выражением сдержанной иронии.
* * *
Гости понемногу начинали расходиться и в дверях благодарили хозяина. Скоро осталась группа из пятнадцати человек, распространяющая вокруг себя аромат духов и дорогого табака.— Нам пора? — с надеждой спросил Гвидо.
— Нет еще, — ответила Ванесса. — Как тебе Кеми? Знаешь, что означает ее имя? Черная Земля. Так в древности называли Египет, потому что он был черным и прекрасным. А ты слышал поговорку, что свобода всегда черная, и поэтому ее часто путают с сексуальной свободой, которая по какой-то таинственной причине тоже черная? Кто смог до такого додуматься? Но как бы то ни было, скажи мне сначала — тебе нравится моя черная сестра? Он осмотрел нубийку снизу доверху.
— Мне нравятся ее волосы, — ответил он наконец, потрогав одну из бесчисленных косичек, окружающих лицо юной женщины. — Остальное я не могу оценить — на ней слишком много одежды.
— Вы правы, — согласился неожиданно возникший рядом с ними Незрин. — Парная баня, или хаммам, как мы ее называем, украсит ее лучше, чем прекрасная парча. А нам это тоже не повредит, правда?
— Сейчас? — удивился Гвидо.
— Но где?
— Разумеется, здесь, дома. Сейчас как раз подходящее время, чтобы показать вам мой дом. Начнем с сада — насладимся целомудрием ночи, прежде чем перейти к чистым радостям хаммам.
Гвидо совсем не хотелось сейчас наслаждаться экзотическими ощущениями. Единственным его желанием было вернуться домой и заснуть. Однако Вана решительно последовала за хозяином, который вел под руку Кеми. За ними двинулись остальные гости: Никое Айдре, британская чета, томный Вернер и юный француз, жена посла, с которой танцевал Гвидо, ее муж и еще четыре-пять человек. Недовольный Гвидо раздраженно ворчал, пока Незрин демонстрировал им сад, перечисляя непроизносимые названия редких растений. Наконец обход клумб и лужаек закончился и все двинулись к зеленому зданию хаммам.
Все еще мрачный, итальянец побрел в душевую кабину. Он резко огрызнулся, когда рука. парня, который его намыливал, задержалась на его яичках. Смыв под душем мыло и растеревшись полотенцем, он натянул на себя крошечную набедренную повязку и вышел. Остальные гости были в таком же наряде, окутанные облаками плотного голубоватого пара, в котором все выглядели очень привлекательно. Даже достопочтенный британец в пелене пара казался стройным.
Не зная, что делать в такой ситуации, Гвидо присел на скамью. К нему тут же присоединился посол.
— Вот вам прекрасный пример мудрости мусульманства, — начал посол. — Я впервые понял эту культуру, когда был в Гренаде.