Ну да, поражение в правах… Понятно, что в родные места ему возврата не было.
– А что в Сибири-то не остался?
– Климат не понравился… – нехотя буркнул Акимыч и постарался перевести разговор на другую тему. – Вы по делу ко мне приехали или так, на огонек заглянули?
– Ох, и хитер ты, господин с т а р о с т а… – я голосом выделил последнее слово, – по делу, конечно. Как там буренки поживают?
– Хорошо поживают, кабы не безрукие некоторые.
Надо сказать, что меня весьма заинтересовала манера Акимыча без запинки произносить «вумные» слова и при этом уснащать свою речь всякими «кабы» и «дык». Непрост Соломин, ох непрост!
– А что безрукие? – внезапно спросил сосредоточенно жевавший до этого момента Трошин.
Семен Акимыч внимательно посмотрел на Славу, будто оценивая, имеет ли смысл отвечать не пойми кому, и, видимо, удовлетворившись увиденным, сказал:
– Ну, три десятка мы уже пристроили. В ночи еще за десятком издаля придут. А этих Маринка должна была в Богиновку отвести, да вот не справилась, косорукая.
Судя по выражению лица, Слава был в корне не согласен с такой оценкой нашей пленницы.
– Вы как ее споймали? – между тем продолжал староста.
– Да она, как мотоцикл услышала, стадо бросила и в поле спряталась, да кепку на дороге обронила, – развернуто объяснил я.
– Тьфу ты ну-ты… комсомолия…
– Ладно, не о том сейчас речь, Акимыч, – перебил я старосту. – Я про зерно буду речь вести.
– Про зерно? Я весь во внимании.
– Налет мы устраивать не будем… – медленно и, как мне казалось, веско, сказал я. Лицо старосты оставалось спокойным, только уголок рта дрогнул.
– Мы с вами поступим тоньше и хитрее… – брови моего визави вопросительно поднялись. – Я не думаю, что у вас достаточно транспорта для вывоза всего зерна, поэтому мы напишем вам накладные от лица немецкого командования. Как вам идея?
Семен Акимыч кашлянул… Затем хмыкнул. Почесал в задумчивости нос. И наконец ответил:
– Хитро придумано, товарищ сержант. А вот позвольте спросить, мне самому с полицейскими общаться придется? – речь его с каждой новой фразой становилась все культурней и культурней.
– Ну, прикрытие мы вам обеспечим. И, скажем так, силовую поддержку – тоже.
– Однако вы тонко играете… – и он замялся, пытаясь вспомнить, как меня зовут.
«Ну да, я же ему утром не представился!» – сообразил я и подсказал:
– Алексей Игнатьевич…
– Ну да, Алексей Игнатьевич, а на документы ваши я могу взглянуть?
Тут внезапно его перебил Трошин:
– Отец, мне кажется, ты не совсем понимаешь, зачем мы к тебе пришли? Ты не на базаре и не батраков нанимаешь!
Акимыч пристально посмотрел Бухгалтеру в глаза:
– Все я понимаю… Но это я здесь останусь шеей и головой рисковать, а вы – фьють и нету! Так что гарантии мне нужны.
Ситуация складывалась патовая, можно было, конечно, сгонять за дымовским удостоверением, но это – потеря темпа, да и идти на поводу у старосты не хотелось. Надо было брать быка за рога.
– Семен Акимович, у вас в гимназии по истории какая оценка была?
– С чего это вы взяли…
– Давайте не будем друг другу голову морочить! – перебил я его. – Вы все правильно обрисовали и поняли. Мы можем сейчас просто встать и, громко разговаривая по-русски, просто уехать. Так? И кому в таком случае будет солоно? Я думаю, что не нам… Однако, если вы не обратили внимание, мы предпочли с вами договориться, а не давить сразу доку€ментами, – я нарочно исковеркал слово, – и стволами. Так что давайте сотрудничать… А ваше прошлое мне, по правде говоря, совершенно не интересно…
Староста тяжело вздохнул, посмотрел на свои руки, затем на меня. Вздохнул еще раз:
– Я согласен. Банкуйте.
«Хм, сдается мне, что кроме гимназии у него за плечами еще и военное училище»… – не совсем к месту подумал я.
– Вы пока, Семен Акимович, с транспортом определитесь, ну и со скотом партию доиграйте. Ведь, прежде чем к абриколям[19] переходить, клапштос освоить неплохо бы. Так? – решил проверить я свои догадки. Если память мне не изменяет, царские офицеры бильярд любили и понимали.
В ответ на мою тираду Акимыч неожиданно улыбнулся и сказал:
– А интересно с вами было бы сыграть, товарищ сержант!
– После победы сыграем!
Староста кивнул и спросил:
– Так когда вас снова ждать?
– День-два, – ответил я, как мы договаривались с командиром и Бродягой.
Перед нашим отъездом на хутор верхушка отряда посовещалась в узком кругу и решила немного подождать с «острыми» акциями, тем более что у нас имелось еще несколько дел в округе, причем дел – требовавших тишины и покоя.
– Ну и хорошо, у нас времени больше на подготовку будет… – и совершенно неожиданно добавил: – А Маринку с собой не заберете?
У Трошина даже челюсть от удивления отпала, да и я, признаться, немного опешил:
– То есть?
– А то и есть – возьмите ее в отряд. А то пропадет девка тут. Понимаешь, сержант, – спина у нее не гнется, непривычна она спину гнуть и кланяться. Как есть пропадет…
– Ну… Акимыч, мы же – боевая группа… Нам женщина – только помеха…
Соломин пристально посмотрел мне в глаза:
– Алексей… Игнатьевич, вот ответь мне, старому, ты по званию кто?
– Как кто? Сержант НКВД, – ответил я в соответствии с легендой.
– Сержант – это же вроде унтера по-старому, верно?
– Да.
– А вот непохож ты на унтера – образованный больно.
– Если на армейские звания переводить – это старший лейтенант, ну а на «старые деньги» – штабс…
– Да хоть прапорщик! Все одно – офицер… командир то есть… Забери Маринку!
– А куда я ее дену-то?!
– Да ты не сомневайся, она и санитаркой может быть, и стрелять умеет. Сам посуди – дочь офицера!
– Какого офицера? – не понял я.
– Она же Татьяны дочь, и отец у нее соответственно полковник, то есть полковой комиссар Евграшин. Сам подумай, что немцы с ней сделают, если прознают?
– Ну, прям-таки…
– Ты что, думаешь, я не знаю? – перебил меня Соломин. – Да нам на второй день они приказ зачитывали. Собрали всех в Старом у правления и так и сказали, чтобы комиссаров и комиссарских прихвостней выдавали, ну и жидов – тоже.
Тут в разговор, сверкая взором, вступил Трошин:
– Ан… Алексей, давай возьмем! Верно же староста говорит!
– Боец Трошин… – начал я, но, поняв, что на официозе тут не «съедешь», поменял тональность: – Слава, сам понимать должен – не я тут решаю. Была бы моя воля – женский комсомольский батальон сформировал бы… И тебя командиром поставил! – напоследок подколол я разошедшегося Бухгалтера.
Слава замолчал, но продолжил сверлить меня взглядом.
– А вы, Семен Акимович, не волнуйтесь, я командованию передам свои соображения. Ну а вы пока к акции готовьтесь. – И я полез из-за стола.
«От Советского Информбюро
Вечернее сообщение 20 июля
В течение 20 июля продолжались напряженные бои на ПСКОВСКОМ, ПОЛОЦКО-НЕВЕЛЬСКОМ, СМОЛЕНСКОМ И НОВОГРАД-ВОЛЫНСКОМ направлениях. Каких-либо существенных изменений в положении войск на фронте не произошло.
В тылу немецких войск развернулись успешные действия партизан. Партизанские отряды наносят противнику серьезные потери.
Несмотря на неблагоприятные условия погоды, наша авиация продолжала действовать по уничтожению мотомехчастей противника и его авиации. По неполным данным, в течение первой половины дня 20 июля сбито в воздушных боях и уничтожено на аэродромах 25 самолетов противника.
В Балтийском море наша авиация потопила один миноносец противника».
Глава 4
– А что в Сибири-то не остался?
– Климат не понравился… – нехотя буркнул Акимыч и постарался перевести разговор на другую тему. – Вы по делу ко мне приехали или так, на огонек заглянули?
– Ох, и хитер ты, господин с т а р о с т а… – я голосом выделил последнее слово, – по делу, конечно. Как там буренки поживают?
– Хорошо поживают, кабы не безрукие некоторые.
Надо сказать, что меня весьма заинтересовала манера Акимыча без запинки произносить «вумные» слова и при этом уснащать свою речь всякими «кабы» и «дык». Непрост Соломин, ох непрост!
– А что безрукие? – внезапно спросил сосредоточенно жевавший до этого момента Трошин.
Семен Акимыч внимательно посмотрел на Славу, будто оценивая, имеет ли смысл отвечать не пойми кому, и, видимо, удовлетворившись увиденным, сказал:
– Ну, три десятка мы уже пристроили. В ночи еще за десятком издаля придут. А этих Маринка должна была в Богиновку отвести, да вот не справилась, косорукая.
Судя по выражению лица, Слава был в корне не согласен с такой оценкой нашей пленницы.
– Вы как ее споймали? – между тем продолжал староста.
– Да она, как мотоцикл услышала, стадо бросила и в поле спряталась, да кепку на дороге обронила, – развернуто объяснил я.
– Тьфу ты ну-ты… комсомолия…
– Ладно, не о том сейчас речь, Акимыч, – перебил я старосту. – Я про зерно буду речь вести.
– Про зерно? Я весь во внимании.
– Налет мы устраивать не будем… – медленно и, как мне казалось, веско, сказал я. Лицо старосты оставалось спокойным, только уголок рта дрогнул.
– Мы с вами поступим тоньше и хитрее… – брови моего визави вопросительно поднялись. – Я не думаю, что у вас достаточно транспорта для вывоза всего зерна, поэтому мы напишем вам накладные от лица немецкого командования. Как вам идея?
Семен Акимыч кашлянул… Затем хмыкнул. Почесал в задумчивости нос. И наконец ответил:
– Хитро придумано, товарищ сержант. А вот позвольте спросить, мне самому с полицейскими общаться придется? – речь его с каждой новой фразой становилась все культурней и культурней.
– Ну, прикрытие мы вам обеспечим. И, скажем так, силовую поддержку – тоже.
– Однако вы тонко играете… – и он замялся, пытаясь вспомнить, как меня зовут.
«Ну да, я же ему утром не представился!» – сообразил я и подсказал:
– Алексей Игнатьевич…
– Ну да, Алексей Игнатьевич, а на документы ваши я могу взглянуть?
Тут внезапно его перебил Трошин:
– Отец, мне кажется, ты не совсем понимаешь, зачем мы к тебе пришли? Ты не на базаре и не батраков нанимаешь!
Акимыч пристально посмотрел Бухгалтеру в глаза:
– Все я понимаю… Но это я здесь останусь шеей и головой рисковать, а вы – фьють и нету! Так что гарантии мне нужны.
Ситуация складывалась патовая, можно было, конечно, сгонять за дымовским удостоверением, но это – потеря темпа, да и идти на поводу у старосты не хотелось. Надо было брать быка за рога.
– Семен Акимович, у вас в гимназии по истории какая оценка была?
– С чего это вы взяли…
– Давайте не будем друг другу голову морочить! – перебил я его. – Вы все правильно обрисовали и поняли. Мы можем сейчас просто встать и, громко разговаривая по-русски, просто уехать. Так? И кому в таком случае будет солоно? Я думаю, что не нам… Однако, если вы не обратили внимание, мы предпочли с вами договориться, а не давить сразу доку€ментами, – я нарочно исковеркал слово, – и стволами. Так что давайте сотрудничать… А ваше прошлое мне, по правде говоря, совершенно не интересно…
Староста тяжело вздохнул, посмотрел на свои руки, затем на меня. Вздохнул еще раз:
– Я согласен. Банкуйте.
«Хм, сдается мне, что кроме гимназии у него за плечами еще и военное училище»… – не совсем к месту подумал я.
– Вы пока, Семен Акимович, с транспортом определитесь, ну и со скотом партию доиграйте. Ведь, прежде чем к абриколям[19] переходить, клапштос освоить неплохо бы. Так? – решил проверить я свои догадки. Если память мне не изменяет, царские офицеры бильярд любили и понимали.
В ответ на мою тираду Акимыч неожиданно улыбнулся и сказал:
– А интересно с вами было бы сыграть, товарищ сержант!
– После победы сыграем!
Староста кивнул и спросил:
– Так когда вас снова ждать?
– День-два, – ответил я, как мы договаривались с командиром и Бродягой.
Перед нашим отъездом на хутор верхушка отряда посовещалась в узком кругу и решила немного подождать с «острыми» акциями, тем более что у нас имелось еще несколько дел в округе, причем дел – требовавших тишины и покоя.
– Ну и хорошо, у нас времени больше на подготовку будет… – и совершенно неожиданно добавил: – А Маринку с собой не заберете?
У Трошина даже челюсть от удивления отпала, да и я, признаться, немного опешил:
– То есть?
– А то и есть – возьмите ее в отряд. А то пропадет девка тут. Понимаешь, сержант, – спина у нее не гнется, непривычна она спину гнуть и кланяться. Как есть пропадет…
– Ну… Акимыч, мы же – боевая группа… Нам женщина – только помеха…
Соломин пристально посмотрел мне в глаза:
– Алексей… Игнатьевич, вот ответь мне, старому, ты по званию кто?
– Как кто? Сержант НКВД, – ответил я в соответствии с легендой.
– Сержант – это же вроде унтера по-старому, верно?
– Да.
– А вот непохож ты на унтера – образованный больно.
– Если на армейские звания переводить – это старший лейтенант, ну а на «старые деньги» – штабс…
– Да хоть прапорщик! Все одно – офицер… командир то есть… Забери Маринку!
– А куда я ее дену-то?!
– Да ты не сомневайся, она и санитаркой может быть, и стрелять умеет. Сам посуди – дочь офицера!
– Какого офицера? – не понял я.
– Она же Татьяны дочь, и отец у нее соответственно полковник, то есть полковой комиссар Евграшин. Сам подумай, что немцы с ней сделают, если прознают?
– Ну, прям-таки…
– Ты что, думаешь, я не знаю? – перебил меня Соломин. – Да нам на второй день они приказ зачитывали. Собрали всех в Старом у правления и так и сказали, чтобы комиссаров и комиссарских прихвостней выдавали, ну и жидов – тоже.
Тут в разговор, сверкая взором, вступил Трошин:
– Ан… Алексей, давай возьмем! Верно же староста говорит!
– Боец Трошин… – начал я, но, поняв, что на официозе тут не «съедешь», поменял тональность: – Слава, сам понимать должен – не я тут решаю. Была бы моя воля – женский комсомольский батальон сформировал бы… И тебя командиром поставил! – напоследок подколол я разошедшегося Бухгалтера.
Слава замолчал, но продолжил сверлить меня взглядом.
– А вы, Семен Акимович, не волнуйтесь, я командованию передам свои соображения. Ну а вы пока к акции готовьтесь. – И я полез из-за стола.
«От Советского Информбюро
Вечернее сообщение 20 июля
В течение 20 июля продолжались напряженные бои на ПСКОВСКОМ, ПОЛОЦКО-НЕВЕЛЬСКОМ, СМОЛЕНСКОМ И НОВОГРАД-ВОЛЫНСКОМ направлениях. Каких-либо существенных изменений в положении войск на фронте не произошло.
В тылу немецких войск развернулись успешные действия партизан. Партизанские отряды наносят противнику серьезные потери.
Несмотря на неблагоприятные условия погоды, наша авиация продолжала действовать по уничтожению мотомехчастей противника и его авиации. По неполным данным, в течение первой половины дня 20 июля сбито в воздушных боях и уничтожено на аэродромах 25 самолетов противника.
В Балтийском море наша авиация потопила один миноносец противника».
Глава 4
«Из мемуаров генерал-оберста Гудериана
…Русские продолжали контратаки на Смоленск в районе расположения XXIV танкового корпуса; под Ельней разворачивалось новое контрнаступление. Наша подступающая пехота подходила к Днепру. Гот пытался окружить крупные силы противника северо-восточнее Смоленска. Для успешного завершения этой задачи он запросил от 2-й танковой группы помощи наступления по направлению к Дорогобужу.
…Все соединения XLVI танкового корпуса вели бои с противником и были, таким образом, связаны, по крайней мере, на текущий момент. Однако было расценено, что в течение нескольких ближайших дней, в связи с подходом пехотных частей, присутствие 18-й танковой в излучине Днепра под Гусином станет необязательным, а я еще ранее предвидел, что в случае принятия такого решения возникнет надобность послать дивизию на смену полку «Великая Германия», чтобы дать XLVI танковому корпусу возможность оказать решительную поддержку Готу».
Мой доклад у командования восторга не вызвал, Шура-Раз так и сказал:
– На фига пыжился староста этот, если не готов ни хрена?
И, несмотря на мои возражения, что это – задел на будущее, наработка контактов и прочая подготовительная работа, сказал, чтобы я в ближайшие пару суток своими прожектами его не беспокоил. Мол, и так дел много.
После командирской отповеди вопрос о приеме в отряд Марины я, ясное дело, даже не поднимал. О чем и сказал Трошину, поджидавшему меня у «нашего» грузовика.
– Как же так, Антон? Ведь комсомолку-то взяли?
– Что, так девчонка понравилась? – подколол я боевого товарища и очень удивился, когда услышал в ответ:
– Да, сильно!
– Вот это да, Слава! Влюбился, что ли?
– Антон, ну как ты не понимаешь?! – с жаром ответил Трошин. – Ведь староста этот, Акимыч, он прав был – пропадет девчонка! Она такая красивая… И гордая! Ты видел? Такая – ни за что спину перед немцами гнуть не станет! И прятаться не будет!
– Тщ-тщ, – постарался успокоить я его. – Да, девчонка – замечательная и все такое… Но сам посуди, в лес ее тащить смысл имеет? Мы тут что, на пикнике? Или на рыбалку выехали? Товарищ майор прав! Вот станешь командиром сам – бери к себе в отряд кого хочешь!
Трошин надулся и, не говоря ни слова, пошел восвояси. Я же направился в сторону «медпункта».
Помещение для Дока соорудили по образу и подобию «штаба», разница была в только чуть более низком потолке – поскольку Серега, в отличие от двухметрового командира, росту среднего, да и большинство манипуляций с ранбольными предпочитает производить сидя, а не стоя.
Уже метров с десяти я услышал Дока, вещавшего что-то хорошо поставленным лекциями голосом. Подойдя ближе, я разобрал слова:
– … таким образом, первая и главная задача при оказании первой доврачебной помощи – остановить кровотечение и постараться провести профилактику шокового состояния. Если есть возможность, прежде чем эвакуировать пострадавшего, постарайтесь определить характер ранения…
«Интересно, кого это он там учит с такой серьезностью? Неужто Лидочку охмуряет?» – подумал я и вежливо «постучался»:
– Товарищ военврач, разрешите поприсутствовать на лекции? – и отодвинул полог в проходе.
«Ба! Вот это да!» К моему удивлению, на занятиях присутствовала не только Лидочка, но и Юрин с Несвидовым и пара бойцов. Серега скорчил недовольную мину:
– Товарищ старший лейтенант, обождите, пока я закончу… И вообще – я сегодня только по записи принимаю.
– А где у вас регистратура находится? Или можно в порядке живой очереди? За наличные?
Сергей хитро подмигнул, сохраняя при этом недовольное выражение лица, и ответил:
– Через четверть часа зайдите, за товарищем будете, – и показал рукой на Несвидова. Тот всполошился, не понимая, при чем тут он.
– Что вы, что вы, товарищ военврач, я не настаиваю, – шутливо извинился я и поторопился покинуть медпункт – все-таки люди делом занимаются, а я просто заглянул к Сереже поболтать.
У Казачины меня тоже ждал облом – Ваня колдовал над какими-то микроскопическими, но явно опасными приблудами, поскольку, когда я заглянул к нему под тент, он говорил ассистировавшему ему Кудряшову:
– Вот, Денис, смотри, если эта пластинка сдвинется – глазам моим писец придет.
Дед Никто кивнул в ответ с очень серьезным видом и еще крепче сжал фонарик, которым освещал складной столик. Надо сказать, что за последнюю неделю «наши» окруженцы уже малость пообвыкли и иной раз сами вставляли в разговор некоторые нехарактерные для этого времени словечки и обо-роты.
Я тихонечко закрыл полог и потопал себе восвояси. «Вот, что за черт! Даже поговорить не с кем!» – подумал я, вспомнив, что Алик сейчас трудится переводчиком на очередном туре допросного марафона. Можно, конечно, было отправиться на боковую, но на часах еще не было и девяти вечера, да и не устал я пока. Осознание собственной временной ненужности так меня огорчило, что я даже слегка испугался. Но, покопавшись немного в себе, я решил, что это все-таки последствия утреннего нервного срыва. Видно, действительно нервишки за последнюю неделю порядком поистрепались. «Решено, сегодня у меня – выходной!» – постановил я и, достав из рюкзака плоскую бутылку с коньяком, «залег на матрас», то есть удобно устроился под тентом, натянутым у «круппа». Пригубив пару раз армянского, я вытянулся на спальном мешке и закурил. В голову лезли всякие невеселые мысли вроде того, что «везение наше скоро кончится, и вот тогда…». Или о том, что наши булавочные уколы по большому счету ничего не изменят… И прочая разная депрессивная хрень… Чтобы отвлечься от скорбных дум, я глубоко затянулся, закрыл глаза и постарался вспомнить что-нибудь хорошее.
«Вот я вернулся после ночной смены домой, а сынишка встречает меня, стоя в своей кроватке… Улыбается, машет руками… Что-то лепечет… Вот мы с командой отмечаем Новый год в ирландском пабе… – Ребята все веселые, смеются, что-то кричат… Я потянулся поручкаться с только что пришедшим товарищем и зацепил рукой свечку… Ой, больно-то как!»
Открыв глаза, я затряс обожженной рукой – оказалось, что я задремал и сигарета, дотлев, обожгла мне пальцы. Такой сон обломался! Чертыхнувшись, я вылез из-под навеса.
– Антон, ты чего там ругаешься? – откуда-то сверху раздался голос Трошина.
– Да вот – нет мне в жизни счастья! Даже поспать в холодке не получается… – объяснил я ему.
Слава свесился с машины, на которой сидел:
– Это у тебя счастья нету? А мне что тогда говорить? Вы только послушайте про этого «несчастного»: командир госбезопасности, весь обласканный властями предержащими, красавец и умница…
– Э, ты чего распелся? Я тебе все равно не дам! – грубой шуткой оборвал я дифирамбы в свой адрес.
– Чего не дашь? – не понял Трошин.
– А ничего не дам! Хотя… Могу в ухо дать от всей души… Хочешь?
Славка опасливо спрятался за бортом, и оттуда донеслось его издевательское бормотание:
– Дерется как бог, но все время не по делу…
– Или ты прекратишь, или я тебе гранату кину! Не трепи мне нервы, я – психический!
Правда, что удивительно, от беззлобного подтрунивания Славы на душе существенно полегчало.
– А ты чего там расселся? – спросил я его. – Поспал бы?
– А я про девушку ту, Марину, все думаю. Как думаешь, может, мне Александра Викторовича за нее попросить?
– Слав, ты точно влюбился! Все признаки на-лицо…
Даже в полумраке вечернего леса было видно, как потемнели его щеки. Он отвернулся.
– Да не знаю я, честное слово! Сам не могу понять, что со мной происходит?!
– Ну, если по симптомам судить, то только одно – то самое бредис влюбленис. Не веришь? Можешь сам у военврача спросить – он тебе то же самое скажет.
Но поболтать о любви нам не удалось – запыхавшийся Кудряшов позвал меня к командиру.
– Все, Тоха, кончились игрушки… Начинаем работать как взрослые!
– А что, мы детством всю эту неделю страдали? – спросил я.
– Так точно, детством. Никакого планирования… Так – беспорядочные, хоть и болезненные, укусы. Мы с Шурой тут помозговали, – кивок в сторону Бродяги, – и накидали программку…
– А от меня что требуется? Ну, кроме четкого выполнения программы?
– Инициатива и консультации исторические! Вообще-то мы с товарищем чекистом считаем, что уже пора создавать отряд нормальный. Как базу и прикрытие… Как считаешь, майор наш командование потянет?
– Тебя военная сторона интересует или человеческая?
– Про военную я и сам знаю, человеческая, конечно. Ты же с ним почти все время трешься…
– Потянет. Он – чуткий, да и опыта ему не занимать, тем более что за последние пару недель он инициативности и нешаблонности от нас нахватался по самое не балуйся…
– Ну и прекрасно, а то нам уже давно, помнишь, как в рекламе говорили? «Пора выйти из тени!» – и Шура весело подмигнул мне.
– А с планом познакомите?
– А как же! Только давай сначала на хутор смотаемся… Хочется нам на старосту твоего поближе посмотреть. А уж по результатам и план дошлифуем. А сейчас… Давай, поднимай Бухгалтера, Кудряшова и Юрина. И подготовьте интендантский тарантас.
– Слушаюсь, товарищ майор!
Остановив мотоцикл перед воротами Акимыча, я требовательно бибикнул. Как по мановению волшебной палочки створки распахнулись, и сам хозяин вышел нам навстречу. Зарулив на двор, я выключил движок и, отправив Славу с Кудряшовым сторожить подходы к хутору, с удовольствием стал наблюдать за встречей «высокого начальства».
Первым с водительского места выбрался Бродяга, обряженный в форму немецкого унтер-офицера. Обойдя машину, он предупредительно открыл дверь пассажира и отступил на пару шагов в сторону. Наш командир был великолепен! Встав во весь свой немаленький рост, он вышел… нет, тут это слово не подходит! Он выдвинулся из машины! Правда, с учетом того, что немец подходящих габаритов нам пока не попался, Шура был одет в простой мотоциклетный плащ, с прицепленными к нему майорскими погонами, но выправка кадрового военного вкупе с внушительными габаритами создавали необходимый образ высокого армейского начальства. Даже то, что из-под плаща выглядывали камуфляжные штаны и высокие шнурованные бутсы вместо сапог, ни-сколько не смущало командира. Небрежно козырнув старосте, Саша сделал приглашающий жест в сторону дома.
Слегка обалдевший Семен Акимович вздрогнул и бросился к дому, стараясь опередить важного гостя. Следом за ними пошел и Бродяга.
Я же, нажав на тангенту, проверил связь с выносным постом:
– Арт вызывает Бухгалтера.
Спустя несколько секунд (ну еще бы, как пользоваться «Алинкой» Славе объяснили, дай бог, полчаса назад) послышался ответ:
– Бухгалтер в канале. Все в норме.
Успокоенный, я пошел в дом.
Первое, что я заметил, было то, с каким подчеркнутым вниманием Акимыч слушал нашего командира. Только что по стойке «смирно» не стоял!
– Вы, товарищ Соломин, хорошенько все обдумайте. Я вас не тороплю. Пяти минут хватит? – вещал Шура.
– Так точно, гос… товарищ майор! – и Акимыч действительно вытянулся по стойке «смирно»
– Вольно, товарищ… – и Саша вопросительно посмотрел на старосту.
– Поручик Изюмского гусарского генерала Дорохова полка! – с некоторым вызовом отрапортовал Акимыч.
– Ну а я, – и Фермер на секунду задумался, – полковник Куропаткин, это – если по армейской табели считать. Командир партизанского отряда. Вы присаживайтесь… поручик. Разговор долгим будет.
– Это что же, советская власть по стопам Дениса Васильевича решила пойти? – спросил староста, присаживаясь на лавку. – Полковников партизанами назначает…
– И что в этом плохого? Война-то Отечественная… – ответил за командира Бродяга. – Да и Гражданскую вспомнить можно.
– А вы, стал быть, комиссар?
– Это для вас пока не важно, – ушел Шура-Два от прямого ответа. – Вы меня не стесняйтесь, говорите смело.
– Стал быть, не комиссар – чекист… Или гэпэу?
– Вы, Степан Акимович, лучше бы не моей ведомственной принадлежностью интересовались, а о деле думали, а то три минуты уже прошли… – осадил Бродяга старого (хотя это как посмотреть!) вояку.
– А чего время-то тянуть? Согласен я!
– Вот так, прямо и согласны? – переспросил Фермер. – Даже если мы вас попросим немецкую комендатуру заминировать?
– А что же… И на это согласен! – рубанул староста. – Ежели уж вы, красноперые, полковника Давыдова вспомнили да войну Отечественной назвали, стало быть – дело швах. А про тех скудоумных, что думают, дескать, германец свободу нам дать пришел – мы тут с вами говорить не будем. Уж я германцев и в четырнадцатом, и в восемнадцатом повидал, будьте покойны! Так что не за вас воевать буду да не за политику какую. За Россию!
– Ну, вы, господин поручик, и развоевались, право слово… – развел руками командир. – А насчет минирования я пошутил. И помоложе найдутся.
– А вы насчет возраста не начинайте, гос… товарищ полковник! Чекист ваш, – в третьем лице упомянул Акимыч Бродягу, – не сильно моложе меня, раба Божьего будет, а по лесам как молодой скачет. Знать не от хорошей жизни… Так что и я сгожусь…
Тут я заметил, что так и стою у входной двери, увлеченный разговором.
– Вы нам на вашем месте нужнее! – отрезал командир. – С транспортом вопрос решили?
Акимыч (хотя правильнее было бы сказать – поручик Соломин, так изменился за несколько минут староста!) замялся. Потом прочистил горло:
– Гхм, только три подводы готовы. Больше не успели, товарищ полковник.
– Это сколько на них зерна влезет? Тонна? Больше?
– Пудов по сорок на каждую, – ответил староста
– Это почти две тонны, товарищ командир, – быстро сосчитал я в уме.
– Ну, еще тонну-другую в грузовик… А сколько в зернохранилище всего?
– Точно не скажу, но центнеров шестьдесят-семьдесят должно быть, если не растащили.
– Ну и не будем жадничать. Вам сколько времени нужно, чтобы транспорт подготовить?
– Так ведь ночь уже на дворе… – начал было Соломин.
– Стало быть, до утра отложим? Так?
– Полчаса, товарищ полковник! Через полчаса все будет готово!
Внезапно в наушнике у меня зашипели помехи, и искаженный голос Трошина произнес:
– … ас гости.
– Внимание! К нам, похоже, немцы едут! – громко прервал я говоривших, и тут же Трошину: – Бухгалтер, Арт в канале! Подробности давай! И тангенту вначале нажимай, а потом говори!
После небольшой паузы в наушнике раздалось:
– Здесь Трошин. На южной дороге – две или три машины. Двигаются в нашем направлении. Как понял? Прием.
– Понял тебя хорошо. Точно к нам?
– Едут от леса, пока непонятно, свернут на хутор или нет…
– Понял тебя. Наблюдай.
Я быстро пересказал полученное сообщение командирам.
– Черт! Как не вовремя! – выругался Фермер. – Сколько там народу может быть?
– Может, пять человек, а может – и взвод, – немедленно ответил я.
– Да, как только узнать – сколько их там? Капитан, – обратился командир к Бродяге, – «глушак» у тебя с собой?
Тот кивнул. Командир же на пару секунд заду-мался.
– Командир, а может, тишком уйдем? – спросил я.
– А как он, – кивок в сторону старосты, – будет объяснять, откуда у него на дворе интендантская машина взялась?
– Тоха, спроси – сколько до противника?
Я выполнил приказание и запросил Трошина.
– Семьсот, может, шестьсот метров, – ответил Слава.
– Степан Акимович, нам потребуется ваша помощь.
– Слушаюсь, господин полковник!
– Как только мы уедем, будьте готовы рассказывать противнику, что это давешний интендант уехал. Куда да зачем – это вам неведомо. Ясно?
– Антон, – обратился Саня ко мне, – ты с ребятами прикрываешь наш отход. Но не высовывайтесь. Нам важнее сейчас скрытность, чем пара перерезанных глоток! – и, повернувшись к Бродяге, приказал: – Пошли, капитан! Ты на мотоцикле, я – на машине.
Уже в дверях Бродяга, все это время что-то негромко говоривший Соломину, достал из нагрудного кармана какой-то сложенный вчетверо листок бумаги и протянул его старосте.
На улице командир сразу сел в легковушку, а Бродяга оседлал мотоцикл. Пара секунд – и они практически синхронно запустили движки и выехали со двора. Я же связался с Трошиным:
– Бухгалтер, Арт в канале! Бугры отчалили, мы – прикрываем. Сиди спокойно и не высовывайся! Да, а где ты сейчас находишься?
– Арт, здесь Бухгалтер. Не понял тебя. Я у второго большого сарая к югу от дома.
«Да, Славу надо еще подучить, как кодировать переговоры по радио…» – и с этой мыслью я перелез через забор.
– Кто там?
Негромкий ответ на немецком я не разобрал. Затем у ворот на несколько десятков секунд зажегся фонарик – очевидно, немцы проверяли у Акимыча документы. Потом послышался шум открываемых створок.
«Ага, на постой определились!» – догадался я. Из-за темноты определить точное количество приехавших было сложно, но, судя по голосам и шуму, было их около десятка.
Возня на подворье продолжалась около четверти часа, наконец, выставив двух часовых и отправив старосту в погреб за едой, немцы несколько угомонились. Из открытого окна избы доносились голоса, бряканье кухонной утвари и посуды. Изредка – раскаты смеха.
Акимыч возился с замком на двери одного из сараев метрах в пятнадцати от того места, где я лежал. Вдруг сквозь приглушенные матюки и ворчание я разобрал, что староста обращается ко мне:
– Сержант, а сержант… Ты здесь? Семеро их… Семеро… Я в сараюшке спать лягу. Прогнали, ироды! Мать их за ногу и об забор!
– Тссс, Акимыч, здесь мы… – тихо, так, чтобы не слышали часовые, успокоил я его. – Ты в этом сарае спать будешь? Если да, то потерпи немного – через несколько минут поговорим, – и я пополз в тем-ноту.
Удалившись от дома метров на сто, я связался по рации с командиром и обрисовал ситуацию. Возможность разжиться парой грузовиков и пощипать немцев раззадорила Фермера, и после недолгих размышлений он велел нам ждать подмогу, а пока более подробно разведать обстановку.
…Русские продолжали контратаки на Смоленск в районе расположения XXIV танкового корпуса; под Ельней разворачивалось новое контрнаступление. Наша подступающая пехота подходила к Днепру. Гот пытался окружить крупные силы противника северо-восточнее Смоленска. Для успешного завершения этой задачи он запросил от 2-й танковой группы помощи наступления по направлению к Дорогобужу.
…Все соединения XLVI танкового корпуса вели бои с противником и были, таким образом, связаны, по крайней мере, на текущий момент. Однако было расценено, что в течение нескольких ближайших дней, в связи с подходом пехотных частей, присутствие 18-й танковой в излучине Днепра под Гусином станет необязательным, а я еще ранее предвидел, что в случае принятия такого решения возникнет надобность послать дивизию на смену полку «Великая Германия», чтобы дать XLVI танковому корпусу возможность оказать решительную поддержку Готу».
Мой доклад у командования восторга не вызвал, Шура-Раз так и сказал:
– На фига пыжился староста этот, если не готов ни хрена?
И, несмотря на мои возражения, что это – задел на будущее, наработка контактов и прочая подготовительная работа, сказал, чтобы я в ближайшие пару суток своими прожектами его не беспокоил. Мол, и так дел много.
После командирской отповеди вопрос о приеме в отряд Марины я, ясное дело, даже не поднимал. О чем и сказал Трошину, поджидавшему меня у «нашего» грузовика.
– Как же так, Антон? Ведь комсомолку-то взяли?
– Что, так девчонка понравилась? – подколол я боевого товарища и очень удивился, когда услышал в ответ:
– Да, сильно!
– Вот это да, Слава! Влюбился, что ли?
– Антон, ну как ты не понимаешь?! – с жаром ответил Трошин. – Ведь староста этот, Акимыч, он прав был – пропадет девчонка! Она такая красивая… И гордая! Ты видел? Такая – ни за что спину перед немцами гнуть не станет! И прятаться не будет!
– Тщ-тщ, – постарался успокоить я его. – Да, девчонка – замечательная и все такое… Но сам посуди, в лес ее тащить смысл имеет? Мы тут что, на пикнике? Или на рыбалку выехали? Товарищ майор прав! Вот станешь командиром сам – бери к себе в отряд кого хочешь!
Трошин надулся и, не говоря ни слова, пошел восвояси. Я же направился в сторону «медпункта».
Помещение для Дока соорудили по образу и подобию «штаба», разница была в только чуть более низком потолке – поскольку Серега, в отличие от двухметрового командира, росту среднего, да и большинство манипуляций с ранбольными предпочитает производить сидя, а не стоя.
Уже метров с десяти я услышал Дока, вещавшего что-то хорошо поставленным лекциями голосом. Подойдя ближе, я разобрал слова:
– … таким образом, первая и главная задача при оказании первой доврачебной помощи – остановить кровотечение и постараться провести профилактику шокового состояния. Если есть возможность, прежде чем эвакуировать пострадавшего, постарайтесь определить характер ранения…
«Интересно, кого это он там учит с такой серьезностью? Неужто Лидочку охмуряет?» – подумал я и вежливо «постучался»:
– Товарищ военврач, разрешите поприсутствовать на лекции? – и отодвинул полог в проходе.
«Ба! Вот это да!» К моему удивлению, на занятиях присутствовала не только Лидочка, но и Юрин с Несвидовым и пара бойцов. Серега скорчил недовольную мину:
– Товарищ старший лейтенант, обождите, пока я закончу… И вообще – я сегодня только по записи принимаю.
– А где у вас регистратура находится? Или можно в порядке живой очереди? За наличные?
Сергей хитро подмигнул, сохраняя при этом недовольное выражение лица, и ответил:
– Через четверть часа зайдите, за товарищем будете, – и показал рукой на Несвидова. Тот всполошился, не понимая, при чем тут он.
– Что вы, что вы, товарищ военврач, я не настаиваю, – шутливо извинился я и поторопился покинуть медпункт – все-таки люди делом занимаются, а я просто заглянул к Сереже поболтать.
У Казачины меня тоже ждал облом – Ваня колдовал над какими-то микроскопическими, но явно опасными приблудами, поскольку, когда я заглянул к нему под тент, он говорил ассистировавшему ему Кудряшову:
– Вот, Денис, смотри, если эта пластинка сдвинется – глазам моим писец придет.
Дед Никто кивнул в ответ с очень серьезным видом и еще крепче сжал фонарик, которым освещал складной столик. Надо сказать, что за последнюю неделю «наши» окруженцы уже малость пообвыкли и иной раз сами вставляли в разговор некоторые нехарактерные для этого времени словечки и обо-роты.
Я тихонечко закрыл полог и потопал себе восвояси. «Вот, что за черт! Даже поговорить не с кем!» – подумал я, вспомнив, что Алик сейчас трудится переводчиком на очередном туре допросного марафона. Можно, конечно, было отправиться на боковую, но на часах еще не было и девяти вечера, да и не устал я пока. Осознание собственной временной ненужности так меня огорчило, что я даже слегка испугался. Но, покопавшись немного в себе, я решил, что это все-таки последствия утреннего нервного срыва. Видно, действительно нервишки за последнюю неделю порядком поистрепались. «Решено, сегодня у меня – выходной!» – постановил я и, достав из рюкзака плоскую бутылку с коньяком, «залег на матрас», то есть удобно устроился под тентом, натянутым у «круппа». Пригубив пару раз армянского, я вытянулся на спальном мешке и закурил. В голову лезли всякие невеселые мысли вроде того, что «везение наше скоро кончится, и вот тогда…». Или о том, что наши булавочные уколы по большому счету ничего не изменят… И прочая разная депрессивная хрень… Чтобы отвлечься от скорбных дум, я глубоко затянулся, закрыл глаза и постарался вспомнить что-нибудь хорошее.
«Вот я вернулся после ночной смены домой, а сынишка встречает меня, стоя в своей кроватке… Улыбается, машет руками… Что-то лепечет… Вот мы с командой отмечаем Новый год в ирландском пабе… – Ребята все веселые, смеются, что-то кричат… Я потянулся поручкаться с только что пришедшим товарищем и зацепил рукой свечку… Ой, больно-то как!»
Открыв глаза, я затряс обожженной рукой – оказалось, что я задремал и сигарета, дотлев, обожгла мне пальцы. Такой сон обломался! Чертыхнувшись, я вылез из-под навеса.
– Антон, ты чего там ругаешься? – откуда-то сверху раздался голос Трошина.
– Да вот – нет мне в жизни счастья! Даже поспать в холодке не получается… – объяснил я ему.
Слава свесился с машины, на которой сидел:
– Это у тебя счастья нету? А мне что тогда говорить? Вы только послушайте про этого «несчастного»: командир госбезопасности, весь обласканный властями предержащими, красавец и умница…
– Э, ты чего распелся? Я тебе все равно не дам! – грубой шуткой оборвал я дифирамбы в свой адрес.
– Чего не дашь? – не понял Трошин.
– А ничего не дам! Хотя… Могу в ухо дать от всей души… Хочешь?
Славка опасливо спрятался за бортом, и оттуда донеслось его издевательское бормотание:
– Дерется как бог, но все время не по делу…
– Или ты прекратишь, или я тебе гранату кину! Не трепи мне нервы, я – психический!
Правда, что удивительно, от беззлобного подтрунивания Славы на душе существенно полегчало.
– А ты чего там расселся? – спросил я его. – Поспал бы?
– А я про девушку ту, Марину, все думаю. Как думаешь, может, мне Александра Викторовича за нее попросить?
– Слав, ты точно влюбился! Все признаки на-лицо…
Даже в полумраке вечернего леса было видно, как потемнели его щеки. Он отвернулся.
– Да не знаю я, честное слово! Сам не могу понять, что со мной происходит?!
– Ну, если по симптомам судить, то только одно – то самое бредис влюбленис. Не веришь? Можешь сам у военврача спросить – он тебе то же самое скажет.
Но поболтать о любви нам не удалось – запыхавшийся Кудряшов позвал меня к командиру.
* * *
В штабе меня встретили радушно: Бродяга молча протянул кружку с ароматным чаем, а Фермер пару секунд разглядывал меня, затем сказал:– Все, Тоха, кончились игрушки… Начинаем работать как взрослые!
– А что, мы детством всю эту неделю страдали? – спросил я.
– Так точно, детством. Никакого планирования… Так – беспорядочные, хоть и болезненные, укусы. Мы с Шурой тут помозговали, – кивок в сторону Бродяги, – и накидали программку…
– А от меня что требуется? Ну, кроме четкого выполнения программы?
– Инициатива и консультации исторические! Вообще-то мы с товарищем чекистом считаем, что уже пора создавать отряд нормальный. Как базу и прикрытие… Как считаешь, майор наш командование потянет?
– Тебя военная сторона интересует или человеческая?
– Про военную я и сам знаю, человеческая, конечно. Ты же с ним почти все время трешься…
– Потянет. Он – чуткий, да и опыта ему не занимать, тем более что за последние пару недель он инициативности и нешаблонности от нас нахватался по самое не балуйся…
– Ну и прекрасно, а то нам уже давно, помнишь, как в рекламе говорили? «Пора выйти из тени!» – и Шура весело подмигнул мне.
– А с планом познакомите?
– А как же! Только давай сначала на хутор смотаемся… Хочется нам на старосту твоего поближе посмотреть. А уж по результатам и план дошлифуем. А сейчас… Давай, поднимай Бухгалтера, Кудряшова и Юрина. И подготовьте интендантский тарантас.
– Слушаюсь, товарищ майор!
* * *
Третий раз за сутки подъезжая к хутору, я терзал себя размышлениями о том, что же там такое «недетское» придумали наши командиры: «Вроде воюем мы, по меркам сорок первого года, неплохо. Связь с нашими наладили. Немцам, как можем, пакостим. Чего еще-то?»Остановив мотоцикл перед воротами Акимыча, я требовательно бибикнул. Как по мановению волшебной палочки створки распахнулись, и сам хозяин вышел нам навстречу. Зарулив на двор, я выключил движок и, отправив Славу с Кудряшовым сторожить подходы к хутору, с удовольствием стал наблюдать за встречей «высокого начальства».
Первым с водительского места выбрался Бродяга, обряженный в форму немецкого унтер-офицера. Обойдя машину, он предупредительно открыл дверь пассажира и отступил на пару шагов в сторону. Наш командир был великолепен! Встав во весь свой немаленький рост, он вышел… нет, тут это слово не подходит! Он выдвинулся из машины! Правда, с учетом того, что немец подходящих габаритов нам пока не попался, Шура был одет в простой мотоциклетный плащ, с прицепленными к нему майорскими погонами, но выправка кадрового военного вкупе с внушительными габаритами создавали необходимый образ высокого армейского начальства. Даже то, что из-под плаща выглядывали камуфляжные штаны и высокие шнурованные бутсы вместо сапог, ни-сколько не смущало командира. Небрежно козырнув старосте, Саша сделал приглашающий жест в сторону дома.
Слегка обалдевший Семен Акимович вздрогнул и бросился к дому, стараясь опередить важного гостя. Следом за ними пошел и Бродяга.
Я же, нажав на тангенту, проверил связь с выносным постом:
– Арт вызывает Бухгалтера.
Спустя несколько секунд (ну еще бы, как пользоваться «Алинкой» Славе объяснили, дай бог, полчаса назад) послышался ответ:
– Бухгалтер в канале. Все в норме.
Успокоенный, я пошел в дом.
Первое, что я заметил, было то, с каким подчеркнутым вниманием Акимыч слушал нашего командира. Только что по стойке «смирно» не стоял!
– Вы, товарищ Соломин, хорошенько все обдумайте. Я вас не тороплю. Пяти минут хватит? – вещал Шура.
– Так точно, гос… товарищ майор! – и Акимыч действительно вытянулся по стойке «смирно»
– Вольно, товарищ… – и Саша вопросительно посмотрел на старосту.
– Поручик Изюмского гусарского генерала Дорохова полка! – с некоторым вызовом отрапортовал Акимыч.
– Ну а я, – и Фермер на секунду задумался, – полковник Куропаткин, это – если по армейской табели считать. Командир партизанского отряда. Вы присаживайтесь… поручик. Разговор долгим будет.
– Это что же, советская власть по стопам Дениса Васильевича решила пойти? – спросил староста, присаживаясь на лавку. – Полковников партизанами назначает…
– И что в этом плохого? Война-то Отечественная… – ответил за командира Бродяга. – Да и Гражданскую вспомнить можно.
– А вы, стал быть, комиссар?
– Это для вас пока не важно, – ушел Шура-Два от прямого ответа. – Вы меня не стесняйтесь, говорите смело.
– Стал быть, не комиссар – чекист… Или гэпэу?
– Вы, Степан Акимович, лучше бы не моей ведомственной принадлежностью интересовались, а о деле думали, а то три минуты уже прошли… – осадил Бродяга старого (хотя это как посмотреть!) вояку.
– А чего время-то тянуть? Согласен я!
– Вот так, прямо и согласны? – переспросил Фермер. – Даже если мы вас попросим немецкую комендатуру заминировать?
– А что же… И на это согласен! – рубанул староста. – Ежели уж вы, красноперые, полковника Давыдова вспомнили да войну Отечественной назвали, стало быть – дело швах. А про тех скудоумных, что думают, дескать, германец свободу нам дать пришел – мы тут с вами говорить не будем. Уж я германцев и в четырнадцатом, и в восемнадцатом повидал, будьте покойны! Так что не за вас воевать буду да не за политику какую. За Россию!
– Ну, вы, господин поручик, и развоевались, право слово… – развел руками командир. – А насчет минирования я пошутил. И помоложе найдутся.
– А вы насчет возраста не начинайте, гос… товарищ полковник! Чекист ваш, – в третьем лице упомянул Акимыч Бродягу, – не сильно моложе меня, раба Божьего будет, а по лесам как молодой скачет. Знать не от хорошей жизни… Так что и я сгожусь…
Тут я заметил, что так и стою у входной двери, увлеченный разговором.
– Вы нам на вашем месте нужнее! – отрезал командир. – С транспортом вопрос решили?
Акимыч (хотя правильнее было бы сказать – поручик Соломин, так изменился за несколько минут староста!) замялся. Потом прочистил горло:
– Гхм, только три подводы готовы. Больше не успели, товарищ полковник.
– Это сколько на них зерна влезет? Тонна? Больше?
– Пудов по сорок на каждую, – ответил староста
– Это почти две тонны, товарищ командир, – быстро сосчитал я в уме.
– Ну, еще тонну-другую в грузовик… А сколько в зернохранилище всего?
– Точно не скажу, но центнеров шестьдесят-семьдесят должно быть, если не растащили.
– Ну и не будем жадничать. Вам сколько времени нужно, чтобы транспорт подготовить?
– Так ведь ночь уже на дворе… – начал было Соломин.
– Стало быть, до утра отложим? Так?
– Полчаса, товарищ полковник! Через полчаса все будет готово!
Внезапно в наушнике у меня зашипели помехи, и искаженный голос Трошина произнес:
– … ас гости.
– Внимание! К нам, похоже, немцы едут! – громко прервал я говоривших, и тут же Трошину: – Бухгалтер, Арт в канале! Подробности давай! И тангенту вначале нажимай, а потом говори!
После небольшой паузы в наушнике раздалось:
– Здесь Трошин. На южной дороге – две или три машины. Двигаются в нашем направлении. Как понял? Прием.
– Понял тебя хорошо. Точно к нам?
– Едут от леса, пока непонятно, свернут на хутор или нет…
– Понял тебя. Наблюдай.
Я быстро пересказал полученное сообщение командирам.
– Черт! Как не вовремя! – выругался Фермер. – Сколько там народу может быть?
– Может, пять человек, а может – и взвод, – немедленно ответил я.
– Да, как только узнать – сколько их там? Капитан, – обратился командир к Бродяге, – «глушак» у тебя с собой?
Тот кивнул. Командир же на пару секунд заду-мался.
– Командир, а может, тишком уйдем? – спросил я.
– А как он, – кивок в сторону старосты, – будет объяснять, откуда у него на дворе интендантская машина взялась?
– Тоха, спроси – сколько до противника?
Я выполнил приказание и запросил Трошина.
– Семьсот, может, шестьсот метров, – ответил Слава.
– Степан Акимович, нам потребуется ваша помощь.
– Слушаюсь, господин полковник!
– Как только мы уедем, будьте готовы рассказывать противнику, что это давешний интендант уехал. Куда да зачем – это вам неведомо. Ясно?
– Антон, – обратился Саня ко мне, – ты с ребятами прикрываешь наш отход. Но не высовывайтесь. Нам важнее сейчас скрытность, чем пара перерезанных глоток! – и, повернувшись к Бродяге, приказал: – Пошли, капитан! Ты на мотоцикле, я – на машине.
Уже в дверях Бродяга, все это время что-то негромко говоривший Соломину, достал из нагрудного кармана какой-то сложенный вчетверо листок бумаги и протянул его старосте.
На улице командир сразу сел в легковушку, а Бродяга оседлал мотоцикл. Пара секунд – и они практически синхронно запустили движки и выехали со двора. Я же связался с Трошиным:
– Бухгалтер, Арт в канале! Бугры отчалили, мы – прикрываем. Сиди спокойно и не высовывайся! Да, а где ты сейчас находишься?
– Арт, здесь Бухгалтер. Не понял тебя. Я у второго большого сарая к югу от дома.
«Да, Славу надо еще подучить, как кодировать переговоры по радио…» – и с этой мыслью я перелез через забор.
* * *
Ночные гости подъехали к дому старосты только минут через пятнадцать, когда командиры наши уже почти доехали до леса, а я уже встретился с Трошиным и Кудряшовым, и мы втроем уютно расположились вокруг объекта. Время уже было к полуночи, так что заметить нас, лежавших в высокой траве в тени хозяйственных построек метрах в двадцати-тридцати от забора, без прибора ночного видения было проблематично. Немцы приехали на двух грузовиках, но во двор заезжать не стали, остановившись на единственной короткой улице хутора. Несколько человек вылезли из машин и требовательно постучали в ворота Акимыча. За те несколько минут, что отделяли наш уход от прибытия немцев, хитрый староста не только запер ворота, но и успел вернуться в дом. Что-то ворча себе под нос, он подошел к воротам и громко спросил:– Кто там?
Негромкий ответ на немецком я не разобрал. Затем у ворот на несколько десятков секунд зажегся фонарик – очевидно, немцы проверяли у Акимыча документы. Потом послышался шум открываемых створок.
«Ага, на постой определились!» – догадался я. Из-за темноты определить точное количество приехавших было сложно, но, судя по голосам и шуму, было их около десятка.
Возня на подворье продолжалась около четверти часа, наконец, выставив двух часовых и отправив старосту в погреб за едой, немцы несколько угомонились. Из открытого окна избы доносились голоса, бряканье кухонной утвари и посуды. Изредка – раскаты смеха.
Акимыч возился с замком на двери одного из сараев метрах в пятнадцати от того места, где я лежал. Вдруг сквозь приглушенные матюки и ворчание я разобрал, что староста обращается ко мне:
– Сержант, а сержант… Ты здесь? Семеро их… Семеро… Я в сараюшке спать лягу. Прогнали, ироды! Мать их за ногу и об забор!
– Тссс, Акимыч, здесь мы… – тихо, так, чтобы не слышали часовые, успокоил я его. – Ты в этом сарае спать будешь? Если да, то потерпи немного – через несколько минут поговорим, – и я пополз в тем-ноту.
Удалившись от дома метров на сто, я связался по рации с командиром и обрисовал ситуацию. Возможность разжиться парой грузовиков и пощипать немцев раззадорила Фермера, и после недолгих размышлений он велел нам ждать подмогу, а пока более подробно разведать обстановку.
* * *
Через сорок минут к нам подтянулся сам командир в сопровождении Люка и Тотена. Посовещавшись пару минут и предупредив по рации Трошина, мы поползли к дому.Конец бесплатного ознакомительного фрагмента