– Так, боец… Хотя нет, тут двое нужны. Вы двое, – я ткнул рукой в «молодых», – принесите из сарая кадушку с «живицей».
– С чем?
– Городской, что ли? – спросил я.
– Да. Из Москвы.
– Это хорошо, земляк, значит. Сержант, покажите им кадушку, – это уже Несвидову.
Когда бойцы под чутким руководством сержанта притащили не такую уж и легкую кадушку, я взял один из «попорченных» мундиров и расстелил его на траве.
– Так, лейте смолу на него. Тонкой струей.
Когда смола тонким слоем покрыла сукно, я остановил бойцов. Трошин задумчиво глядел на все эти непонятные манипуляции. Взяв пару горстей ржавых гроздей, я высыпал их на смолу, а потом добавил и все собранные гильзы. «Хм, маловато будет», – подумал я.
В этот момент Трошин, видимо, решил, что с него хватит:
– Товарищ старший лейтенант госбезопасности, а зачем все это?
– Это, товарищ Трошин, осколочная матрица.
– Что?
Я добавил еще металлических обломков, после чего сложил мундир пополам, так, чтобы смола и металл остались внутри. Повернувшись к бывшему майору, сказал:
– Смола немного подсохнет, и матрица будет готова.
– Да, но зачем?
– Накладываем получившийся пакет на любой заряд взрывчатки и… Дальше рассказывать надо?
– Нет, не надо, – ответил экс-майор, рассматривая меня с каким-то новым выражением на лице.
– Да, кстати, оторвите у мундиров рукава – они для накладных зарядов подойдут. И пуговицы спорите – как шрапнель будут! – Подумав, я усмехнулся. – А представьте, найдут они немецкого солдата с немецкой пуговицей во лбу. Сюрреализм, да и только!
Все рассмеялись, а Трошин посмотрел на меня с еще более удивленным видом. Наверное, я его «сюрреализмом» так зацепил.
Подождав, пока бойцы отсмеются, я направил двоих за кадушками, а сержанта – за взрывчаткой. Когда четыре единицы бочкотары были доставлены, я велел рядовым проделать отверстия в днищах кадушек, причем точно по центру:
– А как это сделать, вам расскажет боец Трошин, он в тригонометрии дока!
Тут один из солдат, принесших деревянную тару, спросил:
– Товарищ старший лейтенант госбезопасности, а там немец на стене висит, вы что с ним делать будете?
– «Выпотрошим».
На лице бойца явственно отразился испуг.
– Тьфу ты, это жаргон такой, разведывательный. «Выпотрошим» означает, что мы его допросим в быстром темпе.
– А, тогда понятно… – неуверенно протянул боец.
Очень удачно в этот момент на дороге показался Тотен, только что сменившийся с поста. Увидев меня, он радостно замахал рукой. Когда Алик подошел к нам, то сразу же начал расспрашивать, как прошел бой.
– Нормально. Они и дернуться не успели. Всех положили, кроме одного. И ты нам нужен. Сейчас допрашивать будем.
Заглянув в «штаб», я попросил Бродягу продолжить изготовление фугасов, а сам вместе с Фермером и Тотеном пошел за выгородку к немцу. Тот по-прежнему висел на крюке, правда, судя по тому, как его скособочило, мышцы спины у него уже болели не по-детски.
– Guten Tag,[15] – поздоровался вежливый Тотен.
«Он бы ему еще располагаться поудобнее предложил», – подумал я.
Немец презрительно посмотрел на нас. Ну еще бы, ведь в плен он попал по чистой случайности, хитрые азиатские недочеловеки обманули арийца.
– Sprechen sie Russisch[16]? – начал Тотен.
Ответом была презрительная улыбка.
– Woher kommen Sie[17]?
Та же реакция.
– Тох, объясни клиенту, что он неправ! – Похоже, командиру быстро надоело хамство пленного.
– Грубо или больно?
– Больно.
Подойдя к пленному, я хлестко, с оттягом, расслабленной кистью ударил немца по ребрам. Он взвыл и попытался брыкнуть меня ногами, чем еще больше усилил боль в напряженных межреберных мышцах. Глухо охнув, он повис на крюке. Кивком предложив Тотену продолжать, я отошел на пару шагов.
– Woher kommen Sie? Nennen Sie das Dorf, die Stadt[18]?
Немец продолжал молчать.
Еще один хлест по ребрам. Вой.
В задумчивости отойдя на пару шагов и разглядывая немца, я машинально начал напевать одну из своих любимых песенок:
Komm schließ die Augen glaube mir Wir werden fliegen ubers Meer Ich bin nach Deiner Liebe so krank Die sich an meinem Blut betrank[19].
Пленный вздрогнул и пристально уставился на меня. Не знаю, что он там подумал, наверное, решил, что я кровавый маньяк.
– Алик, переведи обер-пионеру Штрауссу, что это гестаповцы приезжали к нам, в НКВД, на стажировку, а не мы к ним… – Я решил еще немного подавить на пленного без применения физического насилия.
Алик послушно перевел.
– Кстати, герр Штраусс, а вы знаете, какое у этого милого переводчика прозвище среди своих? Переводи, Алик, не тормози. Тотенкопф!
Тотен поперхнулся, а Фермер в углу неопределенно хмыкнул, скорее всего, он несколько обалдел от моего творческого подхода.
– Итак, вы будете отвечать, Штраусс, или предпочтете, чтобы в письме вашим родным было написано: «К сожалению, голову вашего сына мы так и не нашли… А тело было опознано по прибитому к грудной клетке большим ржавым гвоздем жетону»? – «О боже, что же я несу!» – возникла в голове мысль.
Но после перевода последней фразы немец открыл рот и «запел». Алик только и успевал переводить. «Да, надо учить немецкий, а то вообще ни черта не понимаю, – пронеслось в голове, – а то английский – в совершенстве, по-испански – могу читать и худо-бедно объясняться, а по-немецки – только понимать отдельные слова. Да и то, разборчиво напечатанные».
Далее, чтобы не утомлять читателя иностранным языком, приведу уже перевод беседы:
– Мы приехали из Zaslavl.
– С какой целью?
– Нашему сто семьдесят третьему отдельному саперному батальону приказали привести в порядок Старую Дорогу (шоссе Молодечно – Минск). Местные жители сообщили, что здесь мы можем достать Terpentin[20]. (Тотен не знал этого слова, но я, как химик-органик по первому образованию, знал.) Он нам нужен для проведения покрасочных работ. Лейтенант Баер, он ехал в первой машине, для охраны взял с собой все наше отделение. Мы также должны были установить возможность использования этой смолокурни для нужд наших войск.
– Когда в части ожидают вашего возвращения?
– Не раньше восемнадцати ноль-ноль.
Я бросил взгляд на часы, стрелки показывали половину второго.
– Какие еще ваши подразделения находятся в командировках? – Я поймал вопросительный взгляд командира и сделал ему успокаивающий жест рукой. Мол, все в порядке.
– Господин офицер, я всего лишь солдат… – Казалось, что этот долговязый немец сейчас заплачет.
– Sie lugen! Antworten[21]! – гаркнул я, использовав почти весь свой небогатый словарный запас.
Немец вздрогнул и продолжил:
– Я не знаю, господин офицер, я правда не знаю! Я только слышал от приятеля из второго взвода, что завтра они должны поехать в поселок Boubli, чтобы подлатать там мост. Он говорил, что его немного повредили во время наступления – местами сожгли настил, а потом повреждений добавили проходящие колонны. И еще он говорил, что они там будут осматривать бетонные укрепления русских.
Я бросил выразительный взгляд на Фермера.
– Как зовут командира этого взвода?
– Обер-лейтенант Бронски.
Повернувшись к командиру, я спросил:
– Саш, вы еще его потеребите, а то я что-то подустал, да и в деревню собираться надо, за хавчиком.
– Да, конечно, иди. Неплохо у тебя вышло для первого раза.
На дворе Бродяга заканчивал доделывать фугасы. Увидев меня, он махнул рукой, подзывая:
– Тоша, ну как там успехи?
– Все путем. Раскололся. Но вот связанных бить не могу, не мое это.
– «Надо, Федя. Надо!» – процитировал Бродяга старую комедию
– Да знаю, что надо, но воротит. Но я его и так уболтал. Да, чуть не забыл, как ты думаешь, в чем мне в деревню пойти? В «камке», я думаю, не стоит.
– Точно, не стоит. О, я, когда с рацией возился, на чердаке хламиду холщовую нашел. Она немного смолой заляпана, так я думал как растопку использовать. Сходи возьми.
В сарае я встретил Люка, который, следуя старому солдатскому правилу, отдыхал – пока можно.
– Ну что там слышно? – поинтересовался он.
– Немца разговорили.
– И что сказал интересного?
– До вечера их не хватятся.
– Эт хорошо. Эт приятно. Работать когда будем?
– Я думаю, вечерком. Сначала с окруженцами вопрос решить нужно.
– А чего там решать. Их обучить мальца, и в бой.
– Не все так просто. Они по уставу партизанить могут только в самых-рассамых случаях.
– Дикие люди – дети гор!
Определенно мои друзья – большие поклонники Гайдая.
– А ты что делать собираешься? – продолжил Люк.
– В деревню с Казачиной пойдем. За хавчиком. Вот только на что менять – ума не приложу.
– А на это! – В руках у Люка появились старомодные наручные часы.
– Откуда дровишки?
– Да еще вчера, когда тех немцев прятал, – с документами отжал. Не с Джи-Шоком же на руке рассекать.
– Верно. Угости сигаретой, я свои в штабе оставил.
Мы закурили Санин «Беломор». Не удивляйтесь, он всегда его на выезды берет. Привычка такая у человека.
– Ты как себя чувствуешь? – вдруг спросил Люк. – Не кошмарит?
– Нет. А что, должно?
– Вообще-то да… У нас с командирами все-таки опыт какой-никакой есть, а вот вы…
– Знаешь, Саня… Если честно, я пока не очень въехал. Иной раз мозгом понимаю, что это не игра ни разу, а вот не страшно пока. И немцы зарезанные ночью пока не приходили.
– Повезло. Мне мой первый «дух» года три снился… Ну, поживем – увидим…
Потом я искал упомянутую Бродягой «хламиду». Нашел. Да, если это – «немного смолой запачкано», то я – Дэн Сяопин! Ну, ничего, издалека, может, за крестьянина сойду. Поменяв куртку на это «нечто», я задумался о штанах. Мои понтовые «немецко-спецурные» брюки плохо гармонировали с остальным нарядом. О, есть идея! У меня в бауле треники лежат. «Пумовские», темно-синие. Так, и ботинки на кроссовки махнуть надо.
Когда я вышел из «радиосарая» и направился к «штабу», где лежали мои баул и рюкзак, меня перехватил экс-майор:
– Товарищ старший лейтенант, можно вас на минуту.
– Да, слушаю вас, Вячеслав Сергеевич.
Он удивленно поднял брови, видимо, не ожидал, что я запомнил его имя-отчество.
– Товарищ старший лейтенант, можно мне с вами остаться?
– В смысле?
– Лейтенант Сотников провел с нами беседу. Он приказал идти на прорыв. Говорит, что устав обязывает.
– Ну, так идите, я что, вам запрещаю?
– Я хотел бы остаться с вашей группой.
– Почему?
– Видите ли, товарищ старший лейтенант…
– А давайте без козыряния, лады?
– Видите ли, Антон Олегович, я в армии – всю жизнь. Но то, что я увидел этим утром, меня очень удивило. Не перебивайте меня, пожалуйста. Поймите, мы готовились к войне много лет. И что, спросите вы? А вот то! Две недели – и Минск сдали. По моим расчетам, немцы, если они такой же темп сохранили, уже должны к Смоленску подходить. Я видел, как мы воевали. Да, героизм, да – стойкость. На наших глазах батальон шестьдесят четвертой дивизии в контратаку ходил. Их подняли на пулеметы на трехстах метрах. Так они и ста шагов не пробежали – немцы половину выкосили. А вечером они снова в атаку пошли. И снова с большого расстояния в полный рост. А как рядовые у нас стреляют, я знаю не понаслышке, да и вы, я думаю, тоже.
А то, что вы сегодня мне с утра показали, – это что-то невероятное. Уж поверьте, я в армии – пятнадцать лет. Три человека за минуту расправились с отделением! Я лежал с остальными за бревнами, так мы по разу из винтовок пальнули, да и то когда вы уже все закончили. Вы воевать умеете! И я хочу воевать вместе с вами!
– Так, Вячеслав Сергеевич, эти вопросы решаю не я, а командир, но я ему передам вашу просьбу. Да, у меня для вас еще одно задание есть.
– Какое же?
– Вы наверняка знаете расположение окружных артскладов, так?
– Раньше знал, но я уже два года как рядовой, к тому же я раньше в Киевском военном округе служил.
– Не надо кокетничать! Я не думаю, что вы пропускали такую информацию мимо ушей. Так что, пока я в деревню, вы вспомните и доложите капитану или майору. Договорились?
– Да.
Глава 11
– С чем?
– Городской, что ли? – спросил я.
– Да. Из Москвы.
– Это хорошо, земляк, значит. Сержант, покажите им кадушку, – это уже Несвидову.
Когда бойцы под чутким руководством сержанта притащили не такую уж и легкую кадушку, я взял один из «попорченных» мундиров и расстелил его на траве.
– Так, лейте смолу на него. Тонкой струей.
Когда смола тонким слоем покрыла сукно, я остановил бойцов. Трошин задумчиво глядел на все эти непонятные манипуляции. Взяв пару горстей ржавых гроздей, я высыпал их на смолу, а потом добавил и все собранные гильзы. «Хм, маловато будет», – подумал я.
В этот момент Трошин, видимо, решил, что с него хватит:
– Товарищ старший лейтенант госбезопасности, а зачем все это?
– Это, товарищ Трошин, осколочная матрица.
– Что?
Я добавил еще металлических обломков, после чего сложил мундир пополам, так, чтобы смола и металл остались внутри. Повернувшись к бывшему майору, сказал:
– Смола немного подсохнет, и матрица будет готова.
– Да, но зачем?
– Накладываем получившийся пакет на любой заряд взрывчатки и… Дальше рассказывать надо?
– Нет, не надо, – ответил экс-майор, рассматривая меня с каким-то новым выражением на лице.
– Да, кстати, оторвите у мундиров рукава – они для накладных зарядов подойдут. И пуговицы спорите – как шрапнель будут! – Подумав, я усмехнулся. – А представьте, найдут они немецкого солдата с немецкой пуговицей во лбу. Сюрреализм, да и только!
Все рассмеялись, а Трошин посмотрел на меня с еще более удивленным видом. Наверное, я его «сюрреализмом» так зацепил.
Подождав, пока бойцы отсмеются, я направил двоих за кадушками, а сержанта – за взрывчаткой. Когда четыре единицы бочкотары были доставлены, я велел рядовым проделать отверстия в днищах кадушек, причем точно по центру:
– А как это сделать, вам расскажет боец Трошин, он в тригонометрии дока!
Тут один из солдат, принесших деревянную тару, спросил:
– Товарищ старший лейтенант госбезопасности, а там немец на стене висит, вы что с ним делать будете?
– «Выпотрошим».
На лице бойца явственно отразился испуг.
– Тьфу ты, это жаргон такой, разведывательный. «Выпотрошим» означает, что мы его допросим в быстром темпе.
– А, тогда понятно… – неуверенно протянул боец.
Очень удачно в этот момент на дороге показался Тотен, только что сменившийся с поста. Увидев меня, он радостно замахал рукой. Когда Алик подошел к нам, то сразу же начал расспрашивать, как прошел бой.
– Нормально. Они и дернуться не успели. Всех положили, кроме одного. И ты нам нужен. Сейчас допрашивать будем.
Заглянув в «штаб», я попросил Бродягу продолжить изготовление фугасов, а сам вместе с Фермером и Тотеном пошел за выгородку к немцу. Тот по-прежнему висел на крюке, правда, судя по тому, как его скособочило, мышцы спины у него уже болели не по-детски.
– Guten Tag,[15] – поздоровался вежливый Тотен.
«Он бы ему еще располагаться поудобнее предложил», – подумал я.
Немец презрительно посмотрел на нас. Ну еще бы, ведь в плен он попал по чистой случайности, хитрые азиатские недочеловеки обманули арийца.
– Sprechen sie Russisch[16]? – начал Тотен.
Ответом была презрительная улыбка.
– Woher kommen Sie[17]?
Та же реакция.
– Тох, объясни клиенту, что он неправ! – Похоже, командиру быстро надоело хамство пленного.
– Грубо или больно?
– Больно.
Подойдя к пленному, я хлестко, с оттягом, расслабленной кистью ударил немца по ребрам. Он взвыл и попытался брыкнуть меня ногами, чем еще больше усилил боль в напряженных межреберных мышцах. Глухо охнув, он повис на крюке. Кивком предложив Тотену продолжать, я отошел на пару шагов.
– Woher kommen Sie? Nennen Sie das Dorf, die Stadt[18]?
Немец продолжал молчать.
Еще один хлест по ребрам. Вой.
В задумчивости отойдя на пару шагов и разглядывая немца, я машинально начал напевать одну из своих любимых песенок:
Komm schließ die Augen glaube mir Wir werden fliegen ubers Meer Ich bin nach Deiner Liebe so krank Die sich an meinem Blut betrank[19].
Пленный вздрогнул и пристально уставился на меня. Не знаю, что он там подумал, наверное, решил, что я кровавый маньяк.
– Алик, переведи обер-пионеру Штрауссу, что это гестаповцы приезжали к нам, в НКВД, на стажировку, а не мы к ним… – Я решил еще немного подавить на пленного без применения физического насилия.
Алик послушно перевел.
– Кстати, герр Штраусс, а вы знаете, какое у этого милого переводчика прозвище среди своих? Переводи, Алик, не тормози. Тотенкопф!
Тотен поперхнулся, а Фермер в углу неопределенно хмыкнул, скорее всего, он несколько обалдел от моего творческого подхода.
– Итак, вы будете отвечать, Штраусс, или предпочтете, чтобы в письме вашим родным было написано: «К сожалению, голову вашего сына мы так и не нашли… А тело было опознано по прибитому к грудной клетке большим ржавым гвоздем жетону»? – «О боже, что же я несу!» – возникла в голове мысль.
Но после перевода последней фразы немец открыл рот и «запел». Алик только и успевал переводить. «Да, надо учить немецкий, а то вообще ни черта не понимаю, – пронеслось в голове, – а то английский – в совершенстве, по-испански – могу читать и худо-бедно объясняться, а по-немецки – только понимать отдельные слова. Да и то, разборчиво напечатанные».
Далее, чтобы не утомлять читателя иностранным языком, приведу уже перевод беседы:
– Мы приехали из Zaslavl.
– С какой целью?
– Нашему сто семьдесят третьему отдельному саперному батальону приказали привести в порядок Старую Дорогу (шоссе Молодечно – Минск). Местные жители сообщили, что здесь мы можем достать Terpentin[20]. (Тотен не знал этого слова, но я, как химик-органик по первому образованию, знал.) Он нам нужен для проведения покрасочных работ. Лейтенант Баер, он ехал в первой машине, для охраны взял с собой все наше отделение. Мы также должны были установить возможность использования этой смолокурни для нужд наших войск.
– Когда в части ожидают вашего возвращения?
– Не раньше восемнадцати ноль-ноль.
Я бросил взгляд на часы, стрелки показывали половину второго.
– Какие еще ваши подразделения находятся в командировках? – Я поймал вопросительный взгляд командира и сделал ему успокаивающий жест рукой. Мол, все в порядке.
– Господин офицер, я всего лишь солдат… – Казалось, что этот долговязый немец сейчас заплачет.
– Sie lugen! Antworten[21]! – гаркнул я, использовав почти весь свой небогатый словарный запас.
Немец вздрогнул и продолжил:
– Я не знаю, господин офицер, я правда не знаю! Я только слышал от приятеля из второго взвода, что завтра они должны поехать в поселок Boubli, чтобы подлатать там мост. Он говорил, что его немного повредили во время наступления – местами сожгли настил, а потом повреждений добавили проходящие колонны. И еще он говорил, что они там будут осматривать бетонные укрепления русских.
Я бросил выразительный взгляд на Фермера.
– Как зовут командира этого взвода?
– Обер-лейтенант Бронски.
Повернувшись к командиру, я спросил:
– Саш, вы еще его потеребите, а то я что-то подустал, да и в деревню собираться надо, за хавчиком.
– Да, конечно, иди. Неплохо у тебя вышло для первого раза.
На дворе Бродяга заканчивал доделывать фугасы. Увидев меня, он махнул рукой, подзывая:
– Тоша, ну как там успехи?
– Все путем. Раскололся. Но вот связанных бить не могу, не мое это.
– «Надо, Федя. Надо!» – процитировал Бродяга старую комедию
– Да знаю, что надо, но воротит. Но я его и так уболтал. Да, чуть не забыл, как ты думаешь, в чем мне в деревню пойти? В «камке», я думаю, не стоит.
– Точно, не стоит. О, я, когда с рацией возился, на чердаке хламиду холщовую нашел. Она немного смолой заляпана, так я думал как растопку использовать. Сходи возьми.
В сарае я встретил Люка, который, следуя старому солдатскому правилу, отдыхал – пока можно.
– Ну что там слышно? – поинтересовался он.
– Немца разговорили.
– И что сказал интересного?
– До вечера их не хватятся.
– Эт хорошо. Эт приятно. Работать когда будем?
– Я думаю, вечерком. Сначала с окруженцами вопрос решить нужно.
– А чего там решать. Их обучить мальца, и в бой.
– Не все так просто. Они по уставу партизанить могут только в самых-рассамых случаях.
– Дикие люди – дети гор!
Определенно мои друзья – большие поклонники Гайдая.
– А ты что делать собираешься? – продолжил Люк.
– В деревню с Казачиной пойдем. За хавчиком. Вот только на что менять – ума не приложу.
– А на это! – В руках у Люка появились старомодные наручные часы.
– Откуда дровишки?
– Да еще вчера, когда тех немцев прятал, – с документами отжал. Не с Джи-Шоком же на руке рассекать.
– Верно. Угости сигаретой, я свои в штабе оставил.
Мы закурили Санин «Беломор». Не удивляйтесь, он всегда его на выезды берет. Привычка такая у человека.
– Ты как себя чувствуешь? – вдруг спросил Люк. – Не кошмарит?
– Нет. А что, должно?
– Вообще-то да… У нас с командирами все-таки опыт какой-никакой есть, а вот вы…
– Знаешь, Саня… Если честно, я пока не очень въехал. Иной раз мозгом понимаю, что это не игра ни разу, а вот не страшно пока. И немцы зарезанные ночью пока не приходили.
– Повезло. Мне мой первый «дух» года три снился… Ну, поживем – увидим…
Потом я искал упомянутую Бродягой «хламиду». Нашел. Да, если это – «немного смолой запачкано», то я – Дэн Сяопин! Ну, ничего, издалека, может, за крестьянина сойду. Поменяв куртку на это «нечто», я задумался о штанах. Мои понтовые «немецко-спецурные» брюки плохо гармонировали с остальным нарядом. О, есть идея! У меня в бауле треники лежат. «Пумовские», темно-синие. Так, и ботинки на кроссовки махнуть надо.
Когда я вышел из «радиосарая» и направился к «штабу», где лежали мои баул и рюкзак, меня перехватил экс-майор:
– Товарищ старший лейтенант, можно вас на минуту.
– Да, слушаю вас, Вячеслав Сергеевич.
Он удивленно поднял брови, видимо, не ожидал, что я запомнил его имя-отчество.
– Товарищ старший лейтенант, можно мне с вами остаться?
– В смысле?
– Лейтенант Сотников провел с нами беседу. Он приказал идти на прорыв. Говорит, что устав обязывает.
– Ну, так идите, я что, вам запрещаю?
– Я хотел бы остаться с вашей группой.
– Почему?
– Видите ли, товарищ старший лейтенант…
– А давайте без козыряния, лады?
– Видите ли, Антон Олегович, я в армии – всю жизнь. Но то, что я увидел этим утром, меня очень удивило. Не перебивайте меня, пожалуйста. Поймите, мы готовились к войне много лет. И что, спросите вы? А вот то! Две недели – и Минск сдали. По моим расчетам, немцы, если они такой же темп сохранили, уже должны к Смоленску подходить. Я видел, как мы воевали. Да, героизм, да – стойкость. На наших глазах батальон шестьдесят четвертой дивизии в контратаку ходил. Их подняли на пулеметы на трехстах метрах. Так они и ста шагов не пробежали – немцы половину выкосили. А вечером они снова в атаку пошли. И снова с большого расстояния в полный рост. А как рядовые у нас стреляют, я знаю не понаслышке, да и вы, я думаю, тоже.
А то, что вы сегодня мне с утра показали, – это что-то невероятное. Уж поверьте, я в армии – пятнадцать лет. Три человека за минуту расправились с отделением! Я лежал с остальными за бревнами, так мы по разу из винтовок пальнули, да и то когда вы уже все закончили. Вы воевать умеете! И я хочу воевать вместе с вами!
– Так, Вячеслав Сергеевич, эти вопросы решаю не я, а командир, но я ему передам вашу просьбу. Да, у меня для вас еще одно задание есть.
– Какое же?
– Вы наверняка знаете расположение окружных артскладов, так?
– Раньше знал, но я уже два года как рядовой, к тому же я раньше в Киевском военном округе служил.
– Не надо кокетничать! Я не думаю, что вы пропускали такую информацию мимо ушей. Так что, пока я в деревню, вы вспомните и доложите капитану или майору. Договорились?
– Да.
Глава 11
Пока я переодевался и докладывал командиру о «брожении умов», к нам присоединился Бродяга. Послушав немного о разброде и шатаниях, он хмыкнул и изрек:
– Майор-гаубичник? Да полезный персонаж, почему бы его не оставить. Вот только проверить его надо! А то вдруг он нас немцам сдать хочет?
– А на фига ему это?
– Советской властью он сильно обижен. Где, говоришь, он лямку до этого тянул?
– По словам сержанта, в КОВО.
– Ага, значит, скорее всего, из «тухачевцев», хотя, может, и что другое с ним случилось.
– А это ты с чего взял? – вмешался в разговор Фермер.
– Саш, у нас с тобой «заточка» разная. Вас, армейцев, все эти тонкости не касались, а я и в комендатурах послужил, и на курсы «повышения кривофикакции» ездил. Так что об этом могу с уверенностью говорить. Скорее всего, он не из «преторианцев», иначе давно в овраге бы гнил… Ладно, я к нему присмотрюсь.
В дверь сарая постучали.
– Входите, открыто! – крикнул Фермер, а Бродяга, сделав мне знак приготовиться, достал из кобуры «TT».
Но напрасно мы так волновались – это был лейтенант Сотников. Странно было только то, что он не стал заходить внутрь, а переминался с ноги на ногу у порога.
– Что случилось, лейтенант? – сурово спросил командир.
– Товарищ майор госбезопасности, мы собираемся уходить, и я хотел бы с вами об этом поговорить.
– Мы уже разговаривали об этом, лейтенант!
Наверное, я что-то пропустил, так как не очень понимал, к чему весь этот разговор.
– Мои бойцы хотят тоже спросить вас о сложившейся ситуации.
– Ну, пойдем поговорим… Товарищ капитан, и вы, товарищ старший лейтенант, пойдемте со мной.
Выходя вслед за двумя Сашами из сарая, я только подумал: «К чему такая официальность?» – Но, увидев собравшихся перед сараем окруженцев, решил оставить рефлексии на потом.
– Слушаю вас, товарищи бойцы, – сказал Фермер.
Вперед выступил сержант Несвидов.
– Товарищ майор госбезопасности, – со значением начал он, – нам товарищ лейтенант дал приказ идти на прорыв.
– И что? Он ваш командир.
– Но многие из нас хотят остаться с вашей группой.
«Вот как, уже многие?» – подумал я.
– И что вас смущает, сержант. Оставайтесь.
– Но лейтенант, ссылаясь на устав, говорит, что это – воинское преступление. Дезертирство.
– Тут лейтенант Сотников немного заблуждается. Вы же не домой собрались и не в ближайшее женское общежитие. Оставшиеся с нами после рассмотрения кандидатур и проверки будут приняты в Особую разведывательно-диверсионную группу госбезопасности. – Саша говорил веско, тяжело, как будто чеканя слова из тяжелой звонкой бронзы. – Легко не будет никому: ни тем, кто решит пробиваться к своим, ни тем, кто решит остаться.
В беседу вступил Сотников, его ломающийся юный голос разительно контрастировал с хриплым баритоном Фермера:
– Товарищи бойцы, ну как вы не понимаете?! Фронт нуждается в вас, артиллеристах. Мы обязаны пробиваться к своим. Они недалеко! А эти неизвестные люди… Да вы даже документы их не видели…
– Ну ты и сука! – проговорил кто-то в заднем ряду. По моим ощущениям, это был Трошин.
Услышав эту сентенцию, лейтенант поперхнулся и растерянно начал вглядываться в своих бойцов, рука его при этом потянулась к кобуре.
– Кто?! Кто это сказал?! – Ломающийся тенорок летехи был полон гнева.
– Ну, я! – Как я и предполагал, это был бывший майор.
– Да я… Да я тебя расстреляю! «Троцкист», сволочь, «враг народа»!
– Да и стреляй! Только погоди, я в сторонку отойду, чтобы мужиков не забрызгало… – И Трошин действительно сделал несколько шагов в сторону.
– А ну! Отставить! Смиррна! – даже не сказал, а проревел Фермер. Да так, что не только окруженцы, но и мы непроизвольно свели пятки и развели носки, а сами вытянулись в струнку.
– Лейтенант! Какое. Вы. Имеете. Право. В присутствии старшего по званию заниматься самосудом? Радоваться надо, что бойцы ваши в бой рвутся. Да, кстати… Вы обстановку на сегодняшний день знаете? Ну, в смысле – куда вам пробиваться надо будет? Нет? Товарищ старший лейтенант госбезопасности, – обратился он ко мне, – доложите товарищам обстановку!
«О черт! Что же там у нас»? – Я начал судорожно вспоминать сражения и даты. Потом плюнул и, после получившейся «мхатовской паузы», начал говорить:
– Согласно данным радиоперехватов, а также допроса пленного, в настоящее время наши войска обороняются на линии Витебск – Орша – Могилев – Бобруйск… – Кто-то из бойцов охнул. – Значительные силы Западного фронта отступили в леса между Борисовым и Лепелем, и борьба с ними возложена на пехотные подразделения второго эшелона Группы армий «Центр». Вкратце примерно так. То есть до линии фронта отсюда – что-то около двухсот километров.
Окруженцы ошарашенно молчали. А наш командир продолжал:
– Карты у вас нет, компаса нет! А если бы и были, то не уверен, что вы ими умеете пользоваться. Ну, может быть, кроме него, – и Саша кивнул в сторону стоявшего поодаль Трошина.
– Продовольствия у вас нет, патронов – на четверть часа нормального боя. На руках – двое раненых. И вы собираетесь пройти две сотни километров по вражеским тылам. Просто пройти, не вступая в бои, не нанося немцам вреда? Так пи… идите, скатертью дорога!
Сотников приободренно вскинул голову, но Фермер продолжал:
– Только есть еще одно «но»! Вы встречались с нашей группой, видели наши лица, а гарантий, что вы не попадете в плен к немцам и не «расколетесь» при допросе, у меня нет.
– Вы! Вы что, не доверяете нам, советским людям? – взвился Сотников.
– Нет, если бы не доверял, то оружие бы вам не оставил. Кстати, товарищ лейтенант, что говорит устав про субординацию и единоначалие?
Лейтенант совсем сник. Командир откашлялся:
– Слушай мою команду! Кто хочет остаться с группой – два шага вперед!
Вперед не шагнул только один – тот самый молодой москвич, с которым я разговаривал утром.
Фермер оглядел пятерых новых бойцов нашего отряда:
– Сержант, ко мне!
Внимательно посмотрев ему в глаза, Саша продолжил:
– Распределите дежурства для бойцов. Мне нужен еще один пост с того направления, по которому вы вчера вышли на нас.
– Слушаюсь, товарищ майор госбезопасности! Отделение! Ко мне!
– Сержант, отведите людей в большой сарай.
Когда артиллеристы скрылись в сарае, Фермер подошел к лейтенанту:
– Вот что, Сотников, до темноты я вас не отпущу. Во-первых, надо вам хоть сколько-нибудь еды с собой дать. Во-вторых, дорогу вы по свету не пересечете. И в-третьих, отпускать вас, пока группа не готова к передислокации, было бы верхом глупости. Так что побудете пока тут.
После чего повернулся и, позвав нас с Бродягой взмахом руки, скрылся в «штабе».
На коротком военном совете с участием Фермера, Бродяги, меня и Люка, был составлен план действий на остаток дня.
– Майор-гаубичник? Да полезный персонаж, почему бы его не оставить. Вот только проверить его надо! А то вдруг он нас немцам сдать хочет?
– А на фига ему это?
– Советской властью он сильно обижен. Где, говоришь, он лямку до этого тянул?
– По словам сержанта, в КОВО.
– Ага, значит, скорее всего, из «тухачевцев», хотя, может, и что другое с ним случилось.
– А это ты с чего взял? – вмешался в разговор Фермер.
– Саш, у нас с тобой «заточка» разная. Вас, армейцев, все эти тонкости не касались, а я и в комендатурах послужил, и на курсы «повышения кривофикакции» ездил. Так что об этом могу с уверенностью говорить. Скорее всего, он не из «преторианцев», иначе давно в овраге бы гнил… Ладно, я к нему присмотрюсь.
В дверь сарая постучали.
– Входите, открыто! – крикнул Фермер, а Бродяга, сделав мне знак приготовиться, достал из кобуры «TT».
Но напрасно мы так волновались – это был лейтенант Сотников. Странно было только то, что он не стал заходить внутрь, а переминался с ноги на ногу у порога.
– Что случилось, лейтенант? – сурово спросил командир.
– Товарищ майор госбезопасности, мы собираемся уходить, и я хотел бы с вами об этом поговорить.
– Мы уже разговаривали об этом, лейтенант!
Наверное, я что-то пропустил, так как не очень понимал, к чему весь этот разговор.
– Мои бойцы хотят тоже спросить вас о сложившейся ситуации.
– Ну, пойдем поговорим… Товарищ капитан, и вы, товарищ старший лейтенант, пойдемте со мной.
Выходя вслед за двумя Сашами из сарая, я только подумал: «К чему такая официальность?» – Но, увидев собравшихся перед сараем окруженцев, решил оставить рефлексии на потом.
– Слушаю вас, товарищи бойцы, – сказал Фермер.
Вперед выступил сержант Несвидов.
– Товарищ майор госбезопасности, – со значением начал он, – нам товарищ лейтенант дал приказ идти на прорыв.
– И что? Он ваш командир.
– Но многие из нас хотят остаться с вашей группой.
«Вот как, уже многие?» – подумал я.
– И что вас смущает, сержант. Оставайтесь.
– Но лейтенант, ссылаясь на устав, говорит, что это – воинское преступление. Дезертирство.
– Тут лейтенант Сотников немного заблуждается. Вы же не домой собрались и не в ближайшее женское общежитие. Оставшиеся с нами после рассмотрения кандидатур и проверки будут приняты в Особую разведывательно-диверсионную группу госбезопасности. – Саша говорил веско, тяжело, как будто чеканя слова из тяжелой звонкой бронзы. – Легко не будет никому: ни тем, кто решит пробиваться к своим, ни тем, кто решит остаться.
В беседу вступил Сотников, его ломающийся юный голос разительно контрастировал с хриплым баритоном Фермера:
– Товарищи бойцы, ну как вы не понимаете?! Фронт нуждается в вас, артиллеристах. Мы обязаны пробиваться к своим. Они недалеко! А эти неизвестные люди… Да вы даже документы их не видели…
– Ну ты и сука! – проговорил кто-то в заднем ряду. По моим ощущениям, это был Трошин.
Услышав эту сентенцию, лейтенант поперхнулся и растерянно начал вглядываться в своих бойцов, рука его при этом потянулась к кобуре.
– Кто?! Кто это сказал?! – Ломающийся тенорок летехи был полон гнева.
– Ну, я! – Как я и предполагал, это был бывший майор.
– Да я… Да я тебя расстреляю! «Троцкист», сволочь, «враг народа»!
– Да и стреляй! Только погоди, я в сторонку отойду, чтобы мужиков не забрызгало… – И Трошин действительно сделал несколько шагов в сторону.
– А ну! Отставить! Смиррна! – даже не сказал, а проревел Фермер. Да так, что не только окруженцы, но и мы непроизвольно свели пятки и развели носки, а сами вытянулись в струнку.
– Лейтенант! Какое. Вы. Имеете. Право. В присутствии старшего по званию заниматься самосудом? Радоваться надо, что бойцы ваши в бой рвутся. Да, кстати… Вы обстановку на сегодняшний день знаете? Ну, в смысле – куда вам пробиваться надо будет? Нет? Товарищ старший лейтенант госбезопасности, – обратился он ко мне, – доложите товарищам обстановку!
«О черт! Что же там у нас»? – Я начал судорожно вспоминать сражения и даты. Потом плюнул и, после получившейся «мхатовской паузы», начал говорить:
– Согласно данным радиоперехватов, а также допроса пленного, в настоящее время наши войска обороняются на линии Витебск – Орша – Могилев – Бобруйск… – Кто-то из бойцов охнул. – Значительные силы Западного фронта отступили в леса между Борисовым и Лепелем, и борьба с ними возложена на пехотные подразделения второго эшелона Группы армий «Центр». Вкратце примерно так. То есть до линии фронта отсюда – что-то около двухсот километров.
Окруженцы ошарашенно молчали. А наш командир продолжал:
– Карты у вас нет, компаса нет! А если бы и были, то не уверен, что вы ими умеете пользоваться. Ну, может быть, кроме него, – и Саша кивнул в сторону стоявшего поодаль Трошина.
– Продовольствия у вас нет, патронов – на четверть часа нормального боя. На руках – двое раненых. И вы собираетесь пройти две сотни километров по вражеским тылам. Просто пройти, не вступая в бои, не нанося немцам вреда? Так пи… идите, скатертью дорога!
Сотников приободренно вскинул голову, но Фермер продолжал:
– Только есть еще одно «но»! Вы встречались с нашей группой, видели наши лица, а гарантий, что вы не попадете в плен к немцам и не «расколетесь» при допросе, у меня нет.
– Вы! Вы что, не доверяете нам, советским людям? – взвился Сотников.
– Нет, если бы не доверял, то оружие бы вам не оставил. Кстати, товарищ лейтенант, что говорит устав про субординацию и единоначалие?
Лейтенант совсем сник. Командир откашлялся:
– Слушай мою команду! Кто хочет остаться с группой – два шага вперед!
Вперед не шагнул только один – тот самый молодой москвич, с которым я разговаривал утром.
Фермер оглядел пятерых новых бойцов нашего отряда:
– Сержант, ко мне!
Внимательно посмотрев ему в глаза, Саша продолжил:
– Распределите дежурства для бойцов. Мне нужен еще один пост с того направления, по которому вы вчера вышли на нас.
– Слушаюсь, товарищ майор госбезопасности! Отделение! Ко мне!
– Сержант, отведите людей в большой сарай.
Когда артиллеристы скрылись в сарае, Фермер подошел к лейтенанту:
– Вот что, Сотников, до темноты я вас не отпущу. Во-первых, надо вам хоть сколько-нибудь еды с собой дать. Во-вторых, дорогу вы по свету не пересечете. И в-третьих, отпускать вас, пока группа не готова к передислокации, было бы верхом глупости. Так что побудете пока тут.
После чего повернулся и, позвав нас с Бродягой взмахом руки, скрылся в «штабе».
На коротком военном совете с участием Фермера, Бродяги, меня и Люка, был составлен план действий на остаток дня.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента