Страница:
К моей удаче, выскочил я на правую, если смотреть в направлении Города, от трассы сторону. Ещё до Тьмы дорога в этом месте проходила через аккуратную такую рощу, ныне разросшуюся и подступившую почти вплотную к насыпи. Но это мне сейчас без разницы – я уже наметил себе солидное дерево, чья вершина виднелась метрах в семидесяти в глубь леса. И дорогу оттуда видно как на ладони, и обойти меня противникам будет гораздо сложнее. Дерево оказалось вязом, и я довольно легко вскарабкался на него. Разглядеть меня, одетого в горчичного цвета «горку», с дороги было сложно, а вот я, достав маленький «театральный» бинокль, сделанный много лет назад немецкими умельцами из фирмы «Шмидт унд Бендер», видел всё, что там происходило.
«Тигр» поддельного Дуба, как выяснилось, не уехал домой и за подмогой тоже не поехал, а проскочил метров на пятьсот вперёд и встал в том месте, где шоссе пересекало небольшую речку Межурку. Это они правильно сделали, теперь мне, по идее, чтобы двинуться в сторону Волги и Города, надо или мимо них проскочить, или крюк нехилый делать. И хреново то, что долина Межурки в этом месте хорошо просматривается в обе стороны, а хорошая оптика и АГС – это не самое приятное для меня сочетание. Даст очередь по засечке – и поминай, как одного настырного Следопыта звали!
Но то, что я увидел в противоположной стороне, меня огорчило ещё больше. Пара грузовиков и три больших «козла» [23] стояли на дорожной насыпи метрах в четырёхстах от моего укрытия. И вереница людей уже потянулась в чащу!
Похоже, что всё это время эти машины ехали вслед за нами и при первой опасности Дуб вызвал по радио подмогу. Насколько я смог разглядеть, народ очень неплохо экипирован и одет: у многих приличные «разгрузки», стволы армейские, и у большинства на ногах берцы! Я насчитал как минимум полтора десятка пар на тридцать семь человек. Богато живут, сволочи! За пару новых высоких ботинок корову у нас купить можно, а уж за «произведение старых мастеров» – и две попросить мало. У нас, Следопытов, снабжение уже много лет централизованное, и то многие новички в сапогах ходят.
Пришельцы сноровисто растянулись в редкую цепь и двинулись вдоль трассы.
«Если прикинуть количество народу и интервалы, то захватят они полосу метров в двести, а то и триста… – прикинул я. – Ничего страшного, но если у них есть парочка толковых и глазастых ребят, то мой поперечный след они найти смогут…» От размышлений меня отвлёк один из грузовиков, судя по характерной кабине – мерседесовский «Унимог» [24], который тронулся с места и медленно покатил по разбитому шоссе в мою сторону. Турель со спаркой ПК и пара бойцов с биноклями не вызывали сомнений в их намерениях. «Жахнут из всех стволов, если напуганная дичь в моём лице начнёт метаться по кустам. Н-да… Влип по самые помидоры! И затихариться не получится, и убежать сложновато. Чем же я тебе так насолил, Дуб? И где ты сразу столько толковых ребятишек нашёл?» – последнее я подумал, уже соскальзывая вниз по стволу.
Глава 3
«Тигр» поддельного Дуба, как выяснилось, не уехал домой и за подмогой тоже не поехал, а проскочил метров на пятьсот вперёд и встал в том месте, где шоссе пересекало небольшую речку Межурку. Это они правильно сделали, теперь мне, по идее, чтобы двинуться в сторону Волги и Города, надо или мимо них проскочить, или крюк нехилый делать. И хреново то, что долина Межурки в этом месте хорошо просматривается в обе стороны, а хорошая оптика и АГС – это не самое приятное для меня сочетание. Даст очередь по засечке – и поминай, как одного настырного Следопыта звали!
Но то, что я увидел в противоположной стороне, меня огорчило ещё больше. Пара грузовиков и три больших «козла» [23] стояли на дорожной насыпи метрах в четырёхстах от моего укрытия. И вереница людей уже потянулась в чащу!
Похоже, что всё это время эти машины ехали вслед за нами и при первой опасности Дуб вызвал по радио подмогу. Насколько я смог разглядеть, народ очень неплохо экипирован и одет: у многих приличные «разгрузки», стволы армейские, и у большинства на ногах берцы! Я насчитал как минимум полтора десятка пар на тридцать семь человек. Богато живут, сволочи! За пару новых высоких ботинок корову у нас купить можно, а уж за «произведение старых мастеров» – и две попросить мало. У нас, Следопытов, снабжение уже много лет централизованное, и то многие новички в сапогах ходят.
Пришельцы сноровисто растянулись в редкую цепь и двинулись вдоль трассы.
«Если прикинуть количество народу и интервалы, то захватят они полосу метров в двести, а то и триста… – прикинул я. – Ничего страшного, но если у них есть парочка толковых и глазастых ребят, то мой поперечный след они найти смогут…» От размышлений меня отвлёк один из грузовиков, судя по характерной кабине – мерседесовский «Унимог» [24], который тронулся с места и медленно покатил по разбитому шоссе в мою сторону. Турель со спаркой ПК и пара бойцов с биноклями не вызывали сомнений в их намерениях. «Жахнут из всех стволов, если напуганная дичь в моём лице начнёт метаться по кустам. Н-да… Влип по самые помидоры! И затихариться не получится, и убежать сложновато. Чем же я тебе так насолил, Дуб? И где ты сразу столько толковых ребятишек нашёл?» – последнее я подумал, уже соскальзывая вниз по стволу.
Глава 3
Большинство моих ровесников, из тех, кого я знаю, плохо помнят приход Тьмы. В этом я от них отличаюсь. В силу особенностей моей памяти лето двенадцатого года отпечаталось во мне как тавро на нежной шкуре телёнка.
Отец так и не сказал мне, случайностью было то, что мы тогда поехали «к Виталику в деревню», или батя что-то такое почувствовал? Я лично придерживаюсь последней версии.
С дядей Виталиком, кстати – отцом Яна, отец мой был знаком к моменту моего рождения лет пятнадцать, если не больше. Как, посмеиваясь, говорил сам Виталий Андреевич: «Второго августа дорожки в Нескучном такие узкие. Аж жуть!» А отец в ответ на эту реплику всегда широко улыбался.
Ян, между прочим, унаследовал одну из многочисленных профессий своего отца. А грамотные миномётчики в наши времена в большом дефиците. Через леса, через поля стрелять – это вам не из «калаша» от пуза поливать! И даже не из гранатомёта жахнуть… А уж такие, что кого-то ещё научить могут, – и подавно. Когда лет пять назад началась очередная нехилая заваруха в районе Ильменя, звать Янека на службу приехали представители сразу четырёх «полевых команд». Ян не поехал ни к кому, но согласился провести «выездной семинар», как называли подобные мероприятия и батя, и дядя Виталик. Две недели натаскивал миномётчиков всех четырёх «армий». «Чтоб чухонцам и лабусам не так весело было!» – как объяснял потом мой друг причину, по которой он оставил свой спокойный и доходный бизнес и снова окунулся в военно-полевой бардак.
Так что именно поэтому я сейчас за друга и его семью совершенно спокоен. Ведь если к Яну нагрянут какие-нито отморозки численностью до взвода – он отобьётся сам, с соседями вместе. А если их будет больше, то по звонку часа за три ему на выручку человек сто подъедут. И не последних бойцов в наших краях. Это если он своему папе первым делом не сообщит. Отцы наши эту систему почти тридцать лет строили, людей объединяя и собирая. В первые, самые трудные, годы Тьмы я помню, как мы всей семьёй сооружали на подворье укрытия для беженцев. Как деревенские мальчишки по просьбе отца резали лапник в лесу, а мы с Яном по одной веточке их к дому таскали, где взрослые строили шалаши и землянки… А потом мы дни напролёт собирали в лесу ягоды и грибы, подготавливая запасы… Много чего я помню… И как деревенские мужики, не соседи, правда, много лет кормившиеся «заказами» Виталия, пришли «побрать чё-нито» у «городских». И напоролись на огонь двенадцати стволов. Я тогда первого своего убил. Девяти лет мне тогда не было. Это точно. Выстрелил из «мелкашки»… И точно в глаз угодил.
Деревенские на нас даже обиды не затаили, поскольку наехали на нас самые что ни на есть отмороженные из местных. Ну и дипломатические таланты бати моего помогли. И получилось в результате так, что нашими стараниями целых четыре деревни полупустые заселились, их в конце прошлого века много в нашей местности образовалось – все тогда в города переезжали. Потом и за дачи заброшенные принялись. Тут помогли контакты с вояками из ЦБП [25] вертолётов, что в Торжке располагался. Правда, матерям нашим с Янеком отцов потом два дня молоком отпаивать пришлось. Дипломатия по-русски – очень штука для здоровья вредная!
Четыре первых года вообще кошмарными были: то морозы под сорок и снег почти круглый год, потом волки расплодились, потом болезни всякие. Мор не мор, но и больниц-то не осталось практически. По Твери амеры жахнули, а в Торжке и при мирной жизни с медициной не очень было. И снабжения никакого… Трудно было.
Но справились, хоть и народу перемёрло – вспоминать больно! А вот банды всякие никогда не переводились. Первое время «беженцы», что понаглее и звероватее, буйствовали. У тех принцип один был: «Сдохни ты сегодня, а я – завтра!» Наши с такими не церемонились – как сейчас помню, на границах «нашей» территории даже виселицы стояли. И не пустые. На границе же были вывешены следующие объявления:
Так что, по идее, у меня здесь, в округе, всё схвачено, и наглость псевдо-Дуба мне совершенно непонятна. И если наша община не может сравниться размерами с той же Югороссией, «вологодскими» или «посадскими», но тем не менее от Рыбинска до Воронежа я крупнее объединений не знаю. А мы хоть и демократия военная, но соседей наглых у нас нет, наоборот, если бы мы как могли северянам не помогали, чухна со скандинавами их бы съела ещё десять лет назад. Отец, правда, говорил, что мы «химера социальная, но, как и всякое чудище, живучие». Ладно, вельтполитиком голову мучить будем, когда «вторые девяносто» спасём. И неважно, что супостатов оказалось просто неприлично много, и у нас «кулёчек какашек» в запасе есть.
Я вытащил из кармана и включил рацию:
– Мелкий дятел вызывает дупло. Или кого-нибудь из первой или второй кладки.
«Кладками» в нашей системе называли как «поколения» Следопытов, так и уровни ответственности. Отец мой на жаргоне прозывался Папа-Дятел, как и четверо других основателей «ордена». Я же, хоть и относился к первой, самой старой «кладке», до больших чинов не дорос, предпочитая жизнь «свободного охотника» и «вольного стрелка». Остальные «первокладочники», из тех, кто в живых остался, занимали должности от начальника штаба Следопытов до командира региональной «стаи». Фраза, начинающаяся со слов про «мелкого дятла», означает, что я сейчас на оперативном мероприятии, иначе я бы представился прозвищем.
– … Саламандр на связи, – с трудом пробившись сквозь помехи, отозвался незнакомый мне Следопыт. – Есть контакт с Трухлявым, могу транслировать.
– Понял тебя, Саламандр! – Витьку Зимакова по прозвищу Трухлявый, командира одной из групп Старицкого «гнезда», я знал хорошо. – Передай ему, что Занозу зажали чужаки там, где «федералка» в реку упирается. У «Тэ эНКа» (это ориентир такой, по странной прихоти, синяя с белым вывеска разрушенной бензозаправки до сих пор торчала над деревьями, хотя от самого здания станции остались только обломки). Чужаков пять десятков. На грузовиках и с большими дубинками. Косили под людей Дуба. Как понял меня, Саламандр?
– У «тээнка», пять-ноль пришлых, с БэДэ, на моторах и заявились от Дуба?
– Всё так, только передай, что это не Дуб, а ширма. Все – не лохи! Конец связи.
– Понял. Береги батареи, брат! – попрощался традиционным следопытским пожеланием мой корреспондент, а это значит, что он либо хорошо знает традиции, либо не моложе шестой «кладки». Объясню, пожалуй. Всего у Следопытов на настоящий момент было одиннадцать «кладок». Раз в два года молодняк в свои ряды принимаем. По здравом размышлении решили, что лучше к кандидатам тщательнее присматриваться, нежели потом людей выгонять. Батареи и источники питания снова начали выпускать лет десять или одиннадцать назад. По крайней мере, тогда стали к нам привозить не самопальные. А старые, «до Тьмы», запасы иссякли году на шестом после Катаклизма, вот и получается вилка из тех, кому пришлось по краям нашим скакать с портативными генераторами за спиной, из старого велосипеда порой сделанными.
– Заноза, здесь Гедеван! – громко, отчётливо и совершенно неожиданно раздалось в наушнике. – Мы тут втроём в Борках отдыхаем, боюсь, быстро подскочить не получится…
– И не надо, не справитесь. – Валеру Терёшина со смешным прозвищем Гедеван я знал много лет. Сын преподавателя питерской консерватории, чью семью мы пригрели вскоре после наступления Тьмы, скрипач, поэт и бабник. И при этом – один из лучших наших аналитиков. Да, он мог бы сильно помочь, если бы не кривой расклад. Ребята километрах в десяти-двенадцати на посту у паромной переправы. Скорее всего, встречают кого-нибудь или провожают, что совершенно не существенно. Но их всего трое. Да и редко Гедеван в последнее время выезжает «в поле», всё-таки его задача – головой думать, а по кустам скакать – это ко мне. К тому же он старше меня лет на пять, а в «сороковник» нагрузки иной экспедиции могут запредельными оказаться. Прозвище своё, кстати, получил, когда немногочисленные тогда молодые, «свежевылупившиеся», Следопыты посмотрели «Кин-дза-дзу» [27], и кто-то, сейчас уже не помню, кто именно, позвал Валеру, самозабвенно игравшего во дворе на скрипке: «Эй, Гедеван Александрович, кончай пилить – обедать пора».
– А мы и не рвёмся, дорогой! Ты «могилу неизвестного мародёра» знаешь? – продолжил Валера.
– Да.
– В тридцати метрах от неё к юго-востоку – горелый «Тахо» [28]. В нем – «точка» и вход в коллектор.
«Точками» мы называем любые специально подготовленные места: тайники, закладки, базы.
– Спасибо, брат! «Точка» пустая?
– Три недели назад сам туда «инструменты» положил, – обрадовал меня Гедеван. – Коллектор там от фермы идёт, так что пересидишь, если у них собак нет.
– За наколку спасибо. С меня подарок, Паганини ты наш! Из следующего рейда я тебе рояль притащу – знаю, где стоит!
– Замётано. Удачи!
Приятно, когда друзья помогают решать проблемы, но и самому пошевеливаться надо – до цепи преследователей метров двести, а до большого креста, сделанного из двух металлических труб и известного как «Могила неизвестного мародёра», мне в полтора раза дальше. И про грузовик с пулемётами на трассе забывать не стоит…
Спустившись на несколько ступенек по деревянной лестнице, я закрыл за собой крышку люка и достал из кармана фонарик с генератором. Есть у меня, конечно, и на батарейках, но сейчас не тот случай. Несколько нажатий на рычаг, и в тусклом свете я могу осмотреться получше.
Ниша достаточно велика для того, чтобы в ней могли вполне комфортно лечь человека три, не меньше. Вон, в дальнем углу даже скатка ковролина лежит на такой случай. А это что у нас тут поблёскивает? Антенный кабель! Точнее, блеснул в луче света разъём, он из нержавейки сделан, а сам кабель и не заметишь. С уверенностью могу сказать, что он на вершину какого-нибудь дерева неподалёку выведен. Всё знакомо – сам немало похожих нычек строил. Для нас, Следопытов, это важно. И непогоду переждать, и подхарчиться, а то и засаду устроить. Без гранат меня, к примеру, отсюда выкурить будет довольно сложно, что сверху, что снизу. А Следопыт может подмогу вызвать. Хоть и шалит связь, и рации редки, но «птенцу», два года «по тропе» походившему и выжившему при этом, рация в торжественной обстановке вручается. У меня их так вообще шесть штук имеется. Да и у остальных «стариков» вряд ли меньше. А на стационарных «приютах» и сканеры стоят и серьёзные базовые станции есть. Это ведь для посторонних мы – перекати-поле, бродяги, с мародёрства живущие, а на самом деле мы для нашей общины и армия, и разведка с контрразведкой, и полиция. Кстати, те люди, что в окрестных государствах, так сказать, у кормила стоят, об этом прекрасно знают и к нам с должным уважением относятся. В свете чего кривой заход псевдо-Дуба представляется мне более чем интересным. Можно, конечно, списать это на бандитскую отмороженность, но все мало-мальски серьёзные банды в радиусе восьми сотен километров так себя вести бы не стали. Тем более на нашей официальной, всеми признанной территории. То есть эти откуда-то издалека приехали. Но этому противоречит их слишком хорошая информированность.
«Насколько я помню, по последним данным, Дуб, настоящий, конечно, базу где-то под Калязином имел. Если точнее – то между Кашином и Калязином. А это – почти полторы сотни километров от нас. – Я достал из кармана карту-пятивёрстку. – То есть его можно считать близким соседом, на подобную глупость никогда бы не решившимся. Остается, пожалуй, одно – кто-то из далёкого далека прихлопнул Дуба, предварительно хорошо его порасспросив, причём «прихлопнул» не обязательно физически. Вполне может быть, что Михаил Поддубный сидит сейчас в собственном погребе на короткой цепи и иногда консультирует своих пленителей. А пришлые используют знакомое многим имя как прикрытие для непонятных мне пока дел. Но дела явно нешуточные, иначе меня дядя Виталий так бы не накачивал перед этим походом. Хотя я его понимаю, по слухам, за последние три месяца, то есть с мая, пропало или было убито восемь Следопытов, с Дубом дело имевших. Следовательно, что? Можно предположить, что кто-то зачищает тех из наших, кто его в лицо знает. Никому, и главе нашему, это в голову, кстати, не пришло. Хотя откуда мне знать, что там у Виталия Андреевича в голове! Вполне возможно, что и пришло, только он мне не сказал…»
Размышления эти мне не мешали совершать привычные действия по расконсервации закладок. Достав из брезентового чехла старый добрый АКМС [29], я быстро разобрал его и принялся удалять консервационную смазку ветошью, специально для того положенной в чехол. Люди Гедевана явно делали эту нычку на всякий случай и не предполагали, что ею кто-то воспользуется так скоро, а потому ружейного сала [30] не пожалели. Ну да нам не привыкать, заодно и помедитируем. Вообще оружие меня успокаивает. Нет, не тем, что дает ощущение защищённости, как многие говорят. Меня завораживает то, как все эти хитро выделанные металлические закорюки, взаимодействуя друг с другом, живут своей жизнью. Меня потрясает, сколько труда, фантазии и усилий потратили люди на создание такого, казалось бы, немудрёного устройства, как АК!
В «холодняке» свой кайф, особенный. Там то, что я называю «магией холодного железа». Хороший клинок похож на солнечный луч, пробившийся в тёмную комнату. Смотреть на него я могу бесконечно, особенно если он сделан с душой и хорошим мастером. А заточка?! Бывалоча достанешь камушки, а у меня их много – насобирал, знаете ли, за долгие годы скитаний. Разложишь их на столе, а какие и в воде замочишь на полчасика. Потом берёшь нечто, остротой больше на зубило похожее, и начинаешь точить. На грубом обдерёшь, потом средний, потом всё тоньше и тоньше. И так до полной острорежущей нирваны. Главное – не торопиться и не спешить! Я заметил в своё время, что постепенно, дыша в такт движениям, я как бы сливаюсь с клинком, становлюсь с ним одним целым… И работать таким, своими руками заточенным, клинком гораздо приятнее. И тупится он хуже, и режет лучше. Отец, горделиво посмеиваясь, называл меня оружейным маньяком. Эх, как же бати мне не хватает порой! Его слегка циничной насмешливости, знаний с опытом, осторожной, ненавязчивой заботы. Уф, что-то зарефлексировался я совсем… Но зато не заметил, как автомат чистить закончил. Патронов в закладке было не так чтобы очень много – сотни две россыпью. И четыре магазина в старых, ещё советских времён, брезентовых подсумках. Ещё десять минут – и я «вооружён и очень опасен»! Многие из старшего поколения отмечали, кстати, что я очень часто употребляю фразы и обороты из «раньшего» времени. Один бывший университетский преподаватель из Вятки, Геннадий Алексеевич Ветлугин, даже исследования со мной пытался проводить. А что поделаешь, хоть у нас он и был учителем по всем предметам, а старая профессия психолога нет-нет да и прорывалась в нём. Жаль только, умер он два года назад. Но сколько ребятишек за свою жизнь выучил – страшно сказать! И ещё пулемётчиком хорошим был. Он до Тьмы поисковыми группами руководил, ну теми, которые павших солдат Великой войны по лесам и болотам искали, так что в смертоносном железе толк понимал. Он к нам случайно, честно говоря, попал. Ехал с женой из отпуска, который в Питере проводил, а тут и атака началась. Поезд их на перегоне между Вышним Волочком и Лихославлем встал. Так они и добрели до Торжка, а там и до нас. Потом уже, в двадцатом году Геннадий Алексеевич до родной Вятки добрался и даже знакомых и студентов своих нашёл. К нам в общину четыре семьи привёз. Подвиг по тем временам героический – тысячу километров туда и столько же обратно по растерзанной, охваченной хаосом стране. Хотя Следопыты ему тогда помогли, экспедицию организовали. Отец рассказал, что очень им тогда надо было контакты на северо-востоке наладить.
Именно тогда наши вожди с ярославскими и вологодскими начальниками договорились. Они нам всякие промтовары везти начали, а мы им добычу. В Город тогда мало кто ходил, тем более из тех мест. Полоса, по которой основной удар пришелся, перечеркнула страну от Смоленска до Нижнего. А в землях, что южнее Москвы лежат, такая катавасия первые года три после наступления Тьмы была, что только держись! Люди в тёплые края подались, и некоторые по дороге облик человеческий потеряли, непотребства всяческие творили. Хуже зверей диких. И многие тогда рассудком повредились, одномоментно потеряв всех родных и близких, работу, смысл жизни. Мать мне рассказывала, что в пятнадцатом или шестнадцатом, она точно не помнила, году забрёл в нашу деревню мужик какой-то. Седой весь, одет в лохмотья невообразимые, голова трясётся, руки дрожат. Меня на улице увидал, мы с ребятами как раз играли после занятий. Бросился ко мне, приговаривая: «Максимка, Максимка! Сыночек нашёлся! Сыночек!» В охапку схватил и в лес убежать попытался. Мама, когда про это рассказывала, плакала. Мужики наши его, конечно, поймали, меня отобрали. А человека этого на дальнем хуторе поселили, от соблазна в виде меня подальше. И такие страдальцы ведь сотнями в те годы по стране мыкались. Этот-то потом в чувство пришёл. В заботливых руках Геннадия Алексеевича. Тот четыре года горемыку этого выхаживал, «дранку гвоздями к крыше приколачивал». Это наш мозгоправ сам так говорил. И жил теперь бывший московский банкир, так не вовремя в своё время порыбачить на Валдай уехавший, простым крестьянином.
Отец так и не сказал мне, случайностью было то, что мы тогда поехали «к Виталику в деревню», или батя что-то такое почувствовал? Я лично придерживаюсь последней версии.
С дядей Виталиком, кстати – отцом Яна, отец мой был знаком к моменту моего рождения лет пятнадцать, если не больше. Как, посмеиваясь, говорил сам Виталий Андреевич: «Второго августа дорожки в Нескучном такие узкие. Аж жуть!» А отец в ответ на эту реплику всегда широко улыбался.
Ян, между прочим, унаследовал одну из многочисленных профессий своего отца. А грамотные миномётчики в наши времена в большом дефиците. Через леса, через поля стрелять – это вам не из «калаша» от пуза поливать! И даже не из гранатомёта жахнуть… А уж такие, что кого-то ещё научить могут, – и подавно. Когда лет пять назад началась очередная нехилая заваруха в районе Ильменя, звать Янека на службу приехали представители сразу четырёх «полевых команд». Ян не поехал ни к кому, но согласился провести «выездной семинар», как называли подобные мероприятия и батя, и дядя Виталик. Две недели натаскивал миномётчиков всех четырёх «армий». «Чтоб чухонцам и лабусам не так весело было!» – как объяснял потом мой друг причину, по которой он оставил свой спокойный и доходный бизнес и снова окунулся в военно-полевой бардак.
Так что именно поэтому я сейчас за друга и его семью совершенно спокоен. Ведь если к Яну нагрянут какие-нито отморозки численностью до взвода – он отобьётся сам, с соседями вместе. А если их будет больше, то по звонку часа за три ему на выручку человек сто подъедут. И не последних бойцов в наших краях. Это если он своему папе первым делом не сообщит. Отцы наши эту систему почти тридцать лет строили, людей объединяя и собирая. В первые, самые трудные, годы Тьмы я помню, как мы всей семьёй сооружали на подворье укрытия для беженцев. Как деревенские мальчишки по просьбе отца резали лапник в лесу, а мы с Яном по одной веточке их к дому таскали, где взрослые строили шалаши и землянки… А потом мы дни напролёт собирали в лесу ягоды и грибы, подготавливая запасы… Много чего я помню… И как деревенские мужики, не соседи, правда, много лет кормившиеся «заказами» Виталия, пришли «побрать чё-нито» у «городских». И напоролись на огонь двенадцати стволов. Я тогда первого своего убил. Девяти лет мне тогда не было. Это точно. Выстрелил из «мелкашки»… И точно в глаз угодил.
Деревенские на нас даже обиды не затаили, поскольку наехали на нас самые что ни на есть отмороженные из местных. Ну и дипломатические таланты бати моего помогли. И получилось в результате так, что нашими стараниями целых четыре деревни полупустые заселились, их в конце прошлого века много в нашей местности образовалось – все тогда в города переезжали. Потом и за дачи заброшенные принялись. Тут помогли контакты с вояками из ЦБП [25] вертолётов, что в Торжке располагался. Правда, матерям нашим с Янеком отцов потом два дня молоком отпаивать пришлось. Дипломатия по-русски – очень штука для здоровья вредная!
Четыре первых года вообще кошмарными были: то морозы под сорок и снег почти круглый год, потом волки расплодились, потом болезни всякие. Мор не мор, но и больниц-то не осталось практически. По Твери амеры жахнули, а в Торжке и при мирной жизни с медициной не очень было. И снабжения никакого… Трудно было.
Но справились, хоть и народу перемёрло – вспоминать больно! А вот банды всякие никогда не переводились. Первое время «беженцы», что понаглее и звероватее, буйствовали. У тех принцип один был: «Сдохни ты сегодня, а я – завтра!» Наши с такими не церемонились – как сейчас помню, на границах «нашей» территории даже виселицы стояли. И не пустые. На границе же были вывешены следующие объявления:
«Вы въехали на территорию Савинской общины русских людей.Году к семнадцатому уже более организованные банды появились. Те уже набеги тщательно планировали. Как татары какие. Прилетят, постреляют, схватят, что ближе лежит, и ноги в руки. С такими войну по всем правилам вели: с засадами, рейдами и планированием. Как раз тогда Следопыты окончательно в Братство собрались. И беженцы туда пошли, и деревенские. Причём и разделение по задачам появилось – всё как у людей: группа разведки и маркировки, аналитическая группа, «добытчики» и группа прикрытия. Здесь, в четырёхугольнике Торжок – Кувшиново – Ржев – Старица деревни практически сплошняком идут, и народу хватало, но места не самые урожайные, чего уж говорить… Потому и решили на сходе выделить людей для защиты. Ну и нападения, куда же без этого? Штаб Следопытов тогда в Берново был, «под патронажем великого русского негра» [26], как отец шутил.
Если ты хороший человек – проходи без страха.
Если ищешь укрытия и помощи – тоже проходи.
А если за наживой – посмотри направо!»
А там – виселица и плакат под нею: «Эта тварь – не человек!»
Так что, по идее, у меня здесь, в округе, всё схвачено, и наглость псевдо-Дуба мне совершенно непонятна. И если наша община не может сравниться размерами с той же Югороссией, «вологодскими» или «посадскими», но тем не менее от Рыбинска до Воронежа я крупнее объединений не знаю. А мы хоть и демократия военная, но соседей наглых у нас нет, наоборот, если бы мы как могли северянам не помогали, чухна со скандинавами их бы съела ещё десять лет назад. Отец, правда, говорил, что мы «химера социальная, но, как и всякое чудище, живучие». Ладно, вельтполитиком голову мучить будем, когда «вторые девяносто» спасём. И неважно, что супостатов оказалось просто неприлично много, и у нас «кулёчек какашек» в запасе есть.
Я вытащил из кармана и включил рацию:
– Мелкий дятел вызывает дупло. Или кого-нибудь из первой или второй кладки.
«Кладками» в нашей системе называли как «поколения» Следопытов, так и уровни ответственности. Отец мой на жаргоне прозывался Папа-Дятел, как и четверо других основателей «ордена». Я же, хоть и относился к первой, самой старой «кладке», до больших чинов не дорос, предпочитая жизнь «свободного охотника» и «вольного стрелка». Остальные «первокладочники», из тех, кто в живых остался, занимали должности от начальника штаба Следопытов до командира региональной «стаи». Фраза, начинающаяся со слов про «мелкого дятла», означает, что я сейчас на оперативном мероприятии, иначе я бы представился прозвищем.
– … Саламандр на связи, – с трудом пробившись сквозь помехи, отозвался незнакомый мне Следопыт. – Есть контакт с Трухлявым, могу транслировать.
– Понял тебя, Саламандр! – Витьку Зимакова по прозвищу Трухлявый, командира одной из групп Старицкого «гнезда», я знал хорошо. – Передай ему, что Занозу зажали чужаки там, где «федералка» в реку упирается. У «Тэ эНКа» (это ориентир такой, по странной прихоти, синяя с белым вывеска разрушенной бензозаправки до сих пор торчала над деревьями, хотя от самого здания станции остались только обломки). Чужаков пять десятков. На грузовиках и с большими дубинками. Косили под людей Дуба. Как понял меня, Саламандр?
– У «тээнка», пять-ноль пришлых, с БэДэ, на моторах и заявились от Дуба?
– Всё так, только передай, что это не Дуб, а ширма. Все – не лохи! Конец связи.
– Понял. Береги батареи, брат! – попрощался традиционным следопытским пожеланием мой корреспондент, а это значит, что он либо хорошо знает традиции, либо не моложе шестой «кладки». Объясню, пожалуй. Всего у Следопытов на настоящий момент было одиннадцать «кладок». Раз в два года молодняк в свои ряды принимаем. По здравом размышлении решили, что лучше к кандидатам тщательнее присматриваться, нежели потом людей выгонять. Батареи и источники питания снова начали выпускать лет десять или одиннадцать назад. По крайней мере, тогда стали к нам привозить не самопальные. А старые, «до Тьмы», запасы иссякли году на шестом после Катаклизма, вот и получается вилка из тех, кому пришлось по краям нашим скакать с портативными генераторами за спиной, из старого велосипеда порой сделанными.
– Заноза, здесь Гедеван! – громко, отчётливо и совершенно неожиданно раздалось в наушнике. – Мы тут втроём в Борках отдыхаем, боюсь, быстро подскочить не получится…
– И не надо, не справитесь. – Валеру Терёшина со смешным прозвищем Гедеван я знал много лет. Сын преподавателя питерской консерватории, чью семью мы пригрели вскоре после наступления Тьмы, скрипач, поэт и бабник. И при этом – один из лучших наших аналитиков. Да, он мог бы сильно помочь, если бы не кривой расклад. Ребята километрах в десяти-двенадцати на посту у паромной переправы. Скорее всего, встречают кого-нибудь или провожают, что совершенно не существенно. Но их всего трое. Да и редко Гедеван в последнее время выезжает «в поле», всё-таки его задача – головой думать, а по кустам скакать – это ко мне. К тому же он старше меня лет на пять, а в «сороковник» нагрузки иной экспедиции могут запредельными оказаться. Прозвище своё, кстати, получил, когда немногочисленные тогда молодые, «свежевылупившиеся», Следопыты посмотрели «Кин-дза-дзу» [27], и кто-то, сейчас уже не помню, кто именно, позвал Валеру, самозабвенно игравшего во дворе на скрипке: «Эй, Гедеван Александрович, кончай пилить – обедать пора».
– А мы и не рвёмся, дорогой! Ты «могилу неизвестного мародёра» знаешь? – продолжил Валера.
– Да.
– В тридцати метрах от неё к юго-востоку – горелый «Тахо» [28]. В нем – «точка» и вход в коллектор.
«Точками» мы называем любые специально подготовленные места: тайники, закладки, базы.
– Спасибо, брат! «Точка» пустая?
– Три недели назад сам туда «инструменты» положил, – обрадовал меня Гедеван. – Коллектор там от фермы идёт, так что пересидишь, если у них собак нет.
– За наколку спасибо. С меня подарок, Паганини ты наш! Из следующего рейда я тебе рояль притащу – знаю, где стоит!
– Замётано. Удачи!
Приятно, когда друзья помогают решать проблемы, но и самому пошевеливаться надо – до цепи преследователей метров двести, а до большого креста, сделанного из двух металлических труб и известного как «Могила неизвестного мародёра», мне в полтора раза дальше. И про грузовик с пулемётами на трассе забывать не стоит…
* * *
До «Тахи» я дошёл минут за десять, хорошо, что загонщики шли сторожко и не торопились, резонно опасаясь подлян с моей стороны. Машина выглядела так, будто стоит здесь с проклятого двенадцатого года, что, скорее всего, не соответствует действительности – я думаю, наши её специально передвинули, закрыв вход в коллектор. Занырнув в приоткрытую заднюю дверь, висящую на одной нижней петле, я пролез в багажник. «Просторно тут у вас, граждане!» Передние сиденья, впрочем, как и задние, кто-то давно спёр, так что внутри можно если не в футбол, то в настольный теннис играть. Или бильярд. Причём изнутри машина выглядела совершенно по-другому, нежели снаружи, там – горелый изржавленный металл, внутри же – можно даже сказать, что ухоженная. Не удивлюсь, если выяснится, что наши ребята специально обработали кузов снаружи паяльными лампами для имитации последствий пожара. Да и дверь оторвали, скорее всего, специально. «Так, где же вход?» – спрашиваю сам себя. Грязное ковровое покрытие больше похоже на утоптанную землю, чем на продукт рук человеческих. Хотя… «Не думаю, что наши здесь что-нибудь чрезмерно хитрое сделали…» И, достав нож, я воткнул его острие в чуть заметную щель у самой стенки. Подцепив большую квадратную панель, открыл люк. Снизу повеяло затхлостью. Как из старого, давно заброшенного погреба. А вот и обещанные «инструменты» – в нише, образованной днищем автомобиля и поверхностью земли, я заметил продолговатый свёрток. Но вначале надо спрятаться!Спустившись на несколько ступенек по деревянной лестнице, я закрыл за собой крышку люка и достал из кармана фонарик с генератором. Есть у меня, конечно, и на батарейках, но сейчас не тот случай. Несколько нажатий на рычаг, и в тусклом свете я могу осмотреться получше.
Ниша достаточно велика для того, чтобы в ней могли вполне комфортно лечь человека три, не меньше. Вон, в дальнем углу даже скатка ковролина лежит на такой случай. А это что у нас тут поблёскивает? Антенный кабель! Точнее, блеснул в луче света разъём, он из нержавейки сделан, а сам кабель и не заметишь. С уверенностью могу сказать, что он на вершину какого-нибудь дерева неподалёку выведен. Всё знакомо – сам немало похожих нычек строил. Для нас, Следопытов, это важно. И непогоду переждать, и подхарчиться, а то и засаду устроить. Без гранат меня, к примеру, отсюда выкурить будет довольно сложно, что сверху, что снизу. А Следопыт может подмогу вызвать. Хоть и шалит связь, и рации редки, но «птенцу», два года «по тропе» походившему и выжившему при этом, рация в торжественной обстановке вручается. У меня их так вообще шесть штук имеется. Да и у остальных «стариков» вряд ли меньше. А на стационарных «приютах» и сканеры стоят и серьёзные базовые станции есть. Это ведь для посторонних мы – перекати-поле, бродяги, с мародёрства живущие, а на самом деле мы для нашей общины и армия, и разведка с контрразведкой, и полиция. Кстати, те люди, что в окрестных государствах, так сказать, у кормила стоят, об этом прекрасно знают и к нам с должным уважением относятся. В свете чего кривой заход псевдо-Дуба представляется мне более чем интересным. Можно, конечно, списать это на бандитскую отмороженность, но все мало-мальски серьёзные банды в радиусе восьми сотен километров так себя вести бы не стали. Тем более на нашей официальной, всеми признанной территории. То есть эти откуда-то издалека приехали. Но этому противоречит их слишком хорошая информированность.
«Насколько я помню, по последним данным, Дуб, настоящий, конечно, базу где-то под Калязином имел. Если точнее – то между Кашином и Калязином. А это – почти полторы сотни километров от нас. – Я достал из кармана карту-пятивёрстку. – То есть его можно считать близким соседом, на подобную глупость никогда бы не решившимся. Остается, пожалуй, одно – кто-то из далёкого далека прихлопнул Дуба, предварительно хорошо его порасспросив, причём «прихлопнул» не обязательно физически. Вполне может быть, что Михаил Поддубный сидит сейчас в собственном погребе на короткой цепи и иногда консультирует своих пленителей. А пришлые используют знакомое многим имя как прикрытие для непонятных мне пока дел. Но дела явно нешуточные, иначе меня дядя Виталий так бы не накачивал перед этим походом. Хотя я его понимаю, по слухам, за последние три месяца, то есть с мая, пропало или было убито восемь Следопытов, с Дубом дело имевших. Следовательно, что? Можно предположить, что кто-то зачищает тех из наших, кто его в лицо знает. Никому, и главе нашему, это в голову, кстати, не пришло. Хотя откуда мне знать, что там у Виталия Андреевича в голове! Вполне возможно, что и пришло, только он мне не сказал…»
Размышления эти мне не мешали совершать привычные действия по расконсервации закладок. Достав из брезентового чехла старый добрый АКМС [29], я быстро разобрал его и принялся удалять консервационную смазку ветошью, специально для того положенной в чехол. Люди Гедевана явно делали эту нычку на всякий случай и не предполагали, что ею кто-то воспользуется так скоро, а потому ружейного сала [30] не пожалели. Ну да нам не привыкать, заодно и помедитируем. Вообще оружие меня успокаивает. Нет, не тем, что дает ощущение защищённости, как многие говорят. Меня завораживает то, как все эти хитро выделанные металлические закорюки, взаимодействуя друг с другом, живут своей жизнью. Меня потрясает, сколько труда, фантазии и усилий потратили люди на создание такого, казалось бы, немудрёного устройства, как АК!
В «холодняке» свой кайф, особенный. Там то, что я называю «магией холодного железа». Хороший клинок похож на солнечный луч, пробившийся в тёмную комнату. Смотреть на него я могу бесконечно, особенно если он сделан с душой и хорошим мастером. А заточка?! Бывалоча достанешь камушки, а у меня их много – насобирал, знаете ли, за долгие годы скитаний. Разложишь их на столе, а какие и в воде замочишь на полчасика. Потом берёшь нечто, остротой больше на зубило похожее, и начинаешь точить. На грубом обдерёшь, потом средний, потом всё тоньше и тоньше. И так до полной острорежущей нирваны. Главное – не торопиться и не спешить! Я заметил в своё время, что постепенно, дыша в такт движениям, я как бы сливаюсь с клинком, становлюсь с ним одним целым… И работать таким, своими руками заточенным, клинком гораздо приятнее. И тупится он хуже, и режет лучше. Отец, горделиво посмеиваясь, называл меня оружейным маньяком. Эх, как же бати мне не хватает порой! Его слегка циничной насмешливости, знаний с опытом, осторожной, ненавязчивой заботы. Уф, что-то зарефлексировался я совсем… Но зато не заметил, как автомат чистить закончил. Патронов в закладке было не так чтобы очень много – сотни две россыпью. И четыре магазина в старых, ещё советских времён, брезентовых подсумках. Ещё десять минут – и я «вооружён и очень опасен»! Многие из старшего поколения отмечали, кстати, что я очень часто употребляю фразы и обороты из «раньшего» времени. Один бывший университетский преподаватель из Вятки, Геннадий Алексеевич Ветлугин, даже исследования со мной пытался проводить. А что поделаешь, хоть у нас он и был учителем по всем предметам, а старая профессия психолога нет-нет да и прорывалась в нём. Жаль только, умер он два года назад. Но сколько ребятишек за свою жизнь выучил – страшно сказать! И ещё пулемётчиком хорошим был. Он до Тьмы поисковыми группами руководил, ну теми, которые павших солдат Великой войны по лесам и болотам искали, так что в смертоносном железе толк понимал. Он к нам случайно, честно говоря, попал. Ехал с женой из отпуска, который в Питере проводил, а тут и атака началась. Поезд их на перегоне между Вышним Волочком и Лихославлем встал. Так они и добрели до Торжка, а там и до нас. Потом уже, в двадцатом году Геннадий Алексеевич до родной Вятки добрался и даже знакомых и студентов своих нашёл. К нам в общину четыре семьи привёз. Подвиг по тем временам героический – тысячу километров туда и столько же обратно по растерзанной, охваченной хаосом стране. Хотя Следопыты ему тогда помогли, экспедицию организовали. Отец рассказал, что очень им тогда надо было контакты на северо-востоке наладить.
Именно тогда наши вожди с ярославскими и вологодскими начальниками договорились. Они нам всякие промтовары везти начали, а мы им добычу. В Город тогда мало кто ходил, тем более из тех мест. Полоса, по которой основной удар пришелся, перечеркнула страну от Смоленска до Нижнего. А в землях, что южнее Москвы лежат, такая катавасия первые года три после наступления Тьмы была, что только держись! Люди в тёплые края подались, и некоторые по дороге облик человеческий потеряли, непотребства всяческие творили. Хуже зверей диких. И многие тогда рассудком повредились, одномоментно потеряв всех родных и близких, работу, смысл жизни. Мать мне рассказывала, что в пятнадцатом или шестнадцатом, она точно не помнила, году забрёл в нашу деревню мужик какой-то. Седой весь, одет в лохмотья невообразимые, голова трясётся, руки дрожат. Меня на улице увидал, мы с ребятами как раз играли после занятий. Бросился ко мне, приговаривая: «Максимка, Максимка! Сыночек нашёлся! Сыночек!» В охапку схватил и в лес убежать попытался. Мама, когда про это рассказывала, плакала. Мужики наши его, конечно, поймали, меня отобрали. А человека этого на дальнем хуторе поселили, от соблазна в виде меня подальше. И такие страдальцы ведь сотнями в те годы по стране мыкались. Этот-то потом в чувство пришёл. В заботливых руках Геннадия Алексеевича. Тот четыре года горемыку этого выхаживал, «дранку гвоздями к крыше приколачивал». Это наш мозгоправ сам так говорил. И жил теперь бывший московский банкир, так не вовремя в своё время порыбачить на Валдай уехавший, простым крестьянином.