Казалось, Грегсон и Лестрейд были далеко не в восторге ни от обещаний Холмса, ни, тем более, от подобного обидного намека на сыскную полицию. Грегсон вспыхнул до корней льняных волос, а похожие на бусинки глаза Лестрейда вспыхнули любопытством и гневом. Но ни тот, ни другой не успели произнести ни слова – раздался легкий стук в дверь и появился своей собственной персоной, довольно отталкивающей, надо сказать, представитель уличных мальчишек, Виггинс.
– Прошу вас, сэр, – произнес он, дотрагиваясь до пряди волос. – Кэб ждет вас на улице.
– Молодец, – ласково сказал Холмс. – Почему в Скотланд-Ярде не пользуются этой новой моделью? – продолжал он, вынимая из стола пару наручников. – Взгляните, как хорошо действует пружина. Они мгновенно защелкиваются.
– Нам вполне хватает и старого образца, – заметил Лестрейд. – Было бы на кого их надеть.
– Отлично, отлично, – улыбаясь, произнес Холмс. Кэбмен поможет вынести мои чемоданы. Скажи, что бы он поднялся, Виггинс.
Я был крайне удивлен поведением Холмса: собрался уезжать, а мне – ни слова! В комнате стоял небольшой чемодан – он вытащил его на середину и принялся, стоя на коленях, застегивать ремни. Вошел кэбмен, и Холмс продолжал суетливо возиться с ремнями.
– Кучер, помогите-ка мне застегнуть вот эту пряжку, – не поворачивая головы, произнес Холмс.
Парень с молчаливым пренебрежением подошел к Холмсу и протянул руки к ремню. В этот момент раздался резкий щелчок, металлическое звяканье, и Шерлок Холмс вскочил на ноги.
– Джентльмены, – с сияющими глазами воскликнул он. – Позвольте вам представить мистера Джеферсона Хоупа, убийцу Еноха Дреббера и Джозефа Стенгерсона.
Все остальное произошло в считанные секунды – настолько быстро, что я толком не успел ничего понять. Я отчетливо помню победное выражение на лице Холмса и звук его голоса, изумленное, дикое лицо кэбмена при виде сверкающих наручников, внезапно, словно по волшебству, появившихся у него на запястьях. Несколько минут мы стояли словно статуи. Затем в порыве безумной злобы преступник вырвался из рук Холмса и бросился к окну. Он вышиб оконное стекло, но выскочить не успел – Грегсон, Лестрейд и Холмс набросились на него, как свора ищеек. Они втащили его в комнату, где и началась ужасная драка. Преступник был настолько свиреп и силен, что постоянно отбрасывал нас. Как невозможно скрутить человека, бьющегося в эпилептическом припадке, так и мы не могли справиться с ним. Его лицо и руки были исполосованы, он истекал кровью, но, казалось, совершенно не замечал этого. И только тогда, когда Лестрейд, изловчившись, просунул руку преступнику под шарф и едва не задушил его, нам удалось с ним справиться. Мы не почувствовали себя в безопасности до тех пор, пока не связали ему ноги. Проделав все это, мы, пыхтя и задыхаясь, поднялись с пола.
– У нас есть его кэб, – произнес Шерлок Холмс. – На нем мы и доставим преступника в Скотланд-Ярд. Ну что ж, джентльмены, – продолжил он с приятной улыбкой. – Вот мы и добрались до разгадки нашей маленькой тайны. Пожалуйста, можете задавать любые вопросы. И не бойтесь, я вполне могу ответить на любой из них.
Часть II. Страна святых
Глава 1
Глава 2
– Прошу вас, сэр, – произнес он, дотрагиваясь до пряди волос. – Кэб ждет вас на улице.
– Молодец, – ласково сказал Холмс. – Почему в Скотланд-Ярде не пользуются этой новой моделью? – продолжал он, вынимая из стола пару наручников. – Взгляните, как хорошо действует пружина. Они мгновенно защелкиваются.
– Нам вполне хватает и старого образца, – заметил Лестрейд. – Было бы на кого их надеть.
– Отлично, отлично, – улыбаясь, произнес Холмс. Кэбмен поможет вынести мои чемоданы. Скажи, что бы он поднялся, Виггинс.
Я был крайне удивлен поведением Холмса: собрался уезжать, а мне – ни слова! В комнате стоял небольшой чемодан – он вытащил его на середину и принялся, стоя на коленях, застегивать ремни. Вошел кэбмен, и Холмс продолжал суетливо возиться с ремнями.
– Кучер, помогите-ка мне застегнуть вот эту пряжку, – не поворачивая головы, произнес Холмс.
Парень с молчаливым пренебрежением подошел к Холмсу и протянул руки к ремню. В этот момент раздался резкий щелчок, металлическое звяканье, и Шерлок Холмс вскочил на ноги.
– Джентльмены, – с сияющими глазами воскликнул он. – Позвольте вам представить мистера Джеферсона Хоупа, убийцу Еноха Дреббера и Джозефа Стенгерсона.
Все остальное произошло в считанные секунды – настолько быстро, что я толком не успел ничего понять. Я отчетливо помню победное выражение на лице Холмса и звук его голоса, изумленное, дикое лицо кэбмена при виде сверкающих наручников, внезапно, словно по волшебству, появившихся у него на запястьях. Несколько минут мы стояли словно статуи. Затем в порыве безумной злобы преступник вырвался из рук Холмса и бросился к окну. Он вышиб оконное стекло, но выскочить не успел – Грегсон, Лестрейд и Холмс набросились на него, как свора ищеек. Они втащили его в комнату, где и началась ужасная драка. Преступник был настолько свиреп и силен, что постоянно отбрасывал нас. Как невозможно скрутить человека, бьющегося в эпилептическом припадке, так и мы не могли справиться с ним. Его лицо и руки были исполосованы, он истекал кровью, но, казалось, совершенно не замечал этого. И только тогда, когда Лестрейд, изловчившись, просунул руку преступнику под шарф и едва не задушил его, нам удалось с ним справиться. Мы не почувствовали себя в безопасности до тех пор, пока не связали ему ноги. Проделав все это, мы, пыхтя и задыхаясь, поднялись с пола.
– У нас есть его кэб, – произнес Шерлок Холмс. – На нем мы и доставим преступника в Скотланд-Ярд. Ну что ж, джентльмены, – продолжил он с приятной улыбкой. – Вот мы и добрались до разгадки нашей маленькой тайны. Пожалуйста, можете задавать любые вопросы. И не бойтесь, я вполне могу ответить на любой из них.
Часть II. Страна святых
Глава 1
Великая щелочная равнина
В центральной части огромного северного американского материка лежит сухая и безжизненная пустыня, служившая естественным барьером на пути цивилизации. От Сьерра-Невады до Небраски, от реки Йеллоустон на севере до Колорадо на юге простираются земли тишины и отчаянья. Но природа и здесь показала свой изменчивый характер. Тут есть и покрытые снегом вершины, и величественные горы, и мрачные, темные ущелья. Быстрые реки мчатся через каньоны, огромные равнины, скрытые зимой под снегом, летом становятся серыми от соленой пыли. Но на всем лежит отпечаток одиночества, безысходности и отчаянья.
Безлюдна эта страна. Здесь царствует безнадежность. Лишь изредка забредают сюда индейские племена в поисках новых земель для охоты, но тут же уходят. Даже самые отчаянные из них рады поскорее забыть пугающий вид этих равнин и оказаться подальше отсюда. Койоты крадутся по кустам, канюк тяжело машет в небе крыльями, и неповоротливый медведь гризли, неуклюже переваливаясь, бродит по темному ущелью, с трудом находя пищу среди безжизненных скал. Вот и все обитатели этой дикой местности.
Наверное, в целом мире нет более мрачной картины, открывающейся с северного склона Сьерра Бланка. Насколько хватает глаз, протянулась громадная и однообразная равнина, вся покрытая пятнами щелочи, похожими на заплатки, перемежающаяся чахлыми деревцами и низкорослыми кустарниками. У самого края горизонта лежит бесконечная цепочка гор с белеющими снежными вершинами, издали напоминающая очень длинную, местами со сточенными зубьями, пилу. На этой огромной части страны нет ни единого признака жизни, даже следа, оставленного живым существом. Птицы не парят в синевато-стальном небе, и ничто не движется по мертвой, серой земле – над пустыней повисла полная тишина. Напрасно вы будете вслушиваться в окружающую вас безжизненную пустоту – ответом будет лишь молчание, абсолютная, гнетущая тишина.
Уже говорилось о том, что на широкой равнине нет никаких признаков жизни, хотя это не совсем так. С высоты Сьерра Бланка видна дорога, извивающаяся по пустыне и убегающая вдаль, теряясь за горизонтом. Эта дорога изборождена колесами и вытоптана ногами множества искателей приключений. Повсюду разбросаны какие-то белые предметы, сверкающие на солнце так, будто их совсем не коснулись отложения щелочи. Подойдите поближе и рассмотрите их. Это кости: одни большие и грубые, другие поменьше и более аккуратные. Крупные кости – рогатого скота, а другие – человеческие. Полторы тысячи миль тянется этот ужасный, устланный смертью путь. Путь, по которому разбросаны останки тех, кто погиб в пустыне.
Такую безрадостную картину увидел перед собой одинокий путник четвертого мая 1847 года. Только по виду этот человек скорее походил на демона или духа этих мест. На первый взгляд ему можно было дать и сорок, и шестьдесят лет. Лицо путника было худым и изможденным, а желтая, словно пергамент, кожа туго обтягивала выпирающие кости. Его длинные, темные волосы и борода были сплошь усеяны белыми пятнами седины, а ввалившиеся глаза горели неестественным блеском. Рукой, похожей на кисть скелета, он сжимал винтовку. Путник был высок и широкоплеч. Чтобы не упасть, он опирался на винтовку. Но даже сгорбленная поза не могла скрыть его высокого роста и могучего телосложения. Однако, его изможденное лицо и одежда, висевшая мешком на исхудалых, как плети, руках, говорили о том, отчего путник столь ужасающе выглядел. Он умирал – умирал от голода и жажды.
Он с трудом, напрягая последние силы, спустился в лощину, а затем с трудом забрался на небольшое плато в тщетной надежде увидеть здесь, на равнине, хоть какие-нибудь признаки воды. Но перед ним расстилалась великая соляная пустыня, а дальше за ней – полоса диких гор, и нигде ни травинки, ни деревца. Значит, нет и воды. Он смотрел и на юг, и на восток, и на запад – нигде ни проблеска надежды. И тогда человек понял, что его скитания подошли к концу, и вот здесь, на этом унылом утесе, он и приготовился умереть. «Не все ли равно, здесь или на пуховой постели лет через двадцать?» – бормотал он, садясь в окружение валунов.
Прежде, чем сесть, человек положил на землю свою бесполезную винтовку и большую шаль, завязанную узлом, которую он нес на правом плече. Казалось, все это потребовало от путника невероятных усилий. Он почти без сил опустился на землю. Тотчас же из серого свертка раздался жалобный возглас, а вслед за тем высунулась маленькое, испуганное личико с блестящими темными глазенками. Потом показались и два крошечных, в ямочках, кулачка.
– Ты ушиб меня! – укоризненно произнес детский голосок.
– Прости меня, – ответил путник извиняющим тоном. – Я не хотел.
Говоря, он развязал серую шаль и вытащил симпатичную маленькую девочку примерно лет пяти. На ней были изящные ботиночки и нарядное розовое платьице с повязанным поверх льняным фартучком – видимо, ее одевала заботливая мать. Девочка была очень бледненькая и усталая, в то же время было видно, что на ее долю выпало гораздо меньше страданий, чем на ее путника.
– Тебе больно? – с тревогой спросил он, тогда как девочка теребила прядку золотистых волос, копной покрывавших ее голову.
– Поцелуй – и все пройдет, – произнесла она совершенно серьезно, показывая на ушибленное место. – Мама всегда так делала. А где мама?
– Мама ушла. Думаю, ты ее долго не увидишь.
– Как ушла! – воскликнула девочка. – Странно, и даже не сказала «До свиданья»? Она говорила это даже тогда, когда уходила к тетушке пить чай, а сейчас ее нет уже целых три дня. Скажи, почему тут так сухо? У нас нет воды и нечего поесть?
– Ничего нет, миленькая. Потерпи чуть-чуть, и все будет в порядке. Смотри веселее, и тогда тебе легче будет переносить невзгоды. Не так-то легко говорить, когда губы как подметки, но, полагаю, будет лучше, если ты узнаешь, как обстоят у нас дела. А это что у тебя?
– Посмотри, какие хорошенькие! И какие забавные! – восторженно воскликнула девочка, держа в ручонках два блестящих кусочка слюды. – Когда мы вернемся домой, то я подарю их брату Бобу.
– Скоро ты увидишь кое-что получше, – самоуверенно произнес мужчина. – Только подожди немного. Я вот что хотел тебе сказать. Помнишь, когда мы покинули реку?
– Ах, да.
– Так вот, мы рассчитывали, что скоро будем у другой реки. Но почему-то мы ошиблись. То ли карта подвела, то ли компас, или еще что-нибудь. Сейчас это уже не важно. У нас кончилась вода. Остался лишь маленький глоток воды для тебя, а потом…
– И ты не сможешь умыться, – серьезно перебила его девочка, глядя на его испачканное лицо.
– И попить тоже. Мистер Бендер, он был первым, кто умер, за ним индеец Пит, потом миссис Макгрегор, Джонни Хоунс, а потом, дорогая, и твоя мама.
– И мама тоже умерла!? – воскликнула девочка, и, уронив личико в фартучек, горько зарыдала.
– Да, все умерли, кроме нас. А потом я подумал, что, возможно, в этой стороне нам удастся отыскать воду. Я взвалил тебя на плечи и пошел – так началось наше утомительное путешествие. И, кажется, здесь стало еще хуже. А теперь у нас и вовсе нет никаких шансов!
– Ты считаешь, что мы тоже умрем? – спросила девочка, перестав всхлипывать и поднимая заплаканное личико.
– Полагаю, что дело к этому и идет.
– Почему же ты раньше мне этого не сказал? – произнесла она, радостно улыбаясь. – Ты так меня напугал. Но ведь, когда мы умрем, мы снова будем с мамой?
– Ты, дорогая, конечно.
– И ты тоже. Я ей расскажу, какой ты ужасно добрый. Я уверена, что она встретит нас у дверей рая с большим кувшинов воды и горкой гречишных оладьев, горячих, поджаренных с двух сторон – такие, какие любим мы с Бобом. А сколько нам еще ждать?
– Я думаю, не очень долго, – глаза мужчины были устремлены на север. На голубом небосводе показались три крошечных пятнышка. Они росли с каждой минутой и вскоре превратились в трех огромных птиц, которые сначала принялись кружить над головами путников, а потом уселись на одну из окружавших мужчину и девочку скал. Это были канюки, грифы с запада, чье появление считается предвестием смерти.
– Петушки и курочки! – радостно воскликнула девочка, показывая на их уродливые тела. Она похлопала в ладоши, заставляя птиц взлететь. – Скажи, а эту страну тоже создал Бог?
– Получается, что так, – произнес ее попутчик, слегка удивившись такому внезапному вопросу.
– Он создал все в Иллинойсе. Он создал и Миссури тоже, – продолжала малышка. – Я думаю, что это место тоже кто-нибудь создал. Но создал не очень хорошо, забыл сделать воду и посадить деревья.
– Ты не хотела бы помолиться? – робко спросил мужчина.
– Но ведь ночь еще не наступила.
– Это не важно. Богу все равно, когда ты молишься, лишь бы ты это делала. А молитву мы прочтем ту же, что ты читала перед сном в своем фургоне, когда мы ехали по равнинам.
– Почему ты сам не прочтешь какую-нибудь молитву?
– Я забыл их, – ответил он. – Я не произнес ни одной молитвы с тех пор, когда ростом был вдвое меньше этого ружья. Не помню, чтобы после этого я когда-либо молился. Ты говори, а я стану рядом с тобой, и буду повторять.
– Тогда ты встань на колени, и я тоже, – сказала она, расстилая на земле шаль. – Подними вот так руки, и тебе станет легче.
Лишь канюки были свидетелями этого странного зрелища. На узкой шали друг против друга стояли два путника – лепечущий ребенок и отчаянный, закаленный невзгодами искатель приключений. Кругленькое личико девочки и его изможденное, угловатое лицо были подняты к небу, на котором не виднелось ни облачка. Они словно видели Сущего, к которому обращались. Обращались, слившись воедино, два голоса – один высокий и чистый, другой – низкий и грубый. Они взывали к его милосердию и молили о прощении. Закончив молитву, они положили шаль, служившую им подстилкой, в тени камней, и девочка задремала, положив голову на грудь своего защитника. Он некоторое время смотрел на нее, борясь со сном, но усталость взяла свое. Три дня и три ночи он провел без сна и отдыха. Вскоре веки его опустились, закрыв на утомленные глаза, голова все ниже и ниже опускалась на грудь все ниже и ниже. Поседевшая борода мужчины смешалась с золотистыми косами его маленькой спутницы, путники крепко уснули.
Если бы мужчина не задремал, то в течении получаса наблюдал бы довольно странное зрелище. Далеко, у самого горизонта, там, где берет начало щелочная равнина, поднималось небольшое облачко пыли. Вначале маленькое, едва различимое, сливающееся с дымкой, постепенно оно приобретало ясные очертания, росло ввысь и вширь, пока, наконец, не превратилось в плотную, ясно различимую тучу. Она продолжала увеличиваться в размерах, пока, наконец, не стало ясно, что это – громадное облако пыли, поднятое движущимся по равнине огромным стадом животных. В местах плодородных человек наблюдательный пришел бы к выводу, что к нему приближаются бизоны, огромными стадами пасущиеся в прериях. Но здесь, в этих иссушенных, безжизненных землях такое было попросту невозможно! Вихрь пыли коснулся одинокой скалы, под которой нашли приют двое несчастных скитальцев, и из дымки стали вырисовываться парусиновые навесы повозок и фигурки вооруженных всадников. Показался огромный караван, идущий на Запад. Но что это был за караван! Когда его голова достигла подножья гор, его хвост был еще далеко за горизонтом. Через громадную равнину растянулись, смешавшись в беспорядке, телеги и повозки, конные и пешие, толпы женщин, спотыкающиеся под своими ношами, дети, часть из которых семенила рядом с повозками, а те, что поменьше, выглядывали из-под белых навесов. Очевидно, это были не обычные иммигранты, а странники, вынужденные под давлением сложившихся обстоятельств отправиться на поиски новой родины. Поднимающийся вверх шум и гам толпы людей смешивался со скрипом колес и ржанием лошадей. Но даже подобная жуткая какофония не была способна разбудить двух смертельно уставших путников.
Во главе колонны, верхом на лошадях, с суровыми, мрачными лицами ехало примерно двадцать вооруженных винтовками человек в домотканой одежде. Подъехав к скале, они остановились, и принялись совещаться.
– Родники направо, братья, – произнес один из них, со строгими, поджатыми губами, чисто выбритым лицом и с сильной проседью в волосах.
– Повернем направо у Сьерра Бланка. Оттуда мы сможем пойти на Рио-Гранде, – заговорил второй.
– Не бойтесь, вода здесь будет, – воскликнул третий. – Тот, кто способен высечь воду из скал, не покинет свой избранный народ!
– Аминь! Аминь! – отозвались остальные.
Они собирались двинуться дальше, как вдруг самый молодой и зоркий из них, воскликнув, указал на зубчатый утес прямо перед собой.
Вверху, ярко выделясь на фоне серых скал, трепетал кусочек розовой ткани. Всадники мгновенно придержали лошадей и вскинули ружья. К ним на подмогу из каравана галопом поскакал отряд подкрепления. У всех на устах было лишь одно слово: «Краснокожие».
– Здесь не может быть индейцев, – произнес пожилой человек, явно, глава отряда. – Территорию племени поуни мы миновали, а по эту сторону гор других племен нет.
– Брат Стенгерсон, я пойду вперед и посмотрю, что там такое, – вызвался один из отряда.
– Я тоже пойду! – раздались голоса его спутников.
– Оставьте лошадей здесь, мы будем ждать вас внизу, – ответил Старейшина. В ту же секунду молодые люди спрыгнули с коней, привязали их и принялись карабкаться по крутому склону к предмету, вызвавшему у них такое любопытство. Взбирались они быстро и бесшумно, с ловкостью и уверенностью опытных лазутчиков. Стоящие внизу наблюдали, как они перепрыгивают с уступа на уступ, пока, наконец, не увидели их фигуры, поднимающиеся на фоне неба. Тот юноша, что первым подал сигнал опасности, опередил остальных. Шедшие следом за ним вдруг увидели, что он удивленно поднял вверх руки. Догнав его, остальные застыли, пораженные представшим перед ними зрелищем.
На маленькой площадке, венчавшей горную вершину, одиноко возвышался гигантский валун, а возле него лежал высокий, могучего телосложения, но невероятно худой мужчина. Судя по его безмятежному выражению лица и ровному дыханию, он спал. Рядом с ним лежала маленькая девочка. Она обхватила беленькими пухленькими ручками его потемневшую, мускулистую шею, а ее золотоволосая головка покоилась на его груди. Девочка счастливо улыбалась, ее розовый ротик был приоткрыт, обнажив ровную линию белоснежных зубов. Ее округлые маленькие белые ножки с белыми носочками в изящных ботиночках с блестящими пряжками представляли странный контраст с высохшими конечностями ее спутника. На краю утеса над этой странной парой неподвижно сидели три мрачных канюка. Птицы, завидев новоприбывших, хрипло и разочарованно каркнули и медленно улетели прочь.
Крики глупых птиц разбудили спящих, и они спросонья удивленно оглядывались. Мужчина поднялся на ноги и посмотрел вниз на равнину – в тот момент, когда сон овладел им, она выглядела пустой и безжизненной. Теперь же она вся была заполнена бесчисленными толпами людей и животных. При виде этой картины на лице мужчины застыло выражение недоумения. Прикрыв костлявой ладонью глаза, он пробормотал:
– Наверное, это и есть предсмертный бред., – пробормотал путник.
Девочка, держась за полу его вельветовой куртки, стояла рядом и молчала. Она смотрела на все происходящее вокруг по-детски удивленным, вопросительным взглядом.
Спасители быстро убедили двоих скитальцев, что увиденное ими – не иллюзия. Один из них взял девочку и посадил ее к себе на плечо, двое других, поддерживая ее изможденного спутника, помогли ему сойти к каравану.
– Меня зовут Джон Ферье, – говорил путник. – В нашем отряде был двадцать один человек. Я и эта девочка – вот все, что от него осталось. Все они умерли от голода и жажды на юге.
– Это твой ребенок? – спросил чей-то голос.
– Полагаю, что теперь мой, – дерзко воскликнул путник. – Она моя, потому что я спас ее. И никто не отнимет ее у меня. С сегодняшнего дня она – Люси Ферье. Ну, а вы-то кто? – продолжил он, с любопытством поглядывая на своих рослых, загорелых спасителей. – Похоже, вас тут целая армия!
– Почти десять тысяч, – произнес один из молодых людей. – Мы – гонимые дети Божьи – избранный народ ангела Мерона.
– Я о таком никогда не слышал, – произнес путник. – Порядочно у него избранников, я погляжу.
– Не кощунствуй, – произнес другой сурово. – Мы – те, кто верит в святые заповеди, начертанные египетскими иероглифами на скрижалях кованого золота, которые были переданы святому Джозефу Смиту в Пальмире. Мы пришли из Нову, штат Иллинойс, где построили наш храм. Мы скрываемся от тиранства и от безбожников, и ищем убежища, даже если оно окажется в самом сердце пустыни.
Очевидно, название «Нова» кое о чем напомнило Джону Ферье.
– Понятно, – произнес он. Значит, вы – мормоны.
– Да, мормоны, – ответили они в один голос.
– И куда же вы идете?
– Мы не знаем. Рука Господня ведет нас в лице нашего пророка. Ты обязан предстать перед ним. Он скажет, как нам следует с тобой поступить.
Через некоторое время они достигли подножья горы, где их окружила целая толпа пилигримов – бледные, забитые женщины, громко смеющиеся дети и суровые, с озабоченными взглядами мужчины. Увидев маленькую девочку и ее изможденного спутника, многие удивленно и сочувственно восклицали. Однако, их сопровождающие, не останавливаясь, проталкивались сквозь толпу мормонов, пока, наконец, не подошли к повозке, которая была заметно больше остальных, и выглядела не так бедно, как все остальные. В нее были запряжены шесть лошадей, тогда как в остальных повозка было по две, самое большое, по четыре лошади. Рядом с кучером сидел человек, на вид которому было лет тридцать, не больше, но, судя по его массивной голове и волевому выражению лица, это и был главный. Он читал толстую книгу в темном переплете, но стоило толпе приблизиться, как он отложил ее и стал внимательно слушать пересказ произошедших событий. Затем он повернулся к путникам и важно произнес.
– Мы возьмем вас с собой, если только вы примете нашу веру. Мы не потерпим волков в нашем стаде. Если от маленькой червоточины сгниет все яблоко, то будет лучше, если ваши кости истлели бы в пустыне. Вы согласны пойти с нами и принять это условие?
– Да я пойду с вами на любых условиях, – произнес Ферье с таким рвением, что даже суровые старейшины не смогли сдержать улыбку. Лишь лицо вождя осталось невозмутимым.
– Возьми их к себе, брат Стенгерсон, – произнес он. – Накорми и напои его и ребенка. Теперь твоей задачей будет обучить их нашей святой вере. А теперь вперед! Мы не можем дольше ждать! В Сион!
– В Сион! В Сион! – закричала толпа мормонов. Их клич подхватили остальные. Он пронесся по каравану, передаваясь из уст в уста и, перейдя в монотонный ропот, затих вдали. Защелкали кнуты, заскрипели колеса, огромные повозки пришли в движение, и вскоре уже весь караван снова потянулся через пустыню. Старейшина, которому поручили заботиться о двух путниках, отвел их в свою повозку и накормил.
– Вы останетесь здесь и через несколько дней оправитесь от своего утомительного путешествия. Между тем, запомните, что отныне и навсегда вы принадлежите к нашей вере. Так сказал Бригем Янг (Бригем Янг 1801–1877, следующий после Джона Смита руководитель мормонов), а его устами говорит Джозеф Смит, то есть глас Божий.
Безлюдна эта страна. Здесь царствует безнадежность. Лишь изредка забредают сюда индейские племена в поисках новых земель для охоты, но тут же уходят. Даже самые отчаянные из них рады поскорее забыть пугающий вид этих равнин и оказаться подальше отсюда. Койоты крадутся по кустам, канюк тяжело машет в небе крыльями, и неповоротливый медведь гризли, неуклюже переваливаясь, бродит по темному ущелью, с трудом находя пищу среди безжизненных скал. Вот и все обитатели этой дикой местности.
Наверное, в целом мире нет более мрачной картины, открывающейся с северного склона Сьерра Бланка. Насколько хватает глаз, протянулась громадная и однообразная равнина, вся покрытая пятнами щелочи, похожими на заплатки, перемежающаяся чахлыми деревцами и низкорослыми кустарниками. У самого края горизонта лежит бесконечная цепочка гор с белеющими снежными вершинами, издали напоминающая очень длинную, местами со сточенными зубьями, пилу. На этой огромной части страны нет ни единого признака жизни, даже следа, оставленного живым существом. Птицы не парят в синевато-стальном небе, и ничто не движется по мертвой, серой земле – над пустыней повисла полная тишина. Напрасно вы будете вслушиваться в окружающую вас безжизненную пустоту – ответом будет лишь молчание, абсолютная, гнетущая тишина.
Уже говорилось о том, что на широкой равнине нет никаких признаков жизни, хотя это не совсем так. С высоты Сьерра Бланка видна дорога, извивающаяся по пустыне и убегающая вдаль, теряясь за горизонтом. Эта дорога изборождена колесами и вытоптана ногами множества искателей приключений. Повсюду разбросаны какие-то белые предметы, сверкающие на солнце так, будто их совсем не коснулись отложения щелочи. Подойдите поближе и рассмотрите их. Это кости: одни большие и грубые, другие поменьше и более аккуратные. Крупные кости – рогатого скота, а другие – человеческие. Полторы тысячи миль тянется этот ужасный, устланный смертью путь. Путь, по которому разбросаны останки тех, кто погиб в пустыне.
Такую безрадостную картину увидел перед собой одинокий путник четвертого мая 1847 года. Только по виду этот человек скорее походил на демона или духа этих мест. На первый взгляд ему можно было дать и сорок, и шестьдесят лет. Лицо путника было худым и изможденным, а желтая, словно пергамент, кожа туго обтягивала выпирающие кости. Его длинные, темные волосы и борода были сплошь усеяны белыми пятнами седины, а ввалившиеся глаза горели неестественным блеском. Рукой, похожей на кисть скелета, он сжимал винтовку. Путник был высок и широкоплеч. Чтобы не упасть, он опирался на винтовку. Но даже сгорбленная поза не могла скрыть его высокого роста и могучего телосложения. Однако, его изможденное лицо и одежда, висевшая мешком на исхудалых, как плети, руках, говорили о том, отчего путник столь ужасающе выглядел. Он умирал – умирал от голода и жажды.
Он с трудом, напрягая последние силы, спустился в лощину, а затем с трудом забрался на небольшое плато в тщетной надежде увидеть здесь, на равнине, хоть какие-нибудь признаки воды. Но перед ним расстилалась великая соляная пустыня, а дальше за ней – полоса диких гор, и нигде ни травинки, ни деревца. Значит, нет и воды. Он смотрел и на юг, и на восток, и на запад – нигде ни проблеска надежды. И тогда человек понял, что его скитания подошли к концу, и вот здесь, на этом унылом утесе, он и приготовился умереть. «Не все ли равно, здесь или на пуховой постели лет через двадцать?» – бормотал он, садясь в окружение валунов.
Прежде, чем сесть, человек положил на землю свою бесполезную винтовку и большую шаль, завязанную узлом, которую он нес на правом плече. Казалось, все это потребовало от путника невероятных усилий. Он почти без сил опустился на землю. Тотчас же из серого свертка раздался жалобный возглас, а вслед за тем высунулась маленькое, испуганное личико с блестящими темными глазенками. Потом показались и два крошечных, в ямочках, кулачка.
– Ты ушиб меня! – укоризненно произнес детский голосок.
– Прости меня, – ответил путник извиняющим тоном. – Я не хотел.
Говоря, он развязал серую шаль и вытащил симпатичную маленькую девочку примерно лет пяти. На ней были изящные ботиночки и нарядное розовое платьице с повязанным поверх льняным фартучком – видимо, ее одевала заботливая мать. Девочка была очень бледненькая и усталая, в то же время было видно, что на ее долю выпало гораздо меньше страданий, чем на ее путника.
– Тебе больно? – с тревогой спросил он, тогда как девочка теребила прядку золотистых волос, копной покрывавших ее голову.
– Поцелуй – и все пройдет, – произнесла она совершенно серьезно, показывая на ушибленное место. – Мама всегда так делала. А где мама?
– Мама ушла. Думаю, ты ее долго не увидишь.
– Как ушла! – воскликнула девочка. – Странно, и даже не сказала «До свиданья»? Она говорила это даже тогда, когда уходила к тетушке пить чай, а сейчас ее нет уже целых три дня. Скажи, почему тут так сухо? У нас нет воды и нечего поесть?
– Ничего нет, миленькая. Потерпи чуть-чуть, и все будет в порядке. Смотри веселее, и тогда тебе легче будет переносить невзгоды. Не так-то легко говорить, когда губы как подметки, но, полагаю, будет лучше, если ты узнаешь, как обстоят у нас дела. А это что у тебя?
– Посмотри, какие хорошенькие! И какие забавные! – восторженно воскликнула девочка, держа в ручонках два блестящих кусочка слюды. – Когда мы вернемся домой, то я подарю их брату Бобу.
– Скоро ты увидишь кое-что получше, – самоуверенно произнес мужчина. – Только подожди немного. Я вот что хотел тебе сказать. Помнишь, когда мы покинули реку?
– Ах, да.
– Так вот, мы рассчитывали, что скоро будем у другой реки. Но почему-то мы ошиблись. То ли карта подвела, то ли компас, или еще что-нибудь. Сейчас это уже не важно. У нас кончилась вода. Остался лишь маленький глоток воды для тебя, а потом…
– И ты не сможешь умыться, – серьезно перебила его девочка, глядя на его испачканное лицо.
– И попить тоже. Мистер Бендер, он был первым, кто умер, за ним индеец Пит, потом миссис Макгрегор, Джонни Хоунс, а потом, дорогая, и твоя мама.
– И мама тоже умерла!? – воскликнула девочка, и, уронив личико в фартучек, горько зарыдала.
– Да, все умерли, кроме нас. А потом я подумал, что, возможно, в этой стороне нам удастся отыскать воду. Я взвалил тебя на плечи и пошел – так началось наше утомительное путешествие. И, кажется, здесь стало еще хуже. А теперь у нас и вовсе нет никаких шансов!
– Ты считаешь, что мы тоже умрем? – спросила девочка, перестав всхлипывать и поднимая заплаканное личико.
– Полагаю, что дело к этому и идет.
– Почему же ты раньше мне этого не сказал? – произнесла она, радостно улыбаясь. – Ты так меня напугал. Но ведь, когда мы умрем, мы снова будем с мамой?
– Ты, дорогая, конечно.
– И ты тоже. Я ей расскажу, какой ты ужасно добрый. Я уверена, что она встретит нас у дверей рая с большим кувшинов воды и горкой гречишных оладьев, горячих, поджаренных с двух сторон – такие, какие любим мы с Бобом. А сколько нам еще ждать?
– Я думаю, не очень долго, – глаза мужчины были устремлены на север. На голубом небосводе показались три крошечных пятнышка. Они росли с каждой минутой и вскоре превратились в трех огромных птиц, которые сначала принялись кружить над головами путников, а потом уселись на одну из окружавших мужчину и девочку скал. Это были канюки, грифы с запада, чье появление считается предвестием смерти.
– Петушки и курочки! – радостно воскликнула девочка, показывая на их уродливые тела. Она похлопала в ладоши, заставляя птиц взлететь. – Скажи, а эту страну тоже создал Бог?
– Получается, что так, – произнес ее попутчик, слегка удивившись такому внезапному вопросу.
– Он создал все в Иллинойсе. Он создал и Миссури тоже, – продолжала малышка. – Я думаю, что это место тоже кто-нибудь создал. Но создал не очень хорошо, забыл сделать воду и посадить деревья.
– Ты не хотела бы помолиться? – робко спросил мужчина.
– Но ведь ночь еще не наступила.
– Это не важно. Богу все равно, когда ты молишься, лишь бы ты это делала. А молитву мы прочтем ту же, что ты читала перед сном в своем фургоне, когда мы ехали по равнинам.
– Почему ты сам не прочтешь какую-нибудь молитву?
– Я забыл их, – ответил он. – Я не произнес ни одной молитвы с тех пор, когда ростом был вдвое меньше этого ружья. Не помню, чтобы после этого я когда-либо молился. Ты говори, а я стану рядом с тобой, и буду повторять.
– Тогда ты встань на колени, и я тоже, – сказала она, расстилая на земле шаль. – Подними вот так руки, и тебе станет легче.
Лишь канюки были свидетелями этого странного зрелища. На узкой шали друг против друга стояли два путника – лепечущий ребенок и отчаянный, закаленный невзгодами искатель приключений. Кругленькое личико девочки и его изможденное, угловатое лицо были подняты к небу, на котором не виднелось ни облачка. Они словно видели Сущего, к которому обращались. Обращались, слившись воедино, два голоса – один высокий и чистый, другой – низкий и грубый. Они взывали к его милосердию и молили о прощении. Закончив молитву, они положили шаль, служившую им подстилкой, в тени камней, и девочка задремала, положив голову на грудь своего защитника. Он некоторое время смотрел на нее, борясь со сном, но усталость взяла свое. Три дня и три ночи он провел без сна и отдыха. Вскоре веки его опустились, закрыв на утомленные глаза, голова все ниже и ниже опускалась на грудь все ниже и ниже. Поседевшая борода мужчины смешалась с золотистыми косами его маленькой спутницы, путники крепко уснули.
Если бы мужчина не задремал, то в течении получаса наблюдал бы довольно странное зрелище. Далеко, у самого горизонта, там, где берет начало щелочная равнина, поднималось небольшое облачко пыли. Вначале маленькое, едва различимое, сливающееся с дымкой, постепенно оно приобретало ясные очертания, росло ввысь и вширь, пока, наконец, не превратилось в плотную, ясно различимую тучу. Она продолжала увеличиваться в размерах, пока, наконец, не стало ясно, что это – громадное облако пыли, поднятое движущимся по равнине огромным стадом животных. В местах плодородных человек наблюдательный пришел бы к выводу, что к нему приближаются бизоны, огромными стадами пасущиеся в прериях. Но здесь, в этих иссушенных, безжизненных землях такое было попросту невозможно! Вихрь пыли коснулся одинокой скалы, под которой нашли приют двое несчастных скитальцев, и из дымки стали вырисовываться парусиновые навесы повозок и фигурки вооруженных всадников. Показался огромный караван, идущий на Запад. Но что это был за караван! Когда его голова достигла подножья гор, его хвост был еще далеко за горизонтом. Через громадную равнину растянулись, смешавшись в беспорядке, телеги и повозки, конные и пешие, толпы женщин, спотыкающиеся под своими ношами, дети, часть из которых семенила рядом с повозками, а те, что поменьше, выглядывали из-под белых навесов. Очевидно, это были не обычные иммигранты, а странники, вынужденные под давлением сложившихся обстоятельств отправиться на поиски новой родины. Поднимающийся вверх шум и гам толпы людей смешивался со скрипом колес и ржанием лошадей. Но даже подобная жуткая какофония не была способна разбудить двух смертельно уставших путников.
Во главе колонны, верхом на лошадях, с суровыми, мрачными лицами ехало примерно двадцать вооруженных винтовками человек в домотканой одежде. Подъехав к скале, они остановились, и принялись совещаться.
– Родники направо, братья, – произнес один из них, со строгими, поджатыми губами, чисто выбритым лицом и с сильной проседью в волосах.
– Повернем направо у Сьерра Бланка. Оттуда мы сможем пойти на Рио-Гранде, – заговорил второй.
– Не бойтесь, вода здесь будет, – воскликнул третий. – Тот, кто способен высечь воду из скал, не покинет свой избранный народ!
– Аминь! Аминь! – отозвались остальные.
Они собирались двинуться дальше, как вдруг самый молодой и зоркий из них, воскликнув, указал на зубчатый утес прямо перед собой.
Вверху, ярко выделясь на фоне серых скал, трепетал кусочек розовой ткани. Всадники мгновенно придержали лошадей и вскинули ружья. К ним на подмогу из каравана галопом поскакал отряд подкрепления. У всех на устах было лишь одно слово: «Краснокожие».
– Здесь не может быть индейцев, – произнес пожилой человек, явно, глава отряда. – Территорию племени поуни мы миновали, а по эту сторону гор других племен нет.
– Брат Стенгерсон, я пойду вперед и посмотрю, что там такое, – вызвался один из отряда.
– Я тоже пойду! – раздались голоса его спутников.
– Оставьте лошадей здесь, мы будем ждать вас внизу, – ответил Старейшина. В ту же секунду молодые люди спрыгнули с коней, привязали их и принялись карабкаться по крутому склону к предмету, вызвавшему у них такое любопытство. Взбирались они быстро и бесшумно, с ловкостью и уверенностью опытных лазутчиков. Стоящие внизу наблюдали, как они перепрыгивают с уступа на уступ, пока, наконец, не увидели их фигуры, поднимающиеся на фоне неба. Тот юноша, что первым подал сигнал опасности, опередил остальных. Шедшие следом за ним вдруг увидели, что он удивленно поднял вверх руки. Догнав его, остальные застыли, пораженные представшим перед ними зрелищем.
На маленькой площадке, венчавшей горную вершину, одиноко возвышался гигантский валун, а возле него лежал высокий, могучего телосложения, но невероятно худой мужчина. Судя по его безмятежному выражению лица и ровному дыханию, он спал. Рядом с ним лежала маленькая девочка. Она обхватила беленькими пухленькими ручками его потемневшую, мускулистую шею, а ее золотоволосая головка покоилась на его груди. Девочка счастливо улыбалась, ее розовый ротик был приоткрыт, обнажив ровную линию белоснежных зубов. Ее округлые маленькие белые ножки с белыми носочками в изящных ботиночках с блестящими пряжками представляли странный контраст с высохшими конечностями ее спутника. На краю утеса над этой странной парой неподвижно сидели три мрачных канюка. Птицы, завидев новоприбывших, хрипло и разочарованно каркнули и медленно улетели прочь.
Крики глупых птиц разбудили спящих, и они спросонья удивленно оглядывались. Мужчина поднялся на ноги и посмотрел вниз на равнину – в тот момент, когда сон овладел им, она выглядела пустой и безжизненной. Теперь же она вся была заполнена бесчисленными толпами людей и животных. При виде этой картины на лице мужчины застыло выражение недоумения. Прикрыв костлявой ладонью глаза, он пробормотал:
– Наверное, это и есть предсмертный бред., – пробормотал путник.
Девочка, держась за полу его вельветовой куртки, стояла рядом и молчала. Она смотрела на все происходящее вокруг по-детски удивленным, вопросительным взглядом.
Спасители быстро убедили двоих скитальцев, что увиденное ими – не иллюзия. Один из них взял девочку и посадил ее к себе на плечо, двое других, поддерживая ее изможденного спутника, помогли ему сойти к каравану.
– Меня зовут Джон Ферье, – говорил путник. – В нашем отряде был двадцать один человек. Я и эта девочка – вот все, что от него осталось. Все они умерли от голода и жажды на юге.
– Это твой ребенок? – спросил чей-то голос.
– Полагаю, что теперь мой, – дерзко воскликнул путник. – Она моя, потому что я спас ее. И никто не отнимет ее у меня. С сегодняшнего дня она – Люси Ферье. Ну, а вы-то кто? – продолжил он, с любопытством поглядывая на своих рослых, загорелых спасителей. – Похоже, вас тут целая армия!
– Почти десять тысяч, – произнес один из молодых людей. – Мы – гонимые дети Божьи – избранный народ ангела Мерона.
– Я о таком никогда не слышал, – произнес путник. – Порядочно у него избранников, я погляжу.
– Не кощунствуй, – произнес другой сурово. – Мы – те, кто верит в святые заповеди, начертанные египетскими иероглифами на скрижалях кованого золота, которые были переданы святому Джозефу Смиту в Пальмире. Мы пришли из Нову, штат Иллинойс, где построили наш храм. Мы скрываемся от тиранства и от безбожников, и ищем убежища, даже если оно окажется в самом сердце пустыни.
Очевидно, название «Нова» кое о чем напомнило Джону Ферье.
– Понятно, – произнес он. Значит, вы – мормоны.
– Да, мормоны, – ответили они в один голос.
– И куда же вы идете?
– Мы не знаем. Рука Господня ведет нас в лице нашего пророка. Ты обязан предстать перед ним. Он скажет, как нам следует с тобой поступить.
Через некоторое время они достигли подножья горы, где их окружила целая толпа пилигримов – бледные, забитые женщины, громко смеющиеся дети и суровые, с озабоченными взглядами мужчины. Увидев маленькую девочку и ее изможденного спутника, многие удивленно и сочувственно восклицали. Однако, их сопровождающие, не останавливаясь, проталкивались сквозь толпу мормонов, пока, наконец, не подошли к повозке, которая была заметно больше остальных, и выглядела не так бедно, как все остальные. В нее были запряжены шесть лошадей, тогда как в остальных повозка было по две, самое большое, по четыре лошади. Рядом с кучером сидел человек, на вид которому было лет тридцать, не больше, но, судя по его массивной голове и волевому выражению лица, это и был главный. Он читал толстую книгу в темном переплете, но стоило толпе приблизиться, как он отложил ее и стал внимательно слушать пересказ произошедших событий. Затем он повернулся к путникам и важно произнес.
– Мы возьмем вас с собой, если только вы примете нашу веру. Мы не потерпим волков в нашем стаде. Если от маленькой червоточины сгниет все яблоко, то будет лучше, если ваши кости истлели бы в пустыне. Вы согласны пойти с нами и принять это условие?
– Да я пойду с вами на любых условиях, – произнес Ферье с таким рвением, что даже суровые старейшины не смогли сдержать улыбку. Лишь лицо вождя осталось невозмутимым.
– Возьми их к себе, брат Стенгерсон, – произнес он. – Накорми и напои его и ребенка. Теперь твоей задачей будет обучить их нашей святой вере. А теперь вперед! Мы не можем дольше ждать! В Сион!
– В Сион! В Сион! – закричала толпа мормонов. Их клич подхватили остальные. Он пронесся по каравану, передаваясь из уст в уста и, перейдя в монотонный ропот, затих вдали. Защелкали кнуты, заскрипели колеса, огромные повозки пришли в движение, и вскоре уже весь караван снова потянулся через пустыню. Старейшина, которому поручили заботиться о двух путниках, отвел их в свою повозку и накормил.
– Вы останетесь здесь и через несколько дней оправитесь от своего утомительного путешествия. Между тем, запомните, что отныне и навсегда вы принадлежите к нашей вере. Так сказал Бригем Янг (Бригем Янг 1801–1877, следующий после Джона Смита руководитель мормонов), а его устами говорит Джозеф Смит, то есть глас Божий.
Глава 2
Цветок Юты
Неуместно будет здесь перечислять все тяжкие испытания и лишения, которые выпали на долю бежавших от преследований мормонов, прежде чем они нашли себе надежное пристанище. Они пробирались от берегов Миссисипи до западных отрогов Скалистых гор с неслыханным во всей истории упорством. Дикари, хищные звери, голод, жажда, усталость и болезни – словом, все те препятствия, которые природа ставила им на пути – они преодолевали с англосаксонской настойчивостью. Но все-таки долгий путь и бесконечные беды поколебали веру даже самых сильных из них. С большим облегчением они опустились на колени и принялись горячо молиться, увидев перед собой широкую, залитую лучами солнца долину Юты. Их вождь произнес, что это и есть земля обетованная, и отныне эти девственные земли принадлежат им.
Оказалось, что Янг не только непоколебимый вождь, но и талантливый руководитель. Скоро уже были составлены карты местности и разработан план будущего города. Вокруг города были разбиты участки под фермы, распределение которых происходило согласно занимаемому положению каждого. Пришло время торговли и ремесел. И, буквально очертя голову, многие торговцы занялись своим делом, а ремесленники – своим. Словно по волшебству вырастали городские улицы и площади. Мормоны осушали болота, ставили изгороди, расчищали поля и сеяли. А на следующее лето уже колосилась, созревая, золотистая пшеница. Все в этом странном поселение росло с необыкновенной быстротой. Но стремительнее всех поднимался ввысь храм в центре города. Казалось, он с каждым днем становится все больше и выше. Поселенцы воздвигали памятник Тому, кто провел их сквозь множество опасностей, и около храма с ранней зари до сумерек, не переставая, стучали молотки и визжали пилы.
Оказалось, что Янг не только непоколебимый вождь, но и талантливый руководитель. Скоро уже были составлены карты местности и разработан план будущего города. Вокруг города были разбиты участки под фермы, распределение которых происходило согласно занимаемому положению каждого. Пришло время торговли и ремесел. И, буквально очертя голову, многие торговцы занялись своим делом, а ремесленники – своим. Словно по волшебству вырастали городские улицы и площади. Мормоны осушали болота, ставили изгороди, расчищали поля и сеяли. А на следующее лето уже колосилась, созревая, золотистая пшеница. Все в этом странном поселение росло с необыкновенной быстротой. Но стремительнее всех поднимался ввысь храм в центре города. Казалось, он с каждым днем становится все больше и выше. Поселенцы воздвигали памятник Тому, кто провел их сквозь множество опасностей, и около храма с ранней зари до сумерек, не переставая, стучали молотки и визжали пилы.